Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Таба Циклон

ModernLib.Net / Современная проза / Шеповалов Даниил / Таба Циклон - Чтение (стр. 3)
Автор: Шеповалов Даниил
Жанр: Современная проза

 

 


– Что там такое? – Никитин с беспокойством взглянул в зеркало заднего вида на наглую свору собак, облаивающих машину. По правому борту раздался глухой удар, автомобиль вынесло на встречную.

– Какая-то собака нас за колесо укусила, – Рита приподнялась повыше на сиденье, чтобы лучше рассмотреть Лютого.

– Вот дура… – Никитин несколько раз подряд моргнул обоими глазами. Потянулся за сигаретой, снова ругнулся, вспомнив, что бросил курить после того глупого случая с бензином. Мотоциклист в огне. Бензоколонка. Перевернувшийся автобус. «Топливо будущего – метан!»: обгоревшая металлическая табличка с затухающим звяканьем бьется волчком об асфальт. Хорошо еще, что успел откупиться… Никитин зло ткнул пальцем в кнопку на магнитоле.

«Г'усское Г'адио! Шалом!» – донесся жизнерадостный джингл из динамиков.

Откуда-то из глубин желудка Никитина грязным взбаламученным осадком стало подниматься крайне нехорошее предчувствие. Постепенно осадок сформировался в давно знакомую ему жирную кольчатую пиявку, которая присосалась где-то под сердцем и стала тянуть из него жизненные силы, в качестве компенсации выбрасывая в кровь едкие гормоны страха.

Никитин снова нервно моргнул обоими глазами, будто пытаясь промыть постоянно мутнеющий взгляд. Рита поняла, что этот фирменный жест им предстоит увидеть еще не раз.

– Ну, ладно еще диабет, ну ладно астма! Пускай даже умирающий от рака трансвестит, я все могу понять… Но кота-то за что? Единственного моего любимого котика, – Никитин в сердцах ударил по рулю, – бесчувственный, мерзкий, самовлюбленный говнюк! Вот он кто, а не последний великий писатель…

Еще через несколько минут Никитин стоял, облокотившись руками о капот, практически касаясь губами дула автомата, а два сотрудника милиции довольно грубо обыскивали его.

– И часто ты вот так вот по встречной гоняешь? – добродушно поинтересовался один из них, полный мужчина средних лет с утомленным одутловатым лицом и бобровыми усами.

– Я… Ну, мужики… Я же не виноват, что нас собака за протектор укусила!

– За протектор? – переспросил одутловатый.

– Наркоман, – убежденно сказал второй, листая слипшиеся страницы паспорта, который явно множество раз был залит самыми разнообразными жидкостями. – Сразу видно.

– Почему это я наркоман? – неожиданно оскорбился Никитин. Напарник одутловатого ему не понравился. Тусклые волосы, бледная кожа, тонкие черты лица – выглядел он не как страж порядка, а как правоверный адепт скандинавского металла, который по ошибке натянул на себя милицейскую куртку. – Почему наркоман? Да потому что ты залипаешь! Вот, посмотри… – обратился металлист за поддержкой к старшему. – Посмотри ему в глаза. Видишь, как залипает?

– Сам ты залипаешь! – от обиды Никитин даже перестал дрожать. Никто еще так отвратительно не называл его привычку моргать сразу двумя глазами. – Ладно, чего ты к нему привязался… – устало сказал одутловатый. – Обычный пацан, нервный просто малец. Жизнь такая.

Никитин сразу же проникся к нему искренней симпатией.

– Да я тебе говорю, наркоман, – не унимался металлист. – Ну-ка, попробуй сплюнь. Давай-давай, сплюнь, вот прямо сейчас.

Никитин попытался плюнуть на едва различимый серый асфальт, но во рту все пересохло – с губ сорвались лишь какие-то жалкие звуки, напоминающие голубиный клекот.

– Я же говорил! Наркоман! – радостно воскликнул металлист. – Не зря я раньше в уголовном розыске работал!

О том, почему он там больше не работает, а наоборот, стоит теперь с жезлом на большой дороге, бывший сотрудник уголовного розыска предпочел умолчать.

