Бригадир державы (№16) - Боги не дремлют

– Скажи хоть, как барина зовут, и сколько верст до имения. Все-таки я спас тебе жизнь!

Мужик придержал лошадь и обернулся в седле:

– Зовут его Павлом Петровичем, как покойного царя-батюшку. Отсюда до Потапово час пути. Поедете по дороге через Вдовий лес и как увидите сросшиеся в одну березы, сворачивайте на полдень. Только днем туда не суйтесь, враз вас наши гайдуки изловят. И живет барин не в самом господском доме, а в избе от него по левую руку, зовут ту избу «флюгель».

– Спасибо и на этом, – поблагодарил я, дождался, когда он выедет за ворота, и вернулся к Матильде.

Глава 15

– Узнал? – спросила Матильда, как только увидела меня. Я передал ей разговор с Семеном. – И что мы теперь будем делать? – спросила она. Меня это вопрос занимал не меньше, чем ее. За себя я не боялся, чтобы придти в норму, мне хватило бы нормального ночного отдыха. Другое дело женщина. Выглядела Матильда больной, лицо так распухло, что один глаз совсем закрылся и синяк сполз до подбородка, а ее еще недавно милый носик меня просто пугал. Конечно, ни о каком нападении на охраняемое имение в таком состоянии не могло быть и речи.

– Давай сначала приведем себя в порядок, – предложил я. – Переночевать мы можем в бане. Я ее натоплю. Ты пока отдыхай, а я схожу в дом и принесу наше оружие.

Матильда подумала и согласилась:

– Хорошо, останемся еще на одну ночь. Надеюсь, сегодня на нас больше никто не нападет. Как ты думаешь, мы отыщем это Потапово?

Вопрос был риторическим, поэтому я только пожал плечами и пошел в охотничий дом. Как мне не хотелось этого делать, но без последнего визита туда обойтись было нельзя. За исключением одного пистолета, все наше огнестрельное оружие и огневой припас, оставались там.

Я поднялся на крыльцо, несколько раз глубоко вдохнул и, задержав дыхание, пошел в залу. Стараясь не концентрировать взгляд на обезображенных смертью телах, я подошел к столу, взял свой мушкетон и быстро вышел. Все оказалось не так страшно, человек быстро ко всему привыкает. Отдышавшись, я повторил попытку и так же не дыша зловонием вынес второй мушкетон. Теперь оставалось спасти драгунскую саблю Матильды и мешок с порохом и пулями. Справился я и с этим.

Теперь можно было вернуться к раненой подруге, но я задержался на крыльце. Успешная операция ободрила, да и к виду погибших я уже присмотрелся, и подумал, что неплохо было бы на всякий случай иметь в запасе пару бутылок здешнего вина. Мало ли как могут в дальнейшем сложиться обстоятельства…

Матильда увидев знакомые бутылки, удивленно воскликнула:

– Зачем ты принес эту дрянь, хочешь, что бы мы отравились?!

– Пусть будут, может быть, на что-нибудь и пригодятся. Во время войны все способы хороши! – ответил я. – Как ты говорила: «Алигер, ком алигер?» Если удастся, заставим Петра Петровича выпить своего собственного зелья!

Эта мысль Матильде понравилась и она злорадно кивнула.

Первым делом я зарядил мушкетоны, после чего пошел топить баню. Удивительно, но всего за одни сутки с нами произошло так много «интересного», что у меня появилось чувство, что все началось не вчера, а очень давно.

Теперь все здешнее продуманное, «культурное» хозяйство, начало вызывать отвращение. Может быть оттого, что мне хотелось убраться отсюда подобру-поздорову. Дело было даже не в соседстве с мертвецами, сама обстановка охотничьего поместья давила и нагоняла тоску. Если бы не плачевное состояние Матильды, я не остался бы тут и лишнюю минуту.

