ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

У Добросклонцева было двойственное состояние, с одной стороны, дело о кулоне распутывалось стремительно, открывая все новые, помогающие следствию детали. Бриллиантовый кулон у Пришельца — это важный в деле факт. Но еще более существенный факт — участие Пришельца в подмене колец в ювелирном магазине. Выходит, Ипполит Исаевич большой любитель «камешков». Сейчас Добросклонцева занимал вопрос: где тот источник, из которого Пришелец черпал фианиты? Вопрос пока оставался без ответа. Многое могли прояснить те, кто был на юбилее Зуброва. Но из всей компании, присутствовавшей на дне рождения, Добросклонцев нашел возможным поговорить лишь с Ященко. Поскольку Антон Фомич оказался в командировке, решили пригласить его жену. Юрий Иванович попросил Тоню присутствовать при беседе с Ященко и при необходимости принять участие в разговоре.

Наталья Максимовна явилась точно в назначенное время. Пока не пришла Миронова, Юрий Иванович предложил Наталье Максимовне сесть и обыденно спросил:

— Душно на улице? К дождю парит.

— Хорошо бы. Только не похоже, ни одной тучки, — вяло поддержала его Наталья Максимовна.

— Наталья Максимовна, мы пригласили вас в качестве свидетельницы в связи с уголовным делом, по которому проходит один ваш знакомый, — перешел Добросклонцев на официальный тон. — Я позволю себе задать вам несколько вопросов.

— Пожалуйста, — вполголоса проговорила Наталья Максимовна.

— Вы давно знакомы с Ипполитом Исаевичем Пришельцем?

— Как вам сказать — не очень.

— Каков характер ваших отношений? Деловые, служебные, дружеские?

Она не успела ответить: в кабинет вошла Тоня, и Добросклонцев представил их друг другу. Женщины обменялись легкими кивками.

— Какие там отношения, когда и знакомство-то наше можно назвать шапошным, — ответила Наталья Максимовна на поставленный вопрос и прикрыла подолом обнажившееся колено.

— Когда и как состоялось ваше знакомство? — с ходу включилась в разговор Тоня.

Ященко недовольным взглядом задела Миронову, пожала плечами и ответила, глядя на Добросклонцева:

— Право, не помню. А разве это имеет значение?

— Да, для следствия все имеет значение, — сказала Тоня.

— Дело в том, что ваш знакомый гражданин Пришелец — уголовный преступник. Он подозревается в тягчайших преступлениях, — пояснил Добросклонцев.

— Только подозревается?

— Да. Но подозрения опираются на неопровержимые улики, — пояснила Миронова.

— Вот не думала. — Наталья Максимовна изумленно повела бровью.

— Не думали? Значит, хорошо знаете Пришельца? — спросил Добросклонцев.

Этот прямой вопрос несколько смутил Ященко.

— Я слишком мало знаю его, но тягчайшее преступление и человек с виду интеллигентный, образованный как-то не вяжутся… Если не секрет, какое преступление он совершил?

— Не секрет, — поспешил опередить Тоню Добросклонцев. У него был свой план беседы. — За ним числится не одно, а несколько тяжких преступлений. Повторяю, тяжких.

Наталья Максимовна действительно была ошеломлена. Она растерянно посмотрела на Тоню, потом перевела взгляд на Добросклонцева, спросила осевшим голосом:

— Это правда? Это достоверно?..

— Да, — подтвердил Добросклонцев.

— Никак не укладывается… — вполголоса обронила Ященко.

— Совершенно верно, — согласился Юрий Иванович. — Однако вы не ответили на вопрос: где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Пришельцем?

Наталья Максимовна совсем забыла об «инструкциях» Зуброва и ответила машинально:

— Кажется, в ресторане. Мы были с мужем и одним нашим приятелем. Там случайно оказался Ипполит Исаевич, и нас познакомили.

— Познакомил ваш приятель? — уточнил Добросклонцев.

— Кто он? Фамилия? — добавила Тоня.

