 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Толстой Лев Николаевич :: БСЭ :: Картленд Барбара :: Ламур Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Влюбленный опекун :: Полюбить никогда не поздно :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Безрассудство :: Хопалонг приходит на помощь |
Таба ЦиклонModernLib.Net / Современная проза / Шеповалов Даниил / Таба Циклон - Чтение (стр. 10)
Я оттягиваю часть пленки и делаю надрез так, чтобы не повредить того, кто лежит внутри. Из него показывается длинный нос с мокрыми обвисшими усами, следом появляется и вся морда – лис высовывает язык и облизывает мое лицо. Я легко довожу скальпелем до конца: как будто открывая застежку-молнию. Выбравшись из желудка, лис направляется к воде: фыркая и поскуливая, плещется там, смывая с себя слизь. Выходит на берег, шумно отряхивается по-собачьи, черная лоснящаяся шерсть его ощетинивается мокрыми иглами. Лис садится на песок рядом со мной и застывает на месте, как грубо высеченная статуя из черного дерева: левое ухо чутко повернуто в сторону болота, огромный живот усыпан золотыми буквами – они смазаны и не читаются из-за торчащей в разные стороны шерсти. «Шшьяй-йаай-й», – глухо лает он. Я снова засовываю руку внутрь сома, на ощупь нахожу еще бьющееся холодное сердце и вырываю его. Лис опускает морду к моей ладони, хватает зубами сердце, подкидывает его в воздухе несколько раз, дергая головой, чтобы перехватить поудобнее, и жадно сжирает. «Завяжи ему рот». Я снимаю бинт с запястья и перематываю лису пасть. Он ведет меня назад к дому другой дорогой – через котлован, воронку от давным-давно упавшего метеорита; внизу холодный, застоявшийся воздух, его не меняли лет тысячу или больше. Он ведет меня мимо дота времен Второй мировой, по лабиринтам траншей, в которых я не раз выкапывал слежавшиеся пластины пороха. Со стороны болота доносится женский смех. Услышав его, лис щерится, высунув кончик языка, верхняя губа его мелко дрожит от отвращения: внутри она нежного перламутрового оттенка, как гладкая поверхность раковины, по которой пробежали редкие черные пятна. На веранде Сидней отливает со второго этажа в стену пыльных листьев, не задетых дождем под навесом. Лис остается ждать на улице, а я поднимаюсь наверх. Сидней вынимает сигарету изо рта и выдыхает дым в сторону тонкого красного полумесяца, который на мгновение показался из-за туч. – Старик, – обращается он ко мне, – у тебя с горлом все в порядке? – Вроде да. – А у меня вот нет. Там все как будто расплавилось. И мысли текут вниз по зубам… – Сидней пошатнулся, но вовремя схватился рукой за ржавую металлическую опору, удержав равновесие. – Черт, ну и качка… И холодно, как в аду… А главное – мысли, мысли текут вниз. Понимаешь?.. Как горячая сода, по глотке, дальше вниз. И там все так… так… – он помахал сигаретой в воздухе, пытаясь подобрать нужное слово, но так и не смог этого сделать, – понимаешь, о чем я? – Не очень. Мне неприятен сигаретный дым; я разгоняю его ладонью, разрывая клубящуюся густую паутину, которая голубой вязью повисла в воздухе. Гром взрывается за соседним домом, растекаясь по окрестным дорогам и разом взмывая вверх – в налившееся спелой тяжестью сливовое небо, вывернутое штормом наизнанку. Я слышу, как листья ясеня трутся о бетон. Я вижу тончайшую сетку морщинок под глазами у Анечки. Она только что поднялась на веранду. – Киске очень плохо! – говорит Анечка. – У нее ноги ледяные, и ей трудно дышать! Она растерянно смотрит на Сиднея, который с трудом балансирует на узкой балке, идущей вдоль дома, цепляясь пальцами за неровности в стене. Стопятидесятикилограммовый канатоходец. Жирные пятна. Клетки. Ворсинки. Я отвожу глаза, чтобы окончательно не провалиться в текстуру пальто: она приближается со скоростью лунного пейзажа, на который наводят сильный морской бинокль. Трещинки в стене разбегаются гигантскими каньонами, утыкаются в тысячекилометровую сетку арматуры внутри бетона. – Сид! – зовет Анечка. – Ты куда собрался? Тот делает