Учить немецкий было проще простого. Ходи на рынок с матушкой. Большинство купцов - немцы. Что-то у матушки переспросил, что-то у купца. Главное - не стесняться и говорить побольше. Через полтора месяца мог уже как-никак объясниться. Узнав об этом - примерно через месяц после того, как Артем попал в этот мир, - отец Александр начал вдруг преподавать немецкую грамматику.
      Глава 6
      Отец Александр
      После одного из занятий Артем обратился к отцу Александру с давно мучившим вопросом:
      - Скажите, а какой сейчас год по немецкому летосчислению?
      - А зачем тебе? - удивился священник.
      - Интересно. Немцы этим летосчислением пользуются, а я сейчас живу на землях, им подвластных.
      - Тысяча триста семьдесят седьмой, - спокойно ответил отец Александр.
      - А в каком году немцы с Олегом Новгород взяли, по их календарю?
      - В тысяча двести сорок третьем.
      - Расскажите, как они смогли захватить эту землю?
      - Сильнее были, - спокойно ответил священник.
      - Не в силе Бог, но в правде, - процитировал Артем Александра Невского из своего мира. - Раз проиграли, значит, неправы были в чем-то, и Бог отступился от нас.
      Священник внимательно посмотрел на Артема и чуть помолчал.
      - Ну хорошо, - произнес он, - я расскажу тебе об этом, раз ты хочешь знать правду. Слушай. Когда орден начал захватывать эти земли, вся Русь, кроме Новгорода и Пскова, была покорена татарами. Дойти же до этих земель у татар не было возможности. Не умели они воевать в болотах. Тогда эти земли захотели подчинить себе рыцари. Но сил у них было недостаточно. Усобица меж бояр помогла им. Часть бояр желала жить под князем Владимирским, часть отложиться и стать ганзейскими городами, вольными. С немцем торговать. Те бояре, что отложиться желали, призвали рыцарей на помощь. Во Псков их впустили.
      - А так бы рыцари не пришли? - удивился Артем.
      - Может, и пришли бы, - пожал плечами священник, - да только в тысяча двести сорок первом году, по немецкому летосчислению, страшная битва была с татарами при Легнице. После той битвы слаб был орден. Никогда не смогли бы они одолеть новгородцев и псковичей. Но равна была чаша весов в усобице бояр псковских и новгородских. И рыцари на те весы тяжелую гирю положили. Тем и взяли.
      - А не спас бы князь Александр Ярославич, если бы жив был?
      - Он был мудрый политик. Может, и отвратил бы усобицу... С помощью татар, с которыми дружил. Как знать. Но летом семь тысяч двести сорок первого года, тысяча двести сорок первого то есть, кто-то поднес ему чашу с ядом. Тогда князем новгородским стал князь Василий. Святославич. Был он храбрым воином, но предали его. Василий же измены вовремя не разглядел. Оттого отторгли рыцари землю от Новгорода по реке Тосне. Назвали ее Ингерманландией, Ингрией то бишь. Затем пал Новгород. Князь Василий с небольшим отрядом ушел в леса. Пять лет отважные воины его бились с немцами. Но силы были неравны. В конце концов попал он в засаду, где сам погиб и большинство его ратников пало. Те, что выжили, разбрелись по лесам. Но еще до того немцы воевод Олеговых подкупили и вынудили самого Олега на верность ордену присягнуть и протекторат - сиречь защиту и покровительство - принять. А на деле править они стали во всей северной Руси. Было это в тысяча двести сорок пятом году. Орден праздновал победу, но очень скоро обнаружил, что отхватил кусок не по зубам. Несложно было поставить гарнизоны в Новгороде и во Пскове, отстроить там римские церкви, посадить своих чиновников. А вот огнем и мечом привести народ к римской вере не вышло. Восстания были. Потом же воеводы местные, да и сам князь Олег уговорили Гроссмейстера и рыцарей насилия в вере не творить. Обещали помочь править и верность, ежели позволят немцы тем, кто захочет, восточный обряд исполнять. Уговорили немцев, что иначе большое восстание будет. Войск у рыцарей на всю землю не хватало. Не смирился тогда еще народ. Любой обоз без конвоя уже в десяти верстах от города был обречен на погибель и разграбление. Рыцарей не хватало у них, да и прочего войска. Малые отряды рыцарей бывали биты. В одиночку каждый рыцарь мог разогнать несколько десятков ватажников. Но что ж ему делать в своем тяжелом доспехе, если багром с лошади стащили? Много крови пролилось и немецкой и русской. Какой-нибудь боярин или ватажник с десятком-другим своих людей чувствовал себя хозяином вне города и творил что хотел. Боролся ли он против ордена или просто разбойником был - в любой деревеньке его ждали теплый прием и убежище. А вот немцам вне городских стен глаз смыкать не доводилось. Даже в Новгороде и во Пскове, где стояли крепкие гарнизоны, случалось, что кого из германцев жгли, а кого и убивали. Немецкие ремесленники ехать в эти города поначалу отказывались. Тогда заложил орден город Санкт-Петербург. Было то в мае тысяча двести сорок седьмого года.
