Салатын взяла свой кувшин и пошла на родник.
      На склоне горы, под большим деревом бездельничали парни. Они лежали на зеленой горе, образовав кружок, а один сидел в центре, играл на сазе и пел. Салатын прислушалась. Голос был неплохой, да и на сазе парень играл, как видно, не в первый раз, только на высоких нотах не мог тянуть.
      У воды собралось много девушек и женщин. Некоторые полоскали белье, иные драили песком посуду, начищая ее до блеска, а третьи просто сидели и слушали песню, доносившуюся со склона горы.
      - Вот как хорошо поет! Видно, по кому-нибудь страдает.
      - Да, в горле у него так и кипит.
      - Ашуг любви!
      Одна из девушек повернулась лицом к певцу и крикнула:
      - Слушай, парень, пусть пропадет твоя зазноба! Не терзай себя!
      Девушки расхохотались.
      Салатын тихо подошла к ним. Наполнила свой кувшин, поставила его в сторону и, подобрав подол, пошла вниз по течению воды. Нарвала там ярпыза и вернулась обратно. Хотела было взять свой кувшин и уйти, как вдруг одна из девушек взяла ее за руку и расхохоталась.
      - Слушай, посмотри на себя, какая ты!
      - А что случилось?
      - Губы у тебя синие. Что ты ела?
      Салатын ладонью вытерла рот и увидела на пальцах следы чернил.
      - Это от ручки.
      - Какой еще ручки? Разве ты пишешь?
      - Да нет, от ручки Ашрафа. - Салатын подолом платья стала вытирать рот, но еще больше размазала чернила по лицу. Девушки опять засмеялись. Салатын пришлось поставить кувшин на землю и вымыть лицо родниковой водой.
      - Возьми песок, почисти себя, как самовар, - пошутил кто-то.
      - Ты и молитву умеешь написать?
      - Да отстаньте вы от меня. Я вижу, у вас настроение повеселиться, а у меня дела.
      Салатын рассталась с девушками и поднялась по извилистой тропинке. А ребята все играли и пели на той стороне. Саз звучал все громче и громче. Слова ашуга доносились до Салатын.
      Салатын, куда идешь по тропе?
      Слушай, я пою о тебе.
      Ты гибка, как весной лоза.
      Как у серны, твои глаза.
      Но куда бы ни шла, грустя,
      Мои слова догонят тебя.
      Салатын, услышав свое имя в песне, споткнулась и чуть не упала. Губы ее задрожали от обиды и гнева. "Чтоб ты пропал, опозорил меня на все кочевье".
      Ашуг же, поняв, что песня его услышана, встал и запел еще громче, повернувшись лицом к долине:
      Не беги так поспешно ты,
      Скажи, чья невеста ты.
      Горным снегом сверкаешь ты,
      Но на солнце растаешь ты.
      Салатын заколебалась. Ей хотелось скорее добежать до кочевья, но ей хотелось и дослушать песню. Ей было приятно, что в песне восхваляется ее красота, но ей было неприятно, что упоминается вслух и пускается по ветру ее имя. При последних словах песни ашуг вскинул вверх свой саз и закружился на одном месте. Салатын показалось, что за ее спиной, около родника смеются девушки. Хотелось оглянуться, но не хватило смелости. Наконец она добежала до своего становища, опустила кувшин с плеча на землю и вытерла пот со лба.
      Ее позвала Зарнигяр-ханум.
      - Ну что, нарвала ярпыз?
      - Нарвала. Посмотри сколько, - наверно, хватит.
      - Достаточно. Теперь отнеси еду Ахмеду и его ученикам.
      Салатын начала хлопотать. Вынесла на улицу постель, перестелила ее и аккуратно сложила в угол. Взяла пиджак Ахмеда и хотела тоже его погладить, но в это время из бокового кармана пиджака выскользнула коробка. Папиросы рассыпались. Салатын опустилась на колени и собрала все папиросы. Мелкие золотые буквы на каждой папиросе привлекли ее внимание, тем более что теперь многие буквы были ей знакомы. Она никогда не видела таких красивых папирос. Отец и Шамхал курили просто табак, сами сворачивали папиросы из бумаги. А эти были так красивы, что хоть вешай вместо украшений. Салатын понюхала их и удивилась их аромату. На нее вдруг напало озорство. Она спрятала папиросы за пазуху и побежала в свой алачыг. Открыла сундук, достала флакончик с духами и обрызгала все папиросы. Интересно, догадается ли он, когда будет курить, что папиросы обрызганы духами, и догадается ли, кто это сделал? Что он подумает? Будет гадать. Вот потеха!
