Голубой бриллиант

— Мы в гостях у инопланетян!

Он не слышал ее слов, но каким-то внутренним чутьем четко понимал ее мысли и слова.

— А может, в плену? — ответил Иванов, и тоже без слов, и Маша понимала его ответ.

Постепенно они погружались как бы в невесомость, какую-то странную бесчувственность тела, бесплотность. В помещении, где они находились, не видно было никаких предметов, все затянуто серым туманом, напоминающим вечерние сумерки. К ним обращались невидимые гуманоиды без привычных слов, вернее, слова их и речи Маша и Алексей Петрович воспринимали не ушами, а как бы сознанием, и произносились они на чистом русском языке. Более того, Иванова поразило, что вопросы задают ему его же голосом, будто он сам себя спрашивает, как это случалось с ним не однажды дома во время неглубокого сна. Он, как и Маша, отвечал на вопросы без запинки и затруднений, легко и ясно, и сами они спрашивали невидимок, но опять же без слов, мысленно. Но их диалог не задерживался в памяти, исчезал, как исчезает изображение на засвеченной пленке. Алексей Петрович и Маша были уверены, что они встретились с обитателями планеты, достигшей очень высокой цивилизации. На вопрос Иванова, почему инопланетяне не идут на прямой, открытый контакт с землянами, был получен ответ, очень похожий на тот, как когда-то отвечал на него епископу и генералу сам Алексей Петрович: земляне нашпиговали свою планету смертоносным оружием, которым владеют жестокие и бессовестные персоны, облаченные верховной властью, психически ущербные и нравственно порочные. Они непредсказуемы в своих поступках и действиях. В один роковой миг они могут превратить планету Земля в безжизненную пустыню. Такое уже случалось в других галактиках.

— А бывали ли на вашей планете земляне? — спросила Маша.

— Нет, не бывали, — четко ответил ее же голосом невидимый гуманоид и пояснил: — Но такой вопрос обсуждался у нас. Высказывались разные мнения. Одни считали, что сначала нужно вступить в прямой контакт с неразумными, извините, так мы называем землян, и уж потом доставить на нашу планету всего несколько пар неразумных обоего пола и разного возраста, как эксперимент. Другие предлагали тайно взять пару особей неразумных обоих полов с ребенком, но, разумеется, с их согласия.

— Я согласна, — торопливо воскликнула Маша. — Мы оба согласны — я и мой муж.

— Мы должны отобрать из числа неразумных нравственно и духовно чистую пару, физически здоровых и разного возраста, — был ответ.

— У нас большая разница в годах, это то, что надо! — как-то по-детски весело и беспечно сообщила Маша.

Она была в состоянии беззаветного азарта, бездумного восторга и радости, не отдавая трезвого отчета своим словам.

— Мы опасаемся занести на свою планету нездоровый вирус нравственного и физического порока. Нам известно, что вы оба не принадлежите к племени паразитов-эгоистов, которое испоганило когда-то прекрасную планету Земля, растлило и обездолило ее коренных обитателей.

Слово «коренных», так часто употребляемое ныне в нашей прессе, зацепилось в сознании Иванова.

— Вы сказали «коренных»? А разве среди землян есть не коренные? — полюбопытствовал Алексей Петрович.