      - Простите, отче, - прервал его Артем, - но почему здесь, а не там, где река впадает в море?
      - Там наводнения каждый год все топят, - ответил Александр. - По осени сам увидишь. А здесь глубина реки как раз для судов, да вся река на виду. И мышь не прошмыгнет. Что ж, готов дальше слушать?
      - Да.
      - В семь тысяч двести шестьдесят четвертом году, то есть в тысяча двести пятьдесят шестом, в Тевтонском ордене усобица началась. И если бы нашелся тогда сильный князь, кто смог бы собрать дружину, освободились бы Новгород и Псков. По не дал нам Бог такого князя. За грехи наши покарал. Тщеславие и страх людской возобладали. Кто из бояр немцам служить пошел, а кто за имения и жизнь испугался. Да и ватажники, что по лесам ходили, на открытый бой с врагом выйти не решились. Не было того, кто повел бы их.
      - Отчего же раскололся Тевтонский орден?
      - Много лет Тевтонский орден поддерживал императора Священной Римской империи в борьбе против Римских Пап. И даже воевал из-за этого с орденом Тамплиеров. Однако тогда Гроссмейстер Вильгельм фон Уренбах попытался перейти на сторону Папы Римского Александра IV, был он свергнут Великим Кантором* (* Великий Кантор, - в наши дни эту должность в ордене назвали бы зав. по хозяйственным делам.) и бежал во вновь приобретенные восточные земли. Там он объявил, что создает Ингерманландский орден. Рыцари здешние его поддерживали. В те годы Папа Римский был много сильнее, чем сейчас, и не смог Тевтонский орден покарать отступников. Более того, в Ингерманландию приехало много рыцарей с Запада. Папа Римский благословил их. Тогда и стал еще быстрее расти Петербург, поскольку с тех пор являлся еще и столицей нового ордена.
      - Откуда вы все это знаете?
      - Я много странствовал и со многими знающими людьми разговаривал. Был я и в Кенигсберге, и в Авиньоне, и в Риме. То, что я рассказываю тебе, знают немногие. Я знаю тебя недолго, но вижу, что знания ты собираешь не ради выгоды своей, а ради любви к мудрости, потому и рассказываю тебе, как все было. Если сможешь ты это передать своим потомкам, может, не умрет сказ о бедах этой земли.
      - Вы так верите мне? Но ведь здесь я всего лишь убогий. Потомков-то у меня может и не быть.
      - Я умею видеть людей. Так сложилось, что ныне ты нищ и не имеешь ремесла. Но со временем найдешь свое место. Надеюсь, выбор ты сделаешь достойный. Если же нет, это дело твоей совести. Я лишь рассказываю тебе правду, потому что ты ищешь ее. Моя же судьба тоже в руках Бога.
      - Хорошо, а что было дальше? Как орден все-таки укрепился в этих землях? Неужели некому было его потеснить?
