Как только на меня свалилось помещичье хозяйство, я сразу же начал менять порядки в имение. Главное новаторство состояло в том, что первым же своим декретом я изменил общий рацион питания. У покойного Кошкина оказались огромные запасы продовольствия, которое он то ли готовил на продажу, то ли гноил из жадности. Все это богатство мы и начали активно проедать. Эта популистская мера сразу принесла автору проекта всенародную любовь. Дворня, да и сами молодые Кошкины, мне чуть ли не аплодировали.

Однако после вторых поминок на девятый день, пришлось заговорить об отъезде. Степан уже немного пришел в себя и постепенно включался в обыденную жизнь, а испортившаяся погода прозрачно намекнула, что скоро придут холода и тянуть с отъездом больше нельзя. Моя призрачная одежда для минусовой температуры совсем не годилась. Марфа и Ульяна экипированы были не лучше.

Самый холодный день выпал на поминальный, девятый. Пока мы дошли до церкви, продрогли до костей. Молодая хозяйка заметила, во что мы одеты, прониклась, и предложила подобрать себе теплую одежду из батюшкиных запасов. Чиниться и отказываться я не стал, тем более что усопший собрал в сундуках такую коллекцию платья, которой хватило бы украсить хороший этнографический музей. Я даже заподозрил, что Кошкин не чурался банального грабежа на большой дороге, слишком много всякого, разного тряпья и рухляди скопилось в его закромах.

Перерыв несколько сундуков, мы смоги худо-бедно, приодеться. Ульяна приглядела себе легкую бархатную шубку с песцовым подбоем, я лисью, крытую шерстяным сукном, Марфа остановилась на красном бархате и соболях. Рухлядь которую мы выбрали, вряд ли имела большую ценность, она была не первой молодости, трачена молью, но надежно спасала от холода.

Полкан после моей медицинской помощи два дня отлеживался в коровнике, когда выздоровел, стал, открыто гулять по усадьбы, наводя ужас на местных собак. Сначала они пытались его облаивать, лезли в драку, но он быстро показал, кто здесь главный и навел образцовый порядок.

Ко мне он подходил нечасто. Если мы случайно встречались, вежливо тыкался головой в колени, приветливо вилял хвостом и шел своей дорогой. Однажды, когда поблизости не оказалось людей, я попытался с ним поговорить. Стереотип, что животные отличаются от нас интеллектом, даже после всего чему я оказался свидетелем, все-таки мне мешал относиться к псу как к равному. Но в тот раз, я решил рискнуть, поговорить с ним как с человеком.

– Полкан, мы скоро отсюда уезжаем, – сказал я. – Я хочу вернуться в свое время. Не знаю, кто ты на самом деле: оборотень, инопланетянин, просто очень умная собака, но мне кажется, ты меня понимаешь.

Пес сел на задние лапы и внимательно слушал.

– Я к тебе привык и вообще... Если надумаешь, давай держаться вместе. Короче говоря, если хочешь, то я возьму тебя с собой в будущее.

Когда мы с ним прошлый раз прощались в лесу, у меня в голове возникли его отчетливые мысли. То ли я уловил, о чем он думает, то ли придумал их за него. В этот раз ничего подобного не случилось, хотя я готов был услышать что угодно. Полкан не мигая, внимательно смотрел на меня, будто ждал, что я еще скажу.

– Если надумаешь отправиться вместе нами, мы с Марфой будем очень рады, – сказал я, чувствуя себя полным ослом.

Пес широко зевнул, лизнул мне руку и, не оглядываясь, ушел, предоставив мне думать что угодно. Больше возможности поговорить наедине у нас не было, а за день до отъезда, он и вовсе исчез. Я несколько раз обошел всю усадьбу, что бы с ним проститься, но его так и не нашел.

