Крепостная маркиза

— Итак… — Патрик выжидающе посмотрел на Соню и, уловив в ее глазах решимость, протянул руку со свечой. — Прошу, ведите меня в свою святая святых.

— В прошлый раз Эмиль брал с собой факел, — пробормотала она.

— В прошлый раз, это когда…

— Мы втроем ездили к фамильному склепу де Баррасов, — пробормотала Соня, стараясь не смотреть ему в глаза.

— И повезли столько цветов, что еще несколько дней в карете не выветривался их запах…

Она кивнула.

— То есть и молодая вдова, и ее любовник, и вы вдруг одновременно почувствовали тоску по накануне почившему мосье Антуану…

— Перестаньте, Патрик! Ну что вы душу из меня тянете?

— Оригинальное выражение — тянуть душу. Значит действовать чересчур медленно?

— Нет, пытать изощренно!

— Ого, это что-то новенькое. Так говорят в России? Впрочем, называйте как хотите, но и будьте справедливы: как я могу не тянуть из вас эту самую душу, когда какому-то Эмилю вы оказали больше доверия, чем мне, вашему преданному слуге!

— Никакого доверия я ему не оказывала! — перебила его Соня. — Мы с Агриппиной все сделали так, что он ничего не заподозрил.

— Но в подземелье-то Эмиль спускался?

— Спускался. Но только лишь для того…

— Для чего?

— Чтобы забрать тело Флоримона де Барраса.

Соня выговорила эти страшные слова и опять испугалась: ну почему она все время дает в руки Патрика дополнительные козыри против нее?! В то время как он сам… да, он сам о себе так и не сказал ничего.

Только пообещал, что когда-нибудь все расскажет.

Как сказала бы покойная маменька, умри ты сегодня, а я — завтра!

— Нет, милая княжна, совершенно напрасно вы морщите свой прекрасный лоб. Пора бы уж решить вы доверяете мне или не доверяете? В таких вопросах делать что-то наполовину в любом случае равносильно поражению.

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать? — жалобно протянула Соня.

— Хочу сказать, что пришла пора откровений.

Нужно, чтобы в это поверили и вы. Все равно отступать уже поздно.

— Поздно? — эхом повторила Соня.

— Поздно. Доверьтесь мне, Софи, и открывайте этот ваш чертов механизм! Долго мы будет топтаться перед входом в вашу сокровищницу?! -

12

Нешуточный напор Патрика заставил Соню поторопиться. И вправду, отступать ей было некуда.

Так что она кинулась нажимать заветные камни в стене коридора. Кстати, уж не по чертежам ли маркиза Антуана была сделана потайная дверь в лабораторию ее деда Еремея? Стена медленно отъехала в сторону, и Патрик шагнул в проем, чуть опередив Соню, чтобы стать на ступеньку ниже и подать ей руку. Человек благородного происхождения благороден в любой ситуации.

Он мазнул пальцем оставленную факелом на стене копоть и сказал:

— Думаю, мы с вами обойдемся двумя нашими свечами. Нам ведь не придется читать какой-нибудь алхимический манускрипт, чтобы открыть дверь в саму сокровищницу? И вряд ли нас здесь поджидает какой-нибудь монстр, от которого пришлось бы отбиваться факелом…

— Без факела Агриппина не захотела спускаться, — заметила, будто оправдываясь, Соня.

Он внимательно посмотрел, как княжна закрывает механизм — она предпочитала все же, чтобы дверь в подземелье не оставалась открытой, — и для верности проделал эту операцию сам, открыв, а потом закрыв вход.

— Какой умница был старик Антуан! — весело сказал он, продолжая медленно спускаться по лестнице и поддерживать под руку Соню. — Недаром все же господь отпустил ему столько долгих лет.

— Скорее всего, эту роль частично взял на себя мой дед, — не смогла не похвастаться Соня: уж если она сама не обладала никакими выдающимися способностями, то могла хотя бы гордиться теми, которыми были наделены ее предки. — Он изготовил в своей лаборатории эликсир, продлевающий жизнь, который Антуан де Баррас пил долгие годы.

