Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)

      -- Отказался я от нее...
      А вот и его старый дом... Глядя на подъезд, он отчетливо вспоминал, сколько раз они с Хэрриет входили в этот дом и выходили из него в былые дни: моросит дождь; сыплет утренний снежок, и лошадка молочника смирно стоит на побелевшей улице...
      Они остановились и стали смотреть на старый, из красного кирпича, с ветхими ставнями дом, уделяя особое внимание окну на четвертом этаже: столько раз они оттуда выглядывали -- узнать, какая на дворе погода... Пол, конечно, не забыл того первого раза, одной зимней ночью, когда они с Хэрриет тихо проскользнули вот через эту дверь.
      -- Таким я был вежливым -- просто загляденье,-- тихо произнес он.
      Хэрриет улыбнулась, понимая, о чем он.
      -- Ты все время ронял ключ на землю и повторял: "Господи! Господи!" -пытаясь нашарить его руками.
      -- Я так нервничал... Хотел, чтобы ты точно понимала, какие нас связывают отношения, не питала никаких иллюзий. Просто хорошие друзья, хорошо понимающие друг друга; есть другая девушка, она возвращается из Детройта через шесть недель,-- никаких притязаний ни на меня, ни на тебя...
      Пол снова бросил печальный взгляд на окно на четвертом этаже, улыбнулся.
      -- Какой я был дурак!
      -- До чего милая, тихая улочка...-- Хэрриет тоже не спускала глаз с окна на четвертом этаже; покачала головой, снова взяла Пола за руку.-- Я все же должна добраться до Ванамейкера.
      Последовали дальше.
      -- Что ты собираешься там купить? -- поинтересовался Пол.
      Хэрриет промолчала,-- по-видимому, не знала, что ему ответить.
      -- Ничего особенного. Мне нужны вещички для младенца. У меня скоро будет ребенок.
      Посторонились, чтобы дать возможность пройти маленькой женщине с четырьмя таксами,-- вся упряжка с лаем опередила их.
      -- Смешно, правда,-- у меня ребенок! -- улыбнулась Хэрриет.-- Я целый день лежу и думаю, как все это будет. Кроме того, сплю и пью много пива -теперь ведь нужно кормить двоих. Но мне еще никогда в жизни не было так приятно.
      -- Ну,-- угрюмо заметил Пол,-- по крайней мере, из-за твоей беременности мужа не заберут в армию.
      -- Может быть. Но он такой яростный патриот -- хоть куда.
      -- Очень хорошо. Когда он окажется в Форт Дикс, я буду встречаться с тобой в Вашингтон-сквер, куда ты будешь вывозить на прогулку в колясочке своего бэби. А чтобы отвести любые подозрения, я надену полицейскую форму. Я не такой заядлый патриот, как твой муж.
      -- Но тебя все равно загребут, разве не так?
      -- Несомненно. Тогда я пришлю тебе свою фотокарточку в форме лейтенанта. Из Болгарии. Меня не покидает странное предчувствие, что меня обязательно направят в Болгарию для защиты какого-то важного стратегического пункта.
      -- Ну и как ты это все воспринимаешь? -- Впервые Хэрриет посмотрела на него проникновенно, прямо ему в глаза.-- Может, это дурацкий вопрос. У меня ведь прежде не было возможности спросить тебя об этом. Прежде ты мне всегда рассказывал, что ты о чем думаешь, излагал свое мнение... О Рузвельте, Джеймсе Джойсе, Иисусе Христе... цыганке Розе Ли, Матиссе... о крепких напитках, сексе, архитектуре...
      -- Да, в те времена у меня было множество самых разнообразных мнений,-Пол улыбнулся с некоторым сожалением о минувшем.-- Секс и беседа. Основы цивилизованных отношений между полами.-- Повернулся и снова задрал голову, глядя на окно на четвертом этаже.-- Какая приятная была комнатка... Секс и беседа...
      -- Пойдем, Пол, пойдем! -- поторапливала его Хэрриет.-- Ванамейкер не будет работать из-за нас двоих всю ночь.
      Пол, чувствуя, как похолодало, поднял воротник пальто. Приближались к Пятой авеню.
      -- Ты была единственной девушкой в моей жизни, с которой я мог спать в одной постели.
      -- Нашел что сказать девушке! -- засмеялась Хэрриет.-- Может, ты считаешь это комплиментом?