Я растопил печь, набил ее дровами и вышел на свежий воздух. На дворе вечерело, небо уже темнело и заметно похолодало. Порывистый ветер прибивал дым из печной трубы к земле, и тот клочьями разлетался по двору. Однако, наслаждаться созерцанием русской идиллии времени не было. Нужно было как-то решать проблему с едой, и я отправился в конюшню, где лежали наши корзины с остатками провианта. Брать что-нибудь съестное в доме, я бы не рискнул ни «за какие коврижки», потому пришлось обойтись одной кашей.

Пока я занимался хозяйством, Матильда поспала и когда проснулась, выглядела значительно бодрее, чем раньше. Опухоль на лице почти спала, глаза открылись, и даже нос вернул свои пикантные параметры. За ужином она рассказала, что с ней случилось после возвращения из подземного хода. Лишь только она оказалась в подполье, ее начали бить, потом связали и потащили на суд и расправу к барину. Павел Петрович, потеряв своего чернокнижника, находился, по словам Матильды, «в полной меланхолии» и когда увидел одного из виновников гибели любимого друга, приказал его немедленно повесить. Гайдуки тотчас потащили француженку к выходу, но на ее счастье лопнул ремешок уланки, кивер свалился с головы, и длинные волосы выдали ее пол. Немедленная смертная кара помещиком была отменена, и он приказал до времени ее связать и забить в колодки.

Эту часть рассказа она почему-то скомкала, хотя об остальном рассказала в подробностях.

– И как он тебе показался? Совсем ненормальный? – спросил я, имея в виду психическое состояние Павла Петровича.

– Не успела понять, – ответила она. – Они меня так били…

Мы рядом лежали на сенном ложе. В застрехах гулял ветер, временами завывая совсем по-зимнему. Матильда машинально трогала пальцами разбитое лицо и даже пыталась улыбаться. Держалась она на удивление достойно, особенно если учитывать, что раньше никогда не попадала в подобные передряги. Мы лениво беседовали. Разговор как водится, вертелся вокруг вечных проблем жизни и смерти.

– Когда ты полз под землей, тебе было очень страшно? – спросила она.

– Сначала очень, – подумав, ответил я. – Потом об этом не думал, когда борешься за существование, не до страха. Ведь обычно боишься до или после. Я просто полз и старался не останавливаться.

– А смерти ты боишься?

Вести на ночь глядя подобные оптимистические разговоры мне не хотелось. Матильда и так была внутренне взвинчена, да и мне думать о смерти совсем не хотелось. И так ее кругом было слишком много. Я постарался перевести разговор на другое.

– Боюсь, поэтому сейчас пойду, проветрю печку, что бы нам ночью не угореть, – сказал я. – Когда я вернусь, займемся твоим лечением, а потом ляжем спать. Завтра у нас будет трудный день и нужно отдохнуть.

– Оставь мне пистолет, – неожиданно попросила француженка.

– Зачем он тебе? – удивился я, кладя рядом с ней пистолет милого капитана Леви, и шутливым тоном, предупредил. – Смотри, случайно не застрели меня, когда я буду возвращаться.

– Почему-то у меня неспокойно на душе, – серьезно сказала она. – Ты не можешь оставить еще свою саблю?

– Зачем она тебе, у тебя же есть своя?

– Не знаю, но с твоей мне будет спокойнее.

– Пожалуйста, – согласился я, снимая с себя оружие, – зря ты себя накручиваешь, тут одни покойники, а они безобиднее живых.

– Может быть, ты останешься? – не слушая, попросила она. – Как-нибудь переночуем и здесь!

К предчувствиям я обычно отношусь серьезно, но отказываться от натопленной бани ради беспричинных страхов не захотел. Нам следовало хотя бы умыться, к тому же в сарае было холодно и дуло из всех углов.

– Я быстро, только отворю дверь выпустить угар и сразу же вернусь, – пообещал я.

Матильда ничего не ответила, и прилегла на сено. Я осмотрелся, ничего опасного здесь не было. В сарае спрятаться было негде, разве что зарыться в сено. Однако на душе все равно стало почему-то тревожно.

