Глава 15

Наше тесное общение на широкой постели, немного примирило меня с человеческими недостатками. Люба была совершенно счастлива, и немного ее радости досталось мне.

– Неужели, я свободна! – восклицала он, едва ли не каждую минуту. – Ты не представляешь, что для меня сделал!

– Это все ерунда, – скромничал я, – ты лучше не отвлекайся!

– Нет, представляешь, я теперь свободна! Сама себе хозяйка! Ты понимаешь, что значит свобода?!

– Понимаю я, что тут не понять! Только почему-то не всем она нравится и не все ей могут распорядиться. Тебе, вот, не страшно? Теперь ты должна будешь сама отвечать за себя.

– Лучше помру с голода, чем когда-нибудь пойду в рабство! – серьезно ответила девушка. – Поможешь мне отсюда уехать, а то еще, чего доброго, поймают по дороге и отберут вольную?

– Конечно, помогу. Ты, думаешь, такое может случиться? По-моему, это уже чересчур.

– Все может быть. Барыня вообще-то женщина неплохая, только и ее понять нужно. Она одна управляет всем хозяйством, а Петр Андреевич только деньги тратит. То в карты проиграется, то лошадь дорогую купит.

– А мне показалось, что он неплохой парень.

– А я разве говорила, что он плохой? Молодой барин добрый, только…, – она поискала подходящее слово, не нашла и применила обобщенное, – … шелопутный, деньги считать не умеет и все у матушки просит. Она ему отказать не может, а сама каждую копейку считает и с крестьянами скаредничает. Знамо дело – единственный сын, свет в окошке!

В конце концов, я понял, что эмоции так захлестнули мою подругу, что настоящего прока в постели от нее не дождаться, оставил ее в покое, встал и начал собирать раскиданные по полу вещи.

– Ты куда? – спросила она, как вольный человек, нежась в «барской» кровати.

– Пойду твою вольную отрабатывать, – ответил я, – спасать французов.

В гостиной оказалась все та же компания. Женщины тихо разговаривали меду собой, сидя рядышком на диване; мужчины за ломберным столиком, уставленным бутылками, вспоминали минувшие дни, и битвы где рядом и друг с другом сражались они.

Я подошел и сел рядом. Штабс-капитан бросил на меня косой взгляд и тут же отвернулся, будто впервые видит. Виконт, радостно закивал головой. Он уже был подшофе и на мир глядел с радостным удивлением.

– Алексей Григорьевич, – обратился ко мне Кологривов, – не хотите ли водки?

– Нет, благодарю, у меня конфиденциальный разговор к господину Виттенбергу.

– Пожалуйте, не стану вам мешать, – сказал лейтенант и пересел на диван к маменьке и Урусовой.

Штабс-капитан мрачно на меня посмотрел и принял независимую позу.

– Мне бы хотелось с вами решить наши денежные дела, – сказал я.

– Помилуйте, что вам за охота говорить о таких скучных вещах! – парировал Виттенберг.

– Пятьсот рублей серебром, это не скучные вещи. Проиграли пари, так платите!

– Ну, право, господин Крылов, вы ведете себя как торгаш. Я же не отказываюсь от долга и отдам, как-нибудь потом.

Намек на торгашество, я пропустил мимо ушей, лишь уточнил:

– Когда потом?

– У меня сейчас нет таких денег. Как мне пришлют из деревни, я с вами сразу же разочтусь.

– Меня это не устроит, я вам деньги предъявлял, а вы, видать, хотите смошенничать, – еще под впечатлением торга с Кологривовой, сказал я.

– Да как вы можете? Вы знаете, с кем говорите?! – повысил голос собеседник.

– Господа, вы ссоритесь? – на своем языке, вмешался в разговор виконт, но мы не обратили на него внимания.

– Знаю, – ответил я, – я помню, как вы оценивали выстрелы.

– Коли вы так рассуждаете, то я могу потребовать…

– Не стоит, – остановил я его. – Стреляю я точнее вас, а если вы предложите шпаги, то и фехтую лучше. У вас почти нет шансов.

– Нет чего? – не понял он.

– Я убью вас почти наверняка. Так что давайте лучше договариваться.

Виттенберг был еще не столько пьян, чтобы очертя голову бросаться в дуэль, которая могла принести если не смерть, то бесчестие. Убивать, не рассчитавшись, выигравших в карты или споре противников, в обществе было не принято. Он быстро все понял и ответил совсем другим тоном.

