«Я хочу участвовать в боевых действиях во Вьетнаме. Я хочу служить государству», — ответил он ей.

«Твои обязательства перед семьей стоят на первом месте», — это прозвучало как бесспорная истина. Пегги представляла себе жизнь адвоката похожей на жизнь, которую вел ее отец: удачная богатая практика, набитый деньгами сейф, вечера в семейном кругу, возня с детьми и работа в саду. Она думала, что вышла замуж за точно такого же человека. Однако Кил-патрик, еще учась в юридической школе, отправился на войну в Корее, хотя запросто мог отговориться. Она тогда была беременна. Это нелегко забывается.

Теперь он выдвигал такие аргументы: «Моя практика сейчас в таком состоянии, что я могу передать дела. На меня работают десять адвокатов и десять секретарей».

«Ты платишь своим секретарям слишком много».

«Ты что, собираешься сказать мне, сколько я должен зарабатывать? — взорвался он. — Ты никогда не работала. Ты оторвалась от реального мира».

Она ответила, что занималась воспитанием детей и что она хорошая жена, а это значительно важнее, чем какая-то проклятая война.

В следующем году Килпатрик снова пытался уехать во Вьетнам — на этот раз гражданским служащим в составе правительственной комиссии. У них с женой опять состоялся разговор об обязательствах перед семьей и отечеством. И Пегги вдруг отступила, сказав, что, в конце концов, она и дети будут счастливы, если он примет то решение, которое сделает счастливым его. Килпатрик был озадачен. Он уже решил, что не поедет во Вьетнам.

Пегги была сильной женщиной. Килпатрик вспомнил, что как-то они сидели у бассейна и пили джин с тоником. Вдруг один из детей стал тонуть. Пегги выловила малыша из воды и спокойно стала его откачивать, пока все вокруг, включая и Килпатрика, сходили с ума. Конечно, все решения принимал он, а она верила, что зависимость от мужа — удел жены. Поблагодарим Бога за это. Однако он начал видеть в ней жесткость и выдержку. Тогда еще он подумал: «Во многих вещах она сильнее меня». Переключение в сорокалетнем возрасте прошло для него нелегко.

В сорок лет, потеряв уже всякие иллюзии, Килпатрик объявил, что выставляет свою кандидатуру на выборах. С твердым подбородком, без охраны и неподкупный — это был идеал мужчины. Все было против него. Но он любил бороться, и это была лучшая часть его жизни.

Очень важно то, что Килпатрик, по его словам, до этого не переживал никаких изменений. Когда его спросили, есть ли какие-нибудь отличия между его реальной жизнью в сорок лет и его планами на этот период, он ответил: «Я никогда не думал об этом. У меня сохранились те же идеалы, что и в двадцать лет. Я хотел стать хорошим американским адвокатом, служить государству в мирное время и участвовать в боевых действиях в случае войны. Вот это мой идеал американца, гражданина своей страны. Гражданин-солдат, по замыслу древних греков».

А что же его жена, была ли у нее какая-нибудь цель?

«Ее жизнь была построена вокруг моей».

Как он представлял себе Пегги, когда женился на ней?

«Я, честно, не знаю. Она была, по-моему, очень счастлива. Я думаю, что идеализировал ее. Она была важна для любого моего успеха. Она была сердцем и душой моей предвыборной кампании. Она была энтузиасткой этого дела».

Пегги ненавидела политику.

Место в Конгрессе было совершенно необходимо Килпат-рику. Он совершил поездку в Юго-Восточную Азию и нашел там беженцев, покалеченных американскими бомбами и проживающих в пещерах, и нищих, бродящих по выжженным полям Камбоджи. Он был потрясен и по возвращении из поездки выступил с антивоенными призывами.

В сорок три года, с началом предвыборной гонки, жизнь Килпатрика становится напряженной. Он выступает на многолюдных митингах. Его голос хрипит, когда он требует объяснения «административной политики преднамеренного обмана по отношению к Юго-Восточной Азии». Он переполнен энергией. Он выделяется в ряду ловких и мурлыкающих профессиональных политиков как одинокий воин и герой своей юношеской мечты. Мужчина, не имеющий достаточных рекомендаций и представляющий консервативную сторону, осмелился выставить на обсуждение свои собственные убеждения.