— И секрет этого эликсира, конечно же, утерян? — отчего-то с насмешкой спросил ее Патрик.

— Вовсе нет, — тоже насмешливо фыркнула Соня, не в силах отказать себе в удовольствии лицезреть оторопелость на лице бывшего гвардейца. Но внутри ощутила некоторую холодность: так ли правильно она поняла наброски деда насчет рецепта? Стоит ей не правильно прочесть хотя бы одно составляющее, и пресловутый эликсир станет обычной водой. Если не ядом!

Кстати, Патрик был прав в своих сомнениях.

Дневник деда остался в Петербурге — сохранит ли ее брат бумаги? А то ведь и сожжет, разозлившись от неумения прочесть их… Но сейчас не до эликсира.

Позднее, когда у Сони появится время для работы с бумагами, когда она сможет вернуться в Петербург…

— В самом деле, о чем я решил говорить, спускаясь по лестнице в это темное затхлое подземелье? — пробурчал Патрик себе под нос. — Тут вовсе не то место, где стоит задавать вопросы и ждать на них ответы. Всему свое время.

Соне показалось, что спускаются они ужасно долго. Она даже мысленно содрогнулась: будто в ад.

Но тут лестница кончилась, и они вышли на то место, где коридор раздваивался, а оба хода терялись где-то в кромешной темноте.

Патрик повернулся к Соне и не без ехидства спросил:

— Ну и куда теперь нам идти, вы случайно не забыли?

Она не смогла бы забыть, наверное, даже если бы захотела.

Не так давно Соня медленно брела по этому коридору вдвоем с маркизом Антуаном, первоначальное оживление которого сменилось такой сильной слабостью, что старик высказал желание умереть прямо здесь и сейчас. Соне пришлось как следует встряхнуть его, чтобы привести в чувство, а потом взывать к его ответственности и чувству долга. Ведь в таком случае она могла бы остаться здесь навечно. У входа караулил бы ее разгневанный Флоримон, а где искать выход наружу, она, конечно же, тогда не знала.

Но все же Соня сейчас мысленно проверила себя: так, теперь спуститься по ступенькам еще ниже, повернуть направо…

— Да-а, — протянул позади нее Патрик. — Пожалуй, если бы вдруг вы надумали бросить меня здесь, я мог бы и не найти выход наружу, даже зная секрет механизма. А почему им не воспользовался Флоримон?

— А потому, что он оказался запертым в подземелье нечаянно. Каким-то образом он — возможности подробно расспросить умирающего маркиза у меня не было — отыскал люк. Выход из подземелья как раз на границе владений де Баррасов. Расковырял его или сумел подыскать ключ к механизму. Словом, ход он открыл, но не знал, как держать его открытым, и воспользовался в качестве рычага бревном… Ну, и потихоньку стал вывозить золото и прятать его в своем тайнике. Эмиль с Агриппиной это заметили — не то, что некто вывозит именно золотые слитки, а то, что какой-то человек во всем черном приезжает на закрытом фургоне и что-то возит. Они не подумали, что вывозит отсюда, а именно — возит и тут прячет… Решили, что он — контрабандист какой-нибудь местный.

— Вот оно что… — понимающе кивнул Патрик. — А я реставрировал картину происшедшего вовсе не так и по этой причине подозревал вас троих в сговоре.

— Вы подумали, что мы убили Флоримона? — ахнула Соня, — Нет, я вовсе не знал о том, что Флоримон умер, — сказал Патрик. — Скорее наоборот, я считал, что его здесь нет, потому что он собирался уезжать и даже заплатил за место на корабле. Это я узнал наверняка. Но к отходу судна он так и не явился, и я решил, что по какой-то причине он передумал.

— Тогда в чем мы могли быть замешаны?

— Например, поторопили маркиза Антуана уйти на тот свет.

От возмущения Соня даже не смогла сразу что-то сказать — вот так дворецкий у нее, подозревает свою госпожу в самых страшных грехах! И при этом торчит подле нее, будто ему горы золотые пообещали.