      Тут новая проказа пришла ей в голову. Она достала из-под перины все свои письменные принадлежности, высыпала папиросы на стол, а на дне коробки написала "Ахмед". Теперь надо было выполнять поручение матери. Салатын взяла узелок с едой и пошла в долину. По дороге на нее напало раскаяние. "Что же это я наделала, - казнила девушка сама себя, - или совсем уж я лишилась разума. Зачем надо было душить чужие папиросы? Какое мне дело до чужого парня? Разве мыслимо так шутить с посторонним человеком? Ни с того ни с сего наделала глупостей. Может, пока не поздно, взять эти папиросы и спрятать или выкинуть? Тогда он не подумает на меня, а подумает на ребят. Или сказать, что нечаянно пролила духи. А куда денешь написанное слово? Дура я, дура. Как вернусь, так и спрячу коробку. Если отец узнает о моей проделке, он изрежет меня на кусочки величиной не крупнее уха. А что сделает со мной Шамхал?"
      Ахмед и его ученики расположились в тени скалы. Ахмед сидел на большом камне. Осман писал углем на скале. Немного в стороне Ашраф учил Селима читать стихи. Даже на земле виднелись кривые строчки. Все были очень увлечены. Осман остановился с углем в руке и, глядя на скалу, задумался. Вид у мальчика сейчас был забавный, лицо измазано углем, вспотело. Глядя вверх Осман что-то считал про себя, опять писал углем на скале и снова стирал. Потом он вытер камень мокрой тряпкой и стал быстро писать. Ахмед подошел к Осману и похлопал его по плечу.
      - Теперь я спокоен, молодец. А как ты, Селим?
      - Я все знаю. Хоть во сне могу рассказать.
      - Очень хорошо, и стихи знаешь?
      - И стихи.
      - А я вам принесла еду, пора обедать.
      Все обернулись и посмотрели на Салатын, стоявшую на скале с узелком в руке. Ашраф побежал к сестре, обнял ее за плечи.
      - Вот это прекрасно! Быстрее развяжи узелок, что ты там принесла?
      Салатын расстелила скатерть в тени скалы на зеленой траве. Аромат свежего горячего чурека распространился вокруг. Ашраф взял целый чурек и завернул в него овечий белоснежный сыр.
      - Скорее, Ахмед! Свежий чурек с овечьим сыром!
      Ахмед не торопясь подошел к скатерти.
      - Вечером у нас будет довга, - сообщила Салатын.
      - Из ярпыза, не так ли?
      Ашраф позвал и детей. Они сели в круг, скрестив ноги. Салатын, увидев измазанное лицо Османа, засмеялась.
      - Ты похож на угольщика. Да и другие ничуть не лучше, ну-ка быстрее бегите на родник. Кто скорее умоется и вернется?
      Ребята, перегоняя друг друга, пустились в долину, к роднику.
      14
      Ночью над кочевьем поднялся шум. Начали лаять псы. Только что уснувшие женщины и дети проснулись. Все насторожились и сидели на своих постелях, прислушиваясь. Неизвестно было, кто возмутил спокойствие становища, но по голосам, а главным образом по шуму можно было следить за действиями напавших. Послышалась грубая брань, кого-то оттолкнули, заплакали дети, запричитала женщина, треснул забор. Ночная возня перемещалась от алачыга к алачыгу.
      Зарнигяр-ханум тоже прислушивалась к шуму. Она воображала себе, как разбойники врываются в алачыги, сбрасывают одеяла с женщин и детей, хватают за руки девушек. Страх обуял ее. Она сразу поняла, откуда произошел весь этот шум, кто эти разбойники и кого они ищут. И надо же было совершить такую оплошность. Мужчины все уехали вниз, на уборку хлеба, здесь остались только одни пастухи. Разве можно было в такое время оставлять Салатын у себя? Надо было спрятать ее где-нибудь, надо было оставить ее у Ашрафа. Какой-никакой мужчина. Да она и спала всегда у него. Сегодня, как на грех, пришла к матери. Что теперь будет?