– Так как же с вами договоришься, коли, вы не принимаете никаких резонов?

– Привезите деньги, рассчитайтесь по пари и я ваш друг и брат! А пока ездите, оставьте мне залог.

– Какой еще залог?

– Можете, оставить десяток лошадей или хотя бы французов.

– Каких еще французов? – удивился он.

– Вот этих, – кивнул я на виконта. – Как рассчитаетесь, сможете их увезти.

– Вы это серьезно говорите? – подозрительно спросил капитан, не понимая, в своем ли я уме.

– Вполне, чем не залог дюжина французов?

– Извольте, я с радостью. Поверьте, как только я получу деньги из деревни, тотчас вернусь и разочтусь, – тоном, которым обычно говорят с душевнобольными, сказал он. – Действительно, почему бы и не оставить французов в залог? – засмеялся штабс-капитан. – Могу еще пригнать если вас это устроит!

– У меня к вам еще один вопрос, – не принимая шутливого тона, сказал я. – Откуда вам стало известно, что здесь есть пленные? Если это, конечно, не секрет.

– Помилуйте, господин Крылов, какой же здесь секрет! Брат Марьи Николаевны князь Урусов пожаловался об этом Александру Самойловичу. Только напутал немного, сказал, что она захвачена в плен. Фигнер мне и приказал взять казачий эскадрон, освободить барышню и навести с французами порядок. А у вас тут оказалось все совсем по-иному, не вы в плену, а они.

– Неужели сам Урусов? А где его можно найти? Марья Николаевна потеряла брата и никак не может отыскать.

– Где он теперь не знаю, а нынешним утром был почитай, что рядом, в соседней деревне, – Виттенберг задумался, вспоминая название деревни. – Не могу точно сказать, то ли Сосновка, то ли Ольховка. Да я могу у есаула спросить, он непременно помнит.

– Очень этим обяжете.

– Непременно и спрошу. А, правда, что вы отменный фехтовальщик?

– Истинная правда. Лучший в России. Вас бы убил с первого, много со второго выпада.

– Так ли? – усомнился штабс-капитан. – Я тоже кое-что умею. Интересно было бы с вами скрестить шпаги.

– А вы не возвращайте долг, тогда и попробуем, – посоветовал я.

– Ну, право, что вы все об одном. Сказал, отдам, значит, отдам! – засмеялся он. – А почему вы с такими талантами не служите? Отечеству сейчас умелые войны нужны до крайности. Пойдемте хотя бы в наш отряд.

– А с чего вы решили, что я не служу?

– Так вы же в статском и вообще.

– Значит такая у меня служба, не явная, а тайная. Только о том никому не слова, это я вам как другу сказал.

– Как же, как же, я понимаю. Если б знал ранее, не стал бы с вами пари держать. Ну, я пойду, спрошу есаула. А то нам уже и выступать пора.

– Спросите, голубчик, спросите.

Штабс-капитан встал и, отвесив общий поклон, торопливо вышел.

– Вы поссорились? – опять поинтересовался виконт, так и не поняв, почему русские то хмурятся, то смеются.

– Нет, мы говорил о Франции, – объяснил я и перешел к остальной компании. – Екатерина Романовна, штабс-капитан с казаками уезжают, а французы остаются.

– Это правда? Как вам это удалось? – искренне обрадовалась Кологривова.

– Что удалось, мамашенька? – вмешался в разговор лейтенант.

– Мы с Екатериной Романовной хотим приспособить пленных к работам по дому, – объяснил я. – Только советую, переоденьте их от греха подальше, в русское платье. А по начальству о них доложите позже, когда французы уйдут и страсти улягутся. Сейчас они могут попасть под горячую руку и ничем хорошим это не кончится.

– Непременно, – пообещала помещица. – Виконт, вы остаетесь! – громко сказала она по-французски.

– Да? – спокойно отреагировал он. – А разве я куда-нибудь собирался уезжать?

Я в очередной раз убедился, что европейцам нельзя пить много русской водки.

– Не правда ли, он очень мил? – спросила Кологривова, ласково глядя на француза.

Похоже, что тот сегодняшней ночью произвел на вдову очень сильное впечатление. Какому человеку не нравится, когда его любят? Она жила без мужа уже лет пять, погрязла в хозяйских хлопотах и новое лицо, к тому же такое колоритное не могло не тронуть одинокое женское сердце.

