ЧЕТ-ТЫ-Ы-ЫРЕ!

Коул до боли стиснул ломик на днище кузова и ждал, пока мужчина с фонариком и пистолетом не приблизился и не остановился над ними, немного согнувшись под тесноватым тентом. Его лицо, освещенное снизу лучом фонарика, напоминало морду горгульи. Коул что было сил рванул свой ломик – и, потеряв равновесие, с криком боли опрокинулся на спину; ломик не поддался. Оказалось, это была привинченная к полу ручка лючка трансмиссии.

«Ничего смешного, – подумал Коул, – чего он ржет?»

Правая рука жестоко ныла – не дай бог, вывихнул сустав. Будь у руки собственный рот, она бы завопила – настолько резко молодчик-активист вывернул ее, бросив Коула на живот. На запястьях у Коула щелкнули наручники.

Краем глаза он заметил, как сбоку стремглав метнулась Кэтц. Раздался приглушенный удар, что-то стукнуло, упав на днище пикапа; двое, приглушенно ругаясь, шумно завозились на металлическом полу.

Лежа лицом вниз, Коул мог только вслушиваться и по мере сил откатываться, чтобы не угодить под дерущихся. Пахло бензином, колесной резиной и потом активиста. И еще кисловатым привкусом собственного страха. Безумной дугой качнулся и пропал луч фонарика.

Кэтц громко ойкнула; активист в темноте глухо прорычал, явно с триумфом.

«Может, если совсем замереть, меня не заметят?» – мелькнула сумасшедшая мысль.

Снова ожил луч фонарика, к нему присоединился еще один. Еще один мужчина (или крупная женщина – голос высокий), скрытый за источником света, сердито сказал: «Мудак, надо было их одного за другим наружу вызвать, а ты к ним сам туда полез. Башку б тебе проломили, да и все».

«Так бы и сделали, если б я не обосрался», – подумал Коул.

– Заткнись, – рыкнул в ответ своему товарищу активист. Он натужно дышал, а лицо под нейлоном было как у огромного зародыша – недовершенное, рудиментарное. Он что-то протаскивал мимо Коула. Кэтц…

«Как мешок мусора», – невольно подумал Коул, чувствуя, как уголки глаз обжигают слезы.

Ни о чем не думая, охваченный внезапной яростью, он подкатился и пнул активиста, угодив ему по голени.

– Ч-черт! – проверещал тот, пошатнувшись.

Еще двое залезли в кузов, и Коул почувствовал, как его бесцеремонно – за воротник и лодыжки – выволакивают из грузовика наружу, на ночной воздух. Горло сдавила тошнота. «Город…» – сипло выдавил Коул, в то время как его затаскивали вперед ногами в какой-то дверной проем.

– Чё он там? – спросили сзади.

– Говорит, «горе», – ответил кто-то и шикнул: – Тс-с!

Их с Кэтц занесли в жилое помещение. Кэтц кинули на черную кушетку.

«Город!» Хотя, может статься, влияние города сюда не доходило – это же, в конце концов, Окленд, через бухту и к югу от Сан-Франциско. Достаточно далеко от центра города и, возможно, от его воздействия. Но ведь и ехали они недолго, не так уж далеко от концертного зала – а там Город еще помогал.

Коула кинули на пол, на живот. Он резко выдохнул; удар от падения вышиб из легких воздух. Кашлянув, он глотнул, вдохнув солидную порцию пыли с зеленого ковра.

Мимо носа прошествовали ноги в ботинках. Послышались смешки вперемешку с перебранкой. «Ты, сучара драная, от окошка отойди!» – «Да пошел ты н-на 'уй, соседям знаешь как наср…» – «Ага, а вот патруль понаедет, будешь сам с ним разбираться…» – «Да вы, бля, заткнетесь или нет!»…

Кэтц безмолвно лежала на кушетке справа. Медленно, превозмогая боль в руке, Коул стал поворачиваться на левый бок, пока кушетка не попала в поле зрения – пыльный дерматин с язвочками от сигарет. С пола виднелись только беспомощно откинутая правая рука и изгиб бедер. Впервые за все время до Коула дошло, что она, возможно, мертва.

Мертва…

– Э! Нам чё, всю ночь, что ли, в этих масках куковать? – спросил кто-то.