— Много тысячелетий тому назад на заре вашей цивилизации на планету Земля из другой галактики было занесено племя энергичных человекообразных. Это были сообразительные, ловкие, очень коварные и жестокие двуногие, высокомерные эгоисты. Оказавшись среди доверчивых, наивных аборигенов, они объявили себя господами, присланными царствовать над землянами. Они, как паразиты, расползлись по всей планете и везде вели себя вирусами — возбудителями зла. У этого племени пришельцев сильно развит инстинкт приспособления к любым условиям, что сделало их устойчивыми к выживанию. Они легко входят в среду аборигенов но не растворяются в ней, не меняют своей сути разрушителей, носителей и сеятелей зла. Многие тысячелетия аборигены земли ведут с этим дьявольским племенем безуспешную борьбу. Неразумные земляне не могут понять, что пришельцы — их враги, хитрые и коварные. Они не отказались от вредной миссии — царствовать над планетой. Они создали тайную секту, через которую уже правят планетой Земля, но пока еще тайно. Эту секту у вас называют масонами. В эту секту входят избранные пришельцами аборигены, часто состоящие в родстве с пришельцами. К двухтысячному году они намерены уже не тайно, а явно овладеть всей планетой Земля. На пути к мировому господству у этого преступного племени и руководимой им дьявольской секты стояла ваша великая страна. Теперь ее нет, они убрали препятствие со своего черного пути. Как им удалось, мы не знаем. Этот феномен мы хотим разгадать в интересах других цивилизаций. Мы надеемся, что сами земляне нам помогут. Мы, возможно, с вами еще встретимся. Мы вас позовем. Ваша планета погружена в океан лжи.

После этих слов сумерки начали сгущаться, а Маша и Алексей Петрович стали погружаться в легкую приятную дрему, в которой медленно угасал голос инопланетянина: «Позовем, позовем, позовем…»

2

Они проснулись одновременно на том же месте, с которого были взяты инопланетянами. Только плед, на котором они сидели, теперь валялся метрах в двадцати от них. Солнце висело низко над лесом, едва касаясь верхушек деревьев. Иванов посмотрел на часы — стрелки показывали без четверти восемь, мысленно сказал: «Почти девять часов» — и тут же услыхал не голос, а ответную мысль Маши: «Девять часов нас держали инопланетяне. Целый день». Они смотрели друг на друга растерянные и изумленные, одновременно мысленно спрашивая друг друга: «Что это было? Сон или в самом деле…?»

— Почему мы не говорим словами, а читаем мысли друг друга? — спросила Маша голосом, пытливо всматриваясь в Иванова. И вдруг с удивлением: — Алешенька, из твоей бороды исчезла седина. И волосы потемнели. И лицо стало совсем молодым, ни одной морщинки, будто их и не было. Как ты себя чувствуешь?

— Бодро, — ответил он тоже голосом. — Это фантастика. Расскажи кому-нибудь — не поверят.

«Я напишу об этом, выдам целую серию в нашей газете. Телевидение. Сенсация!» — подумала Маша и в ответ прочитала его мысли: «Не надо никакой сенсации. Все надо обдумать, взвесить, проанализировать. Кто нам поверит? Где доказательства? Нас объявят шарлатанами, сделают посмешищем». — «А исчезновение седины? Это разве не доказательство?» — Для тебя — да, но не для публики. Я забираю плед, и нам надо спешить домой. Дома все продумаем и обговорим».

Алексей Петрович чувствовал необыкновенный прилив сил, энергии, бодрости. Они торопились домой, только сейчас Маша сообразила, как там волнуется Лариса Матвеевна из-за их столь продолжительного отсутствия, как переживает. «Пожалуй, Алеша прав — никакой сенсации, чтобы не быть смешными, — размышляла Маша, легко и быстро шагая впереди Иванова. — Это же невероятно, но факт. Это быль. А как докажешь?» — «И никому ничего доказывать не надо, — донеслись до нее не слова, а мысли Иванова. — Подождем. Они же сказали: „Позовем“. „Они много чего сказали, — подумала Маша. — Надо вспомнить. Я начинаю вспоминать. А ты?“ — „Я тоже. Удивительно: мы на расстоянии читаем мысли друг друга. Интересно, на каком? Давай проверим, я немного отстану — метров на двадцать“.

Но и на этом расстоянии они мысленно разговаривали друг с другом. «А разве этот феномен не убедительное доказательство нашей встречи с инопланетянами?» — настаивала Маша, все еще склонная потрясти мир сенсацией. «Мысли могла читать и болгарка Ванга. И не только она, — охладил ее пыл Иванов и добавил: — Еще неизвестно, можем ли мы читать мысли посторонних, или только друг друга?»

