Эндерс сочувственно кивнул.
      -- Это не что иное, как повисшее надо мной проклятие.-- Слезы застлали ей глаза, как туман застилает собой поверхность реки. Она резко вскочила и, отчаянно качая головой, неслышно заходила по комнате -- как актриса ходит по сцене, играя сложную трагическую роль.-- Я не жалуюсь на жизнь. Я хорошо устроена. Живу в двухкомнатных апартаментах на двенадцатом этаже отеля на Семьдесят пятой улице; окна выходят на парк. Все мои сундуки, все мои баулы сейчас там. С собой я захватила лишь несколько личных вещей, пока не завершатся репетиции. Семьдесят пятая улица -- это Истсайд, очень далеко отсюда; а когда репетируешь музыкальную комедию, надо быть наготове двадцать четыре часа в сутки. Таковы требования Шубертов. У меня двухкомнатный номер-люкс в отеле "Чалмерс", очень дорогой, но это слишком далеко от Пятьдесят второй улицы.-- Налила себе еще немного виски, и Эндерс заметил, что бутылка уже почти пуста.-- Да, да,-- говорила она, тихо что-то напевая, словно стакан в ее руках -- это микрофон.-- Я неплохо поработала -танцевала по всей стране, в самых эксклюзивных ночных барах,-- в общем, была заметной фигурой в мире шоу-бизнеса. На меня большой спрос.-- Села, подвинулась к нему, тело ее мягко, ритмично раскачивалось в такт словам: -Сиэтл, Чикаго, Лос-Анджелес, Детройт...-- одним глотком покончила с виски, и глаза ее затянуло последней, плотной пеленой тумана, а голос стал гортанным и хриплым,-- Майами, Флорида...-- Теперь она сидела неподвижно, как статуя, пелена на глазах вдруг растаяла, превратилась в слезы, и они медленно покатились по щекам.
      -- Что случилось? -- встревожился Эндерс.-- Может, я допустил какую-то неловкость?
      Мисс Зелинка швырнула свой стакан о противоположную стену. Глухо стукнувшись, он покорно разбился, и осколки брызгами рассыпались по ковру. Бросившись на кровать, она зарыдала.
      -- Майами, Флорида...-- слышались ее рыдания,-- Майами, Флорида...
      Эндерс только поглаживал ее по плечу, стараясь хоть как-то утешить.
      -- Я танцевала в "Золотом роге" в Майами, штат Флорида,-- плача, рассказывала она.-- Турецкий ночной клуб, очень дорогой.
      -- Почему же вы плачете, дорогая? -- Эндерс, сочувствуя ее горю, ощущал себя на взлете после того, как у него вырвалось это слово -- "дорогая".
      -- Всякий раз, как вспоминаю Майами, я не в силах сдержать слез.
      -- Могу ли я вам чем-нибудь помочь? -- Эндерс нежно держал ее за руку.
      -- Это произошло в январе тридцать шестого.-- Голос мисс Зелинка сильно дрожал, она вновь переживала в эту минуту старую трагедию, что лишила ее всяких надежд, разбила ей сердце,-- таким бывает отзвук, когда рассказывают о разрушенной дотла во время войны деревне, о чем давно уже никто не помнит.-- Я выступала в турецком костюме: бюстгальтер и шаровары из прозрачной ткани, живот обнажен. В конце танца -- задний мостик. Был там один лысый тип... Тогда в Майами проходил конгресс профсоюза станкостроителей,-- в клубе постоянно толклись участники этого конгресса; этот тип как раз тоже носил специальный значок.-- Голос ее постоянно прерывался от обиды, слезы все лились.-- Я не забуду этого лысого сукина сына до конца дней своих. В заключительной части танца музыки нет -- только дробь барабанов и тамбуринов. Так вот, он... наклонился надо мной, воткнул мне в пупок оливку и... густо посыпал ее солью.
      Мисс Зелинка вдруг перевернулась на живот и зарылась лицом в подушку, судорожно сжимая руками одеяло; плечи ее вздрагивали под серой хлопчатобумажной тканью платья.
