Путешествие в страну Офир

      – Я рад, – сказал он ласково, – что у Эрнандо появился такой друг!
      Два наблюдения, сделанные Франческо за ужином, надолго ему запомнились. Ему случалось встречаться с доминиканцами… Очевидно, это были люди разные, но что-то все же как бы роднило их всех… К счастью, за столом и хозяин и гости только изредка обращались к нему с каким-нибудь вопросом или любезно приглашали отведать то или иное особо удавшееся Марии с Тереситой блюдо. Главные темы беседы за столом были уже, очевидно, исчерпаны…
      «Доминиканцы»… «Псы господни»… – сам с собою рассуждал Франческо. – Чаще всего мне встречались доминиканцы – худощавые люди с суровыми, но отнюдь не изможденными лицами, с плотно – в ниточку – сжатыми губами… Отца Бартоломе худым никак нельзя назвать… А руки его, правда сильно загорелые, но полные и даже с ямочками напоминают женские…»
      Но вот гость повернулся к хозяину дома, и Франческо увидел его гордый орлиный профиль… А когда отец Лас Касас мимоходом глянул на Фрапческо, тот, ни в чем перед этим доминиканцем не провинившийся, почувствовал, что этот темный, горячий взгляд пронизывает его всего насквозь. Он тут же представил себе отца Бартоломе на кафедре, обличающего своих недругов…
      Ужин был наконец закончен. Мария с Тереситой почти бесшумно убрали грязную посуду и расставили на столе замечательные – мавританской выделки – чаши и кувшины, сейчас наполненные прохладительными напитками, которыми так славится Севилья.
      Занятый своими мыслями, Франческо не следил за беседой, ведущейся за столом, и вздрогнул от неожиданности, когда отец Бартоломе обратился к нему:
      – Простите, сеньор Франческо, мы толковали о поразительном сходстве молодого вице-короля с его отцом. Вы ведь знавали адмирала в его лучшие годы, не так ли? Вам, думается, легче, чем нам, судить о сходстве с ним его старшего сына.
      «Боже мой! Лучше бы отец Лас Касас не задавал такой трудный вопрос!»
      Встреченный доном Диего на пороге столовой, Франческо и не разглядел его как следует. Все его мысли были заняты отцом Бартоломе. И только сейчас он попытался сравнить Диего, которого знавал когда-то, с тем, которого видел сейчас. Первое, что бросилось ему в глаза, были руки вице-короля, как бы устало отдыхающие на столе. И сейчас без долгих размышлении Франческо мог признать, что руки дона Диего были в точности такие же, как и у Кристобаля Колона… Те же утолщения на каждом суставе каждого пальца! То, что в свое время свело в могилу отца, не пощадило и сына…
      Заметив, как пристально разглядывает Франческо его руки, Диего Колон усмехнулся:
      – Мне думается, что в лучшие свои времена отец мой еще не страдал, как я, от подагры…
      Как хорошо! Франческо может, не кривя душой, возразить наследнику адмирала:
      – О нет, дон Диего! Даже в лучшие свои годы господин мой адмирал уже очень страдал от этой болезни! Во время особо мучительных приступов, – добавил Франческо, – господин, приказав мне завернуть обе его руки в кошачьи шкурки, с мужеством переносил страдания и продолжал диктовать мне свои заметки… Ведь во время приступов пальцы иной раз совершенно ему не повиновались!
      «Хорошо бы, чтобы ни отец Лас Касас, ни дон Диего не задавали мне больше никаких вопросов», – подумал Франческо.
      Но дон Диего, так же криво усмехнувшись, спросил:
      – Надеюсь, что на этом мое сходство с отцом не кончается?
      Да, на этом сходство сына с отцом – увы! – не кончалось! Та же не румяная, не загорелая, а какая-то красноватая кожа, оттененная красиво вьющимися, почти совершенно седыми волосами, гордая посадка головы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки дона Диего, – все это очень подчеркивало сходство сына с отцом… Но боже мой, и морщины и обильная седина появились у адмирала Моря-Океана, говорят, только после того, как его в трюме корабля, в оковах, доставили в Испанию! С той же поры Кристобаль Колон, очевидно выполняя какой-то обет, на людях появлялся только в рясе францисканца…
      Эрнандо со свойственной ему проницательностью понял, что при дальнейших расспросах его друг будет поставлен в затруднительное положение.
