Мальчиком Лейн Маракайн мечтал о жизни на далеких планетах, предполагая, что они существуют в иных частях вселенной и населены разумными существами, но, повзрослев, обнаружил, что математика предоставляет куда больший простор для интеллектуальных приключений. Теперь он желал лишь, чтобы магистр Гло либо ушел и позволил ему продолжить работу, либо объяснил наконец цель своего визита. Он снова начал слушать магистра и обнаружил, что Гло уже переключился на обсуждение фотографий и трудностей изготовления эмульсий из светочувствительных растительных клеток, которые удерживали бы изображение дольше нескольких дней.
      - Почему это так важно для вас? - вставил Лейн. - Любой сотрудник обсерватории может от руки нарисовать все что угодно.
      - Астрономия лишь крохотная частица дела, мой мальчик. Необходимо научиться получать точные... гм... портреты зданий, местности, людей.
      - Да, но для этого и существуют чертежники, художники...
      Гло покачал головой, улыбнулся, демонстрируя остатки зубов, и заговорил с необычной живостью:
      - Художники рисуют лишь то, что они или их патроны считают важным, а мы многое теряем. Время утекает у нас меж пальцев. Я хочу, чтобы каждый человек стал сам себе художником - тогда мы откроем свою историю.
      - Вы считаете, это возможно?
      - Несомненно. Я предвижу день, когда каждый будет носить при себе светочувствительный материал и сможет в мгновение ока запечатлеть все, что захочет.
      - Вы все еще витаете в облаках, - сказал Лейн, на мгновение увидев Гло таким, каким тот был в молодости. - И, паря высоко, вы видите дальше нас.
      Магистр польщенно улыбнулся.
      - Это пустяки - лучше налей мне... гм... вина. - Внимательно следя, как наполняется бокал, он откинулся на спинку кресла. - Ты ни за что не угадаешь, что случилось.
      - От вас забеременела какая-нибудь невинная юная особа.
      - Попробуй еще раз.
      - Вы забеременели от какой-нибудь невинной юной особы.
      - Это серьезно, Лейн. - Гло сделал урезонивающий жест, показывая, что легкомыслие здесь неуместно. - Король и принц Чаккел наконец-то проснулись и обнаружили, что у нас кончается бракка.
      Лейн застыл, держа бокал у губ.
      - Как вы и предсказывали. Прямо не верится! Сколько же отчетов и исследований мы послали им за последние десять лет?
      - Я сбился со счета, но кажется, наши труды увенчались наконец некоторым успехом. Король созывает заседание высшего... гм... Совета.
      - Никогда бы не подумал, что он сделает это, - сказал Лейн. - Вы что, прямо из дворца?
      - Э... нет. Про заседание мне известно уже несколько дней, но я не мог передать тебе эту новость, потому что король отослал меня, представь себе, в Сорку по другому... гм... делу. Я вернулся сегодня утренним днем.
      - На вашем месте я устроил бы себе там лишний выходной.
      - Мне было не до отдыха, мой мальчик. - Гло покачал большой головой и помрачнел. - Я был с Тансфо - наблюдал за вскрытием трупа какого-то солдата - и теперь с готовностью признаю, что совершенно не переношу ничего такого.
      - Прошу вас! Не надо подробностей, - прервал его Лейн, почувствовав легкую тошноту при упоминании о ножах, пронзающих мертвенно-бледную кожу и вторгающихся во внутренности. - Зачем король послал вас туда?
      Гло постучал себя по груди.
      - Все же я как-никак магистр. Мое слово еще имеет вес для короля. По-видимому, наши солдаты и летчики подвержены... гм... деморализации из-за слухов об опасности заражения птертозом.
      - Заражения? В каком смысле?
      - В прямом. Говорят, что несколько рядовых заразились птертозом, работая рядом с жертвами.
      - Но это же чушь, - сказал Лейн, делая наконец глоток вина. - А что обнаружил Тансфо?
