Что нужно нам, познав задачу,
      И положившись на удачу,
      Быстрее к делу приступить,
      Трудов нетленных плод вкусить.
 
      Отринем мелкие заботы,
      Пустопорожние хлопоты.
      Узду накинув на желанья,
      Потянем нить воспоминанья.
 
      Сему нехитрому рецепту
      Я внял — потомкам в память лепту
      Вношу в предвестье перемен,
      Пока не цепок жизни плен.
 
      Размер стиха пусть без затей
      Былых опишет прелесть дней,
      И строчкой беглою сошьёт,
      Что время нам на части рвёт.
 
      Представлюсь честно — просто винтик.
      В головке есть дыра под шплинтик
      (Как и у каждого из нас),
      Где будет шплинт тот в должный час.
 
      Когда-то нас горстями брали
      И в жизнь сонливую вставляли.
      Винты и гайки не при деле,
      И как попало, но сидели.
 
      Резьбою каждый был прикручен,
      Годам к семнадцати обучен,
      Как думать надо, что любить,
      В какой струе по жизни плыть.
 
      Всем механизмом управляли
      И неусыпно наблюдали.
      Ценились высшим баллом знанье
      Науки лестья, послушанья.
 
      Величье дел страны Советов
      И гнев от вражеских наветов
      Объединяли нас в народ.
      (Мы без идеи — просто сброд.
 
      Задело слово за живое,
      Внутри поднялось ретивое.
      Как с неба — тут же молодец
      Ручонки греть чрез жар сердец.
 
      Натешится. Ваш поздний разум
      Без пелены увидит разом
      Обещанных убогость дел…
      У каждой веры есть предел.)
 
      Не знав другого, примирились,
      И даже, помню, веселились,
      Когда с трибуны кумачовой
      Нас звали к жизни вечно новой.
 
      Спрошу себя: «А было ль стыдно,
      И тот маразм — насколько видно?»
      Но отвечать — начистоту,
      Иначе труд наш в пустоту.
 
      Сказать, что стыдно? — нет, наверно.
      Но фальшь я чуял неизменно.
      И знал, в молчании тая,
      Что дурня лепят из меня.
 
      Я по-людски за всех стеснялся,
      Ни от кого не отстранялся.
      Так в жизнь входил я угловато,
      С душой небитой и немятой.
 
      Что удивляет — умудрялся
      Жить как хотел, и не марался.
      Но объясненье здесь простое -
      Я рос и жил при этом строе.
 
      Впитались в кровь порядки наши,
      Труд за гроши с перловой кашей,
      И знал нутром я, абсолютно,
      Где ждал меня капкан уютно.
 
      Я был как зверь, который знает,
      Что осторожность жизнь спасает.
      И что один неловкий промах -
      И череп тотчас же в проломах.
 
      И всё же было там пространство
      (Немного, место не для танцев).
      Скорее просто закуток,
      Зато я знал, где мой шесток.
 
      А дале речь что это было,
      Как с перестройкой оно сплыло,
      И жизнь моя перетряслась…
      Эх, лихолетия напасть!…
 
      1. Как я начинал расти
 
      Вообразил ухмылку вашу
      Из-за стакана с простоквашей:
      Вы прямо как живой сидите,
      Вы — зритель или посетитель.
 
      Для вас пишу я это чтиво.
      Конечно, надо бы красиво,
      Но я пишу как оно есть…
      И с кем-то будет, Ваша честь.
 
      Амур, высокий берег, дом,
      В райцентре рядом был роддом,
      Куда везли мать на телеге.
      Плыл утра свет в весеннем следе.
 
      Что дале — по рассказам знаю:
      Картофелю быть урожаю,
      А в остальном несытно жили,
      Как все почти. И не тужили.
 
      Однако вскоре поприжало,
      И с мест снялось тогда не мало.
      Помыкались туда-сюда,
      И — Зеи мчит у ног вода.
 
      Порою дамбы прорывало
      (Ох нас тогда и заливало!),
      Дома в воде, как корабли,
      А между ними лодки шли.
 
      Я как сегодня помню вечер:
      Голубизна небес — как глетчер,
      В их необъятье тонет слух…
      Так сладко жизнь томила дух.
 
      Внизу, затопленным посёлком,
      Не торопясь, подстать двуколкам,
      Сплавлялись лодки меж домов…
      Картина — смесь легенд и снов.
 
