– Ты это чего! – крикнул я ему. – Почему не идешь?
– Куда? – удивленно спросил здоровенный деревенский парень почти одного роста со мной.
– Как куда? Светить! – с трудом переводя дыхание, закричал я.
– Мне велели стоять здесь, – ответил он.
– Кастелян приказал тебе светить не здесь, а на конюшне! Гляди, узнает, что ослушался, запорет!
– Так меня Митька тута поставил! Мое дело сторона!
– Будет тебе сторона! Пошли скорее!
Факельщик не осмелился ослушаться и поплелся за мной.
– Быстрее идти не можешь? Розги захотел попробовать?! – опять взялся я за него.
– Да иду, иду, чуть, что так сразу розги! – недовольно говорил он, все убыстряя и убыстряя шаг.
К месту засады мы прибежали.
– Где тут светить-то? – удивленно спросил он, оглядывая пожарище.
– А вон туда загляни, тогда узнаешь! – с надрывом закричал я, показывая на место нашей засады.
– Ну, свечу, свечу, чего там, – ответил он и сунулся в закуток.
Послышался глухой удар, возглас, и факел упал на землю.
– Один есть, – сообщил, высовываясь из темноты, Ефим.
– Раздень его, свяжи, а я за следующим! – торопливо сказал я и побежал назад.
По моим прикидкам, на все про все у нас оставалось чуть больше часа. Самым сложным, как мне казалось, было достать лошадей. Если все пойдет, как запланировано, и нам удастся бежать вместе с женщинами, то рано или поздно сатанисты опомнятся и кинутся в погоню, Вот тогда убежать, прорываясь через две засады, без хороших коней нам просто не удастся. Единственный, кто мог помочь, был наш лазутчик в стане врага, рыжий Иван, но я не представлял, где его найти его этой в ночной кутерьме.
Однако, пока предстояло захватить еще одного факельщика, а это оказалось непросто. Мужиков, освещавших территорию, на периферии празднества было немного, всего человек пять, первые трое, к которым я подошел, оказались тщедушного сложения, их одежда просто не налезла бы на Ефима. Четвертый, низкорослый, но широкий мужик, оказался таким тупым, что мне не удалось даже сдвинуть его с места.
– Ты это чего! – налетел я на него, как и на первого факельщика, – Почему не идешь?!
– Ну? – просто спросил он, глядя на меня поблескивающими в мечущемся свете, оловянными глазами.
– Пошли светить, кастелян приказал, запорет! – закричал я ему в лицо и потянул за собой.
– Чаво? – спросил он, вырывая у меня руку.
– Ничаво! Тебе приказали за мной идти, светить!
– Чаво? – вновь спросил он, не двигаясь с места.
– Барин приказал тебе пойти со мной, там, – я указал в сторону сгоревших конюшен, – нужно посветить.
– Чаво? – не балуя меня разнообразием выражений, повторил факельщик,
– Иди за мной, – доходчиво, по слогам сказал я, – не пойдешь, розгами запорют! Понял?!
– Кого запорют? – наконец, сдвинулся он со своего «Чаво?».
– Тебя!
– Меня? – удивился мужик.
– Тебя, если со мной не пойдешь!
– Кто запорет?
Я посмотрел в его глаза, полные непоколебимого спокойствия, и понял, что дальше нам говорить не стоит, этой ночи не хватит, чтобы он понял, что я от него хочу. Не ответив на последний вопрос, я направился к последнему из видимых мне факельщику, но меня остановил тот же медлительный голос:
– Эй, идти-то куда?
– К конюшням, – ответил я, останавливаясь.
– Так они ж сгорели.
– Туда и зовут, – почти без надежды на успех сказал я.
– Ладно, пойду, – вздохнув, пообещал он и, не спеша, двинулся в нужную сторону.
Я с облегчением вздохнул и пошел рядом.
– Ты рыжего Ивана знаешь? – на всякий случай спросил я.
– Чаво? – почти сразу откликнулся он.
