Но Растопчина небрежно сбросила ему на руки ватник и потертую шапку-ушанку, надвинутую на черный платок, который она легким движением перебросила на плечи.
      Наряд, что Аренский на ней увидел, заставил лейтенанта изумиться. Это был костюм, скроенный из мешковины: длинная юбка и длинная, закрывающая бедра, блузка. И что самое удивительное, костюм покрывал сложный геометрический узор, вышитый толстыми черными нитками. Обычными, техническими. Все было бросовое, тряпье, но на Растопчиной смотрелось как наряд опальной королевы. Этакой русской Марии Стюарт.
      Вышивать орнаментом мешковину! Сложный узор, изображенный на тряпье, смотрелся как вызов. Но вот же никто не осмелился у неё отобрать это и запретить - какие такие узоры для врагов народа?!
      Аполлон продолжал играть роль галантного мужчины, он даже табуретку заключенной придвинул.
      - Мария Андреевна, - спросил он, - вам приходилось в домашних спектаклях играть?
      - Приходилось, гражданин капитан, - слегка кивнула она.
      Арнольд отметил, что вопросов она не задает, хотя Аполлон намеренно сделал паузу. Тянул, чтобы она не выдержала, спросила. Не дождался.
      - Чайку не выпьете? - спросил он. - Настоящий, китайский.
      - Китайский, говорите, - усмехнулась она. - Видимо, для меня особый спектакль подготовили. Выпью, отчего не выпить. Когда ещё к столу позовут. Думаю, вы знаете, на что идете? Все разговоры о доносительстве, сотрудничестве бесполезны. Зря только китайскую заварку истратите.
      - Наслышаны, - в тон ей сказал Аполлон. - Издалека заходить не буду, однако, может, повременим с делом? Бросите все да уйдете. Только губы обжечь успеете. Обидно будет.
      - Вот, значит, как, - она отпила глоток и задержала дыхание. - Хорошо. В обыденной жизни мы отчего-то не ценим подобные мелочи, как и воздух, каким дышим. Все кажется само собой разумеющимся... Однако мне любопытно, что вы приготовили на этот раз?
      - Мы хотим открыть ресторан.
      - В зоне? - она удивленно приподняла брови.
      - Зачем в зоне, в поселке.
      - И от меня вам требуется одобрение?
      - Нет, - невозмутимо ответил Аполлон. - Самое активное участие.
      - Это не вы - тот отчаянный капитан, который выстроил дом на берегу моря и поселил в нем свою любовницу?
      - Видимо, я.
      - Рисковый, - с неопределенным выражением сказала Растопчина и отпила ещё один глоток. - Пошел, значит, ва-банк. Как говорил мой муж, либо чужую шкуру добыть, либо свою отдать... По мне так-то лучше, чем гнить заживо... И в чем заключается активное участие? В мытье посуды? Так для этого меня чаем можно и не поить. Отправил с конвоем, и вся недолга.
      - От вас, Мария Андреевна, нам нужно дело посерьезнее. Что вы скажете о работе метр...дотеля? - последнее слово для Аполлона оказалось сложным, и он произнес его в два приема.
      - Вы хотите, чтобы я чекистам прислуживала?
      Арнольд про себя усмехнулся: образованность давалась Аполлону с трудом. А к тому же, как теперь выясняется, орешек и ему на зубы не давался.
      Растопчина резко встала, опрокинув табуретку.
      - Позовите вертухая. Пусть сопроводит.
      Ни один мускул не дрогнул на лице капитана.
      - Мария Андреевна, по-моему, вы торопитесь. Неужели вам безразлично собственное будущее?
      - Мое будущее - двадцать пять лет советской каторги. Из них осталось двадцать. Но и ими я не собираюсь торговать. Мое будущее! Чем вы можете меня взять? Убить? Но жизнью я давно не дорожу. Что-то отобрать? Так и отобрать нечего. Вернее, последнее, что у меня осталось - моя гордость, но она, к вашему сожалению, так при мне и останется.
