И эти мужи, для общего блага решившись пожертвовать собственной жизнью, охотно покорились воле царя: они вышли далеко за Халкидон и, приготовившись потерпеть все, что угодно будет варвару, встретились с ним в месте, называемом ипподром. Впрочем они не претерпели никакого зла. Гайна под благовидной личиной явился в Халкидон; туда же прибыл и царь Аркадий. Вошедши в церковь, где почивают мощи мученицы Евфимии, оба - и царь, и варвар - дали друг другу клятву, что не будут злоумышлять один против другого. Но царь, привыкший быть верным данному слову и за то любимый Богом, сохранил эту клятву, а Гайна нарушил договор и, не отступая от своего намерения, замышлял произвести пожары и грабежи в Константинополе и, если можно, во всей римской империи. Царственный город был уже во власти многочисленных варваров, и его жителям достался жребий плена 16. Опасность, угрожавшая Константинополю, была так велика, что ее предвозвещала необыкновенной величины комета, которая от неба достигала до земли, и какой никто прежде не видывал. Гайна сперва хотел нагло расхитить хранившуюся в купеческих лавках для публичного размена серебряную монету, но когда распространилась об этом молва и купцы перестали выкладывать {245} на столах серебро, он немедленно перешел к другому намерению: с наступлением ночи послал толпу варваров сжечь царский дворец. И тут-то ясно открылось, каким промышлением Бог блюдет наш город. Злоумышленникам представился многочисленный сонм ангелов в виде вооруженных воинов величественного роста. Предположив, что это в самом деле многочисленное и сильное войско, варвары изумились и отступили. Об этом донесено было Гайне, но он не поверил, ибо знал, что большая часть римского войска находится в отсутствии и расположена по разным городам Востока. Посему в следующую ночь посылает он других, а после сего несколько раз опять других, но так как все отряды делали пославшему такое же донесение, ибо ангелы Божии представляли злоумышленникам всегда один и тот же образ, то наконец, взяв многочисленное войско, он пошел сам и захотел лично убедиться в этом чуде. Заметив, в самом деле, множество войска, которое днем скрывается, а ночью противится его намерениям, он составил другой план, как ему представлялось, гибельный для римлян, а как доказано последствиями, полезный для них. Притворившись одержимым злым духом, он, как бы для молитвы, спешит в церковь апостола Иоанна, отстоявшую от города на семь миль. Вместе с ним пошли и варвары, тайно неся оружие, которое они скрывали то в сосудах, то в других местах. Когда же привратники заметили коварство и не позволили им войти с оружием, то варвары, обнажив мечи, перебили их. От этого в городе произошло страшное смятение, казалось, смерть угрожает всем. Впрочем, город находился тогда вне опасности, потому что все ворота его были заперты. Между тем царь, воспользовавшись кстати спасительным советом, объявил Гайну врагом государства и повелел истребить оставшихся в городе варваров. На другой день после того, как привратники были умерщвлены, в городе наличные войска царя сразились с варварами в воротах, подле готской церкви, куда собрались все они, еще оставшиеся в живых. Церковь была сожжена и варваров убито великое множество 17. Узнав, что не успевшие выйти из города сподвижники его истреблены, и видя, что хитрость ему не удалась, Гайна оставил церковь и побежал во Фракию. Прибыв в Херсонес, он старался переправиться из него и овладеть Лампсаком, чтобы оттуда господствовать над восточными областями. Но царь поспешил послать туда сухопутное войско и флот, - и вслед за тем снова открылось дивное действие Божия промысла, ибо едва лишь варвары, за неимением кораблей построив плоты, начали переправляться, как вдруг появились римские вооруженные корабли и подул {246} сильный западный ветер. Римляне удобно плавали на кораблях, а варвары с конями сделались игрушкой волн и поглощены морем; сверх того, многие из них истреблены были и римлянами. Вообще при переправе погибло их несметное число. Гайна побежал назад, рыскал по Фракии и, встретившись с другим римским войском, погиб со всеми бывшими при нем варварами. Для краткого рассказа о Гайне довольно этого. А кто хочет узнать вес подробности упомянутой войны, тот пусть читает историю Гайны, написанную Евсевием схоластиком, который посещал тогда софиста Троила. Быв очевидцем военных действий, Евсевий описал тогдашние события в четырех книгах героическим размером, и так как о сих событиях еще все говорили, то своим стихотворением он возбудил удивление. Да и нынешний поэт Аммоний воспел то же самое происшествие, и в шестнадцатое консульство Феодосия Младшего, которое он имел вместе с Фавстом, поднесши свое стихотворение самодержцу, заслужил от него великую похвалу. Эта война кончилась в консульство Стилихона и Аврелиана. На следующий же год консульское достоинство дано было Фравитте, который был также гот, но пользовался великим расположением римлян во время той войны и совершил важные подвиги, за что и возведен был в достоинство консула. В том же году в десятый день месяца апреля у царя Аркадия родился сын, Феодосий Добрый. Но довольно об этом. При таком состоянии римской империи, люди, которым вверено было священнослужение, не переставали, ко вреду христианства, строить друг другу козни, ибо в это самое время духовные заботливо нападали один на другого, и сие зло вышло из Египта по следующей причине.