Ответ на этот вопрос они получили, как только возвратились на дачу. Лариса Матвеевна набросилась на дочь с упреками, почему так долго не появлялись, и недружелюбно подумала об Иванове: «Это все из-за него». И тут же получила реплику Маши:

— Алексей Петрович тут ни при чем: задержались мы по другой причине.

Лариса Матвеевна с удивлением и растерянностью посмотрела на дочь и виновато произнесла:

— А разве я сказала про Алексея?

— Подумала, — ответила Маша.

Слова дочери окончательно смутили Ларису Матвеевну, она смотрела на Машу с растерянным недоумением и спрашивала себя мысленно: «Да что это — она мои мысли читает?»

— Да, мама, читаю. И не только твои, — открылась Маша и предупредила: — А больше ни о чем меня не спрашивай.

В воскресенье после обеда Маша и Алексей Петрович выехали в Москву. В электричке, как всегда в это время, вагоны переполнены, и им пришлось стоять в проходе весь путь до Ярославского вокзала столицы. Они всматривались в лица пассажиров и, обуреваемые любопытством, читали их мысли, как правило, невеселые, безрадостные, обремененные заботой о дне насущном и завтрашнем. Мужчины пялили глаза на Машу, привлекавшую внимание не только элегантным нарядом — белая блузка с черными штрихами и белая юбка с черным кленовым листом — любимое сочетание Маши — черного с белым. Она выглядела как никогда молодо. Цветущая, взволнованная, она сияла неожиданным счастьем. Один франт, импозантной внешности, очевидно, набалованный вниманием женщин, считающий себя неотразимым, мысленно поклялся, что «она будет моей». «Я приглашу ее в ночной клуб миллионеров в концертный зал „Россия“. Я подарю ей норковую шубу», — читала его мысли Маша. Его самоуверенность возмутила Машу, и, когда он в толчее приблизился к ней вплотную с намерением заговорить и начать атаку, она упредила его, резанув презрительным взглядом и сказав вполголоса:

— Примите к сведению: клуб миллионеров меня не интересует. И в вашей шубе я не нуждаюсь. Так что не тратьте зря времени. — Ошеломленный ловелас поспешил отойти.

Вечером того же дня уже дома они приняли ванну и вдруг обнаружили, что у Маши исчезло родимое пятно, а у Иванова на теле пропала родинка величиной с лесной орех. Маша, все еще находясь в состоянии радостного возбуждения, возвращалась к мысли обнародовать случившееся:

— Разве не доказательство: исчезли мое пятно, твоя родинка?

— Кому и каким образом будешь это доказывать? Разденешься догола и скажешь: вот тут у меня было черное пятно, а теперь его нет? — иронизировал Иванов. — И если я правильно ИХ понял, ОНИ не велели нам обнародовать встречу С НИМИ.

— Да, кажется, я что-то припоминаю, — согласилась она и продолжила: — А вообще я нахожусь в каком-то шоковом состоянии. Когда мы снова оказались на земле, я не соображала, что с нами случилось, просто как бы память отшибло. И только сейчас постепенно, как из тумана, всплывают воспоминания. Между нами и ИМИ был диалог. Спрашивали и мы и ОНИ. О чем?

— Вот это главное — о чем? Нам надо все вспомнить, о чем говорили ОНИ. Давай будем вспоминать. Я тоже чувствую нечто вроде пробуждения памяти.

Алексей Петрович после ванной стоял у стола в гостиной в одних плавках, стройный, жилистый, молодцеватый, каким он был лет тридцать тому назад. Взгляд вдумчивый, напряженно-сосредоточенный. Маша в легком пестром халате, наброшенном на голое тело и свободно подпоясанном, разливала в чашки кофе. Движения ее рук были быстрыми, но не резкими, а плавными, что придавало всей фигуре грациозность и естественное изящество, — лицо озарено большими горящими глазами. Она бросила взгляд на мужа и вдруг замерла в радостном изумлении и, выдержав паузу, выдохнула вполголоса:

— Алешенька, милый! Я не узнаю тебя. Ты совсем юноша. Аполлон Радонежский. Подойди к зеркалу, посмотри на себя.

