Черноногие

Неподалеку от них показалось добродушное, забавное лицо Ника Уинфлза, вышедшего из форта. Его неразлучный друг, Напасть, не отставала ни на шаг, выступая со свойственной ей величавостью.

— Не могу поверить, чтобы вы были тем, кем хотите казаться! — воскликнул Кенет раздраженно.

— Не в лицемерии ли ты обвиняешь меня, юноша? Не осуждай человека, который старается смиренно исполнить свой долг, насколько умеет. Я желаю жить в мире со всеми ближними и делать столько добра, сколько случай доставляет мне возможности.

— Надеюсь, я не прерываю вашей проповеди, Широкополый? — воскликнул Ник, подхватив последние слова. — Проповеди — это совсем не мое дело, ей-богу так, покорный ваш слуга! Терпеть не могу, когда люди стонут, охают, хнычут и кривятся, сами не понимая из-за чего. Это напоминает мне, как когда-то мой дедушка, знаменитый путешественник, был в Центральной Африке… Но этот анекдот я расскажу вам когда-нибудь после, потому что не хочу оказаться неблагодарным к тому, который со времени нашего первого знакомства подал столько примеров мудрости по поводу способов, как убивать индейцев и выпутываться из разных затруднительных обстоятельств.

— Я преподавал способы убивать индейцев? — воскликнул Гэмет, всплеснув руками и подняв глаза к небу с видом оскорбленной невинности. — Это я-то убивал индейцев?

— Ну да, ей-же-ей! Именно вы.

— Протестую против такой клеветы. Я, миротворец, символ кротости и тишины! Я, для которого не существует суеты мирской!

— А разве я не видел, как вы рубили направо и налево, вперед и назад в подземелье? Не я ли видел, в какое замешательство приводили вы разбойников своей манерой сражаться? О да, ей-ей!

— Неужели ты думаешь, друг Ник, что я тогда увлекся до такой степени насилия? — подхватил Авраам с видом искреннего раскаяния. — Неужели я не на шутку наносил раны удары, которые могли повредить физическому здоровью краснокожих язычников, в лапы которых бросила нас злосчастная судьба, для спасения юной девы и ниспровержения планов Марка, по прозванию Морау, действия которого поистине нечестивы, преступны, гнусны?..

— Остановитесь, Широкополый. Уф! Дайте дух перевести, а не то спущу на вас собаку, ей-же-ей спущу!

Ошеломленный наплывом слов, Ник отступал, а квакер, схватив его за руку, все ближе надвигался и все громче провозглашал свои речи над самым его ухом.

— Если хотите порушить нашу дружбу, то продолжайте оглушать меня! — воскликнул Ник с досадой. — Но помните, что вы скоро надорветесь на середине речи. Не забывайте участи моего третьего брата, который так же надрывался перед судьями в последний раз накануне смерти.

— Но если ты обвиняешь меня, друг Ник, — продолжал квакер, — то позволь же и мне защищать свою честь и оправдать себя от такого жестокого обвинения, сама вежливость требует того, хотя, может быть, понятия о вежливости являются для тебя очень отвлеченными по случаю долгого пребывания в дикой стране невежественного язычества и ослепления, где разница между добром и злом теряется в хаосе нелепых преданий, хотя для человека существенна потребность стремиться к истинному блаженству, к вечному блаженству бессмертной частицы, иначе называемой духом, существование которого признается и законами древности…

— Медведи и бизоны! — взревел Ник, отталкиваясь от квакера энергичным движением. — Если вам охота схватиться со мной в маленькое затруднение, то скажите просто. Но подобных нелепостей не может переварить ни один честный охотник, они, точно горчица в нос, так и сшибают с ног.

Напасть с удивлением уставилась на квакера. Видно, она не могла понять, что все это значило, и старалась сообразить.

Кенет поспешил вмешаться и переменить тему разговора.

— Сколько уже дней мы провели в форте Гэри, а все еще не можем придумать плана, как нам отыскать и спасти Сильвину Вандер. Марк Морау надул нас и исчез с лица земли, не оставив ни следов, ни указаний, куда он скрылся.