– Ивана рыжего знаешь?
– Какого Ивана?
– Рыжего! – начиная терять терпение, повторил я.
– Рыжего? – уточнил факельщик.
– Рыжего!
– Это Ивана-то? – когда мы уже подошли к конюшне, переспросил он.
– Где его найти? – коротко и конкретно, ни на что не надеясь, спросил я.
– Тама, – пальцем он показал на сарай, в котором вчера сидели освобожденные нами пленники. Подумал и спросил: – Светить-то где?
– Тама, – указал я.
– Ага, – неторопливо согласился он и сунул свою крепкую голову под ефимовскую дубину.
В свете его же факела я увидел, как на голову опустилось что-то темное, и послышался гулкий звук удара. Однако, мой приятель не только не упал, он даже не опустил факел.
– Эта чаво? – удивленно проговорил он, может быть, только чуть быстрее, чем обычно.
– Таво! – в тон ему ответил невидимый Ефим и ударил второй раз
Я бросился помочь затащить за остаток стены простертого на земле тугодума.
– Что так долго? – спросил кучер, затаптывая горящий на земле факел.
– Уговорить не мог, – торопливо проговорил я. – Быстро раздеваем и пошли искать Ивана. Он или охраняет тюрьму, или его самого посадили.
Больше времени на разговоры у нас не было. Мы стянули с неподвижного тела всю одежду, включая белье, связали факельщика по рукам и ногам его же ремнями.
– А если они развяжутся? – усомнился я, глядя на два пока неподвижных белеющих на черном фоне пожарища тела.
– Небось, голыми постыдятся бегать, – успокоил меня кучер. – Сейчас переоденемся или опосля?
– Опосля, – ответил я, окончательно замороченный постоянно слышимыми просторечиями. – Пошли скорее, у нас полный цейтнот.
– Ага, – согласился Ефим, – полней некуда.
Я не стал выяснять, что он имеет в виду и, прихватив свой узел с одеждой и погашенный факел, быстро пошел к арестантскому сараю. Здесь, на задворках имения, не было видно ни души. Кажется, наши противники так и не научились бдительности. Двери в сарай оказались запертыми изнутри.
– Что будем делать? – спросил я кучера.
– Постучи, – ответил он, – как откроют, коли выйдет не рыжий, то дам по кочану, и вся недолга.
– А если их там несколько человек?
– Тогда и ты кому-нибудь дашь по кочану.
В принципе, он был прав. Наше оружие было спрятано в кустах невдалеке от барского дома. Идти за ним, а тем более ходить вооруженными, было и некогда, и опасно. Оставался самый простой вариант, бить дубиной по голове всех, кто ни подвернется.
Я подошел вплотную к дверям и решительно постучал. Ефим встал сбоку у стены и приготовил свою дубину. Однако, никто на стук не откликнулся. Я еще несколько раз ударил в дверь, теперь уже ногой.
– Иду, иду, чего дверь ломишь, орясина, – закричали изнутри.
Кто стучит, почему-то не спросили. Стало слышно, как за дверью возятся с запорами.
– Давай быстрей открывай, – поторопил я. Около господского дома засновали в разные стороны факелы, кажется, там готовились к выходу гостей,
– Эхма, чего еще надо? – спросил, распахивая дверь, освещенный со спины человек.
– Тебя надо, – ответил я, отступая. Открывший был ниже и худее рыжего.
– Зачем? – спросил сторож, без опаски выходя наружу.
Я не стал ему отвечать, потому что Ефим успел ударить его по голове и, подхватив тело, отнести от входа. Внутри было тихо, и больше никто не интересовался незваными гостями. Я сделал знак кучеру, и мы вошли в сарай. Там, положив голову на столик, спал еще один охранник. На наш приход он никак не отреагировал. Судя по густому сивушному духу, сторожа неплохо приняли на грудь.
– Рыжий, – закричал я в темноту, – Иван, ты здесь?