— Что смотреть? Я и без зеркала чувствую необыкновенный прилив энергии и силы, как будто сбросил груз многих лет. Я — что! А вот ты! Ты похожа на молоденькую березку. Или на десятиклассницу.

«А разве это не доказательство нашей встречи с инопланетянами?» — опять подумала Маша, и муж ответил на ее мысли тоже без слов: «Девочка, зоряночка прошу тебя — забудь о публикации. Давай сначала все продумаем и взвесим».

Он подошел к ней, крепко обнял и осыпал страстными поцелуями. Не выпуская ее из объятий, спросил:

— Скажи, родная, когда мы увидели над лесом серебристый диск, ты воскликнула: «Это ОНИ! Я знаю, я предчувствовала». Объясни, пожалуйста: почему ты знала?

— Мне трудно, Алешенька, объяснить. Просто предчувствовала. Я давно думала, можно сказать, мечтала о них. С тех пор как поняла, что планете нашей грозит гибель экологическая, ядерная, социальная и что человечество, сами мы, погрязшие в эгоизме, распрях и просто в идиотизме, не сможем навести порядок и спасти нашу цивилизацию, я решила, что это сделают инопланетяне, одаренные божественным разумом. Как верующая, я рассчитывала, что Творец — Бог — не допустит уничтожения его прекрасного творения и пошлет для спасения Земли своих ангелов в лице инопланетян. Вот ты сам давно интересуешься всерьез НЛО, признайся: к тебе такая мысль не приходила?

— Признаюсь, Машенька, думал и об этом. Потом эти лекции-проповеди, которые во сне внушал кто-то мне моим же голосом, я уже рассказывал: моим голосом, но не мои мысли-откровения, заставляли задумываться над явлениями неземного происхождения.

— Поэтому и встреча наша не случайна. Родство душ — это не просто избитая фраза. Когда я увидела тебя впервые на выставке в Манеже, я каким-то чутьем поняла: этот человек мне нужен и я ему нужна. Мы долго искали друг друга, и вот судьба свела нас навсегда, мой сокол, навечно, любовь моя, и жизнь моя, и счастье мое.

После легкого ужина они ушли в спальню. Это была безумная ночь влюбленных, освященная полнотой счастья, глубокого, истинного, необратимого. Засыпая уже под утро, Алексей Петрович сказал:

— А ты помнишь, что ответили ОНИ на твою просьбу прийти на помощь землянам и спасти нашу планету?

— Помню. Но я просила о спасении только нашей страны, и не России, а всего СССР.

— И что они ответили?

— Они опасаются, что в ответ на их активное вмешательство безумная секта господ, не желая терять свою власть над человечеством, может взорвать планету Земля, одну из самых прекрасных во всей Вселенной, — твердо ответила Маша. К ней, как и к Алексею Петровичу, память возвращала отдельные мысли их диалога с инопланетянами.

— И вместе с тем, — вспоминал Иванов, — ОНИ хотят разобраться, что же сейчас происходит на Земле, и в первую очередь в нашей стране. Им непонятно, что случилось с СССР. Они сказали: «Ваша планета плотно окутана ядовитым туманом ЛЖИ, изобретенным пришельцами для оболванивания неразумных землян. Нам нужна честная, правдивая информация от честных, пронизанных святой любовью индивидуумов».

— Возможно, они хотели получить такую информацию от нас? — предположила Маша.

Они спали всего три часа и проснулись как никогда бодрыми, полными сил. Наскоро выпив чашку кофе — кушать не хотелось, — Маша поехала в редакцию, а Иванов остался дома в состоянии какой-то неопределенности. Он не знал, чем занять себя. Идти в «цех» не хотелось: все его мысли сосредоточились вокруг главного, что случилось с ним в субботу. Он воскрешал в памяти слова и отдельные фразы, произнесенные ИМИ. «Тайная секта правит миром, и у нас эту секту называют масонами, — вспоминал Иванов. — Епископ Хрисанф интересуется проблемой масонства. Надо бы с ним повидаться». Не прошло и пяти минут, как раздался телефонный звонок, и в трубке Алексей Петрович услышал голос Хрисанфа:

— Здравствуйте, уважаемый Алексей Петрович!