– Я сейчас вернусь, – пообещал я и быстро вышел наружу.

От сарая до бани было метров пятьдесят. Я проверил печь, приоткрыл дверь выпустить угарный газ и сразу же пошел назад. Когда я подходил к сенному сараю, там прозвучал двойной пистолетный выстрел. Меня словно подбросило на месте.

– Что случилось?! – крикнул я, влетая в дверь. Матильда стояла на коленях с выставленной перед собой саблей. Дымящийся пистолет лежал отброшенным в сторону, Кроме француженки в сарае никого не было.

Я решил, что у бедняги после всех наших злоключений поехала крыша, и остановился при входе, давай ей возможность прийти в себя. Она же напряженно смотрела перед собой и даже не повернула в мою сторону голову.

– Что случилось? – негромко, боясь ее испугать, спросил я.

– Вот тебе, вот! – звенящим голосом воскликнула она и несколько раз ткнула перед собой клинком.

Честно говоря, я остолбенел, не зная, что делать, В этот момент она быстро взглянула на меня и воскликнула:

– Я его убила!

– Кого? – тихо спросил я.

– Этого, – она посмотрела прямо перед собой, – ты что, сам не видишь?

Я хотел сказать, что все в порядке, и уговорить ее положить саблю, но не успел. Примерно в том месте, куда она смотрела, начало возникать что-то непонятное, словно бы там сильно уплотнился воздух. Зрелище вышло совершенно фантастическое. Спустя минуту в этой зыбкой тени я начал узнавать нашего ночного гостя. Так же, наверное, выглядел умирающий Человек-невидимка Герберта Уэллса. Постепенно проявлялись черты лица, возник знакомый мне придворный кафтан.

– Только ты ушел, как он появился и приказал, чтобы я пошла за ним, – громко, испуганным голосом сказала Матильда. – Я отказалась, тогда он выстрелил в меня, а я в него…

Я ровным счетом ничего не понимал, впрочем, не понимаю, и по сей день. Как смог «фантом» или, кто том он был на самом деле, существо из другого измерения, выстрелить из кремневого пистолета?

– С тобой все в порядке? – спросил я.

– Я, кажется, ранена, – виновато сказала Матильда, прикладывая левую руку к щеке, и показала мне кровь на ладони.

– Этого еще не хватало! – тревожно воскликнул я, наклоняясь к ней. – Сейчас… Погоди…

Француженка повернулась ко мне в профиль, и я увидел, что пуля под углом, прочертила ее и без того распухшую щеку. Я встал перед ней на колени, пытаясь в потемках рассмотреть рану. Но тут в действо вмешался новый участник:

– Помогите, – требовательно сказал «материализующийся фантом», – помогите, я умираю!

Мы оба посмотрели на это чудо природы. Уже ставший совсем видимым, красавец-мужчина стоял на коленях, прижимая руки к груди. Из-под его пальцев сочилась кровь.

– Помогите, – повторил он. – Только вы можете меня спасти!

Наверное, он смотрел на нас молящим взглядом, но глаз пока видно не было, вместо них чернела пустота. Зрелище было жуткое, человеческое лицо, напоминающее раскрашенную карнавальную маску с пустыми глазницами, Понятно что, я даже не двинулся с места. «Фантом» отнял руку от раны и протянул ее мне.

– Спасите меня, – тихо сказал он.

– Кто вы? – спросил я, начиная приходить в себя.

– Потом, все потом, – пробормотал он, – помогите мне, иначе будет поздно!

Я, не зная, что делать, шагнул в его сторону, но меня остановил истеричный крик Матильды:

– Стой, не прикасайся к нему!

– Успокойся, я и не собираюсь, – растеряно ответил я.

