Мне пришлось ждать, пока согреется двигатель, и горячий обдув разгонит на стеклах белесую муть. Ольга должна была уже давно подойти, но ее все не было, и я начал сердиться. Терпеть не могу вольного обращения с чужим временем. Десять минут – это десять минут, не пять и не двадцать. Когда мое терпении лопнуло, я выбрался из салона и пошел посмотреть, куда делась, эта разгильдяйка. Ольги по-прежнему видно не было, и я шел к своему подъезду, запасаясь самые уничижительные эпитетами. Причина задержки скоро стала ясна. «Любимые» наконец встретились после долгой ночной разлуки и стояли, как два истукана, по-детски держась за руки.

– Мы едем или не едем! – рявкнул я, едва кивнув Андрею. – Я тебя уже двадцать минут жду!

– Да, да, сейчас, – проворковала девушка, впрочем, не отпуская руку участкового.

– Так иди к машине! – возмущенно сказал я, но продолжить не успел. Раздался оглушительный хлопок, в глубине двора полыхнуло черно-красное пламя, и столб дыма вырос на месте, где стояла моя машина.

– Твою мать! – синхронно воскликнули мы с милиционером и побежали к разлетевшемуся на части автомобилю.

– Твою мать! – продолжал бормотать я, глядя, во что превратилась моя «Нива».

– Так они Олю и тебя, тебя и Олю! – кричал мне в ухо Андрей. – Они Олю хотели взорвать!

– Хотели, да не сумели, – бодро срифмовал я. Почему-то ко мне вернулось хорошее настроение. – Считай, что нас с ней спасла ваша любовь!

– Какая такая любовь? – искренне удивился лейтенант и оглянулся на Ольгу.

Она стояла от нас метрах в тридцати и заворожено смотрела на останки горящей машины,

– Думаю, что большая, или это как-то по-другому называется?

– Не знаю, но так сразу? – ответил Андрей, – я ничего такого еще не думал.

Момент разбираться в его чувствах был самый что ни есть подходящий, но я не стал менять тему:

– Считай, что тебе повезло, и нам вместе с тобой

– Так этот вчерашний боевик по тебе работал? – догадался старший лейтенант. – Что же ты мне лапшу на уши вешал? Ну, ты и артист! – Теперь, когда мои враги так громко заявили о своих намерениях, скрывать от Крутова мою роль в происходящем было глупо. Тем более, мне не мешало иметь помощника…

К месту пожара сходились люди. Впрочем, не очень активно, в основном на красочное зрелище смотрели из окон. Удивительное дело, то, что меня чуть не взорвали, шока не вызвало, скорее удивление. Я довольно тупо и совсем равнодушно смотрел, как горит моя машина.

– Артист, – машинально повторил он.

– Какой есть, – скромно сказал я. – Кстати, ты вчера довольно точно разобрал ситуацию. Если бы я не напугал киллера выстрелом, он бы закатил мне пулю в лоб, – я поднял прядь волос и показал заклеенную ранку. – Его погубил промах, он не учел, что будет рикошет… Слушай, ты можешь взять у меня на хранение пистолет, а то ваши ребята теперь от меня просто так не отвяжутся.

– Да как же я возьму, когда крутом люди, смотри, весь дом у окон торчит!

– Он у меня сзади за поясом, отойдем за соседскую ракушку, я наклонюсь, а ты его вытащи и положи себе в сумку, – предложил я, просчитав создавшуюся диспозицию.

– Ну, ты и артист! – опять повторил Андрей, но за ракушку пошел.

– А теперь давай сваливать отсюда, а то не дай бог бак рванет.

Мы отошли на безопасное расстояние и наблюдали, как весело пылают останки машины. Мою «Ниву» не просто разворотило, ее вывернуло наизнанку, так что вопрос с простреленной курткой, которая осталась в салоне, решился сам собой.

– Так это за тобой охотятся или за Олей? – прервал затянувшееся молчание лейтенант.

– Боюсь, что за обоими.

– Похоже, – мрачно согласился Андрей, – если бы хотели тебя одного подорвать, то грохнули бы, когда включится зажигание, а так рассчитали, чтобы вас разнесло по дороге. Действительно повезло, не встреться мы с ней, сейчас…

– Как бы вы не встретились, когда ты у подъезда уже часа два толчешься? – съехидничал я.

На такую гнусную инсинуацию влюбленный не отреагировал и перевел разговор в другую плоскость:

– Ты знаешь, чья это работа?

– Догадываюсь. Слышал о группировке Дмитриева, по кличке Поэт?