— Ну вот! Только теперь вспомнил, что шел сообщить вам весть о прибытии Саула Вандера в форт. Он приехал на Огневике, который оказался в отличном состоянии. Свидание со старым другом принесло нам, то есть мне и Напасти, большую радость. Саул оправился от ран, но жестоко сокрушается о своем Розанчике. Да вот он и сам идет вместе с виноторговцем. Держу пари, что и потешная Персилья Джейн тоже неподалеку. Ну да, так и есть, это она тащится позади них. Ну, клянусь как честный человек, если бы по моим пятам всюду тащилось такое сокровище, продал бы я себя в рабство индейцам, только бы избавиться от него.

Теплотой насыщено было свидание Саула Вандера с Кенетом Айверсоном. С глубоким чувством молодой человек взял мозолистую руку старика и крепко пожал ее. Саул не произносил имени бесконечно любимой дочери, но Кенет видел по его глазам, что у него только она на уме.

— Есть еще одно счастье выше радости видеть вас снова в добром здравии, и я надеюсь, что нам не долго его ждать, — сказал Кенет.

— Моя дочь! Моя бедная Сильвина! — прошептал Саул.

— Поверьте, мы не оставались в праздности, но похититель совершил свои преступления с хитростью лисицы. До настоящего времени мы никак не можем напасть на настоящий след. Вероятно, вы уже слышали подробности побега Морау и наших попыток спасти вашу дочь. У него тут хватает добрых друзей. Никто преследовать этого злодея даже не собирается.

— И мы найдем его непременно! — воскликнул Ник с жаром. — Это так же верно, как верна природа. Мы будем гоняться за ним по всей стране, если он еще обитает на этом свете, мы непременно найдем его. Раз не найдем, в другой поищем, и так все дальше и дальше! — кричал Ник.

— Хорошо, очень хорошо, — сказал Саул, тронутый видимой привязанностью зверолова, — я не забуду этого, понимаете ли?

— Да, это я понимаю, — подтвердил Ник и вдруг, с озабоченным видом повернувшись к Голиафу, спросил, — а вы тоже с нами?

— Если вы в таком количестве, что можете защитить меня от этих ядовитых тварей и воспрепятствовать им в беспокойствах, которые они чинят мне при выполнении моей работы, то я ничего не имею против вашего предложения. В последнее время я понес такие потери, от которых жестоко возмутилась желчь Персильи Джейн. — Голиаф искоса посмотрел на упомянутую особу, не отстававшую ни на шаг от него. — Я готов все вытерпеть, чтобы сделать счастливой мою дорогую Персилью Джейн и чтобы дать ей возможность…

На этом слове Стаут был прерван голосом госпожи Стаут, в сравнении с которым визг циркулярной пилы — просто сладкая музыка.

— Так можно говорить при посторонних людях, которые не ели с тобой днем, не спали с тобой ночью, изо дня в день в течение всей жизни. Но посмотрите прямо в глаза вашей супруге, покинутой и одинокой! Из привязанности к мужу я ли не терпела и зноя, и холода, и дождя? И все лишения, и горе, и даже смерть? И ради чего, спрашиваю вас? Ради того, чтобы милый супруг вечно бегал от меня!

Персилья Джейн прижала к своим судорожно моргающим глазкам кончик платка с явными следами долговременной засухи.

— Ну что ты рассказываешь? Не для тебя ли я предпринял это трудное путешествие? — спросил Стаут, надувшись. — Ведь я тотчас приехал бы за тобой, как только сколотил бы состояние.

— Ах, негодяй! Ты думал, что я не сумею найти дорогу в эти дикие болотистые степи! Ты радовался, воображая, что если я сюда попаду, то сейчас же и пропаду, что меня растерзают лютые звери или похитят бесчеловечные индейцы!

— Я предполагал, что ты спокойно будешь ждать моего возвращения.

