Даже в таком неверном, слабом свете было видно, как выпачкался мой спутник.

– Нужно бы почиститься, – сказал я, представляя, какое впечатление произведут на встречных такие замурзанные субъекты.

– Сейчас переоденемся, – одними губами, почти беззвучно сказал мужик.

Поистине, Ньютон был совершенно прав, говоря, что действие всегда равно противодействию. На драконовские иноземные порядки наши люди ответили отечественной смекалкой. За кучей метел оказался целый склад одежды на любой вкус.

Петр зажег от коптилки два огарка восковых свеч, и мы подобрали себе чистые костюмы. У меня, как всегда, проблема была одна, в росте, и потому пришлось надевать крестьянский армяк из тонкого колючего шерстяного сукна, ничего другого подходящего, подобрать не удалось. Спутник же нарядился лакеем, в черные панталоны и лиловый фрак.

– Умыться бы не помешало, – начал привередничать я, глядя на его чумазое лицо и предполагая, что и сам выгляжу не лучше.

– Оботри рожу, делов-то, – посоветовал Петр, с полным равнодушием к своей внешности.

Как только я поменял платье в каморке у Марфы, он сразу начал обращаться со мной запанибрата и оставил почтительный тон. Петр указал на сомнительной чистоты намоченное полотенце, служившее, видимо, для подобной косметически-гигиенической цели. Выбора не было, и я, как смог, отер с лица и рук грязь и почувствовал себя немного увереннее.

– Пошли, что ли, – предложил спутник, увидев, что я жду, пока он соберется.

Мы вышли и оказались под лестницей, ведущей наверх, где находились мои покои. В доме было тихо. Стараясь не скрипеть половицами ступенек, мы быстро поднялись на второй этаж. У дверей в мои комнаты никого не оказалось. Засада, если и была, ждала у входа.

Я тихо отворил дверь и заглянул в гостиную. В этот момент внизу застучали чьи-то шаги и заскрипели ступени. Мы, столкнувшись плечами, влетели внутрь и закрыли за собой дверь.

– Давай туда, – приказал я и, пробежав гостиную, забежал в спальню. Здесь было чуть светлее из-за луны, светившей в окна.

Тут, в отличие от гостиной, можно было, по крайней мере, спрятаться под большой альковной кроватью.

На первый взгляд, мое жилье не обыскивала, все вещи оставались на своих старых местах. Торопясь, я откинул крышку сундука, слегка заполненного немногочисленными пожитками, и сунул руку под белье. Ящик с дуэльными пистолетами оказался на месте. Я вытащил его и щелкнул замочком.

– Пистоли? – прошептал за спиной Петр.

– Умеешь стрелять? – спросил я его, вынимая из гнезд оружие.

– Нет, мы больше по крестьянству, – ответил он. – Дубиной сподручнее.

В гостиной послышались чьи-то тяжелые шаги.

– Прячься за дверь, – прошептал я и сунул Петру пистолет. – Если что, бей ручкой по голове.

Сам же бросился на пол и заполз под кровать.

Мы затаились, но в спальню так никто и не вошел. Когда вновь стало тихо, я вытащил загодя спрятанную под кроватью саблю. Сразу на душе стало спокойнее. Теперь я не чувствовал себя таким как раньше беззащитным. С оружием гораздо проще говорить с врагами наравных.

– Лексей Григорьич, вылезай, ушли, – позвал меня напарник.

Я выбрался из-под кровати.

– Что будем делать дальше? – спросил Петр, удивленно поглядывая на невесть откуда появившееся у меня оружие.

– Пойдем разбираться с бароном, – ответил я, вешая саблю через плечо на перевязь. – Дай пистолет.

– Может, пока себе оставить? – предложил мужик. – Штука тяжелая, можно бить, как кистенем.

– Смотри, как им пользоваться, – ответил я и взвел курок. – Когда нужно будет выстрелить, наведешь дуло куда нужно и нажмешь вот этот крючок. Только осторожнее, раньше времени не нажми.

– Делов-то, – небрежно сказал крестьянин. – Я думал, что это хитрое, а нажать мы всегда сумеем.

Мы вышли в коридор, и направились к помещению, которое занимал предок.

Теперь прятаться не имело смысла, впрочем, в неосвещенных коридорах это было и не актуально. За дверью апартаментов Антона Ивановича слышались громкие голоса.

Снаружи вход никто не охранял, и потому можно было слушать, о чем говорят внутри, чтобы понять, что там происходит.