— Рад слышать, ваше преосвященство. Только что думал о вас. Как поживаете, что происходит с православием?

— Об этом мне хочется с вами поговорить.

— Тогда приезжайте, я вас жду.

Владыка приехал через час, как всегда бодрый, подтянутый, аккуратный, но чем-то озабоченный. Окинув наметанным взглядом Иванова, он с искренним восторгом произнес:

— Вы прекрасно выглядите, дорогой друг! — и, постучав по столу, продолжал с нескрываемым изумлением смотреть на Алексея Петровича. Решил: — Вы были в санатории?

— Нет, владыко. Я вообще не приемлю эти заведения, а сейчас тем более. Там, рассказывают, теперь наслаждается советская буржуазия.

Пристально всматриваясь в Алексея Петровича, Хрисанф обратил внимание на отсутствие двух мазков седины в его бороде. Подумал: «Вот в чем дело: покрасил. И волосы тоже».

— Ничего подобного, владыка, не красил. Все исчезло само собой, по Божьей воле, — опроверг его мысли Иванов, что несколько удивило епископа. — Сейчас мы с вами будем чаевничать. Или вы — кофе?

Владыко предпочел чай. За столом Иванов, читая мысли епископа, сказал без малейшего сомнения:

— Вижу, вы обеспокоены положением в православной церкви. Вы считаете, что причина нынешнего разброда кроются в общем положении страны.

— Несомненно, — ответил епископ и немного удивился: Иванов сказал то, что хотел он сам и теми же словами.

— Скажите, Николай Семенович, вы и впрямь считаете, что бедственное, катастрофическое состояние, в котором находится наша страна, есть кара Господня за грехи наши?

— Да, я и тогда вам говорил: это дело дьявольских рук антихристов.

— То есть масонов?

— Ну, я… так не сказал, — замялся епископ.

— Вы так подумали.

Владыка с удивлением уставился на Иванова: он действительно так подумал. А Иванов с твердой решимостью продолжал допрашивать:

— Тогда объясните мне, грешному, кто такие масоны?

— Это тайная организация, которая опутала сетью своих агентов весь мир. Она правит миром руками своих ставленников — президентов, министров, генералов. В масонских ложах встречается и ваш брат — художник. Ему создают рекламу через прессу, а она, мировая пресса, почти вся находится в руках масонов. Масонами были американские президенты Трумэн, Эйзенхауэр, Форд, Никсон, Картер. И Черчилль был масон, и Муссолини. Сила масонов, уважаемый Алексей Петрович, в глубокой конспирации. Тому, кто нарушит их тайну, грозит смерть.

— В таком случае спрашивается: зачем нужна тайна? Чтоб скрыть от народа свои преступные деяния? Так надо понимать?

— Совершенно верно. Русский патриот генерал Ермолов говорил о масонах: общество, имеющее цель полезную, не имеет необходимости быть тайным.

— А у нас, в России, есть масоны? — напрямую спросил Иванов.

— Были и есть, — с убежденностью ответил епископ. — На самом верху и во всех эшелонах власти. И все архитекторы и прорабы перестройки, несомненно, масоны.

— Вы имеете в виду Яковлева, Горбачева и Шеварднадзе?

— И не только их. Каждый второй член Политбюро был масоном. И работал на перестройку, во вред народу.

— Вы сказали, что среди нашего брата — художника были и есть масоны. А среди вашего брата — духовенства?

Прямой вопрос Иванова смутил епископа, он медлил с ответом, но Иванов не нуждался в ответе: он читал мысли епископа и спросил:

— Вы уверены?

— В чем? Что вы имеете в виду? — не понял епископ.

— Что патриарх масон, — выстрелил Иванов, глядя на владыку в упор.

— Я этого не сказал, — в замешательстве ответил владыка.

— Вы подумали.