      Мужик взобрался на домишко
      В исподнем байковом бельишке,
      И, ухо наклонив к баяну,
      Играл душевно… Может, спьяну.
 
      И безмятежно был спокоен,
      Средь бед вселенских будто скроен,
      А вкруг спокойная вода
      Была всегда, всегда, всегда…
 
      А с лодок были слышны шутки,
      Весёлый гогот, прибаутки.
      Сосед соседу угрожал
      Сжечь дом. А с лодок: «Сеновал!»
 
      * * *
 
      Конец годов пятидесятых.
      Мне год тогда шёл где-то пятый,
      А вот запомнил навсегда…
      Нет? Ну на жизнь свою тогда.
 
      Былое помнил кто-то, где-то,
      Я ж будто был окунут в Лету -
      Поток беспаматных времён,
      Назад где — мрак, вперёд где — сон.
 
      С былых времён пришло немножко,
      Кривою узкою дорожкой:
      Амур, Хабаров, казаки,
      Семёнов, банды, кровь, штыки…
 
      Китай. Тогда легко ходили
      Туда, сюда — привольно жили.
      Река преграда не была,
      Где две руки — там два весла.
 
      И отблеском времён минувших,
      Закону не всегда послушных,
      Сверкнуло золото в венцах
      Избы. Забыт прадеда прах.
 
      Аляска, Колыма, проливы,
      И чуждой речи переливы
      Дедам диковинкой не были -
      До Мичигана доходили.
 
      Вопрос от Вас: «Зачем им это?»
      Но я не знаю их секрета.
      А вот в себе поразбираться
      Могу. Там то же, может статься.
 
      Иначе что же я пьянею
      Как быть дороге. Перед нею,
      Коль будет дальняя она,
      Всю ночь бывает не до сна.
 
      А ветер северный задует -
      Душа в смятенье затоскует.
      И снег в поземке ледяной
      Шуршит мне тихо: «Твой я, твой!»
 
      И поздней осенью в болото
      Меня как будто тянет кто-то,
      И в снег ли, в дождь — мне наплевать,
      Я там как дома — как понять?
 
      И много мне чего досталось
      От предков. Жалко, что осталось
      Под спудом жизни бестолковой,
      Невнятной, суетной и плевой.
 
      * * *
      А город звался наш — Свободный
      (Был Алексеевск — неудобный).
      А так — торжественно и пышно,
      Но что же там на деле вышло?
 
      А вышло, что на поселенье,
      Годов с двадцатых, как поленья,
      Туда сплавляли разный люд:
      Экс-зек, кулак — все были тут.
 
      Лесоповал, в горах дороги,
      Вкруг зоны, где порядки строги.
      Ну, в общем, классика тех лет.
      (Я б не сказал: «Следов тех нет».)
 
      Так что народ жил здесь бывалый.
      Свой дом в воде был повод малый,
      Чтобы печалиться, скорбеть…
      Живой — и можно песни петь.
 
      Оттуда, с черных тех времен,
      На душу пепел нанесен.
      Вползла в те вольные края
      Колючей проволки змея.
 
      Я рос, я видел зоны эти,
      (Их не держал никто в секрете.)
      И жизнь нас часто убеждала,
      Что места там еще немало.
 
      Сосед бревно спер — посадили.
      Сын Сашка был — мы с ним дружили.
      Потом прибрали дядю Лешу…
      Он шел, понурый, сквозь порошу.
 
      И как-то к мысли привыкали,
      И без печали принимали:
      Там может каждый побывать,
      Телят с Макаром погонять.
 
      Любое детство, словно призма,
      Чиста, прозрачна, чуть капризна.
      Что к нам туда ни попадает,
      Навеки в душу проникает.
 
      На полотне остались в ряд:
      Обрыв, река внизу. Наряд -
      Я клоун в детсаду на елке,
      Сестра-снежинка мнет иголки.
 
      Там также лесоперевалка.
      Щепа, вагоны, бревна, палки.
      Меж штабелей нагроможденье,
      Дрезины тяжкое сопенье.
 
      И слухи: ногу оторвало,
      Там придавило, искромсало.
      На сплаве утонул рабочий -
      Сначала — страх, потом — не очень.
 
      * * *
 
      Природа… Край какой богатый!
      Вбегал на улицы сохатый…
      Дальневосточные края.
      Где ж твой певец, моя земля?
 