      - Птертоз чистейшей воды. Никаких сомнений. Селезенка размером с футбольный мяч. Мы дали официальное заключение, что солдат наткнулся на шар глубокой ночью и вдохнул пыль, не зная этого, - или что он рассказывал... гм... неправду. Такое случается, как тебе известно. Некоторые люди ломаются. Они даже умудряются убедить самих себя, что все хорошо.
      - Я их понимаю. - Лейн втянул голову в плечи, словно от холода. - Такое искушение, безусловно, имеет место. В конце концов, жить или умереть решают легчайшие дуновения воздуха.
      - Ладно. Вернемся к нашим заботам. - Гло встал и начал ходить по комнате. - Предстоящее заседание очень важно для нас, мой мальчик. Это шанс для сословия ученых завоевать заслуженное уважение и восстановить былой статус. Так вот, я хочу, чтобы ты лично подготовил графики - большие, разноцветные и... гм... наглядные, - показывающие, сколько пикона и халвелла произведет, как ожидается, Колкоррон в течение следующих пятидесяти лет. Наверно, можно взять интервал в пять лет, но это я оставляю на твое усмотрение. Нужно также выявить, каким образом наши ресурсы искусственно посаженных бракк будут расти по мере того, как потребность в натуральных кристаллах будет уменьшаться, до тех пор пока мы...
      - Погодите, магистр, - запротестовал Лейн, увидев, что пророческая риторика увлекает Гло далеко от реальности. - Не хочу выглядеть пессимистом, но ведь нет гарантии, что в ближайшее время мы произведем хоть какое-то количество пригодных для использования кристаллов. Наш лучший пикон на сегодня имеет чистоту всего лишь на одну треть. И халвелл немногим лучше.
      Гло возбужденно рассмеялся.
      - Это лишь оттого, что король нас недостаточно поддерживал. При соответствующих ресурсах мы быстро решим эту проблему. Я уверен! Слушай, король даже позволил мне отправить посыльных за Сисстом и Датхуном. Они представят отчеты о последних достижениях. Твердые факты - вот что произведет впечатление на короля. Практические данные. Заявляю тебе, мой мальчик, времена меняются. - Вдруг Гло побледнел. - Мне дурно. - Он грузно упал в кресло, так что закачалась декоративная керамика на ближайшей стенке.
      Вместо того чтобы подойти и предложить помощь, Лейн непроизвольно попятился. Магистр выглядел так, будто его сейчас вырвет, и одна мысль о том, что он окажется рядом в этот момент, вызвала у Лейна отвращение. Хуже того, вены, бешено пульсирующие на висках Гло, казалось, вот-вот лопнут. А вдруг из них действительно брызнет красное? Лейн попытался представить, как он совладает с собой, если на него попадет хотя бы капля крови другого человека, и его желудок предупреждающе сжался.
      - Вам чего-нибудь принести? - беспокойно спросил он. - Воды?
      - Еще вина, - просипел Гло, поднимая бокал.
      - Вы уверены?
      - Не будь таким занудой, мой мальчик, - это лучшее тонизирующее средство на свете. Если бы ты чуть больше пил, у тебя, возможно, наросло бы побольше мяса на... гм... костях... в нужных местах. - Гло проследил, чтобы бокал наполнился до краев, и потихоньку стал приходить в себя. - Так о чем я говорил?
      - Может быть, о близком возрождении цивилизации?
      - Ты что, издеваешься?
      - Простите, магистр, - сказал Лейн, - просто сохранение бракки всегда было моей страстью - это тема, из-за которой я часто становлюсь несносен.
      - Я помню. - Гло оглядел комнату, отмечая те предметы из керамики и стекла, которые в любом другом доме были бы вырезаны из черного дерева. - Ты не думаешь, что ты... гм... немного перебарщиваешь?
      - Мне так больше нравится. - Подняв левую руку, Лейн показал кольцо из бракки, которое носил на шестом пальце. - Я и кольцо-то ношу только потому, что это свадебный подарок Джесаллы.