В глазах епископа забегали огоньки смущения и растерянности. Алексей Петрович решил выручить его и продолжал:

— Может, в этом и есть причина всех неурядиц, которые вдруг появились в вашем «Хозяйстве»? — Он пристально смотрел на озадаченного епископа и, прочитав его мысли, сказал: — Да, в этом нет сомнения, Александр Мень был масон и сионист. Вы правы.

— Я этого не говорил, — дрогнувшим голосом произнес епископ. В глазах его застыл испуг.

— Да, да, вы не говорили, вы только так думаете, — с каким-то мальчишеским озорством сказал Иванов.

Но епископу Хрисанфу было не до озорства. Он с подозрением посмотрел на Алексея Петровича, потом, торопливо взглянув на часы, приглушенно молвил:

— Мне пора. Благодарю вас за чай, рад был повидаться. — И поспешно встал из-за стола.

— Да что же вы так быстро: мы и поговорить не успели, — сказал Иванов, и в голосе его прозвучали насмешливые нотки.

— Да о чем еще говорить, все уже говорено-переговорено. Только разговоры наши никак не влияют на жизнь. А она с каждым часом все хуже и хуже, и, похоже, недалек и конец. Мой оптимизм, Алексей Петрович, признаюсь вам, иссяк. Зло оказалось сильней добра, ложь победила правду. — С этими словами он протянул Иванову свою могучую руку, в которой Алексей Петрович ощутил дрожь. — Будьте здоровы. Супруге поклон.

Как только ушел епископ Хрисанф, Алексей Петрович почувствовал угрызения совести: зачем позволил такое мальчишество, похожее на хвастовство? Удивил поразил, даже напугал, демонстрируя свою способность читать чужие мысли, не удержался от соблазна. Конечно же, глупо и непростительно. И тем не менее он искал оправдание своему поступку. Вспомнил, как еще совсем недавно, и полгода не прошло с тех пор, в присутствии генерала Якубенко епископ Хрисанф защищал и патриарха, и Меня. Выходит, говорил одно, а думал совсем другое. Нехорошо, владыко, несолидно для вашего сана. Лицемерие — привилегия политиканов, дипломатов, руководителей разных рангов и прочих уголовников. «Если бы все люди могли читать мысли друг друга, из жизни исчезли б подлецы и подонки, сгинула бы ложь и торжествовала правда. А где правда, там и справедливость, — успокаивал себя Алексей Петрович.

А тем временем нечто подобное происходило и с Машей. В редакцию она вошла красным солнышком, сияя здоровым оптимизмом.

— Не спрашиваю, как провела выходные: все на лице написано, — с женской завистью сказала ответсекретарь, окинув Машу ревнивым взглядом.

— Зайди к главному, он тебя спрашивал.

Главный осмотрел Машу с головы до ног с некоторым удивлением, подумал: «Какая ж она… обалденная, преступно красивая». И не успел он произнести первое слово, как Маша парировала:

— Я не очень понимаю, Александр Александрович, что вы имеете в виду под словом «обалденная». Что же касается красоты, то вы тут заблуждаетесь: красота в отличие от уродства не бывает преступной.

После такой реплики редактор смотрел на Машу и в самом деле обалденно: как она могла узнать его мысли? Лицо его вспыхнуло румянцем смущения и недоумения. А она, довольная эффектом, со сдержанным торжеством нарушила неловкую паузу:

— Я слушаю вас, Александр Александрович.

— Вам, Мария Сергеевна, нужно встретиться с депутатом Верховного Совета, демократом, и взять у него интервью. Есть договоренность. Вот его телефон, назначайте встречу. Короче, он ждет вашего звонка.

— Интервью? Но о чем, что вас интересует?

— Решите сами. Поинтересуйтесь, что себе думают демократы, развалившие страну? На что надеются?

Маша понимала, что редактор еще не оправился от шока и торопится избавиться от нее. Она взяла бумажку с номером телефона депутата и, не говоря ни слова, повернулась к двери. Но не успела переступить порог, как редактор окликнул ее:

— Извините, Мария Сергеевна. Объясните, пожалуйста, — я же не сказал о преступной обалденной красоте.

— Вы подумали, — с игривой улыбкой ответила Маша.