— Один человек, — Наталья Максимовна запнулась, вспомнив последний разговор с Зубровым.

— Зубров Михаил Михайлович? — спросила Тоня.

— Да, — кивнула изумленная Наталья Максимовна. — Он тоже в чем-то подозревается? — сорвалось у нее помимо воли.

— В каких отношениях Пришелец с Зубровым? — уклонился от ответа Добросклонцев.

— Не знаю.

— А вы с Зубровым? Друзья? — Наталья Максимовна растерялась. Она решила, что с этого вопроса и начинается главный разговор, ради которого ее сюда пригласили. «Не надо быть лапшой вроде Любови Викторовны. Возьми себя в руки», — мысленно приказала она себе и произнесла с вызовом:

— Это допрос?

— Да, — мягко сказал Добросклонцев. — Мы вправе рассчитывать на вашу искренность и откровенность. Это прежде всего в ваших интересах. Я надеюсь, что встречаемся мы с вами не в последний раз, и было бы очень огорчительно, если бы потом, в будущем, вам пришлось менять свои показания. Лучше сразу говорить правду. Лично я не люблю притворства, а тем более не терплю лжи. Только сегодня утром в следственном изоляторе один обвиняемый, кстати, по делу Пришельца, давал Антонине Николаевне совершенно новые показания, отрекшись от прежних, лживых. Его первые показания были опровергнуты, и ему ничего не оставалось как с опозданием говорить правду. В его интересах было сразу, на первом допросе, набраться мужества и проявить откровенность. По опыту мы знаем: когда человек врет, он обязательно путается, попадает впросак, потом стыдится и начинает говорить правду. Суд все это учитывает. Конечно, лучше поздно, чем никогда. Но мы отвлеклись, извините.

— Вы знакомы с женой Зуброва? — без паузы спросила Тоня.

— Да, правда, видела ее всего один раз. Симпатичная милая женщина.

— Когда, где это знакомство произошло?

— На даче у Зуброва. Недавно. У Михаила Михайловича был день рождения, и мы с мужем были приглашены.

— В числе немногих близких друзей?

— Кто еще там был?

— Внешторговый деятель Земцев, какой-то прокурор с женой, Ипполит Исаевич и брат Зуброва, колхозник из Белоруссии.

— Имя прокурора не помните? — опять Добросклонцев.

— Петр Михайлович Малярчук.

— Малярчик, — поправила Тоня.

— Возможно, — согласилась Наталья Максимовна. — Я видела единственный раз.

— А когда в последний раз вы видели Пришельца?

— Сегодня… — Наталья Максимовна осеклась. — Он звонил мне по телефону.

— О чем говорил?

— Просил о встрече.

— Где, когда?

— Сегодня, в семь вечера у меня дома.

Добросклонцев и Тоня обменялись взглядами, в которых Наталья Максимовна не могла не заметить торжества. И все поняла: Пришелец будет арестован в ее квартире. И удивилась своему спокойствию, даже равнодушию. Пусть, так ему и надо. Теперь она догадывалась, что впереди ее ждут неприятности («…встречаемся мы с вами не в последний раз», — сказал Добросклонцев. «…Может быть и обыск. Особенно бриллианты и желтый металл», — предупреждал Зубров.) Источник неприятностей — Пришелец. А возможно, и Зубров: он познакомил со своим приятелем Ипполитом Исаевичем. Друзья… Скажи мне, кто твой друг… Мысли проносились вихрем. Нет, она не станет никого щадить, ни Пришельца, ни Зуброва. Она будет думать только о себе.

Добросклонцев вместе с Мироновой приехали в следственный изолятор утром на другой день после ареста Пришельца на квартире Ященко. Перед встречей с Ипполитом Исаевичем они обсуждали тактику допроса: преступник опытный, будет всячески изворачиваться.

Ипполит Исаевич вошел в комнату следователей в сопровождении конвоира и, едва переступив порог, сказал с наигранной веселостью:

— Ба, знакомые все лица!

— Доброе утро, Ипполит Исаевич, — улыбнулся Добросклонцев и кивком предложил садиться. — Как спалось в чужой квартире?

