Достал из кармана ключ, открыл футляр. Маятник длиной в человеческий рост лениво двигался и ритмично отстукивал. Семенов подтянул цепь. Большая стрелка в это время коснулась одиннадцати. До директора донесся дальний звон церковного колокола. Семенов, по обыкновению, достал из кармана серебряные часы, щелкнул крышкой и проверил время. Он не отводил глаз от стрелок до тех пор, пока не умолк звон колокола. Тогда он захлопнул свои часы, закрыл кабинетные и вышел на веранду.
      Двор семинарии был пуст. Все на занятиях. Окна классных комнат открыты. Ясно доносятся монотонные голоса учеников, отвечающих учителям. Отсюда, с веранды директорского кабинета, все было видно. В хорошую погоду Семенов, как и сейчас, выходил на веранду и смотрел на ребят, стоявших у досок, слушал их ответы и стук мела.
      И сейчас он стоял и безмятежно смотрел на классы. Все было в порядке. Занятия начались вовремя. Ночь прошла без всяких происшествий.
      Семенов постоял некоторое время на веранде и хотел было направиться проверить столовую и общежитие, но, увидев въезжавших в город конных казаков, остановился. Все вокруг заполнил топот конских копыт. Столбом поднялась пыль. Нарушивший тишину отряд казаков привлек внимание горожан. Одни открыли окна и с удивлением смотрели на казаков с блестевшими на утреннем солнце рукоятками сабель, другие крепче закрывали двери и окна своих домов. Всадники проехали по узким улочкам, миновали кривые переулки и остановились у семинарии. Здесь они разбились на две группы, окружив школу и общежитие. Спешились, стряхнули с себя дорожную пыль.
      Офицер, не обращая внимания на сторожа у ворот, прошел вперед в сопровождении нескольких казаков и, стуча сапогами, поднялся по лестнице на веранду к Семенову.
      - Доброе утро, господин директор.
      - Доброе утро, господин поручик.
      - Можно ли зайти к вам в кабинет?
      - Пожалуйте, милости просим...
      За офицером протиснулись в дверь и сопровождавшие его казаки.
      Дмитрий Дмитриевич сел на свое место.
      - Итак, чем могу служить?
      - Господин Кипиани в семинарии?
      - Да, он ведет урок. А что?
      - Мы должны его взять.
      - У вас есть для этого необходимое распоряжение?
      Офицер косо посмотрел на Семенова, а затем с подчеркнутой вежливостью передал директору документ, дающий право арестовать Кипиани.
      "Почему все так обернулось? - думал Семенов. - Ведь я писал им, что ничего подозрительного не замечено за Кипиани. Или мне не верят? Я же с Кипиани вместе работаю и знаю его лучше, чем они".
      - Итак, потрудитесь показать, где господин Кипиани.
      - Разве вы не могли бы арестовать его после уроков, дома?
      - Я выполняю приказ.
      - Мне кажется, вы торопитесь. Я написал в соответствующие инстанции, что не замечал за Кипиани ничего подозрительного.
      - Я не обязан вести дискуссию о нравственных качествах Кипиани. Я обязан его только арестовать.
      Семенов понял, что спорить бесполезно. Но он не хотел, чтобы учителя арестовали на глазах учеников. Это было против педагогических правил. Авторитет учителя велик. Ребята считают его неприкосновенной личностью, и вдруг арестовать его... Не значит ли это - растоптать их чистое, святое представление об учителе, растоптать в некотором роде идеал? Допустимо ли это в педагогическом заведении?
      - Я не могу прервать урок, господин поручик. Не лучше ли все-таки было бы после занятий... Пока еще я хозяин этой школы...
      - Как раз поэтому я хочу провести это дело в вашем присутствии...
      - Благодарю, но я решительно отказываюсь от этого.
      - В таком случае будем действовать без вас.
      - Где Кипиани, вам покажет дежурный учитель.
      Офицер встал. Казаки, стоявшие у двери, выпрямились.
      Шумно спустились по лестнице во двор. На середине двора их встретил дежурный учитель Петров.
