В основе монархического принципа лежит нравственно-духовный идеал, а демократического - материальнофизический, полностью отрицающий этот идеал и смысл жизни нации. Первый принцип признает нравственную полноту, второй нравственную пустоту! В глубинной своей сути нравственно-духовный идеал Верховной власти проистекает от Бога, а материально-физический - от бунтующего духа, от беснующегося человечества, в непокорности Богу находящегося. Первый принцип посылается Небом, второй выползает из преисподней! Потому самодержавная монархия жизненна и вечна, а самодержавная демократия - безжизненна и временна! И эти духовные установки, определяющие основное содержание Верховной власти, не есть отвлеченное умствование. Они подтвердились практикой тысячелетнего существования исторической России и 75-летнего бедствования ее оборотня - СССР, от которого исходят жуткие лучи геенного огня, убивающего не только все святое, но и все живое. Что представляла из себя историческая Россия? Россия историческая - это Промыслом Божиим сотворенное национально-государственное тело, духовно озаренное для исполнения великой цели возложения на него послушания: сберечь Православие мощью своего государственного бытия, своей неповторимой культурой, всей жизненной волей нации. Долго и терпеливо историческая Россия являла собой служительницу и хранительницу Святой Руси, где русский не мыслил свое личное счастье без благодатной церковной жизни и не ставил свою жизнь в центр бытия, считая себя самым великим грешником и тем открывая себе путь к святости и помня, что личного спасения нет вне Церковного целого. В Святой Руси церковность и русскость, христианство и сельский люд были равнозначны. Святая Русь была подлинным продолжением монастырского строя, который и создавался для защиты душ человеческих от посягательств князя мира сего и его страшных слуг. Святая Русь была оплотом приуготовления душ к спасению и самого их спасения для Небесной жизни. Так и шло: Святая Русь облачалась в одежду России Православной, где горел неугасимый огонь Той Руси, согревавший соборную душу россиян и освещавший им путь к истокам Небесного Царства. Оттого и считалось: Россия - единая семья, имеющая не только одного Отца Небесного, доверившего ее судьбы Отцу Отечественному, но и материально-телесную и духовноцерковную сплоченность, что и создавало неутомимую последовательность и выдержанность ее внутренней и внешней политики. Потому и рост державы Российской был органическим процессом, а не преднамеренным умыслом каких-либо человеческих группировок или отдельных деятелей. Потому и становились в ряд единого Российского народа вслед за русской нацией и другие нации и племена, проникнутые мощным творческим духом, звавшим их к наднациональному единению. Такова та нравственно-духовная "крепость", которая всецело содержала историческое бытие России. Эта "крепость" находилась в сердце каждого русского и любого россиянина. Православный Царь и был ее сокровенным выразителем! Он, будучи Верховным хранителем Православной веры, и был защитником нравственной чистоты верноподданной Ему нации. Эта же "крепость" и дала России возможность стать той исторической соборной Личностью, которая воплощалась в Нем как носителе Верховной власти или нравственнодуховного идеала нации. Но уж давно тайными и окольными путями прокралась в историческую Россию зараза греха: и умственного, и волевого. Первый грех выступил как всесокрушающая революция, призванная упразднить Верховную власть, второй - как бунт части нации и погром ею Отечества. Историческое государство рухнуло: Верховная власть удалилась, большая часть нации стала мертвой, а меньшая - орудием сатанинского безвластия. Но корни этого явления лежат в давней истории России. Двуликость ее обнаружилась тогда, когда вместо Церкви как главной ценности жизни нации выдвинули государства, когда Великая Россия стала заслонять собой Святую Русь. Это особенно проявилось в эпоху Петра Великого. Именно в то время двуликость стала перерастать в раздвоение, которое тяготило все последующие века и достигло кульминации в начале XX века, то есть тогда, когда гигантским потоком полилось в России культурное обновление. В его глубинах зачадило духовное разложение нации. В ней росло число "неверующих" в нравственно-духовный идеал России и "отступивших" от него. Россия все более утрачивала право называться одновременно и Великой и