      – Диего, да послушал бы ты, как о твоем сходстве с отцом толковала покойная кормилица покойного принца Хуана! Эта добрая и смелая женщина, с такой любовью и уважением относившаяся к нашему отцу, и нас никогда не оставляла своими заботами… И кому она толковала об этом сходстве?! Самому его королевскому величеству! (Император Карл Пятый в ту пору был еще только королем Карлом Первым.) «Посмотрели бы вы, ваше величество, как набожные люди крестились, встречаясь с наследником адмирала!» – внушала она молодому монарху «Хвала господу! – говорили люди. – Сын так разительно походит на отца! Разве это не сам господь бог напоминает вашему величеству, что вы должны вознаградить сына за все испытания, перенесенные его отцом!»
      Несмотря на отговорки отца Бартоломе, хозяину дома все же удалось уговорить его прилечь отдохнуть в опочивальне, самой прохладной комнате этого «дворца».
      – Да, отец Бартоломе вполне заслужил свой отдых! – заметил дон Диего. – Если бы не он, Карл, возможно, снова как-нибудь отвертелся бы от прямого ответа… Весь в свою бабку! И мне снова пришлось бы ни с чем отправляться за океан и спустя какое-то время снова возвращаться сюда… Или здесь месяцами дожидаться приема императора, надоедая Эрнандо своими жалобами и отвлекая его от работы… Не так ли, милый брат?
      – Мне ты нисколько не надоедаешь, – отозвался Эрнандо, – но императору твои жалобы могут надоесть… И, прости меня, – мягко улыбнувшись, добавил Эрнандо, – отдых отец Бартоломе заслужил не только потому…
      – Да, конечно, я просто неправильно выразился, – смущенно перебил его дон Диего. – Что касается жалоб, которые я приношу императору, то я ведь упрекаю не его, а его стряпчих и законников!
      – Милый мой брат, послушайся наконец моего совета, – помолчав минуту, очень серьезно промолвил Эрнандо. – Уверяю тебя, что ни здесь, ни за морем без императорского соизволения никто из его подчиненных действовать не будет! Отца Бартоломе, а заодно и тебя Карл выслушал благосклонно, потому что отец Лас Касас жалуется на энкомьендеро и просит освободить индейцев от рабской доли… А императору это на руку. Но хочет он добра не индейцам, а заботится о пополнении государственной казны. Чем скорее отец Бартоломе добьется освобождения индейцев от их жестоких хозяев, тем легче будет императору навести свои порядки за океаном… А что касается твоего недовольства слугами императора, то от души должен сказать: чем меньше жалоб ты будешь изливать перед Карлом, тем полезнее будет для тебя!
      – А эти десять тысяч дукатов, которые я дал ему вперед, не будучи еще уверен в том, что стану получать с моих плавильных заводов на Эспаньоле обещанное золото!