– Ваша подорожная грамота, милостивый государь, – бубнил монотонный, но властный голос, – имеет много ошибок, что дает мне основание предположить, что она фальшивая!

– Что вы такое говорите? – возмутился предок. – Вы не смеете такое говорить!

– Очень даже смею, как есть лицо доверенное и в соизволении своего долга! – прервал его тот же человек, вероятно, пристав. – Властью, данною мне начальством, я имею требовать от вас смириться и поступить согласно соизволению, до выяснения обстоятельств.

– Ты мне такого не указуй! – повысил голос поручик. – Закатаю пулю в лоб, а там будь что будет!

– Господин Крылов! – заговорил теперь уже барон. – Вы находитесь в гостях и прошу не оказывать сопротивление властям! Это ist nicht anstandig!

– Ты, барон, не учи меня, что есть прилично! – набросился на него предок. – Скажи лучше, куда моего родича дел! Я тебя за Алексея в капусту порублю!

– Господин поручик, я уже говорил вам, что не знаю, где ваш родственник! Мне самому крайне необходимо с ним встретиться. У меня есть сведенья, что он не частное лицо, а шпион.

«Почему бы и нет!» – подумал я и решился.

– Стой в дверях с пистолетом, – сказал я Петру и широко распахнул дверь. – Со мной встретиться не очень сложно, барон! У меня к вам тоже много вопросов!

– Вы! – воскликнул фон Герц, поворачивая в мою сторону бледное даже в теплом свечном освещении лицо.

Я мельком оценил диспозицию: у противоположной дверям стены, на диване сидел растрепанный, видимо со сна и под приличным градусом, Антон Иванович и целился в гостей из пистолета. На него, в свою очередь, навели ружья два солдата из тех, что приехали с приставом.

Сам пристав стоял посредине комнаты с нашими бумагами в руках. Барон расположился сбоку от полицейского и как обычно выглядел джентльменом.

После моего появления, все участники повернулись к дверям и таращились на нас с Петром во все глаза.

– Значит, лазутчики уже вам донесли, что я государственный чиновник, прибывший из Петербурга по именному повелению, проверять ваши злоупотребления? – строго спросил я фон Герца.

Тот так растерялся, что не нашелся, как ответить. Тогда я взялся за пристава.

– Прошу представиться, господин пристав, у меня и к вам имеются вопросы касательно вашего мздоимства и лихоимства!

Мой нахрап был практически беспроигрышный. Барон, призывая в помощь купленного представителя власти, не мог не назвать меня шпионом и соглядатаем, что как нельзя лучше ложилось на канву моего блефа. Напуганный проверкой чиновник вряд ли осмелится требовать документы у тайного царского ревизора.

– Ну-с, я жду? Или свое имя вы предпочтете назвать в Петербурге в тайной экспедиции? – добавил я остроты в драматический момент.

– Денис Александрович Па-па-хомин, – заикаясь, отрекомендовался он. – Отставной штабс-капитан, здешний пристав.

– Так это ты, взятки берешь, подлец?! – закричал я, выкатывая из орбит начальственные зенки.

– Никак нет-с, ваше превосходительство! – вытянулся по стойке смирно штабс-капитан. – Служу верой и правдой отечеству!

– Тогда как смеешь обижать гвардейского офицера?!

– По навету-с, ваше превосходительство! Виноват-с!

Умный немец, видя, как почва уходит из-под ног, попытался переломить ситуацию:

– Какие у вас, господин, не знаю как вас теперь называть, основания вторгаться в частную жизнь верноподданных Его Императорского величества! Здесь обитает почтенная дама, благородного происхождения, вы же…

Поддерживать разговор о «даме» мне явно не следовало, здесь у барона, скорее всего, всё было схвачено, включая письменные распоряжения и инструкции мужа, потому я сделал резкий выпад, которого он не только не ожидал, но и не мог предвидеть.

– Проверка, господин барон, проводится по жалобе российского дворянина, господина Перепечина, коему вы чинили неудобства и причиняли телесные повреждения, кои, как российский дворянин, а не иноземец без роду и племени, он получать был недостоин!

У фон Герца округлились глаза. «Неудобства» тщедушному сыну поэта он начал «чинить» только сегодня утром, а «комиссия» заявилась за несколько дней до того, так сказать, превентивно.

– Господин Перепечин изволит исправно служить и никаких оснований для жалоб на меня не имеет.

