-- Ну, разве я не выполнил того, что обещал?
      -- Да, конечно... Только я еще никогда в жизни не испытывала такого стыда.
      -- Долорес, о чем ты говоришь?! -- Майкла явно шокировали ее обидные слова.-- Я вернул себе деньги! Я выиграл дело!
      -- Разве можно вести себя так в зале суда? -- Долорес с мрачным видом поспешила к автомобилю.-- Ты кто, краснокожий индеец? -- И, сев в машину, со злостью захлопнула дверцу. Майкл, прихрамывая, обошел машину и влез в нее с другой стороны; не возразив ей ни словом, он дал газ и, то и дело покачивая головой, поехал к дому.
      МНЕНИЕ, РОЖДЕННОЕ НОЧЬЮ
      -- Скажете тоже -- палатки! -- возмущался Лаббок с мрачным видом, гоняя пиво по большой кружке, его хриплый голос эхом отзывался в затянутых плотными тенями углах уже почти пустого бара, так как долгий зимний вечер подходил к концу.-- Ты вступаешь в армию, и тебя всю зиму заставляют торчать в палатке, где можно отморозить задницу. Нет, я человек цивилизованный и привык жить в отапливаемых батареями квартирах.-- Он с вызовом огляделся.
      Это был крупный мужчина, с громадными руками портового грузчика, с большим, аккуратно залатанным шрамом снизу доверху на одной щеке. Двое других в баре сосредоточенно глядели в свои кружки.
      -- Национальная оборона, ничего не скажешь,-- возразил бармен, маленький, бледный человек в жилетке и фартуке, с волосатыми руками и длинным, нервно подергивающимся носом.-- Каждый должен чем-то жертвовать.
      -- Вся беда нашей страны,-- громко продолжал Лаббок,-- заключается в том, что слишком много горластых патриотов шатаются по улицам.
      -- Помолчи насчет патриотизма! -- пригрозил ему ближайший сосед.-Только не при мне.
      Лаббок долго, изучающе его разглядывал.
      -- Как тебя зовут? -- спросил он.
      -- Доминик Ди Калко,-- отчетливо ответил тот, всем своим видом показывая, что его никому здесь не запугать.-- Что плохого, если человек -патриот?
      -- Вы посмотрите, он не видит ничего плохого, если человек -- патриот! -- повторил за ним Лаббок.-- И кто это говорит? Итальянский патриот!
      -- Ты им нужен,-- съязвил Суини, сидевший по другую сторону от Лаббока.-- Ты им просто позарез нужен в Греции!
      Все засмеялись. Суини с гордым видом победителя оглядывался по сторонам, его маленькое, морщинистое, покрасневшее и опухшее от выпитого пива личико сияло удовольствием.
      -- Я -- американский гражданин! -- закричал Ди Калко.-- Зарубите себе это на носу, как только вдоволь насмеетесь!
      -- Знаешь, что мне ужасно хочется увидеть? -- замахал на него руками, умирая от смеха, Суини.-- Как итальянская армия попытается захватить Ред Худ!
      -- Я не поклонник Муссолини! -- кричал возмущенный Ди Калко.-- Но лучше захлопни свою варежку, нечего позорить итальянскую армию!
      -- Для этого потребуется всего троица ирландцев,-- продолжал насмешничать Суини.-- Трое ирландцев захватят его за полчаса. Итальянцы отважно дерутся только друг с другом.
      -- Не выйдешь ли отсюда, как тебя там? -- тихо воззвал Ди Калко.
      -- Ребята, успокойтесь! -- призвал их к порядку бармен.-- Не забывайте -- мы в Америке!
      -- Запомни,-- продолжал Ди Калко,-- можешь получить от меня удовлетворение в любую минуту, как бы там тебя ни звали.
      -- Меня зовут Суини! -- заорал тот.-- И двое моих дядек служат в Королевских ВВС!
      -- Как здорово! Человек по имени Суини, и у него два кузена служат в английской армии! Можно только представить,-- Лаббок спокойно обращался к бармену,-- каким должен быть ирландец, чтобы сражаться в английской армии.
      -- Чего ты хочешь? -- откликнулся бармен.-- Выразить свое несогласие с каждым постоянным клиентом нашего салуна?
      -- Должно быть, знатная фамилия эти Суини! -- Лаббок подошел к Суини и хлопнул его по спине.