— Ах! — воскликнула Персилья Джейн с горечью. — Зачем я не осталась невинной девушкой, насколько бы я была счастливее теперь! Я была так молода, так неопытна, что поверила тебе, была увлечена твоими гнусными ласками! О, если бы я опять могла превратиться в невинную девушку, я бы скорее бросилась в пучину морскую, чем в объятия такого скотоподобного мужа! И почему не дано неопытным девушкам знание добра? Если бы я тогда захотела, то была бы теперь знатной дамой и разъезжала бы в каретах, а не бегала за мужем-бродягой.

— Сколько раз говорил я тебе, Персилья Джейн, что долг повелевает мужу всегда быть выше жены! Если муж будет вечно держаться за юбку, то когда же он научится стоять на своих ногах? Мне хотелось нарядить тебя в бархат и атлас, но я знал, что в штате Миссисипи этого не добьешься.

— В бархат и атлас? Ах, Господи! Да если бы ты водил меня в приличных ситцах, так я и за то была бы премного благодарна! Но разве ты заботишься о законной супруге, которая служит тебе опорой, утехой и радостью? Тебе бы только удрать куда подальше, не думая о том, прикрывается ли ее тело хоть лохмотьями.

— Не могу понять, как может чувствительный муж расстаться с такой супругой хотя бы на два часа, — сказал Ник со свойственным ему шутовским простодушием.

— Чувствительный муж! — повторила Персилья Джейн язвительно. — Он чувствителен только к себе! Слава Богу, что у нас детей нет! Будь у нас дочери, старшую мы бы назвали Элизой, младшую Персильей. Но хорошо, что Элиза и Персилья не родились на свет Божий, это такая милость Провидения, за которую мы все должны благодарить его!

— Женщина, — сказал Гэмет, — ты слишком резко выражаешься, тебе следует практиковаться в терпении и кротости столь прекрасных добродетелях женского пола. Вспомни, что муж есть глава жены.

— Глава жены? Это Голиаф-то моя голова? Ну уж нет, я не могу быть ниже кого-то на свете, не то что…

— Библия учит так…

— Уж мне-то не рассказывайте о Библии! Кто глубже, чем я, изучил ее? О! Если бы кто мог знать, как я ее изучала! Как добросовестно старалась я исполнять свои священные обязанности! Сколько времени у меня пропало даром, чтобы убедить и вырвать Голиафа из жалкого положения!

— Кажется, с тех пор прошло много лет, — проворчал Стаут.

— А если бы так, бросил бы ты свою жену в одних лохмотьях, завел бы ее в страну дикого невежества?

Голиаф поспешил заверить, что немедленно разоденет ее в самые щегольские наряды.

— Да, когда мое тело охладит смерть, ты приготовишь мне белый саван! О, сколько бедствий пришлось бы пережить моим бедным деточкам Элизе и Персилье! О, если бы целый мир мог слышать, как мой муж оскорбляет любящее сердце обожавшей его супруги! О, если бы у меня достало сил наказать этого неблагодарного злодея, отколотила бы я его, выцарапала бы ему глаза, растерзала бы его грешное тело!..

— Вам ли скромничать, — утешал ее Ник, — была бы только охота, а сил у вас хватит. Соберитесь с мужеством и вспомните все проклятые затруднения, в которые вы впутались из-за него с тех пор, как он употребил во зло вашу цветущую юность и невинное целомудрие. Поднимите ваши когти повыше, как оружие, и, бросившись на злодея, растерзайте его, лучшего средства для его казни невозможно и придумать. Ей-же-ей!

— Женщина, оставьте нас в покое, — сказал Кенет строго, — вы мешаете нам толковать о важных делах.

— А это что за молокосос! Разве можно говорить так грубо с женщиной, которая годится вам в матери? Гораздо полезнее для вас было бы взять несколько уроков вежливости.

— Любезнейшая госпожа Стаут, — возразил Кенет, улыбаясь, — прошу вас, оставьте нас. Быть невежливым по отношению к вам прискорбно для меня, но, поверьте, нам необходимо переговорить о делах.