      - А как быть с вашей внучкой? Неужели вам безразлична её жизнь?
      - С какой внучкой?
      - Дочерью вашего сына. Дарьей Растопчиной, шести лет от роду.
      Княгиня, которая уже было протянула руку к висящему на вешалке ватнику, замерла и, не поворачиваясь, сказала глухо:
      - Стыдитесь!.. Впрочем, к какому стыду я призываю? Это чувство вам незнакомо. Дашенька умерла. Мне сказали это ещё на следствии...
      - Мария Андреевна, - голос Аполлона был чуть ли не просительным. - Вы слышали когда-нибудь, чтобы я прибегал к таким грубым трюкам? Что говорят обо мне в вашей среде?
      Растопчина повернулась и, не отводя взгляда от его лица, медленно проговорила:
      - Аполлон Кузьмич - сволочь редкая, но на дешевый понт никогда не берет.
      - То-то же, - Аполлон довольно усмехнулся, как если бы княгиня сказала ему лучший из комплиментов - Народ зря не скажет. А вот, можете почитать, ответ на мой запрос из детского дома имени Ушинского города Ленинграда...
      Княгиня так стремительно рванулась к столу, что Аренскому показалось, будто она хочет ударить Аполлона. Но Растопчина лишь выхватила из его рук заветный листок. Несколько строк она перечитывала, наверное, не меньше минуты. Потом подняла голову и спросила:
      - Напомните, пожалуйста, что за предложение вы мне сделали?
      - Вот видите, я всегда знал, что умные люди смогут договориться. Не стану от вас скрывать, Мария Андреевна, за будущую свободу вам придется заплатить. Унижением. Все приходящие и приезжающие из Москвы, как вы сказали, чекисты должны будут приниматься в вашем ресторане по первому классу. Вам придется сносить их капризы, кланяться им, угождать, терпеть откровенное хамство, не теряя при этом достоинства... три года. Иными словами, я предлагаю три таких года в обмен на ваши двадцать лет каторги обычного политзаключенного. Согласитесь, мне тоже придется рисковать, превращая опасного врага народа в обычного бытовика. Думаю, не стоит вам напоминать, что такое пятьдесят восьмая статья.
      - Три года? - тихо переспросила она.
      - Три года, - кивнул Аполлон, - по истечении которых вы выйдете отсюда с другими документами и другой фамилией.
      Растопчина некоторое время молчала, а потом поинтереосвалась:
      - Не пойму, вам-то зачем все эти трудности?
      - Я тоже многое ставлю на карту, и в этой игре мне нужна будет настоящая княгиня. Такая, что не дрогнет ни перед криком, ни перед стрельбой, не поддастся угрозам и подкупу и сохранит лицо в самой трудной ситуации... Если со мной что-нибудь случится, вот этот молодой лейтенант Арнольд Васильевич Аренский - выполнит все, что я вам пообещаю.
      - Но что такого может случится с вами?
      - Ах, Мария Андреевна, те, кто, как вы сказали, идет за шкурой, могут встретить желающих содрать шкуру и с них.
      Когда Растопчину увели, Арнольд спросил:
      - А почему ты назначил именно такой срок - три года?
      - Думаю, столько княгиня выдержит. Я ведь интересовался у нашего врача: сердце у неё ни к черту.
      - А что будет с её внучкой?
      - Вырастет! - отмахнулся Аполлон. - Государство позаботится, раз уж всех её родственников под корень извели.
      Глава тринадцатая
      В конце ноября выпал первый снег и пролежал несколько дней, словно пограничная полоса между осенью и зимой.
      Все вздохнули с облегчением, потому что нет ничего хуже промозглых ноябрьских дней, без солнца, без синего неба, когда вокруг никаких других красок, кроме серой.
      От моросящих монотонных дождей все переполняется влагой. Ее уже не принимает ни земля, ни вплотную подошедшие к берегам реки. Кажется, даже оконные стекла устают струить по своим гладким поверхностям эти капли, струи, водопады.