еще несколько осторожных приставных шагов и тянется к большому вентилю, засиженному птицами: прямо над ним повисло гнездо ласточек, похожее на маленький замок, который кто-то сделал на пляже, капая мокрым песком из полной ладони. – Дождь… – шепчет Сидней, – нужно выключить дождь! Он режет… – Что? – переспрашивает Анечка. – Говори громче! Сидней поворачивает вентиль, раздирая скрипом тишину. Его нога скользит по бетону. Сидней прижимается к стене, пытаясь вернуть утраченное равновесие, но затем вновь поскальзывается и срывается с балки. – Шикарненько, – слышу я сзади голос Риты. Ри-та. Фотографии всплывают из темной глубины веранды. Стон. Скулы. Узкая полоска шрама на животе. – Нет, правда, шикарно, – повторяет она. Мокрые волосы льются на плечи. Хлопья мыльной пены, пузыри и рисунок на кафельной плитке. Ри-та. Золотая мармеладная змейка ныряет с ее губ в мои глаза, разогнав всплеском длинные нити ряски. – Зачем ты разделась? – спрашивает Анечка. Кончик ножа входит в булочку, уже покрывшуюся десятком рваных ран в тонкой вакуумной упаковке. «Как будто я нечаянно разрушила». Фиолетовая плесень пожирает бетон. Сначала мне кажется, что я долго не могу заснуть, пока не понимаю, что давно уже сплю, и не просыпаюсь от ужаса; чья-то тень бросается от кровати к раскрытой двери, Рита склонилась надо мной. «Если ты боишься, ты можешь…» Меня укачивает, как будто я только что сошел с аттракционов на твердую землю. – Нет, правда… Я берусь рукой за железную опору, чтобы не упасть; там же, где совсем недавно держался Сидней. Рита стоит у самого края плиты и смотрит вниз. – А вам что, не интересно? – спрашивает она. Там бьется на мокром ветру капроновая веревка с бельем, натянутая между двумя длинными штырями арматуры. Один из них пробил Сиднею грудь: тот застыл на месте, раскинув руки в стороны, как пловец баттерфляем во время гребка. – Вообще-то это было совершенно лишним, – говорит Рита, – вон, видите? Она показывает нам на колышущиеся на ветру зонтики огромного инопланетного укропа, из полых трубчатых стволов которых я раньше делал плевательные трубки. Их растет очень много вокруг нашего дома, за лето они вытягиваются из низкорослых широких лопухов в трехметровые жерди с зонтиками на конце, которые стоят потом сухими всю зиму. – Это цикута, – говорит Рита, – или конейон, древнее и благородное растение, именно им убили Сократа. У нее приятный сладкий сок, и чем ниже – тем слаще, а у самого корня – смерть. – Рита, ты больная! – кричит Анечка. – Ты безумная, точно такая же, как и бабушка! – Очень может быть, – спокойно отвечает Рита, – даже больше: скорее всего, ты права. Дождь понемногу затихает, оставляя измученную редкую листву в покое. – Тима, идем со мной! – Анечка грубо хватает меня за руку и тащит в дом. – Мы успеем! Промывание желудка, «скорую». У вас есть дома аптечка? Ты будешь жить! Киска будет жить! – Анна, оставь его, – говорит Рита. – Не подходи, сука! – Анечка выбрасывает вперед руку с ножом. – Анна, ты не знаешь, почему все, кто раньше любил меня, теперь бросаются на меня же с холодным оружием? Неужели мы не можем просто дружить? – Заткнись, сука! Если ты этой ночью приблизишься ко мне, к Киске или к Тиме хотя бы на метр, тебе не поможет даже армия пластических хирургов! Я вырываю запястье в сторону большого пальца Анечки. Я иду назад к Рите. – Тим, Господи, ну что она с вами со всеми делает?! – кричит Анечка. – Она убила твоего брата два года назад!!! Ты знаешь это?! – Знаю, – говорю я. Мне кажется, что все это уже было. Моя рука скользит по грязноватым зеленым разводам какого-то масла, которым покрыта ее кожа. – Ммм… – стонет Рита, выгибаясь навстречу моим пальцам. Молния бьет фотовспышкой, высвечивая ее лицо снизу: скулы и подбородок. Лис подкрадывается к нам. Мне кажется, что я долго не могу заснуть, пока я не понимаю, что давно уже сплю. – Больная извращенка… – шипит Анечка, отступая спиной к двери. Она по-прежнему держит перед собой нож: – В общем, я тебя предупредила, ведьма! Даже не думай