      - Ах да, Джесалла. - Гло обнажил торчащие в разные стороны зубы, изображая развратную улыбку. - В одну из ближайших ночей, клянусь, в твоей постели побывают гости.
      - Моя постель - твоя постель, - с легким сердцем произнес Лейн. Он знал, что магистр никогда не пользовался правом вельможи брать любую женщину из той социальной группы, в которой является династическим главой. Эта старинная традиция Колкоррона еще соблюдалась в высших семействах, но если Гло время от времени отпускал шутки на эту тему, то просто чтобы подчеркнуть таким образом культурное превосходство ученого сословия, которое подобную практику давно оставило.
      - Я помню о твоих крайних взглядах, - продолжал магистр, возвращаясь к первоначальной теме, - но не мог бы ты более лояльно отнестись к совещанию? Разве ты не рад ему?
      - Да, рад. Это шаг в правильном направлении. Но мы опоздали. Бракка достигает зрелости и вступает в фазу опыления за пятьдесят-шестьдесят лет, и даже если бы мы уже умели выращивать чистые кристаллы, временной зазор все равно останется. А он пугающе велик.
      - Тем больше причин планировать будущее, мой мальчик.
      - Верно. Но чем план нужнее, тем меньше вероятность, что его примут.
      - Это очень глубокая мысль, - сказал Гло. - А теперь скажи мне, что она... гм... означает.
      - Еще лет пятьдесят назад Колкоррон, наверно, мог уравновесить производство и потребление, введя несколько элементарных предохранительных мер, но и тогда принцы ничего не желали слушать. В теперешней ситуации требуются действительно радикальные меры. Вы представляете себе, как отреагирует Леддравор на предложение прекратить производство вооружений на двадцать-тридцать лет?
      - Лучше об этом и не думать, - согласился Гло. - Но ты не преувеличиваешь трудности?
      - Посмотрите на графики. - Лейн подошел к шкафу с плоскими ящиками и, вынув большой лист, разложил его на столе так, чтобы видел Гло. Он объяснял цветные диаграммы, избегая, насколько возможно, трудной математики, анализировал, каким образом растущие потребности страны в энергетических кристаллах и в бракке связаны с возрастающей нехваткой и другими факторами например, с транспортными задержками. Несколько раз во время этой речи ему приходило в голову, что здесь опять попадаются те самые общие задачи, о которых он размышлял накануне. Он с горечью осознал, что стоял на пороге нового направления в математике, но опять был побежден материальными и человеческими проблемами.
      И одна из них, кстати, та, что магистр Гло, главный представитель ученых, утратил способность воспринимать сложные аргументы и вдобавок к этому пристрастился к ежедневным попойкам. Магистр энергично кивал и сосал свои зубы, стараясь изобразить заинтересованность, но мешки его век опускались все чаще.
      - Это очень серьезно, магистр, - с особым жаром сказал Лейн, чтобы привлечь внимание Гло. - Хотели бы вы рассмотреть работы моего отдела о мерах, необходимых для выхода из кризиса?
      - Стабильность, да, стабильность - вот главное. - Гло резко поднял голову и на секунду, казалось, совершенно растерялся; его бледно-голубые глаза уставились на Лейна, словно Гло видел его впервые. - На чем мы остановились?
      Лейн уже просто испугался.
      - Возможно, будет лучше, если я пришлю письменный реферат вам в Башню, где вы сможете просмотреть его на досуге. Когда состоится заседание Совета?
      - Утром двухсотого. Да, определенно, король сказал, что двухсотого. А какой день сегодня?
      - Один-девять-четыре.
      - Да, времени маловато, - с грустью сказал Гло. - Я обещал королю, что внесу существенный... гм... вклад.
      - Так и будет.
      - Это не то, что я... - Гло поднялся, слегка покачиваясь и улыбнулся Лейну странной дрожащей улыбкой. - Ты это серьезно?
      Лейн моргнул, не понимая, к чему, собственно, относится вопрос.