— А мне необходимо оставаться здесь — вот вам и сказ! Если у вас важные дела, то говорите при мне. Вы не имеете права толковать о предметах, которые неприлично слушать честной женщине с характером.

— Ну, характерец-то у вас истинное сокровище, нечего сказать! — проворчал Саул, сердито посматривая на Стаута.

— Вот так всегда, с того несчастного дня, как она переступила порог моего дома, — оправдывался Голиаф. — Верите ли, что однажды вобьет она себе в голову, того не выбьешь из нее и топором. Никогда нет мне покоя. Ах, какое было бы счастье, если бы меня убили эти ядовитые твари! Они только лишили меня превосходного спиртного напитка с маленькой примесью воды из Красной реки, а тут терпи все невзгоды!

Такой обиды Персилья Джейн уже не могла вынести и бросилась на своего супруга с явным геройским намерением. Но он, как опытный воин, закаленный в боях, бросился со всех ног и улепетывал, что заяц, преследуемый собакой. Но не такова была женщина Персилья Джейн, чтобы отказаться от сладкой мести. Она ринулась за ним в погоню, и вскоре супруги исчезли из виду к общему удовольствию.

— Доброго пути! — закричал Саул им вслед. — Признаюсь, в жизни не встречал таких свиней. А знаете ли, Кенет, девушка, которую вы нашли в таком жалком положении в лесу, самое милое и доброе дитя. Как она напоминает мою дорогую дочь! Все это время она ухаживала за мной, как Розанчик в былые времена. Право, мне кажется, что ее белые, нежные руки много способствовали исцелению моих ран.

— Я ждал случая расспросить о ней, но эта отвратительная мегера мешала мне. Узнали ли вы подробности ее истории?

— Не могу сказать, что все узнал, но ее зовут Флорела, как вам известно.

— Вообще-то у всех людей бывает имя и фамилия, — заметил Кенет.

— Она не представляет исключения из общего правила. Ее фамилия Дефарж. В истории ее нет ничего необыкновенного. Какой-то негодяй влюбился в нее и похитил, но ей посчастливилось убежать от него, прежде чем он успел осуществить свои гнусные намерения. Несколько дней она скиталась по лесам, но Провидение смилостивилось над ней и послало нас… Ну, вот я и поправился, а теперь готов преследовать гнусного злодея по всем закоулкам Канады. Старик Саул откопает его в самых мрачных пещерах, куда бы он ни скрылся.

— Вот наш план, — сказал Кенет, — завтра рано утром мы все отправимся в поход и обыщем весь этот край. С помощью Божьей надеюсь на успех.

— Ну да, право слово так, я покорный ваш слуга! — подтвердил Ник.

— Чем раньше, тем лучше, — сказал Саул со вздохом, итак, до завтра. Но как бы я желал, чтобы это завтра был уже сегодня!

Глава XL

НИК УХОДИТ

Торговое общество Компания Гудзонова залива основало укрепления и фактории во всех частях Северной Америки для охраны своей торговли; но только два укрепления, форт Гэри и форт Стоун, заслуживают особого внимания. Укрепление Гэри расположено на берегу реки Асинибоан в трехстах шагах от слияния ее с Красной рекой, это — обширное квадратное здание, обнесенное стенами и хорошо укрепленное. В стенах его расположены магазины, конторы, конюшни и все другие нужные помещения. Мирно течет река Асинибоан у подножия его стен. Окрестности довольно унылы. Поселения на Красной реке простираются на пятьдесят миль вдоль реки. Леса стоят по берегам, в них преобладают дубы, тополя, ивы. Куда ни обернешься, везде леса, равнина и болота, что представляет прескучную картину.

Так, по крайней мере, думал Кенет, остановившись в тот же вечер у ворот укрепления. Медленно заходило солнце за далекие леса запада, заливая золотом волны Асинибоана, по которым изредка скользили челны из древесной коры, управляемые канадцами, шотландцами или индейцами. С невыразимой грустью любуясь пейзажем, Айверсон не заметил, как из форта вышел Ник Уинфлз с собакой. Охотник был в полном вооружении и с сумкой за плечами. Он кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание молодого друга, но безуспешно, тогда он окликнул его.