к нам соваться! И бобиков своих лучше на привязи держи! Бывает так, что во снах вспоминаешь другие сны, которые видел раньше. – Тим, еще…Мои пальцы в ее крови. – Еще…Мне кажется, что я долго не могу заснуть, но глаза мои закрыты, и я вижу сквозь них трапеции светотеней, сломавшиеся между потолком и стеной. – Еще… Я что-то забыл. Что-то важное… Рита падает на бетон, больно сжав мою ладонь. – Не останавливайся! – стонет она. Золотые змеи разъедают веранду, капая горячим пространством на карту Европы, приклеенную скотчем над моей кроватью. Гибралтар – Порт-Саид 3500. Королевство Норвегия 387 тыс. кв. км. – Пожалуйста, не останавливайся! Ты уже почти… Я открываю и открываю глаза, но никак не могу открыть их по-настоящему, пока одна из теней не сползает с потолка и не забирает мой сон, оставляя лишь хлопья черно-красного ужаса, что, как снег, опускаются в сумерки дворов-колодцев. Рита склонилась надо мной. – Ты так кричал во сне, – говорит она. Копенгаген – Стокгольм 790. Следы ногтей наобоях. Я откидываю в сторону одеяло и выбегаю на веранду. Тень ныряет по лестнице вниз, исчезая в темноте. Рита сидит на кровати, поджав под себя ноги, держит в руках большой нож для разделки мяса и легонько, самым кончиком протыкает булочку в вакуумной целлофановой упаковке. – Ты так кричал во сне, – повторяет она, – что тебе снилось? Лис лежит рядом с ней с перерезанным горлом; бинт размотанным кровавым серпантином обнимает ее ступни. – Я не спал. Я не мог заснуть несколько часов. Ее кровать у окна, моя – придвинута к стене. – Мы легли пять минут назад, – говорит Рита…Кончик ножа входит в булочку на несколько миллиметров, после чего Рита вытаскивает его и протыкает булочку в другом месте. – Если ты боишься, ты можешь спать со мной, – говорит она, – иди сюда. Сны и дежавю сделаны из одного и того же. Бывает так, что во снах вспоминаешь другие сны, которые видел раньше. Иногда этих воспоминаний очень много, они быстро сменяют друг друга и, хватаясь за них, ты пытаешься добраться до чего-то важного. Ты кричишь: «Вот оно!» – и можешь дотронуться до него рукой, и, когда тебе остается совсем чуть-чуть, – ты просыпаешься. ЛАПКА РЕЛЬЕФ Когда мне было двенадцать лет, я грустил о том времени, когда мне было одиннадцать. Когда мне исполнилось тринадцать, я стал грустить о том, что было в двенадцать. Мне все время кажется, что я куда-то опаздываю и делаю совсем не то, что нужно… – Тим, твоя жизнь так коротка, что ты можешь никуда не торопиться, ни о чем не беспокоиться и ни о ком не жалеть, – говорит Рита, допивая свой коктейль. Она всегда угадывает мои мысли. «Ууххсфщщ», – всхлипывает дно картонного стакана. – Кстати, ты хоть понимаешь, что за дерьмо ешь? – спрашивает Рита. – Вкус твоего гамбургера, скорее всего, синтезировала компания, занимающаяся шампунями и стиральными порошками. Ты это понимаешь? – Понимаю, – отвечаю я, дожевывая биг-мак, – но ничего с собой поделать не могу! Я поднимаю над головой пакет с едой и кричу: «Спасибо, Гамбургер!!! Спасибо, Большая Картошка!!! Большая Кола, спасибо тебе!!!» Рита смеется и кидает в меня пустым стаканчиком из-под молочного коктейля. Мы сидим на асфальте около McDonald's на окраине города, прислонившись спиной к прозрачной витрине и вытянув вперед ноги в старых кроссовках. Граненый серый фонарь моргает освещением, неудачно притворяясь реакцией зрачка. Я сползаю чуть ниже, поднимая воротник куртки, чтобы защититься от ветра, пахнущего прелыми листьями и школой. Мы весь день были на улице, в моих волосах песок, а кожа на руках приятно погрубела. – Тебе холодно? – спрашивает Рита. – Ну… Так… – Вот это «ну, так…» ты совсем как я произносишь, – говорит она, – а я, знаешь, что я у тебя подцепила? Когда тебе рассказывают что-нибудь, что тебе совсем не интересно, ты молча киваешь в ответ несколько раз, немного сжав губы. Я точно так же теперь делаю, я уже несколько раз за собой замечала. «In Harlem… In Harlem…» – любуется собой танго, в сотый раз льющееся из мобильника Сиднея. Рита