– Так прикажите его позвать, пусть он сам об этом скажет, – предложил я.

– Я не могу знать, где он сейчас находится, – явно растерявшись, что тут же было замечено присутствующими, сказал барон. – Я провел целый день с господином приставом Пахоминым, что, надеюсь, он может подтвердить.

Однако пристав, услышав, что его пытаются втянуть в свидетели, как и любой российский обыватель тут же отреагировал недоуменным взглядом и недоуменным пожатием плеч – мол, моя хата с краю, ничего не знаю.

Я не стал усложнять обстановку и терять нового сторонника, потому по-прежнему давил одного управляющего:

– Мне донесли взволнованные обыватели, что, по вашему приказу, господин Перепечин удерживается в незаконной тюрьме, коею, вопреки постановлению об установлении мест содержания под стражей, статья шестнадцать параграф два, вы посмели учредить.

Номер статьи и особенно параграфа, совсем добили пристава, который в уложении законов был, так же, как и его предшественники и последователи, не силен. Предпочитал вершить суд и расправу не по кодексам, а по понятиям.

– Нехорошо, Карл Францевич, так самовольничать, как можно государево уложение нарушать! – укоризненно сказал он барону, стоящему с выпученными глазами.

– Но, позвольте, с чего вы такое взяли! Какая тюрьма, какое уложение!

– Молчать! – вдруг вмешался в дискуссию Антон Иванович, начавший понемногу разбираться в обстановке. – Его превосходительство знает, что говорит!

– Господин пристав, властью, данною мне, повелеваю провести следственное дознание и предать нарушителей закона уголовному преследованию! – внес я еще малую лепту в тот вздор, который уже нагородил. – Я имею сведения, что на территории поместья, в помещении, где располагается кузница, господин фон Герц содержит собственную тюрьму!

– Это неправда! – закричал барон, – Господин пристав, не верьте его превосходительству!

По своей немецкой педантичности и любовью к титулам и званиям, барон совершил непростительную ошибку, назвав меня «превосходительством», и этим косвенно признал за мной генеральский чин.

Одураченный, испуганный пристав, уже не зная, что думать, стараясь спасти свою шкуру, готов был не только арестовать своего приятеля и спонсора, но и немедленно предать самому суровому наказанию.

– Извольте проследовать на кузницу и самолично провести дознания, – приказал я. – Господин лейб-гвардии поручик будет тому свидетелем.

– Я что, я могу! – согласился предок, наконец Убирая нацеленный в живот пристава пистолет и засовывая его за пояс. – Извольте, господа, я готов со всей радостью!

Пахомин кивнул своим урядникам, и те опустили ружья к ноге.

– Сопроводите господина фон Герца до места, указанного его превосходительством, – приказал он, и те встали за спиной несчастного барона.

Карл Францевич очень не хотел идти на розыски брянского дворянина, но напуганный полицейский ничего не хотел слушать и пригрозил применить силу. Тому пришлось повиноваться. Всей своей живописной группой мы пошли к выходу. В просторных сенях толклась «засада», урядники и местная стража. Наше появление произвело сенсацию. Думаю, что гвоздем программы был всё-таки я, появления которого ждали откуда угодно, но не из глубины дома.

Немецкие стражники, вооруженные русскими бердышами, дисциплинированно вытянулись, ожидая приказаний шефа, но барон прошел мимо них, не поднимая головы.

У подъезда стояли оба виденных мной около дворца экипажа. Один из урядников охранял верховых лошадей.

– Садитесь, барон, – пригласил я фон Герца в его собственное ландо.

Он скривился, но сел. Не знаю, о чем думал этот человек, возможно, молил Бога, чтобы палач Емеля не перестарался и столичный шпион не повесил на него убийство русского дворянина. Это был прямой путь в Сибирь на каторгу. Было заметно, что он уже смирился с поражением и лихорадочно ищет путь к спасению.

– Трогай, – велел пристав своему кучеру.

Его коляска поехала впереди, следом мы с бароном, и замыкал кортеж караул из верховых урядников. По прекрасной дороге до кузницы мы добрались в пять минут. Работа в ней уже окончилась, и темное кирпичное здание выглядело совсем мрачно. Пристав Пахомин с предком вышли из первой коляски, мы с молчавшим всю дорогу бароном – из ландо.

– Вот вам кузница, – сказал фон Герц, пытаясь увести нас в сторону мастерской.

