И сеньорита продолжала:
      – Удивленный медведь, не понимая, куда делись его жертвы, долго бродил по льдине, подымая голову, втягивал в себя воздух и наконец удалялся с очень смущенным видом.
      «Это, вероятно, я белый медведь, – подумал Франческо. – Послушаем, что произойдет с беднягой дальше».
      – А тюлень и тюлениха снова взбирались на льдину и весело смеялись над одураченным врагом… – Сеньорита надолго замолчала.
      – Это уже конец? – спросил Франческо, готовясь распрощаться.
      – О нет, – ответила сеньорита, – слушайте дальше. Однажды, взбираясь на льдину, тюлениха неосторожно толкнула тюленя ластом, и тот опрокинулся в воду животом кверху. Она этим не нанесла ему никакого вреда, но по их, тюленьим, законам повернуться животом кверху считается позорным. Рассерженный тюлень поплыл к другой льдине и даже не смотрел в сторону тюленихи. Прошел один день, второй, третий… Тюленихе стало скучно, и она поплыла на соседнюю льдину. «Ага, – подумал тюлень, – пускай теперь она помучается!» И сказал: «Возвращайся на свою льдину, я больше не стану с тобой дружить!» Прошло несколько дней, и тюлень раскаялся в своем жестоком поступке. Он поплыл на соседнюю льдину…
      – Простите, – перебил девушку Франческо, – я все понял, но, к сожалению, мы не тюлени… И, к еще большему сожалению, совсем не были так дружны, как они… И дело тут, конечно, не во мне: вы обидели не меня, а одну очень достойную и хорошую девушку, сеньорита!
      – А вы обидели не племянницу капитана, а одну очень достойную и хорошую девушку, которой без вас хочется плакать!
      – И мне думается, – продолжал Франческо, – что Бьярн Бьярнарссон не мог рассказать вам такую сказку…
      Сеньорита взяла в свои руки руку Франческо и по одному стала перебирать его пальцы.
      – Кожа у вас на руках очень огрубела. Вот здесь – мозоль, натертая, конечно, веревкой… Не знаю, как вы сможете работать резцом, когда вернетесь к своему прежнему ремеслу… Но пальцы у вас тонкие и длинные, точно родились вы не в деревушке Анастаджо, а в семье каких-нибудь сиятельных особ… Хотя не в пальцах и даже не в осанке дело: знаем мы императоров и королей, которые носили прозвища «Карл Лысый», или «Пипин Короткий», или «Карл Толстый».
      «Или „Карл Шестипалый“, – подумал Франческо, но промолчал. Возможно, это тоже одна из выдумок Хуанито.
      За время плавания коротко остриженные волосы сеньориты отросли. Сейчас их подхватило ветром, и как бы сияние окружило голову девушки. Франческо вдруг захотелось окунуть лицо в эти мягкие сверкающие волосы. Но мало ли чего ему в жизни хотелось…
      – Вторая ночная смена на исходе! – громко прокричал в трубу дежурный по кораблю. – Третьей смене готовиться!
      – Вот вам уже пора собираться, сеньор Франческо… Матерь божья, а я ведь так и не дала вам отдохнуть! – сказала сеньорита огорченно.
      Франческо поспешил на бак – переодеться. Перед восходом солнца бывает много холоднее, нежели ночью.
      Когда он вышел на палубу, сеньорита стояла на том же месте, где он ее оставил.
      – Сеньор Франческо, – сказала она, – а ведь мы с вами не попрощались.
      Франческо со стыдом вспомнил, что он второпях не пожелал девушке доброй ночи.
      – То ли вы меня, сеньорита, сбили с толку, то ли я такой бестолковый, – сказал он виновато. – Доброй, доброй вам ночи, сеньорита!
      И, уже подойдя к вахтенному, которого он должен был сменить, Франческо все еще размышлял над словами сеньориты.
      А все-таки после прощания с нею у него на душе стало как-то теплее.
      Да ведь и сказала-то она всего-навсего одну фразу: «Желаю вам, сеньор Франческо, спокойной вахты, а после нее – хороших, ласковых снов!»
      Спокойной, однако, эта вахта не была.
      Уже шесть раз переворачивал Франческо ампольету. Подумать только – сегодня у руля стоит сам сеньор пилот! А за руль он берется, говорят, только тогда, когда кораблю грозит непогода или встреча с неприятелем.