Святой Русью. А без внутренней проникновенности Великой России, пусть и малой, Святой Русью имела ли она оправдание своего бытия во Вселенной? В узких, малых кругах нации уже затемнела отчужденность от Православного Царя, а в ничтожной кучке интернациональных ниспровергателей России, примазавшихся к ней, сеялась ненависть к Нему. Зло созревало, но особенно проявилось тогда, когда в образе последнего Царя почувствовали полное слияние Великой России и Святой Руси, когда процесс раздвоения исторической России готов был затухнуть, когда Великая Россия готова была выйти на путь Святой Руси в качестве соборной Православной личности. Но не дремали сатанинские силы XX века, их корень вновь и вновь прорастал в злобу "отступническую" не просто к Русскому монарху, но к Православному Царю как носителю единственной в мире Божественной делегации Верховной власти. Наступили решительные сроки предантихристовой эпохи времени отступничества и великого противостояния исторической Православной России антихристианскому миру. Разверзлись судьбы народов, и открылось им предвечное; либо воссияет Свет Фоворский, либо затянет геенная тьма! И ныне уж хорошо приоткрыта завеса той борьбы, которая разыгралась в роковом 17-м году. Очаг будущей смуты в России зачадил еще в 1905 году. Хотя манифестом 6 августа того года устанавливалась Государственная дума как чисто монархическое учреждение, однако в ее уставе принцип "монархического представительства" социальных сословий нарушался принципом общегражданским, который выдвигался для представительства якобы "Верховной власти" народа, но никак не выражал его духа: чувства, разумения и воли. По тому уставу 358 выборных членов думы посылались народом на общегражданских началах и только 54 - от крестьян и казачества. В такой думе отсутствовали и национальная, и социальная идеи. Единение Царя и народа имело место в среде русской нации, а не в среде поляков, евреев, армян и т. д. Оно тем более не могло быть и в думе, где уставом был нарушен принцип национальной пропорциональности. Общегражданская система выборов была возможна, но только при условии выборов всенародных и прямых (а не тайных!). Потому все четыре думы, появившиеся на таких началах, были чужды Верховной Власти и нации, выступали как "раковая опухоль" исторической России, служили очагом ее развала и падения. В основе думы лежал ложный принцип власти - не посланной с Неба - Верховной, Божественной, а выползшей из преисподней - низшей, дьявольской. Рука ненавистников России и здесь уже поработала, подсунув замаскированные антиисторические положения в отредактированный втайне от Государя устав думы. Но Государь предвидел все могущие быть последствия такой безбожной думы и подписал манифест 17 октября 1905 года с горечью и болью, с великим мучением, в надежде на национальное самосознание верноподданной нации. Его сомнения относительно думы затем, через 12 лет, полностью подтвердились, а надежды не сбылись. К трагическим событиям 1916-1917 годов в России действовали две сознательные силы - воли: 1) Государя, убежденного в необходимости сильной Царской власти и в недопустимости, в военное время, передачи государственного руля в другие руки; 2) группы людей, знавшей, что, пока Верховная власть находится у Императора Николая II, Россия останется самодержавной монархией, и потому поставившей задачу сменить Царя, используя для этого военную обстановку. Но была и третья сила: германские (и английские) агенты, а также международные ненавистники исторической России. Этой нечисти несть числа, и к 1917 году она вышла из преисподней организованной, сплоченной и финансово обеспеченной. Один из вожаков второй силы - воли - А. И. Гучков заявил: "Надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя Верховной власти. На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что Государь должен покинуть престол". А на заседании думы 1 ноября 1916 года С. И. Шидловский огласил декларацию блока "октябристов", в которой правительству предлагалось: "уступить место людям, готовым в своей деятельности опираться на большинство государственной думы и провести в жизнь его программу". На том же сборище думы П. Н. Милюков, прочитав в швейцарской газетке провокационную статейку авантюриста Радека о том, что русская Царица помогает немцам, без обиняков обвинил Царскую власть в "измене". Газеты эту инсинуацию подхватили, и пошла молва: "Член Государственной думы Милюков доказал, что Царица и Штюрмер (глава тогдашнего правительства) предают Россию императору Вильгельму". На заседании думы 19 ноября 1916 года Кирбис-Керенский заявил: "...