Я задумался и не сразу обратил внимание на моего приятеля лакея. Он пришел с докладом к хозяйке, но и мне оказалось интересно его послушать.

– Значит, велели передать, что никак не могут остаться. Приказ им такой вышел и так далее, – говорил он.

– Да что же это Иван Константинович даже не зашел проститься? Неужели так спешил? – лукаво удивилась Екатерина Романовна.

– Не могу знать, барыня, просил только передать вон им, – он кивнул на меня, – что та деревня зовется Сосновка, ну и так далее. А потом сел на коня, да и поехал за ворота.

– Хорошо, Тихон, иди себе с Богом, – сказала Кологривова, но лакей остался стоять на месте. – Уйди скорей, – поморщилась она, – и почему это от тебя всегда странно пахнет?

– Не могу знать, барыня, – резонно, ответил он, – видно от аромата. Только вон того барина, – он указал на меня пальцем, – во дворе человек дожидается.

Сообщив это, лакей, обижено поджал губы, и только после этого пошел к выходу.

– А ну-ка, погоди, – остановил его я. – Что там еще за человек?

– Не могу знать, сударь, человек как человек, простого обличия, ну и так далее.

– А с чего ты решил, что он ко мне пришел?

– Не пришел, а приехал, на лошадях, и по имени вас знает. Приказать его прогнать?

– Не нужно, я выйду, – сказал я, недоумевая, что за человек может меня разыскивать. Никаких «простого обличия» знакомых, да еще знающих фамилию и это вполне случайное место пребывание, у меня не было.

– Иди уже, иди, как там тебя, Тихон, – поторопила красавца барыня. – И впредь, перестань мазаться всякими вонючими снадобьями!

– Какие же то вонючие снадобья? – пожаловался мне обиженный слуга, когда мы вместе вышли из гостиной. – Я что сам по себе или как? Косметики им не нравятся! А сами то они, много ли в деликатности понимают, хоть и благородные?!

– Не обижайся, это барыня говорит из зависти, – утешил его я. – У самой то, наверное, нет таких духовитых «косметик», вот она и завидует.

Я вышел на крыльцо. Виттенберг с казаками уже уехали, провожающие и любопытные разошлись по теплым углам и во дворе никого из местных видно не было. Потому понять кто меня ожидает, оказалось несложно.

Прямо против крыльца стояла крытая кибитка на санном ходу, запряженная двумя вполне приличными жеребцами. Возле них, спиной к дому стоял какой-то человек в толстом, подбитой ватой армяке, и смотрел в сторону ворот.

– Эй, добрый человек, – окликнул его я, – это ты меня спрашиваешь?

Мужик не обернулся и начал поправлять лошадиную сбрую. Я решил, что он глухой, спустился с крыльца и тронул за плечо. Только тогда он посмотрел на меня.

Кого, кого, но только не своего давнего приятеля, беглого солдата Ивана, человека из-за которого и начались мои путешествия в прошлое, я ожидал здесь увидеть.

– Иван! – только и смог сказать я и сгреб его в объятия. – Ах ты, чертяка! Какими судьбами!

Иван усмехнулся и неловко прижал меня к груди. Мы какое-то время так и стояли, обнявшись, как обретенные братья.

– Ну, будет, будет, – сказал он, освобождаясь. – Чего это бы, Алексей Григорьевич, перед людями стыдно.

Я проследил его взгляд и увидел, что нас неодобрительно рассматривает с крыльца кудрявый лакей, а к окнам прилипла, удивленная дворня. Чистые господа редко так крепко обнимались с мужиками.

– Черт с ними со всем, – ответил я, рассматривая приятеля. – А ты совсем не изменился!

Со времени нашей последней встречи по местному времени прошло тринадцать лет, а солдат остался точно таким же каким был, когда мы расстались. Впрочем, ничего особенно удивительного в этом не было. Он принадлежал к редкой расе людей живущих раз в десять дольше нас обычных гомо сапиенсов, так что десять-двадцать лет для него был не большой срок жизни.

– Да и ты все такой же, – вернул он мне комплимент, – заматерел только, и глаза стали грустными. Досталось видать на орехи?

– Всякое бывало. Лучше расскажи, как ты сюда попал?

– Потом расскажу, – ответил он, косясь через мое плечо, на любознательных дворовых.

– Пойдем ко мне, – пригласил я Ивана, – там и поговорим.