– Лексей Григорьич? – тотчас откликнулся знакомый голос, – ты как сюда попал? И Ефим с тобой?
Голос у «двойного агента» был вполне бодрый.
– Как ты? – спросил я.
– Сижу в колодках, ключи там, у дверей на гвоздике.
– Знаю, сейчас освобожу. Присматривай за этими, – имея в виду караульных, напомнил я кучеру по неискоренимой привычке любого начальника считать всех остальных клиническими идиотами. – Ты здесь один? – взяв ключи и фонарь, спросил я Ивана.
– Еще двоих недавно привели, – сообщил он, показывая, где отпирать колодки.
Заточили его сурово, в деревянные колодки, которые применялись в средние века – составные доски с отверстиями для шеи и запястий. Я уже встречался с такой конструкцией и без особого труда освободил перебежчика.
– Господа, господа, помогите! – послышался из другого угла дрожащий тенорок.
– Вы кто? – спросил я, направляясь на голос.
– Губернский секретарь Похмелкин.
Я дошел до угла, где у стены жался закованный в цепи субтильный человечек в оборванном вицмундире. Подобрав ключ, я освободил и его.
– Благодарю тебя, любезнейший, – сказал Похмелкин, растирая запястья.
– А кто третий? – крикнул я Ивану.
– Третьим буду я, – отозвался низким, спокойным голосом последний узник.
Я пошел на голос, а он, видимо, встал с пола, потому что послышался мелодичный звон цепей. Масляный фонарь выхватил из тьмы кусок бревенчатой стены и стоящего возле нее могучего сложения мужчину с разодранной в клочья одеждой Он вольно стоял безо всяких стенаний и просьб быстрее его освободить. Я начал возиться с его цепями.
– Скоро вы? – крикнул от входа Ефим.
– Сейчас иду, только раскую Емельяна Пугачева.
– Вот уж это точно, заковали как Пугача, – отреагировал на шутку здоровяк, демонстрируя этим, что не чужд знанием русской истории.
– Подержите фонарь, – попросил я, освободив ему руки.
Он взял фонарь и подсвечивал мне, покуда я не отомкнул ножные кандалы. После чего мы заспешили к выходу.
– Ну, как там? – спросил я Ефима, наблюдавшего за ситуацией во дворе.
– Суетятся, – кратко ответил он. – Нужно поспешать.
В это время пьяный караульный поднял голову и бессмысленными глазами уставился на освобожденных заключенных.
– Выпить есть? – требовательно спросил он у здоровяка, уже собравшегося применить против него грубую физическую силу.
– Нет, – ответил тот, разжимая кулак.
– А зря, – укоризненно сказал страж, вновь опуская голову на стол.
Мне некогда было наблюдать за жанровыми сценкам, я торопливо сдирал с себя крестьянские лохмотья под аккомпанемент причитаний губернского секретаря:
– Господа, но ведь с нами поступили совершенно незаконно. Я чиновник почтового департамента, и меня не смели арестовывать! Господа, вы будете свидетелями!
– Тихо, – оборвал я возбужденного чиновника. – Иван, нам нужны хорошие лошади и оружие. На дороге две засады. Надежда только на тебя.
– Это можно, – подумав, ответил рыжий, – навалимся кучей на конюхов и ускачем.
– Так не выйдет, вы должны будете ждать нас за воротами, нам еще нужно отбить женщин, иначе они погибнут.
– Господа, господа! – вмешался в разговор чиновник. – О каких женщинах вы говорите! Нужно немедленно отсюда убежать и заявить в полицию.
– Заткнись, болван, – не сдержавшись, рявкнул я. – Сможешь?
– Долго ждать? – спросил рыжий,
– Не знаю, думаю, что не очень. Ты уже был на таких ритуалах? – Я кивнул в сторону павильона.
– Был, только внутрь не пустили, там для доверенных.
– Они пойдут, – я хотел сказать процессией, но подумал, что он меня не поймет, и поменял слово, – толпой от дома до риги?
