– А тебе хочется нести ответственность за все дерьмо на свете? Притормози, приятель! Иначе отправишься прямиком по стопам Хейли.

– Да пошел ты!

– Знаешь, в первый же день, как ты появился у нас, я сказал капитану: этот засранец просто баба. Весь такой впечатлительный и хлипкий. Видели его досье? У него отец преподает в колледже. У него есть сестра по имени Мэдисон, прости господи. К чему я клоню? Направьте его в убойный отдел, сказал я. Это его самая мокрая ночная греза. Дайте слабаку поиграть в крутого парня перед всеми педиками, которые считают себя хозяевами мира.

От ярости Демпси швырнул трубку на подушку. Когда он снова поднес ее к уху, Пинеро говорил: «… и очень скоро он нас всех подставит!»

– Здесь у тебя не срослось, – сказал Демпси, немного овладев собой. – Это не я наломал дров.

– По-твоему, это я ошибся?

– А как еще ты это назовешь?

– Я назову это правосудием с восклицательным знаком. Один мертвый преступник и трое живых полицейских.

Внезапно потеряв силы, Демпси умолк.

– Ошибка у тебя еще впереди, – сказал Пинеро. – Но я не хочу, чтобы ты совершал ее. Я хочу, чтобы ты жил дальше.

Демпси хмыкнул.

– Да ну? А тебе не все равно?

– Все равно, приятель.

– Тогда какого черта ты беспокоишься обо мне?

– Есть причины, – сказал Пинеро и повесил трубку.

В двух кварталах от Бродвея, на Сто семьдесят второй улице, из музыкального магазина «Роза дель Сол» доносилась ритмичная мелодия, из окна третьего этажа слышались ударные, а из автомобиля раздавалась радиотрансляция. Даже зимой здесь ощущалась атмосфера тропиков, хотя и с душком уголовщины, наркоты и городского безумия. Район, застроенный рядами желтых зданий, которые тянулись на несколько кварталов вплоть до Сто шестидесятой улицы, представлял собой благодатную среду для преступников всех мастей и любимое место охоты для Пинеро и копов похлеще него. Уголовный душок был частью единого целого, частью дымчато-серой души огромного города. Но несмотря на падающие снежные хлопья, здесь, где стояли двух– и трехэтажные дома с выкрашенными в яркие цвета фасадами и звучала музыка, где люди говорили по-испански и ощущался дух землячества, Демпси вполне мог представить, что он идет по улице Агуадиллы, а вокруг цветет гибискус, легко колышутся кокосовые пальмы и смуглые ребятишки в шортах гоняют неподалеку мяч. Это было одно из редких мест, сохранивших свой особый жизнерадостный колорит, чудом уцелевший в атмосфере, поглотившей Манхэттен в конце прошлого века, – колорит, который пессимисты ошибочно считали канувшим в Лету. На самом деле он просто переместился к Бронксу, вытесненный туда агрессивным духом коммерции. Хейли называл этот район Пляжем и разделял любовь Демпси к нему. По этой и по ряду других причин Демпси думал, что они с Хейли могли стать друзьями. Они пару раз вместе попили пиво, сходили на матч «Янки», поужинали в ресторане со своими подружками. Но между ними оставалось какое-то недоверие. Демпси решил, что Хейли лучше приспособлен к работе в полиции, похож на Пинеро; но теперь, когда Хейли так беспомощно застрелился, Демпси задумался, что дело могло обстоять как раз наоборот.

