Когда, воспользовавшись спонтанно возникшей паузой, девушка ушла в дамскую комнату, мы надолго замолчали. Я задумался, разглядывая портрет какой-то немолодой и некрасивой женщины, слабо подсвеченный витиеватым, стилизованным под старину канделябром, а потом неожиданно перевел взгляд на хозяина. Сначала я его просто не узнал. У Аарона Моисеевича было совершенно другое лицо, совсем не то, к которому я привык. Обычно, до сегодняшнего дня, старик смотрелся ученым чудаком, немного не от мира сего, современным вариантом Жака Паганеля. Когда утром мы бежали из его квартиры, он превратился в хиповатого деда из категории молодящихся перестарков, сейчас же передо мной сидел и тяжело глядел перед собой невидящими глазами жесткий и сумрачный человек. Ничего от давешнего Паганеля или недавнего лирика в нем не осталось. Мне почему-то подумалось, что таким, наверное, был Чингисхан, суровым и одиноким.

Почувствовав мой взгляд, Аарон Моисеевич улыбнулся, возвращая своему лицу привычное для меня выражение. Я попытался улыбнуться ему в ответ, но это у меня не получилось. Отвечая на его вопросительный взгляд, я пробормотал, что он сейчас был похож на… я хотел сказать «Мефистофеля», но, вспомнив про удалившуюся в туалет «Маргариту», смягчил эпитет и сказал: «Воланда».

– Да, да, конечно, – невпопад подтвердил Гутмахер, – я читал Булгакова, забавная сказочка.

Мне стало обидно за Михаила Афанасьевича, чья посмертная культовая популярность пришлась на годы моей юности, но устраивать сейчас литературный диспут было, по меньшей мере, неуместно.

– Так что будем делать? – вместо обсуждения романа спросил я. – И сколько мы сможем здесь скрываться?

– Да сколько угодно, – не задумываясь, ответил хозяин.

– Нас через несколько дней вычислят и накроют.

– Я думаю, что вы несколько преувеличиваете опасность и способности наших противников.

– Почему же преувеличиваю? То, что мы с вами в одной компании, известно, и не так трудно будет узнать, что у вас есть дача и ее проверить.

Гутмахер посмотрел на меня и скорчил пренебрежительную гримасу.

– Вот это пусть вас не волнует, у меня большой дом, и отыскать здесь человека не так-то просто… Я думаю о том, но будет ли с нами скучно Олюшке. Я, конечно, постараюсь создать ей приличные условия жизни и по возможности развлеку, но вы, Алеша, мне кажется, как-то недопонимаете, какая она замечательная девушка…

Такого поворота разговора я никак не ожидал и сразу не нашелся, что ответить. Аарон Моисеевич, между тем, продолжал:

– Я удивляюсь, вы знаете ее не первый день и в нее не влюблены! Или я ошибаюсь? Это какой-то нонсенс, – добавил он в ответ на мое энергичное отрицательное качание головой. – Она гораздо больше, чем мне, подходит вам по возрасту и, если бы у вас возникло обоюдное чувство, то я бы это понял и был бы счастлив за вас обоих.

– Чего ради я должен в нее влюбиться? Она совсем не в моем вкусе…

– Вот и я о том же, у вас, молодых людей совершенно извращено понятие о прекрасном, и абсолютно не развит вкус!

– Вы это серьезно? – смиренно поинтересовался я.

Однако, Аарон Моисеевич не успел ответить, к нам присоединился сам «идеал».

– А у вас здесь телевизор есть? – вполне прозаично поинтересовался Ольга.

– Вы знаете, о телевизоре я совершенно не подумал, – принялся покаянно извиняться хозяин. – Сам я его не смотрю, и эгоистично не позаботился о гостях. Ах, какая неприятность!

– Да, ладно, это я так просто спросила, – успокаивающе промолвила обнаглевшая гостья. – Если вы будете меня развлекать, то мне никакого телевизора не нужно.