– Значит, все-таки, решил ехать, – спросил Степан, когда мы, на следующий после вторых поминок день, кончили обсуждать хозяйственные дела, и я символически передал ему руль управления имением. – Может быть, погостите хотя бы до весны? Очень я к тебе привык, да и Дарье вы с Марфой по сердцу.

– Не могу, очень тянет на родину. Да вам и без нас хлопот хватит. Не равен час, прознают о нас с Марфой наши враги, не только нам, но и вам не сладко придется.

– Ладно, если так. Только помни, что я тебе всегда рад. О коровинских мужиках не беспокойся, все устрою лучшим образом. Сам с малолетства батьке в хозяйстве помогал, крестьянскую долю хорошо понимаю!

Мы помолчали.

– Пойду собираться, – сказал я, вставая. – Хочу подарить тебе на память свой саадак. Мне теперь лук и стрелы вряд ли понадобятся...

Запорожец, понимающий толк в оружие, крякнул от удовольствия и прижал меня к груди.

– Вот уважил, так уважил! Не знаю чем тебя и отдарить!

– Дай пару лошадей, а то пешком нам долго добираться, путь не близкий. Если смогу, верну, не смогу не обессудь.

Собирать нам было особенно нечего, потому мы уже скоро были готовы отправиться в путь. День отъезда, вопреки предыдущему, случился теплым и солнечным. Провожать нас вышли все обитатели имения. Прочувственных речей не говорили, просто знакомые и незнакомые люди молча подходили и кланялись, Получилось трогательно.

– Жарко в шубе! – пожаловалась Ульяна, когда послеполуденное солнце прогрело воздух.

– Ничего, тебе попотеть не вредно, не будешь в другой раз одна по лесам бегать! – сказал я.

До заветного места ехать осталось всего, ничего, и девочка заметно нервничала. Я так и не смог понять характера ее отношений с новым служителем. Она то ругала его последними словами, то в рассказах о нем, у нее появлялись теплые нотки. Сначала я решил, что Ульяна просто влюбилась, до конца этого не понимает и мечется в детском максимализме. Когда же она начала задумываться и затягивать поездку, окончательно перестал понимать характер их отношений.

Лес, сквозь который мы пробирались, хоть и просветленный осенью, выглядел загадочно и дремуче. Изумрудные болотца попадавшиеся на каждом шагу, покрыла желтая павшая листва, над головой пронзительно кричали какие-то неведомые мне лесные птицы, дубы-колдуны роняли последние желуди, короче говоря, обстановка была сказочной.

– А что там будет? – время от времени боязливо спрашивала Марфа. На нее мои россказни о будущем произвели большое впечатление, и теперь она срочно хотела увидеть хоть какое-нибудь «чудо-чудное», «диво-дивное», и испугаться.

– Консервы и сплошная химия, – вместо меня сердито отвечала Ульяна, правильно произнося непривычные слова.

– Нет, правда, там что, телега без лошадей? – не унималась она.

Ульяне про автомобили я не рассказывал, потому она никак не могла взять в толк, почему Марфе далась какая-то телега без лошади.

– Нет там никаких телег, зачем в лесу телега? Тут ей и проехать-то негде.

Я молчал, думал о том, что «день грядущий мне готовит». Уезжать, к тому же навек, всегда грустно. Как бы сиротливо бесприютен ни был этот мир, я к нему привык и по-своему полюбил. У каждой эпохи есть свои хорошие стороны, даже у эпох войн и перемен.

Чем дальше мы пробирались вглубь чащобы, тем тяжелее становилось на сердце. Уже многие места казались мне знакомыми, уже перестали щебетать птицы, распуганные защитными волновыми барьерами. Конец пути неотвратимо приближался.

– Вон! – сказала Ульяна, останавливаясь на высокой болотной кочке.

Я увидел знакомую крышу станции стилизованную под обычную крестьянскую избу, покосившуюся изгородь.

Мы молча стояли и смотрели.

– Ну, а теперь прощайте, – неожиданно для меня сказала девочка, – дальше я с вами не пойду.