      -- Все из-за карикатуры. Этот болван увидал в каком-то магазине такую карикатуру, и она ему втемяшилась в голову. Одно дело -- карикатура в журнале, другое -- все это испытать на себе. Боже, какое унижение пришлось мне перенести! -- глухо говорила она, содрогаясь от рыданий.-- Как только я вспоминаю об этом унижении -- мне хочется умереть... Майами, штат Флорида...
      Эндерс видел, что все покрывало у ее лица пропиталось слезами, густо измазалось тушью и помадой. Чувствуя к ней искреннюю симпатию, жалея, он обнял ее за талию.
      -- Я требую-у, чтобы ко мне все относи-ились с до-олжным уваже-ением! -- завывала мисс Зелинка.-- Меня воспитали в хорошей семье -- разве я не заслужила уважительного к себе отношения? Ну а этот лысый толстяк со значком, участник этого конгресса... профсоюза станкостроителей... Думаете, он понимал, что делал? Наклонился надо мной, воткнул мне в пупок большую оливку, словно яйцо в подставку, и посыпал солью, словно готовился позавтракать... Вокруг все смеялись, просто заливались смехом,-- все, даже музыканты оркестра...
      Ее хрипловатый голос, в котором чувствовалось столько давней затаенной обиды и неизбывной печали, все затихал и наконец совсем пропал, растворился в воздухе, где-то под потолком. Она села, обняла Эндерса, ее разрывающаяся от острой боли голова колотилась о его плечо, она цеплялась за его сильные руки, и они раскачивались взад и вперед, как евреи во время молитвы, на эмалированной кровати, которая тоже стонала и поскрипывала.
      -- Обними меня крепче! -- сквозь рыдания просила она.-- Крепче! Нет у меня никаких апартаментов на Семьдесят пятой улице в Истсайде. И никаких баулов в отеле "Чалмерс"! Обними меня крепче! -- Руки ее все глубже впивались в его тело, а слезы, тушь и губная помада пачкали его пиджак.-- И Шуберты не дают мне никакой работы! Почему же я лгу?.. Постоянно лгу...-- И, вскинув голову, страстно, свирепо поцеловала его в горло.
      Он весь задрожал от этого мягкого, яростного прикосновения, от влажности ее губ и возбуждающего ручейка горячих, трагических слез под подбородком, и в это мгновение понял, что сейчас эта женщина, Берта Зелинка, ему отдастся, станет его женщиной. Вот и его, одинокого человека, находящегося за тысячи миль от родного города, в эту дождливую ночь громадный город вовлекал в свою дикую, карусельную жизнь, отыскал в ней место и для него. Когда он целовал ее, эту женщину, так похожую на Грету Гарбо (имя ее на целое столетие окажется связанным с грезами об истинной страсти, высокой трагедии и непревзойденной красоте), встреченную в холле отеля, где крыс куда больше, чем постояльцев; неподалеку от "Коламбус серкл", среди проституток, мечтающих о смерти или о встрече с представительным поляком в оранжевом пиджаке, остановившимся здесь всего на одну ночь; отеля, где и юный возраст и грех по доступным ценам,-- когда он целовал ее, ему вдруг показалось, что здесь так уютно, кто-то о нем заботится, кому-то он небезразличен... Город подарил ему эту невероятную красотку -- гибкую, как кошка, отчаянную врунью, любительницу виски; с великолепными ногами, которыми можно гордиться, и большими черными глазами, рождающими шторм в штиле сердца; за плечами давнишние, весьма сомнительные победы, и сейчас она горько рыдает за тонкой, покоробившейся, в трещинах дверью из-за того, что однажды, в тридцать шестом году, какой-то лысый толстяк из профсоюза станкостроителей воткнул ей в пупок оливку.
      Эндерс обхватил ладонями прелестную голову Берты Зелинка и напряженно вглядывался в ее скуластое, пьяное, прекрасное лицо, обильно смоченное пролитыми слезами. Она томно и печально глядела на него из-под полуприкрытых, классической формы век, рот полуоткрылся от охватившей ее страсти, и это обещало дивное наслаждение; плохие, испорченные зубы виднелись за полными, длинными, прекрасными губами, способными разбить не одно сердце. Он целовал ее, чувствуя глубоко внутри себя, что вот так, по-своему, в эту дождливую ночь город протянул ему, приветствуя, руку и позвал своим, свойственным только ему, ироничным, развязным голосом: "Добро пожаловать, гражданин!"
