ЗВЕЗДОЧКА

В картонной коробке рядом с проходной спала маленькая лохматая дворняжка, обняв лапами недоеденную сосиску. Грязная серая шерсть дворняжки свалялась, кое-где сбилась в колтуны. Когда друзья прошли мимо нее – собака встревоженно подняла голову, но тут же успокоилась, проводила их печальными глазами.

– Это сучка Луша, – сказал охранник, пропуская Риту вперед, – местная куртизанка…

Они поднялись по лестнице на третий этаж, а затем долго шли за охранником по длинным коридорам, которые образовывали собой что-то вроде пчелиных сот. Шершавые стены были покрыты граффити: разноцветными, перетекающими друг в друга объемными лентами. Из-за этих рисунков и бегающих туда-сюда с папками озабоченных людей создавалось впечатление, что они находятся в детской поликлинике. В воздухе даже царил особенный запах, похожий на больничный – густая смесь усталости, тревоги и фатальной бессмысленности всего происходящего.

– Чем тут пахнет? – спросила Рита. – Что-то такое очень знакомое, вот только не могу понять, что…

– Мыло, – сказал охранник, – в этом здании раньше была мыловаренная фабрика. А теперь здесь медиакомплекс.

– А туалет тут есть? – спросил Тима.

– Да, конечно. Вот там, видите, под часами. Потом догоняйте нас, вон по тому коридору, не ошибетесь.

В туалете Тима обнаружил трехметровую фотографию бомбардировщика «Ланкастер» над Дрезденом, встроенную в специальную нишу в стене, с разноцветной подсветкой, а также толстую анкету Gallup Media «Потребление и стиль жизни», которая заменяла в одной из кабинок бумагу. Большая часть листов в анкете была вырвана, а оставшиеся страницы посетители кабинки использовали в качестве дневника наблюдений и средства внутрикорпоративной переписки – для этих целей к корешку анкеты был привязан фломастер.

У коридора, на который Тиме указал охранник, одна из стен была совершенно прозрачной: за ней открывался вид на просторный ангар. В ангаре шли съемки суперпопулярного сериала, который чуть ли не круглосуточно крутили по одному из развлекательных каналов. За ярко освещенной коробкой декораций спали на матах рабочие; изможденная главная героиня готовилась выйти под объективы четырех камер, на подножках которых разъезжали операторы; а в глазах режиссера читались застарелые мысли о суициде, которые тонули в дымящейся миске доширака, стоящей на мониторе перед ним.

Следом открылся еще один ангар, в два раза больше прежнего. Он был набит таким количеством компьютерной техники и застывших перед ней в рабочем трансе людей, что больше походил на центр управления полетами. Персонал явно не раскладывал пасьянсы и не флиртовал в Сети, а напряженно работал на пределе своих возможностей – и все равно не укладывался в жесткие ежедневные дедлайны.

Коридор вывел Тиму в совсем небольшое по сравнению с предыдущими гигантами помещение. Конторка ресепшена сияла логотипом Marauders mag: солдат выбирается из разбитой витрины с женским манекеном под мышкой. Стоящая за конторкой девушка громко всхлипнула.

– Я желаю тебе, чтобы ты умер… – сказала она в телефонную трубку. – Я желаю, чтобы умерла твоя сучка! Мне тебя жалко… Почему ты называешь такими словами меня? Почему ты живешь по инерции?

Девушка надолго замолчала, выслушивая ответ своего собеседника. Еще несколько секунд – и заплачет. Но она все же справилась со своими эмоциями и холодно завершила разговор:

– Любомудров, если ты вчера не получил пиздюлей, это еще не значит, что у меня сегодня отличный день… Все, нам не о чем больше с тобой разговаривать. Пока! – она решительно бросила трубку и улыбнулась Тиме:

– Я могу вам помочь?

Обитателям маленькой редакции, разбитой на боксы синими перегородками, явно жилось веселее, чем телевизионщикам из соседнего ангара. Главный редактор растянулся на столе для совещаний: вместо редколлегий он ежедневно по часу избавлялся от стресса, стараясь полностью расслабиться. Редактор представлял себе, как маленькие человечки, заставляющие сокращаться его мышцы, бросают работу. В пальцах ног трудоголиков не находилось – человечки радостно покидали рабочие места, добирались до колен, подбивали работающих там, и так далее, пока волна анархии не смывала напряжение во всем теле.