Женский голос ответил:

– А ты думал, мудила! Будем носить, пока от этих вот не избавимся. Может, глаза им завязать?

– Давай сначала дождемся, чего там Сэлмон скажет.

– Кто это брякнул?! – требовательно вскрикнула женщина.

– Да ну, живыми они все равно отсюда не уйдут, так что пусть себе пялятся. Чё за базаром следить, когда…

– Ты, козлина! Откуда ты знаешь, что он задумал. Может, он за них выкуп собирается взять, тогда их и вправду отпускать придется. И тогда они…

– Теперь, что ли, когда этот говнюк пасть свою открыл насчет Сэл…

– Слушай, кончай мне резину на уши вешать! Мне твоя брехня по барабану, нам надо…

– Эй! Да это ж одна из девчушек-панкушек!

– Точно! Глянь, сиська одна голая! (Коула замутило.)

– Эй, а давай ее в спальню затащим минут на пять… (Коула затошнило в буквальном смысле.)

– Слушай, мне Сэлмон уже три недели с оплатой мозги скипидарит, так что пока он не перечислит, я…

(Коул чихнул, поперхнувшись пылью.)

– Эй, мы к нему все-таки пробились! Он уже в курсе насчет всей этой хрени с концертным залом; он даже сам прифигел, когда узнал про ту голограмму… Велел, чтоб мы по максимуму из этих выжали, а потом отвезли их полюбоваться на Алькатрас [6] с уровня подводной лодки. (Гогот.)

– Маски, говорит, пока не снимать.

(Страдальческие стоны.)

Кто-то ухватил Коула за наручники и рывком привел в вертикальное положение. Из глаз буквально брызнули слезы (пришлось даже прикусить себе щеку) – настолько засаднила рука от въевшегося в кожу металла. Пошатываясь и моргая, Коул огляделся. Большое, скудно обставленное помещение. Новое, но уже загаженное. И в нем около трех десятков рыл – торчат в дверях, сидят за деревянным столом на небольшой кухоньке, подпирают пустые стены. Двое стоят непосредственно перед ним; застыв в напряженной позе и чуть подавшись вперед, ждут какого-то сигнала. И на всех эти маски, от которых вокруг рта – матовые пятна влаги, а черты лица смазаны и приплющены, словно прижаты к невидимому окну.

Рядом на кушетке лежала Кэтц, свесив руки (без наручников). Пластиковой маски на ней уже не было. Она ровно дышала, и тяжесть у Коула в груди пошла на убыль: жива.

От него не укрылось, что веки у Кэтц чуть дрогнули. Хотя она по-прежнему лежала неподвижно, притворяясь, что без сознания.

Коул встретился глазами с одним из рыл.

– Давайте, – кивнула женщина.

Безусловно, первые удары болезненны. Первые пять или шесть. Память об этом сохранилась смутная, но, кажется, он тогда плакал и порывался бежать. Его удерживали сзади. После каждого удара задавали вопрос. Глухой удар в правый висок разросся в жаркий шум по всей черепной коробке.

– У тебя на портмоне значится: «Стью Коул», и один из наших знает твой клуб. И еще мы знаем, что ты не одобряешь наших действий. Так что, бля, ты думал против нас учинить на том концерте? – (Коул не ответил.)

По левой щеке хрястнуло так, что боль прошла серебристым звоном, будто весь он был из стекла.

– Каким боком ты причастен к тем сраным голограммам и всей той ангстерской погани, которая на нас поналезла? – (Коул не ответил.)

По рту досталось с противным чмокающим звуком, отчего кровь из рассеченных губ обильно брызнула на перед рубашки.

– Зачем ты лез в грузовик? Хотел разведать, где мы собираемся?

– Нет, – пьяным голосом отозвался Коул, сплевывая кровь (губы все равно что залитый скользкой нефтью пляж при отливе). – Грузовик перепутал. У друга такой же. Запаниковал. – «Не прохиляет, ни за что не прохиляет», – шало мелькнуло в голове.

Опять удар по губам, отчего зуб явно зашатался, а перед глазами поплыли круги.

– Думаешь пропихнуть нам эту туфту? Не прохиляет.

– Ну же, паскуда! Зачем лез в грузовик? А?! – (Коул не ответил.)

«Тук-тук» – быстро, два раза, по солнечному сплетению. Напрочь лишенный дыхания, Коул согнулся пополам так резко, что стукнулся головой о собственное колено.