– Помогите, вы же лекарь, вы должны мне помочь! – унижено изгибаясь, просил «фантом», пытаясь дотянуться до меня рукой. Это ему почти удалось. Мне даже показалось, что его рука оказалась длиннее, чем можно было ожидать, она высовывалась из рукава камзола как щупальце.

– Нет! – крикнула Матильда и, вскочив на ноги, взмахнула саблей.

Сделала она это неловко, но отточенный клинок опустился чуть выше запястья. Кисть легко отскочила от руки и упала на земляной пол, припорошенный сеном. Меня передернуло от отвращения, и я невольно отшатнулся.

«Фантом» закричал, но мне показалось, не от боли, а от ярости. Я уже окончательно ничего не понимал.

– Убей его, я больше не могу! – взмолилась Матильда, протягивая мне саблю.

Я ее взял, не отрывая взгляда от обрубка руки. Он не кровоточил, и на месте среза не было видно кости. Из рукава камзола торчало что-то напоминающее толстую копченую колбасу.

– Руби, а то будет поздно! – с отчаяньем крикнула женщина.

– Пощадите! – завопил «фантом».

Времени на раздумье не оставалось. Странное существо явно не было человеком, и я послушался. Клинок прочертил в воздухе полукруг и почти без сопротивления перерубил «фантома» от плеча до поясницы. Такие смертельные удары удавались только великим войнам. Существо развалилось на две части, которые начали прямо на наших глазах снова становиться прозрачными и растворяться в воздухе.

– Господи, спаси и помоги! – только и смог сказать я и перекрестился.

– Смотри, рука! – крикнула Матильда.

Я посмотрел на пол. Отрубленная кисть шевелила пальцами и пыталась ползти. После первой неудачной попытки, ей это удалось. Пальцы как паучьи лапки вцеплялись в пол, и рука довольно быстро начала приближаться к открытым настежь дверям. Впечатление было такое, будто смотришь фильм Альфреда Хичкока. Я ее догнал и пригвоздил острием сабли к полу. Кисть дернулась и начала раздуваться. Все происходило очень быстро. Скоро она потеряла первоначальную форму, и сначала напоминала гигантскую амебу, потом еще больше распухнув – земноводное.

Матильда с опаской подошла ко мне и прижалась плечом.

– Это же жаба! – с отвращением прошептала она. Теперь я увидел и сам, что кисть превратилась в огромную жабу. Я поднял клинок и переставил саблю так, что бы загородить ей путь. Она не обращая внимания на препятствие, прыгнула вперед, и острое сабельное лезвие разрезало ее тело ровно на две полвины. Раздался хлопок, словно что-то лопнуло и сарай тотчас наполнился непереносимым зловонием. Матильда зажала нос, ее начало рвать, и она выскочила наружу, на свежий воздух. Я на несколько секунд задержался в сарае и прежде чем бежать, выбросил за дверь наши вещи и оружие.

– Что это было? – спросила подруга, когда я, пулей вылетел из дверей.

– Не знаю, – едва смог ответить я, безуспешно пытаясь отдышаться.

Омерзительный запах казалось, проник до самого желудка, а может быть и глубже. Ничего подобного ему я никогда не встречал. Даже в мастерской кожевника на Поганых прудах, где мне случалось бывать, воняло не так отвратительно.

– Уйдем отсюда, – попросила Матильда, – я больше не могу.

Мы начали «отступать» в сторону бани. Она осталась единственным местом, где можно было укрыться.

– Почему ты испугалась, что тот, – я посмотрел в сторону сарая, – ко мне прикоснется?

Француженка еле брела по двору, но ответить смогла:

– Не знаю, но мне показалось, что если он тебя коснется, ты исчезнешь.

– Что значит, исчезну? – не понял я.

– Станешь таким же, как он, – подумав, объяснила она. – Ведь раньше он тоже был человеком, а потом кто-то его околдовал…

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

Она не ответила, лишь пожала плечами.

Относительно «колдовства» я уверен не был. Однако то, что «фантом» назвал меня лекарем, напрягло. Откуда он мог это знать?!