      - Покажите нам, где Кипиани, - уже тоном приказа обратился к нему поручик.
      Борис Михайлович выпрямился и, выпятив грудь, заложил руку за борт пиджака. Словно человек, принимающий парад, гордо стуча каблуками, пошел к входу в правое крыло здания. Офицер и следующие за ним казаки, словно боясь упустить добычу, торопились за Петровым, держа руки на эфесах шашек.
      В классах умолкли голоса. Учителя застыли у досок с мелом в руках. Преподававший в мусульманском отделении Черняевский прервал урок и подошел к двери. Вся школа молчала, затаив дыхание, в ожидании, где остановится провожаемая Борисом Михайловичем шаркающая, лязгающая группа.
      Наконец дежурный учитель остановился и глазами показал на класс Кипиани. Казаки стали у окна. Офицер прислушался, и до него донесся голос учителя, который громко читал стихи Пушкина:
      Пока свободою горим,
      Пока сердца для чести живы,
      Мой друг, отчизне посвятим
      Души прекрасные порывы!
      Офицер без стука вошел в класс. Кипиани, видимо, сразу понял, что это его последний урок, что больше он не сможет сказать ученикам ни одного душевного слова, не донесет до них ни одной своей мысли. Поэтому он, не обращая на офицера внимания, решил дочитать стихотворение до конца:
      Товарищ, верь: взойдет она,
      Звезда пленительного счастья,
      Россия вспрянет ото сна,
      И на обломках самовластья
      Напишут наши имена!
      Офицер дослушал стихотворение и сказал:
      - Господин Кипиани, прервите урок! Вы арестованы. Кипиани обернулся и посмотрел на покрасневших от волнения учеников. Он понял, что сидящие за партами ученики сейчас притаились, словно тигрята, и готовы в любую минуту броситься на офицера.
      - Какой большой у вас отряд, господин поручик! Зачем же столько людей? - Кипиани, улыбаясь, взял свою трость, собрал книги и протянул руку к классному журналу.
      Петров шагнул вперед.
      - Журнал оставьте на месте.
      - Я должен сделать отметку о последнем занятии. Вы же любите точность, господин Петров.
      Однако надо было идти. Он поднял глаза на своих учеников, а руку протянул к двери. Ребята с шумом поднялись. Петров преградил им путь.
      - Я напоминаю вам, - сказал он, - сегодня после уроков никаких прогулок и занятий не будет.
      - Будут, господин Петров. И сегодня и завтра наше дело будет продолжаться! Я уверен в этом, дорогие дети. Будьте счастливы!
      Кипиани открыл дверь и вышел быстрыми шагами. Казачий офицер и Петров последовали за ним. Ученики от сильного стука двери вздрогнули и словно проснулись ото сна. С шумом ринулись в коридор, но казаки оттолкнули их, вернули обратно и закрыли дверь. Ребята побежали к окну. Но казаки стояли и там.
      Во дворе казаки окружили Кипиани. До ворот он шел молча, но здесь остановился и, обернувшись, с тоской в глазах, посмотрел на школу. Ребята смотрели из окон, а учителя стояли у дверей. Он видел, как Семенов, скрестив на груди руки, стоял, прислонившись к столбу на веранде. Все молчали. Кипиани вынул часы.
      До звонка оставалось еще пятнадцать минут. Он понял, что ему не удастся попрощаться с учениками и своими товарищами учителями.
      Вдруг кто-то крикнул:
      - Мы никогда вас не забудем, дорогой наш учитель Кипиани!