– Да я тебе сейчас докажу! – металлист забрался на переднее сидение. – Добрый вечер, леди. Приготовьте, пожалуйста, тоже свои документы, – обратился он к Рите, затем откинул бардачок и с торжествующим видом извлек оттуда тонкий инсулиновый шприц. – Точно! Долбаный торчок! Ну, что ты теперь скажешь?

– Сам ты торчок! – зашипел Никитин. – У меня сахарный диабет! И почки одной нет! Я себе три раза в день инсулин колю… – Ох… И правда… – металлист обнаружил в бардачке пузырек с инсулином и ингалятор. – Хотя наверняка это просто для отвода глаз…

Его коллега без лишних слов открыл заднюю дверь и взял в руки рюкзак, лежавший рядом с Ритой. Расстегнул молнию, заглянул внутрь.

– Ебать-копать… – изменился он в лице. – Ваня, иди сюда!

Металлист оставил в покое Никитина, подошел к напарнику, взглянул на содержимое рюкзака и присвистнул.

– Молодой человек, это ваш рюкзак?

– Не-не-не!!! – запричитал Никитин, отступая назад. – Не мой! Это их! Это все они! Я тут ни при чем, я вообще в отпуск хотел!

– Это ваш рюкзак? – спросил металлист Риту.

– Мой, – уверенно ответила та.

– А вы знаете, что в нем?

– Знаю, – кивнула Рита. – Тогда вам придется проехать с нами в отделение, – сказал Ваня и даже развел в стороны руками, будто действительно сожалел, что ему по долгу службы приходится отнимать время у честных людей.

– Зачем? – спросила Рита. Металлист задумался. Это был хороший вопрос. Очень хороший. И на него нужно было дать правильный ответ.

– Ну как это зачем… У вас полный рюкзак валюты… У вас есть лицензия на инкассаторскую деятельность?

– У меня такая лицензия есть, что тебя, пидор, завтра по кускам не соберут, – сообщила Рита приветливым тоном, в котором не было и тени агрессии.

Металлист снова задумался. На этот раз молчание длилось несколько дольше. Он потянулся было за спортивной сумкой, лежавшей у Риты в ногах – проверить, что там внутри. Но, встретившись глазами с девушкой, тут же смутился и убрал руку.

– Тем не менее… – тщательно подбирая слова, продолжил он. – Тем не менее, вам придется проехать с нами в отделение… Чтобы все выяснить. Вдруг вы собирались приобрести на эти деньги крупную партию наркотиков? Поймите правильно: такая сумма наличными… К тому же: кем вам приходится этот мальчик?

– Я его няня. Из школы домой подвожу. Кстати, если что с мальчиком случится – его папаша лично скормит ваши яйца своему псу. Его Лютый зовут. Пса.

– Это правда? – наклонился милиционер к Тиме.

– Правда, – решительно кивнул тот. – Но вы не пугайтесь. Лютый яйца не любит. У него от них понос.

Ваня недовольно поморщился:

– Я о другом спрашиваю. Эта женщина действительно ваша няня?

– А что, если нет?

– Ммм. Вы не знаете ее?

– Первый раз вижу! Глаза Никитина, молча наблюдавшего за этой сценой, стали закатываться, рот понемногу расплывался в загадочной внутренней полуулыбке, напоминавшей отрешенные лица буддистских изваяний. Никитин издал странный утробный писк и принялся медленно оседать, сползая вниз по капоту. Одутловатый бросился вперед и подхватил его под руки. В очередной раз удивился тому, какими все же тяжелыми становятся люди, потерявшие сознание.

– Быть может, она со своим сообщником, – он встряхнул Никитина, чтобы перехватить поудобнее. – Она похитила вас? Ага?! С целью выкупа! – Киднепинг! – со знанием дела подтвердила бывшая звезда уголовного розыска.

– Да ну вас! – обиделся Тима. – Это я ее похитил!

– Как это? – удивился милиционер.

– Так это! – Тима демонстративно отвернулся от него, всем своим видом показывая, что он не намерен больше разговаривать.