– Точно, – подтвердил он.
– Женщин тоже поведут из дома?
– Ага, – сказал он. – Сначала ведут козла, потом идут барин и гости, за ними бабы, а там и все остальные, кому позволено.
– Посмотри, скоро они будут выходить?
Иван вышел наружу, огляделся, потом вернулся назад.
– Не знаю, столько народа я еще у нас не видел. Однако, похоже, что скоро выйдут, у них как первый петух запоет, самый праздник. Только как вы туда подберетесь, ведь порубают в капусту!
– Это уже наша забота, чтоб не порубали. – Мне не хотелось посвящать союзников в подробности операции. – Ваша забота – лошади. Как услышите большой шум, через пару минут ждите нас.
– Я – против! Нужно обращаться в полицию! – опять возник чиновник. – А ты, братец, за оскорбление еще ответишь! Это, видимо ли дело, крестьянину государственного человека оскорблять!
– Заткнись, вша! Будет мешаться под ногами, – сказал я Ивану и здоровяку, – под мою ответственность утопите его в нужнике! Ну, с Богом. Идите, сначала вы – потом мы, и осторожнее!
– Нешто! – откликнулся Иван. – Вам ружья не нужны? Можно, мы себе возьмем?
– Берите, – ответил я.
– Господи, благослови, – сказали, крестясь, все трое, включая губернского секретаря, и, забрав оружие сторожей, исчезли за дверями.
– А нам нужно порезать старую вот на такие куски, – сказал я, пластая ножом наше крестьянское тряпье и исподнее факельщиков на тряпицы размером чуть больше носового платка.
– Зачем?
– Скоро узнаешь, – пообещал я. – Станем с тобой бомбистами!
Глава 17
Шествие возглавлял козел. Откормленная животина с позолоченными рогами, увитая лентами, украшенная звенящими бубенчиками и блестками, самостоятельно выступала во главе процессии. Похоже было на то, что козла выдрессировали так, что он знал даже ритм движения и не отвлекался на шум и полыхающие факелы, и костры.
Сразу же за ним, как почетный эскорт, парой шли помещик Моргун с магистром Енсеном, одетые в европейские рыцарские доспехи. Узнал я их по непокрытым головам. Шлемы они несли в руках, прижав к левому боку. В правых руках у них были обнаженные мечи, видимо, для надежной защиты священного козла.
Следом, по трое в ряд, шествовали гости в варварски ярких средневековых нарядах. Было их человек тридцать пять-сорок. После них выступали три волынщика, со своими пронзительно ноющими инструментами. Вслед, тоже по трое, брело двенадцать простоволосых, босоногих женщин в белых балахонах. Первыми, я их сразу узнал, спотыкаясь, шли Екатерина Дмитриевна и Марьяша. Третьей в их ряду была, судя по фигуре, молодая девушка. После двенадцати женщин также, по трое, шли принаряженные слуги. Всю эту колону по бокам стерегли стрельцы с бердышами на длинных древках.
Честно говоря, меня зрелище не впечатлило. На мой вкус, ему не хватало масштабности и хорошей режиссуры. К тому же гости бездарно перемешали моды и народы, волынщики играли непонятно что, к тому же фальшивя и вразнобой.
– Готовься, – предупредил я Ефима, – я бросаю в Моргуна и гостей, ты в слуг.
Для нас наступал самый ответственный момент. Главная интрига заключалась в том, что я не знал, как будет рваться порох в тряпочных мешочках и, главное, когда.
Однако, другого случая испытать самодельное оружие у нас не предвиделось.
Мы медленно продвигались по обочине, параллельно с остальными участниками шествия, от дома к павильону. После предупреждения Ефим отстал от меня шагов на десять, чтобы находиться ближе к слугам. Я сунул руку за пазуху, вытащил оттуда самый большой мешок с пороховым зарядом, поджег от факела кончики узелка и бросил на дорогу впереди процессии. Потом сделал то же самое с двумя другими мешочками, но оставил их в руке, наблюдая, как, чадя, разгорается материя.