«Элеггуа ботаника» оказалась маленьким опрятным магазинчиком с побеленным фасадом и выписанной золотыми буквами рекламой на витринах, где были выставлены разные ритуальные предметы, в большинстве явно старинные, разложенные на темно-зеленой ткани. Полуприкрытая железная решетчатая дверь препятствовала посетителям как легко проникнуть внутрь, так и быстро выйти наружу. Когда Демпси переступил порог, колокольчик над дверью звякнул, и привлекательная молодая латиноамериканка в широком джемпере, надетом поверх платья из набивного ситца, с длинными черными волосами, перевязанными голубой лентой, вышла из-за занавески в глубине помещения и встала у прилавка, скрестив руки на груди и устремив на посетителя бесстрастный взгляд. Кроме них двоих, в лавке никого не было. И без того маленькое помещение казалось еще меньше из-за обилия застекленных шкафов и полок, где стояли статуэтки, банки с надписанными от руки этикетками и разные предметы, сделанные из кости, ракушек, перьев и меди. В воздухе здесь висел странный сладковатый запах, не очень приятный, затхлый и терпкий, сотканный, как отметил Дэмпси, за очень долгое время из тысяч более слабых запахов, порою вполне приятных.

– Сара Пичардо? – спросил он.

Женщина кивнула, и он сказал:

– Я бы хотел задать вам пару вопросов.

– Вы из полиции? – Последний слог она растянула, придавая слову неуместную нежность.

Он показал свой значок, и она пожала плечами. В любом другом случае Демпси расценил бы подобное поведение как знак тайной неприязни или открытой вражды, но женщина производила впечатление спокойной и сдержанной. Он предположил, что это обычная для нее манера.

– Вы знали Лару Израеля, верно?

– Он заходил в лавку несколько раз. Один раз, чтобы спросить насчет церкви…

– Какой церкви?

– Церкви Лукуми Бабалу Ай. На перекрестке Сто шестьдесят пятой и Восьмой.

– Он практиковал сантерию?

Женщина нахмурила лоб.

– Я говорила об этом полицейским. Дважды.

– Дважды?

– Да. Сразу после убийства Лары и несколько дней назад.

– Значит, полиция была здесь несколько дней назад? Детективы?

– Один детектив.

– Вы помните его имя?

– Нет. Пуэрториканец.

Пинеро? Вынюхивал здесь что-то?

Демпси собрался задать следующий вопрос, но тут из заднего помещения лавки донесся высокий надтреснутый голос:

– Сара!

– Моментито, – сказала Сара и торопливо ушла за занавеску.

Оставшись один, Демпси осмотрелся по сторонам. Его внимание привлекла статуэтка в угловом шкафу: темного дерева, высотой два фута, она изображала приземистого человека с огромными глазами без зрачков, с лягушачьими чертами лица, с веревкой, обмотанной вокруг шеи, с руками, отчаянно простертыми вперед. Судя по стилю резьбы и по бледно-коричневому дереву, статуэтка была карибская или южноамериканская. Рассмотрев лучше, Демпси решил, что это не человек, а стилизованная рыба. Глаза из перламутра, на веревке – мелкие ракушки. За окном проехал зеленый «меркьюри» с пуэрто-риканским флагом, нарисованным на дверце водителя; из колонок гремели тамбурины, трубы, гитары. Когда Демпси снова перевел взгляд на статуэтку, она показалась еще более мрачной, словно раздраженной громкой музыкой. Он вытянул палец, чтобы дотронуться до нее, но в приступе суеверного страха отдернул руку назад.

– Извините, – сказала Сара Пичардо, возвращаясь и вновь становясь у прилавка. – Моей прабабушке понадобилась помощь.

Казалось, она изучала его лицо. Демпси поступил к ней поближе.

– Так значит, Лара практиковал сантерию?

– Шанго.

Демпси отметил, что никогда раньше не слышал такого определения, а женщина сказала:

– Сантерия больше африканская, чем христианская религия. Но сама вера скорее христианская, чем африканская. Разница невелика. Они очень близки. Брат и сестра. – Она достала сигариллку из пачки и, закурив, выпустила струйку дыма и задумчиво уставилась на нее, повисшую в воздухе. – Лара не мог найти церковь на свой вкус, поэтому спрашивал у меня. Такое часто случается. Люди приезжают с юга и вдруг понимают, что здесь все по-другому. Вот они и начинают метаться.

– Похоже, вы много с ним разговаривали.