— А вы не на шутку захандрили, — сказал Ник, — думаю, что все влюбленные любят похандрить. Впрочем, я ударялся в хандру, когда, бывало, красотка приглянется мне, ей-же-ей!

Кенет с улыбкой повернулся к охотнику.

— Если это так, то вы, любезный Ник, уже как раз на той дороге, чтоб стать самым отчаянным ипохондриком из всех смертных. Дочь Облака в черной одежде произвела на вас такое сильное впечатление, какое не сбросить с себя, как дорожный плащ. Примите меры предосторожности против черных глаз и миловидного личика.

— Не в первый раз я их вижу! Ведь мы люди бывалые. Вот если бы я был новичком — беда! Опасность велика, но теперь не тревожьтесь по случаю такого затруднения, — возразил Ник, поправляя ремни походного ранца.

— Да и старость подходит, в ваши годы, по правде сказать, наверное, не до любви.

— В мои годы? Разве вы находите, что я старею? Посмотрите-ка на меня получше, я не умею стареть и буду молод до самой смерти, придет ли она немного раньше или немного позже. Поймите же, молодой человек, возраст не от лет зависит. Телом можно одряхлеть, как Мафусаил 21, но духом быть бодрым и молодым. Я молод и даже очень молод. Годы приходят и уходят, а я только подсмеиваюсь над старым ворчуном. Время не мое затруднение — о нет, ей-богу, нет!

Ник прищелкнул языком и спокойно смотрел на заходящее солнце.

— Правда, вы молоды, молоды душой и телом, в том нет сомнения, — подтвердил Кенет рассеянно и, только тут заметив вооружение охотника, спросил: — Но что все это значит? Куда вы так снарядились, при походном ранце и с карабином в руке, целый арсенал оружия за поясом?

— Это значит, что я собрался в поход.

— Куда это? — удивился Кенет.

— На поиски Розанчика. Куда же еще?

— Но не с вами ли мы условились только завтра отправиться в путь? А я надеялся, что вы пойдете со мной.

— Что прикажете делать? Я и сам знаю, что странностей во мне хоть отбавляй. Никогда не умел я быть таким, как все; вбил я себе в голову мысль, что мне надо одному приложить руку к делу, ну и приложу один — ей-ей! Право так, покорный ваш слуга! И вот я пойду в одну сторону и постараюсь как могу, а вы вместе с Саулом, коли охота есть, идите по другой дороге. Ведь с этим стариком каши не сваришь, он способен весь мир обойти без карты и компаса, под влиянием инстинкта, который природа вложила в него.

— По какой же дороге вы отправляетесь?

— Сам еще не знаю, пока поселки в глазах маячат. Чтобы собраться с мыслями, мне необходимо вдохновение необъятных и безлюдных прерий. Где многолюдье и порядок, там я перестаю быть Ником Уинфлзом. Как попадутся мне на глаза следы бизона, тропа индейца, селение бобров — ну, тут я как дома. А ночью я люблю засыпать под концерты волка, филина и дикой кошки.

— Да, я вполне понимаю вас, — сказал Кенет, на лице которого отражалось восторженное удивление красноречием, свойственным одному Нику.

— Вот вы все понимаете. У людей, начитавшихся книг, тоже есть много странностей. И вы также престранный молодой человек! Вы хотите прочитать в душе Ника, точно в большой книге. В вас сразу чувствуешь что-то очень хорошее… Напасть так же думает, не правда ли, верный друг?.. Заметили ли вы, как она при этом подмигнула мне, да еще и головой кивнула. Это значит на ее языке «да». О! Мы с ней понимаем друг друга как нельзя лучше.

— Кто же сомневается в этом? Но разве вы отправляетесь пешком?

— Да, пускай Огневик отдохнет маленько. Впрочем, пешим легче отыскивать следы тварей, чем с коня. Я же намерен преследовать хищника до тех пор, пока не попаду в последнее затруднение, из которого не в силах буду уже выпутаться. Прощайте, милый человек! В путь-дорогу. Напасть!