– Ну конечно, конечно, с превеликим удовольствием! – вскричал, как вы можете догадаться, отнюдь не я.

Я же только мрачно и бестактно заявил:

– Вы можете развлекаться, сколько хотите, а я пошел спать. Завтра я поеду в дом Поэта. С ним нужно кончать.

– Алексей! Неужели вы сможете уснуть в такой чудесный вечер?! – не обращая внимания на мои слова, воскликнул профессор.

– Смогу, – хладнокровно заверил я, – у меня была трудная неделя, и я давно не высыпаюсь.

– Ну и пусть уходит! – капризно заявила признанная красавица. – Нам без него будет еще веселее!

– Да, да, конечно! Идите, покойной ночи! – на мой взгляд, довольно бестактно поддержал ее хозяин. – Олюшка, вы позволите, я покажу Алеше его спальню?

– Покажите, – капризным голосом разрешила Ольга. – Не знала я, что ты такой соня! – сказала она безо всякого, даже показного упрека.

Я не стал вступать с девушкой в пререкания и отправился за хозяином в дальнее крыло дома, подальше, как я догадался, от Ольгиной комнаты.

Утром я встал затемно. Было только начало шестого. В доме стояла мертвая тишина. То, что мои подельники хороводились далеко за полночь, только недавно легли и теперь дрыхнут без задних ног, было только на руку.

Тащить за собой Гутмахера, а с ним и Ольгу у меня не было никакого желания. Экспедиция непременно превратилась бы в пикник, а мне предстояла нешуточная и опасная операция.

Стараясь никого не разбудить, я быстро перекусил остатками вчерашнего ужина, оставил записку Гутмахеру и вышел во двор. За ночь подморозило, и снег громко скрипел под ногами. Я раскрыл ворота, завел «Москвича» и задним ходом вырулил на дорогу. Никто из моих верных товарищей даже не проснулся.

На мое счастье резина у машины была зимней, так что теперь, не по снежной каше, а по замерзшей дороге, я мог ехать иного быстрее, чем вчера вечером. Путь до знакомого леса занял всего полтора часа.

До рассвета было еще минут сорок, так что добраться до заветного вяза я рассчитывал еще затемно. Однако, все равно накинул поверх одежды и рюкзака с «оборудованием» белую простыню, которую прихватил со своей постели. Как говорится, береженого и бог бережет. В лесу после прошедшего снегопада наступила уже настоящая зима. Снежный покров был невысокий, всего несколько сантиметров, возле комлей деревьев его и вовсе не было, но пройти, не оставляя следов, было уже, к сожалению, невозможно.

Я быстро углублялся в лес, держа наготове «Шмайссер», хотя предчувствие почему-то подсказывало, что никакой засады возле заветного дерева нет. Однако, я не позволял себе расслабляться и периодически замирал на месте, вслушиваясь в лесную тишину. Утро выдалось безветренное, потому никаких посторонних шумов в лесу не было: не скрипели друг о друга стволы деревьев, и не пели в струях воздуха голые кроны.

Почему-то в этот раз, когда я был один и не должен был ни за кого отвечать, все проходило быстрее и ловчее, чем раньше. К нужному вязу я вышел сразу, нашел его с первой попытки. Вокруг гигантского дерева был нетронутый следами снег, и я окончательно поверил в свой успех. Единственно, что меня волновало, успел ли кому-нибудь рассказать Андрей о подземном ходе. Если рассказал, то меня могли ждать на его входе или выходе.

Подойдя к дереву вплотную, я распаковал рюкзак и вытащил из него кошку и фонарь. На их же место спрятал пистолет-пулемет и ненужную теперь простыню. До нужного дупла, в котором начинался тайный ход в дом, было невысоко, метра три, но дерево было такое толстое, что одному, без снаряжения, забраться туда было бы практически невозможно.