      Мысленно выражая городу свою благодарность за это, он, возбужденный до предела, с трясущимися руками, опустился перед ней на колени и неуверенными движениями стащил разбитые, ношенные, может, уже целый год, разбухшие от уличного дождя туфли с ее красивых, длинных, стройных ног.
      "СОЗНАНИЕ, НЕ ОТЯГОЩЕННОЕ
      ПРЕСТУПЛЕНИЕМ..."
      -- За здоровье Чемберлена! --громко произнесла одна из дам в баре, высоко поднимая стаканчик.
      В эту минуту Маргарэт Клей с отцом вошли в небольшой, приятный на вид зал, освещенный зажженными свечами, где в солидном, отделанном дубовыми панелями камине весело потрескивал огонь, отбрасывая красноватый свет на поблескивающую посуду и кухонные приборы на столах.
      -- Он спас мне моего сына! -- торжественно, так, чтобы ее все слышали, продолжала эта дама, лет около пятидесяти, с явными следами былой красоты.-За здоровье моего друга Невилла Чемберлена!
      Еще две дамы и трое мужчин не торопясь пили у стойки бара. Маргарэт с отцом сели за столик.
      -- Уж эта Дороти Томпсон! -- воскликнула подружка Невилла Чемберлена.-От нее можно сойти с ума! Видели, что она о нем написала? Эх, будь она сейчас рядом...-- Угрожающе помахала кулаком, и морщинки на ее лице сделались резче и глубже.-- Ни за что больше не буду ее читать -- ни разу! С меня хватит! Знаете, кто она? Красная! Взбесившаяся революционерка! Вот кто она такая.
      -- Как здесь мило! -- Отец Маргарэт с довольным видом оглядывался вокруг.-- Какая приятная атмосфера. Ты часто здесь бываешь?
      -- Да, мальчишки иногда приглашают меня сюда,-- ответила Маргарэт.-Всего десять миль от нашей школы, и им нравится, что тут всегда горят свечи и пылает огонь в камине; хотя, конечно, дороговато -- за обед надо выложить целых три бакса. Но ребята уверены, что такая обстановка -- горящие свечи, пылающий огонь, особенно огонь,-- главный козырь, чтобы подавить сопротивление любой девушки. Стоит, по их мнению, провести здесь пару часиков -- и дело в шляпе: он может зайти к тебе, и все дела, ты -- его!
      -- Маргарэт! -- строго прервал ее мистер Клей, как и подобает в таких ситуациях отцу.-- Что за лексика!
      Маргарэт засмеялась и, наклонившись к отцу, ласково потрепала его за руку.
      -- Что с тобой, папочка? Это долгие годы, проведенные в клубе Сторка, сделали тебя столь чувствительным?
      -- Ты еще недостаточно взрослая, чтобы говорить со мной подобным образом! -- назидательно произнес мистер Клей. Ему не понравилось, во-первых, что дочь назвала его "папочкой", а во-вторых, намек на частые посещения клуба Сторка.-- Двадцатилетняя девушка должна...
      К их столику подошел владелец бара -- элегантно одетый, розовощекий, похожий на мальчишку сорокалетний мужчина. Улыбаясь, он покинул свою стойку, где в часы обеда лично отпускал крепкие напитки, стараясь вовсю.
      -- Хэлло, мистер Трент! -- поздоровалась Маргарэт.-- Это мой отец. Ему нравится здесь.
      -- Благодарю вас! -- чуть поклонился, застенчиво улыбаясь, как маленький мальчик, Трент.-- Очень приятно слышать такой отзыв.
      -- У вас здесь царит весьма приятная атмосфера...-- признал мистер Клей.
      -- У мистера Трента есть свой особый фирменный напиток,-- сообщила Маргарэт.-- Готовится из рома.
      -- Ром, сок лайма, сахар, немного вина "Куантро" -- на дне стакана...-Трент увлеченно размахивал руками.
      -- Получается такая пенящаяся смесь,-- подхватила Маргарэт,-- очень приятная на вкус.
      -- Теперь я готовлю этот напиток с черным ямайским ромом,-- объяснял свое изобретение Трент,-- ром Майерса более тягуч и весьма подходит для осени. Пользуюсь электромиксером. Получается нечто... в общем, стоит попробовать.