– Люди приходят, я разговариваю с ними. Я разговариваю даже с полицейскими.

Она едва заметно улыбнулась, и Демпси вдруг увидел, как она красива. Ее красота не сразу бросалась в глаза. Оценить внешность женщины по достоинству мешала ее бесстрастность, подумал он. Скупые жесты, невыразительная мимика – однако у Демпси возникло впечатление, что дело здесь не в подавлении чувств, а в самообладании. Спокойная непринужденность позы могла быть результатом внутренней дисциплины. У нее были большие, чуть раскосые глаза, высокие скулы, твердо очерченный рот и маленький подбородок. Похоже, она не пользовалась косметикой, а свитер скрывал ее фигуру. Это специально, подумал Демпси.

Он задал еще несколько вопросов, не столько вникая в суть ответов, сколько внимательно наблюдая за Сарой, прислушиваясь к модуляциям ее голоса. У него сложилось впечатление, что она тоже наблюдает за ним. От возникшего напряжения у него загудело в голове. Это нельзя было назвать возбуждением. Никакого возбуждения он не чувствовал. У Сары был свой интерес, как и у него. Он спросил, почему Лара обратился к ней с вопросом о церкви. Потому что она держала лавку лекарственных трав?

– Это моя церковь. Но мне кажется, Лара хотел познакомиться со мной.

– О'кей… Я понял.

– Нет, не в этом смысле. Он хотел выяснить, насколько я сильна. – Сара замолчала, скрестив руки на груди, опустила глаза на витрину, а через несколько мгновений подняла взгляд и сказала: – Я знаю про вас.

Чары разом развеялись, и Демпси оказался во власти ненадолго забытого чувства вины и смятения.

Сара подняла руки в успокаивающем жесте:

– Я сразу узнала вас, но я о другом. Я знаю про ваш глаз. Знаю, что с вами происходит.

Ну начинается, подумал он.

– Вы попали между двух противоборствующих сил, – сказала она. – Одна хочет убить вас, другая использовать. При любом раскладе вы скорее всего умрете.

Демпси рассмеялся:

– Откуда вы это знаете?

– Вы будете смеяться надо мной? Или захотите, чтобы я помогла вам понять смысл происходящего?

– Значит, я могу выбрать? И выбор у меня невелик.

Не обратив внимания на издевательский тон, Сара сказала:

– Выбор у вас такой: или остаться в дураках, или поверить мне. Жить или умереть. – Она повернулась к шкафу, взяла с полки пузырек с темным порошком и протянула Демпси. – Заварите это сегодня перед сном. Выпейте и приходите ко мне завтра вечером. В десять. В церковь.

– Вы имеете в виду церковь Лукумо Бабаяма… или как там?

Он рассчитывал разозлить женщину, но она снова скрестила руки на груди и чуть наклонила голову к плечу.

– Да. Я мамбо… жрица.

Демпси изобразил несколько танцевальных па.

– Это сальса-лечение? Мамбо, ча-ча-ча.

И снова она не отреагировала на грубость.

– Вам нужно быть очень осторожным. Кто-то пытается навредить вам. Кто-то близкий.

– У вас такой всевидящий глаз, да? Видите всех насквозь?

Женщина пожала плечами.

– Сколько это будет стоить? – спросил он.

– Сколько бы ни стоило, – сказала она, словно констатируя печальный факт, – возможно, вам не представится случай заплатить.

Казалось, всем своим видом Сара пыталась успокоить его, умиротворить, но Демпси чувствовал, что силы ему придает только собственное раздражение. Однако он не делал ставки на раздражение и цинизм. Он твердо решил отнестись ко всему серьезно, как бы невероятно, нелепо и смешно это ни выглядело.

– Если все так, как вы говорите, – спросил он, – зачем вы решили помочь мне?

Она на мгновение замялась.

– Это в моих интересах.

– Звучит туманно.

Сара потерла шею, задумалась.