Я забросил в дупло крюк и, упираясь ногами в ствол, без труда взобрался по веревке наверх. Сразу лезть внутрь я не рискнул, сначала повис снаружи и, светя внутрь, осмотрел «стволовую шахту» на предмет капканов и мин. Вертикальный лаз был достаточно широкий, чтобы по вбитым в дерево скобам спуститься вниз, но рюкзак с оборудованием мне мешал, и тогда я прицепил его к крюку и начал медленно опускать. Веревка у меня была шестиметровая, и, судя по ней, глубина ствола оказалась порядка пяти метров.

Вслед нужно было спускаться самому. Как мне казалось, этот спуск был самым рискованным этапом проникновения. Двигаться нужно было вперед ногами, вслепую, а просмотреть лаз до самого дна я не смог – он делал в стволе дерева естественный изгиб, куда не доставал свет фонаря. Если бы я сам устраивал ловушку незваному гостю, то именно в том месте.

Я опустил ноги в дупло, нащупал опору и, упираясь руками в стены, полез в неизвестность. Сначала все шло хорошо, хотя за те минуты, что я спускался через разведанный участок, очень хорошо пропотел. Наконец, мне удалось миновать изгиб ствола, и я еще больше замедлил движение, пытаясь нащупать ногой возможные препятствия, вроде проволоки гранатной растяжки или курка капкана. Теперь я находился или на уровне почвы, или даже немного ниже. Скобы были вбиты через сорок сантиметров, и сам спуск не требовал усилий, их требовала нервная система.

Очередной шаг дался мне с трудом, и я надолго застыл на месте, переводя дыхание. Потом попробовал рассмотреть, что меня ждет дальше. Я как мог плотно прижался спиной к дереву и в образовавшуюся между ним и телом щель посветил фонарем. К сожалению, кроме носков своих кроссовок, ничего интересного мне рассмотреть не удалось. Дальше был виден только продольный срез дупла, его витая трухлявая древесина.

Риск – благородное дело, но не тогда, когда впереди тебя может ждать гибель. Я представил, что будет, если я даже не взорвусь на мине, а просто попаду в обычный волчий капкан и застряну в дупле. Меня, как говорится, заколбасило.

Я, в самом прямом смысле, не мог заставить себя сделать очередной шаг вниз. В голову пришла здравая мысль, что спускаться нужно было не вперед ногами, а вниз головой. Однако, необходимость лезть назад и проделывать тот же путь таким неудобным способом сердце не согрела.

– Будь, что будет! – решил я, но вместо того, чтобы начать спуск, шустро полез наверх и высунул в дыру дупла голову. Холодный воздух охладил мокрое от пота лицо, и я с наслаждением вдохнул запах снега и леса.

– Идиот, дилетант! – начал ругать я сам себя иностранными словами, но вскоре перешел на более сильные русские эпитеты. Выпустив лишний пар, успокоился и выбрался наружу. Теперь мне следовало развернуться и совершить тот же путь другим способом. Оказалось, что это не бог весть как сложно. Я уперся спиной, плечами и руками в стенки лаза и довольно легко начал опускаться вниз, перебирая руками железные скобы. Разведанную часть я миновал совсем быстро, а когда попал за изгиб дупла, зацепился носком кроссовки за скобу, уперся плечами в противоположные стенки и без особого труда достал из-за пазухи фонарь.

Подо мной, в полутора метрах ниже лежал рюкзак, а совсем близко от него на медной проволоке висела ручная граната. Как эти два предмета не встретились и не вступили в реакцию, было не совсем понятно. Скорее всего, меня выручило то, что я не бросил рюкзак вниз, а медленно опустил – он, должно быть, мягко скользнул по проволоке, не зацепил ее и не вырвал чеку из запала.

Судя по тому, как примитивно установили растяжку, ставили ее или непрофессионалы, или с расчетом на то, чтобы можно было легко убрать без риска подорваться. Снять гранату, не выдернув чеки, было пустяшным делом. Правда, не в том положении, в котором я находился. Еще дело осложнялось отсутствием нормального фонаря. Тот, что был у меня, обычный круглый с пальчиковыми батареями, нужно было держать в руке, а при спуске обе были заняты.