— Однако как вы хороши, когда сердитесь, — заметил Патрик.

— Не заговаривайте мне зубы! Когда мы — с вами, кстати, вместе — приехали в замок, маркиз уже был без сознания.

— Полно, полно, Софи, я же пошутил.

— Ну и шуточки у вас! Прямо-таки, я бы сказала, извращенные.

— Можете взять себе на заметку. Если хотите, чтобы некто сказал вам то, что в обычном настроении не сказал бы, выведите его из себя, заставьте нервничать… Считайте, что это небольшая моя месть: вы так долго держали меня в неведении, заставляя домысливать то, чего просто быть не могло.

— Так вы еще и мстительны?

— Есть грех, — согласился он. — Ведь мне долго пришлось ломать голову над тем, зачем вам понадобилось столько цветов, зачем вы все трое таскались к склепу. Подумал было, что сокровище покойного маркиза вы нашли и в склепе спрятали. Но слишком это выглядело… по-книжному, что ли… Кстати, а как вы узнали о смерти Флоримона?

— Шла тем же путем, что и вы, используя логику.

Или вы считаете, что женщинам она недоступна?

— Теперь я так не думаю… А вдруг слуга Флоримона и ваша бывшая крепостная нарочно не открывали дверь в подземелье? Неужели они не догадались, что заперли в нем сына умиравшего маркиза?

— Это ваше предположение совсем уж нелогично!

Ни Эмиль, ни тем более Агриппина не были злодеями и не стали бы убивать Флоримона даже ради золота.

— Вы слишком категоричны, Софи! Человек порой за себя самого не может ручаться, а уж за других людей…

— Но тогда не проще ли было просто убить его, а не слушать три дня, как он там внизу завывает… А если бы услышал кто-то посторонний? Он ведь кричал не только по ночам.

— Вот видите, странно было не догадаться.

— А они и догадались. То есть, я хотела сказать, решили: это привидение. Агриппина мне как-то обмолвилась, что хотела уже позвать священника, но, во-первых, она православная и боялась, что местный падре не станет и слушать ее, а во-вторых, завывания как раз к тому времени и прекратились.

— Иными словами, вы настолько поверили в их невиновность, что сами стали соучастницей преступления.

— Какого преступления? — испугалась Соня»

— Помогли скрыть от властей смерть знатного человека. А ко всему прочему — еще и сокрыли труп.

— Погодите, Патрик, опять вы торопитесь. Сейчас вы сами все поймете. Эмиль много лет служил Флоримону и был по-своему ему предан. К тому же незадолго до этого его встретил полицейский и пригрозил, что знает не только о неблаговидных делах отпрыска маркиза Антуана, но и о том, кто ему в них помогает. То есть Эмиля могли заподозрить в том, что он поссорился с Флоримоном и нарочно запер его в подземелье. Нет, оба всего лишь пошли к тому месту, куда зачастила чья-то чужая повозка, и решили пугнуть того, как они думали, контрабандиста. А когда увидели открытый люк, подпертый бревном, то Эмиль не нашел ничего лучшего, как это бревно убрать.

Думал, потом его откроет. Но не смог. Флоримон оказался заперт в подземелье. С тем самым золотом, которое когда-то выплавил его отец.

Патрик остановился, как будто вдруг вспомнил о чем-то важном, и хрипло выругался на каком-то неизвестном Соне языке. Что-то похожее на английское словечко «дерьмо».

— Патрик, неужели вы ругаетесь? — громко удивилась Соня.

Молодой человек смутился, но похмыкал про себя и сказал:

— Еще бы мне не ругаться! Если я не только был слеп, но и глуп. Надо же, Эмиль болтал что-то про привидение, а я не придал этому никакого значения.

Допустить такую ошибку! Джеймс в свое время надрал бы мне уши за невнимательность. Подумать только, мне в руки давали такие сведения, а я отмахнулся от них, как ребенок от горького лекарства! Так что получилось, что и я приложил руку к гибели Флоримона.