      – Те деньги давно истрачены, – коротко ответил Эрнандо. – А золото с заводов тебе поступает…
      – Ты, Эрнандо, безусловно умнее и рассудительнее меня… Даже за океаном ходят толки, что ты самый образованный человек в Испании! – Снова на губах дона Диего появилась усмешка. – И по справедливости, – продолжал наследник адмирала, – я должен был бы тебя послушать… Но то, что творят императорские законники, следует назвать не юриспруденцией, а крючкотворством! Если они правы сейчас в том, что должности и звания не могут быть передаваемы по наследству, то почему же они в свое время не удержали испанских монархов от выдачи нашему отцу верительных грамот? Почему они тогда не напомнили их высочествам о законе 1480 года… Кстати, закон этот запрещает передачу по наследству только судебных должностей… Боюсь, что вы с этим законом незнакомы, сеньор Франческо, но Эрнандо может вам подтвердить мою правоту! И мне хотелось бы услышать ваше мнение…
      – Милый Диего, – сказал Эрнандо, – сеньор Франческо мало сведущ в хитростях или ухищрениях императорских законников, и мы понапрасну тратим время на такие разговоры. Ведь от того, что мы думаем, ничто не изменится… Важно то, что думает и чего хочет император. А уж облечь его желания в нужную форму его законники безусловно смогут! Давай, Диего, лучше расскажи сеньору Франческо о том, как твое умение владеть шпагой открыло тебе путь в отряд личной охраны короля Фердинанда…
      – Ну, этим я хвастать не стану, – ответил дон Диего. – Я-то был тогда при шпаге, а эти напавшие на меня мальчишки – без какого бы то ни было оружия!.. Я лучше расскажу сеньору Франческо о моем столкновении с племянником герцога Альбы… Но пока разрешите мне закончить мою мысль. – Помолчав, дон Диего произнес с грустью: – Не знаю, будут ли закреплены за мною и моими потомками титулы нашего отца по наследству, однако отцовская настойчивость мне именно по наследству все же досталась. И этого я пороком не считаю!
      «Возможно, что именно такая настойчивость и погубила адмирала! – с горечью подумал Франческо. – Но дай господи, чтобы она не погубила и его сына!»
      Франческо и не заметил, как он тяжело, прерывисто вздохнул… Ему было очень жаль старшего Колона… Одни эти руки, не лежащие, а точно с трудом уложенные на столе! Все, что Франческо раньше слыхал о вице-короле Индий, о его заносчивости, о его презрении к людям, стоящим ниже его, так разительно не походило на явную скромность и уступчивость Диего, которую Франческо наблюдал сейчас…
      …Ну, понятно, к отцу Бартоломе де Лас Касасу Диего трудно было бы относиться иначе… Эрнандо, которого и дон Диего, очевидно, считал одним из самых умных и образованных людей Испании, конечно, вполне заслужил доброе отношение старшего брата… Но так же внимательно дон Диего отнесся и к самому Франческо, хотя никаких титулов или просто заслуг за тем не числилось.
      Чем дольше думал обо всем этом Франческо, тем явственнее для него становилась несправедливость распространяемых о доне Диего слухов. Очевидно, уже одно это звание «вице-король» позволяло завистникам заподозрить наследника адмирала в высокомерии…
      – Диего, мы ждем! – улыбаясь, сказал сеньор Эрнандо. – Расскажи о своем столкновении с родственником герцога Альбы! – И, повернувшись к Франческо, пояснил: – Знаете, мой друг, столкновения с такими высокопоставленными лицами не всегда проходят для обидчиков бесследно…
      – Небольшой след на мне, правда, остался, – сказал дон Диего тоже с улыбкой, – но отделался я только легкой царапиной. А брат Марии удостоверился: шпагой я владею лучше его…
      Тут только Франческо вспомнил, что супруга дона Диего, донья Мария де Толедо, приходится племянницей герцогу Альбе и, очевидно, – сестрой молодому сеньору, явно вызывавшему дона Диего на поединок…
      О браке дона Диего тоже ходило много толков и в Испании и за ее пределами… Сын адмирала, мол, только потому и посватался к донье Марии, что рассчитывал найти защиту и поддержку в братьях ее отца – всемогущем герцоге Альбе и герцоге Фадрико де Толедо. «А дон Фадрико, – толковали в народе, – крепко держал в руках короля Фердинанда, так как ему предстояло завоевать для Соединенного королевства Наварру».
      Франческо искренне порадовался, узнав, что столкновение между молодыми людьми произошло задолго до сватовства наследника адмирала к донье Марии.
      Мало того: выяснилось, что и произошло это столкновение не по вине дона Диего. В одной из самых узких улиц Севильи заносчивый юнец, как говорится, перед самым его носом, презрительно улыбаясь, остановился и даже чуть-чуть вытащил из ножен шпагу.
      И тут же получил по заслугам.
      Далеко не часто это случается, но именно такое «столкновение» и связало впоследствии обоих забияк дружбой и повлекло за собой знакомство дона Диего с его будущей женой. И не кто иной, как именно ее брат настаивал на браке доньи Марии с вице-королем Индий.