      -- Два этих напитка с ромом в таком случае! -- заказал мистер Клей, явно сожалея, что не осмеливается при дочери выпить мартини.
      Шестеро за столиком затянули песню.
      -- "Ста-арая серая кобы-ылка..." -- громко распевали они; вполне сознательно веселились, старались быть развязными и оживленными, пели с юмором, с оттенком бурлеска -- пусть никто не заподозрит их, что они все мужланы из деревни.
      -- "Ста-арая серая кобы-ылка,-- пели они,-- она, увы, уже не та, что бывала когда-то, она уже не та, что бывала когда-то..."
      Маргарэт внимательно обозревала эту компанию за столиком. Сидят так тесно, что едва не касаются головами: среднего возраста мужчины, с аккуратно причесанными редкими, седоватыми волосами; у дам старательно завитые прически: при тусклом свете здесь, в баре,-- последний крик моды их молодости.
      Ту даму, что произносила тост за здоровье Чемберлена, Маргарэт уже видела один раз -- когда зашла сюда пообедать. Трент называл ее миссис Тейлор; сегодня она пришла не с мужем, а с другим мужчиной и его руку сжимала сейчас в своих. Маргарэт заметила, что, прежде чем сесть за столик, она чуть осмотрелась по сторонам и поправила свой корсет,-- предательский жест: так этой хрупкой, элегантной фигурой она обязана изобретению инженерной мысли и тем мукам, какие ей приходится терпеть под красивым платьем из набивного шелка. Один из джентльменов, по имени Оливер, постарше своих компаньонов, куда более уверенный в себе и беспечный -- словно у него денег в банке куда больше, чем у его друзей, дирижировал этим хором, делая энергичные жесты, словно исполнял бурлеску Леопольда Стоковского1. Из трех мужчин за столом мистер Тейлор самый тихий; немного посапывает, пьет в меру. Маргарэт сразу догадалась: у него больной желудок, и он уже печально думает о завтрашнем утре, когда придется глотать аспирин и запивать "Алказельцером". Другой, толстячок с просвечивающим сквозь редкие волосы черепом, в отделанной кантом жилетке, похож на бизнесмена из кино; когда не поет со всеми вместе, лицо у него интеллигентное, холодное. Две дамы в компании -- типичные мамаши из предместья; приближаются к пятидесяти, отчаянно сражаются с возрастом, одиночеством и грядущей смертью, прибегая ради этого к пудре, губной помаде и омолаживающим кремам; давно привыкли, что мужья и дети не обращают на них никакого внимания; вечно выражают негромкие, полуосознанные сожаления по поводу своей неудавшейся жизни; рано утром, сидя за спиной своих пожилых шоферов, отправляются в Нью-Йорк за покупками или на ланч.
      -- Что это за надпись? -- поинтересовался мистер Клей, стараясь перекричать громкое пение: он смотрел через окно на большой рекламный щит на лужайке с названием отеля.
      -- "Сознание, не отягощенное преступлением. Тысяча восемьсот сороковой",-- прочитала Маргарэт.
      -- Довольно странная надпись для рекламного щита отеля,-- заметил мистер Клей.
      Подошел Трент со стаканчиками.
      -- Видите ли, рекламный щит появился здесь вместе с моим баром,-извиняющимся тоном объяснил он.-- У меня не хватило духу его убрать.
      -- А он ничуть не мешает,-- спохватился мистер Клей, надеясь, что не оскорбил Трента в лучших чувствах,-- даже симпатично.-- Попробовал выпивку -- какова на вкус.-- Чудесно! -- заглушая пение, похвалил он, чтобы доставить удовольствие Тренту.-- Просто восхитительно!
      Трент, улыбнувшись, вернулся к стойке, где шестеро его посетителей требовали выпить еще.
      Мистер Клей сидел, опираясь на спинку стула, смакуя смесь с черным ямайским ромом и ожидая, когда принесут вкусный обед.
      -- Ну а теперь скажи,-- обратился он к дочери,-- для чего ты меня сюда притащила?
      Маргарэт задумчиво вертела в руках свой стаканчик.
      -- Мне нужен твой совет.