      Ашраф оглянулся на голос. Это грузинский мальчик по имени Лука поднялся на подоконник. Он махал своей фуражкой, а казаки, схватив его за полы одежды, тянули вниз. Ученики вступили в схватку, пытаясь выпрыгнуть через окно во двор. Ашраф понял, что, если упустить время, Кипиани уведут, а ученики христианского отделения вступят с казаками в настоящий бой. Ашраф выпрыгнул из окна и прямо побежал на ту веранду, где висел колокол. Он схватился за веревку и начал ее дергать. Раздался беспрерывный тревожный звон, зовущий на помощь. Ашраф ничего не слышал и не видел. Он не смотрел в сторону дежурного учителя, который спешил к нему, тряся над головой тростью, и что было мочи орал. Колокол набирал силу и ярость. С треском отворились двери классов, и ученики, словно обрушивший преграду поток, с гулом высыпали во двор. Казакам не удалось остановить их. Ребята ринулись к Кипиани и окружили его. Только после этого Ашраф перестал дергать веревку. Петров хотел ударить его по голове тростью, но Ашраф перехватил трость в воздухе, вырвал ее из рук учителя и отшвырнул далеко в сторону. Ашраф смешался с потоком учеников, пробился вперед и встал около Кипиани. Он разорвал бы каждого, кто протянул бы руку к учителю. Он думал, что все это связано с той злополучной книгой, что именно он виноват в аресте Кипиани. Но учитель успел ему шепнуть, и никто в общем шуме не услышал этого шепота:
      - Ты ни в чем не виноват. Меня арестовали совсем по другому делу.
      На глаза Ашрафа навернулись слезы. Во двор ворвались конники. В воздухе замелькали плетки. Все висело на волоске. Опередив Семенова, в толпу бросился Черняевский. Ребята расступились перед директором и инспектором. Семенов оказался лицом к лицу с поручиком.
      - Что вы хотите делать?
      - Уберите ребят!
      - А вы уберите казаков!
      - Я выполняю приказ и выполню его любой ценой. Я должен увести арестованного!
      - Я никуда не убегу, господин поручик, - спокойно сказал Кипиани. Ваши штыки и кандалы мне знакомы. Прикажите конникам отойти. Пугать ребят бессмысленно.
      Кипиани поднялся на возвышенное место, вскинул вверх руку и успокоил учеников:
      - Оставайтесь в добром здоровье, дорогие дети! Я очень доволен вами. Я уверен, что наш труд не пропадет даром. Вы будете отважными, честными гражданами. Вы, ничего не страшась, будете трудиться во имя своего народа. Пусть не пугают вас эти аресты. Учитесь, поднимайте факел просвещения! И вам я благодарен, мои коллеги учителя! Счастливо оставаться!
      Как ни старался Кипиани улыбнуться, это ему не удалось. Глаза заволокло слезами. Он снял шляпу, всем поклонился и только после этого пошел к воротам. Ученики смотрели ему вслед. Конные казаки с обеих сторон взяли Кипиани в окружение. Офицер ехал впереди. Сверкали обнаженные шашки. Булыжную улицу огласил цокот подков. Этот цокот долго потом звучал в ушах ребят...
      10
      Петров сновал перед классными комнатами. Он хотел обо всем знать, слышать каждый шепот, каждое слово. Против обыкновения, он ступал тихо, старался, чтобы не скрипели ботинки.
      Перед окнами мусульманского отделения он остановился. Подошел к окну класса, в котором учился Ашраф. Осторожно заглянул в комнату.
      Староста класса Фиридун сидел за столом ближе к двери, другие ребята сидели за партами по двое и учили уроки. Время от времени Фиридун поглядывал на ребят, наблюдая, как они занимаются.
      Петров отыскал взглядом Ашрафа, который сидел в самом крайнем ряду один и читал, как видно, что-то серьезное. Как ни старался Петров, не мог разглядеть, какую же книгу читает Ашраф. Но подозрение и любопытство одолели его, и он бросился в класс. Первым вскочил на ноги Фиридун. Он крикнул: "Внимание!" - и тут же погас светильник. Все утонуло во тьме. Ребята зашевелились на местах. Раздался сиплый голос Петрова:
      - Не двигаться с места! Быстрее зажгите лампу!
      - Сейчас, господин учитель, - ответил Фиридун и что-то начал искать в темноте.
      Петров подождал, но, видя, что староста мешкает, разозлился:
      - Что случилось?
      - Сейчас, господин учитель. Ведь виноваты вы сами.
      Внезапно открыли дверь, и ветер потушил лампу.