– Дмитриев? Что-то краем уха, вроде серьезные бандиты и прикрыты кем-то на самом верху. Только я не пойму, какие у тебя с ними дела, ты вроде не из их клиентов?

– По глупости влетел. Понравилась Поэту сабелька, которая у меня была, а я ее ему не отдал, вот он и рассердился.

– А Ольга причем?

– Ее заставляли на меня повлиять, а она отказалась…

– Ясно. Нашим что говорить будешь?

– Ничего не буду, боюсь, что милиция мне с Поэтом не поможет. Придется мне самому разбираться,

– Может быть, ты и прав, – задумчиво сказал участковый и переменил местоимение с единственного на множественное число. – Придется нам самим разобраться.

Больше в этот день нам поговорить не удалось, во двор сначала влетели милицейские машины, потом пожарная, и закипела «рутинная» следственная работа.

Да здравствует любовь! Чистая, преданная, возвышенная и слепая! Если бы не святые чувства старшего лейтенанта Андрея Кругова к Ольге Глебовне, осветившие и наши с ним отношения, мне бы в ласковых объятиях милиции пришлось весьма туго. Представители сей доблестной организации так страстно возжелали поймать террористов, что немножко перепутали мою роль в этом деле. Тот печальный факт, что меня не было в машине во время взрыва, вызвал подозрения, не я ли тот самый минер, который устроил весь этот переполох. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что для милиции главный подозреваемым оказался я. Андрей же, зная свою организацию изнутри, сумел так расставить акценты, что, в конце концов, от меня почти отцепились.

Я понимал логику правоохранителей, обычно людей просто так не взрывают и в непосредственной близости от квартир добропорядочных граждан редко находят мертвых киллеров, однако, это еще не повод перетряхивать всю личную жизнь жертвы преступления. Думаю, что мое дело вызвало повышенный интерес еще и потому, что по своим жизненным обстоятельствам я не должен был представлять никакого интереса для криминальных структур. Общественного положения у меня нет никакого, как, собственно, и экономического. Я не был даже чиновником, распределяющим что-нибудь дорогое и заветное. Обычный «серый» обыватель, без темного прошлого и светлого будущего.

Подозревать бандитов в двойной ошибке милиция не захотела, видимо, с уважением относясь к деловым качествам людей этой рискованной профессии. Оставалось искать причину такого взрывного интереса ко мне в моем прошлом. Однако, я наотрез отказался поделиться воспоминаниями о похищенном из воровского общака миллионе или ограбленном в городе Калуге коммерческом банке. Я даже отказался внятно объяснить, где пропадал целое лето.

Со мной работали юридически грамотные специалисты, соблюдая все правила, описанные в детективах: меня стращали скорой и неминуемой гибелью, когда милиции надоест думать о моей защите, и она бросит меня на произвол судьбы; мне рассказывали, как всем станет хорошо, если я во всем сознаюсь и тем облегчу душу; мне даже обещали простить все прошлые преступления. Но я был тверд как скала и ни в чем не признавался.

После МВД моей судьбой занялась прокуратура. Следователю этой организации позарез нужно было мое активное участие в деле как пострадавшей стороны. Дело в том, что уголовное дело по факту взрыва возбудили и без моего участия, но прокурорской тетке, которая собиралась это возбуждение поддерживать в «эрекционном», т.е. возбужденном состоянии, было нужно исковое заявление пострадавшего. Я заподозрил, что только для того, чтобы со мной можно было каждодневно «работать». Чего я, учитывая скоротечность человеческой жизни, всеми силами хотел избежать. Тем более, что эта следовательница никак не ассоциировалась в моем представлении с бабулькой Агаты Кристи, и от ее дурацких вопросов мне через полчаса стало жалко, что террористический акт злоумышленникам не удался.

Мы с ней сидели друг против друга в маленькой казённой комнатке с окрашенными дешевой масляной краской стенами. Следователь без особого интереса смотрела на меня усталыми от жизненных невзгод глазами и произносила положенные в таких случаях сентенции:

– Ваш гражданский долг оказывать следствию всяческое содействие, – говорила она, – в противном случае за сокрытие фактов преступления против вас самого может быть возбуждено уголовное дело.

В слове «возбуждено» она делала профессиональное ударение на букве «У», что коробило слух и сбивало с сонного настоя. Почему-то господа Судейкины и Милицейкины вопреки традиционным правилам постановке ударений обожают выделять этот гласный звук в словах «возбуждено» и «осужденный».

Спорить было бесполезно, оставалось подыгрывать:

– Я понимаю, что мой гражданский долг сотрудничать со следствием, – соглашался я с милой женщиной, всеми силами стараясь оную в ней увидеть, – только я хотел бы знать, в чем будет состоять это сотрудничество?