– Что бы я сейчас ни сказала, вам от этого легче не станет. Вы не примете моих объяснений, постараетесь сохранить собственный взгляд на вещи. Вам нужно все самому понять. Если у вас не получится, я не смогу помочь. – Она опустила руку на живот. – Вы знаете, что в мире творится зло. Чувствуете вот здесь. – Сара прижала руку ко лбу. – И здесь. Признайтесь. Подумайте о своем месте в мире. Подумайте, как вы дошли до такой жизни и обо всем том, что произойдет с вами до завтрашнего вечера.

Демпси посмотрел на витрину, на пузырьки под стеклом.

– Я прихожу сюда, задаю пару вопросов, а вы отвечаете, что я проклят. Довольно дурацкая ситуация.

– Проклятия на вас нет.

– Угу. Но вы не говорите мне, что там такое надо мной тяготеет, поскольку я вам все равно не поверю. – Он пробарабанил костяшками пальцев по стеклу витрины. – Знаете, я на это не куплюсь. Все это слишком дешево. Убедите меня. Вы предупредили, что мне грозит опасность. От кого?

– Я уже сказала.

Ответ прозвучал так же уклончиво.

– Ладно. Тогда помогите мне не откладывая. Время подпирает.

– Мне нужно подготовиться. И вам тоже.

– А как я должен готовиться?

– Выпейте настой.

Демпси рассмотрел пузырек. Коричневый порошок, похожий на табак, но перетертый в муку.

– Это пиония, – сказала Сара. – Трава для новообращенных.

– Для кого? Вы хотите обратить меня в свою веру? Мне показалось, вы собирались помочь мне с моим глазом.

– Одно приведет к другому.

– А что у меня с глазом? Вы наверняка знаете, вы можете все исправить.

Она раздраженно фыркнула:

– Я скажу вам. И вы можете посмеяться над моими словами. – Пареньки на роликах прокатились за окном, и она проводила их взглядом. – Бог по имени Олукун смотрит на вас. Вы привлекли его внимание. В вашем глазу пребывает всевидящий глаз божества. То, что вы видите сейчас, есть начало того, что видит он. Чтобы увидеть больше, вам надо смотреть глубже.

– И вы собираетесь научить меня?

– Если вы откроетесь, я помогу вам.

Глядя на Сару, которая стояла перед ним, излучая покой, словно современный ингибитор вихревых энергетических потоков, Демпси вдруг поверил, что она действительно в силах помочь ему, хотя в глубине души чувствовал, что она мошенница. И все же ему хотелось верить, что в большом городе, где красивые женщины знают себе цену и применяют свое знание и умение с выгодой для себя, живет хоть одна красавица, готовая указать ему путь к спасению, произнести настоящие магические заклинания, а не просто задурить голову шаблонными фразами.

Правда, он не нуждался в спасении.

Он ничем не запятнал себя, был оправдан.

– Я не смеюсь, – сказал Демпси.

– Будете. – Она положила ладонь себе на затылок, склонила к плечу голову в плавном движении, свойственном, похоже, всем женщинам. – Но завтра… может, и не будете.

Направляясь по скоростной автостраде к центру города, Демпси подумал, что решение уйти из полиции принято вовремя, ведь если расовая, религиозная или половая принадлежность не должна иметь значения для начальства, то увлечение сотрудника культом вуду вряд ли будет способствовать продвижению по службе в Полицейском департаменте Нью-Йорка. А не-плохой сюжет для книжки. Сержант Шанго расправляется с плохими парнями, подвешивая мерзавцев за волосы и перерезая им глотки. Зомби в истлевших лохмотьях вылезают из канализационных люков, воя загробными хриплыми голосами, а потом съеживаются и рассыпаются в прах, пораженные адскими стрелами зеленого огня, выпущенными доблестным сержантом. Один из каналов кабельного телевидения раскручивает какого-нибудь голливудского неудачника, второсортного актера, опустившегося до ведения еженедельных программ. В паре с ним работает комик Том Арнольд или Энди Дик. Действие происходит на Манхэттене в неком параллельном мире – все ледники растаяли, а небоскребы сплошь заросли светящимся в темноте лишайником и ползучими вьюнками. По черным рекам улиц плавают хищные морские монстры. Городом правит Человек-рыба из лавки лекарственных трав. Его глаза мерцают, словно фосфоресцирующие гнилушки, а складки брюха провисают, как старый гамак. На обложке черные силуэты зданий на фоне огромной кроваво-красной луны и гигантские щупальца над «Эмпайр Стейт Билдинг», одно из которых обвивается вокруг головы Статуи Свободы.