– Пожалуйте, господа, сюда, – позвал я, направляясь в обход строения. Все пошли вслед за мной. – Тюрьма здесь, – указал я на мощную, из толстых дубовых плах, к тому же еще укрепленную коваными металлическими полосами дверь.

– Карл Францевич, извольте открыть, – попросил пристав нейтральным голосом.

Барон подошел и вяло подергал за ручку.

– Она заперта изнутри, – сказал он безжизненным голосом. – Открывайте сами, как знаете.

Фон Герц, видимо что-то решив для себя, отошел в сторону и встал, скрестив руки на груди. Урядники, которым пристав поручил надзор за управляющим, пошли за ним и встали за его спиной.

– Нужно как-то открыть, – растеряно обращаясь только ко мне, сказал полицейский. – Ну-ка, братец Тимофеев, постучи погромче! – приказал он одному из урядников.

Тот передал повод своей лошади товарищу и подошел к зданию и несколько раз гулко ударил в дверь прикладом.

– Не отвечают, ваше благородие! – сообщил он. – Позвольте через окно!

Когда я советовал узникам забаррикадироваться, совершенно упустил из вида окна. Впрочем, теперь это не имело никакого значения, у них было достаточно времени, чтобы успеть спуститься в подвал.

– Давайте, братцы, поживее, – сказал пристав, косясь на стекающийся со стороны села народ.

Солдаты проявили профессионализм и примерное рвение, тут же высадили слюдяные окна вместе с переплетами и пытались пролезть через них внутрь помещения.

– Ваше благородие, – пожаловался начальнику Тимофеев, – узко, не пролезть. Если бы какого-нибудь мальчонку заслать.

– Делай, как знаешь, – разрешил пристав и отвернулся в сторону, пощипывая ус.

– Ты что такое придумал? – спросил меня предок, когда всеобщее внимание заняли попытками пролезть в окна, и на нас перестали обращать внимание.

– Всё в порядке, барону теперь конец, – ответил я.

– А что такое между вами случилось, чем он тебе так насолил?

– Подожди, скоро узнаешь.

Между тем суета вокруг таинственного входа продолжалась. Подходящего мальчишки полицейские не нашли. Как только они попытались подманить одного, все дети тут же в испуге разбежались. В конце концов, всё-таки сыскался мелкий мужичок, за пятачок согласившийся пролезть в дом.

Его общими усилиями просунули в окно и передали зажженный факел.

– Теперь иди, отвори дверь! – велел ему инициативный урядник.

Мужичок кивнул и исчез, потом вдруг уже внутри дома закричал нечеловеческим голосом. Все, кто стоял поблизости, бросились к окну.

– Убили! – вопил доброволец, пытаясь самостоятельно выскочить через окно наружу.

Урядники ему мешали, запихивая назад. Наконец мужик сдался и сказал плаксивым голосом:

– За пятак открывать не буду, тута упокойники!

– Какие еще «упокойники»? – сердито спросил пристав.

– Какие, какие? Мертвые! Мы так не договаривались!

– Дайте ему водки, пускай успокоится, – разрубил гордиев узел главный полицейский.

– На, выпей, – просунул внутрь бутылку один из урядников.

– Выпей и иди, открывай, получишь двугривенный! – добавил пристав.

Доброволец послушно выпил из горлышка, сморщился и сплюнул наружу. Ему зажгли потухший факел, и он опять исчез. Все, затаив дыхание, ждали, чем кончится очередная попытка проникнуть в запертое помещение. Довольно долго ничего не было слышно, Потом внутри чем-то застучали, дверь распахнулась, и из нее выскочил доброволец:

– Барин, пожалуйте двугривенный!

– Потом получишь, – оттолкнул его от входа пристав. – Братцы, заходите, только осторожно! – приказал он урядникам.

Три солдата, приготовив оружие, с горящими факелами в руках вошли в дверь.

Буквально спустя секунду один из них вылетел наружу:

– Ваше благородие, там и вправду покойники, пожалуйте взглянуть.

Пристав крякнул, сплюнул на землю и перекрестился.

– Ладно, свети!

За ним прошли мы с предком и барон со своими охранниками. В чадящем свете факелов картина взаимного убийства показалась еще страшнее, чем днем.

– Прости Господи! – слышалось со всех сторон. Присутствующие поснимали шапки и крестились.

– Вот и господин Перепечин, – сказал я, – а второй убитый – личный палач барона. Карл Францевич, как вы всё это объясните.