– Я еще раз спрашиваю: какого хера ты делал у нас в машине? – задало вопрос плоское рыло.

Ответить Коул не смог: нечем было дышать. Он сполз на колени. Комнату наполнял светящийся пурпурный снег. Коул зажмурился. Плотно зажмурился.

Какое-то время – возможно, несколько секунд – он словно кружился во вспыхивающей сполохами темноте. Из этого состояния его вырвал голос – голос пронзительно кричащей Кэтц. Он вскинул голову. Ее лупили.

Лупили бутылкой.

Женщина (ее комплекция проглядывала сквозь одежду: здоровенная баба, хотя, похоже, молодая) наматывала волосы Кэтц себе на кулак. А рослый мужик то и дело лягал Кэтц ботинком в ребра.

– Эй! – завопил Коул. – Че… Чего вы хотите узнать?!

– Я так и знал, что на это он отреагирует, – заметил мужик, оборачиваясь к Коулу.

И тут погас свет.

Впрочем, ненадолго: темноту почти тут же проредили снопы искр, дружно полыхнувшие из пустых розеток, а по багету вдоль стен начали взбегать языки пламени.

Заметались темные фигуры. Коул с грехом пополам поднялся на ноги. Наручники с негромким щелчком упали с рук. «Город…» – благодарно прошептал он кровоточащими губами.

Пока он на ощупь пробирался к Кэтц, вокруг раздавались разрозненные обрывки растерянных возгласов:

– Что за?…

– Кто это еще?…

– Бля, неужели это?…

– Это что, друганы этих?…

– Пожар, мать твою, надо срочно…

– Проводка, наверно, вспыхнула…

– Черт, надо их оставить тут…

– Не, возьмем их…

Коул попытался поднять Кэтц на руки; боль прострелила так, что в глазах окончательно померкло. Он уронил ее обратно на кушетку. От дыма темнота стала густой. Кто-то на бегу толкнул его – он упал на правый бок. Языки огня карабкались все выше, от жара пот на щеках испарился. Комната освещалась неверным, дрожащим светом, темень пронзали ярко-красные и синеватые пляшущие всполохи. Большинство рыл поисчезало – вон еще двое, надсадно кашляя, вынеслись через боковую дверь. «Кэтц… эй…» – он дергал ее за руку, задыхаясь от першащего в горле удушливого дыма. Она не шевелилась. «Кэтц, Город поджег это гребаное логово, чтобы мы могли скрыться, – давай же, ну! Иначе сгорим!» Слова во рту чуть булькали от крови.

Кэтц со стоном отпрянула. Распахнув глаза, зашлась кашлем; накрыла рот ладонью. Коул помог ей подняться на ноги. Глаза исходили слезами от дыма, огонь уже лизал подметки, пот капал и мгновенно испарялся. Они, пошатываясь, пробрались к двери – тошнотно-желтому прямоугольнику, зыбко колышущемуся в волнах жара. Кэтц высвободила свою руку (значит, уже может передвигаться самостоятельно), Коул рванулся вперед, и одновременно близость пламени привнесла обновленную энергию – энергию страха.

Надеюсь, Кэтц не отстает.

Через полутемную кухоньку он выбежал в распахнутую боковую дверь – в спасительное убежище дворовых кустов, взахлеб вдыхая чистый прохладный воздух. От площадки перед домом спешно отчаливали два грузовика. Кто-то с криком пронесся на дорогу.

Люди кучно грузились в седан. На тротуаре стояла стайка чернокожих, бесстрастно взирая на происходящее.

Коул с отчаяньем обернулся – Кэтц нигде не было. «Кэтц!» – сипло проорал он, механическим движением развернувшись обратно к дому.

Из передних дверей появились двое, волоча кого-то под руки. Укрывшись в тени у гаража, Коул всмотрелся. Судя по очертаниям тела – вяло, но сопротивляющегося, – это и была Кэтц. Когда они затаскивали ее в гараж, он нырнул в тень.

Коул закашлялся, обалдело шаря глазами в поисках какого-нибудь оружия. В это время из створок гаража стрельнули светом фары, затем взревел мотор. На площадку, а с нее на проезжую часть вырулил синий седан, повернул – и унес Кэтц с собой.