Теперь, узрев реальную опасность, я успокоился и без страха вновь остаться в кромешной тьме выключил свет. После чего вновь убрал фонарь за пазуху, застегнул пуговицы рубашки, чтобы он не выпал, и спустился еще на две скобы вниз. Теперь, по моему расчету, можно было дотянуться до растяжки рукой.

Укрепившись в прежней, уже освоенной позиции, я опять проделал весь комплекс подготовительных движений и включил свет. К сожалению, оказалось, что я перестраховался – до растяжки с этой позиции можно было дотянуться только кончиками пальцев. Однако, теперь до низа лаза было немногим больше полуметра, так что нужды прятать фонарь больше не было, и я, не выключая, опустил его на рюкзак.

Теперь, когда все было освещено, и не нужно было лезть в черную неизвестность, я почувствовал себя вполне комфортабельно – опустился еще на одну скобу вниз и без труда открутил проволоку с кольца запала, после чего мешком свалился на дно дупла. Подо мной захлюпала вода. Но, на данном этапе, это было и к лучшему, было чем остудить пылающее лицо.

Как ни хотелось мне тишины и покоя, долго разлеживаться и отдыхать даже в такой желанной, прохладной луже я не мог – дело не терпело проволочек. Сначала я раскрутил медную проволоку, к которой была привязана сама граната, законтрил чеку кольца и сунул безопасное теперь оружие в карман. Горизонтальный лаз начинался прямо отсюда. Я осветил его фонарем и умилился изобретательности создателя подземного хода. Покойный нувориш решил проблему потайного прохода самым простым и доступным способом. Он просто-напросто проложил от дома до этого места обыкновенные канализационные трубы. К моему сожалению, с очень плохой гидроизоляцией. Низ трубы почти на четверть был. заполнен грунтовой водой.

– Должно же мне было в чем-то не повезти, – подумал я, представляя, какое меня ждет удовольствие ползти на четвереньках по трубе, да еще в ледяной воде, не меньше трехсот метров.

Нет, если хорошо подумать, то и в спокойной, городской жизни есть свои прелести!

Надеясь, что самое плохое уже позади, я укрепил рюкзак на спине так, чтобы он не мешал двигаться и, «помолясь усердно Богу», вручил себя своей звезде. Вода захлюпала под коленями, и штаны мгновенно промокли. Руки сначала чувствовали шероховатости грубого бетона, потом онемели, потеряли чувствительность и начали служить обычными подставками. Если бы в тот момент я встретился с неприятелем, то оказался бы беспомощным, как младенец.

Стараясь отвлечься, я вспоминал расхожие легенды о подземных ходах, которые, если верить молве, часто прокладывались между мужскими и женскими монастырями. Если монахам приходилось преодолевать такие препятствия, чтобы пообщаться с представительницами противоположного пола, то это было покруче любой епитимьи.

Она тогда ко мне придет,

Когда весь мир угомонится,

Когда все доброе ложится

И все недоброе встает.

Так писал когда-то А.С. Пушкин, непонятно, что имея в виду. Надеюсь, не визиты к нему барышень по сырому тоннелю.

Лаз, видимо, постепенно начал подниматься вверх, потому что воды в трубе стал меньше. Она еще доходила до запястий, но я стал упираться ладонями в боковые стенки чуть выше ее уровня, и теперь хотя бы руки перестали коченеть от холода. Рассчитать в кромешной мгле пройденное расстояние было просто нереально. Ориентировался я по времени, каждые три-четыре минуты включал фонарь, чтобы невзначай не наткнуться на какой-нибудь роковой сюрприз. Пока впереди все было чисто, и хоть это немного радовало.