– Нет, не он! – сказала Рита, выбираясь из машины. – Это я похитила. Все, как вы сказали. Киднепинг, – она приподняла полы своего длинного платья, чтобы не испачкать его в так быстро проявившейся осенней слякоти.

– Но вы же сами говорили…

– Я врала, – пояснила девушка. – Выпутывалась. Так что давайте, арестовывайте меня!

Она подошла к металлисту и доверчиво протянула ему свои руки ладонями вверх.

– Надевай наручники!

– Я… Не… – опешил тот.

– Кому говорят, надевай!

– Но…

– Что «но»? Ты остановил машину? Задержал преступников? Давай надевай наручники и поехали в отделение! Надевай! Я требую! Я имею право быть арестованной и наказанной по всей строгости закона!

На бледном лице металлиста отразилась напряженная работа мозга. Заковывать в наручники человека, который с такой страстью об этом просит, представлялось ему как минимум опасным.

– Ванек! – тихо позвал его напарник, аккуратно усаживая Никитина на переднее сиденье. – Послушай меня, братан… Ну их на хрен! Я нутром чую, подстава тут какая-то. Валим отсюда.

Рита со скучающим видом смотрела, как удаляется машина милиции, похожая на мелкую хищную рыбу, летающую туда-сюда в теплых облаках канализационных вод в поисках легкой добычи. Впиться косым частоколом зубов в чей-нибудь мягкий бок, вырвать кусок побольше и вновь нестись сквозь жаркие клубы городских испражнений, бездумно глядя перед собой застывшими ледяными шарами глубоководных глаз. Девушка цокнула языком и надула пузырь из жевательной резинки. Пузырь лопнул, тонкая пленка жвачки прилипла к губам, Рита подцепила ее языком и затолкала обратно в рот…

Никитин пришел в себя довольно быстро. Сначала он открыл левый глаз, который у него плохо видел: мир выглядел через него очень нечетким, неясным, а потому не таким страшным и угрожающим, как при полной резкости зрения. Убедившись, что опасность миновала, Никитин решился открыть и второй глаз.

– Жовку хочешь? – спросила его Рита.

– Нет, – покачал головой Никитин. – Не хочу… Чего я хочу, так это сразу вам сказать, что если…Рита не дала ему закончить фразу:

– Мы готовы компенсировать тебе моральный ущерб, – она сунула Никитину в руки пригоршню мятых купюр. – Когда познакомишь нас с Даней, получишь в десять раз больше. Деньги производили приятное впечатление: фунты стерлингов, крупными купюрами, в бумажном комке было не меньше пяти тысяч. Никитин попытался было мысленно перевести обещанные пятьдесят тысяч фунтов в рубли, но мозг в ответ выдавал лишь мигающее сообщение ERROR, как калькулятор с переполнившейся разрядной сеткой.

– Договорились… – Никитин не расправляя запихнул денежный ком во внутренний карман пиджака. – Только тогда хотя бы скажите, что у вас там? – он показал все еще трясущимся мизинцем на лежащую в ногах у девушки сумку, которую так никто и не досмотрел. – Подарок, – лаконично ответила Рита. – У него сегодня день рождения.

ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ

Оживленная вечерняя улица со всеми ее гудками, криками, яркими огнями фонарей и витрин. Вера бредет вперед, не разбирая дороги, наталкиваясь на суетных торопливых прохожих. Каждый из них думает о чем-то своем, не замечая никого вокруг, у каждого внутри целая вселенная, в каждом безбрежным океаном плещется бесконечная красота, отложенная до лучших времен. Но нам с вами нет до прохожих никакого дела, а значит, и их нет, и не было никогда, а есть только вот эта пятнадцатилетняя загорелая девушка с маленьким приволжским носиком, по которому в разные стороны сползает узкая полоска веснушек, и длинными южными бровями, изогнутыми циничной охотящейся чайкой. Одна из бровей пересечена небольшой канавкой бледно-розового шрама – след осколочной гранаты из самого детства, о котором услужливая память уже ничего не помнит: трое мужчин врываются в дом в маленьком кавказском ауле, женские крики, автоматная очередь в потолок, взрыв, не важно…

