- Мэджин, да скажи ты ему, - попросил один из речников. - Он же все равно докопается.
      Кэрродалл вздохнул и метнул в доброхота зловещий взгляд, а когда заговорил, в его голосе уже не было легкости.
      - Землю, о которой ты толкуешь, у нас прозвали Логовищем. И с той поры, как ей дали это имя, все заявки на нее потеряли силу. Теперь ты знаешь об этом, но никакого проку в том нет. Твои люди никогда там не приживутся.
      - Почему?
      - А почему, по-твоему, мы зовем этот край Логовищем? Потому, дружище, что там обитает зло. И тот, кто туда сунется, попадет в беду.
      - Из-за духов? Из-за привидений? - Бартан даже не пытался скрыть недоверие и насмешку. - Значит, если я правильно понял, только гоблины имеют право на эти земли?
      Кэрродалл помрачнел, взгляд его стал колючим.
      - Плохим бы я был советчиком, если бы предложил тебе там осесть.
      - Спасибо за предупреждение. - Бартан осушил кувшин, поставил на стол и демонстративно поднялся. - И за гостеприимство спасибо, господа. Премного благодарен, и обещаю: я в долгу не останусь.
      Он вышел из-за стола и, покинув таверну, утонул в сиянии вечернего дня. Ему не терпелось подняться в небо и вернуться к каравану с хорошими новостями.
      Глава 3
      Легкий ветерок нес воздушный корабль на восток. Он плыл над оврагами и кустарниками, и преследователям нелегко было держаться с ним вровень.
      Полковник Мандль Гартазьян, скакавший во главе кавалькады, не сводил глаз с корабля, доверив синерогу самому преодолевать препятствия. Вид огромного шара и гондолы величиной с хижину разбудил поблекшие воспоминания и вызвал душевную боль, которую он не испытывал с первых лет жизни на Верхнем Мире. И все-таки он не мог отвести взор от корабля...
      Полковник был мощного телосложения - типичного для военного сословия Колкоррона, - и мало что в его облике указывало на то, что ему уже минуло пятьдесят. С тех пор, как он спешно покинул Ро-Атабри, только пепельный налет появился на коротко подстриженных черных волосах да несколько глубоких складок пролегло на квадратном лице, а в остальном он оставался тем же молодым романтиком, что в звании лейтенанта без рассуждений занял свой пост на одном из военных кораблей, которые первыми покидали обреченный город. С тех пор он тысячи раз проклял себя за наивную веру в командиров, навсегда разлучивших его с женой и маленьким сыном.
      Роноде и мальчику достались места на гражданском транспорте, и Гартазьян расстался с ними, не сомневаясь, что армия вполне владеет ситуацией, что график переселения будет соблюдаться и разлука не затянется надолго. И лишь когда бинокль открыл ему хаос, растущий далеко внизу, он испытал первый приступ страха, но было уже слишком поздно.
      - Сэр, поглядите! - раздался голос лейтенанта Киро, скакавшего рядом. Кажется, они решили садиться.
      Гартазьян кивнул.
      - Похоже, ты прав. Напоминаю: когда корабль коснется земли, попридержи людей. Ближе, чем на двести шагов, не подходить, даже если возникнут затруднения с посадкой. Откуда нам знать, что у них на уме? Не исключено, что на корабле мощное вооружение.
      - Понимаю, сэр, но все же с трудом верится... Неужели они действительно могли пролететь весь путь от Мира?
      Неуместные замечания и вопросы вредили дисциплине, но розовощекое лицо Киро светилось таким возбуждением, что полковник решил посмотреть на это сквозь пальцы. Будь ситуация попроще, Гартазьян не дал бы ему спуску.