— Благодарю за внимание, как сказал посол дружественной страны, закончив свое выступление перед телезрителями. — Пришелец нехотя опустился на табурет, привинченный к полу.

— Будем считать, что и вы закончили свою деятельность, несовместимую с законом, — негромко проговорила Миронова.

Ее реплика вызвала кислую гримасу на сером осунувшемся лице Ипполита Исаевича. Но он возразил с наигранной развязностью:

— Я вижу, сама мадам живет не в ладу с законами, а потому и других подозревает в беззаконии…

— Кто живет не в ладу с законами, это мы сейчас выясним, продолжив наш с вами разговор, начатый весной на вашей квартире, из которой вы почему-то сбежали, — перебил его Добросклонцев. — Почему именно — нас тоже интересует. Итак, в прошлый раз, если вы помните, я просил вас помочь нам найти бриллиантовый кулон, принадлежащий гражданину Норкину Илье Марковичу, а заодно и его похитителей. Вы не пожелали откликнуться на нашу просьбу и, таким образом, вынудили нас самих заняться розыском, который, как вы догадываетесь, закончился успешно.

— Вот как! — в притворном изумлении воскликнул Пришелец. — Поздравляю вас, а еще больше Илью Марковича.

— Норкина поздравлять рано, — заметила Тоня.

— Это почему же? — насторожился Пришелец.

— Наивный вопрос, Ипполит Исаевич: кулон находится у вас, — сказал Добросклонцев. — Вам передал его Анатолий Павлов, в чем признался, сидя на том же табурете, на котором сидите вы.

Пришелец помрачнел, закусив губу, чтобы не выдать своего состояния: сообщение Добросклонцева для него было неожиданным. Он не думал, что Павлов «расколется», по крайней мере так быстро.

— На этом табурете. Значит, Павлов арестован? Ловко, хотя и грубо. Арестованный Павлов наговорит все, что от него потребует следователь, да еще и сам прибавит. Фантазии ему не занимать.

— Вы отрицаете, что Анатолий Павлов по вашей просьбе похитил у своей жены Беллы Ильиничны Норкиной бриллиантовый кулон и передал его вам?

— Отрицаю решительно и протестую! Я возмущен гнусной запрограммированной ложью. Чушь какая-то.

Похоже, что Ипполит Исаевич начинал терять самообладание.

— Запрограммированная ложь. Это что-то новое, — вслух размышлял Добросклонцев. Он предполагал, что Пришелец будет отрицать решительно все. — Что ж, очная ставка покажет, где чушь, а где незапрограммированная правда.

— Ничего не покажет и ничего вам не даст, — затряс головой Пришелец. — Ради чего я стану подтверждать дикий бред какого-то паршивого ублюдка?

— Выбирайте слова, — не сдержалась Тоня. — Зачем так оскорблять человека, услугами которого вы пользовались в своей преступной деятельности?.. Нехорошо, неблагородно, Ипполит Исаевич.

В глазах Пришельца появился злой блеск.

— Я отказываюсь отвечать на вопросы в присутствии этой… агрессивной дамы, — отрубил он.

— Почему? — спросил Добросклонцев.

— Если вам угодно, можете считать меня женоненавистником. — Пришелец скривился иронически.

— Давайте все-таки вернемся к бриллиантовому кулону, — продолжил допрос Добросклонцев. — При обыске на вашей квартире его не оказалось. Не могли бы вы сообщить следствию, где сейчас находится вещь, принадлежащая семье Норкиных?

— Я уже сказал и могу только повторить: я отказываюсь отвечать на вопросы в присутствии этой дамы.

— Вы хотите сказать, следователя Мироновой? — уточнил Добросклонцев и обменялся взглядом с Тоней. Глаза Юрия Ивановича говорили: придется уступить. Спросил:

— Как, Антонина Николаевна, удовлетворим просьбу Ипполита Исаевича?

— У меня тоже нет особого желания беседовать с гражданином Пришельцем, — ответила Тоня. Добросклонцев кивнул, и она вышла.