      Катя, а следом за нею Головин, Наташа, и все их дети, стали называть эту пору коротко: моква.
      Казалось бы, снег - вестник наступающих холодов, чего ему радоваться, но день от него сразу посветлел, улицы стали выглядеть шире и просторней, а небо, прежде низкое, хмурое, нависшее над землей, опять поднялось вверх.
      В загс шли вчетвером: Головины, Наташа и Борис. Катерина настояла, чтобы Федор ради такого случая отпросился с работы.
      После случившегося срыва отношения между ними восстановились. Но только внешне. На самом деле - и это понимали оба - невидимая глазу трещина, расколовшая семейный пласт, с каждым днем расходилась все больше.
      Оба пытались что-то делать; но Федор продолжал чувствовать себя обиженным - ему казалось, что Катерина не понимает, как ему тяжело, как он трудится почти без выходных, а она что-то ещё требует от него. Скорей всего, потому, что она никогда не любила его по-настоящему. Просто вышла замуж, чтобы не оставаться одной с ребенком, побоялась женского одиночества, в то время как он со всей душой к ней, любил, и Пашку воспитывал, как собственного сына...
      Катерина ничего такого не думала. Она лишь поняла, что в свое время не дала себе труда получше приглядеться к Федору, купилась на его внешнее обаяние. И тут кое в чем Федор был прав: побоялась, что осталась одна.
      Головин идти на свадьбу не хотел ещё и потому, что в глубине души Наташу он недолюбливал. Ее подлинно аристократические манеры он считал жеманством. И, в отличие от Бориса, верил в то, что она мещанка, вышла из приюта, потому глупо строить из себя принцессу на горошине.
      Несмотря на любовь к Катерине, он всегда помнил, что она - крестьянка, и когда ему казалось, что жена к нему несправедлива, объяснял для себя: что с неё взять, с деревни!
      Однако, с работы его отпустили неожиданно легко, и этого от Катерины он не смог скрыть. Похвастался, что Фельцман - Федор понимал, что Семен Израилевич только числится его замом, на самом деле, он - его начальник, и начальник бдительный - пошел ему навстречу, потому что на работе его уважают и как ученого, и как организатора исследовательского центра...
      - Надо отдыхать, Федор Арсентьевич, надо! - мягко грассировал Фельцман, шутливо подталкивая Головина к выходу. - А уж такой повод, как свадьба, должен быть на первом месте. Создается новая ячейка общества.
      Головин ходил теперь на работу в форме подполковника внутренних войск, которая, и Федор это понимал, необычайно шла к его голубым глазам и черной с проседью шапке волос. Ему выдали личное оружие - пистолет системы "наган" и он с удовольствием стал похаживать в тир, расположенный на территории возглавляемого им исследовательского комплекса.
      Фельцман, как бы между прочим, сообщил ему, что Поплавский получил восемь лет за антисоветскую деятельность и отправлен в лагерь особого назначения, для политзаключенных.
      Татьяна Поплавская в Москве не объявлялась, потому Федор стал потихоньку писать диссертацию по материалам её исследований.
      Совесть его не мучила. Чего ж зря добру пропадать? Он даже признался своему заму, что "вынужден продолжать работу Поплавской", потому что как ученый не может допустить, чтобы серьезная тема осталась недоработанной.
      - Не только продолжать, Федор Арсентьевич, идти вперед, взяв её методики за основу. В конце концов, это не частная лавочка, и Татьяна Григорьевна использовала государственный материалы, государственное помещение, за что регулярно получала довольно высокую зарплату!
      Получив "добро", Федор больше назад не оглядывался. Стоит ли говорить о какой-то там этике, когда он работает на государство? Разве ему лично нужны эти исследования?
      Итак, они вчетвером шли в загс.
      Наташа не ответила согласием на предложение Бориса, сделанное ей месяц назад. Напрасно он объяснял, что лучше им пожениться, чтобы поехать вместе в Туркмению, как супружеской паре.