      Мистер Клей подался вперед, внимательно уставившись на дочь. Обычно если девушки ее возраста начинают просить совета таким серьезным тоном, то их просьба неизменно касается только одной проблемы. Маргарэт заметила, как он насторожился, как впился в нее красивыми серыми глазами, в которых мелькнули подозрение и беспокойство.
      -- Что случилось? -- осведомилась она.-- Почему тебя так напугали мои слова?
      -- Можешь мне все рассказать.-- Мистер Клей в глубине души желал, чтобы она этого все же не делала.
      -- Ах! -- воскликнула Маргарэт.-- Расслабься, сядь поудобнее! Пациент еще жив, не умер. Я привела тебя сюда только затем, чтобы сообщить о своем желании бросить школу. Ну а теперь постарайся скрыть этот испуг в глазах.-И нервно засмеялась, наблюдая за отцом через край своего стаканчика: у него довольно крупный бизнес, ежегодно платит громадный подоходный налог правительству...
      -- Никакого испуга у меня в глазах нет.-- Мистер Клей засмеялся, сразу решив, что лучше подойти к этой проблеме мягко, легко, без натужного смеха, притворяясь, что все обойдется довольно просто, без особых усилий, что сам он хороший парнишка, примерно одного возраста с ней, и уже все понимает.-Ну и кто этот парень?
      -- Он не парень.
      -- Послушай, Маргарэт,-- начал он без нажима,-- твой отец вот, рядом...
      -- Знаю, что рядом. Симпатия всех метрдотелей.
      Мистеру Клею ее замечание явно пришлось не по вкусу: глаза сузились, губы сжались, как обычно, в тонкую линию; увидев эту перемену, она торопливо заговорила:
      -- Я ничего не имею против, мне даже это нравится. Позволяет мне чувствовать себя членом надежной, прочной семьи, способной легко относиться ко многому. Всякий раз, как вижу тебя на фотографии с одной из твоих поклонниц в норковой шубе,-- испытываю за тебя гордость. Честно!
      -- Я считаю нужным дать тебе понять,-- холодно продолжал мистер Клей,-что ты могла бы рассказать мне всю правду.
      -- Никакого парня у меня нет.
      -- За здоровье моей дочери! -- провозгласила миссис Тейлор, высоко поднимая стакан.-- Сегодня у меня годовщина. Год назад я отдала свою чистокровную красавицу дочь замуж. А теперь я -- бабушка. Так за здоровье моей дочери!
      -- За здоровье бабушки! -- предложил свой тост Оливер: самый шумный за столом, он говорил чаще других, причем с поразительной самоуверенностью.-За здоровье несчастной, разбитой болезнью, чистокровной и прекрасной старой бабушки!
      Все посетители в баре засмеялись, словно это чудесная шутка, и Оливер добродушно хлопнул миссис Тейлор по спине.
      -- Ну что ты, Оливер! -- тихо упрекнула она, дернув спиной.
      -- Просто я хочу уйти из колледжа.-- Маргарэт недовольно скосилась на распоясавшуюся компанию в баре.-- Надоело -- одна скука.
      -- Что ты, это лучший колледж для девушек во всей стране! -- возразил мистер Клей.-- И ты, насколько мне известно, учишься хорошо. Да и осталось всего два года.
      -- Это обучение навевает на меня смертельную скуку.
      -- Я всегда считал,-- заботливо, по-отечески говорил мистер Клей,-- что хороший колледж --лучшее учреждение для молодой, неоперившейся девушки, где ей в обязательном порядке следует провести четыре года.
      -- Я там постоянно нахожусь в каком-то подвешенном состоянии,-продолжала Маргарэт,-- вся моя жизнь проходит в полной неопределенности. Все серьезное происходит за его пределами, и ничего -- в его стенах! Колледж для девушек -- это постоянный бал для Лиги будущих выпускников.
      -- Я, правда, слыхал, что, кроме бала, там нужно посещать и занятия,-молвил мистер Клей с заметной иронией.-- Так, по крайней мере, я слыхал...
      -- Это далеко не та-ак, уверяю тебя! -- мечтательно протянула Маргарэт.-- Англосаксонская литература; драматическое развитие романа; нервная система огородного червя... Стоит прочитать первую полосу газеты, послушать разговор в нью-йоркском метро, съездить куда-нибудь на уик-энд -и у тебя начинают чесаться мозги, так как ты увязла в этом монастыре с его платьицами с жесткой кисеей и дешевыми кабинами.