Поручив кучерявому Гермесу устроить в конюшню лошадей, я повел приятеля в дом. Местная дворня, по-моему, уже угорела от обилия в доме странных гостей и вяло отреагировала на то, что простого кучера ведут в барские покои. Мы с ним поднялись наверх и вошли ко мне в комнату.

Я совсем забыл, что там, когда я уходил, осталась свободная девушка Любаша, и без особой приятности обнаружил ее голой спящей посередине постели. Иван, вместо того, чтобы сделать вид, что ничего не замечает, заговорщицки мне подмигнул.

– Это… это моя здешняя знакомая, – торопливо, представил я спящую красотку, и закрыл ее одеялом. – Видно намаялась за день, вот и уснула.

– И много у тебя таких знакомых? – несмешливо спросил он.

– Не очень. Садись, рассказывай…

– Ой, – сказала Люба, – высовываясь из-под одеяла, – что же ты барин не предупредил, что приведешь гостя!

– Так получилось. Ты, кажется, куда-то торопилась? – с нажимом спросил я.

– Нет, я теперь вольная птица, что хочу то и делаю! – объявила девушка, видимо, как и большинство из нас не делая никакого различия между упорядоченной свободой и стихийной волей.

Говорить при ней мы не могли, потому сидели молча. Иван устроился на стул возле стола, я на диване, на котором спал французский капитан, и ждали, что дальше станет делать свободная женщина.

– Ах, чего-то я совсем разомлела, – сообщила Люба, сладко потягиваясь и соблазнительно улыбаясь. – А почему ты, барин, меня не знакомишь с кавалером?

– Как же тебя знакомить, когда ты спишь?

– Теперь-то, я проснулась! – возвестила она, высовывая голую руку из-под одеяла, отчего Иван смутился и быстро отвернулся.

Для человека прожившего пару сотен дет, он оказался на удивление застенчивым.

– Люба, кончай валять дурака, – рассердился я, – немедленно встань и оденься. Нам с человеком нужно поговорить без свидетелей.

– Как же я встану, когда вы тут…, – начала она.

– Мы отвернемся, – сказал я и подошел к окну.

Мы оба молча смотрели во двор, пока она одевалась.

– Все, можете поворачиваться, – разрешила девушка. – Мне сейчас некогда, я позже зайду!

– Кто это? – спросил Иван, когда мы остались одни.

– Портниха, я ей помог получить вольную, вот она и дурит от радости. Девчонка она хорошая, только взбалмошная. Ну, давай, рассказывай, как ты смог меня найти?

– Что же рассказывать? – задумчиво ответил Иван. – Ты сам меня сюда и послал…

– Ну, да, – догадался я, – действительно, как я сам не понял…

– А вот добрался я сюда с трудом, считай, на день опоздал, кругом на дорогах заторы… А она кто, княжна Марья?

– Я же тебе сказал, что Люба крепостная портниха, – удивленно повторил я, – ты что, меня не слушал?

– Ах, да, прости, я что-то задумался, – ответил он, отирая потный лоб.

– Понятно, женщин давно не видел. Ну, а теперь говори, зачем приехал.

– Тебе помогать. Ты, ну, не ты конечно, а он, который тоже ты, велел тебе помочь с каким-то князем разобраться.

– Тогда ты приехал вовремя, я сегодняшней ночью как раз собираюсь пойти на него войной.

– Упаси тебя Боже, какая еще война! Ты сам мне сказал, что с князем просто так справиться невозможно, с ним по-другому нужно поступить. Я для этого специальную бомбу привез.

– Что ты привез? Бомбу? Это еще зачем?

– Взрывать его будем.

– А он, ну, в смысле, я, не того? Ничего проще не придумал? Что это еще за бомба!

– Погоди, я тебе сейчас все до слова передам, – сказал он, с видом, будто собрался отвечать урок. – Ты сначала хотел все на бумаге написать, да потом забоялся, что она в чужие руки попадет, и заставил на память вызубрить.

Иван сосредоточился, прикрыл глаза и отбарабанил:

– Нам нужно приехать в деревню Сосновку, отсчитать третью избу от околицы и сразу после полуночи бросить в печную трубу бомбу, – он открыл глаза и утвердительно кивнул. – Вот все в точности, ничего не забыл.

– Точно ничего? – засмеялся я. – А как на избу забраться знаешь?

– А как же, туда княжна Марья должна залететь, кроме нее никто не сможет. А что, она взаправду летать умеет?

– Умеет.