Как ни странно, но на подброшенную мину никто не обратил внимания. Шествие медленно приближалось к дымящемуся пороховому заряду. Я уже решил, что просчитался и собрался повторить фокус с бомбами, которые держал в руке, когда в двух шагах перед козлом взметнулся столб пламени. Раздался оглушительный грохот, и все исчезло в дыму.
Взрыв получился такой силы, что я прозевал свои две запаленные бомбы, и они чуть не взорвались у меня в руке. Едва придя в себя, я кинул их туда, где секундой раньше находись Моргун и магистр. Эти заряды были в несколько раз легче, чем в первой бомбе, но и они рванули одна за другой с оглушительным треском. Потом начали рваться бомбы, брошенные Ефимом.
Раздались отчаянные крики, и из дыма начали выскакивать обезумевшие от страха люди. Я, напротив, бросился в самую сутолоку, пытаясь разглядеть в дыму Кудряшову и Марьяшу. Меня едва не сбил с ног какой-то убегающий испанский гранд, я еле успел с ним разминуться, как попал под горячую руку русского боярина, успевшего заехать мне в лицо кулаком.
Дым все не рассеивался, и найти наших женщин оказалось самым сложным из всей этой затеи. Я пробирался в конец процессии, где опять рванул небольшой заряд, и споткнулся о лежащее на земле тело.
– Катя, вставай! – закричал я, поднимая Кудряшову на ноги.
Она посмотрела на меня пустым, не узнающим взглядом и попыталась вновь сползти на землю. Здесь же рядом лежала и Марьяша.
– Ефим, – закричал я, пытаясь перекричать общий рев, – они здесь, сюда!
Кучер каким-то образом услышал меня и выскочил прямо к нам из дымовой завесы.
– Где? – только и спросил он.
– Внизу! – крикнул я и подхватил Катю на руки. – Быстрее, бежим!
Пробившись сквозь воющую толпу, я как мог быстро потрусил к месту, где нас должен был ждать Иван с лошадями. Сзади слышалось тяжелое дыхание напарника. У меня не было времени даже оглянуться назад. Только добежав до плетня околицы, я посмотрел как у него дела. Ефиму пришлось тяжелей, чем мне. Мало того, что он нес на руках Марьяшу, у него на буксире оказалась еще и девушка, шедшая с нашими женщинами в одном ряду. Она вцепилась ему в армяк и, шатаясь, бежала следом,
– Иван, – закричал я, – где вы, помогите!
Я никак не рассчитывал на то, что женщины окажутся в таком плачевном состоянии, и теперь не знал, что делать дальше. Нужно было как можно быстрее выбираться из имения, но оставлять спрятанное невдалеке оружие я не хотел. Мало ли что нас ждет на пути домой.
На счастье, наши спутники ничего не перепутали и оказались на оговоренном месте. За плетнем мелькнуло лицо здоровяка, и он так рванул на себя забор, что затрещала, ломаясь, лоза, и разом образовался широкий проход.
– Прими! – закричал я.
Он без объяснений понял и подхватил на руки Кудряшову. Кашляя и отплевываясь от гари и дыма, я бросился к нашему тайнику за порохом и оружием. Казалось, что мы очень долго возимся, но, скорее всего, прошло совсем мало времени, потому что сзади опять рвануло. Видимо, подорвался последний заряд, брошенный Ефимом. Я схватил мешок с оставшимся порохом, пистолеты, обе сабли и, прижимая все это к животу, чтобы не растерять, спотыкаясь о какие-то кочки, побежал назад к пролому в плетне.
– Помогите, – отчаянно закричали сзади женским голосом, и кто-то вцепился мне в плечо.
От неожиданности я выронил оружие и резко повернулся.
– Помогите, – теперь тихо, как-то угасая, повторило существо в белом балахоне и начало оседать на землю.
«Этого еще не хватало», – подумал я, лихорадочно думая, что делать с незнакомкой.