Снаружи в это время особой трудовой активности тоже не наблюдалось. Верстальщики играли в Marauders – сетевую командную игру, в честь которой был назван журнал: небольшой отряд современных войск отправляется в прошлое и пытается завоевать какой-нибудь город или страну. Совсем недавно хитовым уровнем был Троянский конфликт, в который вмешивались два авианосца, отряд спецназа и танковая дивизия. Сейчас бой шел на улицах Москвы времен НЭПа: танк одного из дизайнеров гнался за отстреливающимся из маузера мужчиной в кожанке.

– Дэн, да чего ты паришься? – донесся до Тимы чей-то голос из-за перегородки. – Знаешь, какие тупые люди у нас рецензии писали?

– Даже я одну написал, – заметил проходивший мимо Тимы бородач.

– Вот видишь! Даже Лев одну написал… – обрадовался голос. – Ну так что, возьмешься? Отлично! Ко вторнику… Максимум в среду… Можешь обосрать, можешь похвалить, это без разницы…

Marauders mag издавался для иностранцев, сосланных по работе в Россию: страну холодную, жестокую и настолько иррациональную в своей отчаянной женственности, что разум европейцев и американцев пасовал, они справедливо не хотели ни понимать ее, ни верить в нее; каждый из них чувствовал себя резидентом на грани разоблачения, расстрела и кастрации в ближайшей подворотне. Днем на работе – какие-нибудь холодильники, утюги и фокус-группы с пиццей и сэндвичами за односторонним стеклом, вечером – безрассудные попытки оставить потомство перед лицом неотвратимой гибели. Каждая следующая ночь могла стать последней и поэтому проходила в алкогольном угаре («Expirienced hard drinkers wanted!» – сияли рекламой бары с полос Marauders), а также в беспрерывном поиске женщин, которые были единственным настоящим богатством этой опасной и непредсказуемой страны.

Никитин оказался болезненно худым высоким юношей с женственными манерами и интонациями. Жесткие седые кудряшки на голове, выступающий бледный лоб и узкий крючковатый нос делали его похожим не то на попугая, не то на умирающего от рака трансвестита, который твердо поверил в то, что вылечится, если перестанет щеголять в туфлях на шпильках и свернет из рисовой бумаги миллион Элтонов Джонов. Примерно так все обстояло: у Никитина была всего одна почка, зато целых две неизлечимые болезни – астма и сахарный диабет.

– Только, Дэн, давай без всякой этой замороченной чуши, которую ты любишь, – продолжал Никитин, – ну, про дрожащую лапку паука в детских пальцах и прочего… Пиши просто, доступно и коротко, чтобы любой идиот понял, то это вообще такое и нужно ли оно ему… Обещаешь?.. Ага, ну супер… Я? Да что я – нормально все, в отпуск вот собираюсь…

Охранник взял Никитина за плечо:

– Костя, тут к тебе пришли.

– Дэн, у меня посетительница… Конечно, красивая! – он галантно улыбнулся Рите. – Будешь себя хорошо вести, познакомлю!.. Только в среду крайний срок, ты понял?.. Да не вопрос, скажи, что ты от нас, Алена тебе все оформит… Ну давай, удачи…

Рита беседовала с Никитиным больше часа. Сначала тот недоверчиво ухмылялся, но когда Рита стала рассказывать ему о тех фактах его биографии, о которых не знал не только никто из его ближайшего окружения, но даже и сам Никитин уже давно предпочел забыть, Косте стало не по себе.

– Это все отсюда, – закончила Рита, доставая из сумки небольшую распечатку, исполосованную ядовито-оранжевым текстовыделителем, – только не спрашивай, откуда она у меня… Мне кажется, Костя, ты умный мальчик и должен понимать, что из-за вечных депрессий нашего с тобой общего приятеля, его, мягко говоря, специфичной фантазии и странных эстетических предпочтений все это может для нас очень плохо закончиться.

– Да уж… – мрачно протянул Никитин. – Костя, ты знаешь, где он живет?

– Нет, ну надо же такой свиньей быть! – с чувством воскликнул Никитин, ошарашенно листая распечатку. – Ведь все детство вместе провели… Что ему, трудно было мне вторую почку оставить? Букв, блядь, жалко стало?! А с котом, вы в курсе, что он с моим котом сделал? Да кто ему вообще такое право дал?! Мудак охуевший!