– Надо же! А я сперва, на эту портниху подумал, такая полетит… Любо – дорого…

– Ваня, не отвлекайся, у тебя жена есть.

– Будто у тебя нет! Алевтина Сергеевна, тебя, думаю, за таких гостей не похвалит!

– Кто? – громко воскликнул я. – Ты о ком это сейчас сказал?

Иван испуганно на меня посмотрел и на всякий случай отодвинулся подальше.

– А что я такого сказал? Сам знаешь, твоя Алевтинка людей насквозь видит.

– Погоди, так ты знаешь, где она и до сих пор молчишь?!

– А ты, что сам, что ли не знаешь? Вы же с ней…

– Что мы с ней! Я ведь живу совсем в другом времени!

– Ну, да, извини, я как-то запамятовал. Оно конечно, с тобой не очень разберешься, то ты там, то ты здесь…

– Рассказывай, как она, что с ней? – перебил я.

– А чего рассказывать-то? Обыкновенно, живете вроде дружно, а там кто вас знает, может, между собой и ссоритесь…

– Значит, Аля жива, здорова? – не слушая его вздора, взволнованно, перебил я.

– Да вроде пока Бог миловал. А ты, что и, правда, ничего не помнишь?

– Что я должен помнить? – рассеяно, как раньше он, думая не о собеседнике, а о неожиданном известии, спросил я. – А сын, сын тоже с ней?

– Антон Алексеевич?

– Да, что б тебя, конечно, Антон!

– А чего ему при материнской юбке сидеть, он теперь в кадетском корпусе, скоро, глядишь, офицером станет.

– То есть как это офицером? Он же еще совсем маленький!

– Почему маленький? Ему, если не ошибаюсь, уже лет тринадцать.

– Неужели?! Да, в общем, так и должно быть… Родился он в восьмисотом, сейчас двенадцатый…

– Ну, чего ты Григорьич так убиваешься? Натешишься еще со своей Алевтинкой. А портниху-то, как зовут? Ты, вроде, говорил, Любой?

– Любой…

– Ишь ты, – мечтательно сказал Иван, – Значит, Любовь! Имя-то, какое приятное!

– Ты, это, губы зря не распускай, тоже мне, романтик любви. Как, кстати, твоя Марфа Оковна?

– Чего ей сделается, жива, здорова. А вот, что я тебя хочу спросить, Алексей Григорьевич, как это вы вдвоем с одной Алевтиной будете жить? Не рассоритесь?

Глава 16

День клонился к вечеру. Мы сидели в моей комнате, и я пытался выжать из Ивана хоть что-нибудь толковое. Однако преуспеть в этом, было не суждено. На все вопросы он отвечал предельно кратко и однотипно.

– Расскажи, как ты жил все это время? – спрашиваю, скажем, я.

– Жил себе и жил, чего там рассказывать, ничего особенного, – отвечает он.

– Когда мы с тобой расстались, как тебе удалось спастись?

– Так, когда это было, я уже и запамятовал!

– А как ты нашел свою Марфу?

– Ты же сам рассказал, где мне ее искать, там и нашел.

– Да, разговорчивым ты не стал, это уж точно, – наконец, подытожил я наш бестолковый разговор.

– Так что попусту языком молоть? Слова – серебро, а молчание – золото. Это вы господа привыкли болтовней заниматься, а нам простым людям, нужно дело делать!

– Да, очень уж ты простой, как я погляжу, проще не бывает, – сказал я. – Тоже мне, почвенник нашелся. Кто тебе мешает выучиться, на службу пойти, стать хоть графом, хоть князем? Посмотри, сейчас многие мальчишки, уже в двадцать пять лет стали генералами, а ты за двести едва грамоту уразумел.

Кстати, меня очень удивляла особенность этой своеобразной «долгожилой» расы оставаться на самом низу социальной лестницы. Тот же Иван был человеком смелым, неглупым, предприимчивым, но вместо того чтобы как-то рационально построить и использовать свою неимоверно долгую жизнь, действительно чему-то выучиться, сделать, наконец, карьеру, только и делал, что бегал от всевозможных гонений и противников. А его жена, с которой я познакомился в начале двадцать первого века, за двести с лишним лет жизни, не удосужилась научиться толком читать и писать.

– А зачем мне высовываться? – ответил он. – Мне и так хорошо. Да и не любо мне по кривде жить.

– Ну, не все же власть имущие по неправде живут, – без большой уверенности сказал я. – Среди них есть и честные люди.

– Много?