пододвигается ближе и берет мою руку в свою. Длинные рукава свитера прикрывают ее, а теперь и мои пальцы. Весь мир вокруг летит куда-то мимо, разбиваясь ветром и светом о нас, как река о камень, и я начинаю заранее грустить о том, что все это больше никогда не повторится. «Snowing…» – Тим… – зовет Рита. – Что? – Ты так и не рассказал, что с тобой было… «In Harlem… In Harlem…». Рита недоверчиво улыбается моим словам, а когда я заканчиваю, поворачивается и смотрит мне в глаза. – Это все очень любопытно, – говорит она, – жутковато, но любопытно. Кстати, а ведь я тебя обманула по поводу последней точки входа. – Какая разница, – пожимаю плечами я, – его же все равно нельзя пройти. – Конечно, нельзя, – соглашается Рита, – если не пытаться… Картонный стаканчик кружит в ритме телефонного танго легкомысленные опавшие листья. – Ту-ду-туту-ду-ду-ду… – подпевает Рита. – Тим, дай-ка мне свою руку! Да смелей же ты, вот сюда… Знаешь, что я думаю? – Что? – Что сегодня ночью тебе приснится что-нибудь поинтереснее… Я слышу, как бьется ее сердце. Вдали видна оживленная трасса, по которой нескончаемым смазанным потоком несутся машины. Ночь. Ветер, сильные порывы которого уносят обрывки слов и пластиковый мусор… Даня Шеповалов, 2006 ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА april must June (10:45 PM):а я даже не знаю, что говорить тебев интервью april must June (10:46 PM):я смогу сказать только, что книгуя написал, чтобы найти прекраснуююную любовницу NEOPOST (10:46 РМ):разумеется, зачем же еще книгипишут, а какую тебе любовницу? небось худющую? april must June (10:46 PM):узкие бедра, короткая стрижка… все, как мы любим =) NEOPOST (10:46 РМ):вот об этом и поговорим april must June (10:56 РМ):только я боюсь, что она может испугаться жести NEOPOST (10:56 РМ): да, местами мрачновато ты сам-то до конца понимаешь, что ты написал? april must June (10:56 PM):мне потом кто-нибудь объяснит NEOPOST (10:57 PM):хахахада, надо анализироватьэто клинический случай april must June (10:57 PM):эдипов комплекс явный. хоть я в него и не верю NEOPOST (10:58 РМ):эдипов и не только. со множеством наслоений NEOPOST (10:59 РМ):но зато у тебя будет многополоумных готок в розовыхошейниках, а также продвинутыхмолодых интеллектуалок april must June (10:59 РМ):прикольно =))) Nylon Dream (11:21 РМ):а я буду теперь называтьсякак порносайтя когда-то видел его april must June (11:25 РМ):скажи лучше когда вечеринкана белазе? Nylon Dream (11:25 PM):мэрия питера не разрешит нам ехать на нем по невскому с музыкой и воздушными шарами april must June (11:26 РМ):разрешит, я договорюсь, акция против фашизма и наркотегов Nylon Dream (11:26 РМ): нудакстати, знаешь, мне не нравится киска april must June (11:26 РМ): почему? Nylon Dream (11:27 РМ): да ну. дура малолетняя мне Вера из твоих героинь больше всех понравилась Nylon Dream (11:27 РМ): я ее полюбил ПОСЛЕСЛОВИЕ DOPINGPONG: В ПОИСКАХ ШРИ… Мне нравятся и близки по духу люди, проявляющие свой юношеский максимализм в виде графомании. Графомания и литература – понятия настолько же идентичные, как секта и религия. Даня написал целую книгу, и мне пришлось ее прочитать полностью. Сейчас совершенно нормально писать о выставках, которых ты не видел, публиковать рецензии на книги, которых ты не читал, строчить анонсы к фильмам, которых ты не смотрел. Однако я обычно погружаюсь в то, о чем пишу. Пусть на пару часов, как в бассейне в гостинице в жаркий день, я плаваю в среде для меня чуждой, но полезной. Изнутри я вижу, что эта книга документальна и гораздо более реалистична, чем может посчитать читатель или даже сам автор. Он сам во многом не подозревает, по моему субъективному мнению, откуда берутся его герои. А это значит, что он не контролирует их, и они действительно существуют в параллельной реальности, влияя на его жизнь гораздо больше, чем он на их. Читая «Таба Циклон» и натыкаясь на имя Тима я гадал, в честь кого он назван. Сначала я подумал, что в честь первого вокалиста, а ныне священника Тимы