Сцена двадцать четвертая

М-ль Гольбах, г-жа Тербуш, Дидро.

М-ль Гольбах открывает дверь и мешает г-же Тербуш пройти.

М-ль Гольбах. Нет, я еду с вами.

Г-жа Тербуш. Малышка моя, у меня нет средств брать на себя такую обузу.

М-ль Гольбах. У меня есть деньги… (Поправляясь.) У отца есть деньги, я их возьму.

Г-жа Тербуш. Деньги меня интересуют лишь в том случае, когда я беру их сама. Ты не поняла, моя девочка, что меня занимает не добыча, а само воровство.

М-ль Гольбах. Я поеду с вами. Мы будем так счастливы…

Г-жа Тербуш. Я могу быть счастлива только за счет других. Пропусти меня.

М-ль Гольбах (отстраняясь). Так я вам не нужна?

Г-жа Тербуш. Абсолютно. Прощай.

Оглушенная, м-ль Гольбах падает в кресло.

Г-жа Тербуш. Побереги слезы. Если хочешь поскорее оправиться… (Указывает на Дидро.) Заставь их страдать. Только это и утешает.

Г-жа Тербуш выходит. Дидро нагоняет ее в последний момент.

Дидро. Еще одна просьба: ответьте на вопрос, который мы сегодня обсуждали.

Г-жа Тербуш. Зачем вам это?

Дидро. У меня есть ощущение, что на сей раз вы мне скажете правду.

Г-жа Тербуш. Конечно. Ведь мне больше незачем вам нравиться.

Дидро (смущенно). Относительно мужчин и женщин… (Решаясь.) Во время любви… кто испытывает большее наслаждение?

Г-жа Тербуш (не задумываясь). Когда вы чешете себе мизинцем ухо, кто испытывает большее удовольствие? Мизинец или ухо?

Дидро (без колебаний). Разумеется, ухо.

Г-жа Тербуш. Вот вам и ответ. Прощайте.

Она уходит в сумерки парка. Поколебавшись несколько мгновений, м-ль Гольбах бежит за нею.

М-ль Гольбах. Анна!… Анна!…

Сцена двадцать пятая

Баронне, Дидро.

Баронне прерывает задумчивость Дидро.

Баронне. Ну вот, сударь, я сложил картины в библиотеке барона. Теперь мне надо отвезти вашу статью в набор.

Дидро. Дело в том…

Дидро глядит на исписанную страницу. Баронне хватает ее читает и удивляется.

Баронне. Вы тут все перечеркали! Дидро. Угу.

Баронне. Но, в конце концов, есть же у вас какая-то философия?

Дидро. Если бы она у меня была только одна… Баронне. Что же мы будем делать?

Дидро садится и размышляет.

Дидро. Скажи-ка, что мы поместили для статьи «Этика» в плане следующих томов?

Баронне. «Этика»? (Отыскивает.) Мы поместили: «Смотри „Мораль"».

Дидро. Отлично! Вот что ты поместишь в разделе «Мораль». Бери перо, я продиктую.

Баронне поспешно садится и берется за перо.

Баронне. Итак?…

Дидро. Ты готов?

Баронне (восторженно). Да, да, да!

Дидро. Так вот, пиши: «Мораль» — смотри «Этика».

Баронне (откладывая перо). Но ведь…

Дидро. Без рассуждений!

Баронне. Но ведь это же жульничество!

Дидро. Что, мораль? Безусловно. И отсутствие морали — тоже.

Баронне. Но наши читатели будут метаться между пятым и восьмым томами — и ничего не найдут!

Дидро (с легкостью). Тем лучше, это заставит их пошевелить мозгами.

Пауза. Дидро все-таки смущен. Баронне честно признается:

Баронне. Сударь, я разочарован.

Дидро (искренне). Я тоже, мой юный Баронне.

Баронне. Неужели так устроена жизнь?

Дидро (мягко). Не жизнь, нет. Философия.

Баронне. Я думал, философ — это тот, кто высказывает свои идеи.

Дидро. Совершенно верно. Но при этом у философа столько разных идей…

Баронне. Но философ должен остановиться на одной из них и верить в нее.