Он пытается соперничать со временем. В эти дни Килпатрик проводит дома ровно столько времени, чтобы успеть съесть пиццу. Летя в самолете в Вашингтон, он составляет письмо в Пентагон. Даже когда самолет приземлился, он продолжает писать. Самолет опустел, пассажиры вышли. Все, кроме яростного политика, его помощника и меня. Килпатрик продолжает писать. Улыбаясь, его помощник предлагает поехать домой.

«Что? О, извините». Гражданин-солдат совсем потерялся в своем долге. Килпатрик коротко бросает: «Если вы подождете еще минуту, то мы положим конец войне на один день раньше».

Пегги ожидает окончания кампании. Стройная блондинка с босыми ногами, в рубашке, полы которой завязаны над поясом вельветовых брюк, — на первый взгляд она вполне может соперничать с Дорис Дэй. Политик обнимает ее за талию и дарит ей алмазный поцелуй. «Как ты?» — спрашивает она. «Не так хорошо, дорогая. Я устал от людей». Килпатрик вставляет в магнитофон кассету и наслаждается музыкой. «А знаешь, — он внезапно поворачивается к Пегги, — я все же получил новый опыт, когда разговаривал с восемью тысячами человек».

Пегги тоже начинает приобретать новый опыт. Ей исполнилось сорок лет. Она посещает курсы по сделкам с недвижимостью, на обеденном столе громоздятся ее книги и статьи. Поэтому обедают они теперь в кабинете. Она подает на стол пиццу и французское вино.

Килпатрик подшучивает над новым проектом жены, однако чувствуется, что он немного задет. В прошлом году он голосовал против поправки за равные права между мужчинами и женщинами. Когда он пришел домой, Пегги сидела на диване, нахмурившись. Он изложил ей свои аргументы.

Она ответила словом, которое до сих пор ни разу не употребляла: «Дерьмо!»

Раньше она никогда такой не была. Килпатрик просматривает газету «Вашингтон Стар».

«Половина супружеских пар в Вашингтоне разведется в следующем году», — говорит он холодно. Пегги отвечает, что этот город враждебен по отношению к супружеским парам. «Вдовы живут дольше», — читает он в другой статье. Пегги отвечает: «Когда женщины получат равную возможность на работу, мы начнем умирать такими же молодыми, как и мужчины». Она поддевает политика: «И ты поможешь узаконить эту возможность, не правда ли, дорогой»?

Несговорчивый политик вздрагивает, поднимает глаза. Наступает неловкое молчание. Во взгляде их друг на друга сквозит растерянность, зависть, гордость, страх. Началось переключение. Пегги уже никогда не будет прежней женщиной, и они оба знают это.

Килпатрик опять обращается к газете, ворча: «Боже мой, женщина в недвижимости. Кошмар».

В следующем году Килпатрик отсутствовал дома три недели из четырех, принимая участие в предвыборной кампании. Пегги редко присоединялась к нему. Что-то из нее ушло, после того как он перевез семью в Вашингтон. Сенатор не мог понять, в чем дело. Он предполагал, что, когда их доход уменьшился наполовину, это был удар по ее безопасности. Но после того как Пегги закончила со всеми формальностями по закрытию его юридической практики и задрапировала дом их мечты белыми тканями, ее нельзя было сдвинуть с места. Это приводило его в негодование.

«Так устаешь в поездках, тоскуешь от одиночества в гостиничных номерах. Хочется, чтобы рядом было человеческое существо, которому нравится то, что ты пытаешься сделать».

Вот уже шесть месяцев он был влюблен. Девушке было двадцать шесть лет, и она одобряла все, что делал Килпатрик, Эти шесть месяцев он не мог прикоснуться к жене. Это было для него потрясением, ведь он всегда полагал, что пронзительные эмоции — это для женщин, а мужчина, как говорится, может переспать и с цыпленком.

«Конечно, некоторым мужчинам удается разрываться на два фронта. Многие мои друзья в возрасте сорока лет оказались в той же ситуации, что и я. У них были любовницы, однако они не прекращали интимные отношения со своими женами».

Девушке Килпатрика вскоре надоело быть только с ним одним и разделять его политические амбиции. Она хотела большего.

«Ты симпатичная чувствительная девушка, — говорил ей Килпатрик. — Но тебя нельзя представить в семье и дома». Он считал, что она должна быть такой, как Пегги.

Когда предвыборная кампания пришла в Нью-Хэмпшир, Пегги присоединилась к политику Килпатрику. Он жадно набросился на нее в номере мотеля. Она лежала тихо, неприступная для него.

«В чем дело»?