      ГЛАВА 7
      О разборе между александрийским епископом Феофилом и монашествующими пустынниками и о том, что Феофил анафематствовал сочинения Оригена
      Незадолго перед этим возник вопрос: Бог есть ли существо телесное, имеющее человеческий образ, или Он бестелесен и чужд человеческого и вообще всякого телесного вида? По случаю этого вопроса, между многими произошли распри и споры: одни держались последнего мнения, другие защищали первое. Многие, особенно из простых подвижников, утверждали, что Бог телесен и человекообразен; но большая часть {247} людей, осуждая их, говорила, что Бог бестелесен и чужд всякого плотского вида. С последними соглашался и александрийский епископ, Феофил, который даже в церкви пред народом порицал христиан, облекавших Бога в человеческий образ, и доказывал, что Он бестелесен. Узнав о таком его учении, египетские подвижники оставили свои монастыри и, пришедши в Александрию, произвели возмущение против Феофила, обвиняли его в нечестии и угрожали ему смертью. Услышав об этом и чувствуя всю трудность своего положения, Феофил, для избежания предстоявшей себе погибели, решился употребить хитрость. Увидевшись с антропоморфитами, он начал расточать им ласкательства и сказал: "Созерцая вас, я как будто созерцаю лице Божие". Эти слова укротили порыв монахов, и они отвечали ему: "Если правда, что у Бога такое же лицо, какое у нас, то предай проклятию сочинения Оригена, потому что некоторые, основываясь на них, противятся нашему мнению; а если не сделаешь этого, то прими от нас жребий людей нечестивых и богопротивных". "Исполню ваше желание, - сказал Феофил, - не гневайтесь на меня. Я сам не люблю Оригеновых сочинений и порицаю тех, которые принимают их". Таким-то образом в то время отделался он от монахов и отпустил их. Может быть, этот, столь далеко зашедший вопрос и был бы забыт, если б к нему не присоединилось другое, следующее происшествие: в Египте настоятелями скитов были четыре богобоязненные мужа Диоскор, Аммоний, Евсевий и Евфимий. Родные братья по рождению, они прозывались длинными, по высоте телесного роста, и славились как жизнью, так и ученостью, отчего в Александрии были предметом частых разговоров. Александрийский епископ Феофил весьма любил и уважал их, так что одного из них, Диоскора, извлекши из пустыни силой, сделал епископом в Гермополисе 18, а двух других вызвал для единожительства с собою. Убедить их к этому едва ли было можно: он употребил власть епископа, возвел их в достоинство клириков и вверил им хозяйственную часть в своей церкви. И они, хотя находились при нем поневоле, однако хорошо вели церковное хозяйство. Их огорчало только то, что им нельзя было, по желанию, жить подвижнически и предаваться любомудрию. Когда же впоследствии они заметили, что для душ их вредно видеть в епископе человека корыстолюбивого, слишком заботящегося о приобретении денег и, по пословице, двигающего камни, чтобы собрать их, то отказались долее оставаться при нем, говоря, что они любят пустынножительство и предпочитают его жизни в городе. Епископ же, пока не знал истинной причи-{248}ны отказа, увещевал их остаться, а когда ему сделалось известно, что они осуждают его, то воспламенился гневом и грозился причинить им всякое зло. Однако они мало думали об угрозах и удалились в пустыню, а Феофил, человек горячий по природе, воздвиг на них гонение и старался всеми средствами коварства вредить им. Он возненавидел также и брата их, гермопольского епископа Диоскора. Ему было весьма неприятно, что к Диоскору сохраняли преданность и питали особенное уважение подвижники. Феофил знал, что он не иначе может повредить сим мужам, как вооружив против них монахов, а потому употребил следующее средство. Ему было очень памятно, что эти братья, часто рассуждая с ним о Боге, называли Его существом бестелесным и не имеющим никакого человеческого образа, ибо человекообразному необходимо свойственны и человеческие страсти. Это доказано вообще древними, а особенно Оригеном. Точно так думал о Боге и Феофил, и тем не менее, для