Дидро. Нет, так делает не философ, а дурак. (Пауза.) Дурак говорит не то, что он думает, а то, что хочет думать. Он вещает.

Баронне вздыхает. Дидро глядит на него с нежностью.

Дидро (с грустью). Ты такой же, как все молодые люди: ты ждешь большой любви и истинной философии. В единственном числе. И только в единственном. Вот она, беда молодости: единственное число. Вы убеждены, что на свете есть только одна женщина и только одна мораль. Ах, сколько же зла может причинить всем нам страсть к простым идеям! Однажды, мой маленький Баронне, ты заставишь себя любить лишь одну девушку, жить лишь для нее, жить лишь ею одною, даже тогда, когда она будет уже не она, а ты будешь уже не ты. Вы погрязнете в первом и самом ужасном недоразумении: недоразумении большой любви! К тому же, поскольку у тебя слишком живой ум, ты хочешь уже завести роман и с философией, единственной, которая даст тебе ответы на все вопросы: второе недоразумение. (Треплет Баронне по плечу.) Но на свете нет ни единственной женщины, ни единственной философии. И если ты устроен нормально, тебе придется порхать. Как разрешить неразрешимое? Превратить свои гипотезы в уверенность, — экое самомнение! Отбросить все идеи ради одной! Именно отсюда и происходит любой фанатизм! Будь легче, Баронне. Позволь своему разуму пораспутничать как ему хочется. Засыпай с одной, просыпайся с другой — я имею в виду идеи, — покидай одну ради другой, ухаживай за всеми, не привязываясь ни к одной. Мысли — это женщины, Баронне, ими дышат, за ними бегают, от них хмелеют, а затем желание вдруг делает зигзаг, и мы отправляемся искать в другую сторону. Философия — это случайная связь, ее ни в коем случае нельзя принимать за большую любовь. Что такое философская академия? Это большой бордель, где шлюхи подобраны и одобрены своднями, профессорами, престарелыми господами в очках и без зубов. Побольше легкости, дружок Баронне, мысль должна быть не тяжелее пера. Разве мужчина когда-нибудь обладает женщиной? Разве человек когда-нибудь владеет истиной? Иллюзии, заблуждения… Понимают ли когда-нибудь друг друга мужчины и женщины? Совпадают ли их желания? Совпадает ли то, что жаждет получить один, с тем, что хочет ему дать другой? Солнце и луна движутся по одному небосводу, они, бывает, сближаются, но никогда не соприкасаются, никогда не сливаются друг с другом. Никогда не доверяй никому, даже самому себе. (Выпроваживает Баронне за дверь.)

Покуда длилась эта сцена, наступила ночь.

Сцена двадцать шестая

М-ль Гольбах, Дидро.

М-ль Гольбах входит медленно, при последних словах Дидро. Грустная, слегка растрепанная, она садится в уголке, в позе одинокого ребенка, как это бывало, вероятно, прежде, когда она играла в этой комнате. Дидро подходит к ней с любезным видом.

Дидро. Вам грустно?

М-ль Гольбах. Я здесь совсем одна, никому до меня нет дела. Отец предается размышлениям, мама — любви, все, кто мог быть мне любовником, уже разобраны, я скучаю. Хорошо, хоть госпожа Тербуш заинтересовалась мною.

Дидро (подходя к ней). Я хочу, чтобы вы вычеркнули этот эпизод из вашей памяти.

М-ль Гольбах. Нет, не приближайтесь. Я никогда не смогу выносить человека, который владеет моей тайной. Это оскорбительно. Это унизительно. Я больше не смогу смотреть вам в глаза.

Он смотрит на нее с нежностью, затем садится напротив.

Дидро. А если я тоже открою вам свою тайну? Тогда мы будем на равных.

М-ль Гольбах. Да. (Пауза.) А почему вы хотите открыть мне свою тайну? Дидро. Из любезности. М-ль Гольбах. Ну да!… Дидро (прикидываясь рассерженным). И вообще, мне это надоело… Думайте что хотите.

М-ль Гольбах, сообразив, что зашла слишком далеко, приближается к нему.

М-ль Гольбах (ласково). Что же это за тайна?