«Я останусь с тобой, пока идет предвыборная кампания, но потом я хочу получить развод», — сказала Пегги.

Это было в феврале. Она продолжала показывать на людях, что у них все хорошо, и участвовала в поддержке кампании до мая.

Однажды дочка, которой тогда исполнился двадцать один год, сказала обезумевшему от горя отцу: «Папа, пойми, здесь замешан другой мужчина».

В следующий раз я увидела Килпатрика не дома, потому что дома у него не было. Мы встретились с ним в доме у нашего общего друга и после обеда продолжили разговор в кабинете. Килпатрик лег на пол и принялся делать упражнения.

"Давайте встретимся через год, посмотрим, что будет тогда. Иногда я думаю, стоит ли вообще жить.

Мне полностью понятен повторный самоанализ, который проводит в сорокалетнем возрасте мужчина. Мне непонятен самоанализ женщины после того, как дети вырастут. Я никогда особо не задумывался над этим. И не стал бы думать, если бы не случай с Пегги. Самое потрясающее качество моей жены — это ее энтузиазм. Раньше в нашем брачном союзе она тоже имела свои обязательства перед миром. Но с возрастом это постепенно уходит. Многие из моих друзей в конце тридцатилетнего или в начале сорокалетнего возраста завели молоденьких любовниц, которые разделяли их мысли. В мужском шовинистическом мире мужчина хочет, чтобы жена поддерживала его в выполнении обязательств и зализывала его раны, но он не признает ее потребностей".

Килпатрик сжимал и разжимал кулаки в определенном ритме. Он позволил себе проявить эмоции, которые до сих пор сдерживал. Вы чувствуете, как он ищет что-то солидное, за что мог бы зацепиться и упорядочить свою жизнь?

«Черт меня дернул перевезти Пегги и детей в Вашингтон. В долине было самое надежное и милое для нас место. Я думаю, что, если бы мы остались в долине, рядом с друзьями и в привычном окружении, то смогли бы сохранить семью».

Я спросила Килпатрика, что еще, по его мнению, могло разрушить их семью. «Я думаю, мои усиливающиеся обязательства вне дома в сочетании с верой Пегги в движение женщин за свои права дали ей смелость выступить против меня. Это заставило ее задуматься, хочет ли она провести остаток своей жизни с человеком, который абсолютно не обращал внимания на ее потребности».

Мы пытались говорить с ним об этих потребностях, но единственное, что мог сказать Килпатрик, — это то, что он женился на Пегги, а Пегги хотела, чтобы он был таким же, как ее отец.

«Как вы думаете, когда ваша жена начала меняться»?

«Честно говоря, я не знаю».

Вообще все в нашей жизни сложно. Права могут оказаться неправильными. Килпатрик был прав, добиваясь улучшения своей карьеры в тридцать пять лет. Он заботился больше о своем государстве, нежели о себе и своих благах. Он пошел на риск и стал меняться. Но не только это перевоспитало и обновило его. Он отстаивал свои истинные убеждения, которые шли от сердца, и не стал циником, как многие политики. А сейчас, смело пережив политические бури, он оставлен своим компаньоном и испытывает мучительную боль.

Поведение Килпатрика при переходе к середине жизни напоминает мне поведение Льва из книги «Волшебник страны Оз». Когда путешественники подошли к пропасти, разделявшей лес, тигр был убежден, что может перепрыгнуть через нее, и Элли вызвалась добровольно сесть на него, чтобы он перенес ее через пропасть. Но когда саблезубый тигр подошел к краю пропасти и приготовился к прыжку, Элли уговорила его отступить назад и подумать. А льва Элли спросила:

«Почему ты не бежишь и не прыгаешь через пропасть?»

«Львы не решают вопросы таким путем», — ответил он.

Когда такой бывший военный герой, как Килпатрик, подходит к вероломному перекрестку, он не отступает для того, чтобы проанализировать свои чувства. Поскольку морские пехотинцы так не поступают. Героическая мечта молодости Кил-патрика стать гражданином-солдатом не подверглась изменению. Точно так же он до сегодняшнего дня продолжает считать жену подручным средством для воплощения своей мечты. Он будет чувствовать себя опозоренным до тех пор, пока не станет энергичным воином и не начнет всем распоряжаться, — лев без смелости.

Тяга Килпатрика к служению государству и противоположная тяга требований Пегти, которая считала, что сначала ей нужно создать семью, а потом заниматься карьерой, были типичными для молодых людей. Но ни один из них не хотел отказаться от родительских фантомов, пока обстоятельства не вынудили их это сделать.