Наконец подо мной окончательно перестала хлюпать вода. Я решил немного передохнуть и согреть одеревеневшие члены. Какое это было блаженство – лежать вытянувшись на спине с рюкзаком под головой! Век бы не вылезал из этой замечательной, сухой и теплой трубы!

Вскоре усталые от напряжения мышцы расслабились, и я начал растирать руки. Когда их начало колоть сотнями острых иголок, взялся за колени. Как ни странно, штанины не протерлись, так что оказалось, что я по-прежнему был прилично одет.

– Интересно, как эту трубу преодолела Лена из пансионата, – думал я. – Если она была в платье, то голые колени от такого бетона должны были стереться до кости.

К сожалению, ее не было рядом, и чтобы задать этот вопрос, и попенять за то, что она не предупредила, что представляет собой этот романтический подземный ход.

Как только я почувствовал, что руки совсем отошли, сразу же решил двигаться дальше, но не смог пересилить навалившейся апатии. Никто из нас не знает, что день грядущий ему готовит, но мы знаем из детских прописей, что лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Для меня вернее было бы сказать: сделать сейчас. Однако, известно и то, что благими намерениями выстлана дорога в ад. Хотя намеренье идти дальше у меня было, но вместо того, чтобы продолжать путь, я по-прежнему неподвижно лежал в трубе.

О том, что меня ждет в конце подземного хода, я старался не думать. Пока ничего, даже отдаленно напоминающее план действий, в голове не сложилось. Появилась даже мелкая мыслишка: что я, собственно, здесь делаю?! В конце концов, что мне за дело до всех этих людей. Отдам им саблю, пусть они подавятся – жизнь дороже.

Мне теперь кажется, что тогда я на какой-то момент то ли заснул, то ли потерял сознание. Когда в голове немного прояснилось, я почувствовал, что очень хочу курить. Я вытащил сигарету и щелкнул зажигалкой. Огонек вяло затеплился и тут же погас. Вот тут-то я окончательно пришел в себя и понял, что мне не хватает воздуха.

– Здесь почти нет кислорода! – мелькнула паническая мысль. – Если не выберусь на воздух – мне конец!

Теперь меня не нужно было подгонять. Я полз вперед, не обращая внимание на боль в подушечках ладоней и коленях. Тело опять покрыла испарина. Дышать становилось все труднее, а проклятая труба не кончалась. Теперь я даже не останавливался, чтобы осветить ближний участок пути. Вряд ли могли найтись желающие ползать по заполненному углекислым газом тоннелю, чтобы расставлять здесь ловушки.

Когда воздух сделался свежее, я не заметил, опомнился только тогда, когда мне показалось, что разгоряченного лица коснулся легкий сквозняк. Я несколько раз глубоко вздохнул и понял, что спасся. На всякий случай щелкнул зажигалкой. Она зажглась. Огонек даже слегка отклонялся в сторону выхода.

Теперь можно было не спешить, и я двигался дальше, не выключая фонарь, просто перекладывал его перед собой. Вскоре луч света уперся в какое-то препятствие. Вблизи оказалось, что это каменная стена, скорее всего, подземная часть фундамента дома. Перед ней открылась пиша, не просторная, но достаточно объемная, чтобы можно было развернуться и встать на ноги. Кажется, мой тернистый путь подходил к концу.

Дальше нужно было подниматься по металлической лестнице в вертикальной шахте. Я оставил рюкзак внизу, повесил на шею пистолет-пулемет и полез наверх. Не могу сказать, что я, собственно, рассчитывал увидеть в конце ствола, но никак не его переход в узкий каминный дымоход. Скорее всего, это была какая-то инженерная ошибка или глупая блажь покойного хозяина. Пролезть по дымоходу особого труда не составляло, он был достаточно широк, но стенки его были покрыты толстым слоем антрацитово-черной сажи. Я представил, в каком виде вылезу наружу! Здесь рыло, над чем задуматься.