Следом за Верой мы проходим под железнодорожным мостом с высокими каменными стенами, которые сплошь покрыты неумелыми граффити. Наверху грохочет электричка, уносящая усталых людей в промозглую темноту осенних пригородов, вдоль линий электропередач и унылых серых полей, мелькающих за запотевшими окнами, длинные стекающие капли, на которых отражают огни, огни, бесконечные огни. Мокрая сосновая кора с чьими-то инициалами, вырезанными лезвием перочинного ножа; проселочная дорога; кочки травы, пахнущие сырой осенней землей – никто не видит этого за тоннами льстивых примитивных кроссвордов…

Даня дописал последнее предложение, завершив его на всякий случай многоточием. Встал из-за компьютера, на мониторе которого нахальным синим кактусом расцветал макинтошевский Word. Пошел на кухню, шаркая по полу промокшими в ванной мохнатыми тапочками. Включил чайник: тот с готовностью засвистел тонкой струйкой пара. На деревянном кухонном столе лежала в куче своих мягких светлых внутренностей распотрошенная поролоновая крыса Батукада. К разодранной крысе была приклеена записка: «Даня, этот мир слишком жесток для меня! Прощай!» Рядом – яркая малиновая баночка с засохшим йогуртом Данон. Веселый человечек Данон, друг Мишлена.

Даня взял в руки большую кружку из темного стекла и до краев наполнил ее горячим чаем, печально глядя на безвременно ушедшую из жизни Батукаду – ее ведь подарили только вчера. Даже поролоновые крысы не выдерживают, чего уж тут говорить о людях… В который уже раз непонятно зачем приподнял крышку алюминиевой кастрюльки, стоявшей на плите: там, на горке слипшихся макарон, вторую неделю произрастали загадочные мохнатые растения, похожие на низкорослые северные сорняки с резкими колючими листьями – явный источник вдохновения языческих архитекторов. За тем лишь исключением, что листья в кастрюльке были покрыты множеством тонких белых ворсинок. Даня несколько раз прищелкнул большим и средним пальцами, пытаясь сосредоточиться на упущенной мысли – что-то про ледяной балтийский ветер, летящий вслед… Нет, черт, уже не вспомнить. Он вздохнул и включил телевизор.

«Меня очень волнуют необезвреженные противопехотные мины в Африке, – сказал Пол Маккартни, – это действительно серьезная проблема».

Даня сделал большой глоток из кружки. От чая по телу наконец-то стало растекаться долгожданное тепло: обогреватель не греет ни черта, окна не заклеены, батареи топить не будут еще недели две. Переключил канал – Пола сменила кудрявая блондинка с роскошной грудью.

«Меня, – сказала блондинка, – крайне беспокоит проблема рака груди».

Даня выключил телевизор, беззлобно пнул лежащий на полу полиэтиленовый пакет с картошкой: похоже, там еще что-то осталось. Взял нож: кожура длинной солнечной стружкой поползла в мусорное ведро. Медленно порезал каждый ломтик картошки тонкой соломкой. Не все ломтики сразу, а каждый по очереди – это бессмысленное занятие всегда успокаивало нервы и помогало сосредоточиться.

Даня бросил соломку на разогретую сковородку, та аппетитно зашипела в горячем подсолнечном масле. Черный хлеб, лук: длинные зеленые кустики с маленькими соблазнительными корешками-луковицами. Тонкие дольки картошки уже стали покрываться легкой поджаристой корочкой. Разбил два яйца и аккуратно вылил их сверху, чтобы оранжевые глаза яичницы не растеклись.

За окнами ветер. Кусты сирени бьются в мокрое стекло. В шкафу оказалось несколько маленьких праздничных свечек. Даня воткнул их в яичницу, зажег; подошел к холодильнику за луком. Но вместо того чтобы открыть дверцу стал смотреться во встроенное в переднюю панель зеркало, по которому плавали магнитные рыбы и морские звезды.