      "Хватит обстоятельствам тащить меня за собой! Десять лет я плыла по течению, не желая что-то в своей жизни менять, а теперь в одночасье меня вынуждают принять решение, которое больше других нуждается именно в неспешном подходе. Фестина ленте<$F Торопись медленно ("лат.").>, как говорили древние греки".
      Борис попробовал гнуть ту же линию.
      - Нам надо торопиться!
      На что Наташа хладнокровно отвечала:
      - Я так не думаю. Но если торопишься ты, я не хочу быть камнем преткновения на твоем пути.
      Ему оставалось лишь беспомощно разводить руками. Если честно, Борису вовсе не требовалась такая спешка. Скорее наоборот, в этом случае он мог спокойно доделать в наркомфине начатую работу и как следует подготовить свой переход. По-крайней мере, договориться, чтобы ему с будущей женой уговорит же он Наташу в конце концов! - зарезервировали жилье...
      Взять Наташу с наскока у него не получилось. А жаль, Борис видел, что в какой-то момент она заколебалась. Еще немного, и она бы сказала "да". Но...
      Все дело в том, что он боялся Наташу потерять. Он ещё не встречал женщину, которая с первого взгляда настолько бы пленила его. Борис не считал её редкой красавицей, но думал, что если есть на свете его половинка, то это именно она, Наташа Романова. И фамилия - Бессонова подходит ей куда больше...
      Борис убедил себя в том, что по закону подлости может появиться ещё какой-нибудь претендент на руку Наташи, потому на всякий случай весь этот месяц он дежурил возле её дома.
      Отъезд в Туркмению был отложен, а Борис теперь использовал каждую возможность, чтобы ненадолго зайти к Наташе в гости, или пригласить на ужин в ресторан, или просто погулять, хотя царившая на улице моква к пешим прогулкам никак не располагала.
      Как бы то ни было, Наташу он все-таки "дожал". Можно сказать, вырвал положительный ответ, когда держал в объятиях в своей небольшой комнатке, находящейся в одном из домов Обыденного переулка.
      Но к тому времени она и сама все больше склонялась к мысли, что Борис - именно тот человек, с которым она хотела бы связать свою жизнь.
      Теперь уже Наташа уговаривала саму себя: и Олька к Борису привыкла, и обстоятельство новое открылось...
      Дело в том, что как они ни береглись, а Наташа забеременела. Она все ещё не сказала об этом своему возлюбленному, но когда в стране запрещены аборты, а любимый мужчина на коленях умоляет тебя стать его женой... Какое женское сердце не дрогнет!
      Зарегистрировали их быстро, без особых церемоний. Был обычный день обычной поздней осени, в ресторане был заказан столик на шестерых - Аврора со своим кавалером собиралась подойти попозже, с кем-то она менялась сменами.
      Катерина шумно радовалась за подругу. Как-то получилось, что Борис вел под руки обеих женщин, а Головин шел чуть позади, будто конвоировал веселую троицу.
      - Я уж было подумала, что Наташка никогда замуж не выйдет, - говорила Катерина, которая сразу нашла с Борисом общий язык; они не сговариваясь перешли на "ты" и стали добрыми приятелями. - Все оказывалось, что никто ей не нравится. Теперь понимаю: она ждала тебя. Наталья Сергеевна у нас ясновидящая, ты знаешь?
      - Знаю, - кивнул он. - Наташа талантливая, только себя целиком никак не осознает.
      - Как это? - чуть ли не в унисон спросили его подруги.
      - Так. Думает, будто непременно щи отдельно, а мухи отдельно.
      Женщины расхохотались.
      - То есть, вроде, Наташа - сама по себе, а её способности - некая съемная деталь: захотел - надел, захотел - снял. Я понимаю, быть не такой, как все, очень трудно, но если уж природа тебя такой создала... Как говорили древние, желающего судьба ведет, нежелающего тащит...