– То есть как это? Ты что?

– Не хочу я здесь жить, лучше вернусь к дядьке Гривову, а то и замуж выйду.

– Ульяна, какая муха тебя укусила? И что ты не видела в деревне, там и без тебя проблем хватает, У Гривовых своих семеро по лавкам!

– Ничего, я в тягость никому не буду, как-нибудь не объем.

– При чем тут еда! Здесь спокойно, безопасно, чему-то можно научиться... Ну, не знаю, мне кажется, этот Юникс или как там его, тебе нравится.

– Нравится?! Вот еще, скажешь! Да он просто тормоз!

Марфа широко раскрыв глаза, слушала наш разговор, ничего не понимая.

– Ну, нравится он тебе или не нравится, это ваши дела, но зачем же делать такие резкие жесты.

– Дядя Алеша, я уже взрослая и не нужно мне парить мозги! – вновь вернулась к сленговой речи средневековая юница.

– Конечно взрослая, я разве спорю, но я бы на твоем месте...

– Вот когда будешь на моем месте, тогда и живи здесь, а я возвращаюсь к своим, – она замялась, боясь ошибиться в слове и тщательно выговорила, – к своим сов-ре-мен-ни-кам! И нечего надо мной смеяться!

– К кому ты возвращаешься? – встряла пораженная Марфа, чем окончательно разобидела Ульяну.

– А ты вообще молчи! – огрызнулась она.

Продолжать разговор в таком тоне было совершенно бессмысленно, тем более что ничего конкретного или стоящего предложить не мог. Общие рекомендации в стиле кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно», явно не проходили. Особенно учитывая переломный возраст оппонентки.

– Ульянушка, оставайся, как же ты одна в лесу, поди страшно, – сердобольно сказала Марфа, чем, кажется, окончательно заставила девчонку закусить удила.

– Без тебя знаю, – буркнула она. – Я вас довела, теперь пойду своей дорогой!

– Лучше поезжай, заодно вернешь в поместье лошадей, – сказал я, понимая, что Ульяну сейчас не переупрямишь.

Мы, почти не разговаривая, разгрузили вьюки с продовольствием, которым я на всякий случай запасся. Однако когда пришла пора расставаться, девочка смягчилась и даже украдкой всплакнула. Я представил, как ей теперь одиноко и попробовал уговорить остаться, однако она только покачала головой и заторопилась.

– Мне одной в лесу было так страшно, – тихо сказала Марфа, когда Ульяна с лошадьми затерялась между деревьями. – Вдруг разбойники нападут, или медведь задерет!

– Ничего с ней не случится, она будет очень долго жить, – ответил я, не входя в частности. – Ну что, пошли знакомиться с Юниксом?

Оставив свои вещи на месте, мы направились в сторону дома. Проход к нему я еще помнил и удачно обходил топи, придерживаясь единственной условной тропинки, которая к нему вела. Нас давно должны были заметить, но пока никакого движения на «объекте» на наблюдалось. Я решил, что оператор скрытно наблюдает за незнакомыми людьми, не спеша показываться сам.

– Ой! – воскликнула Марфа. – Смотри!

Я решил, что, наконец, объявился оператор, но девушка смотрела не в сторону избы, а в лес. Я проследил за ее взглядом, людей там видно не было:

– Что ты там видишь?

Она всплеснула руками и радостно закричала:

– Смотри, это же Полкан!

Теперь и я увидел, что к нам приближается облепленное репьями существо, отдаленно напоминающее моего пса.

– Полканушка, песик! – залопотала Марфа, бросаясь навстречу собаке.

Я даже не предполагал, что у них такая нежная дружба! Пес, который всегда был более чем сдержан, несся к девушке, перескакивая через кусты. Когда они встретились, положил ей лапы на плечи и облизал лицо. Меня он так никогда не жаловал! Марфа же прижала его голову к груди и принялась гладить.