– И чего ты ждешь? – спросило его отражение. – Ты же ее убьешь через полчаса… Отпразднуешь, – отражение злорадно кивнуло на яичницу со свечками, – отпразднуешь, а потом убьешь!

– Ну, это мне решать, – возразил Даня, – захочу – и не убью.

– Ого, какие мы решительные… Ты же не сможешь пройти через него один, так? Ей ты ничего не скажешь, потому что она не согласится, если будет знать всю правду. А больше тебе не с кем. Все верно?

– Пошел ты!

– Это ты иди и поговори с ней, пока еще не поздно!

– Не хочу.

– Ты идеальный субъект! – вдруг ни с того ни с сего сказало отражение. – Ты даже не можешь писать о своих чувствах! Телевизор, картошка, лук – вот это да, это для тебя…

Даня вышел в коридор, едва освещаемый тусклой лампой. Через голову натянул темную непромокаемую куртку болотного цвета, застегнул молнию на правом боку, зашнуровал ботинки, накинул капюшон. Герметичный костюм для выхода на поверхность планеты. Ну что же, праздничная яичница может и подождать… По лестнице в подъезде перед ним шмыгнула в подвал маленькая серая мышка. Несколько ее родственниц остались сидеть на ступеньке, лишь мельком взглянув на Даню – похоже, он не вызвал у них опасений. Мышки сидели полукругом вокруг маленького газового баллончика от сифона, похожего на стреляную гильзу. Писатель нагнулся и подобрал баллончик. Мышки подняли головы и, не отрываясь, смотрели на Даню.

– Это ваше? Вы его нашли? Мышки безмолвствовали. – Он красивый… Давайте я дам вам за него молока? И сыр! У меня есть кусочек сыра… Он, правда, засох, но вам же это не очень важно, да? Одна из мышек подняла лапки и стала тереть ими мордочку, подрагивая усами. Даня воспринял этот жест как знак согласия:

– Я сейчас вернусь, только вы не убегайте…В холодильнике действительно оказался сыр. Он лежал, завернутый в тонкую полиэтиленовую пленку на самой нижней полке – дребезжащей металлической решетке. Даня налил в чайную чашку остатки молока, схватил сыр и вышел на лестничную площадку. Мышки по-прежнему сидели на ступеньке и терпеливо ждали его. – Никогда раньше не видел, чтобы мышки покупали еду, – сказал он, ставя молоко и сыр на бетон. Главная мышка, та самая, которая теребила мордочку лапками, отвернулась от писателя и направилась в сторону подвала.

– Нет, нет! Я идиот! Не обижайтесь… У меня же день рождения, так? И вы принесли мне подарок! Мой самый первый подарок! А молоко и сыр – это угощение! Правильно? Главная мышка подошла к чашке и принялась лакать молоко – по белой поверхности побежали мелкие волны. Остальные последовали за своей предводительницей, расселись вокруг чашки живым серым солнцем с подрагивающими лучами-хвостами.

– Вот и хорошо. А мне надо идти.

Даня толкнул тяжелую металлическую дверь, обклеенную десятком рваных бумажных объявлений. «Ремонт телевизоров». «Ночная сказка». «Перестаньте мечтать похудеть». Бредя по колено в навеки позабытом дворниками мусоре, добрался до аллеи Поликарпова и пошел вдоль нее к дому-роботу вокруг которого парусами раскинулись бело-голубые девятиэтажные дома. Кажется, что это не спальный район Санкт– Петербурга, а летний лагерь, который все покинули с приходом холодов: деревянные домики скрипят на пронизывающем ветру, с досок ломкими кусочками слезает выцветшая краска, а в душевой смотрит свои грустные сны единственный оставшийся обитатель – полупустой тюбик зубной пасты, в спешке позабытый кем-то.

Моросящий дождь невидимыми невесомыми каплями хлещет Веру по лицу, от чего то принимает странное надменное выражение, заставляющее даже самых нелюдимых прохожих оборачиваться ей вслед и долго провожать глазами хрупкую подростковую фигурку в коричневом плаще. Блеклые жестяные водостоки, надрывно истекающие потоками воды. Ледяной балтийский ветер несется с моря, пролетая по прямым улочкам Кронштадта, минуя навигационные приборы кораблей, без дела застывших у причала на долгие годы.