      Для Наташи этот вопрос был слишком серьезен, чтобы обсуждать его вот так, на ходу, потому она сделала вид, что не расслышала, и обернулась на идущего позади Головина.
      - А что это у нас Федя идет один, как бедный родственник?
      - Может, он великую думу думает? - пошутил Борис.
      Бессонов был счастлив - исполнилась мечта, Наташа стала его женой. Весь этот месяц он, будто в тяжелом походе, одно за другим преодолевал препятствия. Сначала Наташино недоверие, потом её неуверенность в себе, потом сомнение в необходимости заключать брак, и даже на последнем этапе, в целесообразности перемены фамилии:
      - Что же это получится, Оля - Романова, а я - Бессонова?
      - Если Оля захочет, я её удочерю!
      В то смутное время, в какое им доводится жить, даже фамилия Романова вызывает у людей настороженность. Уговорил. Со временем он надеялся и падчерицу уговорить - так легче было бы осуществить Борису его план. А он не собирался от него отказываться: из страны надо уезжать...
      Головин, по его мнению, выпендривался. Он - из того нелюбимого Борисом племени людей, которых вечно нужно уговаривать. Когда так ведет себя женщина, это воспринимается как само собой разумеющееся. А в исполнении мужчины это выглядит, пардон, просто смешно! Но женщины протянули Федору руки, и он тоже протянул свою.
      Аристократ в Головине все-таки не умер, потому он спрятал подальше свое раздражение и расплылся в улыбке - само радушие, да и только! Но вот что удивительно, никого из их троицы он не смог обмануть.
      Наташа невольно услышала его мысли: "Хочешь, не хочешь, а изображать рубаху-парня, видимо, придется. Неужели социализм - это строй, при котором тебе в друзья набивается всякий, кто захочет?"
      От возмущения она чуть было не высказала вслух: "Да кому ты нужен со своей фанаберией! Только ради Катюши и терпим тебя, двуличного!"
      Сказать, не сказала, но руку, уже ему протянутую, спрятала за спину.
      Борис, как опытный чиновник, был хорошим физиономистом. Мыслей Головина он прочитать не мог, но скрываемое раздражение уловил. И тоже опустил руку.
      Катя все поняла, потому что мужа знала, хотя и никак не могла разобраться, что с ним, по большому счету, происходит? Чего он боится? Чего от жизни хочет? Вроде, и признания от власти добился, и звание получил, и личное оружие... Сегодня не время с этим разбираться, но вот вернутся они домой... Дети сегодня к деду отпросились - завтра собираются с ним на дачу поехать. Никто их объяснению не помешает.
      Она просто взяла Федора под руку и прошла чуть вперед. Так они и шли до ресторана парами.
      Столик уже был накрыт на шестерых, но когда появилась Аврора со своим молодым человеком, Головин наклонился к уху жены:
      - А эту-то вагоновожатую зачем позвали?
      - Федя, она член семьи Романовых.
      - Домработница - член семьи? А, понятно, пролетарии всех стран, объединяйтесь!
      Катерина улыбнулась про себя, но вслух ничего не сказала. Она уже начинала тяготиться необходимостью прыгать перед мужем на задних лапках, но все-таки ему шепнула:
      - Ты не мог бы... на сегодняшний вечер... ради меня сделать вид, что у тебя хорошее настроение и тебе здесь все нравится?
      - Попробую, - нехотя согласился он.
      Но, кажется, Головина в конце концов увлекла его собственная игра. Он снизошел даже к Авроре, пригласив её на танец, когда увидел, как ловко управляется она с ножом и вилкой, чего, кстати, нельзя было сказать о её приятеле.
      Откуда было знать Головину, что Наташа, при своей страсти к учительствованию, не смогла когда-то пройти мимо того факта, что Олина нянька не знает правил этикета.