— Вы ошибаетесь, — сказала Соня. — Когда мы с вами приехали в замок, привидение уже третий день как угомонилось.

— И на том спасибо… Нам еще долго идти?

— Мы уже пришли.

Молодые люди ступили с последней ступеньки на ровную, присыпанную песком площадку. Пламя свечей бросало блики на выбитую в скале нишу, в которой были сложены слитки золота.

— Вот, любуйтесь, это и есть моя тайна. — Соня обвела рукой открывшуюся им картину.

— Сколько же их здесь?! — изумился Патрик.

— До того, как сюда вломился Флоримон, — ответила Соня, — их было две тысячи шестьсот пятьдесят четыре.

Патрик подошел и взял в руки один из слитков.

Взвесил его на руке, как когда-то княгиня Астахова.

— Вот, значит, как выглядит богатство.

— Скорее то, что еще предстоит превратить в богатство.

Понятно, что ее дворецкий некоторое время недоуменно смотрел на свою госпожу. Так что Соня с невольной досадой проговорила:

— Ну, подумайте, Патрик, как можно использовать эти слитки? Платить ими за продукты, за одежду и прочее?

— Ну да, как-то я сразу не сообразил. А у вас есть какие-то мысли насчет этого?

— В том-то и дело, что нет. Мне впервые досталось наследство в золотых слитках.

— А заявить о них властям вы не хотите?

— Честно говоря, боюсь. Я ведь не знаю законов Франции в отношении кладов — если золото объявить именно таковым. Но тогда, может статься, на него найдутся и другие претенденты, а я наверняка знаю, что на золото имели право лишь маркиз Антуан и мой дедушка Еремей. Оба ныне покойные.

— А вы такое право имеете?

Соня смутилась: в хорошем же свете она выглядит! Мало того, что Патрик сочтет ее скрягой, он ведь может еще решить, будто она присвоила себе то, на что могут претендовать и другие законные наследники.

— Конечно, если бы жив был Флоримон…

— Но он свое уже получил.

— Ну, да, это я и хотела сказать. К тому же мосье Антуан никому о золоте не говорил, потому что его производство наладил на деньги моего деда.

— Ах, вот оно что!

— Правда, Флоримон все равно о нем узнал.

И тайну механизма, открывающего вход в подземелье, у отца выпытал. Но не до конца. Старый маркиз был уже слишком слаб, а Флоримон слишком самоуверен…

— Дела-а, — протянул Патрик. — Как ни поверни, а закон нарушать придется…

— Вот именно. Но, честно говоря, я даже не представляю, с какого конца к этому золоту поде! упиться.

Патрик ответил не сразу, словно что-то про себя решая.

— С вашего позволения я возьму один слиток. — Он выжидательно посмотрел на Соню. — Если я найду человека, которого золото в таком виде может заинтересовать, он должен иметь перед глазами образец.

— Конечно же, берите!

Обратный путь молодые люди проделали в молчании. Соня все не могла успокоиться. Не слишком ли она рисковала? Открыла карты чужому человеку.

Поставила свою жизнь в зависимость от его порядочности. Положим, не жизнь, а всего лишь состояние.

Но… а сама-то она порядочна, если подозревает его в черных намерениях? Вот чего, спрашивается, он молчит? Думает, как от нее избавиться? Ох, опять все сначала, эти ее страхи, разные предположения…

Княжна отмахнулась от своих мыслей, как от назойливой мухи. Если ей суждено погибнуть от руки человека, которого она приготовилась считать своим другом, значит, так тому и быть. Отступать больше некуда. Все ее бросили: и венчанный муж, и бывшая крепостная, которую она считала почти родным человеком. Если ее предаст Патрик, значит, такой поворот судьбы она заслужила.

Но вот они подошли в лестнице, ведущей наверх, и он наконец заговорил:

— Ваше положение можно сравнить с положением Тантала[2]. Сидите, можно сказать, на золоте и не можете им воспользоваться, ведь так? Или у вас наконец созрел план, как можно перевести состояние в ливры?