      -- Они сражаются за вас и за меня,-- холодно ответил Суини.-- Они сражаются за то, чтобы сохранить наш, американский образ жизни.
      -- Согласен,-- отозвался Ди Калко.
      -- Да,-- подтвердил бармен.
      Лаббок повернулся к нему.
      -- Ну а тебя как зовут?
      -- Коди,-- ответил тот,-- Уильям Коди.
      Лаббок бросил на него ошарашенный взгляд.
      -- Ты, парень, случаем не шутишь?
      -- Клянусь Богом!
      -- В Вайоминге есть статуя. Не твой родственник?
      -- Нет, чистое совпадение.
      -- Еще пива! -- потребовал Лаббок. Он наблюдал, как бармен налил кружку пива и поставил перед ним.-- Личное обслуживание! -- восторгался Лаббок.-Человек, у которого есть своя статуя в Вайоминге! Стоит ли удивляться, что он такой патриот? Будь у меня статуя в Вайоминге, я стал бы патриотом хоть куда!
      -- Тебе же сказали -- чистое совпадение! -- запротестовал бармен.
      Лаббок, наполовину опорожнив кружку, откинулся на спинку стула и стал тихо размышлять вслух:
      -- Как приятно думать, что двое Суини там, в Англии, защищают мой образ жизни. Просто красота! Я уже чувствую себя в гораздо большей безопасности.-Он грохнул кулаком о стойку.-- Палатки! Вот они и носятся в палатках в разгар зимы!
      -- А чего ты хочешь? -- вступил Ди Калко.-- Чтобы Гитлер пришел к нам сюда и навел свой порядок?
      -- Я его ненавижу -- ненавижу этого негодяя! -- закричал Лаббок.-- Я по национальности голландец, но я ненавижу немцев!
      -- Налей голландцу кружку пива,-- попытался успокоить его Суини.-- Я ставлю.
      -- Я ненавижу немцев,-- входил в раж Лаббок,-- я ненавижу англичан, я ненавижу французов, я ненавижу американцев...
      -- И итальянцев. Их нельзя заставить воевать. Такие цивилизованные люди: увидят близко человека с ружьем -- вмиг разбегаются, как перепуганные насмерть антилопы. Я просто восхищаюсь!
      Ди Калко предостерегающе постучал по стойке бара.
      -- Я не собираюсь мириться здесь с оскорблениями, наносимыми итальянской армии!
      Лаббок даже не посмотрел в его сторону.
      -- Весь мир нужно заполнить итальянцами -- вот моя программа. Меня зовут Лаббок, ребята. Я голландец, у меня длинная родословная, но я их всех ненавижу. Если англичане защищают там мой образ жизни, то могут немедленно остановиться, пусть зря не стараются. От моего образа жизни несет дерьмом.
      -- Ребята,-- вмешался в перепалку бармен,-- нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?
      -- По правде говоря, я не против, если здесь начнется война. Я получаю одиннадцать долларов в неделю. Любая перемена -- только к лучшему.
      -- Война уже идет -- в отеле "Пьер",-- сообщил Лаббок.
      -- Что ты имеешь в виду? -- Ди Калко бросил на него подозрительный взгляд -- уж не пахнет ли здесь новым оскорблением в адрес итальянской армии.
      -- На углу Пятой авеню и Шестой улицы,-- они там устраивают скромные вечеринки с чаем и танцами,-- скривился Лаббок.-- Пьют чай и танцуют в честь империи.
      -- Ну и что же здесь плохого? -- недоуменно заметил бармен.
      -- Ты хоть раз видел, что за публика собирается в отеле "Пьер"? -Лаббок, наклонившись над баром, скорчил бармену страшную физиономию.-- Это маленькие, жирные кролики, все в соболиных манто, понял?
      -- Там собираются самые лучшие люди! -- храбро возразил маленький бармен.
      -- Да ну? -- весело улыбнулся Лаббок.-- Если ты считаешь, что они на что-то годятся, то сильно ошибаешься.
      -- Я всегда говорю очень осторожно.-- Ди Калко выдерживал спокойный тон.-- Я не желаю, чтобы меня неправильно поняли, но, на мой непредвзятый слух, ты разглагольствуешь здесь как коммунист.