и говорим: страна гибнет, и в думе больше нет спасения". Было видно, что и дума была только лазейкой, приуготовлением пути для скрытых сил властвования. Об этом поведал социал-демократ Чхеидзе: "Народ, которого здесь не видно, имеет свое мнение (чье же мнение тогда выражала дума, избранная народом? -Ф. Ш.) о происходящих событиях, и я предостерегаю вас (от имени кого? - Ф. Ш.), что это мнение не только против власти, но и против вас!" На заявление А. Ф. Тренева 19 ноября 1916 года о том, что "союзники согласились предоставить России Константинополь и проливы", дума отнеслась равнодушно. Ни прошлое, ни настоящее, ни будущее державы не интересовало "народных избранников": им нужна была власть для ее развала. 22 ноября дума вынесла резолюцию: "влияние темных безответственных сил должно быть устранено" (под "темными силами" подразумевался Государь. - Ф. Ш.), и "всеми средствами надо добиваться, чтобы был образован кабинет, готовый опереться на государственную думу и провести в жизнь программу ее большинства". Дума требовала власти! Отступившие от идеалов России интеллигентные круги тащили Россию к пропасти. Юрист Н. С. Таганцев воскликнул в думе: "Отечество в опасности!" Безумие перекинулось даже на Государственный совет; 26 ноября 1916 года большинством в 94 голоса против 34 он принял резолюцию о "безответственных силах" и о "правительстве, опирающемся на доверие страны". Голос выдающегося государственного деятеля России Н. А. Маклакова в защиту Государя и правительства прозвучал почти одиноко и безответно. Он тогда сказал: "С самого начала войны началась хорошо замаскированная святыми словами тонкая, искусная работа... русскому народу стали прививать и внушать, что для войны и победы нужно то, что в действительности должно было вести нас к разложению и распаду... Это была ложь, господа, для большинства бессознательная, а для меньшинства, стремившегося захватить руководство политической жизнью страны, ложь сознательная и едва ли не преступная... Все это делалось для войны, для победы, и правительство скромно опускало глаза... Идет борьба за власть, за народоправство. Общество, не переставая говорить о войне, о значении ее постоянно забывает; оно делает все для войны, но для войны с порядком; оно делает все для победы, но для победы над властью... Власть изо дня в день принижалась, поносилась, развенчивалась, срамилась, и она ушла... Мы погасили свет и жалуемся, что стало темно... Отечество в опасности. Это правда, но опасность испарится, как дым, исчезнет, как наваждение, если власть, законная власть будет пользоваться своими правами убежденно и последовательно, и если мы все, каждый на своем месте, вспомним наш долг перед Царем и Родиной... С этой верой мы будем бороться и с этой верой мы и умрем". С этой верой он и погиб в 1918 году в застенках ЧК, как заложник репрессий в ответ на покушение на Ленина. Возникал единый "блок" против Государя как носителя идеи исторической России. Даже большинство дворянского собрания пошло в его сторону: 30 ноября 1916 рода оно приняло резолюцию о "темных силах" и о "министерстве, пользующемся доверием страны", но "ответственным только перед Государем". Ложь о темных силах" и о "министерстве доверия" распространилась в придворные круги и проникла в настроения некоторых членов Императорской фамилии. Государь скрепя сердце шел на уступки Государственному совету, думе и "общественному мнению". Он, как помним согласился с избранием думы "ради свободы трибуны", летом 1915 года уволил министров Маклакова, Сухомлинова, Саблера, Щегловитова и назначил "приемлемых" для "блока" министров Риттиха и Покровского. Но никто из обезумевших, принявших ложь за истину, не хотел видеть мощной государственной деятельности Царя и Его правительства. Летом 1916 года по Его почину была учреждена комиссия по подготовке будущей конференции с предложениями России, которые включали: передачу в ее владения Константинополя и проливов, Святой земли, Турецкой Армении, личную унию единого Польского королевства с Россией, восстановление Восточной Галиции, Северной Буковины и Карпатской Руси в составе России, восстановление Чехословацкого королевства (и формировались уже его полки), поддержку Франции в деле об Рейнской области. Государь и Его правительство каким-то внутренним зрением как бы видели будущее мира и пытались его спасти от надвигавшихся неисчислимых бед: и в поверженной на 70 лет России, и в ожесточенном на десятилетия Ливане, и в несчастной также десятилетиями Палестине, и в задымившемся недавно Кувейте, и на современных охваченных жестокими распрями Балканах. Да была ли бы вообще вторая мировая война? Нет, не была бы! Государь 4 декабря 1916 года, пробыв в столице 10 дней, уехал в Ставку, чтобы победоносно довершить дела России, поставленные войною. 