– Ты уверен, а? – Коул чуть не за грудки тряс морщинистого мулата, управляющего мотеля.

– Уверен, что уверен. Работает телевизор, работает, – отвечал тот. – Чего тебе вдруг телевизор-то приспичило? Тебе, сынок, доктора, а не телевизор надо, скажу я. Лицо у тебя, боже ты мой, как будто по нему трактор проехался. Может, тебе бинт дать или…

– Нет! – выкрикнул Коул. Мулат взглянул удивленно и испуганно; пришлось сделать над собой усилие. – Не надо: тороплюсь. Друга должны показать в ночных новостях. Обещал, что обязательно посмотрю. Потом уже приведу себя в порядок. Влетел со всего маху об фонарный столб.

Мулат пожал плечами.

– Не положено, чтобы просто телевизор смотреть. Надо за номер заплатить, неважно, сколько ты там думаешь находиться.

– Да, да, конечно…

Старик принял карточку Коула и ткнул ее в автомат. Посмотрел, что появится на экранчике, и лишь после этого коротко кивнул и вернул карточку.

Коул нетерпеливо ерзал, переминаясь с ноги на ногу, пока медлительный старик не принес наконец ключ. Седьмой номер.

Сграбастав ключ, Коул бегом выбежал из администраторской. Чувствуя ноющую боль в боку (ребра, что ли, покорежили – и губа вон снова кровоточит), он торопливо сверялся с номерами дверей, пока не нашел табличку «7», и поспешно повернул ключ в замке. Дверь открылась с первой попытки; толкая ее, Коул облегченно вздохнул. В обветшалый номер заскочил, так и оставив ключ болтаться в замке. Как одержимый подскочил к телевизору, нервно сунул в прорезь интерфондовскую карточку, и экран моргнул.

– Город! – рявкнул в него Коул. – Выходи на связь, скорее!

В ответ – рябь пустого экрана.

– Я знаю, что ты слушаешь! Черт возьми, ну давай же!

Голубоватый прямоугольник дразняще мигнул, и… опять ничего.

– Город! Показывайся и разговаривай, иначе я вообще уезжаю! Уеду и разглашу все на хрен в центральную прессу!

Коул подождал. Ничего.

Один за другим начал переключать каналы. Новости, порнуха, ток-шоу, «Обзор громких преступлений», «Детский час», «Бондиана» – и никакого тебе Города.

Он вернулся к пустому каналу.

Кэтц…

Коул ждал, стиснув кулаки. Куда они могли ее забрать? Где-то вдалеке гудели пожарные сирены, приближаясь к горящему дому в трех кварталах к северу.

Коул стоял, нетерпеливо покачиваясь, напряженный, словно антенна на сильном ветру.

– Город! – не сказал, а сипло провыл Коул.

И тут на экране прорисовался двухмерный бюст – черты величаво-угрюмые, неподвижные.

– Город… Почему ты отдал ее им? Почему не остановил машину?

– Я решил больше не прибегать к услугам этой женщины.

– Что? Почему?

– Она со мной неискренна.

– Ты… Ты что?! Это она уговорила меня, чтобы я сегодня пошел туда! Она сделала все, что ты от нее хотел…

– Нет… Я чувствую ее изнутри. Ее склад мыслей. Она не доверяет мне. Она идет только из-за тебя. Думает, что оберегает тебя. Я не хочу, чтобы она была с тобой. Защиту тебе могу дать я.

– Она? Оберегает? От чего?

Город не ответил.

– Ну, тогда спаси ее, выведи из игры, – произнес Коул, сжав кулаки.

– Нет.

У Коула невольно открылся рот. Он вперился в экран, не веря глазам.

– Нет, – повторил Город, качнув головой.

– Нет? Слушай, тебе необязательно… м-м-м… прибегать к ее услугам. Просто сделай, чтобы она была жива-здорова и… дай ей уйти.

– Не могу. У меня больше нет силы. Я слишком много ее за сегодня израсходовал. Я слаб.

И образ исчез.

– Ты лжец. Сраный, паскудный лжец! – крикнул Коул в пустой экран. А потом повернулся, вышел и пошел к телефонной будке. Вызвать себе такси.