      Лаббок засмеялся, допил свое пиво.
      -- Да нет, я ненавижу коммунистов. Они заняты тем, что каждый день вспарывают друг другу глотки, и так семь раз в неделю. Еще одно пиво, статуя!
      -- Я не позволю тебе называть меня статуей! -- возмутился бармен, наливая Лаббоку очередную кружку.-- Затеваешь свары -- так имей в виду, что и тебе не поздоровится.-- Щелчком открыл крышку кружки и пододвинул ее к Лаббоку.
      -- Статуя из Вайоминга,-- чему-то удивляясь, покачивал головой Лаббок.-- Сегодня они пьют чай и танцуют в честь империи, а завтра начнут нас расстреливать.
      -- Вовсе необязательно,-- возразил Суини, подвинувшись к нему поближе с самым серьезным видом.
      -- Мистер Суини, из рода летаков Суини.-- Лаббок дружески похлопал его по ладони.-- Я постоянный читатель "Нью-Йорк таймс". Возложу белую лилию на твою могилу на Балканах.
      -- Вполне вероятно,-- подтвердил Ди Калко,-- что придется перебрасывать туда солдат. Не исключено, что один из Суини погибнет.
      -- Не принимай это так близко к сердцу! -- сердито бросил Суини.
      -- Пока мы с этим не покончим, мистер Суини,-- Лаббок доверительно обнял его за плечи,-- эту войну и ты и я будем принимать близко к сердцу. Но никогда я не стану принимать близко к сердцу этих кроликов из отеля "Пьер".
      -- Ну чего ты привязался к этому отелю "Пьер"? Нельзя ли вообще о нем не упоминать в разговоре? -- вскипел бармен.
      -- Вот скоро выпадет снег,-- закричал Лаббок,-- и все мы будем сидеть в палатках! -- Он повернулся к Ди Калко.-- Послушай, итальянский патриот, позволь задать тебе один вопрос.
      -- Только попрошу не забывать,-- холодно ответил Ди Калко,-- что я американский гражданин.
      -- Как ты почувствуешь себя, Джордж Вашингтон, лежа за пулеметом, когда на тебя побегут твои сородичи -- итальяшки?
      -- Выполню свой гражданский долг! -- зло парировал Ди Калко.-- И прошу не употреблять это уничижительное словечко -- "итальяшка"!
      -- Что ты имеешь в виду, когда говоришь -- побегут на него? -загоготал Суини.-- Итальянская армия бежит только в тыл.
      -- Не забывай,-- заорал Ди Калко на Суини,-- я не откладывал в долгий ящик своего приглашения тебе! Выйдем -- разберемся.
      -- Ребята, успокойтесь,-- взывал бармен,-- поговорите о чем-нибудь другом! Прошу вас!
      -- Одна война за другой,-- удивлялся Лаббок,-- одна за другой! Держат вас, сукиных сынов, всю зиму в палатках, а вы помалкиваете.
      -- Я оставляю без внимания твой грязный язык.-- Суини сделал шаг назад, стараясь говорить бесстрастно, как истинный спорщик, умеющий вести дебаты.-Но мне хочется узнать твое решение. Если считать, что тебе все совершенно ясно по сему предмету.
      -- А я не намерен оставлять без внимания его дерзкий язык! -- с жаром вмешался Ди Калко.
      -- Пусть говорит! -- царским жестом махнул в его сторону Суини.-- Нужно уметь выслушать точку зрения любого. Пусть говорит голландец.
      -- Ну...-- начал Лаббок.
      -- Только без оскорблений, прошу тебя! -- взмолился бармен.-- Уже поздно, я все равно вынужден закрыть бар. Не стоит оскорблять друг друга -ведь вы мои постоянные клиенты!
      Лаббок прополоскал рот пивом и не торопясь пропустил его через глотку.
      -- Ты когда-нибудь очищаешь трубы? -- поинтересовался он у бармена.-Знаешь ли ты, что самое важное для качества пива -- хорошее состояние труб?
      -- Да у него готово собственное суждение по любому поводу! -- сердито заметил Ди Калко.-- И в стране полно вот таких знатоков!
      -- Они сейчас делят мир,-- развивал свое суждение Лаббок.-- Мне принадлежит восемьдесят пять процентов. Независимо от того, чем кончится такой дележ. Но я буду рад, если у меня в конечном итоге окажется восемьдесят пять процентов,-- ну, после того, как вся эта заварушка кончится.