– Григорьич, поторопись, – крикнул Иван.
– Сейчас, помогите кто-нибудь! – ответил я, не зная, что поднимать с земли: оружие или женщину.
– Ну, что вы копаетесь! – возникая передо мной, воскликнул здоровяк. – Идите скорее.
– Здесь женщина, помогите!
– О, господи! – только и сказал он, легко поднимая безжизненное тело.
Оставшийся, пудовый мешок пороха я просто перебросил через пролом забора, ощупью собрал оружие и добрался, наконец, до нетерпеливо ожидавших товарищей.
– Ну, скорее же, – подогнал меня Ефим.
Иван держал в поводу нескольких лошадей. Кони были напутаны взрывами, фыркали и пытались вырваться.
Рыжий попытался сунуть мне в руку повод.
– Держи, это твоя!
– Погоди, – остановил его я, – нужно еще забрать порох.
Я повесил на перевязь свою саблю и заткнул пистолеты за пояс. Оставшееся оружие бросил под ноги Ефиму, который пытался взгромоздить на коня Марьяшу, и кинулся искать мешок с порохом. Темнота была такой плотной, что практически ничего не было видно. На счастье мешок тотчас попался под ноги, я споткнулся об него и чуть не упал.
– Мужички, помогите мне сесть на лошадь, я не умею ездить верхом, – проблеял омерзительный голос губернского секретаря.
От возмущения я даже подскочил на месте, но тут же чуть не рассмеялся и неожиданно успокоился.
– Ефим, посади осла на коня! – попросил я.
Как только ко мне вернулось чувство юмора, все как-то успокоилось. Я повесил мешок за лямки на спину, не спеша, вернулся к Ивану и забрал у него повод своей новой лошади,
– Как женщины? – спросил я.
– Живые, – неопределенно ответил он. – Только непонятно, как мы их повезем.
Это, действительно, была проблема. Судя по состоянию Кати, все они были или пьяны, или накачаны наркотиками.
– Попробуем посадить перед собой.
Я сел в седло и попросил здоровяка, держащего на руках последнюю пленницу:
– Подавайте ее сюда.
Он понял и легко посадил незнакомку передо мной на шею лошади. Женщина тут же начала переваливаться на другую сторону, я придержал ее, и она оказалась у меня между рук,
– Держись, милая, – умоляюще сказал я. – Облокотись на меня.
– И мне помоги, – попросил Ефим, передавая ему свою драгоценную ношу.
Теперь дело пошло быстрее. Через пару минут все оказались в седлах. Пока я ждал товарищей, удалось посмотреть, что делается в поместье. Там по-прежнему не смолкали отчаянные крики, и метались факельщики. Кажется, праздник Сатаны расстроился окончательно.
– Все готовы? – спросил рыжий перебежчик, последним садясь в седло. – Тогда с Богом,
Он тронулся первым, за ним здоровяк с Катей, следующим успел вклиниться губернский секретарь, не прекращавший тихонько скулить. Мы с Ефимом оказались в арьергарде. Моя спутница немного пришла в себя и как-то умудрялась держаться, привалясь ко мне спиной. От ее простоволосой головы пахло свежим сеном.
«Пять черных всадников как ветер неслись сквозь ночную мглу»... – романтично, почти по Булгакову, подумал я о нашем спешном бегстве.
Потом мысли вернулись к нашим прекрасным спутницам, которые были одеты в одни тонкие рубашки на голое тело, а температура воздуха неуклонно стремилась к нулевой отметке. Даже сквозь одежду факельщика меня пробирал мерзкий сырой ветер, каково же было им!
– Вам не холодно? – задал я спутнице глупый по своей неотвратимости вопрос.
Она не ответила, то ли еще не пришла в себя, то ли совсем окоченела. Мы уже проскакали больше километра и приближались к первой заставе гайдуков.
– Иван, скоро будет засада! – крикнул я.