      - Они со Старого Мира, тут сомневаться не приходится, - сказал он. - Но зачем пожаловали - вот первый вопрос, который мы должны себе задать. Что им от нас понадобилось столько лет спустя? И кто они? Горстка бедолаг, которым посчастливилось выдержать все натиски птерты и в конце концов бежать? Или... - Гартазьян не договорил. Идея была притянута за уши. Да мыслимо ли, что птертовую чуму одолели, или она отступила сама, пощадив достаточное количество людей для восстановления цивилизованного общества? Нет, этого не стоит высказывать вслух. Ибо это абсурд, фантазия из тех, которые младшему офицеру слушать ни к чему, особенно если в ней таятся семена гораздо более дикого вымысла. Ронода и Гэлли... а вдруг они все-таки выжили? И тогда эти страшные годы, полные угрызений совести и горя, пропали зря? И напрасны все попытки самооправдания? Почему он - дальновидный, смелый и предприимчивый за все это время не добился разведывательного полета на Мир?
      Лавина вопросов, фейерверк страстных фантастических грез... Во всем этом Гартазьян не нуждался, если собирался и дальше руководить операцией. Мысленно он закатил себе оплеуху и усилием воли сосредоточился на реалиях сложившейся ситуации.
      Прошло уже больше минуты, как он услышал гулкий, раскатистый рев горизонтальной дюзы: стало быть, экипаж выбрал подходящее место для осадки. Гондола плыла всего футах в двадцати над землей, у ее борта Гартазьян видел несколько человеческих силуэтов - похоже, матросы разворачивали пушку, установленную на планшире. Он встревожился: достаточно ли безопасна дистанция в двести шагов? - и тут пушка бабахнула. В землю вонзились четыре гарпунных якоря на канатах. Не теряя времени даром, матросы стали выбирать канаты, и гондола послушно двинулась вниз. Над ней тяжело раскачивался шар он остался неспущенным.
      - Теперь ясно одно, - сказал Гартазьян лейтенанту. - У наших гостей нет намерения задерживаться, иначе бы они открыли клапан.
      В ответ лейтенант лишь поспешно отдал честь. В сопровождении сержанта Киро отъехал прочь, чтобы развернуть отряд в кольцо вокруг корабля. Гартазьян достал из седельной сумки бинокль, направил на гондолу и навел резкость. В поле зрения попали четверо членов экипажа - все они занимались швартовкой, - но его внимание привлекла иная деталь. Конструкция гондолы почти не изменилась со времен Переселения, однако на корабле не имелось противоптертовых орудий. При всей их тяжести они были крайне необходимы для прохождения нижнего слоя атмосферы Мира, поэтому Гартазьяна заинтриговало их отсутствие. Неужели нашлось подтверждение тому, что птерты - летучие шары, практически подчистую выморившие Колкоррон, - оставили человечество в покое? У Гартазьяна подпрыгнуло сердце, стоило ему вообразить цивилизацию двух планет: все те, кто разочаровался в Верхнем Мире, вольны вернуться на Мир... где их ждет чудесное воссоединение с любимыми, которые считались давно почившими...
      - Дурак! - обругал он себя шепотом, опуская бинокль. - Опять бредовые мечты! Или ты такой выдающийся военачальник, что можешь безбоязненно тратить время на хмельные грезы? - Прежде чем двинуться вперед, он напомнил себе о двух важных обстоятельствах. Его служебной карьере мешала амбивалентность, проистекавшая из чувства вины, и ныне судьба, приведя его к месту посадки инопланетного корабля, сулила прекрасное вознаграждение за все неприятности. Из Прада сообщили по солнечному телеграфу: "Король Чаккел скачет к вам во весь опор. Полковник Гартазьян наделяется полномочиями выяснить обстановку и принять любые меры, какие сочтет необходимыми". Выгодно показать себя в таком деле - значит получить в будущем неисчислимые блага.
      - Оставайтесь здесь, - приказал он лейтенанту, только что вернувшемуся назад, и нарочно умерил шаг синерога, давая гостям понять, что намерения у него не враждебные. Полковник подъезжал к кораблю, терзаясь неприятной мыслью: кираса из вываренной кожи - слабоватая защита от огневого залпа. Но в седле он держался прямо, излучая уверенность в себе и готовность к любым неожиданностям.