отомщения своим врагам, не усомнился объявить себя противником справедливого их мнения. Он вовлек в обман множество монахов, людей простых и неученых, из которых иные не знали даже и грамоты, и писал скитам в пустыне, что не должно верить Диоскору и его братьям, которые утверждают, будто бог бестелесен. Бог, по свидетельству священного Писания, говорит он, имеет очи и уши, руки и ноги, как и люди, а сообщники Диоскора, подражая Оригену, вводят нечестивое учение, будто у Бога нет ни очей, ни ушей, ни ног, ни рук. Таким лжемудрованием он обманул многих монахов, - и между ними произошло сильное возмущение. Образованнейшие из них, конечно, не увлеклись этой хитростью и остались на стороне Диоскора и Оригена, но необразованные, которых было числом гораздо более и которые отличались особенной ревностью, тотчас востали против братий. Итак, между ними произошло разделение и одна сторона начала упрекать другую в нечестии. Преданные Феофилу называли братьев оригенистами и нечестивцами, а последние приверженцам Феофила давали имя антропоморфитов. Отсюда произошла сильная вражда, - и между монахами возгорелась война непримиримая 19. Узнав, что цель его достигнута, Феофил с многочисленной толпой прибыл в Нитрию, где было много скитов, и вооружил монахов против Диоскора и его братьев, так что они с трудом избегли угрожавшей им опасности. Об этих событиях в Египте константинопольский епископ Иоанн вовсе не знал. Он отличался своими поучениями и через то приобретал всеобщую славу. Он первый также к ноч-{249}ным песнопениям присоединил молитвы по нижеследующей причине.
      ГЛАВА 8
      О собраниях для ночных песнопений у ариан и исповедников единосущия, о происшедшей между ними драке и о том, что пение антифонов получило начало от Игнатия Богоносца.
      Ариане, как я сказал, делали свои собрания вне города. Для сего в праздничные дни каждой недели, то есть в субботу и воскресенье, когда обыкновенно бывали церковные собрания, они сходились в городских воротах около портиков и на двух противоположных сторонах пели гимны, составленные применительно к учению арианскому. Это происходило большей частью ночью. А поутру певшие свои антифоны шли из середины города по направлению к воротам, оттуда же - в места своих собраний. Так как в эти гимны они не переставали вносить оскорбительные для исповедников единосущия выражения, часто, например, пели "где те, которые три называют одною силою", то Иоанн, опасаясь, как бы кого-нибудь из простых такими песнями ариане не отторгли от Церкви, противопоставил им песнопения собственного народа, - приказал, чтобы исповедники единосущия упражнялись так же в пении ночных гимнов и, превосходя в этом усердии ариан, сильнее привлекали ближних к своей вере. Такое намерение Иоанна хотя казалось и полезным, однако сопровождалось смятением и опасностями. Так как исповедники единосущия ночные свои песнопения совершали гораздо торжественнее, ибо Иоанн придумал сопровождать их ношением серебряных крестов при свете восковых свечей, на что царица Евдоксия назначила от себя деньги, то ариане, которых было числом очень много, воспламенившись завистью, вознамерились отомстить за себя и сделать на них нападение. К тому же, помня прежнее свое владычество, они горячо приступали к битве и презирали своих противников. Таким образом, нимало не медля, в одну ночь произвели они драку, в которой евнух царицы, Бризон, управлявший в то время поющими, ушиблен был камнем в лицо и погибло несколько народа с той и другой стороны. Разгневанный этим, царь запретил арианам общественное песнопение 20. Таковы-то были тогда происшествия. Теперь скажем, откуда родился в Церкви обычай петь антифоны. Игнатий, третий после апостола Петра епископ сирийской Антиохии 21, обращавшийся с самыми апостолами, в видении созерцал ангелов, воспевавших торжественную песнь святой троице на двух противоположных сторонах, и {250} образ сего пения ввел в антиохийскую Церковь. Отсюда это предание перешло уже и во все прочие Церкви. Вот что говорят о пении антифонов.