      Пол пожал плечами.
      -- Нет, просто факт, не имеющий больше никакого отношения ни к чему другому. Или, может, все же имеющий? Как ты считаешь, вежливый человек может так разговаривать с замужней женщиной?
      -- Конечно нет.
      -- О чем ты думаешь, когда смотришь на меня? -- неожиданно спросил он.
      -- Особенно ни о чем,-- Хэрриет осторожно подбирала слова.
      -- Когда ты мне лжешь, о чем ты думаешь?
      -- Особенно ни о чем! -- резко повторила она.
      -- Я искал встречи с тобой целых два года,-- признался Пол.
      -- Зачем искать -- мое имя есть в телефонном справочнике.-- Она прибавила шагу, кутаясь в пальто.
      -- Но я не отдавал себе в этом отчета, пока не увидел тебя.
      -- Прошу тебя, Пол, пожалуйста...
      -- Шел по улице, подходил к тому бару, где мы частенько сидели вместе, входил, садился за столик, хотя пить совсем не хотелось, и не мог понять, объяснить себе, ради чего я там торчу. Теперь-то я знаю. Я ждал тебя, надеялся -- вдруг придешь. Я ведь не случайно проходил мимо твоего дома.
      -- Послушай, Пол! -- умоляюще заговорила она.-- Все это было так давно, все это было так хорошо -- просто чудесно; но все кончилось...
      -- Я был не прав,-- признался Пол.-- Тебе не нравится, что я говорю? Я был не прав. Ты знаешь, я так и не женился в конечном счете.
      -- Знаю. Только прошу тебя -- заткнись!
      -- Когда я иду по Пятой авеню, прохожу первого января мимо собора Святого Патрика,-- всегда слегка поднимаю голову, посмотреть, нет ли тебя где-нибудь поблизости. Потому что встретил тебя там в тот день, когда тебе удалили зуб и было так холодно. Мы шли рядышком, слезы струились из твоих опухших красных глаз, и это был тот единственный раз, когда я тебя встретил в самом деле случайно...
      Хэрриет улыбнулась.
      -- Какие все же приятные воспоминания.
      -- Два года,-- продолжал Пол,-- прошло два года. За это время у меня было множество девушек.-- Он пожал плечами.-- Но все они лишь наводили на меня скуку и я тоже заставлял их скучать. Я смотрел на каждую проходившую мимо женщину, чтобы убедиться -- не ты ли? Все девушки, с которыми я гулял, громко протестовали, поносили меня почем зря за это. А я бродил повсюду, ходил следом за девушками с черными волосами,-- может, встречу тебя; упрямо шел за женщинами в меховых полушубках, как у тебя,-- может, встречу тебя; не спуская глаз, шагал за девушками с такой же прямой, прекрасной походкой, как у тебя,-- может, встречу тебя...
      Он помолчал, потом заговорил снова:
      -- Два года искал тебя на городских улицах и сейчас впервые в этом признаюсь себе. А эта маленькая испанская закусочная, куда мы пошли в первый раз... Каждый раз, когда я проходил мимо нее, в памяти моей всплывало все, до мельчайших деталей: сколько стаканчиков мы пропустили, какой играл оркестр, о чем разговаривали, как нагло подмигивал тебе этот жирный бармен -- кубинец и как в конце концов, с охватившей нас обоих нежностью, гуляли потом по улицам и наконец пришли ко мне домой...
      Теперь оба шли очень быстро. Хэрриет прижимала онемевшие от холода руки к бедрам.
      -- Как было поразительно прекрасно, когда соединялись наши тела...
      -- Пол, прекрати! -- раздраженно, резко бросила ему Хэрриет.-- Два года! Прошло целых два года... Воспоминания о тех ощущениях должны притупиться...
      "Как же я мог совершить такую большую ошибку! -- размышлял на ходу Пол.-- Как мог намеренно так глубоко заблуждаться? И теперь ее не исправишь... Нет никакого средства. И не будет до конца жизни..." Он почти зло посмотрел на Хэрриет: лицо ее сосредоточенно, словно она вообще не слушает его и лишь напряженно думает, как поскорее перейти улицу.
      -- Ну а ты, ты помнишь?..