      Прошло всего три часа вахты, а у Франческо уже заболели глаза, так напряженно пришлось ему вглядываться в темноту. Не зря пилот взялся за руль. На небо, такое нежно-голубое с вечера, набежали облака, сгустившиеся сейчас в огромную черную тучу. Ветер, который сначала только чуть поигрывал в парусах, сейчас так и нес корабль вперед. И хотя ветер был попутный, Франческо слишком много времени провел в плаваниях и понимал, что надо бы паруса свернуть и бросить якорь у какого-нибудь берега с удобным заливом, защищенным от высоких волн… Но – увы! – «Геновева» от берегов почему-то все время держалась подальше.
      Однако до бури было еще далеко. И туча как будто отодвинулась к северо-востоку. Где-то вдали полыхали только слабые зарницы.
      «Прошла мимо! – вздохнул Франческо с облегчением. – Да к тому же на руле стоит прославленный на всех морях рулевой. Сегодня сеньор пилот неспроста спустился вниз, – с одобрением подумал Франческо. – Я-то в Вогезах, как видно, утратил эту способность предвидеть все изменения на небе и на море».
      Еще один раз перевернута ампольета. Через полчаса можно будет улечься на койке и помечтать… Или хотя бы выспаться как следует…
      Франческо уже не раз приходило в голову (да, вероятно, не ему одному), что неплохо было бы заказывать ампольеты вдвое больших размеров. Они и песку вмещали бы вдвое больше, но горлышко между стеклянными шариками должно было бы оставаться таким же узким, как и в нынешних… Тогда ампольеты можно было бы переворачивать не каждые полчаса, а каждый час…
      А вот уже сто лет или даже больше на кораблях пользуются этими песочными часами… И делается это, вероятно, для того, чтобы и вахтенный, и дежурный по кораблю, и рулевой, и этот паренек в корзине, марсовой, каждые полчаса были начеку.
      Марсовой был начеку.
      – Эй ты, вахтенный, спишь, что ли? – крикнул он сверху.
      – Ты только не спи! – сердито отозвался Франческо. – Тебе-то сверху виднее, но уже и я понимаю, что гроза прошла стороной.
      – Да, как будто прошла, – откликнулся марсовой, успокоившись…
      И вдруг заорал изо всех сил:
      – Сеньор пилот, сеньор пилот! Судно без огней впереди нас и судно без огней позади!
      – Руппи, – негромко окликнул Франческо пилот, – я сейчас не могу оставить руль… Бить в колокол не следует. Скажи боцману, что свистать всех наверх тоже не надо. Ступай поскорее в среднюю. Да зайди на бак и постарайся добудиться Северянина… В средней предупреди боцмана, а он уж будет знать, что делать… Сеньориту пускай ни в коем случае не тревожат! Рвануть, что ли, вперед и раздавить эту скорлупку?
      «Почему? Возможно, они ничего плохого не замышляют!» – подумал Франческо, но промолчал. Он – матрос Руппи, а говорит с ним его начальник – сеньор пилот.
      Побывав уже на баке и подымаясь на ют, Франческо расслышал:
      – Эй вы, там! Почему без огней? Почему без флага? – кричал пилот. – Хотите, чтобы мы потопили вас? Вывесили бы бабью юбку, если своего флага у вас нет!
      Выкрикивал все это пилот, вероятно, для того только, чтобы сорвать злость: на суденышке впереди, конечно, не могли его услышать.
      Марсовой спустился вниз: команда небольшая, все должны быть при деле. А на палубу уже спешили капитан, маэстре, боцман и с ними Северянин.
      – Эй вы, там, на корабле! – закричал в трубу Северянин своим зычным голосом по-кастильски. – Почему без огней? Почему без флага?
      «Такому и труба для переговоров ни к чему», – подумал Франческо.
      Потом вопрос свой Северянин повторил по-итальянски. Люди, которых он окликал, были уже на расстоянии выстрела от «Геновевы».
      На черном, без огней, встречном судне молчали, но по грохоту и топоту, доносившемуся из темноты, можно было понять, что там подкатывают к ломбардам зарядные ящики. Вернее, к единственной своей ломбарде – уж очень невелико было это суденышко. Еще что-то кричал Бьярн, на этот раз по-португальски. Хотя Франческо и приходилось плавать на португальских судах, но португальского языка он по-настоящему так и не освоил.