      ГЛАВА 9
      О так называемых длинных монахах, и о том, как чрез них Феофил вступил в непримиримую вражду с Иоанном и старался низложить его
      Спустя немного времени приходят в Константинополь монахи из пустыни вместе с Диоскором и его братьями, а с ними прибыл и Исидор, которого Феофил прежде весьма любил, теперь же сильно ненавидел по следующей причине. Некто Петр был протопресвитером александрийской Церкви. Питая к нему ненависть, Феофил старался изгнать его и обвинял в том, будто он допустил к святым тайнам одну женщину манихеянку, прежде нежели она отреклась от манихейской ереси. Но когда Петр сказал, что это жена и оставила свою ересь, и была принята не без воли Феофила, то Феофил вознегодовал на него, как бы оклеветанный, и утверждал, что вовсе не знает этого дела. Однако Петр привел в свидетели Исидора, что епископу известно все, касающееся упомянутой женщины. Исидор в то время жил в царственном Риме, куда послан был Феофилом к римскому епископу Дамасию, чтобы примирить его с антиохийским епископом Флавианом, от которого, как сказано было прежде, отпали приверженцы Мелетия по случаю данной им клятвы. По возвращении из Рима, призванный Петром для свидетельства, Исидор показал, что упомянутая манихеянка принята была действительно по воле епископа, и что он сам же преподал ей и святые тайны. После сего Феофил запылал гневом и обоих отлучил от Церкви. Это-то и было причиной, почему с Диоскором и его братьями прибыл в Константинополь и Исидор. Он намерен был и перед самим царем и епископом Иоанном изобличить устроенное против них коварство. Узнав об этом, Иоанн принял упомянутых мужей с честью и не возбранил им участвовать в молитвах, однако сказал, что к общению в таинствах не допустит их, пока не разведает их дела. Между тем, как это происходило таким образом, до Феофила дошел ложный слух, будто Иоанн преподал им и святые тайны, и готов защищать их. В результате Феофил начал всячески стараться, как бы не только отомстить Диоскору и Исидору, но и Иоанна низвести с епископского престола. Он рассылал к епископам всех городов послания, в {251} которых, скрывая свое намерение, явно порицал только сочинения Оригена, несмотря на то, что этими сочинениями еще прежде его часто свидетельствовался Афанасий, когда в своих речах защищал веру против ариан.
      ГЛАВА 10
      О том, как Епифаний кипрский, обманутый хитростью Феофила, собрал епископов на Собор в Кипре будто бы против сочинений Оригена и укорял Иоанна за то, что он читал Оригеновы книги
      Феофил подружился и с епископом города Констанции на острове Кипре, Епифанием 22, с которым до того времени был в несогласии. Он порицал Епифания за то, что последний в своем понятии уничижал Бога, почитая Его человекообразным, но теперь, ради ненависти к другим, явно отрекся от прежнего своего мнения и, быв в несогласии с Епифанием, восстановил с ним дружбу, то есть как бы раскаялся и в мнении касательно Бога вступил с ним в единомыслие, даже усиливался созвать в Кипре Собор епископов с целью осудить сочинения Оригена. Епифаний, по причине чрезвычайного благочестия сохранив простоту нрава, тотчас согласился на письменное предложение Феофила; он составил Собор из епископов острова и запретил читать книги Оригена, потом писал Иоанну и убеждал его посланием воздержаться от чтения сочинений Оригена, созвать также Собор и сделать одинаковое с ним по этому предмету определение. Склонив на свою сторону знаменитого благочестием Епифания и увидев, что он достиг своей цели, Феофил уже с большей смелостью и сам созвал многих епископов и, подобно Епифанию, произнес клевету на книги Оригена, умершего более чем за двести лет до этого времени, произнес, поставляя себе прямой целью не книги, а месть приверженцам Диоскора. Между тем Иоанн, нимало не заботясь о том, чем угрожали ему Епифаний и Феофил, с усердием занимался назиданием Церквей и приобретал через то славу, а устрояемое себе коварство вменял ни во что. Но враги Иоанна, когда вообще сделалось известно, что Феофил старается лишить Иоанна епископства, начали строить ему козни: многие и из клира, и из вельмож, имевших великую силу при дворе, полагая, что наступило удобное время отомстить ему, старались созвать в Константинополе многочисленный Собор епископов и приглашали сюда одних письменно, других устно. {252}