      -- Это неверный подход к проблеме! -- возразил Суини.-- С какой стати тебе восемьдесят пять процентов?!
      -- Разве я не получу Грецию? -- Лаббок погрозил своим длинным мясистым пальцем Суини.-- Разве Ди Калко не получит Китая?
      -- Кто хочет получить Китай? -- с победоносным видом заорал Ди Калко.
      -- Мы получаем все,-- успокоил его Лаббок.-- Ты, я и статуя...
      -- Прошу тебя! -- тихо проговорил бармен.
      -- Но у нас тут небольшая загвоздка. У рабочего человека всегда что-нибудь да не так.
      Лаббок тяжело вздохнул и печально уставился в потолок.
      Остальные не торопясь потягивали пиво.
      -- Все военные стратеги согласны в одном,-- продолжал Лаббок, удачно справившись с заковыристой фразой и щелкнув от удовольствия языком,-- что по уставу для нападения на позицию, защищаемую одним бойцом, требуется четверо.
      -- Ну и какое это имеет отношение к тому, о чем мы здесь говорим? -перебил его Суини.
      -- Война будет идти в Евро-опе, А-африке и А-азии,-- предсказал нараспев Лаббок.-- Не будут же сражаться армии здесь, в баре Уильяма Коди?
      -- К сожалению, ничем не могу помочь,-- саркастически заметил бармен.
      -- Я подробно изучил ситуацию,-- продолжал Лаббок,-- и пришел к выводу, что американцев в этой войне будет убито в четыре раза больше, чем всех других. Вполне резонно. Они намереваются нанести нам удар здесь, так? Мы переходим в наступление. Четверо к одному! -- И, чтобы подчеркнуть точность своих расчетов, грохнул кулаком о стойку.-- Мы, четверо глупых мужланов, получаем все и вшивого голландца оставляем с носом. Военная стратегия торжествует!
      -- Да не ори ты так! -- еще сильнее занервничал бармен.-- Там, наверху, жильцы меня не очень любят.
      -- Но хуже всего, на мой взгляд,-- орал Лаббок, не обращая внимания на замечание бармена и бросая на всех дикие взгляды,-- что в этом мире полно таких несчастных, тупых идиотов, как Суини, Ди Калко и Уильям Коди!
      -- Следи за языком! -- зарычал Ди Калко.-- За своими выражениями!
      -- Гитлера побьют, обязательно побьют! -- завизжал Суини.-- Это фундаментальный факт!
      -- "Гитлера побьют"?! -- возопил Лаббок.-- А почему Гитлера побьют? Потому что такие несчастные, безмозглые идиоты, как вы, вначале посадили его в его кресло, потом держали на этом месте и только потом отправились, чтобы покончить с ним! А между всем этим просиживали задницы в барах и накачивались до одурения пивом!
      -- Прошу меня ни в чем не обвинять! -- возмутился Суини.-- Я никуда Гитлера не сажал!
      -- Таких, как Суини, полно во всем мире! -- кричал Лаббок.-- И теперь ради вот таких, как он, я должен получить пулю в лоб! И морозить задницу всю зиму в летних палатках! -- Вдруг он грубо схватил Суини за шиворот.-- Ну-ка, отвечай!..
      Суини, задыхаясь, с трудом ловил воздух. Протянув другую свою могучую руку, Лаббок схватил за ворот Ди Калко. Оторвав обоих от пола, поднес поближе к лицу и вперился в них ненавидящим взглядом.
      -- Как мне хочется раскроить ваши глупые, безмозглые головы! -- зло шипел он.
      -- Нет, ты послед...-- Ди Калко задыхался.
      -- Ребята, прекратите же наконец! -- закричал бармен, доставая из-под стойки бейсбольную биту с отпиленным концом.
      -- Если меня убьют, то только из-за вас! -- Лаббок свирепо тряс своих пленников.-- Я просто должен убить вас -- убить обоих! Мне хочется отправлять на тот свет любого такого же глупого разгильдяя, слоняющегося по улицам, как вы!