      Второе суденышко, шедшее позади «Геновевы», виднелось уже только крохотным пятном, еле различимым в темноте. Кто бы ни командовал этой скорлупкой, но «Геновевы» им уже не догнать!
      – Под чьим флагом идете?! – вдруг зычно окликнули рулевого «Геновевы» со встречного судна по-испански.
      – Это они время оттягивают, – пояснил Бьярн Бьярнарссон сердито и закричал в темноту: – Ослепли вы, что ли? Мы не пираты: можете полюбоваться на наших львов и на наши замки! А вот вы почему флага не подымаете?
      Теперь уже он стоял у руля, а пилот, нисколько не чинясь, наравне со всеми подкатывал к шести ломбардам «Геновевы» зарядные ящики.
      – Пустить для острастки одно ядрышко? – спросил он у маэстре, не выказывая ни тени беспокойства.
      – Одно можно, – сказал Северянин, точно пилот был у него в подчинении. – Только в воду.
      Первое ядро, пущенное с «Геновевы», взметнуло к небу целый фонтан воды.
      – Если не одумаются, вторым разнесем их ломбарду, – добавил Северянин.
      – Это англичане!
      Франческо услышал голос сеньориты. Ее ведь не собирались будить! Но девушка издали спокойно помахала ему рукой. А над суденышком действительно уже зажегся фонарь и медленно пополз кверху английский флаг.
      – А у них про запас флаги всех стран имеются! – с презрением сказал Северянин. – Если, конечно, это пираты… А возможно, что и французы, но не хотят признаваться. Впрочем, мы долго были в отсутствии, возможно, за это время и Англия со Священной Римской империей германской нации не поладила и это вправду англичане… Слушайте внимательно! – закричал он по-испански. – Спускайте лодки, мы подберем вашу команду, а посудину вашу расстреляем!
      Второе пущенное с «Геновевы» ядро угодило, судя по всему, в борт англичан. При свете мачтового фонаря можно было разглядеть, как там засуетились, сбрасывая в воду осколки разбитой ломбарды.
      – За это вы ответите перед своим императором! – снова закричали англичане, и снова по-испански. – Только пираты могут так поступать!
      – А это вы уже у своего командира справьтесь, кто пират! – отозвался Северянин. – Если есть раненые, можем их в Испанию доставить. Да и у нас на «Геновеве» лекарь имеется… Вернее – лекарша…
      – Не нужен нам ваш лекарь! – ответили англичане, и снова по-испански.
      – Нормандцы, – прислушавшись, определил Северянин. – Хоть и тошно им, что с нами они вынуждены по-испански объясняться… А ведь это те же самые, что и в прошлый раз! Видели отлично, что за корабль наша «Геновева» – нет же, решили уже две свои скорлупки на нас напустить!..
      Чужое судно, накренясь на бок, неуклюже повернулось и отчалило от «Геновевы».
      – Эй вы, – крикнул вдогонку ему Северянин, – спустите все же чужой флаг!
      – А вторая скорлупка, глядите, все же старается нас догнать! – улыбаясь, заметил сеньор пилот.
      – Пускай старается на здоровье! – проворчал Северянин.
      Несмотря на то что команду подняли среди ночи, матросы громко и весело переговаривались, а на баке кто-то даже затянул песню.
      – Ну как, сеньор боцман, – весело спросил пилот, – стоит ли наш Северянин того довольствия, которое ему отпускается на «Геновеве»?
      – Да я разве говорил, что не стоит! – огрызнулся боцман. – Он, может, еще кое-чего стоит, только зря он поселился в матросской каюте!
      Франческо подошел к сеньору Гарсиа. Направлялся-то он к сеньорите, но внезапно свернул к эскривано.
      – Вот и вы приняли сегодня свое первое боевое крещение, сеньор Руппи, – сказал эскривано приветливо. – Хотя, возможно, я ошибаюсь?
      – Да, – отозвался Франческо, – принял крещение, но не первое и, к счастью, не боевое…
      Доброе лицо сеньора Гарсиа сразу омрачилось.
      – У них-то, возможно, кое-кто и пострадал, – промолвил он тихо.