— Никакого плана у меня как не было, так и нет, — уныло призналась Соня. — Для того чтобы золото кому-нибудь продать, надо иметь во Франции близких знакомых. Так что я хожу и целый день ломаю голову над тем, как обратить слитки в обычные золотые монеты. Разве что обратиться к герцогине Иоланде или к самой Марии-Антуанетте…

— Боюсь даже представить, что из такого плана могло бы получиться… Но шутки шутками, на самом деле задачка не из легких, — согласился Патрик, вполне самостоятельно закрывая вход в подземелье. — С этим делом ни в коем случае не стоит торопиться. Надо тщательно просчитать каждый шаг…

Вы хотите, чтобы я вам помог? А то, возможно, я опять поспешил. И сразу прихватил этот слиток, и начал соображать, кого можно привлечь к вашему делу.

— К нашему делу, Патрик, теперь уже к нашему!

Ведь вся надежда у меня только на вас! — горячо проговорила Соня.

Кстати, она тоже, пожалуй, спешит. Еще ничего конкретного ему не предложила. Загорелась! Он ведь так и не сказал, что ему от Софьи надо. Решил, что теперь она все для него сделает?

— Спасибо за доверие, — между тем просто сказал он и поцеловал ей руку, — постараюсь его не обмануть. Но вы согласны, что необходимо поговорить о таких серьезных вещах не на ходу? Давайте-ка мы с вами пройдем в гостиную, посидим и обмозгуем этот вопрос. Знаете, вчера я нашел в кладовой пару бутылочек вина, которое разлили тогда, когда вы были еще совсем маленькой девочкой.

— Вот такой? — Соня раздвинула большой и указательный пальцы.

— Нет, чуть больше.

Патрик коснулся пальцами ее пальцев, и обоих точно обожгло выскочившей из костра искрой. Соня невольно отдернула руку, а Патрик сделал вид, что ничего не заметил. Странно как, он же незадолго перед тем поцеловал ей руку, и Соня ничего не ощутила, а сейчас…

В гостиной он отодвинул для нее стул та усадил за стол.

— Раз уж мы с вами отправили с глаз долой горничную, давайте я за вами поухаживаю. Я видел, как это делал наш мажордом.

— Видели? Стало быть, вы этому не обучены, а будете лишь пробовать на мне, как у вас получится?

Соня сделала вид, что сердится, но Патрик подхватил ее игру:

— Теперь поздно отступать. Вы предложили мне работу дворецкого, и я пока ничем себя не запятнал.

Вы не можете выгнать меня с работы, которую я еще не начал делать.

— Не начали? Но вы уже три месяца занимаетесь моим хозяйством. Вы нашли учителя фехтования, купили для моего выезда лошадей, нанимаете слуг…

— Кстати, о фехтовании. Мэтр Жуо вас хвалил.

— Правда? — приятно удивилась Соня. — А на занятиях у него вечно такое недовольное лицо.

— Он, видимо, из тех учителей, которые считают, что хвалить учеников — значит их портить. ° — Однако вы же сказали, что хвалил.

— Я обещал ему вам об этом не говорить… Послушайте, Софи, раз у нас сегодня день откровений, не могу ли я задать вам один не очень приличный вопрос? Миллион извинений, но он все время вертится у меня на языке.

— Задавайте, — милостиво согласилась Соня, которая к тому времени уже успела попробовать вино, которым потчевал ее Патрик.

Он покашлял, будто собираясь с духом, и заговорил:

— Когда вы жили в Версале… когда герцогиня де Полиньяк взяла вас под свою опеку, вы, кажется, близко сошлись с Жозефом Фуше. С моей стороны не будет дерзостью поинтересоваться характером ваших отношений? Он ведь был не из молчунов. Скорее наоборот, о своих победах он трубил, как олень. И когда в Версале появились вы…

— Он сказал, что между нами были… определенные отношения?