      Вот и верь после этого любителям разносить сплетни!
      Синяя бархатная ночь спустилась над Севильей. Уже не душная, но еще не прохладная.
      – Давай-ка, Эрнандо, полежим, как в юности, под нашим каштаном и поболтаем, но только не об императорах и монахах и даже не о вице-королях, – предложил дон Диего. – Вели слугам вынести одеяла и подушки… Если отец Бартоломе решит заночевать в твоей опочивальне, мы сможем остаться здесь до утра…
      Слуг сеньор Эрнандо не позвал, а сам вытащил в сад целый ворох подушек, одеял, покрывал…
      – Нет, нет, – сказал он брату, который попытался ему помочь. – Ведь сам ты всегда уверял, что я взбиваю подушки и расстилаю постели лучше любого слуги… Сейчас мы все это перетащим под каштан!
      «Каштан! – вдруг с испугом вспомнил Франческо. – Да ведь под каштаном, вероятно, до сих пор отсыпаются Хосе и Педро Маленький! Нет, надо увести хозяина и гостя от каштана подальше».
      – Уважаемые сеньоры, – произнес он, удивляясь своей смелости, – я приметил здесь в саду гораздо более тенистый уголок под развесистым лавром. И каким удивительным ароматом он порадует тех, кому доведется под ним отдыхать!
      – Ну, давайте расположимся под лавром, – согласился дон Диего. – Действительно, даже сюда к нам доносится его ни с чем не сравнимый аромат!
      Сеньор Эрнандо, очевидно, тоже только сейчас вспомнивший о Хосе и Педро Маленьком, потихоньку пожав руку Франческо, поблагодарил его взглядом.
      То ли от запаха лавра, то ли от аромата цветов да, возможно, и от треволнений прошедшего дня Франческо, опустившись на мягкое, душистое ложе, тут же почувствовал, что еще немного – и он задремлет.
      Однако, оглянувшись на Эрнандо, Франческо понял, что хозяин дома тоже не прочь вздремнуть, но крепится, потому что брат его, проделавший столь длительное плавание да еще побывавший на приеме у императора, спать пока не собирается.
      – Знаешь, Эрнандо, – произнес наследник адмирала мечтательно, – мог ли я ожидать, что наше совместное с отцом Бартоломе плавание доставит мне такую радость! Матерь божья, прости мне мои заблуждения! Я ведь совершенно отчетливо представлял себе, о чем будет всю дорогу толковать мне этот человек. Об индейцах, которых белые люди уничтожают сотнями и тысячами, о младенцах, разорванных на куски хорошо обученными испанскими псами, об энкомьендеро, которые заодно с отведенными им участками получили в безвозмездное пользование сотни рабов-индейцев… Я уже слыхал такие речи его на Эспаньоле… Однако опасения мои были напрасными. Думаю, что весь жар своей души отец Бартоломе приберегал для выступления перед императором…
      – А вы присутствовали на этом выступлении? – спросил Франческо.
      – Присутствовал ли я! – воскликнул дон Диего. – Да если бы доступ в королевский дворец не был столь затруднен, на выступлении этом оказалась бы вся Севилья! Люди толпились под окнами дворца, запрудила всю улицу… Может быть, среди них были и доброжелатели отца Лас Касаса, однако те немногие в зале – я это отлично видел – сжимали от злобы кулаки.
      – А император?
      – Карл Пятый, спустившись с возвышения, на котором стоял его трон, подошел к отцу Бартоломе и, сначала поднеся к губам его руку, предложил затем отцу Бартоломе занять место в кресле рядом с его троном. Император предложил монаху кресло, которое обычно занимал герцог Альба!
      – Ты говоришь: император поднес к губам руку отца Бартоломе? – улыбаясь, спросил Эрнандо. – Но ведь это было не так легко: ростом Карл Пятый с нашего Франческо Руппи… Императору самому следовало бы склониться…
      – Как ты любишь шутить при совершенно неподобающих обстоятельствах! – с сердцем перебил его дон Диего.