– Я, я, – забормотал управляющий и начал пятиться к выходу, с ужасом глядя на исполосованных людей и черную лужу засохшей крови на полу. – Этого не может быть, – наконец, он сумел произнести хоть что-то членораздельное.

– Однако! Господин фон Герц, я от вас такого не ожидал. Вы что, устроили тут собственный острог? – строгим официальным тоном спросил пристав, разглядывая пыточные машины.

– Ваше благородие, тут еще есть лаз в подпол! – доложил один из урядников, обнаружив люк в полу.

– Открывай, – приказал офицер.

Урядник откинул люк и наклонился над темной, вонючей ямой.

– Там кто-то есть, – сказал он, оборачиваясь к начальнику. – Прикажете спуститься?

– Спускайся, братец, – согласился тот.

– Пусть первым спустится барон, это всё-таки его вотчина! – негромко сказал я, наблюдая за реакцией управляющего.

– Да? Пожалуй. Господин фон Герц, извольте спуститься и объясните, что здесь происходит? Там внизу какие-то люди?

– Я впервые всё это вижу! Откуда там могут быть люди?! – взяв себя в руки, ответил барон.

– Тогда пойдите и проверьте, – опять вмешался я.

– Пожалуйста! Мне нечего скрывать! – решительно сказал Карл Францевич и, взяв у солдата факел, начал спускаться вниз.

Все подошли к люку и наблюдали за ним. Когда он дошел до самого низа, факел, который он опустил к самым ногам, чтобы видеть ступени, метнулся в сторону и потух. Барон вскрикнул от неожиданности и исчез в темноте.

– Что это с ним? – с тревогой спросил пристав.

– По-моему, упал, – предположил я, примерно зная, что могло приключиться на самом деле. – Я посмотрю!

– Зачем вам самому смотреть, ваше превосходительство, – испугался новых осложнений полицейский. – Тимофеев, спустись!

– Не нужно, я сам должен разобраться, – решительно сказал я и, взяв у Тимофеева последний горящий факел, пошел вниз.

У самой лестницы, на грязном полу лежал барон с неестественно вывернутой головой.

В нескольких шагах, отступив так, чтобы не быть видимыми сверху, кружком стояли бывшие колодники.

Я осветил свое лицо и сделал им предостерегающий знак.

– Барон упал с лестницы и, кажется, свернул себе шею! – крикнул я наверх. – И еще здесь какие-то люди! Выходите наверх, и не в чем не сознавайтесь, – тихо сказал я узникам. – Вы все видели, как управляющий споткнулся и упал! Понятно?

– Спаси тебя Господь, барин, – поблагодарил за всех пожилой мужик.

После чего один за другим крестьяне начали выбираться из подвала. Последним поднялся я.

– Вот это узники, которых барон незаконно содержал в собственной тюрьме, – представил я заполнивших помещение крестьян.

– Однако, – только и смог выговорить донельзя пораженный пристав. – А что же приключилось с самим бароном?

– Давайте отойдем в сторонку, поговорим, – предложил я.

Мы вышли наружу. Полицейский выглядел растерянным и виноватым.

– Как же так, – пожаловался он мне, – фон Герц по моему разумению был таким солидным человеком! Что же теперь будет?

– Этому делу нельзя давать ход, опозоритесь на всю Россию, – сказал я. – Крестьян нужно распустить по домам, а барона без шума похоронить. Вы сами и ваши люди видели, как он, спускаясь вниз, споткнулся и упал. Обычный несчастный случай.

– Оно, конечно, всё так, – нерешительно произнес полицейский, – да не будет ли какой истории?

– Станете держать язык за зубами, ничего и не будет. Ведь всё и так ясно, мажордома убил сумасшедший крестьянин, после чего погиб сам, так что виноватого нет в живых. Барон же свернул себе шею по неосторожности. Вы провели расследование и выяснили всё детально, так и доложите своему начальству.

– А как же вы, ваше превосходительство?

– Я тоже выполнил свою работу, наказал зло.

– Ежели так обойдется, то век за вас, ваше превосходительство, буду Бога молить!

– Ну, ну, голубчик это уже лишнее!

Еще я хотел пожелать приставу не брать взяток и честно служить отечеству, но передумал. Зачем представать перед серьезным человеком наивным чудаком-идеалистом и набрасывать тень сомнения на свое служебное соответствие. Что же это за генерал, который не берет на лапу!