      Петров разозлился еще больше. Достав из кармана пиджака спички, он протянул их Фиридуну:
      - Возьми скорей.
      По шороху спичечных палочек Петров почувствовал, что у Фиридуна дрожат пальцы.
      - Дай сюда, какая беспомощность!
      - Не трудитесь, учитель, я сам зажгу!
      - Говорю, дай сюда!
      В это время Фиридун уронил спички. Они рассыпались по полу. Фиридун наклонился и стал шарить под столом. Гневу Петрова не было предела.
      - Что ты там ковыряешься?
      - Сейчас, господин учитель, спички рассыпались.
      В классе в темноте происходило какое-то движение. Под партами шелестели книги. Вероятно, ученики что-то прятали. А Петров топал ногами и кричал:
      - Скорей, негодяй! Вы издеваетесь надо мной?!
      - Что вы, что вы, господин учитель, сию минуту!
      Фиридун чиркнул спичкой. На стене заиграли тени.
      Петров бросился к Ашрафу:
      - Что ты читал?
      - Книгу.
      - Какую книгу?
      - Арифметику.
      - Где она?
      - Вот.
      Петров покрутил книгу в руке, порылся в книгах Ашрафа и ничего не нашел.
      - Встань, уходи из класса!
      Ашраф неохотно встал. Он остановился у двери и, обернувшись, спросил у Петрова:
      - Куда я должен идти, господин учитель?
      - К директору.
      Ашраф остановился у стены, около часов. Увидев, что и Черняевский здесь, он смутился и не мог поднять глаз. Снял фуражку и, сам того не замечая, стал теребить ее в руках. В комнате наступила тяжелая тишина. Ашраф слышал, как бьется его сердце. В ушах звенело. Юноше казалось, что руки его удлиняются, тяжелеют, кто-то давит ему на плечи, стараясь пригнуть к земле. В глазах потемнело. Свечи на директорском столе расплылись в тумане. Если Черняевский заговорил бы на минуту позже, может быть, Ашраф потерял бы сознание и рухнул на пол.
      - Я не ожидал от тебя. Что это ты натворил?
      Голос инспектора доносился откуда-то издали, но, подняв испуганные глаза, Ашраф увидел, что Черняевский стоит в двух шагах от него и что в его взгляде больше укора, чем гнева. Ашраф даже улыбнулся. Но тут раздался голос Петрова:
      - С ним нельзя разговаривать так мягко. Его надо исключить из семинарии, господин директор. Этот дикий татарин должен покинуть школу.
      Семенов бросил ручку на стол.
      - У вас нет выдержки, господин Петров. Кроме того, следите за своими словами. Вы учитель.
      - Как раз поэтому я не могу терпеть этого негодяя в нашей семинарии.
      Ашраф неожиданно успокоился. Колени перестали дрожать. Застилавшая глаза пелена исчезла. Сердце стало биться спокойнее. Пол под ногами обрел прочность.
      Ашраф сказал:
      - Если я виноват, накажите, но вы не имеете права оскорблять меня.
      - Молчать! - крикнул Семенов, ударив рукой по столу, и вскочил на ноги.
      Такой внезапный взрыв ошарашил и Петрова и Черняевского.
      Черняевский впервые видел директора в таком гневе.
      - Мало того, что ты нарушил дисциплину, прервал занятия, ты еще в моем присутствии пререкаешься с учителем! Зачем ты звонил? Кто тебе разрешил?
      Смущенность Ашрафа сняло как рукой. Его охватило неистовство, свойственное подросткам.
      - Никто!
      - По-твоему, здесь можно делать все, что захочешь?
      - А почему нашего учителя увели под конвоем?
      - Это тебя не касается.
      - Касается... Мы хотим знать, за что его арестовали.
      - А кто вы такой?
      - А вы кто такой?
      - Ашраф, не переходи границы!
      - А пусть господин Петров не ходит за нами, как тень, и не следит...
      - Что это означает?
      Петров покраснел, как свекла, и пролепетал:
      - Сами видите, господин директор, я с таким негодяем и разговаривать не хочу.