      * * *
      И напоследок. Детский сад.
      Стоят кроватки к ряду ряд,
      Окно большое, высоко.
      В нем небо — сладко далеко.
 
      Дня бесконечного тягота
      И подконтрольных дел тенета,
      Не озорник, в огляд играл…
      Неволя — вот что ощущал.
 
      Звучала жизнь из-за забора,
      Как вечер приходил нескоро!…
      Желаний школа обузданья
      Навеки въелась в подсознанье.
 
      Там я учился выживать,
      Вниманье чтоб не привлекать.
      Совет держал лишь сам с собой
      И, как в лесу, топтал путь свой.
 
      Но кожуру носить уменье
      Лишь телу дарует спасенье,
      А для души сия короста
      Лишает все побеги роста.

      Прощай, Восток, — пора в дорогу.
      Набрал ход поезд понемногу,
      И под неспешный стук колес
      Я вспоминал, что день принес.
 
      Опять разлив, мутна вода.
      Луж к переправе череда,
      Я с мамой в лодке закачался.
      Восторг и жуть… И в борт вцеплялся.
 
      Последний, пламенный закат,
      Крыльцо скрипит… Чему я рад?
      И почему, не сожалея,
      Покинул, что душой лелеял?
 
      Пространство ли родит движенья,
      Дарует силы для сомненья.
      Я торопился — жизни сок
      Прозрачен лишь недолгий срок.
 
      Жизнь — это хрупкое созданье,
      Это все время созиданье
      Себя. 3а счет великих дел,
      Иль малых (это мой удел).
 
      Далек наш путь — чрез полстраны.
      И как вы сердцем не нежны,
      Но приедается дорога.
      И вы скучны… Ну, ради бога.
 
      Проста причина переезда -
      Нам сердце тешила надежда,
      Что будет как-то легче жить…
      (Я чую-путь мне повторить.)
 
      * * *
      Теперь мы к маминой родне,
      Таежной, топкой стороне
      На время обратим свой взор.
      Пусть режет наш «ФзДэ» простор.
 
      * * *
      Сибири топкие края
      Известны Вам — дает земля
      Нефть «за бугор», природный газ
      (Но то богатство не про нас).
 
      А в те года, что речь ведется,
      Медведь, бывало, продерется
      Сквозь бурелом тайги глухой -
      Над Обью ветер, волн покой…
 
      И небо северное близко,
      И облака так низко-низко,
      Что кто Европы небо знает,
      Тому пространства не хватает.
 
      Что говорить, в края глухие
      Вели дороги непростые.
      И мало кто своею волей
      Житье с медведем выбрал долей.
 
      Сослали их в Сибирь с семьями
      3а бунт — не ладили с царями,
      Иль с теми, кто поближе был -
      Я тень тех лет не ворошил.
 
      Прощай Воронеж, черноземы,
      Какие ни на есть хоромы.
      Сломали жизнь. Как веха миг:
      Полудень… Лето… Бабий крик…
 
      Судьба дедов не баловала,
      Не показалось бы Вам мало
      В долбленке, с голыми руками
      Поплыть обскими берегами.
 
      Но приживались понемногу.
      Кормил их плуг. Когда острогу.
      И лодку (звался обласок)
      Чрез мель прапрадед вброд волок.
 
      Коль здесь судьба, то будем жить.
      Детишки вон… А их растить.
      Посеем рожь, посеем лен,
      Ничо, ребята. Проживем…
 
      Тайга кормила: кедр, брусника,
      Морошка, клюква, голубика…
      Глядь, — и дома в два этажа.
      Возами рыба в город шла.
 
      В тайге пушнину добывали.
      И, в общем, милостей не ждали
      Ни от природы, ни от власти…
      Далеко было до напастей.
 
      * * *
      Ходил прадед тайгой дремучей,
      На берег вышел по-над кручей:
      «Эх, красота!» Избу поставил,
      К весне и семью переправил.
 
      Потом пришла еще семья,
      И скоро вновь-кругом родня.
      А Парабель-река течет,
      Пройдет их жизнь — и наш черед.
 
      * * *
      Но мы придем, а по-над кручей
      Опять стеною лес дремучий.
      «Ну чудеса, — сказал бы дед -
      Все вроде то — деревни нет»
 
      Еще б, наверно, подивился
      На Парабель — ручей извился,
      Когда вёл лошадь под уздцы,
      Теперь ей берега тесны.
 