Город На Болоте.

Численность населения – всем плевать!

На Демпси вновь накатила слабость. Он припарковался, зашел в кафе в квартале от перекрестка Лексингтон и Тридцать третьей, уселся за столик и попытался во всем разобраться. Если не считать предостережения Сары Пичардо попыткой давления на психику и принять все ее слова за чистую монету, имеем следующее: факт первый: он находится между двух противоборствующих сил; факт второй: одна сила его использует, другая пытается убить, и какая бы сила ни победила, он все равно умрет; факт третий: Сара Пичардо заявила о своей готовности помочь ему; следовательно (если только она не врала), она не представляет ни одну из двух вышеупомянутых сил; факт четвертый: кто-то из близкого окружения представляет для него угрозу, человек, которого он хорошо знает; факт пятый: Лара был не тем, кем казался. Что такое пиония, черт возьми? И не надо забывать про Олукуна.

Легче всего разобраться с фактом четвертым. У него немного близких людей. Элиза отпадает, Хейли тоже. Его родственники живут в Джерси. Значит, остаются Пинеро и парни, с которыми он играет в баскетбол.

Следовательно, остается Пинеро.

Сара Пичардо назвала человека, желающего Демпси зла; а поскольку она дала понять, что имеет в виду не Лару, значит, остается детектив, приходивший к ней с расспросами несколько дней назад. Если только это не прабабушка, поскольку только о ней одной, помимо всех прочих, Сара упомянула в разговоре. Конечно, она умудрилась все обставить таким образом, что Демпси в конечном счете сам спрашивает, сам и отвечает. В этом вся суть мошенничества. Но разве она не испугалась бы Пинеро, если б увидела в нем потенциальную угрозу? Разве стала бы упоминать о нем? Нет, она бы нашла способ выкрутиться. Она бы сказала, что еще не поняла, какая роль уготована Демпси во всей этой истории, и посему не считает нужным сообщать какие-либо сведения. Она бы сказала, что своим молчанием хочет подтолкнуть Демпси самостоятельно разобраться во всем. Тем не менее мысль проследить за Пинеро казалась дельной. Замешан он в вудуистской практике или нет, у него наверняка есть пара секретов, которые стоит узнать. До сих пор Демпси не принимал в расчет, что Пинеро в своих действиях руководствовался отнюдь не избытком служебного рвения, а другими побуждениями; но теперь, с учетом всех всплывших фактов, разве трудно было предположить, что именно он подстроил смерть Лары? Он заметил Лару на подходе к дому, назвал парня подозрительным типом, убедил своих напарников, что этот человек опасен. Они здорово сомневались – особенно Хейли, – но Пинеро упорно настаивал на своем. Он первый открыл огонь и последний перестал палить. Продемонстрировал минимум раскаяния на публике и не выказал ни малейшего раскаяния в кругу своих знакомых. Демпси напомнил себе, что предпринял данное расследование исключительно из спортивного интереса, но он был бы очень рад доказать вину Пинеро, особенно если таким образом снимет часть вины с себя. Так что к чистоте его страстного стремления изобличить Пинеро примешивалась доля личной заинтересованности. Он уставился в окно отстраненным немигающим взглядом, завороженный ритмичным мельканием мужчин в длинных пальто – бесцельным, беспорядочным движением, пульсирующей диорамой тусклых тонов, время от времени прорезаемой яркими пятнами женских курток; стук и звон посуды на кухне служил сопровождением картины, запечатленной на периферии сознания.