12 декабря Он издал приказ по армии, который гласил: "Враг еще не изгнан из захваченных им областей, достижение Россией созданных войною задач, обладание Царьградом и проливами, равно как и создание свободной Польши из всех трех ныне разрозненных ее областей, еще не обеспечено". Полномочия думы, поставившей цель сменить Верховную власть и самозвано присвоить ее себе, кончались в начале 1917 года, и Государь предупредил правительство, что если дума не прекратит выступления против Него, то будет распущена. Но ревдемократы всех мастей не унимались и активно вербовали в свои ряды тех, кто потерял национальное самосознание и верил измышлениям продажной прессы. Часть делегатов союза городов распространила резолюцию, в которой утверждалось: "Государственная дума должна с неослабной энергией и силой довести до конца свою борьбу с постыдным режимом. В этой борьбе вся Россия с ней" (они преступно выдавали себя за Россию. - Ф. Ш.) На исходе 1916 года в устах Милюкова появились слова "единый фронт" (почти что теперешний "народный фронт"! - Ф. Ш.). Этот "фронт" - рассадник смуты - захватил и среду, близкую к Государю, где под ширмой "патриотических" соображений говорили о желательности переворота. Отповедь ненавистникам исторической России была слаба и редка. Так, лишь депутат Г. Г. Замысловский говорил: "Когда во время войны вы занимались революционными митингами, правительство должно бы вас спросить: глупость это или измена?" Охранительные силы Верховной власти, ведомой Государем, были также слабы и разрозненны. В январе 1917 года лишь Курское дворянство поддержало незыблемость этой власти да монархические организации высказались за роспуск думы. Большая часть прессы давно уже была антироссийской и прямо писала, что главной "темной силой" является сам Государь! Многие одурманенные члены думы еле-еле держались на пороге государственного преступления. Только вековой остаток монархической силы удерживал их на том пороге. В недрах тайных организаций, поставивших целью свержение Царя, развал России и убийство ее нации, уже был разработан план преступного устранения Государя. Гучков о нем проговорился: "Провести это было трудно технически... план заключался в том (я только имен называть не буду), чтобы захватить по дороге между Царским Селом и Ставкой Императорский поезд, вынудить отречение, затем одновременно, при посредстве воинских частей, на которые в Петрограде можно было рассчитывать, арестовать существующее правительство и затем объявить как о перевороте, так и о лицах, которые возглавят собой правительство..." Наседали на Государя и послы в деле уступки "общественному мнению". Английскому послу Дж. Бьюкенену Государь ответил: "А не так ли обстоит дело, что Моему народу следовало бы заслужить Мое доверие?" В этом была великая истина: в истории России на троне действительно был такой Государь, который появляется только раз в несколько столетий и который останется в веках недосягаемым по вере и духу в народном сознании. В думе продолжал выползать на трибуну Кирбис-Керенский, неистово призывая к открытой борьбе с Верховной властыо: "...у вас есть гораздо более сильный враг, чем немецкое влияние, - это система" (то есть историческая Верховная власть! - Ф. Ш.). Но робкое требование правительства о привлечении к суду Кирбиса осталось в думе без ответа. Он был явный преступник Отечества, и к нему надо было применить власть по всем нормам российских законов, ту которую употребляли к преступникам в столыпинское время. Государь попытался спасти положение. Он приказал отвести из столицы часть запасных батальонов гвардейских полков, не имевших ничего общего с гвардейскими полками юго-западного фронта, и направить в нее гвардейскую кавалерию. Этот приказ Государя не выполнили: генерал Хабалов мотивировал его невыполнение тем, что якобы для нее нет помещений. Прибыл только Гвардейский экипаж! 