      -- Ничего я не помню! -- раздраженно выпалила она; вдруг слезы брызнули у нее из глаз и потекли по искаженному гримасой лицу.-- Ничего не помню, черт побери! Ничегошеньки! -- повторяла она сквозь рыдания.-- И не пойду я ни в какой Ванамейкер! Я возвращаюсь домой! Прощай! -- Подбежала к стоявшему на углу такси, резко рванула на себя дверцу, запрыгнула прямо с тротуара в салон.
      Машина промчалась мимо Пола, и он заметил на мгновение Хэрриет: она сидела, выпрямившись, крупные, непрошеные слезы стояли в глазах...
      Пол следил за такси, пока оно не свернуло с Пятой авеню. Потом пошел в обратном направлении, размышляя о том, что ему непременно, обязательно нужно переехать из этого района -- достаточно долго в нем прожил.
      ИЗБРАННАЯ КЛИЕНТУРА
      "Фигаро! Фигаро! Фигаро! -- распевали они, съезжая со склона на велосипедах, переезжая через дрожащие полосы тени и солнечного света, между густыми рядами деревьев с обеих сторон.-- Фигаро!"
      "Фигаро! -- пел Мэкс, накреняясь в сторону на повороте.-- Моя милочка где-то за морем, моя милочка где-то за морем-океаном..."
      -- Ты, Мэкс, плешивый австрийский жаворонок,-- крикнула Эстер, накреняясь в сторону за Мэксом на повороте.-- Оперение самца желтое, с зелеными штанишками. Нельзя его принимать за настоящего, если на носу нет очков с толстой золотистой оправой в четверть дюйма.
      -- Если бы я собирался рожать,-- отозвался Мэкс, немного затормозив,-то никогда бы не ездил на велосипеде по горам штата Нью-Йорк, как ты. Это совсем не полезно для твоего будущего младенца.
      -- Напротив, такая езда просто необходима для него,-- возразила Эстер.-- Он будет настоящим, худощавым спортсменом. Мне не нужен толстый ребенок, мне такие не нравятся. Мне нужен ребенок худой, печальный, с большой душой, как у его отца.-- Она поглядела на Сэма, и оба засмеялись.
      -- Думаю, это будет прекрасный ребенок,-- выразил свою надежду Сэм.
      У подножия холма они увидели четверых молодых людей. Когда велосипедисты приблизились к ним, те растянулись во весь рост на дороге с таким безразличием, что по нему чувствовалось: встреча эта далеко не случайна,-- скорее, преднамеренна. Когда они подъехали еще ближе, все четверо встали; немного нервно пошаркали ногами, поднимая клубы дорожной пыли. В руках у двоих из них были тяжелые обрубленные ветки, которыми они то и дело постукивали по дороге. Казалось, эти ребята слоняются бесцельно, как неприкаянные, по маленьким городкам уже довольно долго. Один из них щелчком раскрыл большой складной карманный нож.
      -- Вон там, на дороге, ребята, видно, хотят заработать пару баксов на субботний вечер,-- прошептал Сэм, стараясь ехать как можно медленнее.-- У тебя что-нибудь есть в кармане, Мэкс?
      -- Пятнадцать центов... Могу отдать.
      -- У меня -- три заколки для волос,-- добавила Эстер.
      -- У меня четвертак,-- присовокупил Сэм.-- Вперед, может, проедем!
      Но им все равно пришлось остановиться у подножия холма, так как эти четверо снова улеглись, перегородив дорогу, и, не говоря ни слова, снизу разглядывали Сэма, Мэкса и Эстер взглядами деловых людей. Они лежали не двигаясь; на одном старая, точенная молью футболка темно-бордового цвета, с большим номером "36" на спине.
      -- В чем дело? -- осведомился Сэм.
      Они даже не шелохнулись; по-прежнему молчали.
      -- Какие милые ребята,-- мягко произнесла Эстер.-- Очень приятные. Вы случаем не ходите в Принстон, а? -- громко поинтересовалась она.
      Те молчали. Мэкс насвистывал тему одной из своих сонат; повел велосипед рядом с собой, пытаясь их обойти. Они его не пустили; наконец поднялись, обыскали старую одежду Сэма и Мэкса, пошарили в карманах старых женских брючек Эстер, в пятнах от кулинарного жира и велосипедной смазки, ощупали карманчики ее потрепанной хлопчатобумажной рубашки.