      - Учитель...
      - Молчать! Господин Черняевский, ученика вашего отделения Ашрафа Гейтепели за грубое нарушение внутреннего распорядка семинарии арестовать на семь дней. Кроме хлеба и воды, ему ничего не давать. Лишить его права на месяц выходить с территории семинарии. Все.
      Черняевский открыл дверь и выставил Ашрафа из кабинета. Семенов сел за стол, обхватив обеими руками голову. Петров не отставал от него:
      - Господин директор, я не могу согласиться...
      - Ну что вам еще надо?
      - Надо исключить его из семинарии.
      Семенов снизу вверх посмотрел на Петрова, а затем встал.
      - Вы кто такой, господин Петров, чтобы указывать мне? Скажите, кто вас заставляет соваться во все дыры?
      - Господин директор, я служу отечеству и государю...
      - В качестве доносчика?
      - Господин Семенов...
      - Освободите кабинет!
      - Вы меня оскорбляете!
      - А вы позорите великую русскую нацию! Идите. Я считаю недостойным разговаривать с вами.
      С Ашрафа сняли ремень и посадили его в подвал. Сначала он сидел и боялся пошевелиться. Ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Где-то поблизости капала вода, шуршали мыши. За дверью дежурный учитель Петров поучал караулившего ученика: "Если хоть один человек подойдет сюда и даст ему кусок хлеба, я изобью тебя этой палкой и тебя выгонят из семинарии. Слышишь? Я приду и проверю!"
      Ашраф готов был колотиться головой об стену, слушая этот голос. Но надо было молчать. Его сторожил ученик из христианского отделения по имени Иван. С этим Иваном Ашраф раза два встречался на кружке Кипиани, но вообще-то он не знал его, поэтому остерегался что-либо ему сказать. Да и что он мог ему сказать? Его наказали по приказу директора, целую неделю он должен спать здесь с мышами и только потом вернется в общежитие к своим товарищам.
      Глаза Ашрафа постепенно привыкли к темноте. Он огляделся и увидел тесную комнатушку. На полу лежала солома. Посередине она была измята. Кто-то до него здесь отбывал наказание и лежал на этой соломе.
      Осмотрев свое новое жилье, Ашраф решил устроиться поудобнее. Он поднял воротник пиджака, лег на солому и закрыл глаза. Чтобы обо всем забыть, лучше всего заснуть. Однако мыши, увидев, что бедняга не двигается, осмелели. Они шуршали теперь совсем близко. Ашрафу показалось даже, что они нюхают его руки и что одна пробежала по нему. Он вскочил, и мыши рассыпались по сторонам.
      "Наверное, обо мне никто и не вспоминает, - с печалью подумал Ашраф. Все легли спать. Интересно, который час?"
      В дверь тихо постучали.
      - Кто там?
      - Я.
      - А ты кто?
      - Не шуми. Подойди к двери. Просунь руку в щель. Возьми, это ребята прислали. Ешь, сейчас принесут молоко.
      - Ваня, ты не боишься?
      - Ладно. Ешь, тебе говорят.
      Ашраф взял еду, и, хотя котлеты остыли, он съел их с удовольствием.
      - Ашраф...
      - Что?
      - Я не знал, что ты такой. Ты, оказывается, смелый парень. Хорошо поставил на место этого Петрова. Мы все за тебя. Ничего не бойся. Не посмеют исключить тебя из школы. Мы все за тебя горой. Подожди. Кто-то идет.
      Ашраф притаился в углу подвала, прислушался. Ваня с кем-то шепотом разговаривал. Потом он опять позвал Ашрафа.
      - Держи молоко. Прислали Фиридун и Лука. Они сами не смогли прийти. Петров все время снует по общежитию.
      - Скажи им от меня спасибо.
      Ашраф выпил молоко.
      - Ваня...
      - Что?
      - Я спать не могу.
      - Почему?
      - Мыши. Да и очень сыро.