Земляникина из «Нож для Фрау Мюллер». Но это дела минувших дней и мало реально. Значит в честь моего сына, реинкарнации Доктора Тимоти Лири – Тимы Мишенина, которому Даня несколько лет назад заплатил его первый гонорар. На это Последний великий писатель ответил мне, что он назвал так героя в честь художника Тимура Новикова. Я думаю, он врет. Стесняется сказать мне правду и признаться в том, что его гуру – это мой сын, а вовсе не крестный отец неоакадемизма. Книга Дани – это подростковый мир, в котором знание сконцентрировано в телеканале «Дискавери», а жизнь – классический квест. Несмотря на то, что иногда это чистейшее фэнтэзи – у нас в руках абсолютно документальное произведение. Все его герои настоящие. Все эти люди носят имена, которые Даня не придумывал, но которые его окружают. В этой книге я наблюдаю больше раскадровку видеоклипа или диджейский сет чем классическую прозу. Но именно это и есть литература сегодня. Самое приятное в этой книжке то, что из нее можно натаскать немало эпиграфов, как сэмплов со старой виниловой пластинки. Как говорила Гертруда Стайн о своей книге «Нежные пуговицы» – это сборник превосходной поэзии, которая породит еще больше хорошей поэзии. Я надеюсь, что это проза, которая родит еще больше прозы. Мы живем в эпоху мобильных и интернетфильмов продолжительностью 1 минута или 30 секунд. Больше у человека нет сил, времени и желания смотреть. Пришло время слоганов, а не поэм. Неохота смотреть два часа киношедевр, хватит и трейлера в ай-поде, лень читать толстую книгу, достаточно пробежать журнальную рецензию. Это примета нашего времени. Поэтому, я бы хотел, чтобы «Таба Циклон» побыстрее растаскали на эпиграфы и цитаты, так она сможет дойти до сознания масс быстрее, чем в цельном виде. Необходимо жертвоприношение, ради бессмертия. Рекламная пауза: РЕКЛАМА ЛУЧШЕ ИСКУССТВА Много есть такого Маленького круче большого. Синглы лучше альбомов. Анонсы интереснее книг. Трейлеры лучше фильмов. Слоганы изящней поэм. Обои красивее фресок Баннеры дороже картинУпаковка вкуснее продукта. Одежда моднее людей. Реклама лучше искусства. Это ясно теперь. Реклама лучше искусства,Это должно быть понятно всем. Делающим по их делам. Мечтающим по их мечтам. Журналы ценнее музеев Мечты увлекательней дел. Реклама лучше искусства. Это ясно теперь. Реклама лучше искусства. Это понятно всем. Конец рекламной паузы и возвращение к послесловию: Я бы с удовольствием выполнил функцию пульта с перемоткой, вы-цепив из этой книги самые вкусные фрагменты и дав читателю карту, по которой он смог бы ориентироваться среди страниц текста. Сделал бы для него DVD-меню с лучшими экшен сценами. Но меня попросили сочинить Послесловие, а не предисловие. А значит, в этом нет никакого смысла. Добравшись до сюда, вы уже должны были прочесть книгу или как минимум просмотреть, сами в режиме промотки-пролисткипробежки, а это значит, что вы в курсе того, что в ней есть. Нет смысла повторять уже проделанную работу. Вы сами должны уже были занести ссылки в Избранное, составить диск «THE BEST» из лучших тем и оценить моменты вроде: «Салют! В эфире радио "Депрессия!" Мы приветствуем всех наших друзей-самоубийц, решивших уйти из жизни этим прекрасным мерзким вечером… Продавать иранские фунты. Сидней рассматривает купюры на свет. Они! Роскошные бумажки, правда? Сейчас Иран – самая лучшая страна на свете. Там чего только не делают. И записывать хватит! Я говорю: перестань записывать! У меня племянник тоже писатель. Пишет роман "Приключения Лавилаза"… Чего ты смеешьсято, я не пойму, у тебя книжка вообще как пылесос называется… А если уж тебе так нравится твой маниакальный реализм, хотя бы потрудился фоны прописать нормально. Вера смотрит на стикер, приклеенный к лобовому стеклу На нем нарисована худенькая девчонка в старомодном платье, с окровавленным ножом в руке и кругами под глазами. "Возьми меня, Льюис! Alice…" – надпись чуть ниже, сделанная от руки фломастером. Это из игры компьютерной…» Если вы этого не потрудились сделать, то