Ник вскинул ружье на плечо и скорыми шагами удалился в сопровождении собаки. Но Кенет видел, как на дороге он остановился и о чем-то толковал с госпожой Стаут, которая, умышленно или случайно, встретила его на некотором расстоянии от укрепления.

— Ну вот! — прошептал Кенет. — Он, наверное, подстрекает на новую выходку эту несносную женщину. А вот как раз, выступает счастливый обладатель этой уникальной собственности.

Голиаф подходил к нему.

— Господин Стаут! — закричал Кенет еще издалека. — Уж не любовное ли свидание там назначено? Посмотрите-ка! Но хочу надеяться, что грех ревности вам не присущ.

— Я-то? Нет, я в жизни не умел ревновать. И странная вещь! За всю жизнь никто не попытался даже похитить ее сердце у меня, хотя нельзя сказать, чтобы это была обыкновенная женщина. Ах, если бы кто-нибудь сделал попытку и имел бы успех! Персилья Джейн самое необыкновенное существо на свете, а между тем я тогда только и счастлив, когда она подальше от меня. Вижу, что ей в голову опять что-то взбрело, но что именно, пока не могу себе представить… А я к вам с покорнейшей просьбой. Вы и Саул Вандер завтра уходите из форта, не будет ли вашей милости угодно и меня захватить с собой? Конечно, я не блестящий ходок, но постараюсь всеми силами быть полезным и как можно меньше тревожить вас.

— Боюсь, что это невозможно. Подумайте только об опасностях и, главное, о Персилье Джейн.

Голиаф с ужасом оглянулся на то место, где стояла его супруга, но она уже исчезла, что, видимо, его успокоило.

— Мне было бы в тысячу раз приятнее общаться с ядовитыми змеями, чем оставаться здесь, — заговорил он тихо, — Персилья способна растерзать меня на клочки. Если вы отвергнете мою просьбу, то мне остается только надеть петлю себе на шею. Подумайте о моей злосчастной судьбе: меня ограбили; краснокожие твари выпили мою превосходную водку с самой малой примесью воды. Была у меня лошадь с полной упряжью; где она теперь? Наверное, эти гнусные твари ее сожрали. А может быть, она еще жива, и мне суждено отыскать ее, если пойду с вами. Ее так легко узнать по приметам: на одном боку у нее нарисован красной краской винный бочонок, а на другом — пьяный индеец.

— И рад бы помочь вам улизнуть от супружеского счастья, но прежде мне надо переговорить с Саулом Вандером и Гэметом.

— Я виделся уже с господином квакером, но так и не добился толку от него. Он сказал, что ни в ком не нуждается и сам пойдет, один.

— Как! И он один?

— Он так сказал и еще изрек множество нелепостей о миролюбии и кровопролитии. Как видите, вам на него нельзя рассчитывать. Возьмите же меня собой и дайте оружие. Драться я буду не хуже других. Когда Персилья Джейн будет далеко позади, а ядовитые краснокожие змеи впереди, я ни на шаг не отступлю и скорее брошусь на индейские ножи, чем наткнусь на лезвие языка моей Персильи Джейн.

— Хорошо, я поговорю с Саулом Вандером.

Не желая затягивать разговор, Кенет простился с Голиафом и пошел вдоль берега прогуляться, но вдруг его опять окликнул виноторговец.

— Господин Айверсон, вы ничего не имеете против моего намерения захватить с собой лошадь с некоторым количеством вина в бочонках? Мне сдается, что по дороге можно хороший торг сделать, а всему свету известно, что вино — лучший миссионер для укрощения нравов и просвещения краснокожих змей.

Кенет отвернулся и, не удостоив ответа разумную меру просвещения, продолжал свою прогулку.