Официантка принесла завтрак двум мужчинам за соседним столиком, и запах бекона вернул Демпси к действительности. Он понял, что голоден, знаком подозвал другую официантку и заказал яичницу с беконом, бифштекс и сок. Можно двойную порцию бекона.

– Не боитесь холестерина? – спросила официантка, худая девица лет тридцати. – Так можно и сердечный приступ себе устроить. – Она сухо улыбнулась, давая понять, что шутит, но Демпси заподозрил в ней вегетарианку.

Когда он принялся уплетать завтрак, уровни жизненной энергии у него стали быстро повышаться, как будто индикатор энергии, поднимаясь по шкале, достиг максимальной точки. Черт, ну и аппетит у него! Он уже много месяцев не испытывал такого голода. Демпси ел почти полчаса, потом заплатил по счету и поехал в сторону Бруклина. Он неохотно признавал правоту Пинеро. Попытка разобраться с проблемами, даже таким окольным путем, приносит больше пользы, чем тоскливое прозябание в четырех стенах. Демпси включил CD-плеер и забарабанил пальцами по рулю. С легким сердцем он въехал на Манхэттенский мост, но тут он понял, что так на него подействовал разговор с Сарой Пичардо. Словно ее присутствие оказало на него целительное влияние. При мысли, что это вряд ли простое совпадение и что, возможно, ему придется иметь дело с вещами, неуловимыми для понимания, Демпси вновь погрузился в уныние, вызванное воспоминанием о недавних событиях, и к тому времени, когда выехал с моста в Бруклин, городской пейзаж под пасмурным небом казался зимним полем битвы, а пешеходы шли медленным шагом измученных отступающих солдат; и он снова разнервничался, встревоженный мыслями о грядущих ночных кошмарах, черных тенях и пустых фильмах по телевизору.

Он шевельнул губами и беззвучно произнес имя Хейли, останавливаясь в транспортной пробке на Седьмой авеню. Образы Хейли, извлеченные из архива памяти, мелькнули и растаяли. Демпси задался вопросом, какие мысли одолевали Хейли в последнее время, и вдруг решил, что, возможно, его тоже поразил какой-нибудь физический недуг после убийства Лары. Возможно, он заметил связь между своей болезнью и мушкой Демпси. Поэтому и позвонил. Хотел сравнить ощущения и понял, что все безнадежно. Демпси не мог отвергнуть такую возможность, но не хотел опошлять смерть, выстраивая вокруг нее дикие гипотезы. Он переключил внимание на сотканную из огней неоновых реклам и криков издерганных водителей сумасшедшую, апокалиптическую атмосферу бруклинского часа пик. Белые клубы выхлопных газов поднимались в небо, словно дым из труб крематория. На углу два чернокожих паренька вяло потолкали друг друга в грудь, а потом сцепились не на шутку. Седой бродяга стоял у двери кафе, пересчитывая мелочь на ладони. Рядом с Демпси лысый мужчина, высунув голову из окна микроавтобуса, проклинал все на свете.