Соня покраснела, не зная, как относиться к тому, что Патрик затронул такую щекотливую тему. Об этом она не говорила ни с кем. Разве что обмолвилась Григорию в каком-то разговоре. Так, без подробностей. К тому же это его не очень интересовало. Но Патрик!

— Не могу сказать, будто я нечто подобное от него слышал;

— Тогда почему вы вдруг заговорили об этом?

— Да так. Мы начали говорить о фехтовании, и я вспомнил, как в Версале вы, еще толком не умея держать в руках шпагу, вызвали графа на дуэль…

— Это когда вы ударили его по голове тяжеленным пресс-папье?

— Мне показалось, что еще немного, и он сделает с вами что-то нехорошее. У него был взгляд изготовившегося к прыжку волка. Или льва, но в брачный период…

Соня расхохоталась.

— Слышал бы граф, с какими животными его сравнивают!.. А на самом деле я не знаю, почему вдруг он стал меня домогаться! Я, кажется, не давала ему никакого повода.

— Вот именно поэтому. Жозеф не привык к безразличию женщин в отношении своей драгоценной персоны. Потому решил во что бы то ни стало вас добиться и даже заключил пари с двумя своими товарищами — надо сказать, такими же хлыщами, — что не пройдет и недели, как он окажется в вашей постели…

— И что вас в таком случае интересует? Выиграл ли он пари? — усмехнулась Соня.

— Мне интересно, как вы вышли из этого положения. Насколько я знаю, в Версале для Фуше не существовало закрытых дверей… По-моему, вы начинаете сердиться.

— Вы удивительно догадливы!

Соня не могла понять, чего вдруг Патрик завел разговор о Фуше. К чему вообще это нездоровое любопытство. Если он желает знать, добился ли Жозеф от нее того же, чего обычно добивался от версальских красавиц… Может, сказать ему: да, добился? Но она не хотела выглядеть в глазах Патрика женщиной, которой легко добиться…

— Что вы ходите вокруг да около, Патрик? — наконец рассердилась она. — Да, Фуше удалось прорваться ко мне в комнату, и мне бы тяжело пришлось, не окажись под рукой тяжелой бронзовой статуэтки.

— Вы ударили его по голове?

— А что мне оставалось делать? Вы считаете, что это бесчеловечно?

— Я считаю, что это замечательно! Однако бедная его голова! Пережила два таких сокрушительных удара.

— Кто знает, пережила ли. Ведь поначалу герцогиня де Полиньяк собиралась отправить со мной его, а вовсе не Савари.

— Значит, хоть здесь ему повезло.

Они переглянулись и рассмеялись. И как раз в это время услышали стук во входную дверь.

— Кто-то стучит, Патрик, — взглянула на него Соня. — Я не говорила вам, что нужно купить колокольчик? А то у нас в замке, как в крестьянской хижине…

— Вивиан! — услышали они голос новой кухарки Оды. — Вивиан, открой, кто-то стучит!

— Вивиан ведь нет дома, — шепнула Патрику Соня, не сразу сообразив, что о кухарке-то они, запираясь перед походом в подземелье, так и не вспомнили.

Значит, все это время она продолжала потихоньку возиться на кухне и, видимо, не заметила кратковременного отсутствия хозяйки и ее дворецкого.

Они услышали, как мимо двери гостиной простучали деревянные башмаки Оды.

— Иду, иду, и незачем стучать! — громко выговаривала она тому, кто стоял за дверью.

— Где ее сиятельство? — услышали они голос Вивиан.

— Не знаю, — досадливо отозвалась Ода. — У меня столько работы, что мне некогда следить, куда ходят господа. Я только что сварила кофе. Подать тебе в гостиную?

— Пожалуйста, — отозвалась новая служанка Софьи. — А то я так набегалась, просто ног не чувствую.

Она заглянула в гостиную, увидела сидящих за столом Соню и Патрика и смутилась.

— Извините, ваше сиятельство, я выполнила все, что вы мне поручали. Я могу рассказать…

— Расскажешь вечером, — прервала ее Соня. — У нас с мосье Патриком серьезный разговор. Постарайся не мешать.