22 февраля 1917 года Государь выехал в Ставку, а 23-го в столице начались уличные демонстрации под лозунгами "Хлеба!". Кто-то распорядился, чтоб вовремя не подвозили хлеб, которого в России было предостаточно. На ряде столичных заводов кучка социал-демократов мутила рабочих и звала их на бунт, и демонстрации стали принимать политический характер, появились красные полотнища с лозунгами: "Долой самодержавие!", "Долой войну!" И хлебом завалили Петроград, но бунт расширялся, перерастая в кровавый террор: 23 и 24 февраля были убиты 28 городовых. Знаменская площадь столицы (теперь Октябрьская) превратилась в беспрерывный митинг, на котором все время призывали к бунту какие-то типы. 26 февраля взбунтовалась рота запасного батальона Павловского полка, а 27 февраля - запасные батальоны Волынского полка (там орудовал некий унтер-офицер Кирпичников). К ним присоединились запасники Литовского полка и некоторые рабочие. В целом это была ничтожная кучка людей, оравшая и галдевшая до паралича на улицах и площадях Петрограда. Она подвергла осаде думу, которая и приказала долго жить. Тем не менее от имени бывшей думы представители "блока" и крайних левых образовали "Временный комитет", в который вошли председатель М. В. Родзянко и члены "избранники народа" - Н. В. Некрасов, И. И. Дмитриев, В. А. Ржевский, Н. С. Чхеидзе, А. Ф. Керенский, П. Н. Милюков, А. И. Коновалов, М. А. Караулов, С. Л. Шидловский, В. В. Шульгин, В. Н. Львов. Этот самозваный "комитет" разослал во все концы мирно трудившейся России телеграммы, искажавшие положение дел в граде на Неве. Рабочая группа военно-промышленного комитета, освобожденная из тюрьмы "Кресты", самовольно образовала вместе с депутатами-социалистами и некоторыми представителями крайне левых партий "исполнительный комитет совета рабочих депутатов", который и предложил немедленно провести "выборы" в совет. На заводы помчались агитаторы из "верных людей", и к вечеру 27 февраля был готов первенец "новой власти" - столичный "совдеп рабочих". Чтобы поддержать бунт в солдатской массе, фактически дезертировавшей из армии и подлежащей военному суду за измену Родине, бесноватый совдеп занялся реквизицией запасов продовольствия для "революционной армии", то есть грабежом интендантских складов, превратив Таврический дворец в "пункт питания". А как же: за бунт надо было платить! Обманутые русские отщепенцы в солдатских шинелях продались за краюху хлеба интернациональной нечисти. Тем и установилась связь между первым совдепом и солдатской массой. Вечером 27 февраля в Мариинском дворце собрался на последнее заседание Совет Министров России под председательством кн. Н. Д. Голицына, а в Таврическом дворце - незаконный, самовольный совет рабочих депутатов. Этот совдеп избрал "центральный исполнительный комитет", в который вошли в основном инородцы - председатель Чхеидзе (грузин?) и члены Дан-Гурвич (еврей), Либер-Гольдман (еврей), Гоц (еврей), Розенфельд-Каменев (еврей), Саакан (армянин?), Крушинский (поляк?) и Никольский (национальность не установлена?). Главную роль в совдепе играли страшные ненавистники России, предатели Родины, социалисты-интернационалисты и большевики-евреи Нахамкес-Стеклов, Гиммер-Суханов, Александрович и другие. Они избрали "литературную комиссию", занявшуюся подготовкой "манифеста" и "Известиями совета". 27 февраля 1917 года горстка российских войск под командованием генералов Хабалова, Занкевича и Беляева сложила оружие под предлогом избежания ущерба Зимнему дворцу, а затем - и Адмиралтейству, о чем их просили Вел. кн. Михаил Александрович и адмирал Григорович. Таврический дворец превратился в первый прообраз застенка, куда свозили пойманных министров и сановников. Хотя дума не существовала, но под ее прикрытием заседал самочинный совдеп. Под диктовку этого сборища 28 февраля "Временным комитетом" сочинялась версия событий: все якобы началось с указа о "роспуске думы", которая не подчинилась ему. Народ же якобы поддержал думу, а полки предоставили себя в ее распоряжение. Депутат-"прогрессист" Бубликов разослал телеграммы; "По поручению комитета думы сего числа я занял министерство путей сообщения". От имени Родзянко он объявил, что "государственная дума взяла в руки создание новой власти". В это время взбунтовавшиеся солдаты, объединившись в злобную и трусливую толпу, грабили склады