      - Татары были заняты борьбой в степи и с поляками да мадьярами. Новгород их не интересовал. Литовцев теснили тевтоны. А человека, способного поднять рать на борьбу с рыцарями, не нашлось. Разрозненные же ватаги могли лишь нанести урон рыцарям, но не прогнать их. Поэтому Ингерманландскому ордену удалось все-таки укрепиться. Решив, что северная Русь покорена, орден двинулся дальше. В тысяча двести шестьдесят девятом году под Торжком страшная сеча была. Орден был побит объединенным войском татар и русских князей.
      - Почему русские князья поддержали татар?
      - Они были вынуждены служить татарам, да и не очень хотели менять татарскую плетку на немецкий сапог. Татары же старательно защищали земли, которые почитали своим богатейшим улусом. Был подписан договор "о вечной дружбе" между орденом и ханом. За Ордой признавалась власть над уже захваченными ею княжествами, а Орда признавала за орденом новгородские и псковские земли и отказывалась от дани с них. Если самому все равно не получить, то можно и признать за другим "священное право". "Вечная дружба" до сих пор признается. Только грабят приграничные территории друг у друга все - немцы, татары, князья порубежные... Но походами, ни те ни другие больше не хаживают.
      - Почему?
      - Ну что ордынской коннице делать в новгородских болотах? Да и рыцарям на арканах степняков да под градом стрел летучих отрядов неуютно.
      - Вы говорите не как священник, а как опытный воин, простите меня, отче.
      - А кто тебе сказал, что всю жизнь я был священником? - ухмыльнулся отец Александр.
      - Простите, - повторил Артем, - но почему вы стали священником?
      - Мой путь лежит через служение в этом храме, такова была воля Божия, произнес отец Александр. - Не все вещи в этом мире можно решить мечом.
      - Хорошо, я не знаю, поверите ли вы моей клятве, я готов поклясться на чем хотите, что не выдам вас. Вы участвуете в борьбе против ордена, на стороне князя Андрея?
      - Можешь не клясться и можешь мне не верить, но не участвую. У Андрея свой путь, у меня свой, у Гроссмейстера Альберта свой. Моя задача в том, чтобы наставить людей на путь к Богу, а не в том, чтобы интригами, подкупом или с мечом в руках заменить Гроссмейстера на князя. Но тебя интересует, как живет эта земля. Спрашивай.
      - Я никак не могу понять, как правит орден в этих землях.
      - Да о чем здесь говорить? Люди служат силе и своей мошне. Мало кто о земле своей печется. Немцы, как Олег помер, объявили, что Гроссмейстер ныне за князя на землях новгородских и псковских. Посадниками бояр, им верных, посадили. Гарнизоны свои расставили. В Ингрии все чиновники немецкие. А вот в землях новгородских и псковских - все русские. Только наместники немецкие за ними следят. Чтобы мимо орденской казны деньги не шли. Мытарей* (* Мытарь - сборщик налогов.) уже посадники назначают. То, что они с посадниками народ обдирают, немцев уже не интересует. Но ежели бунт где, рыцари там завсегда порядок наводят.
      - Спасибо, поверьте, я вас не предам.
      - Предать меня ты не сможешь, потому что я тебе ничего не доверил тайного. За то, что я сейчас рассказал, я всегда ответить готов. За поступки же свои ты перед Господом в ответе. Ну, ступай с Богом.
      Глава 7
      Слуга
      Постепенно Артем обживался. Он добился уважения у православной общины тем, что работал не покладая рук и учился у самого отца Александра. А в конце июля произошел случай, который еще больше поднял его в глазах окружающих. Проходя мимо хозяйственного амбара, он услышал, как Онуфрий и матушка ругаются. Постояв, он выяснил, что дело состоит в том, что какой-то товар был приходом оплачен, а в амбарную книгу не записан. И сейчас матушка пришла, чтобы указать, куда товар девать, а Онуфрий, глядя в свою книгу, считал, что такого товара на складе нет. Напрягшись, Онуфрий вспомнил: что-то такое, неделю назад, грузили из товаров этого купца, но чего и сколько? Когда Артем заглянул в амбар, там вовсю шла инвентаризация, к которой он и был немедленно привлечен.