      Ди Калко дотянулся до пивной бутылки; Суини, схватив громадную руку голландца, пытался разжать его пятерню, а бармен угрожающе взмахнул отпиленной бейсбольной битой. Вдруг дверь распахнулась, и в бар вошла девушка. Она стояла, озираясь по сторонам, очевидно ничего не понимая. Потом до нее дошло.
      -- Продолжайте, продолжайте! -- На лице ее не отразилось не только изумления, тревоги, беспокойства, но даже простого удивления.-- Я не стану вам мешать...
      -- Ребята...-- снова обратился к спорящим бармен, пряча под стойку бейсбольную биту-калеку.
      Лаббок, тряхнув в последний раз Суини и Ди Калко, отпустил их и вернулся к своей кружке с пивом.
      -- Таких, как ты,-- шептал, утратив дар обычной речи от охватившего его сильнейшего гнева, Суини,-- нужно держать в психушках...
      Ди Калко, поправив галстук, попытался галантно улыбнуться, несмотря на свой раж, девушке, которая все еще стояла у открытой двери без шляпки, грязные белокурые волосы спадают на плечи; худенькая, с проступающими на бледном личике скулами; тонкие грубоватые руки высовываются чуть не по локоть из рукавов легкого, старого серого пальто. Лицо усталое, изможденное, словно она без передышки работала все ночи подряд и не спала.
      -- Не изволите ли закрыть дверь, мисс? -- попросил ее бармен.-- На улице очень холодно.
      Девушка исполнила его просьбу и помедлила с минуту, оглядывая четверых мужчин.
      -- Мне нужна помощь,-- сказала она.
      -- Сейчас, мисс! -- подскочил к ней бармен.
      -- Ах, заткнись! -- осадила она его резким, хриплым голосом.-- Я ничего не намерена у вас выпрашивать. Моя сестра только что родила, она лежит в вонючей маленькой больнице, истекая кровью. Врач уже сделал два переливания, больше у них нет крови, и говорят, что, скорее всего, она умрет. Я топчусь возле вас уже почти полчаса, наблюдала за вашей четверкой, слышала, как вы здесь громко разговаривали. Наконец осмелилась, решила войти. Ей нужна кровь. У вас ведь есть кровь? -- Девушка чуть заметно улыбнулась.
      Четверо мужчин стояли смущенные, стараясь не глядеть друг на друга.
      -- У нас нет в кармане ни цента,-- продолжала девушка таким же спокойным тоном.-- Младенец родился семимесячным, а муж моей сестры -матрос, плывет сейчас к берегам Португалии, и в этом проклятом замерзающем городе нет больше никого, к кому я могла бы обратиться.-- Она пожала плечами.-- Могла бы сдать свою, но у меня другая группа.-- Подошла к стойке.-- Моей сестре всего девятнадцать. Она была вынуждена выйти замуж за этого моряка.
      Повернувшись к ней, Лаббок внимательно ее разглядывал.
      -- Ладно, я пойду с тобой.
      -- Я тоже,-- вызвался Ди Калко.
      Суини открыл рот, закрыл его, снова открыл.
      -- Боже, как я ненавижу эти больницы! Ну да ладно, я тоже пойду.
      Лаббок, повернувшись, посмотрел на бармена.
      -- Уже все равно поздно,-- тот торопливо вытирал стойку полотенцем.-Я, конечно, пошел бы, если бы моя группа крови... Моя группа крови может... Да, да, иду! -- Энергично кивнул и стал развязывать тесемки фартука.
      Лаббок взял со стойки бутылку хлебной водки и стакан, налил его до краев и протянул продрогшей девушке. Она взяла без тени улыбки, без благодарности и осушила залпом.
      Сидели молча в помещении для клинических анализов захудалой больницы; обычный, неяркий больничный свет еле освещал их. Казалось, все больничные запахи, навевающие скорбь и печаль, тучей слетелись к ним. Ждали, когда вернется лаборантка с анализами и скажет, у кого из них кровь нужной для переливания группы. Лаббок сидел, положив руки на колени широко расставленных ног и бросал острые, недобрые взгляды на Суини, Ди Калко и Коди, а те нервно ерзали на своих скамьях. Только девушка спокойно расхаживала перед ними взад и вперед по помещению, затягиваясь сигареткой, и колечки дыма поднимались над ее прямыми, белокурыми грязными волосами.