– Значит, надумал вернуться? – спросил я собаку, когда радость от встречи немного улеглась, и на меня тоже обратили внимание. Полкан сделал характерное движение шеей, как будто глотал большой кусок. Это у него означало согласие и смущение.

– Ладно, – сказал я, так и не дождавшись большего внимания, чем приветливый взгляд, – вы оставайтесь, а я пойду искать здешнего хозяина. Сняв с себя тяжелую шубу, я пошел вдоль забора.

Оператор меня удивлял. Он уже давно должен был нас заметить и объявиться. Оставалось думать, что он по каким-то обстоятельствам покинул станцию. Провизия у нас была, и подождать его мы могли здесь же в лесу, только возникал вопрос, когда он вернется и вернется ли!

Проникнуть на станцию я мог. Специальной защиты вроде высоковольтной ограды у нее не было. По словам Ульяны, уже после того, как я тут был весной, здесь установили какие-то «волны». Как я понял из ее путаных объяснений, это было что-то вроде психотронного барьера. У всех теплокровных попадавших в его поле, появлялось чувство безотчетного страха. Естественно, что люди и звери, сразу же отсюда уходили. Девочка, когда бежала со станции, смогла его преодолеть, так что сделать это, теоретически, мог и я. Пока же от этого воздерживался, не хотелось без особой нужды подвергать стрессу нервную систему.

Я направился к месту, где мы с Лешим раньше выходили за территорию станции. Там было что-то вроде примитивных ворот, сделанных, как и все внешние атрибуты станции, для обмана случайного соглядатая. Ходить вокруг «заколдованной усадьбы» было сплошным мучением, все время приходилось перескакивать с кочки на кочку. Любое неверное движение могло окончиться, в лучшем случае, грязевой ванной.

– Эй! Есть тут кто-нибудь живой? – временами окликал я, на случай если, кроме нас тут есть еще люди.

Когда мне надоело скакать по кочкам, я решил вернуться назад. Уже, было, повернул, но тут за ближайшими кустами, совсем рядом, увидел странного парня в обычной крестьянской одежде: армяке и холщевых портках, простоволосого, подстриженного под горшок. Он стоял ко мне боком и притопывал ногой. Зрелище, надо сказать, было странное: человек в странной позе застыл на месте, и лупит ногой по земле, будто что-то в нее втаптывает.

– Эй, земляк! – окликнул я его, перескакивая с шаткой болотной кочки на следующую, расположенную ближе к нему. – Здравствуй, земляк, можно тебе на минуту!

Парень должен был меня услышать, но даже не повернул головы. Я подумал, что может быть, он и есть вожделенный Юникс. Его предшественник так ловко имитировал лешего, что никакого сомнения, что он принадлежит к лесному племени, у меня довольно долго не возникало. Вполне возможно, что это у них такая профессиональная особенность – пугать странным поведением и дурачить случайных прохожих.

Дошел я до парня не сразу, по болоту пригодилось передвигаться как бы шахматными ходами. Все это время он продолжал меня радовать своим однообразным телодвижением. Даже захотелось поскорее посмотреть, что такое он упорно втаптывает в землю. Наконец до него осталось метров двадцать. Я остановился передохнуть и снова окликнул его:

– Здорово мужик!

И опять не последовало никакой реакции. Это было совсем странно. Конечно, если незнакомец не был глухим. Только когда я подошел вплотную, странный парень меня заметил и очень удивился. Понятно, что вид у меня был не самый презентабельный, но и не такой уж необычный.

Я поздоровался и по обычаю поклонился, на что он ответил довольно странно для этой эпохи:

– Гой еси, тебе, добрый молодец!

– Это ты к чему? – спросил я на современном русском языке.

– И чего тебе, добрый молодец, чего нужно тебе, в наших местностях, и куда ты идешь по сырой земле, али ты калика перехожая? – заговорил он каким-то скачущим голосом, продолжая топать по земле ногой. Получалось все это у него в какой-то одной манере и в такт.