      ГЛАВА 11
      О Севериане и Антиохе сирийском, как они отступили от Иоанна и по какой причине
      Ненависть к Иоанну еще более увеличилась по следующему случаю. В одно время с ним были в славе два епископа, родом сирийцы, Севериан и Антиох. Севериан управлял Церковью в сирийском городе Гавалы, а Антиох - в финикийской Птолемаиде. Оба они славились красноречием, но Севериан, казавшийся весьма ученым, произносил греческие слова не совсем чисто; в греческом его выговоре слышно было что-то сирийское. Из Птолемаиды Антиох однажды приезжал в Константинополь и здесь, в продолжение некоторого времени усердно проповедуя по церквам, собрал множество денег и возвратился к своей пастве. Впоследствии узнав, что Антиох сделал в Константинополе великий сбор, и Севериан захотел подражать его примеру. Долго трудившись и сочинив много поучений, он прибыл в Константинополь и, принятый Иоанном ласково, несколько времени угождал и льстил ему, да и сам был любим и уважаем, а между тем своим учением начал приобретать себе славу и сделался известен многим вельможам и самому государю. Случилось, что в то время скончался епископ Эфесский. Поэтому Иоанн необходимо должен был отправиться в Эфес для рукоположения нового епископа. Находясь там, он увидел, что возвести в епископское достоинство старался кто кого и что, желая доказать справедливость своего выбора, все жарко спорили между собою. Увидев же, что обе партии находятся в раздоре и не хотят ни в чем принимать его увещаний, он вознамерился решить спор их без дальних хлопот и в епископа рукоположил диакона своего Гераклида, родом киприота 23. После сего, обе стороны прекратили свои споры и успокоились. Но Иоанну необходимо было провести в Эфесе еще несколько времени. Между тем как он там жил, Севериан в Константинополе приобретал более и более любви от своих слушателей, и это не скрылось от Иоанна, ибо ему немедленно доносили обо всем, что происходило. Так как Серапион, о котором упомянуто было выше, по предположению извещал своего епископа, что Севериан возмущает Церковь, то Иоанн воспламенился ревностью и, отняв на пути у новациан и четырнадцатидневников много церквей, прибыл в Константинополь. По возвращении своем, он снова возымел должное попечение о церквах, но гордости и высокомерия Серапиона терпеть никто не мог, потому что, приобретши пол-{253}ную доверенность епископа Иоанна, Серапион превозносился перед всеми более надлежащего и этим возбуждал сильнейшую ненависть против самого епископа. Однажды Севериан проходил мимо Серапиона, но последний не отдал ему должной чести, как епископу, и остался на своем месте, показав тем, что для него ничего ни значит присутствие Севериана. Севериан не перенес такого пренебрежения, но тут же громогласно сказал всем: "Если Серапион умрет христианином, то Христос не вочеловечился". Воспользовавшись этим случаем, Серапион привел Севериана в явную вражду с Иоанном. Скрыв от Иоанна условие ("если Серапион умрет христианином"), он донес ему только последние слова: "Христос не вочеловечился", и чтобы доказать, что это действительно было сказано, представил множество свидетелей. После сего Иоанн, нимало не медля, выслал Севериана из города. Узнав об этом, императрица Евдоксия начала порицать Иоанна и приказала, как можно скорее, возвратить Севериана из Халкидона вифинского. Севериан тотчас возвратился. Но Иоанн, несмотря ни на какие увещания, избегал дружбы с ним. Наконец, царица Евдоксия в церкви Апостолов повергла к ногам Иоанна сына своего Феодосия, благополучно ныне царствующего, а тогда бывшего еще в младенчестве, и, долго клявшись им, с трудом убедила епископа восстановить дружбу с Северианом. В результате, по наружности они примирились, но в душе оставались друг к другу в неприязненном отношении. Вот что подало Иоанну повод к неудовольствию на Севериана.