Глава XLI

НИК И НАПАСТЬ

Ворон Красной реки питал закоренелую ненависть к поселениям белых. Пустыня — вот его отчизна; Северо-запад — его дом; небо — потолок, земля — пол. Он не имел понятия о тоске по родине. Все необходимое для жизни он находил в своем необъятном жилище: его кухня — лес; его припасы: в воде — рыба, в воздухе — птица, на земле — мясо; трава и ветви деревьев — его постель, ночная темнота — занавес. У Ворона громадная собственность, за которую он не платит ни налогов, ни пошлин, да и семейные узы его были необъятны, ибо он представлял собой «линию соединения двух человеческих племен». Краснокожие и бледнолицые были его братьями, хотя он ни с кем не поддерживал тесных отношений. Все его радости и печали, страхи и надежды жили в нем самом. Особенную нежность питал он к лошадям, и в этом отношении его понятия о правах собственности были весьма растяжимы. Он считал, что природа создала лошадей для него, как и деревья, и что он имеет одинаковое право как рубить деревья, так и уводить лошадей. С такими повадками, конечно, Тому не сиделось на месте. Проводив Саула Вандера до форта, он тотчас отправился домой, взмахнув при этом крыльями, каркнув и свистнув самым оглушительным образом.

Не прошло трех дней после вышеописанных происшествий, как на дороге показался Ворон, тащивший на веревке жирную и тяжеловесную лошадь. С удивлением и видимым удовольствием рассматривал он свою добычу. Странными рисунками разукрашена была лошадь: с одного бока было искусное изображение бочонка, с другого — индейца, которого художник попытался изобразить не то спящим, не то пьяным, вероятно, все-таки пьяным.

Подробно осмотрев это необычайное явление, Том Слокомб каркнул с таким диким азартом, что лошадь в испуге поднялась на дыбы.

— Гремучие змеи! Да ведь ты — редкая красотка, не правда ли? Твой хозяин был большой чудак, не правда ли? Ведь ты незнакома еще с Вороном, не так ли? Да не бойся же, красотка! Нет повода, чтобы так переполошиться! Кажется, ты принадлежишь виноторговцу. Да не шали же! Стой смирно! Кар-как-кар!

Еще не прекратились отголоски карканья, как издали послышались крики:

— Эй! Кто там?

— Что вам надо? Что вы за человек? — закричал Том.

Присмотревшись лучше, он узнал Ника Уинфлза, предваряемого Напастью, которая обнюхивала следы.

— Вот и я. Надеюсь, что вы видите, кто я, если только не страдаете куриной слепотой, — отвечал Ник, — а на вопрос, чего мне надо, не могу сказать, чтобы мне понадобилась птица вашего полета. Что вы тут делаете?

— Ник Бродяга, очень рад видеть вас. Вы…

— Стой, Ворон! Бродяги никогда не было в моем прозвище. Уинфлзы всегда были благородного и замечательного рода, и я никому не позволю лишать меня чести принадлежать к этому роду.

— Скалистые горы! Какая разница? Из десяти раз разве один случится мне ошибиться в имени. Впрочем, что тебе в имени моем? Дай мне чего-нибудь поесть, да уголок земли, чтобы протянуться, и еще лоскутик неба, чтобы прикрыться, — и чего еще мне надо? Я счастливейший из смертных!

— Это замечание так и пахнет охотником. Кусочек земли вместо матраца, лоскуток голубого неба вместо одеяла — славные вещи! Сколько ночей, недель, месяцев и лет я довольствовался этим! Я родился для этой жизни, ей-богу, так!

— Вот и выходит, что вы из рода бродяг. Вы только на то и способны, чтобы бродяжничать, не в укор будь сказано, потому что вольный охотник Северо-запада есть настоящий человек, каким он и должен быть.

— Очень хорошо, но все же это вовсе не дает вам права искажать мое имя.

— Но разве я создан как другие? Я — черта разъединения и линия соединения, я великий феномен природы, ее бич, последнее зло! Я иду на восток, иду на запад, пройдусь по северу, погуляю на юге, и мне дела нет ни до кого! Я единственный и недосягаемый, полярный медведь, морская лошадь, король диких кошек, Ворон Красной реки! Кар-кар!