      - Магистр?
      - Насчет того, что я... парю выше... вижу дальше?
      - Конечно, - ответил Лейн с досадой. - Искреннее не бывает.
      - Это хорошо. Это значит, что...- Гло выпрямился и выпятил пухлую грудь, неожиданно обретая обычное благодушие. - Мы им покажем. Мы им всем покажем. - Он прошел к двери, но остановился, положив ладонь на фарфоровую ручку. - Пришли мне реферат как можно... гм... скорее. Да, кстати, я дал указание Сиссту привезти с собой твоего брата.
      - Это очень любезно с вашей стороны, магистр, - произнес Лейн, хотя радость от предстоящей встречи с Толлером омрачалась мыслью о реакции Джесаллы на эту новость.
      - А, пустяки. Мне кажется, мы слишком сурово с ним обошлись. Я хочу сказать, заслали на целый год в такую дыру, как Хаффангер, лишь за то, что он щелкнул по подбородку Онгмата.
      - От этого щелчка его челюсть оказалась сломана в двух местах.
      - Ну, это был такой сильный щелчок. - Гло издал хриплый смешок. - Кроме того, приятно, что Онгмат хоть на время замолчал. - Все еще хихикая, он вышел из кабинета, и некоторое время слышалось шарканье его сандалий по мозаичному полу коридора.
      Лейн отнес почти нетронутый бокал на стол, сел и начал крутить его, любуясь игрой света в черном водоворотике. Похвалить грубость Толлера было вполне типично для Гло - таким способом он напоминал членам ученого сословия, что у магистра королевское происхождение и, следовательно, в жилах его течет кровь завоевателей. Раз он шутит - значит почувствовал себя лучше, восстановил самообладание, и все же Лейн серьезно беспокоился о телесном и умственном здравии старика.
      Всего лишь за несколько последних лет Гло превратился в самодовольное, рассеянное и беспомощное существо. Большинство глав отделов терпели его некомпетентность, ценя дополнительную свободу, которую им это давало, но все без исключения ощущали деморализацию и потерю престижа ученого сословия. Стареющий король Прад пока еще сохранял всепрощающую любовь к Гло, и злые языки говорили: раз уж к науке относятся как к анекдоту, то вполне логично, что ее представляет придворный шут. Однако заседание высшего Совета - дело нешуточное, сказал себе Лейн. Человек, представляющий тех, кто рекомендует строгие меры по сохранению бракки, должен выступить красноречиво и убедительно, выстроить сложные доводы и подкрепить их неопровержимой статистикой. Позиция Лейна вызовет всеобщее неодобрение, а в особенности амбициозного Чаккела и дикаря Леддравора.
      Если Гло не возьмет себя в руки за то короткое время, что осталось до совещания, от его имени, несомненно, должен будет выступить заместитель - то есть он, Лейн. От перспективы бросить вызов, пусть даже словесный, Чаккелу и Леддравору Лейна сначала прошиб холодный пот, а потом покрыла испарина. Его мочевой пузырь начал подавать угрожающие сигналы. Вино в бокале отражало теперь рисунок из дрожащих концентрических кругов.
      Отставив его, Лейн сделал глубокий и равномерный вдох, ожидая, пока перестанут дрожать руки.
      Глава 4
      Толлер Маракайн проснулся с приятным и одновременно тревожным ощущением, что он в постели не один.
      Слева он чувствовал тепло женского тела, чья-то рука легла ему на живот, а нога - поперек бедер. Ощущения тем более приятные, что непривычные. Он лежал совершенно неподвижно, смотрел в потолок и пытался вспомнить, при каких обстоятельствах в его аскетических апартаментах в Квадратном Доме появилась гостья.