Я осветил фонарем стены шахты, пытаясь разобраться в конструкции прохода, и понял, в чем состоит просчет его создателя. Конструктор сделал все правильно, но не предусмотрел одну мелочь, то, что камин будут часто топить и редко чистить. Поэтому сажа скапливалась на стенках дымохода, как и положено, выше топки, затем часть ее падала вниз и сделала непроходимой нижнюю часть хода, в котором я и находился. Для того, чтобы попасть в дом через топку камина, мне нужно было пролезть сквозь полутораметровый ход, забитый сажей.

Пока я разглядывал тайные коммуникации, совсем близко, так, что можно было разобрать каждое слово, заговорил какой-то человек. От неожиданности я чуть не сорвался вниз, а потом прижался к стене и затаил дыхание.

– Если мы достаточно раскрутим ваш бренд, то особых проблем с поставкой товара не будет. Пока главным препятствием для развития было отсутствие надежного рынка, – произнес приятный мужской голос.

– Ну, это для меня не проблема, я в этом бизнесе не первый год, – ответил ему другой голос, – А как будет доставляться товар?

– С этим никаких сложностей, у нас все схвачено на всех уровнях. Бывают, конечно, форс-мажорные обстоятельства, но это как в любом деле…

Я понял, что разговор сугубо деловой и собрался тихо удалиться на безопасное расстояние, но то, что дальше сказал второй собеседник, заставило остаться на месте.

– Только никаких азиатов, лучше всего сейчас идут белые дети. Предпочтительно блондины и рыжие. Возраст от шести до десяти лет. Никаких переростков!

– Этого добра в провинции сколько угодно, главное, чтобы у вас не было задержки с реализацией и оплатой.

«Неужели они торгуют детьми? – подумал я. – Вот она, разгадка того, чем занимается банда Поэта».

– А какой процент товара при транспортировке бракуется?

– В зависимости от дальности региона. Если везем с Востока или из Сибири, то до двадцати-тридцати процентов. Из центральной России меньше – десять-пятнадцать.

Я, затаив дыхание, слушал разговор этих людоедов.

– Это очень много. Такие потери недопустимы. Я думаю, тут нужно подключить науку. Есть же какие-нибудь новые наработки. Мне жаловались клиенты, что ваш товар часто прибывает низкого качества. Теперь, когда мы объединяемся, не можем так рисковать своей торговой репутацией.

– Мы пробовали перейти на другие консерванты, но это много дороже, чем простые наркотики. Хорошую химию покупать нерентабельно, существенно вырастает себестоимость товара.

– Нужно посчитать рентабельность, составить бизнес-план и калькуляцию. Возможно, действительно тогда будет целесообразнее просто увеличить число торговых агентов.

Разговор проходил ровно, так, как будто собеседники говорили о стальном прокате, а не о людях. Мне было даже слышно, как они прихлебывают какой-то напиток.

– Как вам наши изменения? – спросил первый собеседник, переводя разговор на другую тему. – Вы давно не были в России?

– Года три. Что можно сказать, изменения, конечно, есть. Глядишь, Россия скоро станет нормальной европейской страной. Надеюсь, лет через пятьдесят, не раньше – дальше я не загадываю.

– Да, сейчас у нас самый расцвет предпринимательства, сошлись три главных условия успешного бизнеса.

– Какие?

– Нечеткие законы, коррумпированная власть и нищета населения.

Оба засмеялись.

– Позвольте предложить сигару, – произнес первый голос.

– Благодарю, я воздерживаюсь от табака. Стараюсь ничем экстремальным не нагружать организм.

– А я с вашего позволения закурю.

– Хорошо у вас здесь, прекрасный дом, тишина, свежий воздух. Сто лет не видел снежного леса. У меня замок в Испании, там снег бывает редко и сразу тает.

– Ко всему привыкаешь, и к тишине, и к воздуху, Потом перестаешь замечать. Еще шампанского?

– Пожалуй. Благодарю, достаточно. У вас здесь безопасно?