      Искали больше часа. Наконец товар был обнаружен.
      - Послушай, Онуфрий, - произнес Артем, устало опускаясь на мешки с зерном, - если дальше так пойдет, то можно и большие убытки понести.
      - Ну забыл я, забыл, - выпалил разгоряченный Онуфрий, - что теперь делать?
      - Дальше надо делать так, чтобы такого не повторялось.
      - А что тут поделаешь? - изумился Онуфрий.
      - Записывать надо не только когда какой товар пришел или ушел и когда деньги выданы или нет, но еще и увязать эти записи. И нужно еще и договора учитывать, и долги.
      - Это как? - заинтересовалась попадья.
      - Ну, идемте, покажу, - сказал Артем и вывел собеседников во двор. Сейчас есть две книги, в которых пишется, какой товар пришел и ушел, кому деньги заплатили. Две эти книги между собой не связаны, и вы, матушка, часами сверяете, все ли заплатили и кому чего должны. Высчитать, сколько товара на складе и денег в приходской казне и сколько должно быть, - сущая мука. Но если расположить эти книги вот так, - Артем нарисовал два креста, наподобие самолетиков, со смещенным центром, - в один столбец пишем, что ушло, в другой - что пришло. И в одной книге, и в другой. Потом, - он нарисовал еще несколько самолетиков, - так же учитываем, кто кому должен. Если товар пришел, но не оплачен, пишем его стоимость сюда, в складскую книгу - и сразу в долговую, столько же. Оплатили, списываем с долговой, - он рисовал палочкой, - и сразу - с другой стороны, в книгу, по которой деньги выдаются. Если сверху записать, какой цены товар был вначале и сколько в казне было в начале месяца, то всегда, сложив в одном столбце и вычтя в другом, легко сосчитать, сколько должно быть сейчас. Еще лист учета договоров. Так, каждая операция два раза записывается. Потом, раз в месяц, подсчитываем итоги по левой стороне и по правой. Сразу делается ясно, чем владеет приход и куда это размещено. Посмотрите, все цифры я записал, равное количество раз справа и слева. Если не сошлось, значит, где-то в учете напутали.
      - Ну а если Онуфрий забудет опять запись сделать, - усомнилась матушка.
      - Не забудет. Потому что вы, матушка, когда записывать расход будете, сразу проверите приходную книгу. И Онуфрий позабыть ничего не успеет, потому как всего несколько минут пройдет. То же самое, если долговые письма учитывать будут. Так что ничего не потеряется.
      - Ой и переведем же бумаги, - с сомнением почесал затылок Онуфрий.
      - Зато ни товаров, ни денег не потеряем. А это дороже выходит, - начал настаивать Артем.
      - Ну-ка, милок, еще раз объясни, как и чего учитывать будем, - с интересом произнесла попадья.
      Введение двойной итальянской бухгалтерии заняло около недели. Теперь Артем был кем-то вроде приказчика при храме. Приход был не просто церковью, а центром православной общины города Санкт-Петербурга. Многие дела через него делались, поскольку русская купеческая гильдия в Петербурге была запрещена. Оттого и приход стал и торгово-закупочным центром, и коллегией адвокатов для русских купцов и поселенцев. Отец Александр в эти дела не особо вникал. А вот те купцы, которые через приход вели дела, потихоньку стали прибегать к услугам Артема. Он вел записи, участвовал в оформлении сделок. Убогим называли все реже - хотя работал по-прежнему за стол и кров. Больше теперь звали по имени - Артем. В конце концов он получил статус слуги отца Александра. Пошла карьера. Матушка одежку новую прикупила. Его джинсы, кроссовки и рубашка местными воспринимались как одежда убогого. Жил он теперь в отдельной комнатушке, а не в общей, большой, где ночевали работники.