      Гадаю, что б прадед спросил:
      «Медведь вам, что ли, досадил
      Как староверам? Те подале
      Забрались в лес. Коров их рвали…
 
      А может, как в болотах дальних
      Тяжел стал дух, и вновь в бескрайних
      Просторах лошадь сын повел,
      И место новое нашел?»
 
      Но вряд ли бы спросил он так.
      Кто-кто, а прадед не простак,
      И знал — лютее нет напасти,
      Чем та, что даруют нам власти.
 
      И что не испугать медведю
      Того же, скажем, брата Федю -
      Он с них полсотни шкур содрал.
      Один. А братьев бы позвал?…
 
      Вот дух… Бывали там болота
      (Природный газ теперь, всего-то).
      Так не гоняй туда коров
      И стерегись с тех мест ветров.
 
      «Нет, тут похлеще дело было, -
      Решил бы он. — Тут вражья сила
      Нужна, чтоб все искоренить,
      Дома — пожечь, людей — побить».
 
      Вы — как? А я бы с ним не спорил.
      Наоборот, ему бы вторил,
      И рассказал бы, как потом
      Детей сравняли со скотом.
 
      * * *
      Год был, пожалуй, тридцать пятый.
      Уклад как встарь. Но вот помятый
      Привесили флажок у дома.
      «Петь, ты чего?» — «Эт, дядь, райкома!»
 
      «Слышь, выдрал бы тебя отец,
      Да он на небесах жилец.
      Придумал ведь, дурной: «Райкома!»…
      Нужон ты ей — в избе солома».
 
      И обманулись. Петька ей
      Всех крепких мужиков милей.
      Ну, в общем, глазом не моргнули,
      А уж колхоз. Всех затянули…
 
      Кого силком, где обманули,
      А были — вечным сном уснули
      3а этот самый за колхоз.
      Да… Жизнь он новую принес.
 
      Пролилась человечья кровь -
      Из ряда вон для мест тех новь.
      Досель суровы нравы были,
      Но был порог — Христа здесь чтили.
 
      Без ханжества, с простою верой.
      В людей и труд, добра примеры.
      И вдруг — разлом, наискосяк,
      Представь. Мозги нараскоряк…
 
      * * *
      Но время лечит и калечит -
      Там жизнь идет, и в ней не вечен
      Ни он, ни я, ни наша скорбь,
      Одно всегда — хребет свой горбь.
 
      Во все века налоги были:
      Оброк, на барщину ходили,
      Но это, братцы, все цветочки,
      То сладкий сказ для малой дочки.
 
      Теперь куда как просто стало:
      Сколь ни дал бы — им было мало.
      Хоть сутки напролет протопай,
      А все затирка в печке — лопай!
 
      Все, что нажили, отобрали.
      Отрез сукна, и тот прибрали.
      «Дом двухэтажный?!» — «Рыбконторе!»
      Да разрослась, убрали вскоре.
 
      И то сказать, как без нее?
      Учет, контроль — гори хоть все.
      Не дай бог что-то недобрать -
      Хозяин может и поддать.
 
      Конторским тож кормиться надо
      (Знавали там вкус шоколада),
      А потому тот ихний враг,
      Кто на хозяина батрак.
 
      * * *
      Война. Всех мужиков призвали.
      Потом ребят. В семнадцать брали.
      И бабы в вой по ним рыдали -
      Почти что всех поубивали.
 
      Добавили еще налоги
      (На баб, детишек-где вы боги?!)
      От голода среди тайги
      Впервые мерли старики.
 
      Но говорят: кому война,
      А кой-кому и мать родна.
      Деревню просто раздирали
      Как воронье, ее клевали.
 
      Брала косая ребятишек,
      Но все же мало. Тех мальчишек
      И их сестренок лес спасал:
      Что взять могли — то отдавал.
 
      * * *
      Конец войне, а жизнь все та же,
      Посвирепее еще даже.
      Подняли головы ублюдки:
      Войне конец! Смелее, урки!
 
      А этих урок за войну…
      Заполонили всю страну.
      Пусть не сидел тот счетовод,
      Но уркой стал. И тем живет.
 
      А кто не урка — жилы рвал,
      Иначе — на лесоповал.
      И дива нет — с петлей на шее
      Стал люду хлеб Христа милее.
 
      Когда в глаза лгут раз за разом
      Немногим не грозит зараза.
      И все. Деревня умерла. -
      Так, по инерции была…
 
      Какие только ухищренья,
      Чтоб усыпить неволи бденье,
      Ни применяли на те поры.
      Добыли паспорт — тут же сборы.
 