– Так ты знаешь, где он живет или нет?

– Конечно, знаю: Аллея Поликарпова, дом 8. Такая замызганная квартирка на первом этаже. На кухне фотообои про Карелию… Вот ублюдок все-таки! Никитин перевернул страницу:

– А это что за дерьмо?! Ну какие еще суворовцы?! Да это когда было вообще… – Там ниже и про меня есть. Никитин пробежал еще несколько абзацев и со смешанным чувством недоверия и восхищения во взгляде поднял глаза на Риту.

– А это правда? Рита пожала плечами:

– А про тебя, Костя? Правда?

Она положила ладонь на плечо Тиме, который изучал фотографию, приклеенную скотчем к одной из перегородок: шесть аквалангистов в черных гидрокостюмах повисли над водой на крестообразном подъемнике, как огромные резиновые морские коньки.

– Его нужно остановить, пока еще не поздно, – сказал Никитин. – Именно это я и пытаюсь донести до тебя уже второй час.

– Прямо сейчас поедем! Он дома, мы только что по телефону разговаривали. Одну минуту… Лев! Ле-е-ев!!!

Бородач, стоявший за столом, ломившимся от офисной техники, в ответ лишь раздраженно помахал скрученным в трубочку листком бумаги – не сейчас, занят, важный звонок, давай попозже. Он набирал чей-то телефонный номер, сопел в трубку, сбрасывал, набирал снова…

– Здравствуйте!!! – заорал он в трубку. – Наконец-то я до вас дозвонился! Хвала богам! Так… А как тут переключить на факс?

– А хуй тебе! – донесся чей-то ехидный голос из-за соседней перегородки.

– Фак ю! – радушно ответствовал бородач. Из-за перегородки высунулись руки невидимого оппонента с замысловато скрещенными пальцами: Фак ю четыре раза! – оппонент потряс руками, а затем сцепил пальцы в новой невероятной комбинации. – Нет – пять!

Вот так, видишь, тут зеленая кнопка… – помог Льву Никитин.

– Ага. Спасибо. Все, посылайте, я принимаю…Бородач с удовлетворением смотрел на выползающую бумажную ленту, покрытую мелким текстом. Он поправил ее немного, свесив через край стола, чтобы загибающийся край ленты не попал в приемную щель факса.

– Лев, ты куда машину поставил?

– А ты что, боец, покидаешь поле боя? Мы с ребятами на ночь останемся, сегодня все свободны, даже Дюшу жена отпустила. Будем брать Кремль! – он довольно потер руки, предвкушая грандиозную баталию. – Оставайся, Кость…

– Я сегодня не могу.

– Ну и зря! Битву столетия пропускаешь…

– Лев, я спешу!

– Ааа… Она у черного входа припаркована, справа от «Звездочки».

Во внутреннем дворике был разбит аккуратный английский газон; по сетке, натянутой на закопченные кирпичные стены, взбирался плющ. Рядом с одной из фабричных построек на массивной чугунной скамейке сидел мужчина в черной джинсовке, чем-то напоминавший коня, и потягивал пиво из банки, жмурясь на сентябрьском солнце.

– Да, Костя… – начала Рита. – Нас просили тебе кое-что передать. Никитин с сомнением посмотрел на сверток, покрытый жирными зелеными разводами.

– Это от Быданова? Конец спецслужбам?

– Точно. Журналист покачал головой, беззвучно пробормотав какое-то ругательство, и выбросил кассету в урну.

– А про какую «звездочку» говорил Лев? – спросила Рита.

– Экспериментальная реабилитационная клиника, – ответил Никитин, – для звезд шоу-бизнеса. Телевизионщики в прошлом году открыли, это им Марк подсказал. Очень удачная штука: и «звездочку» лечат, гонорары своим кадрам сбивают, и заодно что-то типа зоопарка устроили. – Никитин посмотрел на часы: – У них сейчас как раз групповая терапия, так что можем зайти, если хотите.

– Хотим… – Леш, это со мной, – сказал Никитин человеку-коню.

Тот лениво кивнул в ответ и открыл вторую банку пива, нагретая пена зашипела по алюминию.

Внутри постройка оказалась пронизана сложным лабиринтом узких коридоров. Никитин сказал, что по ним можно добраться практически в любую точку клиники, а полупрозрачные стены коридоров пропускают свет только в одну сторону.