      Заметив его приближение, незваные гости бросили работу и столпились у борта гондолы. Гартазьян высматривал капитана, но весь экипаж казался на одно лицо: всем лет по двадцать, на каждом - форменные коричневые рубашка и камзол. Правда, кружки на лацканах камзолов различались по цвету, но Гартазьяну это ровным счетом ничего не говорило.
      К удивлению полковника, посланники Мира оказались настолько похожи друг на друга, то их можно было принять за братьев: одинаково узкие лбы, близко посаженные, выпуклые миндалинки глаз и острые, торчащие вперед подбородки. Въехав в тень шара, он с тревогой разглядел у всех четверых желтушную кожу со странным металлическим отливом, будто к ним совсем недавно прикасалась некая жестокая хворь. С этим никак не вязалось высокомерие новоприбывших; на Гартазьяна они взирали с выражением, которое показалось ему насмешливо-презрительным.
      - Я - полковник Гартазьян, - представился он, остановив синерога в нескольких ярдах от гондолы. - От имени короля Чаккела, владетеля планеты, приветствую вас на Верхнем Мире. Мы были в высшей степени удивлены, увидев ваш корабль, и нас беспокоит масса вопросов.
      - Приветствия и вопросы оставьте при себе, - с незнакомым Гартазьяну акцентом произнес самый высокий из четверки, стоявший с правого края. - Мое имя - Орракоульд, я командир корабля и прибыл на эту планету с посланием от короля Рассамардена.
      Нескрываемая враждебность в голосе пришельца поразила Гартазьяна, но он решил держать себя в руках.
      - От короля Рассамардена? Никогда не слышал о таком.
      - Это неудивительно, учитывая все обстоятельства. - Орракоульд презрительно улыбнулся. - Вообще-то я предполагал, что к этому времени Прад умрет, но как удалось Чаккелу занять трон? А какова судьба принца Леддравора? И Пауча?
      - Тоже мертвы. - Гартазьяну нелегко было пропускать мимо ушей вызывающий тон пришельца, но он старался - ради чести гвардейского офицера. - Чтобы еще лучше прояснить ситуацию, я намерен изменить форму нашего диалога. Теперь я буду спрашивать, а вы - отвечать.
      - А что, если я решу иначе, а, старый вояка?
      - Ваш корабль окружен моими людьми.
      - Это не ускользнуло от моего внимания, - ухмыльнулся Орракоульд, - но так как ваши блохастые скакуны не способны воспарить, подобно орлам, нам на все наплевать. Мы можем взлететь в любое мгновение. - Он отвернулся от борта, и секундой позже в подбрюшье шара ударила струя раскаленного газа, отчего корабль дернулся вверх.
      Напуганный хлопком синерог полковника вскинулся на дыбы, и, к великому удовольствию зрителей, Гартазьяну понадобилось применить всю свою сноровку, чтобы удержаться в седле. Тут он понял, что "гости" и правда в гораздо более выгодном положении и выбранная им тактика оставляет желать лучшего. Если так пойдет и дальше, он станет посмешищем. Полковник обвел взором широкий круг всадников, показавшийся теперь таким далеким, и попробовал действовать по-другому.
      - Никто из нас не видит смысла в ссоре, - спокойно произнес он. Упомянутое вами послание королю могу передать я, или, если угодно, сами дождитесь прибытия Его Величества.
      Орракоульд склонил голову набок.
      - И сколько это займет времени?
      - Король уже в пути и может появиться здесь с часу на час.
      - Но уж не раньше, чем будут подтянуты дальнобойные пушки. - Орракоульд окинул взглядом заросшую кустами равнину, будто выискивал признаки передвижения войск.
      - С какой стати мы должны подозревать вас в злом умысле? запротестовал Гартазьян, раздраженный отсутствием логики у собеседника. Ну, какой из него посланник? И чего стоит правитель, возложивший на такого олуха столь важную миссию?
      - Послушай, старик, не принимай меня за идиота. Послание короля Рассамардена я передам безотлагательно. - Орракоульд наклонился, скрылся на миг за бортом гондолы и появился вновь, доставая из кожаной тубы желтоватый свиток.