      Вблизи раздались грубые, хриплые голоса. Шарили уже в соседнем алачыге. Выбрасывали на улицу детей. Ругань смешалась с плачем.
      - Собачьи дети! Что вы ищете здесь? Что хотите от женщин?
      - Где девка?
      - Какая девка, тупица, собачий сын?
      - Молчи, гадина! Говори, где девка?
      Зарнигяр показалось, что она среди брани услышала имя Салатын. Она похолодела, а в коленях послышалась странная слабость. В лихорадочной дрожи застучали зубы.
      "Сейчас придут, опозорят. Что же делать? Аллах, помоги! Чтобы тебе всегда было пусто, Джахандар-ага! Это из-за тебя мы страдаем!" Она задохнулась. Хотела встать и, в чем была, схватив Салатын за руку, бежать в долину. Позвать Ашрафа на помощь. Но и сына она боялась звать на помощь. Его в два счета убьют, трудно ли с ним справиться этим бандитам.
      Тем временем шум приблизился вплотную. Салатын трясло как в лихорадке. Она понимала, что происходит вокруг и что с ней может приключиться. Но что она могла сделать? "Может быть, мне спрятаться в чувале? Или завернуться в войлок и встать около чатена16? Авось не заметят!..."
      Пришельцы подошли к кочевью Джахандар-аги. Пастухи и слуги встретили их с палками в руках. Началась рукопашная. Раздался треск палок и звон кинжалов. Вдруг Салатын сбросила с себя одеяло и, как была, в одном белье, босиком выбежала во двор. Сперва она хотела броситься в долину, но раздумала и побежала к дубу. Она думала, что как-нибудь залезет на дерево и спрячется среди веток. Но она не дотянулась! чтобы ухватиться за нижний сук, да и руки дрожали.
      Наконец разбойники подошли к алачыгу Шамхала. Салатын услышала крики матери.
      - Не трогайте невестку. Бесчестные!..
      - Куда спрятала дочь, говори?
      - Дочери нет.
      - Отвечай скорее, а то потащим тебя за косы.
      - На женщину поднимаешь руку, собачье отродье?
      - Говори, где дочь?
      Разбойники схватили Зарнигяр-ханум и Гюльасер за руки и выбросили их на улицу. Выбросили и всю постель. Обыскали все сундуки. Переворошили всю посуду.
      - Где ты спрятала дочь?
      - Сказала, ее здесь нет!
      - Говори, где она?
      - Давно уж отослала ее с кочевья.
      - Слушай, старуха, не морочь нам голову.
      - Ну ищите! Найдете, если она здесь.
      - Куда же она девалась?
      - Никуда она не ушла, здесь где-то! Спряталась.
      Салатын, чтобы не попасть в руки разбойников, поползла в хлев и легла между коровами. Коровы насторожились и перестали жевать. Салатын пошевелилась, и корова вдруг встала. Салатын хотела спрятаться под ее животом, но та, увидев белую рубашку, испугалась и замычала. Повскакали и другие коровы, в хлеву начался переполох.
      Один из разбойников услышал возню в коровнике.
      - Нашел! - закричал он своим друзьям.
      Салатын с криком понеслась в долину. Бросились на ней и бандиты. Несколько раз у девушки заплетались ноги, она падала, катилась кувырком, ударяясь о камни, ползла через крапиву, и тогда ей казалось, что на ее раны сыплют соль. Шаги настигали. Салатын поняла, что ее найдут. Она выползла из крапивы и спряталась в каких-то кустах. Отсюда некуда было бежать дальше.
      Искавшие долго ходили вокруг. Один раз прошли в двух шагах.
      - Еще раз поищите, она прячется где-то здесь.
      Они снова ринулись в кусты, ломая и топча их. Девушка не выдержала и побежала. В тот же миг ей заломили руки и зажали рот, но она все же успела диким голосом закричать:
      - Мама!!! Где ты, брат, помоги!
      Она вырывалась, кусала, но никто не обращал на это внимания. Один из мужчин схватил ее под мышку. Салатын вырвалась и упала. Разозлившись, он обхватил ее и, как барана, перекинул через плечо. Насильники бегом направились к скалам. Впереди заржал конь.