– Более чем. Система продумана идеально. Без разрешения даже мышь не проскочит. Давайте выпьем за то, что, объединив наши возможности, мы сможем монополизировать весь этот сегмент рынка!

– Хороший тост. Присоединяюсь. Нам действительно предстоят большие дела!

Послышался тонкий звон встретившихся бокалов.

В комнату вошел кто-то третий.

– Чего тебе? – совсем другим тоном недовольно сказал ему первый. – Я, кажется, ясно приказал, чтобы меня не беспокоили!

Как только у него изменился и тон, и тембр голоса, я его сразу узнал. С этим человеком мне уже доводилось общаться. Того, к кому он обращался, слышно не было, но понять, о чем идет речь, можно было и по реплике первого:

– Да, говорил, – недовольно сказал он. – Хорошо, принеси телефон сюда.

К старому собеседнику он обратился прежним журчащим голосом:

– Тысяча извинений, всего один короткий разговор. Мои люди никак не могут решить мелкую проблему. Приходится во все вникать самому.

– А почему вы не разговариваете по радиотелефону или спутниковой связи?

– Исключительно из соображений безопасности. Проводной телефон как-то надежней. Не хочу засорять эфир и компьютеры своими проблемами. Техника – дело ненадежное! Давай, – добавил он, обращаясь к третьему лицу. После секундной заминки стало понятно, что он начал говорить по телефону:

– Да? Ну, наконец-то! Где? Даже так! Так организуй. Это так сложно? Хорошо, обратись от моего имени к Сергею Ильичу, он все устроит. Только опять не наломайте дров. Считай, что это твой последний шанс. Все, доложишь об успешном выполнении.

– Проблемы? – сочувственно спросил гость.

– Ну что вы. Проблемы у нас только те, что мы сами создаем. Знали бы вы, с кем приходится работать! Сплошные бездари! Не могут справиться с каким-то, – он замялся, видимо, подбирая наиболее точный эпитет, – местным ковбоем!

– У нас с кадрами не лучше, пока подберешь подходящий персонал, обучишь, воспитаешь – измучишься. Здесь у вас хоть выбор больше. Так что это за ковбой?

Вопрос был даже с моей точки зрения бестактный, для Поэта тем более, и Дмитриев замялся с ответом. Потом все-таки сказал:

– Так, один мелкий тип. Он не из нашего круга и ничего собой не представляет, просто путается под ногами, а мои олухи никак не могут с ним разобраться.

– Нашему предприятию это помешать не может?

– Что вы, он совсем из другой епархии. У меня к этому ковбою вопрос не по нашему бизнесу, а по антиквариату.

– Я не хочу вмешиваться в ваши дела, но, может быть, вам не стоит распылять силы? Нам предстоит очень большая совместная работа. Я, признаться, надеюсь, наш товарооборот оборот через полгода удвоится.

– Дело начато, и его необходимо кончить. Там у меня тоже серьезные интересы.

Теперь моя догадка, что разговор шел обо мне, почти подтвердился.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал гость. – Основные вопросы мы, кажется, оговорили, а детали будем решать по ходу.

– Давайте еще по чуть-чуть шампанского за сотрудничество. Мне будет очень приятно с вами работать.

– Спасибо, но я воздержусь. Я и так уже много выпил. Увы, годы советских лагерей даром мне не прошли, приходится беречься.

Компаньоны собрались расходиться, а я все не мог придумать, как их остановить. А остановить их было необходимо. Слишком масштабные у них были планы. Сначала у меня появилась мысль подняться наверх и через топку камина расстрелять их из «Шмайссера». Остановило только то, что сделать это бесшумно мне не удастся, и, как только я обнаружу свое присутствие, меня просто заморят в щели, как таракана.