      …Дон Диего уже заснул. Кажется, заснул и Эрнандо. А Франческо долго еще лежал с закрытыми глазами, обдумывая все происшествия сегодняшнего дня.
      «Всегда ли в доброте можно разыскать зернышко справедливости? – задавал он себе вопрос. – Не доброта ли, говоря по совести, искалечила характер дона Диего? Нет, поначалу сын адмирала был действительно окружен вниманием и заботой, но доброта была здесь ни при чем. Так нужно было государям! И Эрнандо прав: настоящую доброту по отношению к сыновьям адмирала выказывала только бывшая кормилица принца Хуана!.. А донья Мария де Толедо!» – Франческо вспомнились наветы на эту красивую и гордую девушку.
      Как жаль, что он в свое время не рассказал Эрнандо о встрече за столом придорожной венты с тем немолодым, благообразным сеньором… Тот начисто отверг все подозрения по поводу женитьбы вице-короля Индий на Марии де Толедо… Как хорошо этот сеньор пояснил:
      «Этими молодыми людьми руководили только любовь и доброта! К сожалению, – тяжело вздохнув, добавил он, – это очень редкий случай. В знатных семействах, как и в королевских, меньше всего при заключении браков заботятся о чувствах будущих супругов… Это искалечило и мою жизнь, – признался он со столь необычной для испанца откровенностью. – Да, могу допустить, что возможность стать вице-королевой Индий и привлекала отчасти донью Марию де Толедо, но, надо вам знать, в ту пору дон Диего был очень хорош собой, был отважен и, главное, без памяти был влюблен в донью Марию…»
      «А она?» – чуть не задал вопрос Франческо, но воздержался: в венте было полно народу, к их разговору прислушивались… Однако его сосед по столу сам заговорил о вице-королеве:
      «Донья Мария в слезах призналась как-то, что готова отдать свои алмазы, жемчуга и золото, лишь бы врачи вернули ее мужу здоровье… Могу засвидетельствовать, что эти благородные слова были действительно произнесены, – добавил пожилой сеньор, – потому что я прихожусь родным братом лекарю, пользовавшему вице-короля. Сам-то я не лекарь, но четыре дня по поручению брата я не отходил от постели больного… Однако услуги мои и не понадобились: буквально весь уход за своим супругом вице-королева взяла на себя»…
      «Любовь и доброта!» От всего сердца желал Франческо счастья наследнику адмирала. Пускай Эрнандо толкует о том, что Диего обладает какой-то особой способностью действовать себе во вред, но это, очевидно, чрезмерная придирчивость брата к брату…
      Подбив хорошенько кулаком подушку, Франческо так и заснул с улыбкой на губах.
      Еще не открывая глаз, но вдохнув полной грудью ночной аромат цветов и лавра, Франческо обрадовался, что наконец проснулся. Сейчас его уже не будет преследовать этот крикливый, иногда переходящий в нестерпимый визг голос человека, с которым он во сне почему-то ссорился.
      С трудом он раскрыл глаза. До утра было еще далеко. Синее севильское небо все светилось звездами, как бы приглашая Франческо заснуть снова. Потихоньку, чтобы не разбудить соседей, он поправил подушку и, зажмурившись, перевернулся на правый бок.
      И вдруг – о боже! – над самым его ухом снова раздался тот же визгливый голос! Еще не понимая, во сне ли он его слышит или наяву, Франческо через силу открыл глаза. Нет, сейчас этот голос он слышит наяву. И тут же до него донесся шепот Эрнандо:
      – Очень прошу тебя, успокойся. Мне не хотелось бы, чтобы друг мой переменил о тебе мнение. Прошу тебя, Диего…
      Так вот, оказывается, кому принадлежал этот пронзительный голос! Вице-королю Индий дону Диего!
      – И не проси! Что же я, по-твоему, обязан дорожить мнением любого проходимца? Любого матроса? Ты еще, пожалуй, заставишь меня…
      – Обнимать и целовать сеньора Руппи тебя никто не заставлял! – тихо, но строго произнес Эрнандо. – Умоляю тебя, успокойся!