— Это точно — я подумал. Но как вы догадались?

— Есть категории людей, Александр Александрович, у которых душа нараспашку, а у некоторых — они встречаются очень редко — мысли нараспашку. Вы относитесь к последним. Так сказать, феномен. Учтите — сотрудники редакции давно читают ваши мысли. Будьте осторожны. — И поспешила удалиться, оставив редактора в растерянности и недоумении.

Депутат-демократ встретил Машу с холодной любезностью, газету, которую она представляла, он не читал, но до встречи с журналисткой получил информацию от своих коллег, что газета в оппозиции к правительству, с ярко выраженным монархическим и церковным уклоном. Что ж, это даже любопытно, решил депутат, послушать, как патриоты собираются посадить на престол царя-батюшку и отдать попам воспитание молодого поколения. Естественно, разговор начала Маша.

— Как известно, вы, господин депутат, поддерживаете все преступные действия вашего антинародного правительства. — Депутат поморщился, но смолчал, решив выслушать до конца. — Вы знаете, что оккупационный режим Ельцина будет сметен волной народного гнева.

— Восстание голодных, безработных рабов, — с иронией вставил депутат. — Это мы уже слышали и читали.

— С падением правительства падете и вы лично. Вы об этом догадываетесь, — не обращая внимания на реплику депутата, с твердым спокойствием продолжала Маша. — У меня к вам один-единственный вопрос: задумываетесь ли вы об ответственности за все немыслимые злодеяния, которые вы — демократы — со своим правительством сотворили над великой державой? Ведь будет суд, страшный и праведный. Не Божий, а народный суд. «Рита мне говорила то же самое», — подумал депутат, и Маша в ту же секунду спросила: — Рита — это ваша жена?

— Да, — машинально и с удивлением ответил депутат. — А вы с ней знакомы?

— Вот и жена вас предупреждала о неминуемой ответственности, — продолжала Маша, игнорируя вопрос депутата, в глазах которого вспыхнули иронические огоньки, а губы скривились в усмешке. Он подумал: «Не пугай, дорогая, все предусмотрено: когда начнется этот ваш бунт, я успею махнуть за границу, к себе на родину, на Украину».

— Не успеете, — быстро ответила на его мысли Маша, — суд и там вас найдет. С крахом Ельцина сработает принцип «домино»: зашатаются Кравчуки и прочие шушкевичи. И вновь прозвучит гимн: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь!»

Депутат уставился на Машу одеревенелым взглядом, в расширенных глазах его Маша увидела смятение и страх. Маша преднамеренно выдерживала паузу, ожидая его слов. А они застряли в горле ошарашенного депутата. Наконец, заикаясь, он произнес:

— Вы что, экстрасенс? Вы ясновидица?

— Ясновидение — это профессиональная черта журналиста, — четко, с чувством достоинства ответила Маша и прибавила: — Если он, конечно, не проституирует и не идет на сделку со своей совестью. Разумеется, при наличии таковой.

— Понятно, — с раздражением молвил депутат и встал. — Подослали экстрасенса — провокаторы. Будем считать, что интервью не состоялось. И вообще ничего не было и мы с вами, уважаемая, не встречались.

Маша молча в знак согласия закивала головой, оставив депутата в состоянии растерянности и испуга.

Встреча с инопланетянами, а главное — способность читать мысли посторонних людей как-то перевернули, опрокинули всю жизнь Маши и Алексея Петровича, поставили их в какое-то новое, непривычное и необычное измерение человеческого бытия. Иногда они ощущали нереальность своего положения, им казалось, что они находятся в состоянии летаргического сна и происходящая вокруг них жизнь — это цепь сновидений, тем более что реальные, подлинные сновидения, которые раньше их навещали каждую ночь, теперь совсем исчезли. Общались друг с другом чаще всего без слов, мысленно. Вначале их это забавляло. Но, находясь среди людей и читая их тайные мысли, они чувствовали себя как в аквариуме, испытывали неловкость. Обладая великой тайной, они не могли ее никому открыть напрямую. А те эпизоды, вроде беседы Алексея Петровича с епископом о масонах или разговора Маши с главным редактором и депутатом, имели для них неприятные последствия. Знакомые, особенно сослуживцы Маши, чтоб не выдать своих интимных мыслей, просто избегали встречи с «ясновидицей» Епископ Хрисанф перестал встречаться с Ивановым и даже не звонил. Им было неуютно и неловко, как людям, живущим в полностью стеклянном доме, где все — стены, полы, потолки — прозрачно.