Он тут же придержал коня и дал мне себя догнать. Когда я поравнялся с ним, спросил:
– Не знаешь, кто там сидит?
– Какой-то маленького роста суетливый парень, – добросовестно ответил я. – Говорит писклявым голосом и очень въедливый. А во второй заставе одного зовут Антоном.
– Ясно, – сразу же сориентировался Иван. – Антон – это Иванов, с ним договоримся миром, а юркий – Суслик. Боюсь, от него просто так не отвадимся, он из любимчиков магистра.
– Значит, пристрелим. Нам задерживаться нельзя, женщины замерзают!
– Господа, нам нужно немедленно пожаловаться в полицию! – подал голос чиновник Похлебкин. – Это форменное безобразие!
Губернский секретарь попеременно называл нас то «господами», то «мужичками», руководствуясь одному ему понятными соображениями. На его замечание, как и раньше, никто не обратил внимание. Момент был ответственный, и всем было не до разговоров.
– Засада за поворотом! – предупредил Ефим, который лучше меня ориентировался на местности.
Мы доскакали до изгиба дороги и поскакали по прямой. Нас никто и не окликнул. Я вздохнул с облегчением. Вступать в ночной бой после такого напряженного, насыщенного событиями вечера, было явным перебором. Вообще пока все складывалось удачно, погони не было, и кони неслись как птицы. Лошадей Иван подобрал хороших. Мне достался высокий донец с широкой спиной и нетряским шагом. На двойную тяжесть он пока никак не реагировал, шел стандартной рысью.
– Вторая застава, – опять предупредил Ефим.
– Господи, пронеси, – прошептал я.
И опять нас пронесло. Теперь до хутора оставалось всего ничего, немногим больше версты. Особенных подлян от магистра, помня о его разговоре с Моргуном, я сегодня не ждал. Тушить и жарить нас собирались завтра ночью, так что на какое-то время можно было расслабиться. Однако, этот вечер все-таки не кончился без небольшой неприятности. Причем не со стороны врагов, своих. Только Иван начал открывать ворота хутора, как с чердака грянул выстрел. Спешиться успел только он один, остальные были еще в седлах и вполне могли попасть под пулю.
– Не стреляйте, свои! – закричал я.
– Какие-такие свои, – откликнулся с чердака пьяный голос Истомина, – что есть свои?
– Господин штабс-капитан! Прекратить стрельбу! – заорал я командным баритоном.
– Есть прекратить стрельбу! – повторил команду старый дурак.
Мы с опаской въехали во двор, опасаясь новых сюрпризов.
Из избы с зажженным фонарем выбежал парикмахер.
– Это вы! Слава богу! А у нас тут немного, того, не совсем порядок...
– Где это они достали вина? – сердито спросил я, подавая ему в руки обмякшее тело спасенной женщины.
– А я знаю, где? – откликнулся он и понес женщину в дом.
Я соскочил с коня и принял у здоровяка на руки холодное тело Екатерины Дмитриевны. Она на это никак не отреагировала, лежала у меня на руках, безжизненно свесив голову.
– Сейчас все будет хорошо, – бормотал я, внося ее в теплую хату.
Следом за нами в избу внесли Марьяшу.
– Господи, что же эти изверги с ними такое сделали, – причитал Степаницкий, помогая укладывать женщин по лавкам.
Поморозиться они не могли, скорее всего, переохладились. Что делать в таких случаях, я знал весьма приблизительно. Когда-то читал, что после переохлаждения необходим внешний источник тепла.
– Печь топлена? – спросил я у единственного дееспособного соратника, парикмахера.
– Протопил, как вы уехали! На ней сейчас отдыхает Александр Егорович,
– Убрать, к чертовой матери! – закричал я неизвестно на кого и кому. – Баб на печь!
Здоровяк, не говоря ни слова, снял с печи бессознательное тело хозяина, и мы уложили на лежанку женщин.
Теперь можно было хотя бы отдышаться.
– Господа, мне тоже холодно! Почему никто не думает обо мне! – послышался возмущенный голос Похлебкина.