— Ода, я выпью кофе на кухне, — услышали они удаляющийся голос Вивиан.

Кажется, она осталась недовольна этим обстоятельством. Уж не приравнивает ли Вивиан себя к княжне — владелице замка? С какой стати кухарке подавать ей кофе, да еще в гостиную? У служанки вдруг прорезались такие томные и даже капризные нотки в голосе. Что вообще происходит в этом замке?!

Выходит, Соня совсем не умеет обращаться с прислугой. Раньше ей это делать и не приходилось, в Петербурге все держала в руках ее маменька, княгиня Астахова. Ах, как бы теперь Соне пригодились такие навыки! А то если так и дальше пойдет, глядишь, самой княжне придется подавать горничной кофе в постель… Не слишком ли строптивую служанку порекомендовала ей мадам Фаншон?

Глядя на встревоженное Сонино лицо, Патрик побарабанил пальцами по столу и негромко пропел:

Вернулся поздно я домой,

Был трезв не очень я,

А на подушке — голова,

И вижу, не моя…

Соня удивленно взглянула на своего дворецкого: чего это он распелся? А он вдруг взял да и подмигнул ей правым глазом.

Что сегодня за день, уж не пятница ли тринадцатого числа?! Вроде нет. Теперь и ее дворецкий выглядит еще более странным, чем новая служанка.

— Не волнуйтесь, ваше сиятельство, — сказал он, видя, что попытка ее рассмешить не удалась. — У вас все будет хорошо. По крайней мере, я за этим прослежу.

13

Патрик стал в позицию и отсалютовал Соне шпагой.

— Начнем? — спросил он, слегка склонив голову набок.

— Начнем! — лукаво подхватила она.

Княжна готова была к чему угодно: к легкой разминке, к игре, к шутливому поединку, но вовсе не к тому, что случилось сразу после их обмена приветствиями. Патрик стал драться с Соней всерьез.

Если он так мастерски владел шпагой, отчего же вместе с нею брал уроки у мэтра Жуо, и, судя по недовольству мастера, делал немало ошибок, так что рассерженный мэтр кричал даже:

— Вы посмотрите, как выполняет этот выпад княжна! Вы же не ветряная мельница, Патрик, и не стрекоза, чтобы только махать крылышками…

То есть получается, что до сего времени бывший гвардеец притворялся. Он вовсе не такой неумеха, каким старался казаться…

Собственно, додумать эту мысль спокойно Соня не смогла, потому что ей всерьез приходилось обороняться, так что мысли эти мгновенно вспыхивали и гасли, как удары шпаги, которая мелькала в такой опасной от нее близости, что Соня обмирала от страха.

Патрик не только оттеснил Софью к противоположной стене залы, в которой они теперь ежедневно фехтовали, но и по-настоящему угрожал ее жизни, так что княжна была вынуждена всерьез за нее сражаться.

Что это с ним? Почему он дерется так, будто вознамерился ее убить? Не может быть! Ее догадка казалась слишком страшной, чтобы быть правдой…

А, впрочем, почему бы и нет? А если все эти разговоры о том, что он испытывает к Соне чувство благодарности за свое спасение, не больше чем попытка прикрыть подлинные намерения? После того, как он вместе с княжной побывал в подземелье, посмотрел, сколько там золота, ничего не стоит убить ее и завладеть слитками одному. Кто станет Патрику в этом мешать?

Но ведь прежде ни о каком золоте он не знал. Или подозревал? А что, если французское правительство учинило негласный надзор за маркизом де Баррасом?

К примеру, подослало к ним кого-нибудь… ту же мадам Фаншон…

Похоже, от страха Соне в голову лезет всякая чушь!

Чушь не чушь, но она чувствовала, как тают ее силы. Она уставала! Разве женщина может противостоять мужчине в сражении на шпагах? Тогда для чего она брала уроки — фехтовать только с женщинами? Нет, он определенно хочет ее убить! Ведь с этим золотом Патрик Йорк сможет решить любую свою проблему!