      – Да как же я могу успокоиться? – Дон Диего сейчас говорил так же тихо, как и его брат. – Никогда не забуду! Один из сыновей адмирала расстилает постели в саду! Вице-король Индий пытается ему помочь… А этот матрос потом преспокойно укладывается на приготовленном ложе! Будь поосторожнее с ним… И в библиотеку свою тебе не следовало бы его пускать…
      – Просьба допустить сеньора Руппи пользоваться Королевской севильской библиотекой была подписана Карлом Пятым! – произнес Эрнандо. – Диего, милый, ведь я не враг тебе! Одумайся! Помолчи хотя бы… Я знаю, что на тебя, как и на отца нашего, иной раз «накатывают» эти приступы раздражения… Уверен, что не наступит еще утро, как ты уже раскаешься в том, что так незаслуженно обидел нашего достойного Хосе. Сеньор Франческо, к счастью, спит и ничего не слышит, иначе тебе пришлось бы и ему приносить извинения…
      Франческо лежал очень тихо… Кажется, даже слишком тихо: во сне ведь люди дышат глубже и громче, чем наяву…
      Сейчас и Эрнандо следовало бы помолчать, но, на свою беду, он снова заговорил:
      – Вот, утро еще не наступило, а ты, Диего, как я понял, уже раскаиваешься!
      – У Хосе тоже имеется письмо за подписью императора? – язвительно задал вопрос Диего. – Да ты ведь сам видел, с каким отвращением этот старый дурак отбросил мою руку! Вот до чего доводит твоя манера усаживать слуг за один стол с господами! Да как же ты, мой брат, сын нашего отца, можешь это простить?! А что плохого я сделал? – спросил он, точно в раздумье. – Нет, ты, вероятно, не обратил внимания на слова старика. Он, видите ли, свободный человек! Он, видите ли, помнит, что только у него на родине к дворянам обращались «мосен», а он, мол, уже давно проживает в Севилье… И, главное, сеньор Эрнандо никогда не протягивал ему руки для поцелуя!.. О слове «дон» этот осел, вероятно, никогда и не слыхал! Или просто не в силах был его выговорить!
      То ли вице-король сам хотел раззадорить себя, то ли на него действительно «накатило».
      – Прошу тебя, Диего, либо говори тихо, либо замолчи! – с сердцем произнес Эрнандо.
      – А знаешь, почему он вспомнил об индейцах? – вдруг снова взвизгнул дон Диего. – Видишь ли, я – вице-король Индий, а он – не индеец. Следовательно, не намерен мне подчиняться! Жалко, что ты меня удержал. И еще более я жалею, что оставил в гостинице свой арапник. А то я просто исполосовал бы ему всю спину!
      – Очень хорошо, что ты его не тронул. Ведь он старый, умный, всеми уважаемый человек… Ты не забыл, конечно, что нас обоих он спас от рогов взбесившегося быка… И чем старик перед тобою провинился? Пойми, в темноте он мог принять тебя за отца Бартоломе… И когда ты протянул ему руку, Хосе собрался было ее поцеловать, но, узнав тебя, от неожиданности просто нечаянно выпустил ее из своей руки.
      – Ну хорошо, будь по-твоему… Но ведь я очень ясно объяснил ему, что он должен обращаться ко мне не «сеньор Диего», а так, как надлежит обращаться к вице-королю! – Сейчас дон Диего говорил много тише.
      – Прости меня, Диего, но никак я тебя не пойму! Неужели тебе не ясно, что на веку Хосе ты – второй вице-король, с которым ему довелось встретиться… А к первому он, по простоте душевной, обращался «сеньор Кристобаль».
      Франческо по голосу понял, что друг его улыбается.
      – Пойду-ка я на кухню, утешу нашего Хосе… Ты не возражаешь? – спросил Эрнандо.