спиртных напитков, вылавливали и избивали офицеров. Матросы Кронштадта убили генерала Вирена и многих офицеров. Остальных заточили в казематы. В столице господствовала анархия. Единственной "властью" был совет рабочих и солдатских депутатов, которым заправляли Нахамкес и Гиммер. Они-то и дезинформировали Алексеева в Ставке, донося ему: "В Петрограде полное спокойствие, войска примкнули к временному правительству в полном составе". Неискушенный в политических провокациях Алексеев, опираясь на эти лживые донесения, сообщал верхам армии об "успокоении". Тайно, скрытно от россиян вокруг Государя сжималась петля преступного плана захвата. Требование Государя об отправке Его поезда из Могилева 27 февраля Ставка не исполнила, так как уже знала, что участь Его решена на переговорах между думским "комитетом" и совдеповцами. Императорский поезд вышел в сторону Царского Села только утром 28 февраля, то есть с опозданием на 9 часов. Это позволило заправилам "комитета" узнать о намерениях Государя и не допустить Его свидания с Императрицей. Взбунтовавшимся под диктовку совдеповцев думцам эта умышленная задержка Государя нужна была для инсценировки "народной революции", направленной против Него, а также дала выигрыш времени для закрепления своих притязаний в совершившемся факте самодержавного народоправства. 1 марта Императорский поезд был остановлен на станции Дно, якобы по причине порчи пути восставшим населением. Поезд повернул на Бологое в намерении пройти на Тосно и к Царскому Селу. Но на станции Малая Вишера Государю доложили, что якобы и Тосно занято революционными войсками, враждебными Ему. Тогда Государь понял, что думский "комитет" и совдеп злонамеренно отделяют Его от Александры Федоровны с целью совершения насилия над Его сознанием, волей и духом, вынуждая Его на отречение. Он познал всю глубину совершаемого государственного преступления кучкой злодеев и ненавистников исторической России. Он приказал вернуть свой поезд снова на ст. Дно, куда Он просил приехать Родзянко. Государь здесь не встретил Родзянки, но зато узнал, что Совет Министров России низложен и что некоторые министры и высшие должностные лица арестованы "комитетом", а войска гарнизона прекратили сопротивление. Он повелел следовать поезду на Псков и прибыть туда Родзянке. Тут Он рассчитывал получить помощь от Главнокомандующего северным фронтом генерала Рузского и войти в связь со столицей и Могилевом, со всем государством. Но в Пскове Он попал в "лапы" первого Своего тюремщика, предателя в генеральских погонах - Рузского. Здесь началось издевательство и насилие над Державным Кормчим России, который совершил в сем древнем граде бессмертный духовный подвиг - принес Себя в жертву ради спасения Своего народа, Своего любимого Отечества, ради будущего Родины. В Петрограде свирепствовала дьявольщина. 1 марта в названии совета рабочих депутатов появилось добавление: "солдатских". Этот самочинный совдеп с двойственным наименованием все также прикрывался именем "Временного комитета". Вел. князь Кирилл Владимирович и сдал этому "комитету" в плен ближайшую защиту трона - Гвардейский экипаж. В этот же день появился "Приказ № 1" о развале российской армии. "Временный комитет" и совдеп вели переговоры о составе "Временного правительства". Совдеп предложил "комитету" открыто порвать связь с законностью, заставил Родзянко послать телеграмму Рузскому, в распоряжении которого находился Государь, следующего содержания: "Правительственная власть перешла в настоящее время к временному комитету государственной думы". Бывшая дума все больше использовалась как ширма, за которой скрывались гадливые существа, окопавшиеся в Петрограде. В Москве 28 февраля также образовался совет рабочих депутатов, к которому присоединилась часть запасных полков гарнизона. То же произошло в Харькове и Нижнем Новгороде. В Твери разъяренная полупьяная толпа убила губернатора Н. Г. Бюнтинга. Но в других градах и весях было относительно спокойно. Рузский, фактически арестовав Государя, стал управлять Россией и ее войсками своевольно, но от Его имени. Так, стоявшему с отрядом войск в Царском Селе генералу Иванову был отдан приказ: "Никаких мер не предпринимать", а посланные войска на Петроград было ведено вернуть и больше их туда не направлять. В Ставку пошла депеша: "Государь согласился поручить Родзянко составить кабинет из лиц, пользующихся доверием всей России". 