Вера проходит вдоль рынка, затем мимо дома, крыша которого утыкана чуть ли не сотней невысоких тонких труб с закопченными шляпками-конусами, напоминающими хлипкие грибы, сворачивает направо к двум длинным рядам гаражей. Даня идет вслед за ней по пустынной дороге. Пузыри дождя понемногу перестают биться в лужах; облака расходятся, обнажая звездное сентябрьское небо, вновь полное своих тайн, выношенных беззаботным летом.

Короткие светлые волосы, узкие плечи, наушники, из которых доносится громкая музыка. За Верой тянется невидимый шлейф ее тонкого запаха: чистая кожа и чуть-чуть приторных цветов – какие-то недорогие духи. Запах невесомой отмычкой взламывает память Дани: он вспоминает, как познакомился с ней…

Вагон метро, он держится за поручень, натянул рукав свитера на ладонь, чтобы не касаться кожей грязного металла. Следит за своими героями. По вагону разливается приторный запах дешевых алкогольных коктейлей, разлитых в банки с предупреждающими ядовитыми цветами. Книга в руках у полной, плохо сохранившейся женщины: «Волны Экстаза». Женщина нависла над шепчущимися Тимой и Ритой, бросает на них полные ненависти взгляды.

– Эй ты, дебил, отойди от вагона и перестань облизывать стекла! – доносится сквозь шипение старых динамиков голос машиниста. Пассажиры смеются. – Осторожно, двери закрываются…Свистящий звук работающей гидравлики. Поезд резко трогается, толпа прижимает к нему Веру. Полоска веснушек, пересохшие губы…

На дороге нет никого, кроме них, редкие прожекторы на крышах гаражей освещают путь. От расположенной неподалеку конфетной фабрики распространяется густой сладкий запах карамели, перебивая ее духи. Вера оборачивается, стягивая с себя наушники:

– А, это ты… – с облегчением говорит она.

– Я…

– Вот дурак, напугал меня! Вечно появляешься из ниоткуда, как привидение… Ты знаешь, я из дома свалила. Мама в школу заявилась, ну ей там и рассказали все. Что меня там типа уже полгода не видели. И про всю эту историю с Армасом рассказали. Он, кстати, с ума сошел. Вообще в салат. Не верь ни одному слову, если его встретишь. Полную чушь несет: про революцию, инопланетян – жесткая шиза. Доучился, блин. Знаешь, даже страшно. Я раньше думала: о, прикольно, наверное, быть сумасшедшим. Мультики с закрытыми глазами смотришь и все такое. Так вот ни фига подобного. Реально страшно и жалко его. А мы с мамой посрались в салат. Она конченная сука. Я теперь домой не вернусь.

– Да, я знаю.

– А, прости, постоянно забываю… Ты ж у нас всегда все про меня знаешь. А я тоже сука та еще. И тоже конченная.

– Неправда.

– Правда! – кокетничает Вера. – Я конченная сука! Я дрянь!

Она встает на цыпочки, чтобы увидеть свое отражение в окне припаркованного автомобиля.

– Нет, не правда. Ты очень чувствительная и ранимая.

– Серьезно так думаешь? А еще какая я?

– Ты… Ты скрытная. Любишь придумывать себе разные тайны. Еще ты все переживаешь в себе, никому не показываешь своих эмоций: у тебя от этого даже аллергия началась, видишь, вот тут, на шее. И ты невероятно сильная. Если бы мне пришлось пережить то, что выпало тебе – я бы сдох на хрен, в слезах и соплях.

– А ты тоже сука! – смеется Вера. – Льстивая сука!

– Да нет. Просто больше всего на свете людям нравится слушать о самих себе. И ты не исключение.

– Да, ты прав, наверное… Кстати, я татуировку себе сделала! Смотри! – Вера закатывает рукав. На плече у нее еще не зажившая покрасневшая кожа, цветной рисунок – два маленьких зеленых монстра, похожих на крокодилов.