      Она не догадывалась, что "ученая" вагоновожатая от её учебы ничуть не выиграла. Народная мудрость гласит: не в свои сани не садись, но Аврора все-таки села. И теперь мужчину своей мечты она искала совсем по другим меркам, оттого и выбрать не могла, и в девках засиделась. Где ж найдешь такого в трамвайном депо?
      Аврора знать не могла, кто её хозяйка на самом деле, но за все десять лет жизни у Романовых она ни разу не попыталась перейти грань между служанкой и хозяйкой. Она нутром чуяла, что та хоть и в цирке работает, и в стране Советов всякий труд в почете, а Наталья Сергеевна сделана из другого теста.
      Как и красавец Головин. Вот какого бы мужа Аврора хотела!
      А тот, о ком она думала, после двух рюмок коньяка пришел в хорошее расположение духа. В самом деле, последнее время он начал слишком часто раздражаться. Наверное, от того, что нервозность замполита стала передаваться и ему. Семен Израилевич - битый волк, раньше ни бога, ни черта не боялся, а теперь, видно, керосином запахло...
      Откинувшись на спинку стула, Федор поймал полный откровенного обожания взгляд Авроры. Он вспомнил юные годы, когда была у него короткая связь с горничной своей матери. Потом его на учебу отправили, но Федор ласки Милочки частенько вспоминал... Потом он женился на Матильде, после неё - на Катерине, и теперь с уверенностью мог сказать: то, каковы женщины в постели, никак не зависит от их общественного положения. Интимные отношения - вот где подлинное равенство людей!
      Федор обычно не курил, но тут ему захотелось подымить, вспомнить годы молодые. Этот новый муж Натальи, похоже, не из простых, сигареты у него заграничные. Отечественным табаком брезгует? Головин не заметил, что, ничтоже сумняшеся, стал подводить под малознакомого человека статью, которая может привести его на скамью подсудимых.
      Он дал себе слово повнимательнее присмотреться к Бессонову, а пока попросил у него сигарету и со смаком затянулся.
      - Хочу рассказать вам, товарищи, случай, который произошел со мной лет десять назад в ресторане, очень похожем на этот.
      Он обвел рукой с сигаретой зал.
      - Разве что потолок был пониже, да портьеры похуже. Сидели мы с... с одним моим приятелем, и прислуживал нам официант, мягко говоря, подозрительный. Приятель мой на него внимания не обращал, а я - старый подпольщик - сразу понял: шпик! И сделал знак, мол, помалкивай, ничего этакого не говори, официант нас подслушивает. А приятель на него внимательно посмотрел и согласился: действительно, подслушивает. Да не просто кивнул, а вслух рассказал все, о чем тот думал. Как он нас красиво заложит. Подавальщик на колени перед ним упал: "Барин, не погуби!"
      "Это же он про Яна рассказывает! - вдруг поняла Наташа. - Да так спокойно, словно анекдот, словно Янек не отправлен в лагеря, а где-нибудь на морском курорте отдыхает. Головин просто вычеркнул его из своей жизни, и если когда-нибудь вспомнит, то только рассказывая забавные случаи вроде этого..."
      - Наташа, а ты могла бы так? - весело спросил её Борис.
      - Как - так? - уточнила она, в невольной задумчивости пропустив часть рассказа.
      - Так же, как приятель Федора - прочитать чьи-нибудь мысли.
      - Могу попробовать, но с разрешения хозяина! - Наташа решила включиться в игру, которую предлагал Борис.
      - Я могу отдать в ваше распоряжение себя, - вызвался кавалер Авроры. Мне, как говорится, от товарищей скрывать нечего!
      Наташа сосредоточилась, но сначала услышала почему-то мысли Федора. Мощнее оказались, что ли? "Товарищи! Этот недоумок считает, что здесь есть его товарищи!"
      - Можно говорить все, что я услышу? - поинтересовалась Наташа.
      - Все! - довольно кивнул этот, кажется, Юрий.
      - "Ну, хохмачи! Куда меня Аврора привела? Корешам расскажу - не поверят! Скажут: брешешь! Вечно я вылезу со своим дурным языком!"