      Пока длилась пауза, Гартазьян поймал себя на том, что мысль его ухватилась за сущую, казалось бы, мелочь. Орракоульд унижал его каждой фразой, но с особенной брезгливостью он произносил слово "старик", как будто в его запасе не было эпитета оскорбительнее. Впрочем, эта загадка по сравнению с прочими его странностями была пустяковой, и Гартазьян, хоть и не считал себя стариком, сознательно выбросил ее из головы, наблюдая, как Орракоульд разворачивает желтый бумажный квадрат.
      - Я - орудие короля Рассамардена, и сейчас Он говорит моими устами, торжественно произнес Орракоульд. - Я, король Рассамарден - полноправный сюзерен всех людей мужеского и женского пола, уродившихся на планете Мир, и их потомков, где бы они ни обитали, а посему все наново освоенные земли на планете Верхний Мир считаются Моими владениями, и следовательно, Я государь Мира и Верхнего Мира. Да будет вам известно, что Я намерен взыскать с вас всю дань, коя Мне принадлежит по праву.
      Орракоульд опустил лист и бросил на Гартазьяна зловещий взгляд, ожидая его отклика.
      Несколько секунд Гартазьян смотрел на него с открытым ртом, а потом расхохотался. Дикая нелепость послания вкупе с кичливостью герольда неожиданно превратила все в фарс. Напряжение разом отпустило Гартазьяна, сменившись весельем, и он не без труда восстановил дыхание.
      - Старик, ты что, утратил рассудок? - Орракоульд согнулся над планширом, вытянул бронзовую шею, как змея, готовая плюнуть ядом. - Я не вижу ничего смешного!
      - Только потому, что не видишь себя со стороны, - объяснил Гартазьян. Не возьму в толк, кто из вас двоих глупее: Рассамарден, сочинивший это "послание", или ты, совершивший такой дальний и опасный перелет, чтобы его передать.
      - За оскорбление Его Величества тебя ждет смертная казнь.
      - Я трепещу.
      Орракоульда передернуло.
      - Гартазьян, я тебя не забуду. Но пока у меня есть дела поважнее. Скоро малая ночь. Как только стемнеет, я подниму корабль, дабы не соблазнять тебя возможностью совершить подлое нападение. Но на высоте тысячи футов я задержусь до полудня. К этому сроку Чаккел наверняка уже приедет, и ты по солнечному телеграфу передашь мне его ответ.
      - Ответ?
      - Да. Либо Чаккел добровольно преклонит колени перед королем Рассамарденом, либо его заставят это сделать.
      - Воистину ты - безумец, пересказывающий бред другого безумца. - Один из матросов пустил в шар новую порцию газа, и Гартазьяну опять пришлось удерживать синерога на месте. - Ты что, намекаешь на войну двух планет?
      - Совершенно недвусмысленно.
      Борясь с растущим изумлением, Гартазьян спросил:
      - И как же она будет выглядеть, эта война?
      - Мы уже строим небесную флотилию.
      - И большую?
      Тонкие губы Оррокоульда сложились в улыбку.
      - На вас хватит.
      - Нет, не хватит, - спокойно возразил Гартазьян. - Каждому кораблю наши солдаты приготовят теплую встречу.
      - Старый вояка, надеюсь, ты не рассчитываешь, что я на это куплюсь. Улыбка заметно расползлась по лицу Орракоульда. - Я-то знаю, как распылено ваше население. Умело маневрируя, мы сможем приземлиться практически где угодно. Мы могли бы сажать наши корабли под покровом ночи, но вряд ли нам понадобится скрытность, ведь мы располагаем таким оружием, которого у вас нет даже в мыслях. И помимо всего прочего... - Орракоульд сделал паузу, чтобы окинуть взглядом своих спутников и дождаться трех подтверждающих кивков, - Новые Люди имеют еще одно несомненное преимущество.
      - Люди - они и есть люди. - На Гартазьяна слова Орракоульда не произвели впечатления. - Откуда взяться новым?
      - А вот об этом позаботились природа и птерта. Мы родились с надежным иммунитетом к птертовой чуме.