      – Сеньор Гарсиа, Северянин наш, как видно, плавал на многих кораблях, под разными флагами, – обратился к эскривано Франческо. – Он так хорошо говорит и по-кастильски, и по-итальянски, и, кажется, по-португальски…
      – По-португальски, думается мне, не так уж и хорошо, – ответил сеньор Гарсиа. – Но французский и кастильский мы с ним знаем более или менее прилично, поскольку изучали юриспруденцию сначала в Саламанке, а потом, сдружившись, вместе отправились заканчивать ознакомление с науками в Париж… Что касается итальянского, то в пору нашей юности только темные неучи не могли на нем изъясняться… Потом мы с сеньором Бьярном снова отправились в Париж, чтобы освежить полученные знания… – И, пожевав, по своему обыкновению, губами, сеньор Гарсиа добавил: – Должен признаться, что у сеньора Бьярна больше способностей к изучению языков, чем у меня… А вот и сеньорита! – произнес он, как показалось Франческо, желая уклониться от продолжения разговора. – Сеньорита, – обратился эскривано к девушке, – я только что посвятил сеньора Руппи в некоторые подробности жизни сеньора Бьярнарссона.
      И эскривано торопливо зашагал к средней каюте.
      – Ну вот, сеньор Франческо, – обрадовалась сеньорита, – начало уже сделано! Ох, знали бы вы, как угнетает меня вся эта таинственность! Но пока что разойдемся по своим каютам. Ваша вахта уже кончилась… Смотрите, какое красивое сейчас небо на востоке!.. Скоро взойдет солнце.
      И надо же было Франческо заметить:
      – Не знаю, кто они были – французы, итальянцы, нормандцы или англичане, – но почему они так охотились за нашей «Геновевой»? И, говорят, уже не в первый раз… Золото, что ли, они надеялись у нас захватить?
      По тому, как прищурилась сеньорита, Франческо понял: сказал он не то, что надо.
      Однако девушка, помолчав, заговорила очень спокойно:
      – А не думаете ли вы, сеньор Франческо, что наша «Геновева» и сама по себе представляет большую ценность? Вот поговорите когда-нибудь с сеньором маэстре или с сеньором пилотом. И тот и другой расскажут вам, что при постройке «Геновевы» был учтен опыт и кастильских, и итальянских, и английских, и даже норманнских судостроителей… Да, да, предков нынешних англичан, вернее – завоевателей Англии… Видели, какой высокий нос и борта у «Геновевы», какая великолепная оснастка! Грузоподъемность «Геновевы», правда, невелика, но за этим судостроители и не гнались… Вот видите, я, как дядя, и сеньор эскривано, и сеньор маэстре, и сеньор пилот, и даже как наш ворчун боцман, не могу говорить о «Геновеве» без восхищения… Что касается золота, – продолжала сеньорита, – которое надеялись захватить на «Геновеве» нормандцы (а я убеждена, что это были именно они, так как полагаюсь на опытность сеньора Бьярна), то вполне возможно, что корабль, идущий под испанским флагом, мог заинтересовать их и с этой стороны… Сеньор Франческо, прошу вас, не обижайтесь на нашего милого сеньора эскривано за то, что он так неожиданно оборвал беседу, которую вел с вами!
      Вернувшись в большую каюту, Франческо вытащил из-под своей «подушки» вчетверо сложенный лист бумаги – подарок сеньора пилота. Он же преподнес Франческо и красивую тетрадь в переплете из кордовской кожи с золотым тиснением. «Мавританской выделки! – похвастал он. – А ты, Руппи, заноси в нее все свои наблюдения, мысли, вопросы, которые требуют ответов. Сеньор эскривано уверяет, что каждый грамотный человек обязан вести дневники… Но у меня что-то не получается».
      Но, увы, кордовская тетрадь до сих пор еще и не начата. А лист бумаги скоро уже будет исписан до конца.
      В каюте еще горел светильник. То ли боцман недосмотрел, то ли он разрешил хотя бы таким образом отпраздновать победу над нормандцами. Все уже наизусть знали его доводы: «Когда светит солнце, светильник вам ни к чему, когда луна – тоже, а когда нет ни луны, ни солнца, можете раздеваться и одеваться в темноте!»