Надо сказать, в тот момент, я растерялся. Как-то все это было странно и ни на что не похоже.

– Тебя зовут Юниксом? – спросил я.

– Чего, добрый молодей, гой еси? – переспросил он, подняв вопросительно брови.

– Я спрашиваю, тебя Юниксом зовут? – закричал я, догадавшись, что парень просто туг на ухо.

Теперь он, вроде бы, расслышал, во всяком случае, кивнул, но вместо ответа начал помахивать кистями, как будто в такт мелодии.

– Наушники вытащи из уха! – закричал я, пропустив ключевое слово «придурок».

Он улыбнулся, кивнул и щелкнул пальцем себя по груди. Потом сказал самым обычным голосом:

– Гой еси тебе, добрый молодец!

Я, уже перестав удивляться, спросил третий раз:

– Ты Юникс?

– Ну, – подтвердил он, – а ты меня откуда знаешь?

– Сорока рассказала.

– Какая сорока? – удивился он. – Ты, вообще-то, кто такой?

– Гость из будущего. Иди, отключи сигнализацию, нам нужно войти, со мной женщина и собака.

– Сюда нельзя посторонним, здесь закрытый объект! – нерешительно сказал он, рассматривая меня безо всякого интереса, словно к нему на улице подошел прохожий спросить дорогу.

– Я не посторонний, я начальство! Инспекционная проверка, – веско сказал я, начиная понимать, что имела в виду Ульяна, говоря о тормозе.

– А, что же ты сразу не сказал, я тут оттопыриваюсь со скуки. Такая клевая запись, хочешь послушать? – теперь уже доброжелательно улыбнувшись, предложил он.

– Потом послушаю, а пока пойди и отключи защитную сигнализацию!

– Не проблема, – пообещал он и нажал спрятанную под армяком на груди кнопку. Взгляд его сразу сделался туманным, а нога сама собой начала отбивать такт. Я понял, что обо мне уже забыли, и сам выключил его звуковое устройство.

– Ты чего? – обиделся он.

– Иди, отключи сигнализацию, – начиная стервенеть, медленно сказал я и, молча взяв его за плечо, потащил к дому. Юникс почти не сопротивлялся, хотя такое отношение его задело.

Мне совсем не хотелось с ним ссориться, но парень был явно не в себе, похоже на то, что сбрендил от одиночества. Когда мы дошли до избы, он уже успокоился и спросил, не встречал ли я в лесу девочку. Она куда-то ушла, и он теперь волнуется.

– Давно ушла? – спросил я, решив проверить, как он ориентируется во времени.

– Порядком, – посчитав в уме, ответил он, – недели две назад. – Я без нее скучаю.

– Наверное, ее волки съели, – предположил я, имея в виду Красную Шапочку.

– Ты думаешь? Жаль. Противная девчонка, дура и дикарка. Она у меня вела хозяйство.

На этом сожаления кончились, больше он Ульяну не вспоминал. Невменяемое состояние оператора ставило меня в сложное положение. Оставаться в таком тесном контакте с сумасшедшим, удовольствие не самое приятное. Пусть бы еще он только слушал музыку, а если у него начнется осеннее обострение! Да и что за радость жить здесь на болоте, ожидая неизвестно чего.

– Не знаешь, почему деда Антона отозвали? – спросил я его, когда мы вошли в дом.

– Антона? Какого Антона? – он посмотрел на меня пустым, отсутствующим взглядом.

– Того, который был здесь до тебя, – терпеливо объяснил я.

Теперь он понял, осклабился:

– Да он же полный отстой. Знал бы ты, как все дела запутал! Я третий месяц с утра до вечера пашу и не могу ни в чем разобраться!

Я промолчал и следил, как он что-то делает с кучей хлама на полу. Его действия были непонятны по сути, он зачем-то перебрал пустые консервные банки. Когда он закончил и распрямился, спросил:

– Так ты будешь отключать сигнализацию?