      – К сожалению, в этом доме с моим мнением не считаются, – ответил вице-король. – Поступай, как находишь нужным… А я попробую заснуть…
      «Когда он заснет, я потихоньку уйду, – решил Франческо. – А пока неплохо бы решить, что же, в конце концов, представляет собой наследник адмирала… Это все же родной сын моего дорогого господина! Не только внешнее, но внутреннее сходство адмирала с его наследником явно ощутит каждый, кто знал того и другого… Но… – Франческо задумался. – Но ведь и недостатки Кристобаля Колона не умаляли его величия…»
      Дон Диего так же, как его отец, был тщеславен, честолюбив, иной раз – корыстолюбив, часто бывал несправедлив к людям, указывающим ему – ради его же блага – на его ошибки. Так же, как и отец, он был склонен к внезапным вспышкам гнева… Так же, как и отец, он был до крайности озабочен тем, чтобы ему воздавали чуть ли не королевские почести… Высокомерием своим он мог унизить и оскорбить очень достойных людей. Но была у дона Диего одна прекрасная черта. Как понял Франческо, второй вице-король, так же как и его отец, никогда не пресмыкался перед людьми, стоящими выше его, даже перед теми, которые во многих делах могли быть его заступниками… Иначе и об этом уже ходили бы и по Испании и за океаном сплетни…
      Но вот – надо же было случиться! – Франческо, к глубочайшему своему сожалению, обнаружил в вице-короле Индий еще один непростительный, по мнению Франческо, отнюдь не наследственный недостаток!
      Нечаянно открыв глаза, Франческо неожиданно встретился взглядом с доном Диего.
      – Я дожидался вашего пробуждения, сеньор Франческо, – сказал тот. – Может быть, это не совсем удобно делать в отсутствие брата, но мне хотелось бы удостовериться, пошутил ли Эрнандо или вы действительно вручили ему письмо за подписью императора.
      Самые различные ответы приходили на ум Франческо. «Как вам не стыдно не верить брату!», «А какое, собственно, значение это может иметь для вас?», «Прошу вас, дон Диего, задайте этот вопрос при Эрнандо!».
      Однако, чтобы не наговорить лишнего, Франческо посчитал до десяти.
      – Эрнандо не пошутил, – наконец ответил он, – я действительно вручил ему письмо за подписью Карла Пятого.
      – А когда же вам удалось это письмо получить? Ведь император только на днях возвратился в Севилью…
      Было что-то заискивающее, даже приниженное в тоне этого вице-короля. А ведь запертый в трюме, закованный в цепи, первый вице-король – адмирал Кристобаль Колон – гордо отказался от смягчения своей участи, предлагаемого сопровождавшим его командиром Вальехо и Андресом Мартином, владельцем корабля, который и доставил адмирала в Испанию.
      Будь его собеседником кто-нибудь другой, Франческо никогда не позволил бы себе даже мельком упомянуть об обеде за императорским столом. Но сейчас он ответил, как ответил бы любой хвастунишка из тех, что всегда вызывали в нем негодование и презрение:
      – По соизволению его императорского величества такое письмо было мне вручено еще в Палосе, за обедом, на который я был приглашен Карлом Пятым вместе с моими друзьями…
      – Вот как! – уважительно произнес дон Диего. – Смотрите-ка, уже почти совсем рассвело, – добавил он, оглядевшись по сторонам. – А вот отец Бартоломе машет кому-то из нас из окна опочивальни… Ведь нам с ним пора собираться в обратный путь… А в венте еще остались наши вещи, письма, бумаги…
      – И арапник! – со злостью припомнил Франческо.
      Оба одновременно поднялись на ноги.
      Под лавром до них, очевидно, мало кто отдыхал. От него к дому в густой высокой траве была протоптана только узкая, еле приметная тропинка. Двое по ней рядом не прошли бы.
      «А что, если я шагну первый!» – подумал было Франческо. Но глупости такой не сделал, а вежливо пропустил дона Диего вперед.
      У черного входа в домик дон Диего внезапно обернулся и сказал с сожалением:
      – Не пойму, сеньор Франческо, почему вы до сих пор не женаты… Ах, если бы вам довелось повидать мою донью Марию! Как ангел своими белыми крылами, так и она своею любовью и заботами заслоняет меня от всяческих бед, огорчений, обид и неудач!