      - Знаешь что, там есть маленький ход наверх, прикрытый доской... Ты понял? Сдвинь доску, увидишь небольшую лесенку. Лезь по ней вверх. Попадешь на чердак. На чердаке есть маленькая комнатушка. До утра там и спи. А утром спустишься вниз. Только не проспи, иначе выдашь наш тайник.
      - Ты откуда все это знаешь?
      - Один ты, что ли, такой смелый? Я тоже сидел.
      Ашраф нашарил в темноте маленькую лестницу, влез на чердак. Через оконце ему в лицо повеяло свежим воздухом. Он прислонился лицом к прохладному стеклу. Небо было все в звездах. Кура гудела, плавно кружась вокруг древнего города.
      11
      Вечерние занятия кончились. Ученики поужинали и ушли в общежитие. Звонок, возвещающий о сне, прозвенел. Но Дмитрий Дмитриевич медлил идти домой. Он один сидел у себя в кабинете. Его разволновали и арест Кипиани в присутствии учеников, и набег конных казаков на семинарию, и наконец самоуправство офицера. Если в руководимой им школе что-нибудь делалось без его разрешения, Семенов считал это нарушением педагогических правил. Он послал об этом рапорт попечителю кавказского народного просвещения и губернатору. Семенов думал, что его голос услышат и, может, даже освободят Кипиани. Беспокоило его и настроение учеников.
      Не трудно было заметить, что ученики потрясены всем случившимся. У них исчезло прежнее усердие к урокам. Они то и дело перебивали учителей, спрашивали у них, за что арестован Кипиани, хотели понять причину ареста. Несколько раз они приходили к директору и требовали освободить Ашрафа. Но Семенов не мог, конечно, отменить свой же приказ.
      Потом положение в семинарии еще больше осложнилось. Ребята услышали, что семью Кипиани выселяют из Гори. Они бросили уроки, ринулись к его дому и окружили его. Ученики христианского отделения подрались с полицеискими, несколько человек попало в подвал уездного управления.
      Семенов чувствовал, что управлять школой становится все труднее.
      Однако полчаса назад дежурный учитель доложил ему, что ученики в полном составе находятся в общежитии и легли спать. Семенов решил немного еще подождать, и пойти к общежитию, дабы убедиться, все ли на месте. В это время в дверь тихо постучали, и вошел худощавый, высокого роста человек в черкеске и с серебряным кинжалом, висящим на поясе. Пришелец оглянулся вокруг и, убедившись, что в кабинете, кроме директора, нет никого, достал из нагрудного кармана письмо.
      - Это вам.
      Семенов взял конверт и при свете свечи стал внимательно его разглядывать. На конверте не было ни почтовой марки, ни штампа.
      - От кого это?
      - Просили передать вам.
      - Ас кем имею честь...
      - Вы не знаете меня, Дмитрий Дмитриевич, но я вас знаю. Вы учили мою дочь в гимназии. Простите меня, я тороплюсь.
      Он как пришел незаметно, так же и ушел, закрыв за собой дверь. Семенов распечатал конверт. В нем оказалось маленькое письмецо. Кто-то торопливым почерком написал: "Господин директор, завтра рано утром в семинарии будет произведен обыск. Будьте осторожны. Ваш друг".
      Семенову стало не по себе. Он забыл, что собирался идти в общежитие. Шел двенадцатый час. "Наверное, сейчас ребята все уже спят. Если в этом письме все правильно... Но интересно, кто же это подстроил? Или хотят и нашу семинарию причислить к числу сомнительных учебных заведений? Или, может, оно написано с провокационной целью? Что они могут найти у наших ребят?" Семенов решил никому о завтрашнем обыске ни слова не говорить.
      12
      Как только дверь общежития открылась, ребята натянули на себя одеяла и закрыли глаза. Раздался храп. Посторонний человек мог бы подумать, что все давно спят.
      На самом деле эти ребята только что сидели в темноте на койках и слушали сказку Османа. Теперь, закрывшись одеялами и затаив дыхание, они хотели знать, кто вошел в общежитие в такой поздний час.
      Увидев Фиридуна, они сбросили с себя одеяла и повскакали с коек.
      - Ну как, отпустили Ашрафа?