– А кто это такие?

– Спиногрызы!

– Ааа… Похожи…

– Слушай, я такая эгоистка, только о себе говорю, а у тебя-то что нового?

– Прикинь, они убили Батукаду.

– Как это?

– Разорвали ей нитки, ну шов на заднице, и вытащили через дырку весь поролон. И записку посмертную написали еще. Я сегодня утром нашел.

– Салат!

– Когда ты наконец избавишься от этого дурацкого слова?

– Даня, не будь занудой!

Они проходят мимо автосалона FIAT, приютившегося рядом с овощебазой, за железными ворогами которой слышны невнятные разговоры припозднившихся кавказских торговцев. Неоновый логотип FIAT отражается во фруктовых нечистотах, которые бурным потоком текут через дорогу. Даня с Верой перепрыгивают его, поднимаются на железнодорожную насыпь: до Черной Речки осталось идти совсем немного. Вдали слышен гул идущего поезда. Даня смотрит на часы.

– Да че ты, пошли, он же еще далеко! – говорит Вера. – Нет, давай подождем, пусть проедет…

– Дань, не тупи! Мы миллион раз уже успели бы пройти! – Нам нужно обязательно подождать. Писатель достает баллончик для сифона и кладет его на рельс. Через десять минут тепловоз с ревом проносится мимо них, отшвыривая баллончик – тот вылетает на насыпь, падает на залитый соляркой гравий рядом с блестящим черным кусочком каменного угля.

– Ну че, теперь можно идти?

– Я тебя очень прошу: подожди еще минуту, не переступай рельс!

– Данечка, ты тоже с ума сошел, а? Армас себя очень похоже ведет!

Писатель снова смотрит на часы.

– Все, пойдем…

Они перебираются через насыпь. Недостроенная высотка невдалеке, наверху в темных проемах безжизненных пока окон мерцают своим потусторонним свечением рабочие-сварщики.

«Получено новое сообщение». Писатель смотрит на экран мобильного телефона, вновь и вновь перечитывает текст.

– Что там? – спрашивает Вера.

– Ничего… – качает головой Даня.

– Точно? Даже в темноте видно, как у тебя лицо побледнело.

– Да нет, это просто… Ну, неважно… Сука! Писатель с силой бросает телефон об землю, у того отлетает передняя панель.

– Неважно, говоришь? – Вера подбирает мобильник. – Смотри-ка, работает еще…

– У тебя есть сигареты?

– Ты же не куришь!

– Похоже, что уже курю.

– Есть, конечно. Держи! Видишь, не я одна скрытная…

Они выходят дворами к метро. На площади взмывает вверх разноцветный электрический салют – глупый некрасивый шар на высоком столбе, не убранный с новогодних праздников. Возвращающиеся после работы люди толпятся у коммерческих ларьков, разношерстная музыка льется из них отчаянной какофонией.

– А ты боишься умереть? – вдруг спрашивает писатель Веру.

– Интересные у тебя вопросы. Но вообще нет, не боюсь.

– Почему?

– Не знаю даже. А чего бояться? Мне кажется, когда умираешь, ничего не происходит: нет никаких туннелей, ни божественного света, ничего. Все равно, что перегорает одна из лампочек в рождественской гирлянде. Куда она отправляется? В рай? В ад? Бред собачий: она просто перегорает и все. Просто из нее уходит ток.

– Интересная теория… А куда он уходит?

– В остальные лампочки. Или в какого-нибудь идиота, который сунет две проволоки в розетку… Знаешь, я в детстве часто думала о том, как ток живет в батарейках. Ну как у него там, своя кровать, и шкаф с одеждой, и туалет, и все такое…

– Держи… – Даня протягивает девушке длинный металлический ключ. – Я не особенно знаю, как там ток, но вот ты, если хочешь, можешь пока жить у меня.

– Спасибо! Ой, он такой теплый, ты его долго в руке держал? – Вера опускает ключ в карман плаща. – Серьезно, большое спасибо, Дань… Ты только не обижайся: может, я и загляну, но не сейчас. Я хочу чего-нибудь нового! Все равно чего: плохого, хорошего – без разницы!