– А я что делал? – удивился он.

Я понимающе кивнул и отправился за Марфой и собакой. Они ждали меня на прежнем месте. Ничего не объясняя, я взвалил на себя все наши вещи и мы пошли на станцию. Вид у меня был, наверное, не самый приветливый. Я понимал, что девушка хочет что-то спросить, но не решается. Только когда мы были уже на территории, рискнула задать вопрос:

– Мы здесь будем жить?

– Пока не знаю, это не то меня зависит, – ответил я, с горечью думая, что все мои планы летят к черту. Какой идиот отправил на такую ответственную работу ненормального, можно было только гадать. Кажется, Марфа еще хотела узнать о волшебной телеге, рассказ о которой произвел на нее такое сильное впечатление, но, правильно оценив мое состояние, не рискнула. Мы вошли в избу.

Станция во времена Лешего стилизованная под русскую избу, чистая и комфортабельная, превратилась в рабочий барак. Везде валялись грязные, мятые носильные вещи, остатки еды, какие-то инструменты. Спал новый смотритель на лавке заваленной скомканным тряпьем.

– Видишь, как я живу? – проследив мой взгляд, с трагическими нотками в голосе спросил он. – А у меня, считай что, высшая категория!

Что у них за категории, и какая в организации существует иерархия, я не имел ни малейшего представления, однако, назвавшись инспектором, расспрашивать о таких очевидных вещах, не мог и вместо гласного сочувствия, скорчил соответствующую мину. Я свалил наш багаж прямо на пол. Марфа застыла возле дверей, с почтительным ужасом осматривая «апартаменты». Полкан обходил избу, нюхал углы и непонятно почему, скалил зубы.

– А это что у вас такое? – спросил с явным страхом Юникс, рассматривая мешки с провизией.

– Еда, – рассеяно ответил я, все еще не приходя в себя от шока после всего увиденного.

– Что значит, еда!!! – с неожиданным подъемом закричал он. – Какая еще еда!!!

– Обыкновенная, ветчина, копченая рыба, мука, там много всего, – ответил я.

– То есть, как это? Вы что, с ума сошли? – забормотал оператор и даже попятился от мешков. – Все это, нужно немедленно уничтожить! Там же сплошные вирусы и канцерогены! Вы, что решили меня отравить? !

– Ты-то здесь при чем, никто тебя есть ветчину, не заставляет, – спокойно сказал я, понимая, что осеннее обострение шизофрении у него уже наступило. – Питайся, чем хочешь.

– Вы что, не понимаете? – удивленно расширяя глаза, спросил он. – Вы же опасны! Все это, – добавил он, брезгливо показывая на мешки ногой, – нужно немедленно сжечь! Грязное животное стерилизовать и усыпить, Вам, если вы и, правда, люди, срочно прийти санитарную обработку и карантин!

Какое-то время я, молча рассматривал Юникса, просто не зная, что ему ответить. Все происходящее было так неожиданно и странно, что оставалось только развести руками, Впрочем, никакого ответа он и не ждал, опять врубил музыку и застыл на месте, притопывая ногой.

– Чего это он? – испугано спросила Марфа.

– Не волнуйся, – ответил я, – он юродивый.

– А что это он делает?

– Разговаривает со своим богом, – объяснил я.

Девушка поверила и теперь смотрела на психа с почтительным ужасом.

Больше нам здесь делать было нечего. Я решил предпринять последнюю попытку достучаться до человека будущего, а если не получится, ни на чем не настаивать, а мирно отсюда уйти и «пробиваться с боями» на северо-восток, в город Троицк, где была еще одна известная мне машина времени.

– Послушай, Юникс, – обратился я к меломану, – ты меня слышишь?

Парень никак не отреагировал. Пришлось подойти и отключить ему музыку.

– Что? Зачем? – возмущенно, воскликнул он. – Вы еще здесь? Я же приказал все это сжечь!