      - Так вот оно что! - Глаза Гартазьяна обежали четыре удлиненных лица с этим неестественным металлическим отливом они вполне могли бы принадлежать статуям, вышедшим из одной изложницы. - Значит... значит, я не ошибся, птерта отступила.
      - Птерта не отступила, но ее атаки тщетны.
      - А как насчет таких, как я? Кто-нибудь выжил?
      - Нет! - Орракоульд не скрывал самодовольного торжества. - Все старые сметены!
      Несколько секунд Гартазьян безмолвствовал, прощаясь в душе с женой и сыном, затем его мысли вернулись в настоящее, к необходимости выведать все, что можно, у инопланетных "гостей". В подтексте немногих уже высказанных Орракоульдом слов легко угадывалась жуткая картина: смертные судороги цивилизации Мира, летучие шары птерты, кишащие в небесах, тесня человечество к грани исчезновения...
      "Желудок! Горит!"
      Жжение было столь резким, что Гартазьян сложился чуть ли не пополам. За считанные мгновения жаркий ком под грудью распустил щупальца по всему торсу - а вместе с тем воздух вокруг, казалось, слегка остыл. Не желая выдавать недомогания, Гартазьян выпрямился в седле и стал ждать, когда минует спазм. Но тот никак не хотел утихать, и полковник решил не обращать на него внимания, пока не соберет точных сведений.
      - Сметены? Все? Это значит, ваше поколение родилось уже после Переселения?
      - После Бегства - ибо никак иначе мы не можем называть этот акт малодушия и измены.
      - Но как удалось выжить детям? Без родителей? Неужели такое...
      - Наши родители обладали частичным иммунитетом, - резко перебил Орракоульд. - Многие из них прожили достаточно долго.
      Гартазьян сокрушенно покачал головой, обдумывая эту новость и силясь не замечать пламени, разгорающегося во внутренностях.
      - Но, должно быть, многие и погибли. Какова численность вашего населения?
      - Нет, ты явно держишь меня за дурака. - Темная физиономия Орракоульда скорчилась в глумливую мину. - Я прилетел на эту планету, чтобы разузнать о ней побольше, а не за тем, чтобы разбрасываться секретами моей родины. В общем, все, что нужно, я увидел, и поскольку малая ночь уже наступила...
      - Нежелание отвечать на мой вопрос само по себе достаточно красноречиво. Вас очень мало, наверно, даже меньше, чем нас. - Гартазьян вздрогнул всем телом от контраста жара внутри и липкого холода снаружи. Он тронул скользкий от пота лоб, и тут в глубине его мозга родилась жуткая идея - родилась и зашевелилась, как червяк. С тех пор, как он юношей покинул Мир, Гартазьян ни разу не видел больного птертозом, но в память его поколения накрепко въелись симптомы... Сильный жар в желудке, обильное потовыделение, боль в груди и быстро растущее чувство подавленности...
      - Я вижу, ты побледнел, старик, - сказал Орракоульд. - Что-нибудь болит?
      Гартазьян заставил себя ответить спокойно:
      - Ничего у меня не болит.
      - Но ты вспотел и дрожишь... - Орракоульд перегнулся через борт, обшаривая взглядом лицо Гартазьяна, а у того расширились зрачки. На мгновение возникло нечто вроде телепатического контакта, а затем Орракоульд выпрямился и шепнул своим матросам краткий приказ. Один из них скрылся из виду, и корабельная горелка испустила протяжный рев; двое остальных тем временем торопливо отвязывали швартовы от глядящей вниз пушки.
      С холодной ясностью Гартазьян осознал прочитанное в глазах собеседника, и в этот миг - миг смирения со своим приговором - разум его простерся далеко за узкие пределы настоящего. Совсем недавно Орракоульд хвастался оружием, которого на Верхнем Мире никто даже вообразить не в силах, и при этом сам не отдавал себе отчета, сколько в его словах жуткой истины. Орракоульд и его экипаж - сами по себе оружие, разносчики столь заразной формы птертоза, что способны убить незащищенного человека, даже не дотронувшись до него.