      Наташа все это проговорила и спросила:
      - Правильно я прочла?
      - Правильно, - испуганно ответил тот и подумал: "Ну и влип! Теперь же она все обо мне расскажет, и как я у Васьки сотню затырил, и как у подруги Авроры, Таньки, ночевал..."
      Но Наташа не стала добивать бедного парня. Это же игра, не допрос, а у неё сегодня праздник.
      - Кто ещё хочет перед товарищами открыться? - спросила она голосом циркового шпрехшталмейстера.
      Но желающих больше не оказалось.
      - Как же это, Наташа, мы вас просмотрели? - покачал головой Федор. Нам такие таланты очень даже нужны.
      - Что вы, Федя, в таких закрытых заведениях, как ваше, талантам душно. Им свобода нужна...
      "Ишь, свободы ей захотелось! Прав, однако, Фельцман: народ наш на язык очень несдержан, любого можно под статью подвести. Надо будет ему о сегодняшнем вечере рассказать, что да как, пока не называя фамилий. Пусть он помаракует".
      Головин думал так, совсем забыв о том, что Наташа может читать мысли не только плебея-мастерового. А та, услышав их, даже растерялась: "Бедная Катя! Как же она столько лет прожила с Головиным, не догадываясь о его сущности? Он - страшный человек, потому что не только трус, но и эгоист, да ещё и с амбициями. Случись что, он же и через её труп перешагнет!"
      Но сказать об этом Катерине у неё вряд ли повернется язык.
      Глава четырнадцатая
      Минуло полтора года с того дня, как Арнольду Аренскому, по представлению его непосредственного начальника майора Ковалева, присвоили звание старшего лейтенанта.
      Полтора года, вроде, немного, но сколько воды за это время утекло!
      Процесс над начальником административной части СЛОНа и его преступной группой, задумавшей осуществить антигосударственный переворот, в средствах массовой информации не освещался - незачем было советским людям знать, что и в среде офицеров внутренниз войск встречаются предатели.
      Ковалев и сам не ожидал, что сфабрикованное им дело пройдет на "ура". Видимо, он со своим заговором подоспел вовремя, и под эту марку наверху кто-то от кого-то благополучно избавился.
      Собственно, это его не слишком волновало. Он лишь с удовольствием подумал о себе: "Везучий, сукин кот!"
      По результатам следствия в многочисленные исправительно-трудовые учреждения были разосланы приказы с грифом "секретно". Таким образом, о случившемся знал лишь узкий круг заинтересованных лиц.
      Узкий не узкий, а все теперь понимали, кто на Соловках правит: скромный майор из информационно-следственной части. И этому майору принадлежал, например, ресторан - единственный на всю округу - с романтическим названием "Северные зори"
      Разумеется, официально это был вовсе не ресторан, а так, небольшое кафе для сотрудников Соловецких лагерей. Никто не видел в том ничего странного: офицеры - тоже люди. И должны отдыхать в свободное от работы время. Пойти в кафе, посидеть с друзьями...
      Никто из чекистов не знал, что в ИСЧ имеется особая папка с надписью "Северные зори", в которую регулярно заносится все, что происходит в скромном с виду кафе-ресторане. Выпив и расслабившись, большинство офицеров забывало, что и они могут стать объектом слежки. Стукачество процветало, это каждый знал, но чтобы слежка за своими ставилась на такие прочные рельсы - это могло стать опасным даже для самих следящих.
      Между тем, папочка становилась все пухлее, а майор Ковалев чувствовал себя все уверенней: в его руках находилась такая бомба! Пусть только кто попробует на него даже косо взглянуть!