Мы добрались до бани, и я внес в предбанник оружие и провиант. Печь еще не догорела, по углям прыгали синие огоньки, признак выделения угарного газа и закрывать дверь я не стал.

Матильда сразу же легла на лавку, я сел с ней рядом.

– У меня болит щека, – пожаловалась она.

– Сейчас зажгу свечу и посмотрю, – устало ответил я.

Бесконечный день никак не давал возможности передохнуть, подбрасывал все новые и новые проблемы. Я взял свечу и осмотрел рану. Пуля лишь вскользь задела щеку и мужчину такой эффектный шрам возможно бы даже украсил, но женщину…

– Сейчас я начну тебя лечить, – сказал я, – а пока нам нужно умыться.

– А что это светится во дворе? – спросила Матильда, указывая на приоткрытую дверь. – Что-то горит?

Я обернулся. Судя по красным всполохом, там не светилось, а полыхало. Мы выскочили наружу. Из сенного сарая вырывались языки пламени.

– Нам пожара только не хватает, – подавленно сказал я, не понимая, что в пустом сарае могло стать причиной возгорания. – Кажется, чудеса продолжаются…

– Ты забыл погасить свечу? – спросила Матильда.

– Я ее и не зажигал, – ответил я. – Боюсь, это только начало.

Увы, я оказался прав на все сто процентов. Не успел разгореться сарай, как и в окнах дома появились всполохи пламени.

– Лошади сгорят! – крикнула Матильда, указывая на конюшню, которая теперь оказывалась между двумя источниками огня.

Я уже и сам об этом подумал и побежал через двор к конюшне. Там, слава Богу, пока все было спокойно, хотя лошади беспокоились и били копытами по стенкам загонов. Кроме наших, здесь были еще лошади погибших гайдуков. Я перерезал недоуздки и выпустил животных наружу.

Табун начал метаться по двору. Наши кони устремились за остальными, но я их не отпустил и отвел к бане и там привязал. Потом вернулся в конюшню за седлами и сбруей.

Крыша сенного сарая еще не провалилась, пламя пока бушевало внутри, так что прямой опасности конюшне не грозило. Я взвалил на себя седла и отнес к бане.

– Смотри, горит! – крикнула мне Матильда.

Я обернулся. Из открытых дверей конюшни тоже повалил дым. Все это противоречило всякой логике. Строения загорались сами без всякой видимой причины.

Как я уже упоминал, от сарая до бани было метров пятьдесят, расстояние, гарантирующее от разлета горящих головней, но здесь в этой усадьбе никакие естественные правила не действовали, и я уже ждал, что вот-вот самовоспламенится и баня. Однако пока здесь все было спокойно.

Охотничий дом пылал так, что было любо-дорого поглядеть. Пламя над ним стояло столбом, в небо ракетами взлетали снопы искр, все трещало и стреляло. Даже здесь на другом конце двора, становилось по-летнему жарко. Наши испуганные лошади метались на месте, пытаясь порвать недоуздки.

– Останемся или уедем? – спросил я Матильду, завороженно наблюдавшую за грандиозным зрелищем.

– Останемся, – не поворачивая головы, ответила она, – мне нужно помыться. После той жабы мне, кажется, что я вся пропиталась ее запахом.

Я не был уверен, что мытье нам сейчас необходимо больше, чем безопасность, но спорить не стал.

– Ладно, иди, мойся, а я посторожу. Только постарайся побыстрее.

Матильда кивнула и пошла в баню, а я остался снаружи и наблюдал за пожаром. Теперь можно было признаться хотя бы самому себе, что попыткой найти связь со службой времени, я поставил нас обоих в очень трудное положение. Если с людьми еще хоть как-то можно было бороться, то противостоять непонятно кому или чему практически невозможно. И главное, я не мог понять ни логики, ни мотивов того, что здесь происходило. Зачем кому-то понадобилось убивать случайных людей? Обычно в любом человеческом поступке существует хоть какой-то мотив, который можно просчитать, корысть, месть… Здесь же, как мне казалось, происходила полная бессмыслица.