– Следственные действия предполагают целый комплекс процессуальных действий, предусмотренных (далее шла нумерация) статьями Уголовно-процессуального кодекса, – нудно говорила она, никак не желая посвящать меня в тайны своей профессии.

– Большое спасибо за разъяснение, теперь мне все стало окончательно ясно, – вежливо благодарил я, – однако, какая мне от этого польза? Может быть прокуратура возместит мне стоимость утраченного имущества?

– Мы с вами должны найти мотивы преступления, – игнорируя вопрос, объясняла следователь, – проверить все возможные мотивы преступления.

Слушать ее мне было так же скучно, как ей со мной разговаривать. Поэтому я временами выключался из разговора, а когда она замолкала, вежливо перебивал:

– Извините, но больше того, что я уже рассказал, мне сказать нечего. Мне по этому уголовному делу больше нечего добавить, даже если вы меня будете допрашивать круглосуточно.

– Я вас не допрашиваю, а отбираю показания, – разъясняла следователь, глядя сквозь меня светлыми равнодушными глазами. – Ваш долг, как гражданина…

Понимая, что просто так мне от них не отделаться, я пошел по извечному пути маленького российского человека – прикинулся полным идиотом: ничего не подписывать, от встреч с органами правопорядка злостно уклоняться, грозные намеки в повестках о принудительном приводе игнорировать. В конце концов, власти надоело со мной возиться, и я остался один на один со своей нечистой совестью и хладнокровными убийцами.

Все эти скучные события проходили на фоне стремительно развивающегося любовного романа. Андрей жил с родителями, и потому главные действия разворачивались в моей квартире при моем посильном участии.

Мне кажется, что мужчины меньше чем женщины озабочены соперничеством и просто так, пока не затрагиваются их сексуальные интересы, не дергаются при зрелище чужих любовных игрищ. Я вполне лояльно относился к «пылающим ланитам» и «горящим очам» наших пылких влюбленных. Хотя они и заставляли каждый раз вздрагивать и чувствовать себя лишним и виноватым, когда при моем появлении отскакивали друг от друга и спешно приводили в порядок одежду. Стоило мне только присоединиться к их очень тесной компании, как возникало внутреннее напряжение, и я в собственной квартире чувствовал себя незваным гостем. Усугублялось это еще и тем, что из соображений безопасности большую часть времени мы проводили дома, втроем. Кругов взял на службе отгулы за неиспользованный отпуск и находился у меня в квартире безвылазно, только поздно вечером уходил ночевать домой.

Попыток расправиться с нами бандиты больше не предпринимали. Думаю, из-за нашей осторожности. Андрей, когда ему приходилось отрываться от Ольги, обследовал квартиру на предмет подслушивающих жучков и, что интересно, нашел по несколько штук в каждой комнате. Каким образом наши противники сумели их там установить, я не мог даже вообразить. Времени на это у них было крайне мало, к тому же у меня в квартире железные двери с сейфовыми замками. Правильно говорят, что замки ставят для честных людей.

Еще во имя любви старший лейтенант совершил серьезное должностное преступление. Он каким-то образом сумел достать служебную дискету с информацией об интересующей нас банде. Информации было довольно много, но ничего конкретного относительно ее деятельности у МВД не было. Получалось, что в стране существует разветвленная криминальная структура, крутит большими деньгами, предположительно занимается какими-то махинациями и чуть ли не разбоем, но никаких конкретных преступлений за ней не числится. Надо отдать должное тем, кто собирал это досье, ребята не зря ели свой хлеб. На дискете были даже фотографии основных «фигурантов» этой группировки, кадры оперативных съемок, даже психологические характеристики, не было одного, самого главного, конкретных преступлений.

Я с интересом рассматривал своих контр-агентов. Образ Дмитриева совсем не совпадал с тем, каким он мне представлялся после телефонного общения. Вместо сухого, высокого джентльмена с жестким лицом, Иван Иванович оказался плотного сложения невысоким человеком с простыми чертами лица, и только глубоко посаженные, небольшие напряженные глаза заставляли предположить, что этот человек очень непрост и жесток. Нашел я фотографию и старичка-оценщика из антикварного магазина, оказалось, что это многократно в прошлом судимый вор по кличке Хава, специализировавшийся на кражах художественных ценностей. Так что компания собралась любопытная, только вот никаких доказуемых незаконных действий за ней не числилось.

В процессе «изучения материалов» мне неожиданно позвонил бандит Вова. Голос у него был жалобный:

– Братан, это Володя, больше четырех штук мне не собрать.