      Свое возвращение в столицу Толлер отметил тем, что обошел все оживленные таверны в районе Самлю. Он начал заниматься этим накануне утром и планировал завершить свой обход до окончания малой ночи, однако под воздействием винных паров каждый встречный в конце концов стал казаться ему лучшим другом, поэтому Толлер продолжал пить весь вечерний день и значительную часть ночи. Празднуя свое освобождение от пиконовых чанов, он вскоре начал подмечать, что в людской толчее рядом с ним раз за разом оказывается одна и та же женщина - намного чаще, чем можно приписать случаю.
      Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами - как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек - на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.
      - Я голодна, - вдруг сказала она и села на постели, - я хочу позавтракать.
      Толлер с восхищением оглядел ее прекрасный обнаженный бюст и улыбнулся.
      - А если я сначала хочу чего-то другого?
      На мгновение она надула губки, но потом улыбнулась и, наклонившись, коснулась сосками его груди.
      - Будь осторожен, иначе я заезжу тебя до смерти.
      - Попробуй, попробуй, - благодарно рассмеялся Толлер. Он привлек ее к себе, они поцеловались, и приятное тепло разлилось по его телу. Однако через мгновение Маракайн ощутил легкое беспокойство и, открыв глаза, тотчас понял, в чем дело: в спальне было совсем светло, а значит, после восхода прошло уже много времени. Это было утро двухсотого дня, а ведь он обещал брату встать пораньше и помочь перевезти плакаты и стенды в Большой Дворец. В общем-то работа для слуг, с которой мог справиться кто угодно, но Лейн просил, чтобы это сделал именно Толлер. Возможно, он не хотел оставлять его наедине с Джесаллой на время долгого заседания Совета.
      Джесалла!
      Толлер едва не застонал вслух, вспомнив, что даже не видел Джесаллу накануне. Он прибыл из Хаффангера рано утром и после короткого разговора с братом - причем Лейна в основном занимали плакаты - отправился кутить. Джесалла, как постоянная жена Лейна, являлась хозяйкой дома и была вправе рассчитывать на некоторое почтение со стороны Толлера во время вечерней трапезы. Кто другой, может, и не обратил бы внимания на такую бестактность, но требовательная и самолюбивая Джесалла наверняка пришла в ярость. Во время полета в Ро-Атабри Толлер поклялся себе, что не станет создавать брату проблем и постарается поладить с Джесаллой - а начал с того, что провинился перед ней в первый же день. Прикосновение влажного языка неожиданно напомнило Толлеру, что его прегрешения против домашнего этикета даже больше, чем подозревает Джесалла.
      - Извини, - сказал он, высвобождаясь из объятий, - но ты должна немедленно отправиться домой.
      У женщины отвисла челюсть.
      - Что?
      - Давай, давай, быстрее. - Толлер встал, сгреб ее одежду в легкий комок и сунул ей в руки, а потом открыл шкаф и начал выбирать чистую одежду для себя.
      - А как насчет завтрака?
      - Некогда - ты должна уйти.
      - Вот это здорово, - с горечью сказала она, начиная рыться в тесемках и кусочках полупрозрачной ткани, из которых только и состояло ее облачение.
      - Я же сказал "извини", - произнес Толлер, с трудом натягивая тесные брюки, которые, казалось, решительно настроились сопротивляться вторжению.
      - Большое утешение...- Она остановилась, стараясь прикрыть грудь узкой повязкой, и оглядела комнату от пола до потолка. - А ты правда здесь живешь?
      Вместо того чтобы рассердиться, Толлер развеселился.
      - А ты думаешь, я выбрал первый попавшийся дом и пробрался туда, чтобы воспользоваться постелью?
      - Мне вчера ночью показалось немного странным... всю дорогу мы ехали в экипаже... держались очень тихо... Ведь это Зеленая Гора, правда? - Ее откровенно подозрительный взгляд прошелся по мускулистым рукам и плечам Толлера. Он догадывался, о чем она думает, но лицо ее не выразило осуждения, так что он не чувствовал себя задетым.