Впрочем, прежде чем действовать, Коул выжидал до утра. Шатался всю ночь по квартире, куря сигару за сигарой, покуда рот наконец не превратился в подобие дымохода, а комната не подернулась стойким табачным туманищем. Раз шесть подходил к телефону позвонить Биллу, чтобы тот нанял каких-нибудь мордоворотов – надо попытаться вызволить Кэтц. И всякий раз, когда на том конце уже раздавались гудки, прерывал связь. Поскольку если уж Город действительно решил вывести Кэтц из игры, он не даст к ней пробиться. Ночью – может.

А вот днем – ни фига.

«А ведь, может статься, они ее сейчас мучают, – изводил он себя. – Скажем, избивают».

В два ночи он пробормотал: «Сейчас ее, наверно, избивают и насилуют».

В три сдавленно проголосил: «Может, ее уже режут!»

В четыре он заплакал.

В пять начал пить. Коул пил нечасто, но если уж пил, то всегда как будто мстя. Да, месть – самое точное слово. Он всегда пил, словно гневаясь на кого-то. Как будто алкогольная амнезия в какой-то мере помогала стереть врагов с лица земли.

В семь Коул уже не вполне твердо держался на ногах и его мутило. И все равно он попытался влить в себя еще один джин-тоник. До туалета добраться не успел: пришлось опорожнять желудок в кухонную раковину.

Сотрясаясь над нечищеным фаянсом, он мучительно выкашливал ее имя. «Боже, помоги-и, да я ведь втюрился», – подумал он.

Через какое-то время голова прояснилась достаточно, чтобы можно было сварить кофе. Руки дрожали, и Коул обжегся кипятком. Выхлебал четыре чашки, а когда случайно поднял руку, невольно поморщился: побои давали себя знать.

Схватка кофеина с алкоголем увенчалась такой болью в голове, что она зазвенела не хуже боксерского гонга. Коул поспешно переоделся; потом умылся, бережно промокая рассеченную кожу на лице. После беглого осмотра в зеркало он больше старался не глядеть.

Затем набрал номер Сэлмона.

– Мистер Сэлмон предпочитает видеть, с кем он разговаривает, – ответила секретарша. Судя по голосу, немолодая.

– Извините. Э-э… У меня полностью вырубился экран, в оба конца. Так что я его тоже не вижу, если вам от этого легче. Только передайте ему, что это Стью Коул и речь идет о его ребятах на концерте. – Телефон замолчал на паузе, которая длилась минут двадцать.

«Может, они уже мчатся сюда». Ну ничего, вон там в шкафу, в коробке из-под туфель, лежит пистолет.

Коул подошел к окну. На улице все как обычно. Постеры на кирпичных стенах понаклеены друг на друга, словно ярлыки на чемодане заядлого путешественника. По одну сторону играет мексиканская ребятня, по другую музицируют чернокожие подростки.

Вон сутенер со своим хозяином стоят-колдуют возле банкомата.

– Ну что? Эй, Коул? – донесся из телефона голос Сэлмона.

Коул, отвернувшись от окна, подбежал к телефону. По привычке во время разговора смотрел на экран, хотя тот был пуст.

– Сэлмон? Э-э… Вы меня не знаете – в смысле мы не знакомы, но…

– Я знаю, кто ты. Какого черта тебе нужно?

– Мне известно, на кого ты работаешь и на кого работают эти морды-активисты. У них сейчас кое-кто находится… я думаю, ты уже в курсе. – Коул на расстоянии услышал, что кто-то поднимается по лестнице.

– Можешь считать, что ты обделался, дружок. Мы сейчас наводим у активистов справки, и могу сказать, что скоро…

– Кончай этот фарс! – рявкнул Коул (каждое речевое усилие иглой пронзало виски).

Воцарилась секундная пауза.

– Сэлмон, ты где? Ты меня слышишь?

– Э-э… да. Послушайте, мистер Коул, если вы объясните, что вам от меня нужно, я буду рад…

– Слушай, не вешай мне лапшу. Если ты думаешь… – Коул осекся, вслушиваясь в звук шагов на лестнице. Похоже, несколько человек, причем спешат.

– На хер тебя, Сэлмон! – крикнул Коул напоследок, бросаясь к шкафу. Он выдвинул ящик, и тут кто-то шибанул по двери. Замки не выдержали, но, судя по дребезжанию и чьей-то ругани, дверная цепочка по-прежнему держалась. Кто-то саданул по двери еще раз. Коул нырнул рукой в коробку из-под обуви… нашарил пистолет и вынул его как раз в тот момент, когда в комнату ворвался тип в капроновой маске, представ в обрамлении из снимков города, развешанных по стенам.