– Марк вообще мировой мужик, – сказал Никитин, – помните сериал про Страшилу? Он уже давно им советовал некоторые сцены снимать как вид сквозь очки и накладывать на все это эффект линзы «рыбий глаз». Ну, знаете, когда все изображение сильно выгнуто в одну сторону. Гениальная идея, по-моему. И вот «Звездочка» еще…

– А сколько стоит билет сюда? – спросила Рита.

– Две-три сотни. Ну, между своих, разумеется. Родители часто заходят на детей посмотреть, смеются много, персонал благодарят, подарки дорогие дарят. Да вы сейчас сами все увидите… Точно, групповая терапия, блок 25-В. Вот сюда, направо. Пиво, чипсы, фисташки?

– Нет, спасибо.

За прозрачной стеной перед ними открывался плац, на котором выстроилась неровная шеренга пациентов в серых пижамах. Перед ними прохаживался взад-вперед отставной военный, похожий на пожилого преподавателя физкультуры, который вместо тренировочных штанов с пузырями и вечной шапки Adidas надел форму полковника сухопутных войск.

– Сейчас, погромче только сделаем… – Никитин покрутил ручку динамика.

– Ну и кто тут у нас звезда? – Полковник остановился напротив одного из пациентов – невысокого человека средних лет с длинными вьющимися волосами. – Ты, что ли, звезда?!

Пациент вздрогнул и активно замотал головой из стороны в сторону.

– Еще бы! – удовлетворенно кивнул Полковник. – Тут только одна звезда! Вот где! – он ткнул указательным пальцем в свой левый погон. – Точнее, три. Ну да не важно. Полковник вновь прошелся перед строем, теперь уже в другую сторону.

– А кто из вас, ничтожеств, может мне объяснить, что я тут с вами делаю? Зачем теряю свое драгоценное время?! Вот ты, тело, ты можешь объяснить? – Полковник ткнул заскорузлым указательным пальцем в долговязого человека в обтягивающих кожаных штанах.

– Нет? А вот я тебе сейчас сам объясню! Два шага из строя! Так, а где пижама? Ты куда казенную пижаму дело, животное?

– Он ее в покер Познеру проиграл, – пожаловалась медсестра, идущая позади Полковника, – я Лешке говорила, да только он с ними заодно.

– И ничего я не проиграл! – обиделся Долговязый. – Я, может, подарил…

– Молчать! Развели тут бордель! Так, тело, я надеюсь, ты наблюдало своими органами зрения лечебную тумбочку рядом с моим кабинетом? Твоя боевая задача заключается в том, чтобы доставить этот предмет сюда в кратчайший срок. Задача ясна? Выполнять!

Через несколько минут Долговязый вернулся, сгибаясь под тяжестью старой дубовой тумбочки.

– На вытянутых руках неси, – крикнул Полковник, – на вытянутых! Ишь, какой, прижал ее к себе… Ага, вот так, стой здесь рядом, держи. На вытянутых руках, я сказал!

Полковник открыл тумбочку и достал оттуда фотографию маленькой девочки, плескавшейся в надувном бассейне.

– Это моя внучка, – объявил Полковник, демонстрируя фотографию пациентам, – и вместо того, чтобы катать эту молекулу на карусели, или сайгака стрелять, или что там еще с этими внучками делают, я должен возиться с вами, рахитами и недоумками, которые возомнили себя хрен знает кем, потому что вас слишком часто показывали по телевизору. Вот ты, тело, кем ты себя возомнило?

– Богом Гермесом, – охотно ответил Долговязый, пытаясь вытереть о плечо пот, который рекой тек по вискам.

– Итить твою мать… – Полковник в сердцах махнул рукой.

Повернулся к медсестре:

– Ну и как с такими людьми работать? Я давно говорил Левинсону, что нужно усиливать режим. Никакого общения, помимо терапевтического, одиночные палаты, за азартные игры и алкоголь – оставлять на трое суток без еды; за приступ нарциссизма – на неделю. А то у нас тут курорт какой-то прямо: одни трахаются, другие перед зеркалом сутками крутятся, говорят, даже портативный телевизор уже у кого-то есть. А вчера вообще какое-то пьяное мурло бегало и орало, что ему срочно нужно позвонить Дэвиду Лашапелю в ад. Это, по-вашему, дисциплина? Это, по-вашему, лечебный процесс? Да мы так ни одну засранную певичку не вылечим.