Соню охватила самая настоящая паника. Краешком сознания она понимала, что вовсе не так беззащитна, что может сражаться не как новичок, впервые взявший в руки шпагу, а как боец, пусть не слишком опытный, но знающий приемы фехтования и способный продержаться в поединке… какое-то время.

Но в конце концов Соня так устала, что начала задыхаться.

— Довольно! Хватит! — взмолилась она. — Я больше не могу. Что вы хотите? Золота? Берите его, только пощадите меня!

Она готова была рухнуть перед ним на колени.

Так боялась умереть?

— Вот теперь я действительно вижу, что вы кое-что усвоили, — спокойно проговорил Патрик, опуская шпагу. — Мосье Жуо, конечно, хороший фехтовальщик, но он никогда прежде не обучал женщин и потому чересчур бережно к вам относится. А если вам придется защищать свою жизнь и противник церемониться не будет… Кстати, что за золото вы мне предлагали?

— То, что у меня есть, — пролепетала Соня.

— Неужели вы так устали… Или испугались?

— Я думала, вы хотите меня убить, — чуть ли не со слезами проговорила она.

— Я… хотел… вас убить?!

Он был так изумлен, так ошарашен, что в первую минуту просто стоял и смотрел на нее, как будто Соня своим признанием лишила его дара речи.

— Но вы же… без предупреждения… без сожаления…

Шпага задрожала в ее руках, и Соня расплакалась.

— Ваше сиятельство! Мадемуазель Софи! — Патрик с такой силой отбросил шпагу, что, отлетев в сторону, она воткнулась в деревянный пол и еще некоторое время качалась, слегка позванивая. — Как вы могли такое подумать? Да я… я скорее дам отрубить себе руку, чем причиню вам боль!

Он шагнул к Соне, раскинул в стороны руки, и она, не задумываясь, упала ему на грудь, чтобы на белоснежном батисте его сорочки спокойно выплакать пережитый страх.

А он гладил ее по голове и невольно прижимал к себе все крепче и крепче, пока она не вскрикнула:

— Вы делаете мне больно, Патрик!

Она отодвинулась и укоризненно взглянула на него. Он молча поцеловал ей руку, а когда поднял голову и увидел ее все еще мокрые от слез глаза, улыбнулся:

— Вы должны мне верить, ваше сиятельство, иначе я сочту себя не вправе быть подле вас, охранять и служить вам верно, как и положено доверенному человеку… Каюсь, я нарочно напал на вас без предупреждения, чтобы проверить ваше умение и выносливость, но я никак не думал, что вы так испугаетесь…

Еще раз простите.

— Думаю, такого больше не случится. — Соня смущенно отвела взгляд от его расстроенного лица и проговорила:

— Мы ведь собирались обсудить с вами кое-что, кроме хозяйственных работ, но так как я сама не знаю, с чего можно начинать, то и предложение мое, очевидно, покажется вам весьма сумбурным… Поскольку превратить золото, которое я вам показывала, в деньги и драгоценности — надо же его как-то использовать! — легальным путем будет не очень легко.

— Вы правы, такое его количество вызовет законный интерес французских властей, — кивнул Патрик. — Да что там интерес, наверняка желание конфисковать его в свою пользу, как полученное нелегальным путем… В общем, злой умысел в ваших деяниях отыщется, можете не сомневаться!

— Иными словами, ваша помощь мне может иметь самые серьезные последствия. Вы рискуете навлечь на себя гнев властей.

— Возможно.

— Значит, мне надо предложить вам плату за вашу работу такую, которая окупит и риск, и волнения…

Скажем, пятую часть от стоимости всего золота.

— У меня есть предложение получше, — медленно, как бы раздумывая, проговорил Патрик.

Видимо, он никак не мог решиться и заговорить, опасаясь ее гнева. Он еще не настолько знал эту русскую аристократку, чтобы предугадывать все ее чувства и действия. По крайней мере, так казалось Соне.