Я не сразу понял, что это за Володя, и о каких штуках идет речь. Потом вспомнил. В связи с утратой транспортного средства деньги мне были нужны, а клиент вполне дозрел.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо спросил я, до времени игнорируя вопрос об оплате.

– Хреново я себя чувствую, – сознался бандитский «офицер», – жрать нормально не могу, пить не могу, а насчет баб, как будто заколдовали. Не только с женой, с телками не получается…

– Лечился у кого-нибудь?

Вова помялся, потом все-таки сознался:

– Пробовал, ни хрена не выходит. Я уже всю нашу поликлинику на уши поставил, у трех колдунов побывал…

– Ну, подкопи еще пару штук и приходи.

– Братан, нет у меня больше, будь человеком. Если бы бабки были, то какой базар. Давай хоть на пяти сговоримся!

– Ох, Вова, Вова, ты меня без ножа режешь. Если кто узнает, что я по таким ценам работаю… Ну, да ладно, только ради тебя…

– Спасибо, братан, а точно поможешь? А то бабки-то, поди, вперед берешь? – спросил он с надеждой, что сможет меня прокатить с оплатой.

– Это само собой, – разочаровал его я, – зато лечу с гарантией. Когда только тебя принять, у меня со временем большой напряг…

– Может, сегодня? Я в долгу не останусь.

Я похмыкал, сделал долгую паузу и, вздохнув, согласился:

– Ладно, приезжай.

– Я через часок буду!

Вова явился через сорок минут, так ему хотелось поправить здоровье. Пока я с ним беседовал, оставленные без присмотра влюбленные занимались черте чем в моем кабинете, что и обнаружилось, когда я туда заглянул. На этот раз они зашли довольно далеко, Оля была в такой пикантной позе, что я даже позавидовал лейтенанту. Мое совершенно неожиданное появление в открытых дверях произвело эффект, как говорится в таких случаях, грома среди ясного неба.

Меня эта все нарастающая любовная аура уже начала серьезно донимать, поэтому вместо того, чтобы выскочить с извинениями, я вошел в комнату и, не обращая внимание на попытки Ольги привести свою отсутствующую одежду в порядок, совершил следующий бестактный поступок.

– Ребята, – сказал я, – сейчас у меня пациент. Вы не хотели бы, пока я с ним занимаюсь, сходить в ЗАГС подать заявление?

– Но, я, я не знаю, – промямлила девушка, безуспешно борясь с пышным бюстом и тесным лифчиком. – Это как Андрей…

Андрей со свекольно-красным лицом со своей одеждой справился быстрее и теперь бессмысленно таращил на меня глаза. Потом, наконец, сообразил, о чем идет речь и обернулся к Оле. Я отвел от него глаза и случайно посмотрел в окно.

– Окно! – успел крикнуть я и бросился на девушку, как вратарь на футбольный мяч. Это было так неожиданно, что никто не успел среагировать, и мы с Ольгой грузно упали на пол.

– Ты что! – закричала она, пытаясь от меня освободиться. К чести милиционера, он соображал быстрее и тут же оказался рядом с нами.

– Стрелок? – побелевшими губами едва слышно спросил он.

Я посмотрел на окно. В стекле фрамуги, возле которой стояла Ольга, была маленькая дырочка.

– Точно жениться пора! – вымученно пошутил Кругов. – Как ты успел заметить?!

Меня и самого это интересовало. Разглядывать крыши соседних домов в такие динамичные моменты чужой жизни у меня привычки не было.

– Увидел человека на крыше, – ответил я, медленно отходя от испуга.

– Меня хотели убить? – вдруг, бледнея, спросила Ольга, тоже разглядев в стекле пулевое отверстие.

Мы продолжали сидеть на полу: Андрей, прижавшись к стене; девушка, так и не успевшая справиться с одеждой, на корточках, закрывая груди скрещенными руками; я, поджав под себя ногу.

– А ты знаешь, – обратился к Ольге участковый, – Леша прав! Я тебя очень… ну, в общем, ты согласна выйти за меня замуж?

– Да, – кратко ответила девушка, краснея и опуская глаза.

Пожалуй, это было самое оригинальное обручение, о котором я когда-либо слышал.

– Вот и прекрасно. Поздравляю, – сказал я, – По-моему, вы просто созданы друг для друга. А теперь нужно задернуть все шторы, а то мы до вашей свадьбы не доживем.

Я встал в простенок между окнами и выглянул наружу. Над кромкой крыши больше никого не было видно, так что, прежде чем задернуть занавесь, мы рассмотрели отверстие, пробитое пулей. Оно было чистое, без трещинок по краям.