      - Сегодня прекрасное утро для прогулок, - сказал он, поднимая девушку на ноги и подталкивая ее - с еще не совсем застегнутым платьем - к единственному выходу из комнаты. Толлер открыл дверь именно в тот момент, когда Джесалла Маракайн проходила по коридору. Похудевшая Джесалла была бледна и выглядела неважно, но взгляд ее серых глаз ничуть не утратил твердости и был явно сердитым.
      - Доброе утро, - с ледяной корректностью сказала она. - Мне говорили, что ты вернулся.
      - Приношу извинения за вчерашний вечер, - сказал Толлер. - Я... я задержался.
      - Я вижу. - Джесалла оглядела его спутницу с нескрываемым презрением. Итак?
      - Что итак?
      - Ты не собираешься представить свою... подругу?
      Толлер мысленно выругался, понимая всю безвыходность ситуации. Даже принимая во внимание вчерашние обильные возлияния, как мог он совершить такой промах, забыв спросить у дамы сердца ее имя? Джесалла была последним человеком на свете, которому он рискнул бы объяснить атмосферу предыдущего вечера, а значит, нечего и думать о том, чтобы умиротворить драгоценную хозяйку. "Извини, милый брат, - пронеслось в голове у Толлера, - мне жаль, что так вышло".
      - Эта ледяная особа - моя невестка, Джесалла Маракайн, - сказал он, приобняв гостью за плечи и демонстративно запечатлев поцелуй у нее на челе. - Ей не терпится узнать твое имя, а учитывая наши ночные похождения, я тоже был бы не прочь выяснить его.
      - Фера, - представилась девушка, внося последние штрихи в свой гардероб. - Фера Риву.
      - Вот и славно. - Толлер широко улыбнулся Джесалле. - Теперь нас троих водой не разлить.
      - Будь добр, проследи, чтобы ее вывели через черный ход, - надменно произнесла Джесалла. Она повернулась и, высоко подняв голову, устремилась прочь, ступая удивительно ровно.
      Толлер покачал головой.
      - Как думаешь, что это с ней?
      - Некоторых женщин легко вывести из себя. - Фера выпрямилась и оттолкнула Толлера. - Так где здесь выход?
      - Мне казалось, ты хотела позавтракать.
      - А мне казалось, ты из кожи лезешь, чтобы выпроводить меня.
      - Ты все неверно поняла, - решился Толлер. - По мне, так оставайся здесь сколько угодно. Или у тебя есть неотложные дела?
      - О, я, знаешь ли, занимаю очень высокий пост на рынке в Самлю потрошу рыбу. - Фера протянула ладони, испещренные мелкими красными следами от порезов. - Откуда, думаешь, у меня это?
      - Забудь о рынке. - Толлер накрыл ее ладони своими. - Возвращайся в постель и жди меня. Я пришлю тебе завтрак. Можешь есть, пить и спать весь день, а вечером прокатимся на прогулочном катере.
      Фера улыбнулась, потрогав кончиком языка треугольную щелочку между зубами.
      - Твоя невестка...
      - Всего лишь моя невестка. Я родился и вырос в этом доме, я имею право приглашать гостей. Ну как, останешься?
      - А будет свинина со специями?
      - Уверяю тебя, что в этом доме ежедневно превращают в свинину со специями целые свинарники, - сказал Толлер, уводя Феру обратно в комнату. Итак, оставайся здесь, пока я не вернусь, и мы продолжим с того места, на котором остановились.
      - Хорошо. - Она легла на кровать, устроилась поудобнее на подушках и вытянула ноги. - Только прежде чем уйти...
      - Да?
      Она улыбнулась ему ясной белозубой улыбкой.
      - Может, и ты мне скажешь, как тебя зовут?
      Выйдя на лестницу в конце коридора и спускаясь в центральную часть здания, откуда доносилось множество голосов, Толлер все еще посмеивался. Общество Феры освежало, но слишком долгое ее присутствие в доме может стать вызовом для Джесаллы. Пожалуй, хватит двух-трех дней - чтобы показать Джесалле, что она не имеет права оскорблять деверя или его гостей, а ее попытки помыкать им так же, как братом, обречены на провал.