1 марта сам Родзянко оказался пленником совдепа. Ему не предоставили возможности поехать на станцию Дно к Государю, запретили говорить по телефону с Рузским. За каждым его шагом следили "совдепаты". Они и заставили его дать предательскую телеграмму Рузскому: "Ненависть к династии дошла до крайних пределов". Алексеев самовольно, но по чьей-то подсказке разослал циркуляр о необходимости отречения Государя, закончив его словами: "обстановка, по-видимому, не допускает иного решения". Командующие фронтами Вел. кн. Николай Николаевич, генералы Брусилов, Эверт, Сахаров дали на то свое согласие! Вице-адмирал Непенин по своему почину послал телеграмму генералам Алексееву и Рузскому, требуя отречения Государя. Рузский не пропускал к Государю никакой информации и не выпускал ее от Него. Ни один Его приказ по войскам не передавался, ни одно обращение к россиянам не возглашалось. Точно так же не подносились Ему обращения и телеграммы подданных. А они шли к Нему и доныне умалчиваются. Государь почувствовал полную безнадежность! Телеграммы Государя Алексееву и Родзянко не были отправлены: в Псков выехали столичные споспешники Его ареста, предатели России "думовцы" Гучков и Шульгин.
      В ночь с 1 на 2 марта 1917 года в Петрограде царила жуткая картина беззаконности и преступности: развевались красные флаги предвестники кровавых оргий, исполнительный комитет совдепа отказался войти в правительство с "цензовыми элементами", но потребовал поставить себя вместо самодержавного монарха, предоставляя "думскому комитету" роль министерства. И опять до одурения, до хрипоты, до угрожающих криков, до оскорблений продолжалось обсуждение программы правительства. И, наконец, сошлись на одном: "неразоружение и невывоз из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении". Российская армия числом до 8 миллионов воинов, отдавая все свои силы для победы над жестоким недругом, стояла стеной за будущее державы, а 200тысячное солдатское отрепье, умышленно сосредоточенное в столицах и распропагандированное ненавистниками России, предало свою Родину за чечевичную похлебку, став у "корыта совдепа". "Чудо" совершилось: "новая власть" запретила отправку на фронт нравственно разложившихся солдат! Это преступление и расхлебывает российский народ до сих пор! И не только расхлебывает, но и кланяется в ноги тем предателям и вдохновителям, которых и ныне расхваливает совдеповская литература. 2 марта 1917 года "Временный комитет" членов Государственной думы назначил, а Петроградский совдеп санкционировал "Общественный кабинет", в составе председателя Совета министров и министра внутренних дел Г. Е. Львова и министров иностранных дел П. Н. Милюкова, военного и морского А. И. Гучкова, путей сообщения Н. В. Некрасова, торговли и промышленности А. И. Коновалова, народного просвещения А. И. Мануйлова, финансов М. И. Терещенко, земледелия А. И. Шингарева, юстиции А. Ф. Керенского, государственного контроля И. А. Годнева, по делам Финляндии Ф. И. Родичева и обер-прокурора Священного Синода Вл. Н. Львова. Это были те, кто добивался учредить власть "милостью народною" и на том построить Российскую государственность. Они были творцами окаянных дней для России и пособниками религии Лжи, навязанной россиянам. Государю, насильно отправленному в Псков, нагло и вероломно задержанному здесь, оставалось только одно: обратиться к россиянам со своим последним словом. Но и этого Ему не дали! Гучков, сопровождаемый Шульгиным, привез Ему давно взлелеянный манифест об отречении, а Алексеев - свой. Они, заперев Его в "темницу", действовали как политические жулики и разбойники, шипя: "Кошелек иль жизнь!" Гучков заявил Самодержцу Российскому: "Я останусь час или полтора, и ко времени моего отъезда нужно, чтобы документ (отречение. - Ф. Ш.) был в моих руках". Двум предателям Родины, прибывшим по воле совдепа, Государь спокойно ответил: "Нет такой жертвы, которую бы Я не принес за Мою Россию... Во имя блага, спокойствия и спасения России Я принял решение отречься от престола..." Под духовно-могучим взором Государя Гучков и Шульгин выглядели как жалкие существа, как нравственные уроды. Они понимали, что шли на самое страшное преступление, какое выпадает на долю человека, но не могли ничего поделать с собой. Они в те минуты не могли прямо смотреть на Него, как на лучезарное солнце, краснели и бледнели, вертясь, как ужи на раскаленной сковородке.