Никаких выгод оттого, что случайные путники гибли в страшной яме, ни Павел Петрович, ни его чернокнижник не получали. Они даже не присутствовали при их смерти и не могли «насладиться» чужими мучениями. Получалось, что зло им совершалось только ради зла, как осуществление какой-то непонятной мне идеи или цели.

Впрочем, обычному, нормальному человеку невозможно понять радость террориста, наслаждающегося гибелью невинных людей, ставших жертвами его «профессиональных» усилий.

Деревянные строения, между тем, так разгорелись, что и до бани начали долетать горящие головни. Я стоял, что называется, на страже и следил за противопожарной безопасностью. Пока все обходилось. К тому же, опять начался дождь.

Матильда дорвавшись до горячей воды, видимо, смывала с себя не только грязь, но и грехи. Пока никакой зримой опасности не было, я ей не мешал. Наконец она помылась, вышла из парной и крикнула, что с ней все в порядке. Теперь была моя очередь, чем я не преминул воспользоваться.

Тепло и горячая вода – это замечательно! Первая положительная эмоция за весь сегодняшний день! Я словно возродился. Накопившаяся усталость прошла и начало казаться, что жизнь потихоньку налаживается. Пожар начал постепенно стихать. Очередные каратели не появились. Доварилась каша. А много ли нужно человеку для ощущения полного счастья!

Первым делом я занялся лечением Матильды, потом мы второй раз поужинали, после чего сразу же легли спать. Мне так надоело все время всего бояться, что я легкомысленно заснул, как только лег на голую лавку. Ночь прошла спокойно, к утру мы выспались и оказались вполне транспортабельны. Благодаря моему лечению, синяки у Матильды начали рассасываться, опухоль на лице спала. Пока без изменения был только след от пули. Хорошо, что у нас не было зеркала, и она не могла себя увидеть!

За ночь дом и службы сгорели дотла и на месте построек теперь дымились только остатки недогоревших бревен. Мы надели французскую форму, я оседлал лошадей и мы, наконец, уехали из проклятого места. Торопиться нам было некуда, в теплой бане вполне можно было остаться до полудня, но мы даже не обсуждали эту тему.

План пока у нас был самый простой, отыскать дорогу на Потапово и, дождавшись темноты, попытаться туда проникнуть. Честно говоря, сама идея мщения мне не нравилась. Как бы решительно ни была настроена Матильда, нападение на имение и дружину Павла Петровича только нашим тандемом, было не самым разумным поступком моей жизни.

– Знаешь что, – как бы, между прочим, предложил я, когда мы уже отъехали от охотничьего дома на приличное расстояние, – давай пока отложим визит в Потапово. Сначала решим вопрос с твоим имением, а сюда вернемся, когда здесь не будет французов.

Матильда не раздумывая, отрицательно замотала головой.

– Ты сама посуди, что мы сможем сделать с тобой вдвоем? – продолжил уговаривать я. – А так вернемся не одни, с помощниками. Можно пожаловаться властям…

– Если ты боишься, то можешь со мной не ехать, – резко сказала она. – Никакие власти в этом деле не помогут. Нам просто никто не поверит. И наказать его можно только сейчас, пока на нас наполеоновская форма.

Я не мог с этим не согласиться. В том, что лучшего способа, чем самостоятельно разобраться с умалишенным барином, просто нет, она была совершенно права. Если привлечь к этому власти, то следствие будет тянуться годами, как это было в случае с Дарьей Салтыковой и еще неизвестно чем кончится. Однако, как только я представил, что нас ожидает…

– А если у него несколько десятков гайдуков? – не реагируя на ее тон и слова, спросил я. – Что мы сможем сделать вдвоем?

– Тогда мы просто его сожжем вместе с гайдуками, – решительно сказала она. – Думаю, о них никто не заплачет!