– Никто ничего жечь не будет, – стараясь говорить сдержанно, сказал я, – ты можешь меня связать с центром?

– С каким еще центром?!

– С нашим, мне нужно кое-что обсудить с руководством.

Парень «пронзительно» на меня посмотрел, и о чем-то надолго задумался. Я терпеливо ждал, какая новая идея осенит болезненный мозг. Когда его рука машинально потянулась к груди опять включить музыку, перехватил ее и отвел от роковой кнопки. Он брезгливо меня оттолкнул и отошел подальше.

– Ну? – спросил я. – Если хочешь чтобы мы сразу ушли, срочно соединяй с центром, а то я тебе здесь столько бацилл и вирусов напущу, что никакая дезинфекция не поможет!

– Сейчас, сейчас, – затравлено глядя на Полкана, который продолжал исследовать комнату, ответил он. – Всего одна минута!

Вдруг лицо его просветлело. Видимо в голову, наконец, пришла какая-то ценная мысль.

– Хорошо, – миролюбиво сказал он, – я соединю вас с центром.

– Вот и прекрасно, – обрадовался я, наконец, дело сдвинулось с мертвой точки. – Это займет много времени?

– Нет, нет, все быстро! – заулыбался он. – Только заберите с собой эти ужасные, грязные вещи!

– Куда забрать? – не понял я. – Если мешки тебя так пугают, то могу вынести продукты во двор...

– Нет, зачем же во двор! Берите из с собой в.... в.... – он замялся, подбирая нужное слово, – берите с собой в комнату связи.

– Хорошо, заберем, – пожал я плечами.

– Животное тоже!

– Не вопрос. Где здесь твоя радиорубка?

– Пойдемте, я вас отведу! – заспешил он, не отреагировав на мой сарказм.

Я медленно собирал наши вещи, не зная, как правильно поступить. Остаться здесь или попытаться хоть что-то для него сделать. К сожалению, этот парень принадлежал к типу людей, который начинает раздражать уже спустя четверть часа после начала знакомства. Таких лучше всего обходить стороной. Да Бог бы с ним и с его съехавшей крышей. Мало ли на свете странных людей! Меня волновала его, так сказать, профессиональная деятельность.

Поведение и даже внешность Юникса изменились, теперь он старался быть милым и любезным: улыбался, подергивался лицом, щурил глаза и, даже, слегка изгибал поясницу в поклоне, почему-то становясь, все более отвратительным. Я уже физически чувствовал, как он мне неприятен. Даже возникла легкая паника, так захотелось быстрее отсюда уйти. Я подхватил мешки, взвалил на плечо и похолодел от внезапно появившейся мысли:

«Господи, как же его можно оставлять здесь? – с ужасом думал я. – Ведь я даже не знаю, какими возможностями и властью он обладает, и что может натворить!»

О самой организации «координаторов истории», как я их, для удобства, называл про себя, я знал ни то, что бы мало, практически ничего. Вся подлинная информация которую смог «нарыть», исчерпывалась несколькими обмолвками моего «нанимателя». Напомню, что в 1902 году на Московской улице меня остановил незнакомый молодой человек и предложил работать на них. За что мне была обещана встреча с женой.

Оказалось, что за моими «подвигами» во время предыдущих экскурсов в прошлое «они» (неизвестно кто), пристально наблюдали и решили, что я «достоин» вмешиваться в события на стороне «правых сил». Потом мне организовали дорогую и разностороннюю подготовку: учили старорусскому языку, боевым навыкам, выживанию в экстремальных условиях, знакомили с историей и потом, непонятно как, перебросили в это время.

Те люди, с которыми я общался во время учебы, были или обычными учителями или прислугой и о нанимателях, ничего не знали. Бывший обитатель «станции» Леший, был мудрым стариком, и так умел обходить каверзные вопросы, что из него вообще ничего нельзя было выудить. Так что мое представление об «организации» было ни более, как собственным чистым домыслом. Я представлял себе их (непонятно кого), как группу, которая занимается координацией истории.