– Я понял, не продолжай…

– Ты правда не обижаешься?

– Правда.

– Тогда скажи, куда мне теперь идти?

– Тебе направо. Заговори с первым человеком, которого встретишь…

– Договорились!

– Пока.

– Нет, ну ты правда не обижаешься?

– Правда. Правда. Пока!

Она уходит, и снова начинается дождь. Длинный косой дождь из серых облаков, пугающе низко стелющихся над землей. Изредка капли попадают в глаза, на миг превращая окружающий мир в размытое пятно. На все это хорошо было бы смотреть из окна кафе, обнимая замерзшими пальцами пузатый бокал, в котором благородным темным янтарем плещется собеседник, лучше которого этим вечером ему не найти. Сидеть допоздна, все откладывая и откладывая тот момент, когда нужно будет выбираться на улицу, пряча лицо от холода и дождя. Но за ненадежными витринами кафе сидят совершенно другие люди, а он идет по тротуару. Он – в одну сторону, она – в другую, с одинаковой скоростью, два пешехода в безликой задаче из школьного учебника математики. На дороге – листья, листья: нескончаемые, впечатанные в мокрую землю листья. Навязчиво бросаются в глаза в темноте, словно одинокие точки в неуютном осеннем романе.

Даня понимает, что еще несколько минут таких мыслей – и он окончательно свихнется. Он надевает наушники и крутит колесико настройки. Раздраженно морщится, слыша всю ту муть, что плещется в эфире. Заводные зомби без страха и упрека… Внезапно одна из радиостанций привлекает внимание писателя.

«Салют! В эфире радио "Депрессия!" Мы приветствуем всех наших друзей-самоубийц, решивших уйти из жизни этим прекрасным мерзким вечером…»

Дане вдруг кажется, что он уже где-то слышал этот голос. Даже не то что слышал, а…

«Самая важная история на свете – это ваша собственная, дорогие радиослушатели. И она предназначена только для вас. Людей, без которых вам невыносимо жить, вы никогда не встретите или встретите слишком поздно. Чем хуже – тем лучше, дорогие друзья, и только это наполняет нас силой жить дальше. Тем не менее, мы скорбим вместе с вами, дорогие радиослушатели, и передаем… Передаем… Поролоновая крыса Батукада передает привет своему единственному другу – писателю Дане Шеповалову. Желает ему не отказываться от своего замысла и непременно убить всех героев своего романа… Слушайте, какой замечательный писатель! Нужно пригласить его к нам в студию! Специально для тебя, Даня, где бы ты ни был, по заявкам наших непостоянных, аххахх, крайне непостоянных, слушателей мы переда…»

Девушка на тротуаре перед Даней машет ему рукой.

– Что? – снимает наушники писатель.

– Простите, зажигалки не будет?

– Нет, не курю…

«Мы передаем ре…pa… передаем… черт бы их всех побрал! А, вот! По заявкам наших слушателей мы передаем «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта. Ну что же, отличный выбор! Дорогие коллеги, не забудьте вставить ствол в рот, чуть-чуть вверх и наискось, спускайте курок плавно, думайте о хорошем! Спасибо за сотрудничество…»

– В машину, сука! – два человека заламывают Дане руки за спину и тащат в припаркованный рядом автомобиль без номеров. – Быстро в машину! – Поехали с нами! Живо!

– Не поеду!

– Поехали, тебе говорят! Милиция!

– Пошли вы на хрен! Удостоверения покажите! – кричит Даня, отчаянно сопротивляясь: за рулем сидит парень в капюшоне, скрывающем поллица.

– В машине покажем!

Дане совершенно не хочется рассматривать какие бы то ни было удостоверения в машине без номеров. Адреналиновый шок придает ему сил: он резко выкручивает запястье и освобождает левую руку из захвата одного из нападающих. Тянется за ножом в кармане куртки – легальный норвежский нож с длинным тонким лезвием, рядом заключение экспертизы: холодным оружием не является… Я вам сейчас покажу, суки, чем он не является…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10