Дидро. Слушайте. Вот уже много лет, как я скрываю от вашего отца одну вещь, потому что иначе он тотчас же выгнал бы меня из своего дома: я… я — еврей!

М-ль Гольбах (с расширившимися от любопытства глазами). Вы — еврей?

Дидро (глядя в сторону). Я еврей.

М-ль Гольбах. Еврей! Так, значит, вы обрезанный?

Дидро. Еще как.

М-ль Гольбах (с некоторым колебанием). Но ведь Дидро совсем не еврейская фамилия.

Дидро. Я еврей по матери, а не по отцу. Это качество передается по женской линии.

М-ль Гольбах. Ах!…

Смотрят друг на друга. М-ль Гольбах решается нарушить молчание.

М-ль Гольбах. Я должна вам признаться: у меня тоже есть тайна.

Дидро. Вот как?

М-ль Гольбах (колеблется). Мне сказали… один человек, который хорошо в этом разбирается… в общем, мне нагадали по линиям руки, что…

Дидро (очень лицемерно). Полно, неужели вы верите в такие вещи?

М-ль Гольбах. Конечно. А вы разве нет?

Дидро (осторожно). Отчего же, верю… Так что же вам предсказали по этой очаровательной ладошке?

М-ль Гольбах (очертя голову). Что меня лишит невинности еврей!

Дидро. Не может быть!

Она приближается к нему и говорит очень настойчиво.

М-ль Гольбах. Честно. (Похоже, она ожидает реакции. Дидро смотрит на нее с вожделением, но ничего в ответ не делает.) Так что же?

Дидро. Вы думаете, это должен быть я?

М-ль Гольбах. Кроме вас, у меня нет ни одного еврея под рукой.

Дидро. Лучшего предложения просто не получить. (Раскрывая ей объятия.) Идите ко мне.

Она прижимается к нему. Он начинает ее ласкать, но чувствуется, что он колеблется. Она с интересом позволяет ему действовать.

М-ль Гольбах. Вы находите меня привлекательной?

Дидро. Нахожу.

М-ль Гольбах. А госпожу Тербуш?

Дидро. Это совсем другое.

М-ль Гольбах. Вы спали с нею?

Дидро. Нет. (Внезапно.) И жалею об этом.

М-ль Гольбах. Почему?

Дидро. Я люблю ум. (Продолжает ласкать ее, но ясно, что его последние слова вызывают у нее еще большие колебания. Вдруг он мягко, ласково, но очень решительно отстраняет ее.) Нет.

М-ль Гольбах. Что такое?

Дидро. Завтра я буду плакать.

М-ль Гольбах. Почему?

Дидро. Я всегда плачу, когда бываю не в ладу с самим собой.

М-ль Гольбах. Да что же происходит?

Дидро отходит к мольберту и снимает с него покрывало. Затем он берет холст и показывает девушке.

Дидро. Смотрите. Это я — сегодня после обеда. Да, да… Смотрите внимательно.

М-ль Гольбах, не очень понимая, разглядывает полотно. Внезапно вскрикивает.

М-ль Гольбах. Вы вовсе не еврей!

Дидро скорбно разводит руками. М-ль Гольбах в ярости бросается на него, пытаясь ударить.

Сцена двадцать седьмая

Г-жа Тербуш, м-ль Гольбах, Дидро.

Г-жа Тербуш, в дорожном плаще, появляется в дверях. Она с улыбкой останавливает м-ль Гольбах.

Г-жа Тербуш. Не сердись на него, он всего лишь мужчина и делает, что может.

Дидро (с широкой радостной улыбкой). Ах… наконец!

М-ль Гольбах. Вы вернулись!

Г-жа Тербуш. Мне не дает покоя одна мысль. (Она улыбается Дидро, затем склоняется к м-ль Гольбах.) Девочка моя, я совершенно уверена, что он пытался тебя обмануть. Он наверняка утверждал, что он турок, верно?

М-ль Гольбах. Еврей.

Г-жа Тербуш. Ах вот как!

М-ль Гольбах. Откуда вы знаете?