      Бежать, бежать куда угодно,
      Чем смертью умирать голодной,
      И жить в разрухе бытия…
      Приють людей, земля моя.
 
      * * *
      Так получилось, старший дядя
      Служил. А после — в Омск, и, глядя
      На этот мирный городок,
      Решил собрать родню под бок.
 
      Привез он мать с меньшим братишкой,
      С стройбата средний, шинель под мышкой.
      (Недаром есть «любил, как брата»)
      И вскоре мать сказала «свата…»
 
      Ну, в общем, в Омск стучат колеса.
      Вагон то вверх, а то с откоса.
      Байкал, тоннели начались…
      Что мне дарует эта «жисть»?

      Припомнить надо. Было так:
      Дом дядин. Лестница, чердак.
      Я трогал мягкость нитевы
      Из коей сети сплетены.
 
      Сушилась рыба. С чердака
      Я видел — меркли облака.
      День в сумерки упал без цвету -
      Чуть красноты, и дня уж нету.
 
      После Востока мне казалось -
      Травы на свете не осталось.
      Континентальных сушь степей
      Прошла везде косой по ней.
 
      Шесть лет мне. Вроде и ребенок,
      Но не принял, считай, с пеленок
      Эти прозрачные колки,
      Сушь, ветер, мелкие балки.
 
      Восток оставил мне в подкорке:
      Леса — густы, крутые — горки.
      Ущелья, скалы, дикий лес,
      Вода кругом… Я ж в степь залез.
 
      Ну ладно, это между прочим,
      Чтоб уставали вы не очень.
      Но, согласитесь все ж — природа
      Для нас важнее год от года.
 
      * * *
      Я думаю, отец и мать
      Те дни крутились, чтоб достать
      Деньжат (ведь не было запаса),
      Добыть прописку (Жизнь ты наша!…)
 
      Родне спасибо, помогли
      С пропиской. И отцу нашли
      Работу. Комнату нам дали.
      Так рады были — уж не ждали…
 
      Но то родители, а мне
      Катилась жизнь по трын-траве.
      И, каюсь, братьев обижал -
      Так благодарность выражал.
 
      Но я малой был. Средь людей
      Обычай тот стократ сильней.
      И очень часто за добро
      В ответ нам с чувством шлют дерьмо.
 
      Наверно, это им приятно,
      Чтоб благодетель безвозвратно
      Навеки с грязью смешан был
      И с тем из памяти уплыл.
 
      Не знаю я, как в дальних странах,
      А в наших городских урманах
      Столь милые привычки есть
      И продолжают пышно цвесть.
 
      * * *
      Так вот. Где жили: длинный дом
      Из бревен, и три входа в нем.
      За каждым — тусклый коридор,
      Бачки, тазы и прочий вздор.
 
      Я, может, вам чуть надоем
      Деталями, обильем тем.
      Но что поделать. Жизнь— плетенка.
      То нить толста, а то вдруг — тонка.
 
      По нитям, как по паутине,
      Цепляясь в жизненной рутине
      Мы семеним к своим мечтам.
      Но чаще — к будничным делам.
 
      Есть — ходят поступью бесстрашной.
      Есть — нити пробуют с опаской.
      Там — по наследству из капрона,
      А тут — крутили из картона.
 
      И чтобы связи все объять,
      Нам очень много нужно знать.
      И мелочей здесь не бывает -
      Примеров каждый тьму встречает.
 
      * * *
      На юг посмотрим — метрах в ста
      Поднялась насыпь. Поезда
      По ней стучат и ночь и день.
      Левее мост бросает тень.
 
      (Да-да, опять на берега
      Забросила нас всех судьба.
      Иртыш, мой добрый землерой…
      И ты не тот, и я другой.)
 
      Болотце, тут же огороды
      (Они все те же через годы).
      А если дом мы обойдем,
      То небольшой пустырь найдем.
 
      За пустырем сараи в ряд.
      В землянках держат кур, крольчат.
      Еще сараи, и конюшня
      (И сразу запах сена душный).
 
      Кругом всего стоял забор.
      3а ним колючка до сих-пор.
      (Колючей проволоки ряд).
      Мост охранялся — жил отряд.
 