      Спустившись на нижний пролет парадной лестницы, Толлер обнаружил в холле кучу народу. Тут столпились ассистенты-вычислители, домашние слуги и грумы, которые, надо полагать, собрались поглазеть, как хозяин отправится в Большой Дворец. Лейн Маракайн облачился в древнее официальное одеяние старшего ученого - длинный, до пола, халат серого цвета, отороченный снизу и у обшлагов черными треугольниками. Шелковая ткань подчеркивала хрупкое телосложение Лейна, но держался он прямо и величественно. Лицо его было очень бледно. Пересекая холл, Толлер почувствовал приступ любви и жалости: заседание Совета - важное событие для брата, и было заметно, как он нервничает.
      - Ты опоздал, - сказал Лейн, окинув его критическим взглядом. - И должен был надеть серый халат.
      - Я не успел привести его в порядок. У меня была бурная ночь.
      - Джесалла мне только что рассказала, какая у тебя была ночь. - На лице Лейна веселье боролось с отчаянием. - А правда, что ты даже не знал ее имени?
      Толлер пожал плечами, чтобы скрыть смущение.
      - Какое значение имеют имена?
      - Если ты не понимаешь, вряд ли стоит объяснять.
      - Мне не нравится, что ты... - Толлер глубоко вздохнул, решив не спорить с братом. - Где стенды, которые я должен нести?
      Официальная резиденция короля Прада Нелдивера выделялась скорее размерами, нежели архитектурными достоинствами. Каждый очередной правитель пристраивал новые крылья, башни и купола, руководствуясь личными прихотями и стилем своего времени, в результате чего здание стало напоминать коралл или одну из тех постепенно разрастающихся построек, которые возводят некоторые виды насекомых. Какой-то древний садовник - видимо, специалист по ландшафтам, - попытался внести определенную степень порядка, сажая синхронные кудрявцы и стропильные деревья, но за последующие столетия все заросло другими видами, и теперь пеструю разнородную кладку окружала растительность столь же неоднородной расцветки. Отсутствие всякой гармонии резало глаз.
      Толлера Маракайна, однако, это ничуть не беспокоило, когда он спускался с Зеленой Горы в арьергарде скромного кортежа. Перед рассветом прошел дождь, и утренний воздух, пропитанный солнечным духом свежих начинаний, был прозрачным и бодрящим. Огромный диск Верхнего Мира сиял над головой, и множество звезд украшало голубизну неба. Сам дворец являл собой невероятно сложное скопление разноцветных пятен, протянувшихся до синевато-серой ленты реки Боранн, а на ней, как снежные ромбы, сверкали паруса.
      Радость Толлера от того, что он вырвался из захолустного Хаффангера и снова в Ро-Атабри, подавила его обычную неудовлетворенность жизнью малозначительного члена ученого сословия. После неудачного начала дня настроение его снова поднялось, и он даже начал строить планы на будущее: хорошо бы улучшить навыки чтения и найти какую-нибудь интересную работу, отдав ей все свои силы, чтобы Лейн им гордился. Подумав, Толлер рассудил, что у Джесаллы были основания сердиться на него. Он должен будет удалить Феру из своих апартаментов, как только вернется домой.
      Здоровенный синерог, вернее - синерожка, которую дал Толлеру старший конюх, была спокойным животным и, похоже, знала дорогу до дворца. Предоставив ее самой себе, Толлер, пока она тащилась по все более оживленным улицам, постарался достроить картину своего ближайшего будущего - такого, которое понравилось бы Лейну. Он слышал, что одна исследовательская группа пытается создать смесь из керамики со стеклом, достаточно прочную, чтобы заменить бракку при изготовлении мечей и брони. Совершенно очевидно, что это им никогда не удастся, но такая тема нравилась Толлеру больше, чем измерение дождевых осадков, да и Лейну будет приятно узнать, что он поддерживает движение за сохранение бракки. Однако прежде всего нужно изобрести способ заслужить одобрение Джесаллы...