Увы, я не был столь кровожаден и предпочитал поступать так, чтобы вместе с грязной водой не выплескивать из корыта ребенка. Во время любой войны почему-то больше страдают непричастные люди. Однако, понимая, что Матильду сейчас все равно не переубедить, решил зря не спорить и поступать по обстоятельствам.

Мы, точно следуя инструкциям Семена, выехали на проселочную дорогу и поехали на восток. Теперь следовало быть внимательными, чтобы не прозевать сросшихся берез и нужного нам поворота.

Отдохнувшие, сытые лошади без понуканий бежали крупной рысью. Я внимательно смотрел по сторонам, чтобы случаем не нарваться на французов или партизан. О дубине народного гнева я знал мало, но подозревал, что этот гнев не всегда бывает бескорыстным. Конечно, патриотизм и ненависть к инородцам высокие чувства, но когда у нищих крестьян появляется возможность заработать…

Короче говоря, у меня не был никакого желания попасться ни под чью-то горячую руку, ни под чужой расклад.

Семен сказал, что до Потапово час пути. Мы ехали уже больше полутора, но никаких проселков и двойных берез нам не попалось. Вдоль дороги тянулся сплошной лес. Пару раз попались и съезды на лесные дороги, но ни один из них не соответствовал описанию.

– Расскажи, еще раз, что тебе сказал тот мужик? – попросила нетерпеливая француженка.

Я слов в слово повторил все, что запомнил, не забыв упомянуть даже о том, что помещик живет не в барском доме, а во флигеле.

– Может быть, мы пропустили поворот? – предположила Матильда.

– Или это Семен мне все наврал, – добавил я еще одну версию. – Давай доедем до конца леса и вернемся назад. Жаль, что нет ни одного встречного, не у кого спросить дорогу.

Так и решили.

Однако непредвиденные обстоятельства вмешались в наши действия значительно раньше, чем мы миновали этот лес.

Глава 16

Мы не спеша ехали рядом, чтобы можно было разговаривать.

– Скоро выпадет снег, – сказала Матильда, отирая мокрое от секущего дождя лицо. – Ненавижу слякоть и осень!

Я не ответил, внимательно вглядываясь в подступающий к самой дороге лес. Мы подъезжали к месту, очень удобному для засады и, хотя никаких признаков ее заметно не было, внутреннее чувство подсказывало, что там может скрываться опасность.

– Ты любишь зиму? – не дождавшись ответа, спросила француженка.

– Я больше люблю лето, – машинально ответил я, придерживая поводом лошадь. – Смотри, кажется, там кто-то есть!

– Где? – спросила она, тоже приостанавливаясь.

– Впереди, слева в кустах, – ответил я и натянул поводья. – Не смотри туда! Спокойно слезь с лошади и сделай вид, что подтягиваешь подпругу! Быстрее!

Матильда повела себя самым правильным образом. Остановилась, соскочила на дорогу и встала так, что между ней и подозрительным местом оказалась лошадь. Только после этого негромко спросила:

– Что там?

– Похоже, что прячутся какие-то люди, – ответил я, хотя сам толком ничего не успел рассмотреть. Какие-то серые силуэты мелькнули и тут же исчезли за стволами деревьев.

Пока Матильда подтягивала подпругу, я неспешно, спокойно осматривался, особенно не задерживая взгляд на подозрительном месте. Пока там ничего необычного не происходило, и я решил, что засада мне померещилась. В свете недавних событий, ничего удивительного в этом не было, после наших последних переживаний вздрагивать можно было и у пустого куста.

– Вернемся или поедем дальше? – тихо спросила подруга, заканчивая осматривать и поправлять сбрую.

– Лучше вернемся, – ответил я, – не стоит лезть на рожон!

– Ладно, назад так назад, – без возражений согласилась она, – Мне тоже кажется, что впереди нас ничего хорошего не ждет.