      Те же, кто ездил на Соловки с проверкой, отмечали невероятную дешевизну кафе-ресторана и вежливый предупредительный персонал. Они делали вид, что не понимают, почему для высоких гостей цены смехотворны - им ведь непременно выписывали чек, которым они потом могли отчитываться перед своей бухгалтерией. Но единогласно отмечали, что наличие такого заведения необходимо, как единственный северный "маяк", где заезжий человек может отдыхать душой. Каждому приятно, когда вокруг тебя порхают молодые девчоночки, одна другой краше, а возглавляет это заведение самая настоящая княгиня, которая кланяется тебе и готова выполнить все, что ты пожелаешь.
      Совсем недавно один из высоких гостей пожелал... ни много ни мало, как саму княгиню. Так и шепнул майору Ковалеву на ухо, что женщины у него всякие бывали, а вот княгини - ни одной!
      Надо сказать, впервые Аполлон растерялся. Такого уговора у них с Растопчиной не было. Не может же он заставить саму Марию Андреевну... Положение становилось безвыходным: как объяснить этому зажравшемуся энкавэдэшнику, что он не все может. Попробуй заикнись, и все полетит прахом.
      Аполлону не хотелось ссориться с княгиней. Прошедшие два года их сотрудничества она ни разу его не подвела, условия договора соблюдала четко... Как быть? Вести женщину в постель под дулом пистолета, если этот хмырь хочет непременно "по согласию"!
      К счастью, Растопчина поняла все и сама. Чуть заметно улыбнулась, давая понять, что ценит его заминку: начальник не хочет её заставлять. А потом кликнула старшую официантку, свою расторопную помощницу, наказала за порядком следить, пока она сопроводит гостя на отдых.
      Уходя, шепнула Аполлону:
      - В нынешнем месяце моей службе у тебя два года сравняется. Так и быть, выручу, но и ты постарайся, обещанные документы вовремя подготовь.
      И ушла, осторожно поддерживаемая под локоть восторженным поклонником.
      Спрашивать, что да как, Аполлон постеснялся, но московский гость остался доволен, и майор в который раз подивился странности человеческой природы: вот они, девчонки молодые, кровь с молоком, отъелись на дармовой пище, а ему подавай бабу не первой молодости, под пятьдесят, только потому, что она княгиня...
      Ресторан по Северу славился. Сюда наезжали погулять издалека охотники - добытчики пушнины, геологи, поселенцы, высланные из столицы. Вот их загулы с лихвой и окупали затраты на всяких там проверяющих - каждому вольному хотелось погулять в непосредственной близости от легендарных страшных Соловков.
      После таких посещений ресторана у человека оставалось ощущение, будто он распивал водку возле раскрытой пасти страшного зверя. Это щекотало нервишки. Что ж, всякий развлекается по-своему.
      Название "Северные зори" не прижилось. Говорили: съездим к княгине.
      Арнольд Аренский появлялся в ресторане дважды в сутки. Утром интересовался хозяйственными вопросами: как обстоят дела с продуктами, чего и сколько заказать, каково настроение в коллективе.
      Последний вопрос задавался не ради проформы, потому что однажды трое официанток подняли бунт против власти Растопчиной, которая откровенно их презирала. Официантки набирались из проституток, работать не очень любили и только железная рука княгини обычно удерживала их от открытого выступления.
      Но тут у недовольных нашелся вождь. А если точнее, атаманша. На воле, до высылки, именуемая пренебрежительно Клавка-губошлепка.
      Клавка позавидовала авторитету Растопчиной. Мол, почему они трое работают куда больше, можно сказать, горбатятся и ублажают всякую шушеру, не имея за это никакой благодарности, а люди все равно "ездят к княгине".
      Губошлепка была пограмотнее остальных, когда-то она училась в гимназии. Кроме того, общаясь со студентами и моряками - до ареста она жила и "работала" в Ленинграде - Клавка научилась употреблять такие слова, как эмансипация, равноправие, социальная справедливость... А тут её отдали во власть бывший эксплуататорши и аристократки!
      - Все - ей! И деньги - ей, и уважение - ей. Кому мы подчиняемся, девочки, врагу народа, которую не расстреляли только по случайности?!