      Постепенно Артем стал разбираться в жизни Петербурга. Несмотря на "неблагоприятные климатические условия", город оказался обречен на процветание. Практически весь торговый оборот между Северной Русью и Западной Европой шел через него. Да и многие товары с той Руси, что была под татарами, тоже. Город стремительно богател и разрастался. Мелкий купчишка, имевший маленькую лавочку, в каком-нибудь Лимбурге, переехав в Петербург, обогащался стремительно. Черт с ним, с климатом. Окупится. Артем оценил мудрость строителей здешнего Питера. Им действительно удалось построить город выше затопляемых нагонными наводнениями мест, но стоящий на главном торговом пути. Не обойдешь, не объедешь. Торговля цветет. Это и обеспечило приток в город переселенцев с Запада.
      Новгородские купцы, почуяв прибыль, тоже стали селиться в городе или отправлять туда своих сыновей. Прибыли объединяют купцов всего мира. Впрочем, определенное соперничество существовало. Новгородцы и псковичи были ограничены в правах на занятие целым рядом ремесел, особенно в Ингерманландии. Однако богатели не меньше немцев. Напротив шикарного дома немецкой купеческой гильдии, упорно принимающей в свои ряды исключительно соплеменников, стоял не менее шикарный дом купца первой гильдии Феодора. Купца богатейшего, отец которого первым начал торговлю новгородскими медом и воском по всей Европе. А сам Феодор переехал в Петербург и принялся перенимать европейский стиль жизни. Первый активный германофил, наверное. Одевался в немецкое платье, любил немецкую кухню. Тем не менее в немецкую купеческую гильдию его упорно не принимали. А он мечтал. Прибыли по вступлении в гильдию должны были, конечно, вырасти. Но не это главное. Уж очень хотелось Феодору признания европейского. И вот, получив третий, весьма грубый отказ, купец купил участок земли напротив дома гильдии, отстроил особняк в немецком стиле, с двумя башенками. По немецкой же традиции поместил на башенках фигурки двух черных кошек, повернувшихся задранными хвостами к дому немецкой гильдии. Немецкие купцы подняли дикий хай. Но ни в магистрате, пользовавшемся кредитами Феодора, ни у Гроссмейстера, получавшего прекрасные подарки от Феодора к каждому празднику, понимания не нашли. "Купец, налоги платит. Дом его. И как поворачивать на нем кошек дело его", - гласил официальный вердикт. Собственно, сердились по этому поводу только члены гильдии. Русские поселенцы были рады, что эту "чванливую немчуру умыли". А немецкие ремесленники и даже рыцари и их слуги смеялись веселой шутке над толстопузыми торгашами.
      Впрочем, взаимное проникновение культур шло весьма активно. Не только русские стали европеизироваться, носить немецкие одежды и переходить в католичество. Многие немцы - и даже рыцари (с них-то все и началось) немало переняли из северорусской культуры. Среди немцев получила популярность русская банька, русские щи да каша, русская охота. Многие, особенно купцы, с удовольствием учили язык завоеванной страны. И даже некоторые дома немецких поселенцев, особенно в Новгороде и во Пскове, стали напоминать русские. Говорили, что в Германии ингрийских немцев за своих уже не считали.
      Мало-помалу, освоившись в этом мире, Артем стал пытаться строить планы на будущее. Хотя ничего путного из этого у него не получилось. В его мире было проще, понятнее. Там ему хотелось сделать карьеру, заработать побольше денег. Так делали все. По этому судили, насколько человек вообще успешен в жизни. Без этого было невозможно создать хорошую семью. Да и самому ему хотелось попутешествовать, купить хорошую машину. Он мечтал о "фольксвагене-гольфе". Для души были занятия борьбой. Здесь же он никак не мог найти своего места.