      ГЛАВА 12
      О том, как Епифаний, прибыв в Константинополь и желая угодить Феофилу, делал собрания и совершал рукоположения против воли Иоанна
      Немного спустя, в Константинополь опять, по совету Феофила, приезжал кипрский епископ Епифаний и привез с собою запретительное определение против Оригеновых книг, которым не отлучил самого Оригена, а только отверг его сочинения. Пристав близ церкви святого Иоанна, отстоявшей на семь миль от города, и вышедши из корабля, он сделал собрание и, рукоположив диакона, немедленно прибыл в город. Из угождения Феофилу, не согласившись на приглашение Иоанна, он остановился для жительства в частном доме и, созвав приезжих епископов, прочитал им запретительное определение против сочинений Оригена и прибавил: "Я ничего не могу {254} сказать против них, но мне и Феофилу показалось нужным подвергнуть их запрещению". Некоторые, из уважения к Епифанию, подписали это определение, но большая часть отказалась. Из числа последних был и епископ Скифии, Феотим, давший Епифанию следующий ответ: "Епифаний! Я не согласен оскорблять и древнего мужа, если он скончался в благочестии; не смею приступить к поносному делу и изгнать то, чего не отвергали наши предки, особенно когда мне известно, что в книгах Оригена нет никакого худого учения". Тут он принес одну Оригенову книгу, прочитал ее и показал, что в ней содержится изложение учения Церкви, а потом прибавил: "Порицатели этих книг, сами не замечая, порицают и то, о чем в них говорится". Вот что отвечал Епифанию знаменитый своим благочестием и святостью жизни Феотим.
      ГЛАВА 13
      О том, что говорит этот писатель в защиту Оригена
      Так как любители порицания многих расположили разуметь Оригена, будто человека поносного, то здесь прилично, думаю, сказать о них несколько слов. Люди слабые и неспособные высказаться собственными делами хотят обратить на себя внимание порицанием тех, которые лучше их. Такую слабость имел, во-первых, епископ ликийского города Олимпа Мефодий, потом недолго управляющий антиохийской церковью Евстафий, после него Апполинарий и, наконец, Феофил. Эта-то четверка хулителей, идучи не одним и тем же путем, поносила Оригена. Все они представляли разные причины к его обвинению и тем ясно показали, что чего не осуждали, в том были совершенно уверены. Так как всякий из них опровергал что-либо отдельное, то очевидно, что чего не осуждал один, то принимал за несомненную истину другой и самым молчанием одобрял учение, отвергаемое прочими. А Мефодий, многократно нападавший на Оригена, впоследствии даже запел противную тому песню и в своем разговоре под названием "Ксенон" начал удивляться сему мужу. Полагаю, что их обвинение более служит к похвале Оригена, ибо, если изыскав все, по их мнению, достойное порицания, они вовсе не упрекали его в неправомыслии касательно святой троицы, то этим ясно выставили себя свидетелями правой его веры. Непорицание с их стороны есть свидетельство в его пользу. Да и ревностный защитник веры в единосущие, Афанасий, в своих рассуждениях против ариан громогласно призывает этого {255} мужа в свидетели своего исповедания и, соединяя его слова с собственными, говорит: "Наше мнение о Сыне Божием подтверждает сам дивный и трудолюбивейший Ориген, когда называет Его совечным Отцу". Итак, порицающие Оригена сами не замечают, что вместе с тем злословят и хвалителя его Афанасия. Но довольно об Оригене, перейдем теперь к дальнейшему повествованию.
      ГЛАВА 14
      О том, что Иоанн приглашал к себе Епифания, который однако не послушался и продолжал делать особые собрания в церкви Апостолов, и что первый с упреком показывал последнему незаконность его поступков во многих случаях, чем устрашенный, он возвратился в отечество
      Иоанн не только не оскорбился, что, вопреки постановлению, Епифаний в его Церкви совершил рукоположение, но еще просил его жить вместе с собой в епископском доме. Однако Епифаний в ответ на это сказал, что не станет ни жить, ни молиться вместе с ним, пока он не изгонит из города приверженцев Диоскора и не даст собственноручного согласия на осуждение Оригеновых сочинений. А так как Иоанн медлил исполнить это требование, утверждая, что безрассудно было бы решиться тут на что-либо прежде определения вселенского Собора, то враги его советовали Епифанию употребить другое средство. Они готовились сделать Собор в церкви апостолов и убеждали кипрского епископа выйти вперед и перед всем народом 24 осудить книги Оригена, отлучить от Церкви приверженцев Диоскора и обвинить Иоанна в том, что он держит их сторону. Это пересказано было Иоанну, и на следующий день, когда Епифаний вошел уже в церковь, Серапион от имени Иоанна объявил ему следующее: "Епифаний! Ты делаешь много противного постановлениям: во-первых, в Церквах, мне подчиненных, совершаешь рукоположение, во-вторых, без моего позволения, пользуясь только собственной властью, отправляешь в них богослужение. Некогда я приглашал тебя, - и ты отказывался, а теперь входишь самовольно. Берегись, чтобы в народе не произошло возмущения и чтобы тогда самому тебе не подвергнуться опасности". Выслушав это, Епифаний в страхе удалился из церкви и, осыпав Иоанна жестокими укоризнами, отплыл на Кипр. Некоторые говорят, будто перед самым отплытием он так сказала Иоанну: "Надеюсь, что ты не умрешь епископом", на что Иоанн отвечал: "Надеюсь, что ты не достигнешь отечества". Не могу утверждать, правду ли говорили те, от которых я слышал это, но предсказания сбылись над обоими, потому что и Епифаний, не доехав до Кипра, умер во {256} время пути на корабле, да и Иоанн, немного спустя, низведен был с епископского престола, как увидим ниже.