Так продолжалось дней десять. Однажды часа в три ночи Маша проснулась от сновидения, первого после встречи с инопланетянами. Ей снилось что-то приятное, торжественно-возвышенное, какое-то хоральное пение, разбудившее ее. И потом тихий голос Алексея Петровича:

— Ты проснулась, зоряночка?

— А ты давно не спишь?

— Только что. Но я выспался. Представь себе — ко мне снова вернулось сновидение. А что снилось — не помню. Что-то хорошее. Какие-то ангелы. Я уже не усну. С которого часа начинают ходить электрички?

— Не знаю, милый. Но мы поедем. Я рада, что желания наши совпали. Я чувствую зов. Он как набат.

Как и в прошлый раз, они поехали на дачу едва ли не на первой электричке. От платформы шли словно на крыльях летели, охваченные праздничным состоянием. И весь мир вокруг был праздничным и новым: молодое, игристое и неяркое солнце струилось бриллиантами в росистой траве, в черемуховых зарослях заливались восторженные соловьи, синее звонкое небо дышало свежестью и первозданной чистотой, еще досматривали последние сны жители поселка, вокруг не видно было ни души. Лишь они вдвоем заполняли этот прекрасный и опозоренный негодяями мир. Им дышалось легко и просторно, и сердца их, осененные светлой и чистой любовью, бились в едином ритме, и мысли их, благие и ясные, были общими: «Они позвали нас! Мы идем на ИХ зов смело и радостно, с открытыми душами». Они уже не произносили слов, они разговаривали мысленно. «Если повторится встреча с НИМИ, что мы им скажем?» — спросил Алексей Петрович. «Мы скажем то чего не сказали в прошлый раз: помогите землянам, отравленным ядом лжи, лицемерия и жестокости. Спасите нашу планету!» — «А еще мы скажем им, — продолжил ее мысли Алексей Петрович, — что люди Земли, погруженные в муки и страдания, всегда с надеждой о спасении обращали свой взор на небеса. Будьте же посланцами неба, ангелами-спасителями — вы, всесильные, и всесущие, и всеведущие, помогите землянам избавиться от зла и ненависти, посеять навечно семена добра и любви. Вас просят униженные и оскорбленные. Снизойдите!»

Было раннее-раннее, звонкое и ясное утро, когда они пришли на дачу. И, несмотря на такую рань, они почему-то совсем не удивились, увидав на крыльце поджидающих их бабушку и внучку. Настенька с восторженной радостью бросилась к ним навстречу. Маша легко подхватила ее на руки, прижала к себе и расцеловала. А Лариса Матвеевна посетовала:

— Проснулась чуть свет-заря, и мне спать не дала. Идем, говорит, «наших» встречать. Я уж начала волноваться: не случилось ли что?

— Все в порядке, мама. Мы пойдем в Копнино.

— И я, и я, мамочка, и я с вами! — радостно завопила Настенька.

«Возьмем ее», — мысленно произнес Алексей Петрович.

«Возьмем, обязательно возьмем, — охотно согласилась Маша и добавила: — Пойдем сейчас. Попьем чаю с бутербродами и пойдем».

Конечно же, Лариса Матвеевна воспротивилась, удивилась и возражала: зачем в такую рань, когда роса еще не спала, и зачем тащить ребенка?

— Она поедет на лошадке, — урезонивала Маша. — Алексей Петрович согласился быть лошадкой, и для нее эта прогулка не будет утомительной, зато полезной и приятной: девочка давно мечтает побывать в Копнино. А сейчас самая прекрасная пора — расцвел на полянах пестрый ковер.