В горнице наступила полная тишина. Лично моя чаша терпения в тот момент оказалась переполненной. Каюсь, я поступил если и не подло, то, несомненно, неоправданно жестоко. Взял бедного губернского секретаря за шиворот, приподнял сзади за штаны и вышвырнул из теплой комнаты на улицу. Когда же бедняга, не успев определить вектора притяжения земли, шлепнулся на живот посередине двора, добил его словом:
– Если я еще услышу твой голос, то оторву голову.
После чего, чтобы не выпускать из избы тепло, плотно прикрыл дверь. Никто из присутствующих даже ухом не повел, как будто ничего особенного не случилось. Только здоровяк, спустя несколько минут, как бы невзначай, неизвестно по какому поводу, заметил:
– Трудно, наверное, жить с плохим пищеварением.
Ему никто не возразил, а я, взяв, наконец, себя в руки, обратился ко всем присутствующим:
– Мы с Ефимом сегодня подслушали разговор владельца имения с его приближенными. Завтрашней ночью на хутор будет совершено нападение. После того, что там случилось сегодня вечером, оно просто неминуемо. Силы у Моргуна несоизмеримы с нашими. Наше преимущество в том, что мы обороняемся и знаем намеренье противника. Тем не менее, никаких гарантий того, что нам удастся отбиться, нет. Пусть каждый сам определится, как ему поступать.
Я кончил говорить, и в комнате наступила тишина, были слышны лишь тяжелые шаги нашего бессменного часового Истомина.
– Мне податься некуда, я остаюсь с вами, – первым сказал Иван.
– Мне есть куда податься, но я, пожалуй, тоже останусь, – задумчиво сказал здоровяк. – Мне очень интересно узнать, кто меня опоил и зачем меня посадили, как собаку, на цепь.
– Я тоже остаюсь, – подал свой голос парикмахер
– Теперь нужно решить, что делать с ним, – я кивнул на дверь, за которой скулил губернский секретарь. – Толку от него никакого, а головной боли...
– Давайте дадим ему лошадь, и пусть едет, куда хочет, – вмешался в разговор самый молодой участник совета, Ефим.
– Эй, ты, чинуша, – крикнул я, – можешь войти!
Дверь тотчас заскрипела, и в комнату бочком протиснулся Похлебкин. На него было жалко смотреть. Изорванный вицмундир теперь был еще мокр и перепачкан грязью и конским навозом. Он близоруко щурился, часто моргал глазками и всем видом демонстрировал робость и покорность.
– Что прикажите-с? – угодливо проговорил он, не осмеливаясь отойти от порога.
Эта метаморфоза так удивила присутствующих, что никто ничего не сказал, просто смотрели во все глаза.
– Вы хотели идти жаловаться в полицию? – спросил я.
– Никак нет-с, это я так просто-с, какие у нас жалобы-с. Премного вам за все благодарны, – скороговоркой говорил он, преданно заглядывая мне в глаза.
– Не на меня жаловаться, а на помещика, что вас незаконно задержал, – откорректировал я его неосуществленные претензии.
– Это тоже пустяк-с, – ответил он.
– Что значит пустяк? Вы знаете, почему вас захватили?
– Никак нет-с.
– Я тоже, между прочим, не знаю, – вмешался в разговор здоровяк.
– Это я могу вам объяснить, – пообещал я. – Вот Екатерину Дмитриевну, которую вы сюда везли, захватили как владелицу большого состояния. На ней насильно женился помещик Моргун и заставил написать завещание в свою пользу. После чего собирался убить, чтобы захватить ее капитал. Думаю, что и вы не бедный человек...
Здоровяк внимательно выслушал мое пространное объяснение, почесал затылок и усмехнулся:
– Так вот оно, оказывается, что делается ныне в державе! Капиталец, вы правы, у меня кое-какой имеется. Коли так, позвольте представиться, купец первой гильдии Родион Посников, торгуем лесом и зерном.