      Аллахяр сидел в доме Гасан-аги и с нетерпением ждал вестей. Он был задумчив. Вот уж целую неделю он не смыкал глаз и почти ничего не ел. Аллахяр был опьянен радостью: наконец-то выпал удобный случай, наконец-то он отомстит врагу. "Вот теперь ты поплачешь, Джахандар-ага! Ты увел мою жену, а я за это опозорю твою дочь".
      Похитить Салатын надоумил его молла Садых. Дней десять тому назад он послал Аллахяру записку: "Намыль голову там, а здесь побреешься".
      Аллахяр немедленно вскочил на коня и поскакал на эйлаг. Они встретились в горной деревеньке. Молла Садых рассказал, что сейчас в кочевье мало мужчин: все уехали на уборку хлеба. А самое главное, нет Джахандар-аги. Редкий случай! Аллахяр по наущению моллы нашел десять головорезов, договорился с ними и послал за девушкой, а сам расположился в доме Гасан-аги. Он намеревался провести здесь несколько дней. Он ведь не хотел сделать Салатын своей женой, подобно тому, как сделал Джахандар-ага своей женой Мелек. Нет, Аллахяр хотел некоторое время пожить с его дочерью, насладиться ею, а затем отправить ее обратно, к отцу.
      Чай перед Аллахяром давно остыл. Гасан-ага глядел на гостя и ухмылялся. Он сам когда-то пережил такие минуты. Хотел жениться на Йемен-ханум, но ему отказали. Тогда Гасан-ага нанял людей похитить возлюбленную. Правда, девушка сама хотела бежать к нему. Но все же, пока ее привезли, Гасан-ага не находил себе места.
      - Боюсь, вернутся с пустыми руками.
      - Но ты задаток им дал?
      - Каждому - золотой червонец.
      - Тогда не мучайся. Умрут, но не отступят от денег. Их профессия похищать девушек.
      - Так-то так, но все же боюсь.
      Снова подали чай. Аллахяр только взял стакан в руки, как поднялся шум. Собаки громко залаяли. К кочевью подъехали всадники. Остановились перед алачыгом, положили на землю Салатын. Жена Гасан-аги вместе с невесткой взяли связанную Салатын и унесли ее в дом. Главарь наемников пришел к Аллахяру.
      - Привезли?
      - Да. Но нам это очень дорого обошлось.
      - Как?
      - Одного нашего коня убили, двух товарищей ранили.
      - Ничего, все поправится.
      - Хорошо, давай наши деньги, и, пока темно, мы уйдем.
      - Где девушка?
      - Ханум унесла ее к себе.
      Аллахяр опустил руку в карман и достал заранее приготовленные деньги.
      - Возьми, там разделите.
      - Мало. За ранения, бог с ними, не требуем, а вот за убитого коня давай плати.
      - Какое мне дело до коня?
      - Пожалеешь.
      - Что ты этим хочешь сказать?
      - Говорю, пожалеешь.
      Аллахяр поглядел на стоявшего перед ним обросшего человека в лохмотьях, с таким не связывайся. Гасан-ага шуткой разрядил напряженную тишину:
      - Ладно, отпусти его с добром. Кто хочет рыбы, должен лезть в воду.
      Аллахяр молча опустил руку в карман, заплатил и за коня. Бандиты раскланялись на пороге.
      - Счастливо оставаться.
      Аллахяр успокоился, но глаза его уже разгорались в предвкушении близкой и сладкой добычи, которая никуда теперь не денется из его рук. Гасан-ага, усмехнувшись в усы, начал укладываться на матрасике.
      15
      Джахандар-ага сидел на коне, свесив ноги по одну сторону седла. С высоты коня он любовался хлебами, колыхавшимися вокруг. Когда с Куры набегал ветерок, тяжелые золотые волны прокатывались по ниве, спелые, цвета темного янтаря, колосья шелестели, лаская слух. До самого небосклона колыхалось хлебное море. Пожелтели и отдаленные склоны гор.
      "Скорее убрать бы весь хлеб, - думал Джахандар-ага. - Сразу же поворотил бы морду коня и поскакал бы на эйлаг. Нельзя оставлять их одних надолго".