      -- Маргарэт! Как ты можешь! -- искренне возмутился мистер Клей.
      -- Французский роман, поэзия елизаветинской эпохи, эксклюзивная драма -- все это так далеко... А тем временем мир вокруг тебя устраивает гонку и все несется мимо. Мистер Трент,-- крикнула она владельцу,-- принесите нам еще два стаканчика!
      -- Хороший колледж всегда оказывает своим студентам поддержку.-Мистеру Клею стало самому неловко от этих слов, но нужно же что-то сказать, уверенно играть роль отца, демонстрировать свою хорошую форму... По сути дела, он никогда не играл никакой роли во взаимоотношениях с Маргарэт; ему, правда, всегда было легко и хорошо с ней, он всегда был ее хорошим другом, но вот в прошлом году она неожиданно изменилась.-- Колледж служит защитой девушке, когда она еще не встала твердо на ноги и легко может сбиться с пути...
      -- Не нужна мне никакая защита! -- упрямилась Маргарэт.-- И пусть меня сбивают с истинного пути! Ничего не имею против.-- И уставилась на горящий рекламный щит на лужайке.-- "Сознание, не отягощенное преступлением. Тысяча восемьсот сороковой". Вот что самое приятное в этом баре.
      Подошел Трент со стаканчиком в руках; церемонно, аккуратно убрал использованные стаканчики, мокрые салфетки, вытряхнул пепел из пепельниц, поставил новые стаканчики, с восхищением улыбаясь Клею и любуясь им: все на нем -- костюм, туфли, ручные часы, даже кожа лица -- красивое, дорогое, точно, со вкусом подобранное.
      Пока Трент суетился возле столика, Маргарэт наблюдала за посетителями в баре. На всех мужчинах темно-серые или голубые двубортные пиджаки, накрахмаленные белые рубашки с воротничками, выглаженными до остроты ножа, а маленькие галстуки плотного шелка так аккуратно примыкают к воротничкам, будто вылезают прямо из горла. Запонки, красивые, дорогие, поблескивают на запястьях; приобретенные в Англии туфли, надраенные до невероятного блеска, всех их подравнивают, ставят в один ряд, словно ступни у них одного размера.
      Лица их казались Маргарэт очень знакомыми -- такие же у отцов ее друзей: отлично выбритые, без лишнего жира; выражение спокойное, самоуверенное, надменное, заявляющее о своем превосходстве: все эти мужчины за последние сорок лет жизни никогда не чувствовали себя неловко, не на месте, не в своей тарелке и посему высокомерны и недоступны. Лица бизнесменов, готовых принять на себя любую ответственность, давая распоряжения; за ними подъезжают автомобили, для них пересчитывают деньги. Эти джентльмены окончили одни колледжи, женились на девушках одного круга, слушали те же проповеди в церквах,-- на всех лежит одинаковая печать -- как маркировка на пулях из одного пистолета. Таких господ ни с кем не спутают, когда извлекают из-под обломков стен, из покореженных машин, из дорогих рам картин,-- если им случается стать жертвами несчастного случая.
      -- Я намерена сегодня напиться! -- заявила миссис Тейлор.-- Завтра в церковь не пойду. А сегодня напьюсь!
      -- Миссис Чемберлен молилась исправно, каждое утро,-- сообщила одна мамаша из предместья -- яркая блондинка.-- Ходила молиться в Вестминстерское аббатство. А ее муж чуть ли не каждый день летал в Германию.
      -- Вот какой должна быть настоящая жена! -- высказал свое одобрение мистер Тейлор.
      -- Первое воздушное путешествие старика,-- заметил толстячок.-- Никогда прежде не летал -- до шестидесяти девяти лет. Ничего себе первый полет!
      -- "С крапивы, под названием опасность,-- процитировала блондинка,-- мы срываем цветок безопасности". Это из Шекспира. Мистер Чемберлен -- хорошо образованный человек.
      -- Все англичане -- образованные люди,-- уточнил мистер Тейлор.-Знают, как нужно управлять своей страной. Правящий класс. Не то что мы здесь с вами.