берите мой вариант. Каждый из этих фрагментов может стать эпиграфом. Я решил внедрить в Данин бук свою книгу-сингл «В поисках Шри…». Считайте это бонусом. Дополнительной сценой. Мне показалось в духе этой книги, которую я рассматриваю как долгоиграющую пластинку, дать послесловием ни что иное, как еще одно художественное произведение. Книгу-сингл, если так можно это назвать. ЕР бонус к LP. В поисках Плюшевого Иисуса. В поисках Золотого Иисуса. В поисках Вечной Красоты. В ПОИСКАХ ШРИ «Однажды в детстве я играл со своим другом в большой гостиной. На старинном паркете мы разложили гигантскую географическую карту и ползали по не ней, совершая воображаемое кругосветное путешествие по разным городам и странам. Два мальчика ползали на четвереньках по старинной карте величиной с ковер, сидели на ней по-турецки, сидхасане и в позе лотоса и выдумывали свой гимн путешествий, несколько строчек из которого сохранились в моей памяти: "Мы путешествуем в поисках Шри… По морским звездам Ориентируемся в пути И наши размышляющие сумки Еще так девственно не полны." Следуя традиции индейцев и эскимосов, пою то, что вижу, в нашем гимне перечислялись вещи, в первую очередь разбросанные на карте, как компас, морская звезда, сумки и книжка "Шри Ишопанишад" в русском переводе звучавшая как "Жемчужина Упанишад". Понимая интуитивно значение Шри Гуру, Шри Кришна, Шри Рама, как самого главного богатства и сокровища на планете, мы отправились на поиски Жемчужины. А искать ее, разумеется, стоило только на Шри-Ланке. Раз по звучанию они были похожи. Таким образом, в течение получаса мы лазили по карте в районе Индии и не могли понять, почему же не находим знакомые слова. Это было форменное и вопиющее Богоискательство во плоти. Два юных создания бурча себе под нос мантры собственного сочинения, внимательно изучали все названия на карте вокруг побережья Индии и с удивлением не находили то самое, единственное, что там должно было быть. Когда ситуация стала казаться безвыходной, внезапно меня озарила идея… смутное подозрение обрело форму гениальной догадки… – Ой!… А когда была организована Шри-Ланка? – Бааалин…Ты хочешь сказать, что… – Да! Я хочу сказать именно это. Мы ползаем по карте уже час пытаясь найти Шри-Ланку возле берегов Индии. А она – вот она. Только ее называли "о. Цейлон"!!! Наша карта еще Сталинских времен! А Шри-Ланка получила свое название почти в середине века! С новым именем ее напечатали уже на картах, выпускавшихся в семидесятых и восьмидесятых годах, наверное! А до этого она называлась остров Цейлон! Как цейлонский чай! В этот момент истины мы просто упали обессиленные, легли на спину и так и лежали на карте, раскинув руки в стороны, наблюдая барельефы белоснежного высоченного потолка в древнем дореволюционном доме… Состояние когда что-то понимаешь и уясняешь было сравнимо с тем, как нежиться на пляже под лучиками южного солнца. Такое же бесконечно приятное удовольствие. Очищение. Просветление. В этот раз они нашли Шри… нашли Своего Духовного Учителя… Свою Святую Землю… Свою Жемчужину…» Я вынес из этой истории важную мысль. Даже в поисках Бога не забывайте о времени. Всегда смотрите дату выпуска, когда что-то пытаетесь найти. Дата выпуска этой книги – конец нулевого десятилетия 21 века. Века пост Апокалипсического Миллениума, когда ждать больше нечего, и все уже произошло. В век, когда жизнь и трипы каждого человека превратились в цифровой роман без начала и конца из sms, mms, email, icq… В век, когда уже каждый может зафиксировать свое земное существование, создав Блог или Книгу, став последним великим художником или писателем. В век, когда уже ничего непонятно и неясно больше, чем за все эти тысячи лет смутных времен человеческой истории. Любая оценка условна, и я не могу даже сказать, нравится ли мне то, что вы прочли или нет, но… вечно юное и свежее Шри существует… скрываясь за старыми забытыми названиями и образами, оно есть и ждет нас… 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10 |
|||||||