Глава седьмая
БОЛЬНО ГЛАЗАМ ОТ ЗОЛОТА

      Все это произошло на пятый день после проводов отца Бартоломе де Лас Касаса и дона Диего на корабль, отбывающий за океан.
      О севильском дневнике Эрнандо уже несколько раз заводил разговор с Франческо.
      «Очень жаль, – сказал он, – что ваш генуэзский дневник остался в Палосе. В достаточной ли он сохранности?»
      Дневник свой, а кстати, и сундучок с бумагами и одеждой Франческо оставил у сеньора Гарсиа и в сохранности своих вещей не сомневался. Однако о том, что генуэзский дневник он не взял с собою в Севилью, Франческо не жалел. В дневнике были страницы, которые ради Эрнандо он обязан был бы вырвать!
      И вот сейчас Эрнандо снова вспомнил о дневнике:
      – Я давно хотел посоветовать вам вести дневник.
      Эрнандо откинул уголок скатерти со стола и вытащил… Нет, это была не просто переплетенная тетрадь, а самое подлинное произведение искусства! Была она изготовлена не из кордовской кожи и не блистала золотым тиснением, но господи – вся она была усеяна звездами! Застежки этой тетради, вернее, книги, были серебряные, и на мерцающем звездами переплете серебром же было выведено: «Дневник».
      – Я хотел, чтобы надпись была такая: «Севильский дневник Франческо Руппи», – признался Эрнандо, – но Трухильо сказал, что не следует принуждать вас к чему-либо этим подарком. Но в свое оправдание скажу, что именно здесь, в Севилье, вы сделали немало наблюдений, полезных если не для наших современников, то для наших потомков. Уже одно знакомство с отцом Бартоломе чего стоит! Я убежден, что он выполнит свое обещание и разыщет вашего друга Орниччо. Несомненно, и общение с вице-королем Индий навело вас на кое-какие мысли… Не знаю только… Скажите, Франческо, показалось ли мне или действительно при прощании на пристани вы, не обращая внимания на распростертые объятия Диего, отвесили отъезжающему вице-королю церемонный поклон…
      «А не понял ли Эрнандо, что весь их разговор под лавром я слышал от начала до конца?»
      – В моем прощании с доном Диего никак нельзя усмотреть ни сухости, ни излишней чопорности… Вот осторожность я безусловно проявил! Слишком неосмотрительно было со стороны дона Диего, вице-короля Индий, на виду у всех провожающих заключать в объятия простого матроса с «Геновевы»…
      – Прошу вас, мой друг, делайте в нем записи о чем хотите и как хотите…
      В тот день, о котором пойдет речь, все началось с Педро Маленького.
      Не постучавшись, он ворвался в библиотеку, где хозяин с гостем разбирали рукописи. Франческо очень торопился. Ему хотелось закончить начатую им карту. Ведь, по подсчету, ему и Педро Маленькому осталось прожить в Севилье всего-навсего четыре дня. Да и то, если удастся раздобыть хороших лошадей. Правда, лошади были им обещаны местным трактирщиком, поскольку тот был предупрежден, что за деньгами сеньор Франческо не постоит, таково ведь было распоряжение пилота.
      И вот Педро Маленький ворвался в библиотеку с криком:
      – Ставь, Франческо, свечу своему Франциску Ассизскому!.. Ох, простите, сеньор Эрнандо, но это ведь такая радость!
      Франческо внимательно глянул на своего дружка. Ничего подозрительного он не заметил. Нет, пьян Педро Маленький не был.
      Франческо и Эрнандо постепенно выяснили, что в Севилью вчера прибыл Рыжий, которого на самом деле зовут Эстебан Катаро. С Педро Маленьким они встретились случайно. Рыжий ему очень обрадовался и рассказал, что «Геновева» снова ушла в плавание, на этот раз – не меньше чем на три месяца. Вот поэтому сеньор капитан и сеньор пилот отпустили и Эстебана в Севилью повидаться с его старенькой матушкой. В Палос пришло известие, что матушка Эстебана сильно больна. Вот он и приехал. А еще Рыжему велено передать Руппи и Педро, что они тоже могут задержаться в Севилье еще на три месяца!