      Когда делегация ученых миновала центр города и пересекла Битранский Мост, дворец и его окрестности заняли весь горизонт. Отряд преодолел четыре концентрических крепостных рва, которые пестрели цветами, скрывающими их боевое назначение, и остановился у главных ворот. Ленивой походкой приблизились стражники, похожие в тяжелом вооружении на огромных черных жуков. Пока их командир усердно сверял со списком имена гостей, один копьеносец подошел к Толлеру и, не говоря ни слова, начал грубо рыться среди скатанных в трубку плакатов в его корзинах. Закончив, он остановился, сплюнул на землю и обратил свое внимание на стенд, привязанный поперек крупа и сползший на задние ноги синерога. Он дернул отполированную деревянную стойку с такой силой, что синерог боком толкнул его.
      - А ты куда смотришь?- прорычал стражник, бросив на Толлера злобный взгляд. - Не можешь управиться со своим рассадником блох?
      "Я новый человек, - твердил себе Толлер, - и не дам втянуть себя в свару". Он улыбнулся и сказал:
      - Ей просто хочется приласкаться к тебе.
      Губы копьеносца беззвучно шевельнулись, и он угрожающе двинулся на Толлера, но в этот момент начальник стражи подал группе сигнал проходить. Толлер послал скакуна вперед и вернулся на свое место позади экипажа Лейна. Мелкая стычка со стражником слегка его возбудила, но не испортила настроения: все-таки приятно осознавать, что ты вел себя достойно. Посчитав этот инцидент ценным упражнением в искусстве избегать лишних неприятностей, в котором Толлер намеревался совершенствоваться всю оставшуюся жизнь, он поудобнее устроился в седле и, целиком отдавшись мерной поступи синерога, обратился мыслями к предстоящему делу.
      Толлер всего лишь один раз, еще маленьким ребенком, бывал в Большом Дворце и смутно помнил Радужный Зал, где должно было состояться заседание Совета. Он не рассчитывал, что зал окажется таким же огромным и повергающим в трепет, как ему запомнилось, но это было главное деловое помещение во дворце, и то, что именно там решили провести сегодняшнее заседание, говорило о многом. Очевидно, король Прад считал заседание важным, и Толлера это несколько озадачивало. Всю жизнь он слышал мрачные предупреждения сторонников сохранения, подобных брату, об исчезающих ресурсах бракки, но на повседневной жизни Колкоррона это никак не сказывалось. Правда, в последние годы случались периоды дефицита энергетических кристаллов и черной древесины, и цена на них непрерывно росла, но всегда находились новые запасы. При всем желании Толлер не мог представить себе, чтобы естественная кладовая целой планеты не смогла удовлетворить потребности людей.
      Делегация ученых въехала на возвышенность, где располагался дворец, и Толлер увидел на главном переднем дворе множество экипажей, а среди них - и кричаще-яркий фаэтон магистра Гло. Трое мужчин в серой одежде стояли около фаэтона и, заметив кортеж Лейна, выступили ему навстречу. Вначале Толлер узнал низенького тщедушного Ворндала Сисста, затем Датхуна, руководителя секции халвелла, и, наконец, угловатого Боррита Харгета, начальника разработки вооружений. Все трое выглядели нервными и подавленными, и едва Лейн сошел на землю, бросились к нему.
      - Беда, Лейн, - сказал Харгет, кивая на фаэтон Гло. - Посмотри на нашего уважаемого руководителя.
      Лейн нахмурился.
      - Ему нехорошо?
      - Да нет - скорее я сказал бы, что он никогда в жизни не чувствовал себя лучше.
      - Ты что, хочешь сказать, что... - Лейн подошел к фаэтону и рывком открыл дверцу. Магистр Гло, который сидел мешком, опустив голову на грудь, встрепенулся и растерянно оглядел присутствующих. Наконец взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Лейне, и он улыбнулся, продемонстрировав обломки нижних зубов.