Мушка

Демпси полагал, что после убийства Пинеро ничего не изменится; однако город изменился. Районы, через которые он проезжал, казались оживленнее, дружелюбнее и чище. Там еще не чувствовалось той атмосферы радостного возбуждения, какая царила в кварталах черного солнца. Перемены носили не столь сильный характер. Просто меньше стало заколоченных фанерой витрин. В воздухе веяло теплом. Словно температура города повысилась на градус, и вязкий, медленный поток жизни немного ускорил свое течение на периферии. Хотя значительных улучшений не наблюдалось, хотя произошедшие перемены еще не внушали твердой уверенности в лучшем будущем, представлялось несомненным, что нечто важное все-таки сделано: нечто большее, чем право продолжать жить по-прежнему. Демпси подумал, что это вполне объясняет, зачем Сара Пичардо со своими прихожанами втянула его в эту историю. В конце концов, возможно, ни о какой мести вообще и речи не было. Даже малая толика добра стоила того, чтобы рискнуть для нее жизнью. Когда-то Демпси верил в это. Вот почему он пошел работать в полицию. Теперь он снова хотел в это поверить. Ведь не все же «товар-деньги-товар».

Переехав мост и спустившись на шумную, запруженную транспортом Флэтбуш-авеню, Демпси начал постепенно проникаться симпатией к Марине, понимать положение, в котором она находилась, вынужденная принимать участие в событиях, опасных для жизни, и все время исполненная тревоги за него. Почему его оставили валяться без сознания на месте поединка? Зачем она выкрикнула слова предостережения во время схватки? Демпси хотел услышать ее объяснения. Он не мог оставить без внимания многочисленные факты, свидетельствовавшие о стремлении Марины помочь ему. Он включил радио. Возбужденный голос с ямайским акцентом – вероятно, принадлежавший какому-нибудь парню из восточных районов Нью-Йорка – скороговоркой перечислял даты выступлений, время от времени высказываясь о той или иной рок-группе со снобизмом заядлого любителя реггея. Демпси приглушил звук. Он повернул налево, на Тиллери-стрит, по обыкновению запруженную на перекрестке неистово сигналящими грузовиками и легковыми автомобилями, и с трудом увернулся от громоздкого автофургона, водитель которого, молодой чернокожий парень, высунул голову в окно, непочтительно ткнул пальцем в небеса, словно обвиняя некие космические силы в едва не произошедшем столкновении, и сказал: «Этот перекресток когда-нибудь нас доконает, приятель!» Демпси махнул рукой и поехал дальше. Через три квартала он остановился на красный светофор и откинулся на спинку сиденья, прислушиваясь к ровному гулу, доносящемуся со скоростной Бруклин-Квинс, и раздраженному пыхтению мотора, находящегося в непосредственной близи.

Со всех сторон теплыми волнами на него накатывал душный дрожжевой запах и смешивался с вонью выхлопных газов; а стоящая на углу молодая блондинка с подведенными синей тушью голубыми глазами, с обтянутым узким свитером грудью, завороженно смотрела в конец улицы, словно прозревая там воплощение всех своих желаний, в то время как ее парень так же страстно разглядывал вишневую гитару на витрине ломбарда, а на противоположном углу пожилая чета в ожидании, когда зажжется зеленый свет, медленно кружилась в вальсе; и зачарованный всем этим проявлением чуда, Демпси, всем телом ощущавший легкую вибрацию от работающего на холостом ходу двигателя, вдруг впервые ощутил значение своей победы и понял, что это настоящая победа, с настоящим призом. Что бы там ни случилось с ним впоследствии, он таки сотворил это маленькое чудо, урвал кусочек черного солнца, вдохнул жизнь в город. Если ему придется отвечать за убийство Пинеро… что ж, он готов положиться на искусство своего адвоката. В общем-то, в участке Пинеро недолюбливали, и адвокат вполне мог использовать факты, свидетельствующие о его продажности и о нервном стрессе своего подзащитного. Что ни говори, это смягчающие обстоятельства.