      Дверь отворилась, к ним вышла лаборантка; коснувшись плеча Лаббока:
      -- Выбрали вас.
      Лаббок, глубоко вздохнув, поднялся; оглянулся по сторонам, посмотрел по очереди на Ди Калко, Суини, Коди и, улыбнувшись девушке, пошел за лаборанткой к двери.
      Когда операция закончилась, когда кровь из его вены медленно и осторожно перекочевала в вену бледной, тихо лежавшей на столе рядом с ним молодой девушки, Лаббок встал и, наклонившись над ней, прошептал:
      -- Ничего, все будет хорошо!
      Она улыбнулась ему в ответ слабой улыбкой.
      Надев пальто, он вошел в помещение для анализов. Все были там: стояли, сердито поглядывая на него при бледном больничном свете. Он широко всем улыбнулся.
      -- Все в порядке? -- бодро спросил Ди Калко.
      -- Все превосходно! -- весело ответил Лаббок.-- Моя кровь играет в ее кровеносной системе, как виски.
      Ди Калко посмотрел на Суини, тот -- на Коди: в глазах их чувствовались сомнение и неуверенность.
      -- Послушай, голландец,-- громко обратился к нему Суини,-- что скажешь, если мы тебе поставим чего-нибудь покрепче? Что скажешь, а?
      Ждали затаив дыхание, готовые к его новым нападкам и оскорблениям.
      Лаббок сверлил их взглядом. Коди нервно поднял воротник пальто.
      -- Отлично! -- Лаббок обнял девушку за талию.-- Сочту за честь.
      Все вместе вышли из подъезда больницы.
      ПОИСК НА ГОРОДСКИХ УЛИЦАХ
      Когда он наконец увидел ее, то сразу не узнал. Он шел за ней с полквартала, даже толком не замечая, что у шагавшей впереди него женщины очень длинные, стройные ноги и на ней широкое шерстяное пальто, какое обычно носят девушки -- студентки колледжа, и обыкновенная фетровая шляпка коричневого цвета.
      Вдруг что-то в ее походке бросилось ему в глаза, и он стал припоминать: невероятная прямота спины, шеи и головы, вытянутых по одной строго вертикальной линии, и все движение лишь корпусом, до бедер, где оно замирало,-- в общем, так ходят негритянки на юге, мексиканки и испанки, перенося на голове тяжелые корзины с поклажей.
      Несколько секунд он молча наблюдал, как она шла вниз по Двенадцатой улице, по солнечной стороне, перед маленькими, сникшими садочками, за которыми выстроился длинный ряд тихих, приятных на вид, но изношенных, старых домов. Он подошел к ней, коснулся ее руки.
      -- На низких каблучках! -- удивился он.-- Вот не думал, что доживу до этого дня!
      Она с удивлением окинула его взглядом, потом, широко улыбнувшись, схватила его за руку.
      -- Неужели это ты, Пол? Хэлло! А я вот занимаюсь моционом для здоровья.
      -- Когда я начинаю вдруг думать о тебе, то прежде всего вспоминаю самые высокие каблуки во всем Нью-Йорке.
      -- Да, старинные, приятные денечки! -- вздохнула Хэрриет.
      Пошли вместе -- не спеша, под руку -- по залитой солнцем улице по направлению к Шестой авеню.
      -- Каким же я была безалаберным, легкомысленным созданием!
      -- Послушай, но ты и сейчас ходишь точно так, как тогда: словно несешь на голове корзину с бельем из прачечной.
      -- Я тренировалась целых полгода, чтобы овладеть таким способом ходьбы. Ты наверняка поразишься, если тебе сказать, сколько я потратила времени на такую ходьбу по комнате.
      -- Чему тут удивляться.-- Пол не спускал с нее глаз.
      Черные волосы, бледное, с чистой кожей продолговатое лицо; полное тело, высокая фигура; глубоко сидящие серые глаза всегда блестели, даже если она пила три дня кряду.
      Хэрриет, быстро запахнув пальто, ускорила шаг.
      -- Я иду в магазин Ванамейкера,-- объяснила она.-- Нужно кое-что купить. А ты куда навострил лыжи?
      -- Туда же, в Ванамейкер. Вот уже три года умираю, хочу сходить туда, да все не получается.
      Не торопясь продолжали путь; Поль держал Хэрриет за руку.