      Все это называлось «зона»
      (Хоть вроде нет на то резона).
      Но чей-то вымолвил язык,
      Тот повторил — и люд привык.
 
      Вообще-то было б интересно
      На плане города бы вместо
      «Обкома» — видеть «Пентагон»,
      Читать с пивною рядом — «Слон».
 
      А магазин 6ы звался «Красный».
      И если честно, труд напрасный
      Искать абстрактный сто шестой,
      А в «Красный» ткнет малец любой.
 
      Под ногтем смотрим: «Бабьи слезки».
      У забегаловки березки,
      Сухой и меленький фонтан,
      Дверь нараспашку — как капкан.
 
      А вот в сторонке вязь петита:
      «Безрукий друг» (не Афродита).
      Вино в разлив здесь продают,
      И мужики шумят, снуют…
 
      * * *
      Сказать по правде, я доволен,
      Что в детстве жить пришлось на воле.
      Для ребятишек воспитанья
      Целебно естество познанья.
 
      Пример: ползу я по траве,
      Прожилки вижу на листве,
      Неповторимый цвет листочка,
      А в книжке «зелено» — и точка.
 
      Но эту зелень не познаешь,
      Пока в траву не поныряешь.
      Не ощутят колени влаги,
      Стеблей, земли в глухом овраге.
 
      Простая истина познанья
      Навроде хлеба добыванья:
      И тот же пот, но солонее,
      И то ж мученье, но светлее.
 
      Пусть истина в душе ребенка
      Лишь стебельком взрастает тонким.
      А сил душевных он потратит
      Порою так, что нам не хватит.
 
      И благодарен я судьбе
      Не за забавы, смех в гурьбе.
      Спасибо, что она давала
      Быть одному — не так уж мало.
 
      Что на себе земля носила,
      Все без утайки подносила.
      И я, как мог, всему внимал,
      И чувством жизнь я познавал.
 
      * * *
      Наверное, пропустим детство.
      Не очень нужное нам средство
      Понять дальнейший ход вещей.
      Наивен, дорог смысл тех дней.
 
      Четырнадцать. Еще немного,
      И в нашу жизнь ведет дорога.
      Я приобщен к простому люду -
      Мне быдлом быть — всегда и всюду.
 
      Но если подводить итог,
      То чистым был той жизни сок.
      Хоть грязь я видел, и немало,
      Но уберегся — не пристало.
 
      И как последний миг в игре
      (Чем жизнь бывает на заре),
      Запомнил бег на восемьсот…
      И сразу — новых игр черед.
 
      Да, восемьсот… Бежать два круга.
      Через один цепочка цуга
      Прижалась к бровке — разобрались,
      Кто здесь почем, и дальше мчались.
 
      Но свежесть ног— всего на круг.
      Второй — и тяжелеешь вдруг.
      Вот тут, когда подзапалился,
      Пошла игра (вперед коль влился).
 
      (А если, парень, в арьергарде,
      Будь как огурчик, в авангарде,
      Хоть счас спуртуй, уже не быть.
      Замешкался — тебе платить.)
 
      Бегу вторым — сберечь силенки.
      Расслаблен бег, но нервы тонки.
      Не дай бог прозевать рывок -
      Не мне вам петь, что значит «в срок».
 
      Сквозь бега ритм и жару
      К себе пробился и твержу:
      «Терпи, еще быстрей, не бойся,
      Дотянем, друг… не беспокойся».
 
      Теперь пора. И человечьим,
      Безумно трудным и извечным
      Усилием собрал остатки
      Сил, гордости и бывшей хватки.
 
      Он не успел, проспал рывок.
      Я первый, финишный бросок
      Уже идет, но впереди
      Сто метров. Трое — позади.
 
      «Терпеть!» — шепчу своим ногам.
      «Терпеть!» — ни метра не отдам!
      «Ну что ж так финиш далеко?!…
      Терпеть! Им тоже нелегко!»
 
      Всё. Лег на ленту. Дотянул.
      Сквозь вату будто гул трибун.
      Внутри прозрачна тишина,
      И так легка, светла она.
 
      * * *
      Я обещал и ставлю точку.
      Читатель сам домыслит строчку,
      Что нам из детства забирать…
      Но лучше нам уже не стать.

 
 
      Вначале, вместо предисловья,
      Чтоб избежать сетей злословья,
      Я вам скажу начистоту -
      Вплетает жизнь в себя мечту.
 