Если бы Килпатрик в свои тридцать девять лет капитулировал под напором жены, то остался бы состоятельным адвокатом, который сидит в своей долине на юго-западе страны. Возможно, потом он превратился бы в типичного консерватора, который продолжает отстаивать свои взгляды, хотя и сам уже не убежден в их правоте. Но это тоже не помогло бы развитию его жены.

Хотя он действовал решительно в зависимости от своего самоанализа, Килпатрик не замечал, да и не представлял, что женщина, с которой он жил, имела такие же потребности. Он говорит, что никогда и не заметил бы этого, если бы она не оставила его (хотя я сомневаюсь в этом).

Что касается Пегги, то она, кажется, отказалась от желания видеть мужа копией своего отца. Однако это произошло только после того, как она убедилась, что ее желанию не суждено сбыться. Поворот к независимости, сделанный ею от отчаяния, разбудил в ней хорошие чувства, которые помогли освободиться от старой зависимой модели поведения.

Хотя Килпатрик искренне переживает потерю жены, он все равно продолжает рассматривать ее как своего рода амулет, который предохраняет от опасностей и привлекает успех.

Он все еще не заметил изменения в своей жене. Когда он стремится решить новую проблему, ему приходят на ум только старые методы. Когда он говорит, что завтра выйдет из этого суматошного политического бизнеса для того, чтобы работать во имя человека, он подразумевает под этим, что будет играть роль отца, чтобы возвратить Пегги домой.

Напрашивается вопрос, требует ли продвижение с одной ступени развития на другую отказа от старого партнера.

Предположим, Килпатрик ищет красивую благодарную женщину, похожую на молодую Пегги. Предположим, что Пегги в ответ на его оскорбительное отсутствие дома выбирает другого мужчину и, возможно, корит его за неспособность к полетам. Что, если бы супружеская пара столкнулась с этим и супруги обсудили, как можно ликвидировать возникшую между ними стену отчуждения?

Она: «К чему приведет твоя жизнь? Ты всегда рассчитывал на то, что я помогу тебе, и я тебе помогала. А сейчас я хочу найти что-нибудь для себя. Меня злит, что ты не принимаешь мои потребности всерьез».

Он: «Видишь ли, я действительно думаю, что ты становишься сильной личностью. И это меня бесит».

Она: «Но все эти годы я ненавидела твою власть надо мной».

Он: «Моя власть над тобой в твоем воображении, ты просто не уверена в своих силах».

Она: «Я думаю, это ты лишил меня уверенности в себе».

Он: «Что?! Разве я зарабатываю недостаточно, чтобы ты чувствовала себя защищенной?»

Она: «Надо лучше относиться к служанке, если чувствуешь, что она собирается от тебя уйти, — вот что ты говоришь. Вот так ты меня и видишь».

Он: «Ты же всегда хотела надежную и здоровую семью. Ты не видишь, какой я есть. Я просто ошибочная версия твоего отца».

Она: «Хорошо. Это начало изменений. Меня притягивают твои ошибки. Возможно, я найду себе занятие. Странно: чем я меньше чувствую, что ты обеспечиваешь мне защищенность, тем больше приветствую твои странные отговорки».

Он: «Предположим, я потерплю неудачу?»

Она: «Это не будет для меня концом света».

Он: «Как только ты начнешь заниматься недвижимостью, я стану тебе не нужен».

Она: «Ты мне не нужен как человек с солидным счетом в банке. Но ты нужен мне для любви».

И так далее, понемногу, со смехом и любовью в промежутки. Это продолжалось бы до тех пор, пока однажды они не обсудили бы реальную проблему.

После этого каждый из них должен будет перекрыть в самом себе дверь, открытую «внутренним сторожем». Независимо от того, знаем мы это или нет (а обычно мы этого не знаем), «внутренний сторож» — это наш внутренний диктатор, с которым мы постоянно боремся и стремимся освободиться. В середине жизни все старые войны с «внутренним сторожем» вспыхивают снова. И возможно, если мы позволим это себе, то разразится окончательная решающая битва. Цель ее заключается в овладении последним участком территории, которую удерживает противник, и в окончании его власти над нами по нашей собственной команде.

Но потом, увы, мы столкнемся с нашей собственной абсолютной разделенностью.

Большинство людей избегают окончательного столкновения до тех пор, пока не исчерпают более легкие возможности.