      Франческо развернул лист. Пожалуй, по количеству вопросов лист этот может уже поспорить с листом сеньора эскривано. За вопросом, идущим под номером тридцать первым, Франческо приписал тридцать второй:
      «Что связывает Бьярна Бьярнарссона с людьми „Геновевы“? И какие „общие дела“ могут быть у этого человека с императором Карлом Пятым?»
      Что рассказ Северянина о стране Маркланд был именно исландской сагой, Франческо понял уже давно из объяснений пилота: «Вот ты, Руппи, попроси у сеньора Гарсиа, чтобы он показал тебе те четыре исландские саги, переведенные им совместно с Бьярном на кастильский».
      Конечно, он, Франческо, очень теряет от того, что не воспользовался случаем поговорить с сеньором эскривано, человеком умным и просвещенным. Правда, сейчас сеньор Гарсиа уже перестал его к себе приглашать… Если он обиделся, то вполне заслуженно…
      Грохоча сапогами, вошел боцман и потушил светильник.
      – Солнце уже взошло, – пробормотал он, отходя от койки Франческо.
      Солнце-то уже взошло, но ни писать, ни читать в большой каюте было еще невозможно.
      «Полежим и подумаем», – сказал себе Франческо, вытягиваясь на койке во всю свою длину, и, пожалуй, в первый раз за время пребывания на баке пожалел о том, что не поселился в средней каюте.
      Вручая кордовскую тетрадь, пилот был уверен, что Франческо тут же примется вести в ней дневник. Однако, если бы у Франческо и нашлось свободное время для таких записей, где и как он стал бы этим заниматься? Не только сеньор эскривано, но и сеньор пилот, и даже сеньор маэстре очень любезно приглашали его пользоваться средней каютой, как своей собственной, но он не считал себя вправе принять их приглашение: этим он может возбудить недовольство боцмана, а возможно, и своих товарищей – матросов. Одно дело, когда он с пилотом просиживает часами за корабельным журналом или сверяется с таблицами вычисления солнечного склонения вместе с сеньором маэстре… А кордовская тетрадь немедленно же вызовет подозрение боцмана!
      Итак, завтра же Франческо выпросит у боцмана два часа свободного времени и примется за выполнение того, что задумал. Потом обратится к сеньорите с просьбой просмотреть его записи и вычеркнуть вопросы, на которые сеньорита не сочтет нужным или даже возможным дать ответы, и только тогда передаст кордовскую тетрадь сеньору эскривано…
      Обдумав хорошенько все свои планы, Франческо даже зажмурился, представив себе, как сладко он наконец выспится!
      Однако выспаться и в это утро ему не пришлось. Поговорить с боцманом не удалось также: на «Геновеве» все были озабочены – в трюме накопилось уж слишком много воды. Проверили помпу, переделанную по чертежам сеньора пилота, но помпа действовала безотказно.
      Не только боцмана, ответственного за сохранность продуктов, но и всю команду обеспокоила возможная порча вина, солонины, сушеной рыбы, овощей, которые хранились в ящиках с песком.
      После бессонной ночи все обитатели «Геновевы», не исключая и сеньориты, оказались в трюме. Передвигали бочки и ящики и дивились на все расползавшуюся лужу. Боцман, опустив в нее палец, попробовал жидкость на вкус.
      – Не вино, хвала господу! И не соленая вода! Течи, значит, «Геновева» наша не дала… Но… – И боцман шагнул в угол.
      На самой драгоценной бочке – с запасом пресной воды – лопнул обруч и чуть-чуть разошлись клепки. Вот оттуда и просачивалась понемногу вода. Хуанито ходил с важным видом: ведь это он, несмотря на запрещение капитана, слазил в трюм – полюбоваться работой помпы и первым обнаружил непорядок. В награду сеньор маэстре пообещал выхлопотать у капитана для мальчишки разрешение спускаться в трюм с любым из команды, кто согласится взять его с собой.
      Может быть, на другом корабле такое событие вызвало бы большую тревогу, но на «Геновеве» все знали: уж Федерико-то немедленно устранит все неполадки!
      И действительно, не прошло и часа, как Федерико с двумя помощниками привел в порядок бочку и пересмотрел весь груз, хранящийся в трюме. А кроме того, напоследок, несмотря на протесты Хуанито, еще раз проверил действие помпы.

Глава шестая
В КАКИЕ СТРАНЫ МОЖНО ДОБРАТЬСЯ НА «ГЕНОВЕВЕ»