      А коли так — не обессудьте.
      Никто не даст вам чистой сути.
      И в теорему математик
      Ввернет себя, как в жизнь — прагматик.
 
      * * *
      На комбикормовый завод
      Заглянем. Что здесь за народ,
      И может вспомним, почему
      Не равнодушен я к нему.
 
      Пути, вагоны, лето, душно,
      И запашок такой… Нескушный.
      Вот мясокостная мука…
      Вас не взяла еще тоска?
 
      Ну, если нет, тогда продолжим.
      Хлопковый шрот — сказать я должен,
      Напомнить — рыбная мука,
      Мел, соль, зерно, комбикорма…
 
      И кроме соли — все пылило,
      Что мехлопата ворошила.
      И что совком перекидал…
      Что? Респиратор? Не слыхал.
 
      * * *
      А осенью квартиру дали.
      Не бог весть что быстрей собрали,
      И в этой скорой суматохе
      Порастерялись детства крохи.
 
      Извольте. Перемена мест
      Разбила жизнь на «был» и «есть».
      (Читатель может быть поправит,
      Напомнив, что кого исправит.)
 
      И все же нету абсолюта.
      Как ни была б натура люта -
      Зависит несколько от места,
      Что там попало в наше тесто.
 
      Пятиэтажки из панелей,
      В них окна-буквы нонпарели.
      Не прочитать — стоят слепые,
      И не сказать — они глухие.
 
      И эта серость неживая,
      Окаменелая, нагая
      Плодит уродливых детей.
      Комочки серых душ за ней.
 
      Чем мне хвалиться… До сих пор,
      Дожив до зрелых, в общем, пор,
      Живу все в той пятиэтажке.
      И год шестой идет уж Сашке.
 
      А впереди, сколь хватит взор,
      Ждет совести немой укор:
      Нам даже больше жизнь давала,
      Чем детям нашим. Как же мало…
 
      * * *
      Что впереди, то беспросветно.
      Жизнь так и канет неприметно.
      Она уйдет в труху, песок,
      В борьбу за хлеб, воды глоток.
 
      Крепчает жизнь, и в полвосьмого
      У магазина сто шестого
      Растет толпа день ото дня
      (Путь на работу у меня).
 
      Так с год назад одни старушки
      С утра, прочистить дабы ушки,
      Стояли с гвалтом у дверей…
      Толпа молчит. Полно детей.
 
      * * *
      Вот осень. Зябко, темень. В школу
      Бреду в грязи я, очи долу,
      В незримой хляби, без задора
      Вдоль блёсток мокрого забора.
 
      Прошли уроки. Кто куда.
      Мой путь — мои комбикорма.
      Автобус, давка, вспышки ссор,
      Смех с матом, рокот: «Контролер!»
 
      Надсадный «Ох» рессор просевших,
      Неспешно мне годами певших
      О невеселой, тяжкой доле
      И жизни, что идет в неволе.
 
      Но мы, не жившие на свете,
      Малы умом, что наши дети.
      Нам мнится: песня не для нас,
      Мы здесь случайно в этот час.
 
      А так прикинуть без прикрас
      В закатный наш осенний час
      И взвесить жизни урожай…
      Достанет вам на каравай?
 
      * * *
      Работал разный там народ.
      Вкраплялся откровенный сброд:
      Украсть, подраться и напиться,
      И, словно кот шкодливый, смыться.
 
      Тогда с работой было просто -
      Штат всей страны был не по росту.
      Но пять-шесть сроков — не медали,
      А здесь им двери открывали.
 
      Бывали драки, пьяный спор,
      И поножовщины напор
      У складов с мелом неприметных…
      Я избегал тех мест заветных.
 
      Но были кремни-мужики,
      О них не скажешь, что «жуки».
      Могли за смену два вагона
      Муки скидать без слов трезвона.
 
      И так же прочно, деловито,
      Ухватисто и шито-крыто,
      Но и без спешки, с расстановкой,
      «Кончали» тару с белой пробкой.
 
      Молчали мирно так, уютно.
      Бытовка. Шкафчики каютно
      Их обрамляли уголок -
      Получка, душ и праздник в срок.
 
      * * *
      Скажите: «Мало им для счастья…»
      А где грань солнца и ненастья?
      Да обратитесь хоть к себе:
      Нужна ли вам вся жизнь в борьбе?
 
      Не все ж бойцы… Недолго — можем.
      И кости старые погложем,
      Но станем несколько лютей