— Итак, где кулон, как, впрочем, и другие вещи из вашей квартиры? — продолжил Добросклонцев довольно миролюбивым тоном.

— Я уже сказал: о кулоне мне ничего неизвестно. Часть своих личных вещей, в том числе и предметы мебели, я продал, на что имею полное право.

— Да, это ваше право. Но какая же нужда заставила вас распродавать вещи?

— Я решил эмигрировать. Разумеется, легальным путем. Меня пригласил родной брат Михаил. Он живет в Австралии. Прислал вызов, и я направил необходимые бумаги в ОВИР.

«Странно, — подумал Добросклонцев. — Несколько дней тому назад Ушанов заезжал в ОВИР, и ему сообщили, что Пришелец к ним не обращался». Уточнил:

— Когда?

— Недавно.

— А именно? Неделю тому назад или месяц? «Справлялись», — догадался Ипполит Исаевич.

— Позавчера.

— А кулон решили увезти с собой в Австралию?

— Юрий Иванович, мы с вами не дети, — с досадой проговорил Пришелец. — Я предпочитаю серьезный разговор.

— Я тоже: серьезный, искренний, чистосердечный. Всякое запирательство, как вы понимаете, бессмысленно. Что же касается кулона, то с ним в общем все ясно. А сейчас мне бы хотелось знать, где находятся бриллиантовые кольца, подмененные вами на фианитовые в ювелирном магазине? Я понимаю: мой вопрос не из приятных, но что поделаешь — служба.

Пришелец побледнел — терпение и выдержка изменили ему.

— Понятно… — Ипполит Исаевич, чтобы не выдать своего волнения, уставился в пол. — Хотите навесить мне уголовщину. Что ж, прием избитый.

— Что верно, то верно: прием довольно затасканный, когда уголовник напяливает на себя маску политического. Но, насколько мне известно, политика вас никогда не интересовала. Ваше амплуа — бизнес. Не так ли, Ипполит Исаевич?

— Во-первых, бизнес, то есть частное предпринимательство, не есть преступление. Во-вторых, в каждом человеке живет частник, предприниматель. Только способности к предпринимательству у всех разные. Есть талантливые, есть посредственные, а есть просто бездарные. Вот они-то, последние, и прикрывают свою бездарность разной идеологической мишурой. Неудачники всегда были завистливыми. Зависть делала их злыми и жестокими. Они мстят и преследуют преуспевающих, попросту — талантливых. Они строят из себя святош-моралистов.

— Ипполит Исаевич, давайте вернемся к началу, — прервал демагогические излияния Добросклонцев. — Вы сказали, что вам хотят пришить уголовщину, то есть сделать без вины виноватым. А зачем, кому это нужно?

— Вам не нравится мой образ мыслей.

— Не столько образ мыслей, сколько образ жизни, поступки, порожденные образом мыслей.

— Юрий Иванович, вы судите о поступках со своих позиций и потому осуждаете инакомыслящих. Мы с вами инакомыслящие. Мне претит ваш образ мышления, но я же вас не осуждаю и не преследую.

Фраза эта вызвала у Добросклонцева ироническую ухмылку.

— О ваших поступках, Ипполит Исаевич, мы судим с позиций законов нашего общества, законов, которые обязан соблюдать каждый член общества, — сказал он.

— Законы. Их создают тоже люди. И почему я должен верить, что сами законодатели непогрешимы? Недаром говорят: закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Любой закон ограничивает свободу, ту самую, к которой человек стремился с того самого дня, когда осознал себя высшим существом. Человек жаждет свободы в своих мыслях и поступках. Для человека в этом мире высшая ценность он сам. Да, да, не спорьте, Юрий Иванович, вы тоже так думаете. И все так думают, все хотят жить в свое удовольствие, все хотят наслаждений и, в этом видят счастье. Только одни этого не скрывают, не, стыдятся, и за это их преследуют. Человек по своей природе эгоист. Мне нет дела до других. Пусть каждый сам думает о себе…