— Не заприметили ли вы здесь следов краснокожих? — спросил Ник, растягиваясь на земле.

— О! Я каждый день убиваю их сколько мне заблагорассудится, — отвечал Том беззаботно.

— Замолчи, Ворон, и веди себя как подобает человеку. Не за пустяками забрел я сюда. Я ищу ту молодую девушку. Мы с Напастью затеяли трудное дело и во что бы то ни стало хотим завершить прежде, чем окончим свои счеты с жизнью.

— Ведь я знаю, что вы настоящий скороход Севера. И для одного человека у вас хватает ума — и это известно! Но у вашей дикой кошки глаза нынче не так ясны, как всегда.

— Да, — кивнул Ник печально, — она потеряла аппетит и с каждым днем, видимо, все больше изнемогает. Однако, она и теперь исполняет свой долг как нельзя лучше. Вчера утром она напала на след и ни на миг не теряет его. Я уверен, что это настоящий след. Знаете, как я принялся за дело? Сперва показал ей платье той девушки, чтоб она поняла, что мне требуется. Напасть обнюхала платье и сказала по-своему: «Понимаю». Потом мы отправились с ней в путь. Теперь она нашла след, и я уверен, что он настоящий. Но меня глубоко сокрушает, что она с такой верностью и самоотверженностью идет и трудится, в то время как я вижу, как она больна.

— У собак, как и у людей, бывают свои болезни, — изрек Том глубокомысленно, — но странно, отчего они так любят своих хозяев.

— Вопросом этим и я не раз задавался. Человек бывает неблагодарной скотиной, когда игнорирует дружбу собаки. Да будут прокляты все цивилизованные и нецивилизованные варвары, которые бьют собак! Где мы найдем друга более преданного, честного, всегда готового прийти нам на помощь в бедах и затруднениях? Укажите мне человека лучше этого животного.

В это время Напасть медленно поднялась и пристально посмотрела вперед, вытянув голову над травой. Она нюхала воздух, насторожив уши. Потом стала беззвучно пробираться в том же направлении, куда было направлено ее внимание.

— Бьюсь об заклад, что за мной следят, — сказал Ник, — но это не удивляет меня. У этих мошенников есть свои соглядатаи — индейцы и ренегаты из белых!

— Пускай-ка сунутся! Не дам маху; буду каркать, хлопать крыльями и, пока опасность грозит вам, не покину вас ни на минуту… А что теперь делает собака?

— Прислушивается. У нее тонкий слух, и она вполне уверена в своих способностях. Ночь близка, и, на мой взгляд, еще до завтрашнего утра быть у нас маленькому затруднению. Благодарю вас за дружеское предложение и уверен, что вы исполните свой долг как честный человек.

— Еще бы! За прелестную фиалочку, за полевой цветочек я и жизни не пожалею и не покину вас до последней минуты.

— Мне кажется, что мы на правильной дороге, и если лазутчики Марка Морау рядом, то мы постараемся их надуть. Но прежде, чем приступить к делу, я должен предупредить вас, Ворон, что, идя по одной дороге со мной, вы получите больше ударов, чем долларов, — ей-же-ей! Право так, покорный ваш слуга!

— Ник Уинфлз, много недостатков у Ворона, но подлецом он никогда не был.

В эту минуту Напасть подошла к ним. Ник предложил ей поесть, но она отказалась от пищи.

— Бедный друг! И есть не может, куда же ей идти? — бормотал Ник. — А между тем необходимо укрыться, чтобы держаться наготове от угрожающего нападения.

— А не лучше ли будет мне пойти посмотреть, что там делается? — спросил Слокомб.

— Опасно вам довериться, потому что вы незадачливый разведчик. Привычка не вовремя каркать и взмахивать локтями всегда вызывает затруднения. Но что вы намерены делать с лошадью? Она оставляет такие заметные следы, что неприятель без труда отыщет нас…

— Я разрежу свое одеяло и обвяжу ей копыта.

— Поступайте как хотите, но на вашем месте я пустил бы ее на свободу. Она тут с голоду не умрет.