Отец Демпси, прижимистый заносчивый сноб, называл Интернет «сточной трубой, сливающей нечистоты в человеческий разум», «опиумом для народа» и «средством самоутверждения кретинов». Но Интернет оказался полезным. Демпси нашел там информацию о пионии, спазмолитическом успокоительном средстве; Олукуне, одной из ипостасей Верховного Существа, Олудамара, явленного в данном случае в образе мужчины-воина; и неохристиан Шанго. Этот термин либо применялся в качестве общего определения приверженцев ряда синкретических религий, сочетающих в себе элементы христианства и вудуизма (сантерия, кандомбле и пр.), либо относился к особой форме христианского анимизма, которая произошла от культа Аладура, распространенного в Нигерии, и ныне (например, в Тринидаде и Мексике) включает в себя элементы азиатских религий. Единственный полезный вывод, сделанный Демпси из полученных сведений, заключался в том, что пиония не смертельный яд; хотя все остальное косвенно подтверждало слова Сары Пичардо о Ларе, поскольку Лара – пуэрториканец по происхождению – эмигрировал в Штаты из Тринидада. Демпси поискал сантерию в «Google», обнаружил там тысячи страниц, посвященных теме, и выбрал несколько из них. Одна страница была посвящена женщине по имени Майя Дерен, режиссеру экспериментального кино тридцатых годов, являвшейся, как утверждалось, единственным представителем белой расы, в которого когда-либо вселялось вудуистское божество. Свои впечатления она описала словами «белая тьма», каковое определение поразило Демпси, сразу вспомнившего о собственной белой тьме. Он нашел в «Google» сайт Майи Дерен и прочитал отрывки из ее книги, написанной на данную тему, но они ничего не дали, и он продолжил поиски. На другом сайте люди в состоянии транса сравнивались со скаковыми конями, а вселившееся в них божество с наездником. Демпси зашел еще на дюжину сайтов, посвященных сантерии, но оказался просто не в состоянии усвоить огромное количество представленного там материала и вскоре прекратил поиски.

В семь часов вечера Демпси вышел на улицу, сел в машину и поехал в Вест-Виллидж. Он припарковался неподалеку от дома, крыльцо которого ремонтировалось и было закрыто брезентом. Обычно Пинеро проводил вечер пятницы в квартире на втором этаже, у своей подружки; его «SUV» стоял неподалеку от дома. Ближе к вечеру потеплело, и над городом поднялся белый туман, который привносил в обычный городской пейзаж болезненный дух угасания; превращал обычных прохожих, плетущихся домой с пакетами под мышкой, в восточных волхвов, несущих священные письмена, блочные многоэтажки – в крепостные башни, свет в верхнем окне – в огонь маяка. Держащиеся за руки пары медленно проходили мимо и таяли в сияющей пустоте, словно участники театра теней. Демпси старался не отвлекаться. Почти час он внимательно наблюдал за домом, за всеми входами и выходами, но в течение второго часа его бдительность притупилась, и когда в начале десятого Пинеро, в широких серых брюках и коричневой кожаной куртке, наконец вышел на улицу, Демпси заметил его, только когда он подошел к своей машине. Пинеро помахал рукой, глядя на одно из окон. Послал воздушный поцелуй. Жанровая картинка на старую добрую тему супружеской измены в духе Нормана Рокуэлла.