      Джахандар-ага вспомнил все происшествия последнего времени: простреленный кувшин, убитого оленя, подожженное сено. Да, это все проделки врага. Как видно, кто-то бродит вокруг, идет по пятам, ищет удобной минуты.
      Сначала Джахандар-ага не придавал значения всем этим случаям. Да и гордость не позволяла связываться со всякой мелюзгой. Иначе он давно бы уж въехал во двор врага с винтовкой наперевес. Но он не мог допустить и мысли, что кто-нибудь осмелится встать на его дороге.
      Однако времена, как видно, изменились. Каждый, кто напялит на голову папаху, мнит себя мужчиной и петушится с винтовкой в руках. Надо будет положить этому конец. Как только спустимся с гор, придется свести счеты с этим сукиным сыном, а то так и будет путаться под ногами. Джахандар-ага поднял голову, посмотрел на небосклон, а затем перевел взгляд на раскинувшийся за Курой лес. Вспомнил приезд казаков и разговор с приставом. Вздохнул, покачал головой. "Эти власти покоя не дают. Теперь нельзя шевельнуть и пальцем. В конце каждой недели будет приезжать пристав... Они хотят превратить нас в баб".
      Конь, воспользовавшись тем, что хозяин задумался, свернул с дороги и пошел по тропинке между хлебами, к одинокой чинаре. Спелые колосья били Джахандар-агу по ногам. Серпы жнецов сверкали на солнце, кто-то негромко напевал песню.
      Снег метет над горами высокими,
      Ветры дуют со всех сторон.
      Скоро будут вороны соколами,
      А соколы превратятся в ворон.
      Джахандар-ага прислушался к песне. Слова растревожили его. Ему стало жарко. Он расстегнул ворот рубашки, и грудь обдало жарким дыханием нивы. Ветерок, дувший с Куры, затих, и над полями повис неподвижный зной. Нечем было дышать.
      Конь остановился в тени чинары и, навострив уши, негромко заржал. Джахандар-ага соскочил с седла. Привязав коня к дереву, сел на камень. Ни один листок на дереве не шевелился. Пронзительное стрекотанье кузнечиков сверлило слух. Джахандар-ага заметил спрятанный в траве кувшин и отпил из него воды, но вода была тепла, как кровь. Опять спрятал кувшин, вытерев рукавом усы, пошел к жнецам.
      Чтобы солнце не так пекло, жнецы повязали головы платками. Рубашки на них намокли и прилипли к спинам. Но работали они горячо, с охотой.
      - Чтобы вам никогда не устать! - громко сказал им Джахандар-ага, а затем обратился к старшему из жнецов, Саркизу: - Как хлеб, неплох?
      Жнец выпрямился, переложил серп в левую руку, а правой рукой вытер пот со лба.
      - Слава аллаху, изобилие. Все хорошо, хозяин. Все будем сыты зимой. Но только очень уж жарко.
      - Потому и надо поскорее кончать. Нас ждет холодная вода родников.
      - Мы сами больше торопимся, чем вы, хозяин. Ведь мы тоже оставили семьи. Они ждут нас.
      Джахандар-ага взял у Саркиза запасной серп, попробовал пальцем, насколько остер, и улыбнулся:
      - Может, потягаться с тобой?
      - Не мучайте себя, хозяин, со мной трудно тягаться.
      - Боишься?
      - Если на то пошло, держитесь.
      Джахандар-ага скинул верхнюю рубашку, вынул клетчатый носовой платок и, завязав ее концы узелками, надел на голову. Вспомнив былые дни, он потряс над головой серпом и обнял первую горсть колосьев. Саркиз поглядел некоторое время, как работает хозяин, и тоже взмахнул серпом. И другие жнецы вступили в состязание. Джахандар-ага быстро взмахивал серпом и каждый раз обхватывал и жал чуть не целый сноп. Парень, связывающий снопы, едва успевал за ним. Саркиз старался не отставать и время от времени восклицал: "Да буду я твоей жертвой!" Все пришли в азарт. Как будто и зной исчез.