      ГЛАВА 15
      О том, что по отплытии Епифания Иоанн сказал слово против женщин и за то, старанием царя и царицы, на Соборе, бывшем против него в Халкидоне, изгнан из Церкви
      По отплытии Епифания Иоанн узнал от некоторых, что Епифаний вооружен был против него царицей Евдоксией 25. Быв горячего нрава и всегда готовый говорить, он ни мало не медля сказал народу слово, в котором порицал всех вообще женщин. Это слово народ тотчас понял, как намек на царицу, и молва о нем через недоброжелателей Иоанна дошла до двора. Узнав это, императрица жаловалась царю на причиненное ей оскорбление и говорила, что, оскорбляя ее, оскорбляют и его. Царь повелел Феофилу наскоро созвать против Иоанна Собор, к чему подстрекал его и Севериан, который все еще помнил обиду. Поэтому Феофил в короткое время созвал многих епископов из разных городов и прибыл с ними в Константинополь. Зов его подтверждался и указом царя. На Собор съехались большей частью те, которые по каким-либо причинам питали вражду против Иоанна. Явились и такие, которых Иоанн лишил епископства, ибо во время путешествия своего в Эфес для рукоположения Гераклида он низложил многих азийских епископов 26. Сговорившись между собой, все они собрались в Халкидоне, что в Вифинии. Халкидонским епископом тогда был некто Кирин, родом египтянин, который много наговорил епископам об Иоанне, называя его нечестивым, высокомерным, непреклонным, и епископы с удовольствием слушали слова его. В это время епископ Месопотамии Маруфа однажды, по неосторожности, наступил Кирину на ногу, и тот, сделавшись от сего очень болен, не мог вместе с другими ехать в Константинополь, но остался в Халкидоне, а прочие отправились. Из клира никто не встретил Феофила и не оказал ему обычной почести, потому что все видели в нем явного врага Иоанна, но александрийские мореходы, корабли которых с хлебом случайно стояли тогда близ Константинополя, вышли к нему навстречу и приняли его благожелательно. Феофил отказался войти в дом молитвы и остановился в одном из царских дворцов, который назывался Плацидиным. С этого времени отсюда стало выходить множество обвинений на Иоанна. Но о книгах Оригена еще и не упоминали, а рассматривали другие странные обвинения. Предуготовив все таким {257} образом, епископы собрались в одном предместии Халкидона, которое называлось Дуб 27, и тотчас послали звать Иоанна для оправдания во взносимых на него обвинениях. Вместе с ним приказано было явиться также Серапиону пресвитеру, евнуху Тигру и чтецу Павлу, потому что с Иоанном и они подвергались обвинениям. Но так как Иоанн, в своих судьях видя врагов, устранял их от суда и требовал Собора вселенского, (то и не шел на этот суд). Епископы же, не обратив на то внимания, звали его еще четыре раза, и когда он при всем том не хотел идти и повторял одно и то же, осудили его и низложили, поставив ему в вину только одно, что он не послушался призывавших 28. Низложение Иоанна сделалось известно вечером и произвело величайшее смятение в народе. Народ целую ночь стерег церковь, чтобы из нее не увлекли Иоанна и кричал, что возносимые на него обвинения надобно рассмотреть на Соборе более многочисленном. Но от царя вышел указ, повелевавший как можно скорее взять епископа и отправить его в ссылку. Иоанн узнал об этом и опасаясь, чтобы из-за него не произошло мятежа, на третий день после своего низложения, около полудня, сам выдал себя тайно от народа и был отправлен.