      -- Случайность,-- вдруг произнес Пол.-- Могу побиться об заклад -любой невооруженным взглядом определит: мы с тобой случайные знакомые. Что скажешь?
      Хэрриет выдернула руку.
      -- Конечно, случайные.
      -- О'кей, такие же чувства испытываю и я.-- Пол с равнодушным видом начал что-то тихо насвистывать. Потом резко остановился.
      Остановилась и она, повернулась к нему с легкой, хотя и озадаченной улыбкой на губах. Он окинул ее с головы до ног долгим критическим взглядом.
      -- Послушай, почему ты так странно одеваешься? Ты похожа на девушку, выходящую на улицу в понедельник утром в Нортхэмптоне.
      -- Просто напялила что оказалось под рукой,-- смутилась Хэрриет.-- И вышла-то на какой-нибудь час.
      -- Прежде ты наряжалась так, что превращалась в большую, соблазнительную коробку вкусных конфет.-- Снова взял ее за руку, повел дальше.-- Венские конфеты: каждая деталь точно разработана, повсюду отделки из шелка, атласа... Даже если ты решила дойти до угла улицы, чтобы выпить пинту джина,-- должна выглядеть так вкусненько, чтобы тебя каждый захотел проглотить на десерт. Нехорошо!
      -- У девушки бывают разные периоды в одежде, как в творчестве Пикассо,-- возразила она.-- К тому же знай я, что встречу тебя по пути,-конечно, вырядилась бы умопомрачительно, не меньше.
      -- Вот это уже другой коленкор! -- похлопал он ее по плечу.
      Опять они шагали, и Пол то и дело бросал на нее искоса любопытные взгляды: знакомое, продолговатое лицо, такой знакомый большой рот -- на губах, как всегда, наложено помады чуть больше, чем требуется; маленькие зубы придают лицу, когда она улыбается, типичное выражение маленькой девчонки из воскресной школы.
      -- Что-то ты подозрительно худеешь, Пол,-- заметила Хэрриет.
      Пол согласно кивнул.
      -- Я худой как щепка. Веду активную, расчетливую жизнь аскета. Ну а ты как поживаешь?
      -- Я вышла замуж,-- помолчав, сообщила Хэрриет.-- Ты об этом слышал?
      -- Слышал. Когда в последний раз мы переходили через Шестую авеню, "L-бар" был еще там. Иногда меня охватывает острый приступ ностальгии по "L-бару" на Шестой авеню.
      Загорелся зеленый, и они быстро перебежали через перекресток.
      -- Ночью девятого января тысяча девятьсот сорокового года,-- Пол поддерживал ее под локоть,-- тебя не было дома.
      -- Вполне возможно, чему здесь удивляться? Я теперь взрослая девушка, могу и загулять.
      -- Я случайно проходил мимо твоего дома и заметил, что света в квартире не было.
      Свернули на Девятую улицу.
      -- Помню, как жарко было у тебя, словно в оранжерее георгин в Ботаническом саду.
      -- У меня плохая кровь,-- с серьезным видом сказала Хэрриет.-Сказываются годы недоедания в Массачусетсе.
      -- Но самое приятное в тебе -- что ты никогда не спишь.
      -- У каждой женщины есть какая-то свойственная только ей добродетель. У одних -- красота, у других -- смазливость; у меня своя -- я никогда не сплю. В этом и кроется причина моей популярности...
      Пол широко улыбнулся.
      -- Заткнись!
      Хэрриет улыбнулась ему, и оба весело фыркнули.
      -- Ты знаешь, что я имею в виду, не притворяйся,-- упрекнул он ее.-Всякий раз, когда я звонил тебе в два, три часа ночи, ты немедленно приезжала -- такая милая, с блестящими глазами и в полном ажуре: ресницы накрашены, брови ухожены, на губах помада... Все на своих местах.
      -- Да, в молодости я обладала громадной силой сопротивления и не поддавалась сну.
      -- Утром мы обычно завтракали под музыку Бетховена -- час прослушивания его главных шедевров. Бетховен звучал -- по особому разрешению его чести мэра города -- с девяти до десяти утра.-- Пол на мгновение закрыл глаза.-Этот маленький цветочек -- мэр для влюбленных.-- Открыл их и посмотрел на эту получужую-полузнакомую женщину, шедшую рядом с ним.