Пристав Пахомин оказался исправным, инициативным чиновником. Как только четко определились пути и последствия, он толково распределил обязанности между своими урядниками, и работа закипела. По-моему, после таких целенаправленных следственных действий никакой Шерлок Холмс или Ниро Вульф в этом преступлении разобраться не смогли бы.

Мы с предком полюбовались, как мечутся урядники, уничтожая вещественные доказательства, а бывшие узники незаметно растворяются среди местного населения, и вернулись в усадьбу.

Там уже всё знали. Дворец был освещен, как во время ежегодного бала, толпа слуг запрудила площади перед парадным входом и шумно бунтовала. Мы встали невдалеке и вскоре уловили настроение толпы – назревал самосуд над приспешниками павшего режима. Стражников-немцев видно не было, они, как я понял из разговоров, в ожидании штурма, заперлись в своей «общаге».

Я высмотрел в толпе Петра, подозвал его и велел бежать в кузницу за приставом. К преступлениям управляющего охрана не имела никакого отношения, а случись здесь бунт «бессмысленный и беспощадный», в строгие нынешние времена, мало никому не покажется.

Пока дворовые люди ограничивались только криками и угрозами в адрес этнического меньшинства, мы с Антоном Ивановичем вошли во дворец. Там, как и во дворе, стоял гам и наблюдался разброд в умах. Полуодетые лакеи и слуги митинговали в бальном зале. Единственный, кто мог унять кипящие страсти, – это хозяйка.

Я зацепил за рукав куда-то спешащего лакея со знакомым лицом и спросил про графиню.

– Их сиятельство сейчас выйдут! – радостно сказал он.

Мы с предком отошли к боковым колонам, поддерживающим хоры, чтобы не стоять на ходу.

– Чем тебе немец-то не угодил? – спросил Антон Иванович.

Я кратко рассказал ему «историю вопроса».

– Он изверг и садист, – кончил я живописание жития иноземного барона.

– Кто? – переспросил поручик.

– Садист? Есть такой маркиз де Сад, французский писатель, я тебе после про него рассажу, – пообещал я. – Тихо, идет графиня!

В этот момент, как по мановению волшебной палочки, шум внезапно стих, и все повернулись в сторону парадной лестницы, по которой в сопровождении одной только камеристки Наташи, медленно спускалась хозяйка.

Я впервые увидел Зинаиду Николаевну на ногах, одетой и при сносном освещении. Она оказалась чудо как хороша. Небрежно сколотые шпильками пепельные волосы едва закрывал газовый шарф, жемчужного цвета платье наподобие греческой туники спадало мягкими, соблазнительными складками до самого пола. Фигура, которую я мог оценить только на ощупь, оказалось стройной и величавой.

Вся дворня, как по команде, пала на колени. Во всей зале стоять остались только мы с предком.

– Матушка-заступница, избавь нас от лукавого, – завопил гнусавым, плачущим голосом кто-то из дворни.

Все зашумели:

– Избавь!

– Ослобони!

– Будь заступницей!

– Успокойтесь, – негромко, но так, что было слышно всем, сказала графиня, – тиран пал, и всё будет в великолепии! Идите с Богом.

– Матушка, дозволь иродов наказать?! – опять прокричал гнусавый.

– Да, да, конечно, непременно! Накажите! – ответила Закраевская, устало, взмахнув рукой.

– Бей иродов! – крикнул кто-то, и все закричали и вскочили на ноги.

– А ну, стоять! – завопил я во весь голос, стараясь перекричать шум.

На меня немедленно обернулись. Люди, как будто увидев близкого врага, смотрели горящими, ненавидящими глазами.

Подчиняясь не столько разуму, сколько инстинкту самосохранения, я вытащил из-за пояса своего крестьянского армяка пистолет, взвел курок и выстрелил в воздух. Разом наступила мертвая тишина.

– Графиня, – громко сказал я и снял шапку, чтобы она меня узнала в странном наряде, – прикажите своим людям успокоиться!

– Это вы, доктор? – удивленно спросила Закраевская, тоже впервые увидев меня при свете. – Люди в своем праве, их притесняли тираны!

– Вы хотите, чтобы сюда прислали роту солдат и всех перепороли? – так же громко спросил я, оставив обиняки и дипломатию. – У вас в имении становой пристав с урядниками, пусть они и разбираются, кто здесь тиран, а кто ирод! Прикажите всем разойтись!