      -- Ничего нет! -- объявил парень в темно-бордовой футболке.-- Могу поспорить -- на всю троицу не будет и доллара.
      -- Интеллигент,-- определил Мэкс с улыбкой, глядя на него сквозь линзы очков и медленно потирая лысину.-- Настоящий интеллигент, сразу видно.
      -- Не сильно задавайся! -- отвечал парень в футболке.
      -- Жиды! -- высказался второй с раскрытым ножом в руках.
      -- Парочка жидов из колонии свободной любви чокнутой старухи Спиер.
      -- Ну-ка, убирайтесь отсюда! -- Парень в футболке отошел к обочине дороги, освобождая для велосипедистов путь.-- Убирайтесь отсюда к чертовой матери!
      Медленно вертя педалями, проехали между ними: Эстер -- посередине, Мэкс и Сэм -- по бокам.
      -- Жидовские ублюдки! -- бросил парень с ножом.-- Вшивые жидовские ублюдки!
      Подождав, пока велосипедисты отъедут ярдов на пятнадцать, он бросил вслед им камень. Его примеру последовали приятели: проворно поднимали с дороги камни и швыряли их в велосипедистов. Сэм, тормознув, ехал теперь за Эстер, закрывая ее собой. Все теперь быстро завертели педалями и сидели на своих седлах прямо, словно застыли, не оглядываясь назад. Один камень угодил Мэксу в плечо; он побледнел от боли, руки затряслись на руле, но не пригнулся и не стал оглядываться назад. Оказавшись за поворотом, они сбавили скорость.
      -- Несчастный Мэкс! -- проговорила Эстер.-- Ведь ты даже не еврей. Нет, ты якшаешься явно не с теми людьми.
      -- Амбар Томаса рядом, впереди, прямо по дороге.-- Мэкс глядел строго впереди себя.-- Может, раздобудем там пару вил и вернемся -- разберемся с этими четырьмя джентльменами? Попросим Томаса нам помочь.
      -- Тоже придумал! -- осадил его Сэм.-- Много ты наделаешь со своими вилами.
      -- Послушай, Сэм! -- вмешалась в разговор Эстер.-- Для чего тебе все эти неприятности? -- И сразу осеклась, заметив выражение лица Сэма.
      -- Я уехал из Берлина, из Вьетнама...-- задумчиво вспоминал Мэкс.-Считал, что больше никогда не увижу ничего подобного. Как, вероятно, все же ужасно быть евреем!
      Мэкс все еще был бледен; внимательно выискивал колеи на дороге.
      -- Привыкаешь,-- откликнулся Сэм.-- Так или иначе.
      -- Старуха Спиер,-- объяснил Мэкс,-- каждое лето приглашает к себе пятнадцать безденежных артистов, потому что верит в силу искусства и чувствует себя одинокой. Сколько там у нее сейчас евреев?
      -- Четверо,-- ответил Сэм.
      -- Артисты,-- подхватил Мэкс.-- Выходит, жители этого городка их ненавидят и называют жидами. Пятнадцать творчески одаренных людей собираются в одном месте -- рисуют, сочиняют музыку, пишут стихи, играют струнные квартеты,-- поэтому-то их и ненавидят, поэтому и называют это место колонией свободной любви старой леди Спиер. Что же такого плохого артисты, художники и музыканты сделали американцам? За что они их так люто ненавидят? Что дурного им сделали евреи?
      Подъехали к развилке и остановились.
      -- Езжай-ка лучше домой,-- обратился Сэм к Эстер.-- Не обращай внимания и езжай домой.
      Эстер пристально посмотрела на Сэма и Мэкса.
      -- Чего, черт подери, ты хочешь добиться?
      -- Езжай домой! -- повторил Сэм.
      -- О'кей.-- Эстер пожала плечами.-- Ну, ладно, я голодна. Я теперь ем как лошадь.-- Вскочила на велосипед и быстро заработала педалями. Сэм молча глядел, как она ехала по дороге между двумя плотными рядами деревьев. "Там, внутри ее организма,-- мой ребенок,-- думал он.-- Да, в самом деле в наши дни нужно быть большим эгоистом, чтобы иметь детей. Когда-то было все по-другому, но в наше время все перевернуто вверх тормашками".