Оба – и Коул, и вбежавший – держали пистолеты.

Зато у Коула он был наготове, а тот свой только выхватил.

– У меня разряд по стрельбе, – соврал Коул, – так что грудь продырявлю вмиг. Поэтому стой, не шевелись. А если друзья твои войдут, тебя положу первым. – Всякое движение за спиной вбежавшего прекратилось.

Человек застыл, посверкивая на Коула прорезями для глаз.

– Послушай, – Коул старался говорить твердым голосом, – я возьму заем под клуб, кредит выбью. Сторгуемся, а? Не знаю, кто там у вас заправляет, – скажи им, я заплачу, только ее отпустите.

– А в полицию почему не обратишься? – искаженные маской губы шевелились, как розовые слизни.

– Ну ты схохмил! – рассмеялся было Коул и тут же сморщился от боли в голове. – Она же вся ваша.

– Гадом буду, всех денег за нее тебе не собрать. Мы уже думали. Кое-кто наверху думает разобраться с ней вечером по-взрослому, так что потом будешь получать ее по почте. Посылки за четыре, думаю, управимся.

Кто-то сзади ехидно хохотнул. Словно приободренный этим смехом, тип в маске чуть подбоченился, рука увереннее легла на прижатый к ноге ствол.

«Убить его надо, – устало прикинул Коул. – Но сколько еще мне это будет сходить с рук?»

Вслух он произнес:

– Скажи мне, где она, и я тебя отпущу, живым. Это все.

– А почему б тебе самому не прийти за ней? Она как раз там, где ты ее в последний раз видел.

– Последний раз я видел ее… на улице. В машине. – Руки уже начинали затекать: он держал пистолет в «полицейской стойке», вытянув обе руки.

– Пожарники прибыли туда быстро, у них станция рядом. Задняя часть дома уцелела. У нас там кое-что хранится, потому мы и вернулись. Так что она там… Мы умотали до того, как понаехали оклендские фараоны, а вернулись через пять минут после их отъезда. Вот так просто.

– А что, оклендские разве не у вас на довольствии? – спросил Коул как бы невзначай.

– Идиот! – прошипел кто-то.

Интересная информация, может пригодиться: поддержки от оклендской полиции у них нет. Тогда почему они собираются в Окленде? Наверное, потому, что в оклендских трущобах никому нет дела, чем занимаются твои соседи.

– Ладно, – сказал Коул. – А теперь на выход. Сначала пушку брось. – Пистолет шлепнулся на пол, и тип медленно попятился, удаляясь из поля зрения в коридор. – Этажом выше у меня ребята со стволами! – снова соврал Коул. – Лучше не рискуйте, выкатывайтесь на хер из подъезда!

Он слышал их шаги вниз по лестнице. Далеко они, понятно, не пойдут.

Убедившись, что гости ушли с этажа, Коул вылез через окно и по пожарной лестнице спустился в примыкающий тупичок. Из него через разбитое окно забрался в пустующее здание. В полумраке, раскидывая мусор, добрался до висящей на шарнирах двери. И уже по улице припустил бегом.

ПЯ-А-АТЬ!

БЫСТРЕЕ! Он позаимствовал машину Билла и с маниакальным упорством гнал теперь сквозь дождь, с дерзким безразличием к скользкой дороге.

Дождь начался через несколько минут после того, как Коул покинул квартиру. Он уже основательно вымок к тому моменту, как разбудил своего осоловелого помятого зама и потребовал у него ключи от машины. Билл был настолько вымотан, что даже ни о чем не спрашивал.

Коул поеживался на виниловом сиденье: штаны отсырели, рубаха липла к спинке. Обогреватель в малолитражке работал вовсю, окна были закрыты, так что одежда начала исходить паром, превратив салон в теплицу. Он чувствовал запах своих влажных волос и пованивание бычков из пепельницы. Привкус во рту после всех этих сигар был тоже не лучше. Правда, головная боль унялась, но ее сменило нехорошее жжение в желудке.

Улицы отливали одинаково влажным, маслянисто-серым блеском, и было в нем что-то от органической пленки.