      Как он лежал тогда, тесно прижавшись к ней всем телом, задумчиво наблюдая за еще горевшими в девять вечера огнями на вышках города в рамке большого окна своей спальни на фоне черного неба... А та ночь, когда она во сне прижалась ближе к нему, поглаживая его затылок, и ее мягкая рука ощущала его колкие, короткие волоски -- накануне вечером он постригся; она провела по ним рукой против шерсти, улыбаясь, не открывая глаз...
      -- Что за восхитительное создание -- мужчина...-- прошептала она; вздохнула и чуть слышно фыркнула; снова заснула, не убирая руки с его бритого затылка.
      Вспоминая все это, Пол улыбался.
      -- Ты что, все смеешься над моим нарядом?
      -- Нет, просто вспомнил одну фразу, которую когда-то где-то слышал: "Что за восхитительное создание -- мужчина..."
      Хэрриет бросила на него осторожный, холодный взгляд.
      -- Кто это сказал?
      Пол подозрительно скосил на нее глаза.
      -- Освальд Шпенглер1.-- И добавил: -- Удачно сформулировано.
      -- Мне тоже так кажется,-- кивнула Хэрриет и пошла чуть быстрее.
      Миновали небольшой, захудалый бар, где любили сидеть вечерами всю зиму напролет, заказывали мартини, а потом говорили, говорили и смеялись так громко, что посетители за другими столиками поворачивались к ним и тоже улыбались. Пол ожидал -- Хэрриет что-то скажет об этом их любимом баре, но она прошла мимо, даже не заметив его.
      -- Посмотри -- ведь это бар Эдди!
      -- Угу! -- резко кивнула Хэрриет.
      -- Он собирается готовить свои мартини из шерри, когда у него кончится запас французского вермута,-- сообщил Пол.
      -- Какой ужас! -- скривилась Хэрриет.
      -- Это все, что ты хочешь сказать?
      Сколько раз ему приходилось заглядывать в этот бар, когда он разыскивал ее повсюду...
      -- Ну а что, по-твоему, я должна сказать?
      Хэрриет, кажется, в самом деле искренне озадачил его вопрос, но Пол так до конца никогда и не мог понять, когда она говорит ему правду, а когда лжет, и, нужно признаться, это ему не удалось и за последние два года.
      -- Можешь больше ничего не говорить. Я просто могу пригласить тебя туда, и мы что-нибудь там выпьем.
      -- Нет, спасибо. Мне и правда нужно как можно скорее сходить в магазин Ванамейкера и вернуться домой. Как-нибудь в другой раз.
      -- Ладно,-- кисло откликнулся Пол.
      Повернули на Девятой улице и пошли по направлению к Пятой авеню.
      -- Я знал, что непременно где-нибудь тебя встречу, обязательно встречу! -- говорил Пол.-- И все думал и гадал -- что же тогда произойдет?
      Хэрриет промолчала, с рассеянным видом разглядывая высокие здания на другой стороне улицы.
      -- Ты что, больше не собираешься со мной разговаривать? -поинтересовался Пол.
      -- И что же произошло?
      -- Время от времени,-- начал он,-- я встречаю девушку, с которой когда-то был знаком...
      -- В стране их полным-полно, могу тебя заверить.
      -- В стране полным-полно чьих-то бывших девушек.
      Хэрриет кивнула.
      -- Это как-то не приходило мне в голову. Но ты прав.
      -- И рассуждаю так: разве не милая, порядочная, воспитанная девушка? Почему же в таком случае меня больше не тянет к ней? Удивительно! А знаешь, моя первая девушка стала полицейским. Прошлым летом она одна справилась с вооруженным гангстером на Кони-Айленде. Мать никогда ее не выпускает из дома в полицейской форме -- ей стыдно перед соседями.
      -- Вполне естественно.
      -- Другая моя знакомая девушка, изменив имя, танцует сейчас в Русском балете. На днях я пошел в театр посмотреть, как она танцует. У нее ноги как у нашего известного бейсбольного полузащитника Фордхэма. А мне она казалась такой красивой... Я и тебя считал красивой.
      -- Мы с тобой были очень хорошей парой,-- молвила Хэрриет,-- одно мешало -- тебе постоянно приходилось бриться. Эта электробритва... никогда ее не забуду...