      Сэм с Мэксом сели на велосипеды и поехали к дому Томаса. "Вот эти четверо подонков швыряются камнями,-- думал Сэм, крутя педали.-- Погромы планируются в разных уголках Соединенных Штатах; они предназначены и для моего ребенка, который только через пять месяцев появится из утробы матери. Есть люди, которые уже ненавидят моего сына, а он еще и на человека не похож в чреве матери -- у него есть жабры". Сэм тихо засмеялся.
      -- Чего такого смешного? -- удивился Мэкс.
      -- Так, ничего. Подумалось кое о чем. Глупость, конечно.
      "Да ведь это же четверо хулиганов,-- размышлял Сэм,-- зачем принимать все это близко к сердцу? Но ведь день за днем американцы, американский народ, становятся такими, как они. Мальчишки и взрослые мужчины продают книжки отца Куглина на каждом углу, а убогие пожилые дамы охотно их покупают. Какие болезненные, словно истощенные недоеданием, лица у этих продавцов и их покупателей! Эта заразная болезнь проникает все глубже во все органы такого большого организма, как Америка, отравляет кровоток. И одновременно появляется все больше отелей, куда тебе вход заказан, жилых домов, даже в Нью-Йорке, где тебе не разрешают жить..."
      Сэм продавал свои статьи в журналы, где помещалась реклама курортных мест с такими предупреждениями: "Только для особой клиентуры", "Только для эксклюзивной клиентуры", "Только для избранной клиентуры".
      "Отель рекламирует свою "эксклюзивную клиентуру",-- размышлял Сэм,-под которой подразумевается любой, кроме шести миллионов евреев и пятнадцати миллионов чернокожих. Эксклюзивная клиентура -- сто десять миллионов людей. Ничего себе! Ладно,-- убеждал себя Сэм,-- ведь ты же мог прежде не обращать на это внимания, ведь все это статика, условия существования, и в такой атмосфере еще можно было дышать. Но ситуация уже приобрела печальную динамику!"
      -- Послушай, Мэкс, может, и правда что-то есть в том, что они говорят. Нет дыма без огня... Может, я тоже за протоколы Сионских мудрецов, тоже замышляю всемирное господство? Тоже еврей международного масштаба? Восемь лет голосовал за президента-демократа. Голосовал также и за Лагуардию1. Может, я тоже комунист? У меня в банке на счете восемьсот долларов -выходит, я банкир-плутократ? Терпеть не могу смотреть на боксерские бои -не оттого ли, что жажду христианской крови? Что прикажешь делать?
      -- Работать.-- Мэкс не отрывал глаз от дороги впереди.
      -- "Работать"... Что ты сегодня можешь сказать? "Прекратите все это! Перестаньте стрелять друг в друга! Перестаньте стрелять в мою жену, в моего ребенка! Прошу вас, будьте благоразумны, будьте людьми!" Я -- писатель, прозаик, пишу художественную литературу. "Луна ярко светила. Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались".
      Мэкс улыбнулся.
      -- Ну, Сэм, так ты не пишешь.
      -- Весь мир идет в тартарары,-- продолжал Сэм,-- а я именно так и пишу: "Она посмотрела ему в глаза, и чувства ее смешались".
      -- Ты можешь писать то, что хочешь, выразить правду так, как ты ее видишь.
      -- Правду так, как я ее вижу? -- засмеялся Сэм.-- От нашего мира за милю несет вонью. Люди просто ужасны, и нам не остается ничего, кроме отчаяния. Должен я писать об этом? Ну и кому от этого станет хорошо? Почему я должен быть тем, кто скажет им откровенно обо всем этом?
      Впереди показался дом Томаса, и они быстрее завертели педалями. Увидев их, Томас вышел из амбара. Этот высокий, стройный, как струна, человек выполнял случайную работу в усадьбе миссис Спиер и всегда терпеливо выслушивал, как музыканты играют струнные квартеты. Сам он играл на аккордеоне и пел трио с Сэмом и Мэксом по вечерам, когда им всем троим не хотелось работать. Они пели "Кейзи Джонс", "Ночь и день", "Что ты делаешь, Кен Джон?".
      -- Там, на дороге, Томас,-- четверо парней, хотели нас ограбить,-сообщил ему Сэм.-- Думали, что у нас есть деньги.
      -- Обозвали нас жидовскими ублюдками,-- добавил Мэкс,-- и швыряли в нас камни. Мы подумали,-- может, взять тебя и всем вместе вернуться...