– Сильное оружие, – уважительно сказал лейтенант, – нужно будет вытащить из стены пулю и отдать на экспертизу.

О том, чтобы отправлять жениха и невесту на улицу, больше речи не шло.

– Знаете что, идите-ка вы в спальню, но постарайтесь не стонать и не охать, – попросил я. – Пожалейте старого, одинокого мужчину.

– Мы тихонечко, – лицемерно пообещал жених, наливаясь свекольным огнем желания, – ты работай спокойно, мы как мышки.

Новоявленная невеста засмущалась, но в спальню пошла без сопротивления. Прежде чем вести Вову в кабинет, я постарался создать в нем небольшой мистический антураж, чтобы ему было не так жалко расставаться с деньгами.

– Братан, ты как в воду глядел, – горестно сообщил бандит, потерявший свой былой задор. – Правду говорят, самое дорогое – это здоровье. А сам-то чего такой бледный?

– Работа тяжелая, знаешь, какое требуется напряжение!

– То-то я гляжу, на тебе лица нет, даже руки трясутся.

Я посмотрел на свою руку и промолчал. Потом мельком заглянул в зеркало. Выглядел я неважнецки. Наверное, сказалось напряжение последних дней и недавний испуг.

– Проходи и садись в кресло, – оставив его замечание без комментариев, пригласил я.

Бандит осмотрел комнату и остался доволен. На улице уже смеркалось, и в кабинете было полутемно. Вместо электрического освещения на столе перед креслом горела свеча, подсвечивая сувенирный, пластмассовый череп. Углы комнаты тонули во мраке.

– А ты лечишь по православному обычаю? – неожиданно поинтересовался Вова.

– Ты деньги принес? – вопросом на вопрос ответил я.

– Это само собой, обижаешь, братан, – сказал он и положил пакет с деньгами на стол.

– Если ты ошибся в счете, лечение не подействует, а на второй раз меня может не хватить. Сам видишь, как это мне дается.

– На, сам пересчитай, – заволновался больной, разворачивая пачку купюр.

– Ты считал?

– А то!

– Ну и ладно, – сказал я, небрежно бросая деньги в ящик стола. – Теперь садись удобнее, расслабься и закрой глаза.

Я сосредоточился и начал водить над Вовой руками. Судя по моим ощущениям, никаких серьезных болезней у него не было. Обычные недомогания, связанные с нервной профессией и неупорядоченным образом жизни. Все его проблемы были от излишней мнительности и расшатанной нервной системы. Отрабатывая гонорар, я затянул сеанс, делая пустые пассы. Вова застыл, наслаждаясь дорогим лечением.

– Все, – сказал я слабым голосом и бессильно опустился на диван. – Теперь ты полностью здоров, только советую, не слишком усердствуй с женщинами и хорошо бы тебе съездить на пару недель в деревню подышать свежим воздухом.

– Слушай, братан, я думал у меня голова лопнет, когда ты надо мной колдовал…

– А сейчас как себя чувствуешь?

– Как заново родился, мне бы до жены успеть! А кто это у тебя там стонет? – неожиданно спросил, насторожившись, бандит. Я прислушался, действительно из спальни были явственно слышны слабые жалобные стоны.

– Одна пациентка захотела меня наколоть, вот теперь и загибается, – доброжелательно объяснил я, глядя на Вову добрыми глазами. – Боюсь, что ей теперь никто не поможет.

– Ну, так я пошел, – заторопился бандит, – четыре штуки, копейка в копеечку…

– Пять, мы сошлись на пяти, – поправил я и устало опустил веки.

– Прости, запамятовал, действительно… Вот ещё тыща, – затравленно глядя на меня, залопотал он. – Как это я забыл!

– Положи в стол, – не открывая глаз, распорядился я, – хорошо, что вспомнил, а то бы твои деньги, считай, коту под хвост…

Скрипнул открываемый ящик, потом со стуком закрылся.

– Так, я пошел, можно, если что случится?..

– Звони, поговорим, – разрешил я, с трудом вставая с дивана.

– Спасибо тебе, братан, и прости, если что не так.

Вова начал пятиться в прихожую, бормоча слова благодарности. Я его проводил, вернулся в кабинет и прилег на диван. Меня бил мелкий озноб. Опять начала болеть голова, не дававшая себя знать уже несколько дней. Заниматься собой я был не в силах, мне хотелось просто полежать в темноте и покое. Между тем стоны за стеной становились все громче и переросли в горловой женский крик, который тут же захлебнулся. Наступила пронзительная тишина.