К тому времени, когда Демпси припарковался в Грин-Пойнт, на углу неподалеку от дома Марины, мысли у него путались. Он выпил кофе в ближайшей забегаловке, перекинулся с владельцем заведения парой слов о бейсболе, а потом направился к дому Марины, одному из двух зданий красного кирпича, стоящих впритык друг к другу. Позвонил, но не получил ответа. Куда, собственно говоря, все запропастились? Провозглашают тосты в честь Олукуна в каком-нибудь подпольном ресторанчике? Торжественно отмечают кончину божества? В любом случае рано или поздно она вернется домой. Демпси уселся на каменную ступеньку крыльца, наблюдая за болтающимися на углу улицы пареньками, чьи жесты казались чересчур резкими, а смех разлетался звонкими осколками стекла на фоне приглушенного шума транспорта. Прохожие неспешно шагали по тротуару, наслаждаясь чудесным днем; некоторые несли воскресные газеты под мышкой. Погода стояла почти весенняя; куча мусора у стены прогрелась и источала слабый смрадный запах; тепло разлилось по телу Демпси, проникло до самых костей, и он ощущал спокойствие и сонливость. Было здорово сидеть вот так, забыв обо всех тревогах, просто прислушиваясь к своим ощущениям. Перед мысленным взором у него на мгновение возникла картина страшной смерти Пинеро, но он отогнал воспоминание и улыбнулся двум молодым пуэрто-риканским мамочкам, которые проходили мимо по тротуару, толкая перед собой коляски. Они улыбнулись в ответ и хором певуче сказали «Буэнос диас». Демпси закрыл глаза и услышал автомобильные гудки, музыку и смех, доносящиеся из забегаловки в квартале отсюда, почуял запах баранины, лука и соуса, и подумал, что по отношению к Марине он займет сугубо реалистическую позицию, посмотрит на нее трезвым взглядом, выслушает и, если останется неудовлетворенным, просто уйдет. Но придираться не станет и, если она поведет себя искренне, снова пойдет на сближение с нею… постепенно, осторожно, не торопясь. Демпси уставился на мостовую под крыльцом, на забитые окурками трещины в асфальте, а потом перевел взгляд на мужчину в спортивном костюме и кепке для гольфа, который открывал склад на противоположной стороне улицы, с грохотом поднимая металлическую решетку и проверяя ряды коробок за дверью, и на скинхеда с вытатуированной на шее свастикой и в наушниках, который прошел мимо, подергиваясь и приплясывая на ходу, потряхивая кулаками в такт неслышной музыке, и ухмыльнулся высокомерной на вид тощей рыжей девице в джинсах и короткой куртке, которая выгуливала собаку, похожую на белую лохматую крысу, и, засунув левую руку в карман, ждала, когда ее лучший друг сделает все свои дела, чтобы она могла вернуться домой, почитать «Таймс» и сделать зарядку для укрепления ягодичных мышц, – и она, как ни странно, улыбнулась в ответ скинхеду. Худой смуглый мужчина боком выскользнул из аптеки по соседству со складом, вскинул руку над головой, словно засчитывающий гол судья, а потом прислонился к стене и закурил – и Демпси, вспомнив, как был одет Лара, на мгновение похолодел от ужаса, но потом решил не поддаваться страхам. Неужели он собирается сходить с ума всякий раз при виде парня в рабочих штанах и зеленой куртке? Он подавил волну тревоги, поднявшуюся в душе, и отвел взгляд в сторону, по-прежнему чувствуя смутное беспокойство. Течение времени замедлилось. Со стороны океана наползли облака. Сразу похолодало, прохожие прибавили шагу. Демпси уже начал волноваться. Где, черт возьми, она пропадает? Он взглянул на часы.

Черный жук суетливо выполз у него из-под манжеты и устроился на костяшках пальцев.

Черт!

Содрогнувшись от отвращения, Демпси стряхнул насекомое с руки. Жук упал на нижнюю ступеньку, а потом быстро пополз обратно к нему. Крохотный семиногий сгусток темноты.

Незримые холодные пальцы сжали сердце Демпси, и волна ужаса начала подниматься в душе. Он наклонился, чтобы получше рассмотреть насекомое, остановившееся возле его бедра, похожее на оброненную ониксовую брошку. Демпси пересчитал лапки. Пересчитал дважды.

Семь.

Галлюцинация. Дурной сон. Наркотик. Он лихорадочно перебрал все возможные объяснения, но лишь одно казалось приемлемым; и он подумал, что теперь понимает, почему мир изменился, почему энергия черного солнца смешалась с менее сильной энергией города. Если только этот мир существовал в действительности, если он был хоть в малой степени реален.

Боги растворились друг в друге, ни один не одержал победу; схватка между ним и Пинеро закончилась вничью.

Люди выходили из магазинов, и все поглядывали в сторону крыльца, где сидел Демпси. Мужчина в спортивном костюме, высокомерная рыжеволосая девица, хип-хоповый Гитлер в наушниках, пуэрто-риканские мамочки и смуглый парень в зеленой куртке и рабочих штанах… О да, он стоял там, скрестив на груди руки и кивая головой с довольным видом… Все они подтверждали справедливость этого умозаключения, и Демпси, охваченный бесконечным отчаянием, хотел сказать им, что он не виноват, что он не хотел никого убивать, но не мог открыть рот, пошевелить языком, внезапно обратившимся в кусок сырого мяса, не мог издать ни звука…

Дверь позади него открылась, и женский голос, голос Марины, сказал:

– Билли? Это ты звонил в дверь? Я спала и решила, что мне послышалось.

Но все неправда, все не так, как должно быть… Теперь он знал, что невнятные, расплывчатые силуэты, нарисованные неведомым художником в окне лачуги, на самом деле изображали его самого и Пинеро, сидящих рядом с опущенными на стол головами, разлагающихся в своих воспоминаниях о прошлой жизни, наедине со своими кровавыми ранами, кошмарами и жуками.