      Будущее сулило карьеру приказчика или купца. Доходное дело. Богатство здесь ценилось не меньше. Но если за перспективу заработать на "гольф" Артем еще считал нормальным работать до седьмого пота, то за расписные сани с бубенцами (местный эквивалент "гольфа" для молодежи) переламываться ему было почему-то смешно. После первых же успехов в этом мире, он вдруг понял, что стремиться к местным благам цивилизации просто скучно. Изба, шуба, конь, лодья... и что дальше? Избалованный достижениями двадцатого века, благами века четырнадцатого он не прельщался. Нет. Выжить, выжить и выжить. А потом, если получится, в свой мир. Где все понятно, уютно, приятно. Он просто не мог понять, к чему стоит стремиться в этом мире. Впрочем, однажды его поразила мысль, что человеку, который будет жить в конце двадцать первого или в двадцать втором веке, "гольф" покажется такими же расписными санями с бубенцами, предметом недостойным являться жизненной целью. Это навело на совсем грустные мысли о тщете всего земного, и он постарался их выкинуть из головы.
      Иногда он подумывал податься в края, где идет большая война и наняться в ратники. А там - как судьба сложится. Может, и повезет наверх вылезти. Хотя он понимал, что это не план вовсе, а жест отчаяния. План - это когда знаешь, куда и за что идешь драться, с какой целью. А нырять в омут на авось хорошо, только если на берегу пожар и деваться больше некуда. Для него это была бы попытка хоть как-то выйти из того заколдованного круга, в который его затащил случай. Ему нравилось общаться с отцом Александром. Возможно, привязанность к этому человеку пока была основной причиной, по которой он еще не пристал к каравану одного из купцов, чтобы отправиться в Нюрнберг или Лондон, чтобы наняться в ратники. Но это не компенсировало давящего ощущения потерянности и ненужности.
      Он с улыбкой вспоминал, как, бегая по офису и визируя бумажку у пяти разных начальников, мечтал попасть в экстраординарную ситуацию, где бы смог оказаться на коне. Подростком, бывало, представлял себя во главе средневековой или античной армии. Ну вот. Мечты сбываются, как правило, в самой неприятной форме.
      Не получится, как думалось иногда, предстать перед предками: весь в белом, великий учитель. А чему он может научить? Умеет работать на компьютере, а может ли сконструировать хоть арифмометр? Офицер запаса армии двадцатого века, а может ли он хоть простенькую пушку сделать? Он был сотрудником уважаемой фирмы. Здесь это приказчик. Человек купца такого-то. Личность чуть выше дворового, но того же плана. Общественное устройство? Он вспомнил ряхи продажных политиков и свинячьи глазки новых русских, демагогию, пронизывающую все и вся. Нет в его мире ничего лучшего - кроме технических достижений, которыми он умеет только пользоваться. Цивилизация двадцатого века сделала из него человека образованного, но изнеженного комфортом, неспособного прокормить себя самостоятельно. И вот, выброшенный из привычной среды, он оказался ни к чему не годным. Здесь любой, попав на необитаемый остров, выживет и еще хоромы отстроит. А он среди здешних людей - убогий. Нет в этом мире для него места. Обидно. Попал бы в будущее, там хоть объяснение - прогресс вперед ушел. А так что? Техника прогрессирует, а человек регрессирует - к немочи и зависимости от этого прогресса? Вот он здесь и убогий. Не от мира сего. В прямом смысле слова. Ох уж эти коридоры времени.
      Глава 8
      Подстава
      Прошло уже пять месяцев с того момента, как Артем попал в этот мир. Наступил ноябрь. В один из вечеров Артем возвращался из порта, где договаривался с судовладельцем о переправке товаров на его кораблях. Уже стемнело. По здешним меркам было страшно поздно. Народ ложился и вставал рано. Пройдя через ворота стены, отделявшей старый город от нового, нырнул в одну из улочек, ведущих к приходу и через несколько сотен метров наткнулся на трех ополченцев магистрата.
      - А-а-а, приказчик. Кто таков? - спросил старший из них. От него противно несло перегаром.
      - Отца Александра человек, - сказал Артем, пытаясь обойти ополченца.
      - А ты постой. Ты, я вижу, пьян, да я слышал, как орден святой поносил. Не хочешь ли плетей за оскорбление Гроссмейстера? Но можно и откупиться, сказал, преграждая дорогу и противно ухмыляясь, ополченец.
      - Врешь, - кротко отрезал Артем, снова обходя ополченца.