      Нижняя рубашка на Джахандар-аге взмокла, прилипла к спине и почернела от пыли. На бронзовом лице появились грязные полосы. Но он был упрям и не выпускал серпа из рук. Когда дошли до овражка среди поля, он повернул, держа направление к чинаре. И Саркиз не щадил его, шел следом, наступая на пятки. На краю нивы Джахандар-ага остановился, выпрямил спину и, бросив в сторону серп, с гордостью победителя посмотрел на Саркиза:
      - Ну, кажется, ты не догнал меня?
      Жнец улыбнулся. "Полчаса работать не трудно. Вот если неделями в такое знойное лето не разгибать спины..." - хотел сказать он. Но раздумал.
      - Вы, хозяин, оказывается, искусный жнец.
      - А ты что думал?
      Джахандар-ага хотел одеться, но к нему подошел Таптыг.
      - Пока не умоешься, не остынешь, хозяин.
      - А у тебя есть вода?
      - Есть, пойдем в тень.
      Они направились к дереву.
      Джахандар-ага снял намокшую рубашку, Таптыг взял ее, выжал и повесил на солнце. Затем поднял кувшин с водой.
      - Наклонись ниже, хозяин.
      Сперва Таптыг полил ему на руки, и тот сполоснул лицо. Затем слуга стал лить воду на шею, на запыленные плечи, на спину. Вымыл хозяин и волосатую грудь, намочил голову. После этого почувствовал облегчение. Походил в тени старого дерева. Кажется, и воздух посвежел и листья начали шевелиться. Высохла и рубашка. Таптыг принес ее.
      Джахандар-ага надел на сухое тело рубашку, затянул пояс и после того, как пристегнул кинжал, подозвал Саркиза.
      - Ночевать собираетесь в деревне?
      - Нет, хозяин, переночуем здесь, под чинарой, а на рассвете снова за работу.
      - Разумно. Как с едой у вас, все хорошо?
      - Если бы чего-нибудь прохладительного.
      - Это можно.
      Саркиз пошел жать, а Джахандар-ага с Таптыгом остались под деревом.
      - Если не заботиться о жнецах, дело не пойдет. Сейчас пошли кого-нибудь из ребят, пусть привезут бочку холодной воды. Сам иди в огород, привези арбузов. Пусть едят, они же горцы, здесь им жарко. Хлеб испекли?
      - Испекли. Сейчас привезут и простоквашу.
      - Очень хорошо. Отправляйся. А я поеду, посмотрю, как там дальше...
      Джахандар-ага с ловкостью, не присущей его возрасту, вскочил на коня. Он не чувствовал никакой усталости. Наоборот, после работы словно ожил. И конь был бодр. Как только Джахандар-ага вдел ногу в стремя, он, закусив удила, рысью выскочил из-под дерева.
      Всюду шла работа. По тропинкам, белеющим среди нив, ползли нагруженные хлебом арбы, над дорогой стояли облачка пыли, поднятые обозами. Перед деревенскими домами поднялись скирды, некоторые крестьяне уже молотили. Все старались поскорее кончить с уборкой и возвратиться на эйлаг.
      Джахандар-ага выехал на дорогу и поворотил к своему дому. И здесь во дворе кипела работа.
      Джахандар-ага сам снял седло, привязал коня в тени под навесом, ласково потрепал его по шее, вытер пот с груди и с боков, положил охапку зеленой травы.
      Сегодня ему хотелось работать. И здесь около дома он не мог стоять сложа руки. Стал помогать батракам, таскающим обрезанные колосья. Запрягли быков, и они потянули на ток широкую молотильную доску. Джахандар-ага прыгнул на нее, взмахнул над быками хлыстом, и они пошли вкруговую. Волы до колен погружались в колосья. Доска, скользя по колосьям, словно лодка, то опускалась, то поднималась. Зерно ошелушивалось. Джахандар-ага с большим удовольствием, даже с наслаждением, погонял быков.
      Доска сделала несколько кругов и только после этого заскользила ровно, ухабы исчезли. Джахандар-ага каждый раз направлял быков по новому месту, пока не выровнялся весь ток.
      Потом он поднялся на соломник и оттуда некоторое время смотрел на работающих. Пошел под навес к коню. Гемер, отгоняя хвостом назойливых мух, с хрустом жевал зеленую сочную траву. Но и коню было жарко в этот день. Он снова покрылся пеной.