Произошла типичная ошибка. Мы, обычные люди свои представления стремимся соотнести с понятными реалиями, а потом искренне удивляемся, что они не совпадают с действительностью!

Наверное, поэтому я так легкомысленно и заговорил с Юниксом о центре и руководстве. В конце концов, должен же был кто-то всем этим руководить. (Правда, не совсем понятно, чем). Кто-то ведь убрал отсюда Лешего и прислал сюда психа, «почти высшей категории».

И если с моей деятельностью здесь, в этой эпохе, было все, более ли менее ясно, то чем еще тут занимается эта «организация» и ее члены, можно было только гадать. Стоило только предметно подумать на эту тему, как вопросов возникло так много, и таких острых, что, я похолодел от ужаса. Скажем, сколько всего «вольных стрелков» разгуливает по Московии, и что они здесь делают? В какие и чьи дела эта организация вмешивается? И, главное, что может натворить конкретный сумасшедший, если у него есть реальная возможность воздействовать на развитие истории!

Нужно было потянуть время и попытаться парня расколоть. Я подумал, что если удастся правильно поставить вопрос, то он все мне выболтает!

– А что, руководство? – начал спрашивать я, не успев даже придумать, что скажу дальше. – Я говорю, руководство тебя не предупреждало, что я, мы приедем с, этой, как ее там, с ревизией?

– Ну, что же ты встал, пошли скорее, – нетерпеливо воскликнул Юникс, с ненавистью глядя, то на мешки с провизией, то на Полкана. – Конечно, меня предупреждали, я вас уже давно поджидаю!

Я уже понимал, что он врет, скорее всего, догадался, что я пытаюсь его «развести» и теперь заговаривает мне зубы. Нужно было, прежде чем уйти, хотя бы попытаться выяснить, насколько он опасен.

– Ой! – воскликнул я, роняя мешки на пол. – Что-то мне в спину вступило!

– Ну, что же ты, разве так можно! – возмущенно закричал парень и нервно задергался лицом.

– Ну, прости, гой еси, добрый молодец, – покаянно сказал я, – наверное, поясницу застудил.

– Что? Зачем застудил? Какие глупости, – бормотал он, отступая на несколько шагов, – как можно застудить?

– Или ел всякую дрянь, – показывая на мешки, покаянно говорил я, – вместо того чтобы, как все нормальные люди, питаться консервами...

«Сначала попробую его разговорить, а потом дам по голове, оглушу, свяжу по рукам и ногам, – решил я. – Пусть тогда лежит и слушает свою музыку!»

– Уходите, уходите, – бормотал между тем Юникс, с ужасом и отвращением, глядя на меня.

– Гой еси, добрый молодец, ты не поможешь мне поднять поклажу, никак не могу наклониться? – жалостливо, попросил я. – Знаю, что сам во всем виноват, не слушался мудрых людей, вот и понес наказание!

Под мудрыми людьми я естественно полагал его, что подтвердил и соответствующими ужимками и жестами. Парень чуть смягчился и даже сделал в мою сторону короткий шажок.

Лесть это то страшное разрушительное оружие, которому не может противостоять никто, ни Бог, ни царь, и ни герой. (Впрочем, что касается Бога, не уверен, просто не знаю какие там у них на небесах порядки). Главное же правило состоит в том, что лесть должна быть к месту и достаточно тонкой. Скажите девушке с землистой кожей, что у нее прекрасный цвет лица, решит, что вы над ней издеваетесь и обидится, а вот намекните, что она необыкновенная и потрясающе сексапильная и она поймет, кто настоящий ценитель женской красоты. Мужчинам обычно комплиментов достается меньше чем женщинам, и с голодухи, они их заглатывают еще охотней, чем избалованные чаровницы, Особенно когда они касаются скрытых талантов и мужских достоинств.