      - А ты докажи, - тот снова загородил дорогу.
      И в этот момент один из ополченцев, оказавшийся у Артема за спиной, обхватил правой рукой его горло. Ну уж нет! Где вас, дураков, так хватать учили? Перехват за пальцы, отвод руки, поворот, отход, и вот уже согнутый охранник с выкрученной набок рукой стоит перед Артемом и отделяет его от двух других патрульных. В переговоры вступать было уже некогда, тот, что говорил с Артемом, потянул из ножен меч. Удар локтем сверху по отведенной в сторону руке ополченца и бегом отсюда. От боли ополченец громко взвыл. В реальной драке - после школьных времен - Артем принимал участие только третий раз в жизни. Правда, на татами работал немало. Но что бы в таких обстоятельствах... Эх, выноси, нелегкая. Сзади топочут башмаки и гремит голос: "Стража, держи вора!"
      Еще два десятка метров и поворот вправо на улицу Ткачей. По ней можно уйти, чтобы не выходить к воротам, где охраняют немецкие пехотинцы. И тут из-за этого спасительного поворота ему навстречу вылетели пять ополченцев. Силы не равны. Сзади бежит один ополченец с мечом. Туда. При виде безоружного противника ополченец приободрился. Рубанул. Артем выскочил из-под удара, нырнул под атакующую руку и нанес противнику удар в челюсть. Готов! Снова сзади гремят башмаки. Крики: "Стой!" Кажется, начали отставать. Да куда им с их амуницией. Впереди ополченец, склонившийся над орущим благим матом товарищем. Кажется, у того перелом руки. Вот ты где. Увидев бегущего на него Артема, вытащил меч, шагнул вперед. Махнул - раз. Артем уклонился, но пришлось остановиться. Сразу, слева направо, рубанул - два. Артему удалось перехватить его руку в конечной точке удара. Захватил другую руку, рванул на себя, ударил головой в переносицу. Ополченец отлетел, выронив меч.
      И тут на Артема налетели сзади. Сбили. Начали пинать ногами. Среди бранных слов послышалось: "Не убейте его. Пусть в магистрате разберут". И тут его ударили по голове так, что свет померк.
      Глава 9
      Арестант
      Он очнулся на охапке соломы в каком-то каменном помещении. Сверху, под самым потолком, тускнело маленькое зарешеченное окно. Через него виднелось звездное небо. Полушубка, сапог и шапки, в которых был Артем во время драки с ополченцами, на нем теперь не было. Голова гудела, тело болело от многочисленных ударов. Артем ощупал себя. Вроде ничего не сломано. Полушубок, похоже, гасил удары. Нащупал дверь. Само собой, она была заперта. Где он? Скорее всего, в подвалах ратуши. Сюда приводят мелких преступников. Неприятный поворот. Он решил, что попробует добиться оправдания в ходе разбирательства - ведь явный же подлог. Артем лег на сено, постарался уснуть, но долго ворочался, потирая ушибы и продолжая обдумывать свое положение.
      ...Разбудил его, ударом ноги, один из ополченцев. В оконце уже пробивался утренний свет.
      - Пошли на дознание.
      Артема провели по каменной винтовой лесенке. Было морозно. Холодный камень обжигал босые ступни. В маленькой комнатке с узкими оконцами, освещаемой факелами, его поставили перед столом, за которым сидел толстый, лоснящийся маленький монах. Секретарь магистрата, догадался Артем. Грамотных среди немцев были единицы. Новгородцев на службу брать не любили. Неблагонадежные. Поэтому все работы подобного рода выполняли католические монахи. Сбоку стоял неопределенного вида худощавый бритый тип в одежде, в какой ходят немецкие приказчики.
      Монах что-то противно запищал по-немецки. Артем не понял, но худощавый начал переводить.
      - Имя, вера, сословие, род занятий.
      - Артем. Православный. Слуга отца Александра.