      Отношения между конем и хозяином скорее напоминали дружбу двух верных людей, нежели отношения между животным и человеком. Джахандар-ага сам лично ухаживал за своим конем, сам его поил и кормил. Он словно отвечал взаимностью на верность и на доброту коня.
      И сейчас, увидев, что коню тяжело от жары, хозяин закинул поводья, ухватился за гриву и вскочил на него. Гемер понял, что задумал хозяин, и помчался прямо к реке. Стуча копытами по камням, пошел против течения, разрезая грудью волну.
      Возвратившись с купания, Джахандар-ага пошел в комнату и лег на тахту. Служанка положила ему под локоть метакке и расстелила перед ним скатерть. Подали чай, и он выпил несколько стаканов подряд, А потом его сморил сон. Служанка тихо убрала скатерть и, чтобы не падало солнце, закрыла ставни на окнах.
      И снова в который раз к Джахандар-аге пришла Шахнияр. Он никому не говорил, что во сне к нему приходит сестра, один переживал страшные мучения и даже боялся засыпать.
      Придет, встанет у изголовья, словно прислушивается, как он дышит, скрестит руки на груди и глядит, глядит с укором, а потом плачет. На этот раз она поправила подушку и нечаянно коснулась лба холодными как лед пальцами. Джахандар-ага вздрогнул, но не проснулся. Но оттого, что он вздрогнул, Шахнияр отскочила к двери. Он хотел задержать ее, спросить, зачем она приходила, но не мог сказать ни одного слова. Шахнияр заговорила сама:
      - Я должна уходить, родной мой брат, я тороплюсь, но у меня есть к тебе важное дело. Я пришла сказать, что Салатын не виновна. Когда ты услышишь, ты с ума сойдешь, я же знаю тебя. Но клянусь аллахом, я правду говорю, она не виновата. Не делай себя еще более несчастным, не убивай ее, как меня..."
      Сказав все это, сестра исчезла, ушла, взяв в руки туфли и прикрыв за собой дверь. Джахандар-аге сделалось страшно и душно, словно на него навалили скалу. Он силился повернуться на бок, чтобы вздохнуть, и не мог. Потом кое-как вздохнул, и скала свалилась. И в это время на улице в воротах заржал конь. Кто-то называл имя хозяина. Выйдя на улицу, Джахандар-ага действительно увидел человека, приехавшего с эйлага.
      - Добро пожаловать. Когда приехал?
      - Только сейчас.
      - Не видел наших?
      - Видел. Все в порядке... Но неплохо, если бы ты вернулся на эйлаг.
      Джахандар-ага нахмурился.
      - Что случилось?
      - Ничего особенного не случилось, но, кажется, совершили нападение на ваше кочевье.
      - Кто? Когда?
      - Вчера ночью, а кто - неизвестно.
      - Не случилось ли какого несчастья?!
      - Точно не знаю...
      - Ты от меня не скрывай...
      - Ничего особенного. Если бы знал, сказал бы. Но мой совет: поезжай скорее туда.
      16
      Салатын долго не приходила в себя. Йемен-ханум с тревогой глядела на девушку, распростертую перед ней. Она развязала ей руки, ноги, вынула изо рта платок, обрызгала водой лицо и грудь. Платье девушки оказалось изорванным и висело клочьями. Тело в кровоподтеках, лицо опухло. Йемен-ханум с коптилкой в руке разглядывала несчастную и ждала, когда она придет в себя. "Безжалостные, до чего довели. Кажется, они тащили ее за косы. Интересно, есть ли у нее отец и мать?" Она расстелила постель, кое-как уложила девушку и накрыла одеялом. Салатын застонала, как раненая. Пришла в себя, огляделась вокруг. Йемен-ханум подняла голову Салатын и положила к себе на колени. Поднесла к ее губам чашку с водой.
      - Пей, дитя мое, это поможет тебе.
      Девушка молчала, отпила немного воды, но, увидев около себя чужую женщину, вдруг зарыдала.
      - Тетя, да буду я твоей жертвой, скажи, где я нахожусь.
      - Не бойся, дочка. Успокойся.
      - Лучше сразу убейте меня, но не давайте им.
      - Ничего страшного не будет, дитя мое. Возьми себя в руки.
      Салатын обняла Йемен-ханум за колени.