      -- Все лето в округе бродят банды,-- откликнулся Томас,-- мешают честным людям отдыхать.-- Он взял в руки вилы, вторые протянул Мэксу. У него были крепкие руки фермера, и простые вилы в его руках вдруг превратились в грозное оружие. Сэм увидел бейсбольную биту, прислоненную к стене амбара; вооружился ею.
      Назад пошли пешком. Мэкс все еще был ужасно бледен, и вид у него был какой-то странный: коротенький, лысый толстячок, здоровое, деревенское, с мягкими чертами лицо; тонкие пальцы пианиста казались такими нетвердыми и были совсем не к месту на древке вил. Он шел между Томасом и Сэмом, елозя ногами, когда попадал в колею. Сэм легко нес на плече свою ношу -бейсбольную биту.
      -- Гарри Хейлмэн,-- сказал он.-- Эта бита подписана самим Гарри Хейлмэном. Он играл за Детройт. Был ведущим игроком команды несколько лет, в высшей лиге. Да, хорошая, увесистая бита, ничего не скажешь.-- И с видом знатока несколько раз перевернул ее перед глазами.-- Однажды мне удалось сделать пять ударов в одной игре.-- Сэм засмеялся, чувствуя сейчас себя значительно лучше, увереннее, потому что был на пути к конкретным, насильственным действиям.-- Надеюсь, что они не выбьют мне глаз.
      Мэкс не засмеялся его ремарке -- увлеченно шел вперед с лицом сосредоточенным и сердитым.
      -- Не напоминает ли тебе все это старые дни дуэлей в древнем Гейдельберге? -- Сэм старался немного отвлечь Мэкса, убрать выражение отчаяния с его лица.-- Честь на кончиках зубцов вил. Как, Мэкс?
      -- Нет,-- ответил Мэкс,-- не напоминает.
      Уже подходили к знакомому повороту на дороге.
      -- Наверняка убегут, как только нас увидят,-- предположил Томас.-Можно немного погнаться за ними, кольнуть пару раз в задницу. Но соблюдайте осторожность -- вилами запросто можно отправить человека на тот свет.
      -- Мэкс, слышишь? -- спросил Сэм.
      -- Слышу,-- ответил тот.
      Теперь он шел быстрее, обгоняя на два-три ярда своих высоких товарищей, а пыль клубилась у него под ступнями.
      Эти четверо все еще сидели у подножия холма -- уже не на дороге, а на траве, на обочине. Увидели Мэкса, решительно вышагивавшего впереди, поднялись. Мэкс быстро шел к обидчикам, вытянув перед собой в напрягшихся руках вилы; румянец наконец вновь залил его бледное лицо, а на губах блуждала детская нежная улыбка. Теперь он уже не был похож на толстенького коротышку -- сорокалетнего музыканта.
      -- Хэлло! -- крикнул он еще с почтенной дистанции.-- Хэлло, ребята! Видите, мы вернулись, ребята! -- Сэм с Томасом, едва успевая за ним, бросились вперед.
      Парни попятились, оглядываясь по сторонам в поисках надежного убежища. Мэкс кинулся к ним.
      Неожиданно парень с раскрытым ножом улыбнулся.
      -- Привет, Том!
      Томас от неожиданности остановился, опустил вилы.
      -- Хэлло, Алек! -- в его низком голосе чувствовалось сомнение.
      Мэкс тоже остановился; закинув голову, через очки скосил глаза на птичку -- сидит на высокой ветке. Сэм держал биту одной рукой.
      -- Вроде тут с моими дружками кое-какие неприятности произошли, Алек,-начал Томас.
      -- Недопонимание...-- промямлил Алек, делая вид, что еле ворочает языком.-- Ну, не поняли друг друга... Выпили мы лишнего, Томас. Знаешь ведь, как это бывает.-- И попытался продемонстрировать, что совсем пьян: стал болтать головой из стороны в сторону.
      Остальные тут же поняли его подсказку -- понурились, зашатались на месте, а один даже виртуозно икнул.
      -- Шутка,-- объяснил тот, что в темно-бордовой футболке.-- Не хотели мы им ничего плохого, можем и извиниться,-- ну, если они затаили на нас обиду. Как, ребята?
      Ребята кивнули.