      Их королю- на взгляд Гартазьяна явному безумцу - все же достало расчетливости послать разведывательный корабль, чтобы оценить силы будущего противника, но когда он узнает, что его армия почти не встретит сопротивления, ибо защитников Верхнего Мира можно выморить птертозом, его алчность разгорится еще пуще.
      "Нельзя отпускать корабль!"
      Мысль эта пришпорила Гартазьяна. Его люди слишком далеко - не подоспеют. А корабль уже идет вверх, и вся ответственность ложится на его, Гартазьяна, плечи. Остается только одно: бросить меч в огромный шар, проделать в нем дыру. Он обнажил клинок, замахиваясь, повернулся в седле и хрипло вскрикнул, когда в груди взорвалась боль и парализовала поднятую руку. Он опустил меч в позицию для броска снизу и увидел, что Орракоульд целится в него из диковинного на вид мушкета.
      Рассчитывая на задержку, без которой не обходится ни один выстрел пиконо-халвеллового оружия, Гартазьян повел рукой вверх. Послышался непривычный сухой треск, и его развернуло ударом в левое плечо, а слабо брошенный меч пролетел далеко от цели. Полковник соскочил с перепуганного синерога и кинулся к своему оружию, но боль в плече и груди превратила быстрый бег в походку пьяного калеки. Когда меч вновь оказался в руке, гондола уже качалась в добрых тридцати футах над его головой, а несущий ее шар - и того выше.
      Гартазьян стоял, провожая чужаков беспомощным взглядом; личная катастрофа выглядела для него пустяком по сравнению с чудовищной участью планеты. Небесный корабль быстро набирал высоту и, хоть и находился почти в центре мутно-голубой тарелки Мира, терялся из виду, так как дальше, почти на этой же прямой, висело солнце, уже серебря восточную кромку планеты-сестры. Гартазьян оставил попытки проникнуть взором за головокружительно-слепящий хоровод лучей и иголок света и, опустив голову, уставился себе под ноги, размышляя о бездарном провале, что подвел черту и его карьере, и жизни. Только близкие шаги синерога отвлекли его от переживаний, напомнив про ответственность, которую никто с него не снимал.
      - Стойте на месте! - крикнул он лейтенанту Киро. - Не приближайтесь ко мне!
      - Сэр! - Киро натянул поводья, но все-таки не остановил синерога.
      Гартазьян наставил на него меч.
      - Лейтенант, это приказ! Не приближайтесь! Я заражен.
      - Заражены?
      - Птертоз. Думаю, вам знакомо это слово.
      Верхняя половина лица Киро пряталась под козырьком шлема, но Гартазьян увидел, как рот юноши исказила гримаса ужаса. Чуть позже под призматическими лучами солнца замерцали холмы западного горизонта и потемнели, когда по безлюдным землям на орбитальной скорости заскользила тень Мира. Ее краешек затмил сцену трагедии, вызвав краткую - сумеречную - фазу малой ночи, и стало видно, как на меркнущем небосводе раскручивается гигантская спираль размытого свечения; рукава ее искрились белыми, голубыми и желтыми звездами. Мысль, что он последний раз в жизни глядит на ночное небо, наполнила Гартазьяна желанием запомнить его со всеми подробностями, до мельчайшего смерчика звездной пыли, до последней кометы, - и унести это сияние туда, где света нет и в помине.
      Очнувшись от раздумий, он крикнул лейтенанту, ожидавшему ярдах в двадцати:
      - Киро, слушайте внимательно. До исхода малой ночи я умру, и вы должны...
      Крик раздул в легких неистовое пламя, и Гартазьян расстался с намерением передать драгоценные сведения на словах.
      - Я постараюсь написать рапорт королю. Вам же приказываю во что бы то ни стало сделать так, чтобы король его получил. Достаньте ваш журнал для приказов. Убедитесь, что карандаш не сломан, и оставьте его на земле вместе с книгой. Сразу после этого возвращайтесь к солдатам и ждите Его Величество. Расскажите ему о том, что со мной произошло, и напомните, что минимум пять дней никто не должен приближаться к моему телу.