      - Тетя, верните меня домой. Отец не переживет. Сжалься надо мной. Дни моей матери станут черными. Сердце сразу разорвется от горя.
      - Хорошо, будь умницей, вытри глаза.
      Йемен-ханум растрогалась, вытерла щеки Салатын и поцеловала ее в голову.
      - А ты чья, дочка?
      - Джахандар-аги.
      Йемен-ханум вздрогнула, оттолкнула голову Салатын и внимательно посмотрела ей в лицо.
      - Чья, чья?
      - Джахандар-аги. Почему ты молчишь, тетя?
      - Хорошо. Ты лежи, я сейчас приду.
      Йемен-ханум быстро вышла и побежала к мужу. Позвала его из комнаты, где находился Аллахяр. Гасан-ага тяжелыми шагами подошел к жене.
      - Ну, ты все устроила там, как надо?
      - Тише, я тебе должна что-то сказать.
      - Что ты еще должна сказать? Гость ждет. Скорее освободи комнату и расстели постель.
      - Немного потерпи. То, что ты велишь, легко сделать, но легко ли будет исправить. Ты знаешь, чью дочь привез твой гость?
      - Зачем мне знать. Наверно, какая-нибудь сиротка.
      - И я так думала.
      - Не тяни, чья она дочь?
      - Она дочь Джахандар-аги.
      - Что?! - как ужаленный подскочил Гасан-ага. - Ты что говоришь, жена? Этого не может быть.
      - Может быть, может быть. От бесчестного все можно ждать.
      Гасан-ага был озадачен и, как всегда в трудные минуты, стал теребить свою бороду.
      Аллахяр был одним из его далеких знакомых. Он не сказал, чью дочь хочет похитить. Да Гасан-ага и не вникал. Похищение девицы - дело не удивительное. Кроме того, в правилах Гасан-аги не было расспрашивать человека, обратившегося за помощью. Только теперь он понял, что дело не так просто, как он думал вначале.
      Аллахяр, оказывается, привез девушку не для того, чтобы жениться на ней. В его мыслях что-то черное, грязное. А Джахандар-ага близкий друг Гасан-аги. Вот уж сколько лет между ними добрые отношения. Как же он попал в такую ловушку?
      - Что ты теперь будешь делать, муж?
      - Как она себя чувствует?
      - Ослабла. На теле нет живого места.
      - Иди, успокой ее и как следует накорми.
      - А потом?
      - А потом тебя не касается.
      Гасан-ага молча вернулся в дом. Когда он вошел, Аллахяр возлежал на матрасике в ожидании, что сейчас Гасан-ага скажет: "Все готово. Вставай. Иди". Но он увидел, что лицо хозяина злобно исказилось и улыбка застыла на его губах. Все же он проговорил:
      - Как девушка там, хороша?
      - Вставай и молча убирайся отсюда!
      От хриплого голоса Гасан-аги Аллахяр растерялся.
      - Что случилось?
      - Мой дом не бардак. Негодяй!
      - Слушай, не сквернословь.
      - Знаешь, на кого ты поднял руку?
      Аллахяр понял, что Гасан-ага знает теперь, кто эта девушка.
      - А если он осрамил меня, это, по-твоему, хорошо?
      - Ты мой гость и вот уже сколько дней ешь у меня хлеб-соль. Поэтому я тебя не трогаю. Но сейчас, пока я не убил тебя, уходи!..
      - Твоего мужества хватит на это?
      - Вон! Негодяй!
      Аллахяр понял, что дело плохо и что тут бесполезно разговаривать. Он схватил свою бурку и пошел к выходу. Его конь уже был оседлан и ждал его.
      - Нехорошо делаешь, Гасан-ага. Нельзя гостя гнать из дома.
      - Мерзкому человеку нет места в моем доме.
      - Хорошо, пусть будет по-твоему. Я не знал тебя таким трусом. Чего это ты так испугался, услышав имя Джахандар-аги?
      - Аллахяр, пусть беда не догонит тебя.
      - Ладно, я уйду. Но отдайте девушку!
      - Какую девушку, ты что, рехнулся?
      - Отдай девушку, иначе польется кровь!
      Губы Гасан-аги задрожали. Грудью оттолкнув Алла-хяра, он прижал его к боку коня.