Г-жа Тербуш. У него сегодня был тяжелый день. Сердечко мое, я думаю, тебе лучше вернуться в замок, отец уже возвратился из Шеневьера и повсюду ищет тебя. Ступай.

М-ль Гольбах (глядя на Дидро с презрением). Да уж, мне тут больше нечего делать! (Г-же Тербуш.) Значит, вы еще побудете у нас немножко?

Г-жа Тербуш (бросая искоса взгляд на Дидро). Немножко.

М-ль Гольбах. Вот и чудесно.

Г-жа Тербуш (мягко подталкивая ее к двери). Завтра я займусь твоей ладонью серьезно и все тебе расскажу. Когда мы с тобой смотрели линии в прошлый раз, было довольно темно, и я, должно быть, ошиблась. Ступай.

Юная Гольбах с легкостью исчезает.

Сцена двадцать восьмая

Г-жа Тербуш, Дидро.

Дидро. Я ждал вас. И очень рад вас видеть снова.

Г-жа Тербуш. Я знала, что это вас порадует.

Дидро. Я как раз намеревался утолить с этой малышкой зверское желание, которое испытывал…

Г-жа Тербуш…Ко мне?

Дидро. Я всегда мечтал провести ночь с Нероном.

Улыбаются друг другу. Но ни один пока не решается приблизиться к другому.

Г-жа Тербуш. Знаете, час назад вы заставили меня испытать новое ощущение. Вы видели меня такой, какова я есть, со всеми моими недостатками, со всеми моими гнусностями, — и при этом я чувствовала себя красивой. Как вам это, удается?

Дидро. Восхищение красивым преступлением. В качестве мошенницы я нахожу вас неотразимой.

Г-жа Тербуш. При вас я чувствую себя совершенно голой; кажется, я могла бы отложить оружие и прекратить войну полов. Для меня больше не обременительно быть женщиной.

Дидро. Идите сюда. Перемирие.

Она подходит, он по-воровски целует ее, она позволяет, а затем ускользает, слегка смущенная.

Дидро. О! Она краснеет!

Г-жа Тербуш. Я знаю… в моем возрасте вести себя как в восемнадцать лет — это смешно. Дидро. Это очаровательно.

На сей раз она целует его украдкой. Затем, снимает плащ и попросту садится напротив Дидро.

Г-жа Тербуш. А теперь поговорим как друзья…

Дидро (поправляя). Как подруги…

Г-жа Тербуш…Что вы пишите в своей статье о морали?

Дидро. Она не будет напечатана. По поводу морали мне придется ограничиться мелкими поделками: стараться причинять как можно меньше зла другим и самому себе, на глазок, на ощупь, импровизируя. Моральной философии мне не сотворить; я удовольствуюсь здравым смыслом и доброй волей, как все нормальные люди. Я даже задаюсь вопросом, не состоит ли подчас мудрость в том, чтобы бросить писать.

Г-жа Тербуш. Вас прямо хочется съесть.

Она приближается к нему. Он делает вид, что не понимает, чтобы распалить ее желание.

Дидро. Так что же это за мысль, которая заставила вас вернуться?

Г-жа Тербуш. Это мысль об… очередном томе.

Дидро. О чем, простите?…

Г-жа Тербуш. Я вернулась ради очередного тома «Энциклопедии», для которого вам придется написать статью «Сладострастие».

Дидро (тает). О!… Она вернулась из-за «Энциклопедии»!… (Прижимает ее к себе; она отвечает на объятие.)

Г-жа Тербуш. Только не стройте себе иллюзий насчет моей искушенности, я знаю не больше, чем любая женщина…

Дидро. Вы правы. Но статьи такого рода должны создаваться вдвоем.

Они ложатся на софу. Свет становится все слабее.

Дидро. Давайте-ка я набросаю план действий. Прежде всего мы посвятим любви весь вечер.

Г-жа Тербуш. А потом? Дидро. Потом посвятим любви весь ужин. Г-жа Тербуш. А потом? Дидро. Будем заниматься любовью всю ночь. Г-жа Тербуш. А потом? Дидро. А утром мы предадимся еще более сладостному занятию…

Г-жа Тербуш. Какому же, интересно? Дидро. Мы будем беседовать!