Если мы сможем свалить вину за нашу разделенность на супруга, босса, общество, положение обойденного пола, то обретем снова чувство изоляции, которое приходит с прорывом к полной независимости. Самый глубокий слой воображаемой защиты, который тянется за нами с детства, когда мы отождествляли себя с родителями, может быть сохранен. Но, отказавшись от иллюзии, мы получим полное освобождение от аутентичности со своими родителями. Мы почувствуем полноту существования лишь в том случае, если готовы встретиться с окончательной истиной периода середины жизни: «Нет ничего, что нас защищает, нет никого, кто всегда заботился бы о нас, нет никого, кто ушел бы от нас, оставив нас в одиночестве».

Борясь с этой истиной, люди порой ведут себя как одержимые. Один партнер может просто наказать другого, отдалившись от него. Человек может перестать слушать, касаться, говорить, заботиться или даже находиться рядом. Эта угроза заставляет каждого из партнеров чувствовать, что другой его контролирует. Следует знать, что уход в себя на этой стадии является естественным. Нарушение общения и взаимопонимания, ведущее к неправильному восприятию любого действия со стороны партнера, предсказуемо.

Потенциально более разрушающим является аргумент: «Ты сошел с ума». Двое людей путаются во взаимных обвинениях до тех пор, пока один из них не скажет: "Тебе определенно нужна помощь. Я думаю, что тебе нужно обратиться к психиатру (или к консультанту по семейной терапии, или, по старой традиции, поговорить со священником, или посоветоваться с матерью). Проблема этого предложения заключается в мотиве. Один из партнеров обычно хочет услышать подтверждение тому, что другой является виновной стороной. Поэтому партнер, которому предложили обратиться к психиатру, отказывается от этого, поскольку, согласившись, он признает себя виновным.

К аргументу «Ты сошел с ума» обычно прибегает тот, кто вернулся к неоконченной борьбе с «внутренним сторожем». Демон отступает и наступает. Вы проецируете его на меня, а я — на вас: «Это вы сошли с ума, так как вы неуравновешенны, а не я. Это ваша проблема, которую вы пытаетесь повесить на меня».

Но предположим, что супружеской паре удается избежать этого пути. Каждый из супругов терпеливо идет через свое внутреннее развитие. Им больше не нужно использовать партнера и злоупотреблять отношениями. Они отказываются от своих проекций друг на друга. Гарантирована ли им теперь жизнь без проблем?

Вовсе не обязательно. Вы можете обнаружить, что человек, которого вы теперь ясно видите вместе с его или ее качествами, уже не соответствует вам как партнер. Хорошо, если вы это выясните. Если затем вы решите расстаться, то сумеете сохранить уважительные и дружеские отношения. В зависимости от нашей жизненной силы мы можем прийти к свободным дружеским отношениям с теми, кто разделил нас на части.

Те немногие люди, которые прошли сквозь нас и сквозь которых прошли мы, пока не были отсортированы мечты, образы, воспоминания, — оказываются связанными с нашей жизнью. Это наши родители, дети, любовники, даже человеческие зародыши, которые так и не увидели этот мир и которых мы продолжаем оплакивать всю жизнь… Когда мы пытаемся похоронить образы других людей, которые много значили для нас, то вместе с ними умирает и часть нас самих.

В любом случае, браки вовсе не обязательно должны разваливаться, когда супруги достигли среднего возраста. Двадцатилетний и тридцатилетний возрасты являются отметками водораздела, когда происходит развод. После этого с возрастом и с ростом продолжительности брачного союза частота разводов неуклонно снижается. Чаще всего получается так, что супруги в среднем возрасте временно отходят друг от друга и остаются наедине с собой. Иногда это позволяет уберечься от развода и повторного брака, а также стимулирует внутреннее развитие личности.

Кто же из супругов является злодеем, а кто жертвой? На протяжении всей жизни, преодолевая разные периоды развития, мы меняемся местами. Еще вчера обвинителем был один из супругов, а сегодня он выслушивает обвинения в свой адрес. Будет ли эта тайна когда-нибудь раскрыта?

Нет. Основная идея, которая скрывается за изменениями, вызывающими развитие, заключается в следующем: вопросы никогда не решаются раз и навсегда. Жизнь — это не головоломка, имеющая одно правильное решение. В тридцать лет мы раскладываем себя на части по полочкам, а в сорок — заново собираем себя в единое целое. И многим из нас потребуется несколько лет, чтобы просто понять, что вторая половина жизни — это новая головоломка.