      -- Очень важны контакты, которые мы устанавливаем еще в колледже,-добавил от себя мистер Клей.
      -- Тсс! -- нетерпеливо замахала на него руками Маргарэт.-- Тише, я слушаю.
      -- Непременно сегодня вечером напьюсь! -- повторила миссис Тейлор.-- Я молилась за мир, чтобы моего сына не отправили на войну, и мой сын при мне. Так зачем мне снова идти в церковь -- не понимаю! Давайте выпьем еще!
      -- Мир в наше время,-- вставила блондинка.-- Вот что сказал этот человек, когда сошел с трапа самолета,-- этот старик с зонтиком в руке.
      -- Так тебе нужен мой совет? -- переспросил мистер Клей.
      Маргарэт смотрела на него, на это лицо -- черты его навсегда запомнились, отложились глубоко, где-то на самом дне души,-- красивое, подвижное, веселое лицо; на нем сейчас выражение тревоги, озадаченность: чувствует, видимо, свое полное бессилие -- ведь ему приходится решать проблему, возникшую перед его дочерью, которой исполнился двадцать один год.
      -- Конечно, я готова к тебе прислушаться.-- Она чувствовала, как ей жалко отца.-- Мне нужен твой совет, поэтому я и попросила тебя прийти. Ты ведь такой надежный.-- И мягко улыбнулась ему.-- В конце концов, ты первый посоветовал мне постричься, помнишь?
      Мистер Клей тоже улыбнулся, довольный. Потягивал свою выпивку, положив красивые, холеные руки на столик перед собой, и тихо разговаривал с дочерью. Она все разглядывала с любопытством посетителей в баре, а он рассказывал ей о друзьях по колледжу, о людях, с которыми нашел возможным связать всю свою жизнь; делился накопившимися за долгие годы воспоминаниями об установленных важных контактах.
      В бар вошла новая компания -- двое мужчин и две женщины, у всех раскрасневшиеся от холода лица,-- быть может, приехали в автомобиле с открытым верхом. Один похож на всех здесь -- в хорошо сшитом двубортном костюме, с теми же типично "безразмерными" английскими ступнями. Женщины помоложе его,-- соседки тех, что пришли сюда раньше. Второй -- громадного роста, полный, в твидовом костюме, черном пуловере и белоснежной рубашке с накрахмаленным воротником, ярко выглядывавшим из-под тяжелых, покрасневших челюстей.
      -- "Рычи, лев, рычи!" -- пел он на ходу.
      -- Двадцать семь -- четырнадцать!
      -- Кто выиграл? -- осведомился мистер Тейлор.
      -- Колумбия,-- ответил человек в твидовом костюме.-- Двадцать семь -четырнадцать. Я болею за Колумбию.
      -- Кто мог подумать, что команда из Нью-Йорка когда-нибудь побьет Йель! -- изумился мистер Тейлор.
      -- Даже не верится! -- подхватил Оливер.
      -- Двадцать семь -- четырнадцать,-- повторил человек в твидовом костюме.-- Лакман их всех перебегал.
      -- Мы из Йеля! -- уточнил мистер Тейлор.-- Все! Команда Йеля двенадцатого года.
      -- Предлагаю по стаканчику от болельщика Колумбии! -- возгласил человек в твидовом костюме.-- Всем без исключения! -- И заказал выпивку.
      Все вновь пришедшие затянули "Рычи, лев, рычи!". Две компании геев объединились и чувствовали себя счастливыми -- им было хорошо вместе.
      Маргарэт слушала отца: он с самым серьезным видом рассказывал ей, как необходимы солидные денежные ресурсы, чтобы позже использовать их, с Божьей помощью, в тех местах, где они созданы, и тесно работать рука об руку с людьми, похожими на тебя самого и способными пройти огонь, воду и медные трубы. Она не спускала глаз с громадного мужчины в твидовом костюме: тот горланил "Рычи, лев, рычи!", и его обширная задница мелко тряслась под плотной тканью.
      -- Не можете ли вы спеть "Держись, Колумбия!"? -- обратилась к нему миссис Тейлор.-- Это песня Колумбийского университета, вы наверняка ее помните.
      -- Конечно, помню! -- это заявил толстячок.-- Только я охрип и такую песню мне не вытянуть.