      - Нет, директор говорит, что не может отменить свой приказ.
      - Мы их заставим. Ребята, одевайтесь, пойдем прямо к директору домой.
      Фиридун возразил:
      - Куда вы? Уже двенадцатый час. Кроме того, есть новость. Завтра утром полиция в нашей школе произведет обыск.
      - Пусть обыскивают... Что они могут найти?
      - Как что? Разве трудно к чему-нибудь придраться? Найдут хоть один кинжал, знаешь, сколько будет шума. Давайте сделаем так. У кого что есть, пусть принесет. Спрячем все в одном месте. Так же сделают и ребята христианского отделения. В первую очередь проверьте свои книги.
      Где-то достали сундук и стали все в него складывать, кто - книги, кто - кинжал. Нашелся даже один пистолет. Сундук закрыли.
      Как раз в это время вошел Алексей Осипович. Он молча прошелся между койками, закрыл распахнутые тумбочки и спросил у Фиридуна:
      - Больше ничего не осталось?
      - Нет. Будьте уверены, господин инспектор.
      В окно тихо постучали. Фиридун прислонился лбом к стеклу и посмотрел во двор. Иван и Лука ждали его.
      Тяжелая, обитая кожей дверь открылась как бы сама собой, пропуская Семенова в кабинет губернатора. Кабинет был так велик да еще и затемнен от жары, что Семенов растерялся и не определил сразу, в какую сторону ему идти. Но вот в дальнем левом углу послышалось покашливание, и директор семинарии пошел туда. Подходя почти вплотную к огромному столу, он увидел за ним и самого губернатора, сидящего в кресле. Губернатор был маленький, его кудрявые и, должно быть, некогда очень черные волосы поседели, усы отливали желтизной, может быть от табачного дыма. Семенов поклонился. Губернатор ответил ему таким же сдержанным кивком головы и предложил сесть. Еще и потому маленьким казался губернатор, что очень уж велик был портрет императора, висящий позади него. Как и на портрете царя, бакенбарды губернатора сразу переходили в усы. Вообще же он производил впечатление спокойного и серьезного человека. От паркета пахло скипидаром, громко тикали часы, было душновато, несмотря на прохладу.
      - Ну-с, господин директор, я вас слушаю.
      Семенов чуть подался вперед. Вынул из папки бумагу и протянул губернатору:
      - В этом рапорте я все написал.
      Губернатор, бросив беглый взгляд на бумагу, отодвинул ее в сторону.
      - Расскажите на словах, что беспокоит?
      - Ваше превосходительство, в последнее время в семинарии создалось трудное положение, невозможно работать.
      - О трудном положении я наслышан. И кто же, по вашему, в этом виноват?
      - И я это хотел бы знать, господин губернатор. Не дают работать, нарушают элементарные педагогические правила.
      - Например?
      - Например, на глазах у целого класса арестовывают учителя...
      - Еще что?
      - В общежитии и в школе производят обыск. Полиция засылает в нашу среду своих агентов. Разве это не вопиющее беззаконие? Откуда исходит такое недоверие к нам?
      Губернатор молчал. Он взял папку, лежащую на столе, открыл и стал перелистывать в ней бумаги.
      - Фамилия арестованного учителя Кипиани? Не так ли?
      - Да. Но он ни в чем не виноват. Я послал вам об этом рапорт и просил, чтобы вы сами вмешались в это дело. Его непременно надо освободить. Почему-то у местной полиции существует предвзятость по отношению к нему. Они торопятся убрать из Гори семью Кипиани, хотят выселить. Все это волнует учеников семинарии, ваше сиятельство, возбуждает чувство недоверия к нашей империи... вообще нежелательные чувства.
      - Помните, когда я не советовал вам брать к себе Ки пиани? Вы не послушались меня.
      - Я и сейчас считаю, что Кипиани хороший учитель и человек.
      - Да-с, так, значит, вы предлагаете...