      -- Видишь,-- Томас обратился к Сэму, несколько смущенный: приходится убеждать друзей, что эти сельские ребята пьяны и не хотели ничего плохого, просят их извинить,-- они не хотели причинить вам никакого вреда.
      -- Да, ты прав, Томас, старина,-- подтвердил Алек.-- Мы не хотели причинять им вреда.
      -- Ну-ка, проваливайте отсюда! -- вдруг вымолвил Мэкс.-- Проваливайте, да побыстрее!
      Те четверо сразу повернулись.
      -- Пока, Томас! -- бросил через плечо Алек.
      -- Пока! -- крикнул в ответ Томас.
      Сэм, Мэкс и Томас глядели им вслед. Возбуждение их как рукой сняло, и они быстро зашагали по дороге.
      -- Вот идиоты! -- Томаса явно обеспокоило это происшествие.-- Работу найти не могут, слоняются по городу, пьют, когда удается раздобыть деньжат, и в голове одна чепуха, мусор. Не обращайте на них внимания. Вообще-то они неплохие ребята.
      -- Мне жаль,-- отозвался Мэкс,-- в самом деле жаль, что так случилось. Мы не знали, Томас, что это твои знакомые, нам очень жаль.
      -- Иногда я играю с ними в бильярд,-- Томас ощупывал пальцами острые зубья вил,-- хожу на танцы; пиво пьем раза два в месяц. Колоть их вилами, конечно, не стал бы. Видите, как неловко получается...
      -- Да, понятно,-- успокоил его Сэм.
      Возвращались назад, к амбару, молча. Мэкс глядел впереди себя, лоб его избороздили морщины, он то и дело устремлял задумчивый взор вдаль по дороге.
      -- Кажется, он проводил более четырехсот встреч в год,-- проговорил Сэм, когда подходили к амбару,-- он пытался успокоить Мэкса, унять его гнев.-- Я имею в виду Гарри Хейлмэна,-- всегда бил правой.
      Но Мэкс даже не повернулся к нему; они с Сэмом сели на велосипеды у амбара.
      -- Спасибо тебе, Томас,-- поблагодарил Сэм.
      Томас -- он стоял, отвернувшись от Сэма, дергая себя пятерней за мочку уха -- ответил небрежно:
      -- Не за что.
      Сэму пришлось налечь на педали, чтобы догнать Мэкса. На пути назад не разговаривали; когда поравнялись с коттеджем, Мэкс махнул рукой -поворачиваем.
      Подъехав к коттеджу, Сэм прислонил к стене велосипед и вошел в дом. В гостиной Эстер за столом ела виноград,-- обрадованно улыбнулась ему, увидав, что он цел и невредим.
      -- Все хорошо?
      -- О'кей.-- Сэм, вымыв руки, прилег на кушетку и уставился в потолок.-Думаю позвонить своему агенту.
      -- Лови! -- Эстер бросила ему гроздь винограда.
      Он поймал, подбросил на руке.
      -- Пусть подыщет мне работу в Голливуде.-- Сэм поднес гроздь ко рту.-Скажу -- собираюсь написать о том, чего никогда не было, о людях, которых никогда не существовало. Мне нужно отдохнуть.
      Эстер искоса бросила на него взгляд; поднялась из-за стола, легла рядом, поцеловала его за ухом.
      -- По-моему, мой поцелуй вкуснее винограда.
      -- Хочу, чтобы мой ребенок родился под западными звездами.-- Сэм обнял жену.-- Под теми, что глядели на Дэррил Заук и Грету Гарбо.
      В ответ Эстер снова его поцеловала.
      ИНДЕЕЦ В РАЗГАРЕ НОЧИ
      Город лежал кольцом вокруг Сентрал-парк, притихший, уснувший; в небе в четыре часа утра еще бледнели звезды и поднимался пока неплотный, легкий, воздушный туман. Время от времени прокрадывался автомобиль, мягко шурша шинами и рассекая воздух, освещая перед собой дорогу неярким светом передних фар. Замерли птицы на ветках, троллейбусы и автобусы в депо; редкие такси тихо поджидали припозднившегося пассажира; пьяницы в этот ранний час уже спокойно почивали в своих подъездах, не дотянув до двери квартиры; бродяги храпели в постелях; в высоких, задыхающихся от удушья небоскребах давно погасли огни, свет горел только там, где лежал больной или занимались любовью.