      Долгая и болезненная речь вытянула из Гартазьяна последние силы, но он держал спину по-военному прямо, пока Киро спешивался и клал журнал на землю.
      Лейтенант выпрямился, вернулся в седло, но отъезжать не спешил.
      - Сэр, мне так жаль...
      - Ничего, - перебил Гартазьян, тронутый человечностью юноши. - Не горюйте обо мне. Езжайте и заберите моего синерога. Мне он больше ни к чему.
      Киро неловко отдал честь, взял под уздцы осиротевшее животное и исчез в сумерках. Гартазьян двинулся к журналу. С каждым шагом ноги подкашивались все сильнее; возле журнала он мешком осел на землю, и пока вытаскивал карандаш из кожаного кармашка, последний отблеск солнца исчез за изгибом Мира. Но и в полутьме Гартазьян видел достаточно, чтобы писать, - выручали гало Мира и причудливые блестки, собранные кое-где в плотные круглые грозди.
      Он попробовал опереться на левую руку и тут же рывком выпрямился - в раненом плече вспыхнула боль. Потрогав пальцами входное отверстие, полковник слегка утешился тем, что бракковый цилиндрик почти всю свою силу растратил на пробивание кожаного валика на краю кирасы: он засел в плоти, но кости не повредил. Гартазьян напомнил себе: надо записать, что оружие чужаков стреляет без обычной задержки. Он сел, положил журнал на колени и начал составлять подробный рапорт тем, кому вскоре предстояло столкновение с чудовищными пришельцами.
      Работа дисциплинировала разум, помогая не думать о близком конце, но тело, сопротивляясь яду птерты, то и дело напоминало о проигранной схватке. Казалось, в желудок и легкие насыпали раскаленных угольев, грудь сжималась в мучительных спазмах, и судороги временами вынуждали руку сбиваться на едва разборчивые каракули. Смерть подступала так быстро, что, закончив рапорт, Гартазьян с тупым удивлением понял: от сознания и сил остались жалкие крохи.
      "Если я уйду отсюда, - подумал он, - то журнал можно будет забрать без промедления и риска для жизни".
      Он положил журнал, а на него - чтобы легче было найти - свой шлем с красным плюмажем. Встать на ноги оказалось гораздо труднее, чем он ожидал. Борясь с головокружением, полковник обвел взглядом окрестности - в глазах рябило, и казалось, что они покрыты огромной скатертью, по которой бегут медлительные волны. Киро уже собрал людей, они разбили лагерь и разожгли большой костер - ориентир для Чаккела. Сумерки превратили солдат и животных в аморфную массу; все вокруг было неподвижно, кроме беспрестанно мерцающих метеоритов на фоне звезд и густых туманностей.
      Гартазьян догадался, что большинство глаз в лагере смотрит на него. Он повернулся и побрел прочь, по-клоунски шатаясь. С пальцев левой руки на траву капала кровь. Шагов через двадцать ноги запутались в папоротниках, он рухнул ничком, да так и остался - лицом в щетинистых листьях.
      Бессмысленно вставать. Бессмысленно цепляться за остатки сознания.
      "Ронода и Хэлли, малыш, я возвращаюсь к вам, - подумал он, когда в его глазах начала угасать вселенная. - Скоро мы..."
      Глава 4
      Услышав скрежет отодвигаемого засова, Толлер Маракайн прежде всего испытал облегчение. В камере ему разрешалось писать, и хотя он всю малую ночь просидел с блокнотом на коленях, пытаясь сочинить письмо Джесалле и как-то объяснить свой поступок, на бумаге осталась одна-единственная покаянная фраза:
      "Мне очень жаль".
      Три слова погребальным колоколом звучали в мозгу, словно мрачная эпитафия жизни, выброшенной на свалку, и он желал - искренне и глубоко, чтобы поскорее истекли ее последние мучительные секунды.
      Толлер встал и повернулся к отворяющейся двери, ничуть не сомневаясь, что сейчас перед ним возникнет палач в сопровождении наряда тюремной стражи. Но вместо этого в расширяющемся прямоугольнике дверного проема появилась упитанная фигура короля Чаккела, а по бокам его - гвардейцы с каменными физиономиями.