Следующий час Пинеро провел в розовом баре на окраине Парк-Слоуп, заведении, безымянность которого свидетельствовала об утонченной демократичности владельцев, над которой, впрочем, сами они посмеивались. Пинеро мог выбрать местечко и получше. Как в большинстве баров Нью-Йорка, здесь было сильно накурено и шумно. В проходах между столами толпились люди. В ходу здесь была текила, и все посетители, за исключением Пинеро, казались не старше тридцати. Женщины без претензий, в тесно облегающих блузках и джинсах в обтяжку. Несколько мужчин щеголяли в костюмах, при галстуках, но большинство было одето небрежно. Молодая богема. Писатели, художники, архитекторы, актеры экспериментальных театров, музыканты, играющие по барам, услаждая слух публики язвительным, бездарным пост-роком. Среди двух сотен посетителей Демпси заметил несколько чернокожих – все в модном прикиде, выдававшем в них людей мирных и неопасных для общества. Серебристые штаны, расшитые куртки, осветленные прически. Клиентов обслуживали две официантки, третья оставалась на подхвате. Официантка, подошедшая к Демпси (он занял позицию поближе к выходу), была высокой темноволосой девушкой, очень тоненькой, в топе на голое тело, с бледно-оливковой кожей и удивительно эффектным лицом. Либо в страхе перед естественной красотой, либо в знак протеста она густо накрасила губы темно-малиновой помадой, нанесла на веки ярко-розовые тени, соорудила из растрепанных волос подобие вороньего гнезда и неровно выщипала одну бровь, напоминавшую теперь морзянку тире и точек – в целом получилась изысканная маска – образ отчасти веселого, отчасти смертельно больного панка. На правом плече у нее темнела татуировка пылесоса, а на левом – тостера. В каждом ухе сверкало полдюжины серебряных сережек, напоминавших улиток пристроившихся на краю листа, и хотя на лице у девушки не было колечек, ее пританцовывающая походка с мягким покачиванием бедер наводила на мысль, что где-то под одеждой пара колечек у нее все же имеется. Демпси протянул пятерку и заказал виски, но официантка отстранила деньги, налила ему двойной «Мейкерс Марк» и улыбнулась. Он поблагодарил. «Что? – переспросила она, потом наклонилась пониже, чтобы лучше слышать, положила руку ему на затылок, не давая отстраниться, и прокричала: – Ты меня помнишь?» Он помотал головой. «Очень плохо!» – прокричала она и повернулась к следующему клиенту. Пинеро сидел развалясь в мягком кресле футах в тридцати от Демпси, в центре импровизированной гостиной, в обстановку которой входил диванчик у окна. Он разговаривал с несколькими людьми, с самым живым и непринужденным видом. «Неужели они не узнают его?» – недоумевал Демпси. Возможно, завсегдатаи этого бара настолько погружены в себя, что не следят за новостями. А возможно, самоуверенность и приветливость Пинеро служат достаточно хорошей маскировкой. «В таком случае понятно, – подумал Демпси, – почему меня самого везде узнают». Между делом он пытался вспомнить официантку. От нее исходил слабый запах мыла и косметики – обычные запахи, но приправленные тонким пряным ароматом женщины, который казался знакомым. Как и пластика движений. Тонкие руки с длинными пальцами, порхающие над стойкой, наливающие и смешивающие напитки, казались руками балийской танцовщицы. На вид ей лет двадцать пять. Одна из подружек Мэдисона? Но Демпси все равно не мог вспомнить девушку.

Немного погодя официантка, одетая в зеленую куртку, подошла к нему и предложила выйти: у нее перерыв. Демпси ответил, что ждет одного человека, но она сказала, что хочет просто подышать свежим воздухом, и он согласился. Они остановились под навесом закрытого китайского ресторанчика по соседству. По обеим сторонам улицы тянулись ряды магазинов с темными витринами. Черный воздух слабо поблескивал, светофоры на пустых перекрестках загорались попеременно красными, желтыми и зелеными огнями, проливая лужицы разноцветного света на асфальт. В отдалении гудела автострада.

– Господи, прямо весна, да и только! – Она зажгла сигарету, выпустила струйку дыма и улыбнулась Демпси. Он машинально отметил, что они примерно одного роста.

– Ты подруга Мэдисона? – спросил он.

– Вычислил, да? Но ты меня не помнишь.

– Ну да, странно, конечно. Мне кажется, я помню твой запах.

Официантка откинула голову назад и рассмеялась.

– Я не обиделась, что ты меня не узнал. Я выглядела тогда совсем по-другому. Студентка католического колледжа. Клетчатая юбочка, скромная блузка. – Она склонила голову к плечу и смерила Демпси оценивающим взглядом. – Ты почти не изменился. Выглядишь немного усталым. Что у тебя с глазом?

Он сказал: ничего особенного.

– Так где мы встречались?

Она снова затянулась и выпустила дым из уголка рта.

– Лет семь назад. Мэдисон пригласил компанию на побережье. Помнишь лодочный домик?

– Ну?

– Ты тогда учился на юридическом, приехал домой на выходные. В субботу утром ты явился туда порыбачить, и… – она бросила на него застенчивый взгляд, – … мы понравились друг другу. И пошли в лодочный домик.

– Да… Господи! Мари? Мариса?

– Марина.

Теперь Демпси все вспомнил.

– Вот черт, кто бы мог?…

– Ну мы и тогда не смогли. – Она хихикнула. – Я хорошо понимаю, почему ты запомнил мой запах.