      Ветра не было, и тягучий запах земли поднимался вместе с рождающимся туманом, что, конечно, довольно странно для этого бетонного города.
      О'Мэлли медленно шел по холмистым дорожкам парка: сейчас здесь ни нянек с детишками, ни полицейских, ни ученых, ни стариков на пенсии, что с тяжелым сердцем, не по своей воле оставили работу. Дорожки абсолютно пустынны, на них лежит лишь теплая ночь с туманом да расстилается деревенский запах весенней земли, и еще они хранят память о бесконечных следах -- ноги горожан ходили по ним в этом зеленом парке, похожем на ладонь большой руки огромного города.
      О'Мэлли шагал не торопясь, держа голову с сознательной осторожностью человека, чувствующего, что пропустил лишний стаканчик виски и это не позволяет ему рассчитывать на абсолютную ясность ума. Всей грудью вдыхал редкостный, прозрачный утренний воздух, который, как ему казалось, специально сотворен Господом в знак милосердия Его и кроткой терпимости,-после виски, само собой разумеется.
      О'Мэлли, двигаясь между рядами деревьев в сторону запада, дыша словно застывшим чудесным воздухом, разглядывал город, погрузившийся в великолепную, тихую спячку,-- так приятно сознавать, что там, за изгородью парка,-- его дом, работа, его будущее.
      -- Прошу прощения,-- откуда-то перед ним выскользнул человек.-- Огонька не найдется?
      О'Мэлли остановился, зажег спичку, поднес к сигарете незнакомца,-заметил нарумяненные щеки, длинные, тщательно завитые волосы, бледные, дрожащие ладони, которыми тот прикрыл горящую спичку; на губах помада тонким слоем.
      -- Благодарю вас.-- Вскинув голову, он искоса, с вызовом поглядывал на О'Мэлли.
      Спрятав коробок в карман, О'Мэлли пошел дальше своей дорогой, старательно удерживая голову в состоянии приемлемого равновесия.
      -- Какая приятная ночь! -- торопливо произнес незнакомец -- у него оказался пронзительный, как у девочки, голос, и исходил он откуда-то из самой гортани: нервный, чуть ли не истеричный, с придыханием.-- Обожаю прогулки в парке в это время, в такую ночь, как эта,-- просто чтобы подышать свежим воздухом.
      О'Мэлли сделал глубокий вдох.
      -- Гуляете в полном одиночестве? -- нервно осведомился незнакомец.
      -- Угу,-- ответил О'Мэлли.
      -- Вам здесь не одиноко? -- Разговаривая, он потирал руки.-- Не боитесь разгуливать по парку один в такой поздний час?
      -- Нет, не боюсь.-- О'Мэлли готов был переброситься добрым словечком с любым живым существом под влиянием всего, что он сегодня выпил, сладкой свежести воздуха и тех чувств, что испытывает житель такого большого города, как Нью-Йорк, считающий себя в какой-то мере его владельцем.-- Мне никогда не бывает одиноко и нравится гулять по парку, когда в нем нет ни души и темно, как сейчас.
      Незнакомец кивнул, явно недовольный его словами.
      -- Вы убеждены, что вам не нужна компания? -- с явным разочарованием спросил он, продолжая бросать косые, вызывающие взгляды на О'Мэлли,-- так смотрит на мужчину испуганная, но тем не менее решительная женщина, задумавшая его заарканить.
      -- Я абсолютно в этом убежден,-- вежливо ответил О'Мэлли.-- Прошу меня извинить.-- И пошел дальше. А этот человек, с тщательно завитыми волосами, остался у дерева, в руке его горел огонек сигареты. О'Мэлли почувствовал жалость к этому незнакомцу, радуясь, что у него самого такой прочный запас сострадания и прочих человеческих чувств, что он проникся сожалением, пусть минутным, к человеку с румянами на щеках и помадой на губах, гулявшему по парку, видимо, с какими-то греховными или даже преступными намерениями.
      -- Послушай, приятель, мне нужен дайм! -- крикнул ему другой, выходя из-за дерева.
      Даже в темноте О'Мэлли различил, что он маленького роста, с грубой, неказистой внешностью.
      О'Мэлли сонно порылся в кармане -- там ничего не оказалось, ни одной десятицентовой монеты.