      - Воистину, я должен гордиться собой, - сказал Толлер. - Сам король провожает меня к эшафоту.
      Чаккел поднял журнал в кожаном переплете - армейский журнал для приказов.
      - Маракайн, твое поразительное везение не оставило тебя и на этот раз. Пойдем, ты мне нужен. - Он вцепился в руку Толлера с силой, которой позавидовал бы палач, и вытащил его в коридор, где зловонно чадили фитили в недавно расставленных плошках.
      - Я вам нужен? Неужели это означает?..
      Как ни парадоксально, в этот миг, когда к нему вернулась надежда, Толлер испытал страх такой сильный, что на лбу выступил холодный пот, а голос сел.
      - Это означает, что я готов простить тебе дурацкую выходку в нынешний утренний день.
      - О, Ваше Величество! Я вам так благодарен... От всей души! - сбивчиво отвечал Толлер, а про себя клялся Джесалле, что больше никогда в жизни не подведет ее.
      - Ну еще бы! - Чаккел вывел его из тюремного корпуса, а после - за ворота, где охранники вытянулись перед ним в струнку; и вот Толлер снова на плацу - казалось, после поединка прошло целое тысячелетие.
      - Наверно, все дело в том небесном корабле, - вслух предположил Толлер. - Он на самом деле с Мира?
      - Поговорим об этом наедине.
      Толлер и Чаккел с гвардейцами, не отстающими ни на шаг, вошли во дворец через заднюю дверь. Следуя за монархом по коридорам, Толлер ощутил мыльный запах пота синерога, идущий от его одежды. Значит, король долго ехал верхом. Очень интересно. Наконец они добрались до потайного входа в кабинет, где из мебели был только круглый стол с шестью скромными стульями.
      - Прочти. - Чаккел вручил Толлеру журнал для приказов, а сам уселся за стол и уставился на свои крепко сжатые кулаки. На его медной от загара лысине блестели капельки пота. Было заметно, что он очень взволнован.
      Рассудив, что едва ли стоит задавать вопросы раньше времени, Толлер сел напротив короля и раскрыл журнал. В молодости чтение давалось ему нелегко, но с годами это прошло, и теперь он за считанные минуты пробежал глазами несколько страниц, исписанных карандашом, хотя буквы кое-где дико плясали. Дочитав до конца, он закрыл журнал, положил его на стол и только потом заметил кровавые пятна на обложке.
      Король, не поднимая головы, глянул из-под бровей; глаза его превратились в желтые полумесяцы.
      - Ну?
      - Полковник Гартазьян умер?
      - Разумеется. И если судить по этому рапорту, мертвецов будет еще много. Вопрос в другом: что мы можем сделать, как защититься от этих заразных выскочек?
      - Вы считаете, Рассамарден не шутит насчет вторжения? Очень уж нелепо это выглядит, ведь в его распоряжении - целая пустая планета.
      Чаккел показал на книгу.
      - Ты же сам читал. Мы имеем дело с ненормальными. Гартазьян уверен, что все они чокнутые, а больше всех - их правитель.
      Толлер кивнул.
      - Обычное дело.
      - Ты говори, да не заговаривайся, - предостерег Чаккел. - По части небесных кораблей у тебя больше опыта, чем у любого другого, поэтому я хочу услышать твои соображения.
      - Ну... - На несколько секунд Толлером овладело нечто вроде веселья, но оно тут же сменилось стыдом и раскаянием. Ну что он за человек?! Давно ли клятвенно обещал себе никогда ничего не ставить выше блаженного покоя, милого домашнего уюта, - и вот его сердце бьется чаще при мысли о приключении, о новой, необыкновенной войне. А может быть, это просто реакция на неожиданное спасение, на то, что жизнь продолжается? Или в душе у него фатальный изъян, как у давно усопшего принца Леддравора? Последнее допущение выглядело слишком серьезным - но сейчас не время рассуждать об этом.