– Теперь уходи, – попросил я, – а я попробую посмотреть, кто там есть! Если начнется, меня не жди и сразу уезжай.

По-хорошему, нам можно было обойтись и без рискованной разведки, но мне захотелось проверить собственную интуицию. Матильда пошла назад, а я двинулся вперед, уже не сводя глаз с леса. Наконец увидел, что из-за одного дерева торчит русская крестьянская шапка и я с облегчением вздохнул. Похоже, что там были, всего-навсего, прячущиеся от французов крестьяне. Я уже собрался их окликнуть, как раздалось несколько ружейных выстрелов, и вокруг головы засвистели пули. Только тогда я вспомнил, что на мне надета неприятельская форма и пока я буду объяснять, кто такой, меня могут сто раз убить.

– Держи его, ребята! – закричали в кустах по другую сторону дороги.

Не ожидая пока снова начнется стрельба, я развернул лошадь, припал к холке и поскакал назад. К сожалению Матильда успела отойти совсем немного и теперь пыталась сесть на испуганную выстрелами лошадь. Пришлось задержаться возле нее и помочь взобраться в седло.

– Бей их, ребята! – надрывался в кустах командир и опять кто-то выстрелил.

На наше счастье крестьяне стреляли так плохо, что свиста этой пули я даже не услышал. Мы поскакали по дороге, а вслед неслись ругательства и угрозы.

– Кто это был? – спросила Матильда, когда мы отъехали на безопасное расстояние.

– Партизаны, – ответил я, – мы ведь во французской форме!

– Какие еще партизаны? – не поняла она. – Первый раз слышу. Лесные разбойники?

– Нет, патриоты. Не нравятся русским людям иноземные захватчики, вот они и нападают на неприятеля, – объяснил я. – Мы с тобой тоже, вроде как партизаны.

– Так они же нас могли убить! – с чисто женской логикой, возмутилась она. – Они что не видят…

– Поехали скорее, – перебил я, – вдруг у них тоже есть лошади. Нам только не хватает воевать со своими!

Мы пришпорили своих жеребцов, и перешли с рыси на галоп, но далеко ускакать нам было не суждено. Где-то впереди на дороге раздался негромкий залп из нескольких ружей, и мы не сговариваясь, остановились.

– Давай свернем в лес, – сказал я, направляя лошадь под деревья, – переждем там.

Мы, сколько было можно, проехали верхом, потом, когда началась непроходимая чаща, спешились и дальше вели лошадей в поводу. На дороге продолжалась стрельба, служившая нам ориентиром направления. Вдруг, неожиданно громко и близко выстрелила пушка. Похоже, дело на дороге начинало принимать серьезный оборот. Кто с кем воюет, было непонятно, да меня это и не занимало. С нас хватило и собственных приключений.

Наконец мы отошли на безопасное, как мне казалось расстояние, и остановились.

– И что мы теперь будем делать? – спросила Матильда.

– Ждать вечера, похоже, французские войска начинают расползаться вдоль дороги.

– А чего нам их бояться? Опять обманем, – пренебрежительно сказала она.

– Нет, с меня хватит быть немым поляком, давай лучше зря не рисковать. Или ты больше не хочешь разыскать нашего помещика? – спросил я, прислушиваясь к бою на дороге.

Стрельба там все усиливалась. Опять невдалеке выстрелили из пушки. Это уже не было похоже на локальную перестрелку с крестьянами.

– Давай уйдем отсюда, – попросила Матильда. – Вдруг в нас попадет пушечное ядро!

То, что это невозможно, я не сомневался, мы уже отошли от дороги метров на триста, но возражать не стал и пошел вглубь леса. Матильда шла следом, проникновенно беседуя с лошадью на французском языке. Неожиданно мы наткнулись на узкую лесную дорогу, совершенно, до состояния черной грязи, раздолбанную лошадиными копытами. Я предупреждающе поднял руку.

– Что случилось? – негромко спросила Матильда.