      Худощавый перевел. На лице монаха появилось какое-то мерзкое выражение. Записав что-то, он снова запищал, а худощавый перевел:
      - Признаешь ли ты, что громогласно поносил Ингерманландский орден, Гроссмейстера и Святую Церковь? Признаешь ли, что, когда верные слуги магистрата попробовали обуздать тебя, напал на них с намерением убить?
      - Нет, - только и успел вымолвить Артем, как монах хлопнул ладонью по столу. Заорал, как резаный, а худощавый спокойно продолжал переводить:
      - Лжешь, проклятый еретик. Ты и все отродье ваше будете гореть в геенне огненной. Вина твоя доказана, и свидетельством тому слова слуг магистрата. Судьба твоя будет решена сегодня же.
      Монах ухватился за колокольчик. Громко заорал по-немецки. Артем распознал слова: "Уведите его".
      - Но позвольте же мне сказать... - только и произнес он.
      Худощавый отвернулся и даже не стал переводить.
      Дверь в камеру скрипнула, и вошел худощавый человек в форме ополченца. На нем была такая же кожаная куртка, как на всех ополченцах, только более добротно выделанная. Сапоги и штаны были весьма недешевы. На шее висел знак ополчения, только не медный, а серебряный. Под курткой угадывалась легкая кольчуга. Роскошь, недоступная местным ополченцам. Меч на боку у него висел более длинный, чем у ополченцев. Такой, как носят ландскнехты. На вид ему было за сорок. Светловолос, брит. Держался чрезвычайно прямо с явным чувством превосходства. За ним встали в дверях два ополченца. Только менее брюхатые и поосанистей, чем те, что патрулировали улицы. Без алебард, но при коротких ополченческих мечах.
      - Меня зовут Клаус Цильх, - медленно, с сильным немецким акцентом, но по-русски начал вошедший. Говорил он, как актеры, игравшие немецких оккупантов в советских фильмах сороковых годов. - Я командир ополчения. Ты дрался с моими людьми. За это полагаются галеры или каторжные работы. И ты попадешь на галеры. Но ты побил троих моих людей без оружия, и мне это интересно. Я хочу увидеть.
      - Что ты хочешь увидеть? - лениво поинтересовался Артем.
      Ему было уже все равно. Что добром дело не кончится, он понял еще на допросе. Вот уже полдня он сидел в камере в какой-то прострации. Ему принесли дурно пахнущую баланду. Поначалу Артем не мог на нее даже смотреть. Но потом голод взял свое, и он чуть-чуть отхлебнул. Потом еще. В голове вяло крутились мысли - все больше безрадостные. Он осмотрел камеру. Явно рассчитана на нескольких арестантов - семь шагов в ширину, десять в длину. Просторно...
      И тут этот визит.
      Цильх молча отстегнул пояс, снял перевязь с мечом и сделал два шага вперед. Ополченцы вошли в камеру и прикрыли дверь.
      - Будешь драться со мной, - спокойно произнес он.
      Дело принимало интересный оборот. Артем неспешно встал.
      - А если зашибу? - спокойно спросил он, разминая кисти. Спросил скорее из куража.
      Цильх усмехнулся:
      - Тогда тебя повесят.
      Приятная перспектива. Ну что ж, выбора нет. Артем принял боевую стойку - как учили, как стоял на татами во время экзамена на пояс.
      Цильх тоже принял боевую стойку. Она сразу выдала человека, намеревающегося применять технику бросков и захватов и даже не учитывающего вероятности ударов. Стоит фронтально, корпус наклонен вперед, руки разведены. Что ж, встретимся на дальней дистанции.
      Цильх сделал шал вперед. Артем скользнул навстречу и провел связку конечно, не в полную силу; еще точнее, сделал серию резких толчков. С правой руки - в челюсть, левой - в грудь, ногой - прямой в живот. Все удары достигли цели. Бей он в полную силу, и нокаут немцу был бы обеспечен. Но уж очень не хотелось быть повешенным или зарубленным этими бравыми ребятами у дверей. Но и этого хватило. Не успевший отреагировать Цильх отлетел к входной двери. Один из ополченцев, тот, что держал его меч и пояс, бросился к командиру. Второй обнажил меч.