      Затянули все вместе "Хей-хо, хей-хо, идем мы все на работу!". Голоса звучали раскованно, горячо,-- исполнители как следует хлебнули виски и получали удовольствие и от крепкого напитка, и от громкого, свободного изъявления чувства товарищества.
      -- А мне ужасно хочется -- "Держись, Колумбия!" -- настаивала миссис Тейлор.
      -- Может, вот эту послушаете? -- И толстяк, не дожидаясь согласия, затянул: -- "Хей-хо, хей-хо, я вступил в Си-Ай-О и теперь плачу членские взносы банде жидов! Хей-хо, хей-хо!"
      Оливер -- он все время хлопал миссис Тейлор по спине -- теперь стукнул по спине толстяка, явно довольный его шуткой. Все дружно хохотали, грохоча кулаками по стойке в знак одобрения. Стоявший за спиной у Маргарэт Трент нервно оглядывался -- нет ли среди посетителей кого-нибудь с еврейской физиономией. Убедившись, что нет, тоже позволил себе улыбнуться.
      -- Ну, давайте еще раз! -- Толстяк поднялся с места и поднял большие руки, собираясь дирижировать самозваным хором.-- А потом поедем в Поукипси!
      Сразу вступили все голоса -- пожилые, охрипшие -- и хор дружно запел. Песня теперь звучала будто сама собой -- радостно, с яростным торжеством; все вопили в полную силу легких: "Хей-хо, хей-хо, мы вступили в Си-Ай-О и теперь платим членские взносы банде жидов! Хей-хо, хей-хо!"
      Все хохотали, хлопали друг друга по спинам; по всему бару разносилось звонкое эхо тарабанивших по стойке кулаков и громких криков.
      -- Боже, как замечательно! -- выдохнула миссис Тейлор.
      Маргарэт, повернувшись к буйной компании спиной, смотрела на отца: тоже смеется вместе со всеми... Теперь она заново, старательно его изучала, словно только что встретила. Пока еще он не грузный, но, видимо, быстро набирает вес. На нем тоже темно-серый двубортный пиджак, сорочка с накрахмаленным, выглаженным до остроты ножа воротничком; галстук плотного шелка вылезает прямо из морщинистого горла, а туфли, разумеется приобретенные в Англии, лишают и его аккуратные ступни собственного размера. Лицо точно как у его друзей, окончивших когда-то, около 1910 года, престижные колледжи и теперь вставших у руля бизнеса: они возглавляют различные комитеты, благотворительные организации, масонские ложи; организуют лоббистов, создают политические партии -- и все густо краснеют при упоминании о подоходном налоге и часто повторяют выражение "этот сумасшедший в Белом доме". Да, именно такое лицо сейчас у ее отца, сидящего за столиком напротив нее... И он смеется вместе со всеми...
      -- Почему ты смеешься? -- не выдержала Маргарэт.-- Какого дьявола?!
      Мистер Клей оборвал смех, и на лице его проступило удивление -мимолетная реакция на слова дочери.
      Вскоре компания человека в твидовом костюме покинула бар -- поехала развлекаться в Поукипси. Маргарэт встала из-за стола.
      -- Куда же ты? -- не понял мистер Клей.
      -- Что-то расхотелось здесь есть.-- Она надевала пальто.
      Положив на столик несколько купюр, он последовал ее примеру.
      -- А я надеялся, ты мне все расскажешь; беспокоился... Ты, кажется, ждала от меня совета...
      Маргарэт промолчала, и они направились к двери.
      -- Вовсе он и не похож на болельщика Колумбии! -- Миссис Тейлор проходила мимо.-- Даже не может спеть "Держись, Колумбия!".
      -- Да уж! -- поддержал ее мистер Тейлор.-- Слишком упакован в твид, в пуловер...
      -- За здоровье Невилла Чемберлена! -- Миссис Тейлор обхватила тонкими пальцами высокий стакан с очередным коктейлем.-- Итак, сегодня вечером я напиваюсь, а завтра не иду в церковь!
      Закрыв за собой двери бара, Маргарэт пошла с отцом к машине мимо освещенного рекламного щита на лужайке,-- он сотрясался от ветра, бросавшего на него копны сухих листьев.