– Эх, гранату бы туда кинуть! – подумал я и вспомнил, что подобная возможность у меня есть. Граната, которую я извлек из растяжки, без толку лежала у меня в кармане. Раздумывать было уже некогда, я слышал, как скрипнуло кресло. Видимо кто-то из компаньонов встал. Не думая больше ни об узком ходе, ни о саже, ни о том, как я потом буду выглядеть, ни даже о последствиях, я лихорадочно выхватил гранату из кармана и, держа ее в поднятой руке, втиснулся в узкий лаз. Потом как мог быстро полез верх по железным ступеням. До цели было метра полтора, и преодолел я их как спринтер. Потом на мгновение замер, примериваясь к броску. Прямо над головой, немного выше уровня глаз, оказалась каминная топка.

– Что это такое? Откуда шум? – тревожно спросил гость, но ответа услышать не успел.

Я соединил сверху обе руки, одной вырвал кольцо из запала, а другой бросил гранату в комнату.

– Смотри! Осторожно! – закричал Поэт, но тут так рвануло, что голос его утонул в грохоте.

Больше я ничего не услышал. Меня сверху ударило тугой воздушной волной и в глазах почернело. Мгла была глухой и плотной. Я даже подумал, что все, это конец. Потом я почувствовал, что мне стало нечем дышать, а в рот и горло лезет что-то непонятное и безвкусное. «Это же сажа», – понял я. На меня обрушилась вся сажа, которая скопилась в дымоходе!

Зажмурив глаза, я полез наверх к свету и воздуху. Как только я поднялся на пару ступенек, сразу стало легче. Теперь свет хоть как-то проникал в забитые черной гадостью глаза. Я ужом нырнул в комнату, но выбраться из камина не успел. Прямо ко мне из дальней части комнаты бежал какой-то человек. У него были выкаченные глаза и он, кажется, что-то кричал.

На полу корчились двое раненых. Они были живы, но все в крови. Один сидел на полу и широко раскрывал рот, но никаких звуков не издавал. Второй увидел меня и пополз к дверям, оставляя за собой кровавый след.

– Стой! – попытался закричать я, но сам себя не услышал. Нужно было выбираться из камина, но что-то держало меня. Тогда я ухватился за стенки арки и, что было сил, рванулся вперед, пытаясь вырваться наружу. Однако, это не помогло, меня заклинило в дурацкой позе, а сидевший на полу человек, глядя мне в лицо, медленно вытаскивал из плечевой кобуры большой черный револьвер. Время почти остановилось. Между нами было не больше метра. Я понял, что это конец. Что-нибудь сделать я просто не успею. Он уже оперся спиной на опрокинутое кресло с разодранной осколками обивкой и навел круглую дырочку ствола прямо мне в лоб. Мне осталось жить, пока он дожмет спусковой крючок, и пистолет плюнет в меня всплеском огня.

То, что произошло потом, я успел заметить несфокусированным, пространственным зрением. В воздухе мелькнул черный блестящий ботинок, и его носок ударил в то, что было смутно видно дальше ствола пистолета, чье-то лицо. Самого удара я не услышал. Звуки до меня не доходили. Удар был такой силы, что на заднем плане мелькнула и куда-то исчезла маячившая человеческая голова.

– Как пенальти, – отстраненно подумал я.

Дальше действие разворачивалось не менее драматично. Ботинки – теперь я видел их оба, глянцевые, со шнурками, и две глаженные, с острыми стрелками брючины, которые находились над ними, – побежали к входной двери, до которой уже дополз второй раненый человек. Я напрягся, ожидая нового футбольного удара, но ноги расправились с этим раненым по-другому – наступили ему на шею. Тот попытался дернуться, забросил вперед руки и застыл на месте.

Я уже начал приходить в себя и, пошарив под собой, обнаружил то, что мешало мне вырваться на свободу: мой висящий на груди «Шмайссер» зацепился за каминные колосники.

Я потянул его назад, приподнялся и вдруг свободно вывалился в каминную топку. В глазах постепенно проходила черная муть и начал возвращаться слух. Я услышал, а потом и увидел, как ко мне приблизились все те же черные ботинки и остановились прямо перед лицом.