      - Распорядиться об освобождении Кипиани. Кроме того, учащиеся и учителя собрали средства для оказания помощи ему и его семье. Начальник полицейского управления Гори отказывается передать эти деньги арестованному. Я прошу, чтобы выдали распоряжение и об этом. Его положение очень тяжелое.
      - А лично вам ничего не нужно?
      - Мне, как директору, не доверяют. Я прошу вас дать указание, чтобы впредь не задевали достоинства и самолюбия учителей. Дело, которому мы себя посвятили, мы знаем лучше полиции.
      Губернатор некоторое время молчал, как бы обдумывая все, что ему тут говорил Семенов, потом задумчиво поглядел на директора семинарии и, словно о чем-то постороннем, спросил:
      - Вы давно из Петербурга?
      Семенов окаменел от неожиданности.
      - Десять лет уже.
      - Я спросил просто так. Не скучно вам здесь?
      - Привык, да и дел много.
      Губернатор встал, подошел к окну и приоткрыл ставни. Стремительная полоса света, словно сабля, рассекла тьму и легла на стол. Осветилась и часть стены. Губернатор, скрестив сзади руки, повернулся вполоборота и бросил на Семенова косой взгляд.
      - Кто вас послал на Кавказ?
      - Меня? - с удивлением спросил Семенов и пожал плечами: - Никто.
      - Почему не остались в Петербурге?
      - Мог бы остаться. Но мне кажется, я здесь более полезен.
      - Кому?
      Семенов помолчал. Губернатор глядел на него хмурым взглядом.
      - Н... народам Кавказа и тем самым отечеству.
      - Интересно, похвально. - Губернатор сел и позвонил. - Не откажитесь выпить чашку чаю.
      - Благодарю.
      И двух минут не прошло, как офицер принес на серебряном подносе чай. Одну чашку губернатор поставил перед Дмитрием Дмитриевичем, а другую придвинул к себе и стал помешивать ложечкой.
      - Господин Семенов, вы здесь кого представляете?
      - То есть? Я не совсем понимаю?
      - Ну что же тут непонятного, - улыбаясь, сказал губернатор. - Я, например, представляю государя-императора, так сказать, русскую империю. А вы?
      - Я? - улыбнулся Семенов. - Я всего-навсего представитель русской интеллигенции. Кроме официальной должности каждый человек имеет гражданский долг. Он-то меня и привел на Кавказ.
      - Интересно... И в чем же вы видите свой гражданский долг?
      - В просвещении. В работе на благо отечества. Кроме того, своими действиями мы должны выражать лучшие качества нашего народа. Порою по одному человеку создается мнение о целом народе.
      - Поэтому вы открыли здесь школу и учите местных детей. Не так ли? И какая же будет польза нам, русским, от того, что местные народы станут грамотными?
      - Если не было бы пользы, государь не издал бы указа об открытии школ для местного населения. Это наш исторический долг. Надо, чтобы нации помогли друг другу, чтобы пробудилось сознание.
      - Это ваше сознание - превосходная вещь. И вообще... как вы называете... просвещение? Да, да, превосходно. Но не приходило ли вам в голову, господин директор учительской семинарии, что найдутся люди, которые ваше просвещение и это ваше... как вы называете... сознание обратят против вас? А то благо, которое вы несете, может быть использовано со злым умыслом? И не должны ли мы заботиться о том, чтобы этого не произошло? То есть не должны ли мы заботиться, чтобы все ваши труды не попали в дурные руки? - Губернатор выдвинул ящик стола. Покопавшись, достал оттуда фотографию и подал ее Семенову, - Вам знаком этот человек?
      Дмитрий Дмитриевич внимательно посмотрел на фотографию.
      - Да, я его знаю. Он учит детей в одном отдаленном селении. Недавно привозил к нам в школу своих учеников. Его зовут... Да, его зовут Ахмедом.
      - Вот он другого взгляда относительно целей просвещения. Так же, как любезный вашему сердцу Кипиани. И, совсем уж кстати, этот Ахмед и Кипиани давнишние друзья по тайным студенческим кружкам в Петербурге. И здесь они неоднократно встречались. У Кипиани есть здесь свой тайный кружок. Был, вернее.