– Это было не мурло, а доктор Левинсон, – смутившись, сказала медсестра, – горит человек на работе, все-таки клиентура сложная, даже у профессионалов нервы не выдерживают. – А нам и не нужны тут профессионалы! Богом Гермесом оно себя возомнило… Нам нужна дюжина десантников с обрывками шланга, а не вот эти вот холуи. Санитары! Говно на палочке это, а не санитары! Не будете ли вы так любезны пройти в изолятор, а не соизволите ли пукнуть в баночку, гран-мерси, сильвупле, а не дадите ли автограф… Итить твою мать!

– Я бы попросил, – вмешался Долговязый, опуская тумбочку на пол, – все-таки здесь дамы.

– Хуямы! – обрезал Полковник. – А вот за то, что ты без команды стаканодержатели расслабил, ужин сегодня отменяется. Толпа зашумела.

– Молчать! – прикрикнул Полковник. – Всем благодарить Гермеса. Вместо ужина назначается четырехчасовая трудотерапия. Актеры и шоумены клеят почтовые конвертики, все остальные ковыряют дырочки в дуршлагах. Ивановна, раздавай свою касторку и веди всех в трудоблок. Если кто заартачится – сразу ко мне. Вопросы есть? Вопросов нет! Выполнять!

Медсестра вместе с одним из санитаров принялась раздавать лекарства – разноцветные капсулы лежали в маленьких пластиковых стаканчиках, на каждом из которых была написана фамилия пациента. Долговязого незаметно толкнула в бок стоявшая рядом киноактриса с русыми волосами:

– Слышь, Гермес, давай меняться!

– Чего? – Ты мне вот эту синенькую, а я тебе завтра утренний кисель!

– Кисель… – задумался Долговязый, – маловато за синенькую…

– Ну хорошо, два киселя! Утренний и вечерний.

– И яблочко! – Ну ты скотина! Это ж грабеж средь бела дня!

– Не хочешь – как хочешь…

– Ладно, черт с тобой, и яблочко!

КИДНЕПИНГ

Жирный черный пес Лютый с хмурым видом прошелся вдоль дороги, мимо строя своих верных бойцов. Тонкие ноги пса совершенно не подходили к его объемному короткому телу, напоминающему бочонок. Пес шел вразвалку, косолапя своими ногами-соломинками, каждая из которых как бы на мгновение становилась единственной его точкой опоры.

– Шеф, ну скоро уже, а, шеф? – мелко суетясь, затявкал недавно примкнувшей к их стае рыжий Ломбард.

Лютый презрительно мотнул головой, даже не удостоив Ломбарда осаждающим рыком. Да как он, щенок, вообще смеет заговаривать с ним, с самим Лютым, псом-легендой, который укусил уже семь визжащих колес, волнующе пахнущих паленой резиной, а на двух из них даже прокатился, крепко вцепившись зубами, вращаясь вокруг собственной оси, как сумасшедшая черная мочалка.

Лютый провел липким языком по выбитым клыкам, по ноющей трещине в челюсти, которая в последнее время постоянно кровоточила и в которую забивались куски кур гриль, добываемые его бандой в придорожной палатке у добродушного золотозубого осетина. Этих свидетельств его славы никто не сможет оспорить. Правда, бесхвостый Ломбард стал борзеть в последнее время, сучий выблядок, да я твою мамашу Лушу знал, когда она вот такой вот молочной сучкой еще была.

Торопливые, одинаковые, неинтересные машины неслись слева от пса, исчезая за поворотом. И тут он услышал ее, даже не услышал, а почувствовал всеми короткими волосками на лоснящейся спине, которые тут же встали дыбом.

– Уав! – призывно гавкнул Лютый и понесся вперед, подавая пример своим бойцам, даже не обернувшись, не посмотрев, как далеко едут они, эти дьявольские отродья. Он бежал и бежал вперед, и вся стая с гвалтом неслась за ним. Вот уже краем глаза он заметил гадкое красное пятно дьявольской повозки и, конечно же, их: самые сладкие, самые вожделенные на свете колеса Michelin. Сзади стал приближаться мерзкий лай Ломбарда – сучий выблядок, видимо, решил опередить его, показать силу стать вожаком. Лютый последний раз истошно гавкнул и прыгнул к колесу, разинув пасть – через секунду жалкие остатки его клыков сомкнулись на горячем протекторе, голова пса застучала по асфальту, хрустнул череп.