Судя по всему, Зинаиде Николаевне мой тон весьма не понравился. Она вспыхнула лицом и машинально прижала тыльную сторону ладони к щеке.

Несколько долгих секунд она молчала, видимо, борясь со вспышкой гнева, потом взяла себя в руки:

– Послушайте, что говорит доктор, – почти ровным голосом сказала она, – расходитесь!

Ненависть в глазах угасла, дворовые как-то разом сникли. Еще попробовал что-то неразборчиво возразить гнусавый, но помещица, отдав приказ, не ждала ослушания.

– Идите и от меня прикажите тем, кто во дворе, разойтись! – строго вымолвила она.

Через две-три минуты в зале остались только мы вчетвером. Зинаида Николаевна с Наташей пошли к нам навстречу, и мы встретились двумя парами посреди зала. Вблизи Закраевская была еще лучше, чем на расстоянии. У нее оказались большие серые глаза под стать цвету волос, выразительные, но горделиво-холодные.

– Кто дал вам право вмешаться в чужие дела?! – спросила она, глядя на меня в упор.

– Я уже это объяснил, – сердито ответил я. – Тем более что я, как мне кажется, спас вам жизнь!

– Жизнь спасают не люди, а Господь Бог! – кривя губы, возразила она.

– Значит, на то была Его воля.

– Это ваше дело считать, как вам вздумается. Мое дело теперь сторона, а вы дальше делайте так, как вам заблагорассудится. Мне здесь делать больше нечего! Мы сегодня же уезжаем.

Я был по-настоящему взбешен, однако говорил ровным, бесстрастным голосом.

Не прощаясь, я повернулся через левое плечо и пошел к выходу.

– Доктор, останьтесь! – попытался остановить меня ее властный голос, но я даже не повернул головы.

– Ты это чего взбеленился? – удивленно спросил Антон Иванович, догоняя меня во дворе.

– Ну и сучка! – не удержался я от короткого комментария. – Я уже двух баб этой ляшской породы видел – обе дуры набитые, эта третья.

– Когда ты успел познакомиться с князьями Г.? – не поверил предок.

– В своем времени, в ток-шоу видел. Ток-шоу – это значит издалека, – доступно объяснил я. – Одна из княжон элегантностью походила на кухарку на именинах у дворника и на весь свет рассказывала о своем дурацком романе с каким-то отморозком-альфонсом, а другая хвалилась, что ее дедушка – герой песенки.

– Знаешь, Алеша, – задушевно сказал Антон Иванович, – когда ты начинаешь так говорить, я чувствую себя круглым дураком. Слова у тебя вроде как понятные, а смысл уловить невозможно.

– Не бери в голову, это я так, со злости. После того, что у нас с ней было, эта…

– Так ты ее…? – перебил меня предок.

– Идиот, нашел с кем изменить Але! – в сердцах на себя сказал я.

– Ну, ты, брат, и ходок! – уважительно сказал прадедушка. – И откуда что берется!

– Ваше превосходительство, – позвал меня пристав. – Приказали явиться?

– Да, здесь назревали волнения. Вы, голубчик, проследите, чтобы немцам ничего не сделали. Пусть уедут отсюда, а то на них злы и дворня, и хозяйка.

– Это мы прекратим! У меня строго, главное, чтобы порядок был! – пообещал полицейский.

Мы попрощались. Он отправился разруливать ситуацию, а мы – собирать вещи.

В гостевом доме, как и везде в имении, никто ничего не делал. Немцы прятались, а русская дворня собралась кучками и обсуждала последние события, и на нас никто не обращал внимания. Я изловил лакея, который обслуживал мои покои, и попросил принести ужин. Он равнодушно кивнул, никуда не пошел, постоял на месте и вернулся к своим товарищам.

– Вот и думай, что лучше: немецкий порядок или русская воля, – философски заметил предок.

– Пойду, переоденусь, а потом заберу у библиотекаря свою книгу, – сказал я. – А то он ее заиграет!

Однако я оказался неправ. Библиотекарь сам ждал меня в гостиной. Он был хмур и подавлен.

– Господин Крылофф! – сказал он, когда я вошел к себе. – Вы иметь назад свой бух. Я не иметь с вам никакой дела. Ви есть безшестный человек.

– Слушай, ты, козел, иди отсюда, пока я тебе рога не обломал, – недопустимо грубо оборвал я любителя антиквариата. – Достали вы меня своей простотой!