– Билли? Ты так и собираешься молчать? – Пауза. – Может, ты позволишь мне все объяснить? Я не знаю, хочешь ты меня выслушать, но я могу все объяснить.

Еще один семиногий жук выполз у него из-под штанины и устроился на носке ботинка. Демпси даже не потрудился его стряхнуть. Он не знал, сможет ли он стряхнуть его. А что если он вообще уже не в силах двигаться… даже в кошмарном сне?

– Билли! Пожалуйста, скажи что-нибудь!

Вероятно, он может пошевелиться, подумал Демпси; он точно знал, что может, по крайней мере, повернуть голову.

– Я не могу выйти! Я не одета!

Второй жук сполз с ботинка и стал торопливо карабкаться на верхнюю ступеньку, похожий на одну из крохотных теней черного солнца, которые он недавно видел скользящими по стенам зданий; и Демпси подумал, что, наверное, все здания являлись всего лишь такими вот ступеньками, ведущими вверх одна за другой; и задался вопросом, а было ли вообще черное солнце, не являлось ли оно всего лишь символом смерти, а если оно существовало в действительности и если сражение с Олукуном произошло в действительности… возможно, вуду реально. «Простите меня, – беззвучно проговорил он, обращаясь ко всему миру, ко всем пристально смотревшим на него людям. – Я не хотел этого, я не плохой парень, меня обманули, и если вы позволите мне все объяснить, вы меня поймете и, возможно, сумеете помочь мне… Пожалуйста! Простите меня!»

– Ну ладно! Можешь молчать! Прекрасно! Но я все-таки намерена объяснить, что произошло!

Звенящие нотки в голосе Марины, плачущие интонации – все верно, именно таким тоном она и должна говорить, если по-настоящему тревожится о чувствах Демпси, боится потерять его. И он почувствовал надежду, слабую надежду при мысли, что она не принимала участия в заговоре, что ситуация была не такой, как казалась, что жуки – порождение галлюцинации, дурного сна, наркотика…

– Ты что, даже не посмотришь на меня?

… Но каковы шансы на такой исход? Он должен обернуться и посмотреть на нее. Он должен все выяснить. Ничего страшного не произойдет. Никаких бездонных черных провалов, никаких уродов. Он просто повернет голову и увидит Марину. Красивую. Полуголую, в трусиках и футболке. С озабоченным лицом. И он поднимется на ноги и скажет несколько слов, и она поймет, что он готов все простить и принять все объяснения. Вот и все, а потом они пойдут наверх, и будут много говорить, и займутся любовью, и начнут все сначала, и прошлое покажется всего лишь порождениями страха.

– Ты притащился сюда, чтобы торчать на ступеньках немым укором? Великолепно… просто великолепно. Возможно, я поступала нехорошо. Возможно, я была не вполне искренна с тобой, но у меня не было выбора. Клянусь! – Голос у нее пресекся. – Что бы я ни сделала, я не заслуживаю такого отношения!

Я не заслуживаю такого отношения, сказал Демпси всем, кто мог слышать его, и начал снова оправдываться: я не хотел, Пинеро обманул меня, меня застали врасплох, я плохо соображал, – но потом он вспомнил, что именно чувствовал у квартиры Лары – вспомнил, чтобы он не испытал ни тени сомнения перед тем, как открыть огонь по фигуре, угрожающе размахивавшей непонятным предметом, взвинченный адреналином в крови, сознанием опасности и почерпнутыми у Пинеро понятиями о справедливости; он являлся соучастником преступления, по уши влипнув в эту гнусную историю, хотя всего за несколько секунд до убийства не имел к нему никакого отношения. Достаточно ли этого, чтобы принять вину и наказание? Казалось, недостаточно. Это была ошибка, чистый рефлекс, не дающий оснований для обвинения в умышленном преступлении. С точки зрения здравого смысла Демпси был невиновен. Он искренне сожалел о случившемся, раскаивался, в отличие от Пинеро. Он был маленьким провинившимся мальчиком, заслуживающим снисхождения. Нет… минутку, минутку! Демпси подавил панику, поднявшуюся в душе. К черту все. Это дурной сон. Или бредовые психопатические видения. Вроде фильма о гениальном шизофренике, который живет в причудливом мире собственных фантазий. В конечном счете он не может вырваться из этого мира, но вынужден жить, не веря в свой бред. Именно так и следовало поступить Демпси. Он должен стать лицом к лицу с окружающей действительностью и послать ее в задницу. Это первый шаг. Самый трудный шаг. Он напряг все свои силы, чтобы повернуться, задышал глубоко и часто. Он не мог пошевелиться. Люди на улице смеялись, показывали на него пальцами. Что за чертовщина такая тут творится? Словно мысль могла рассыпаться эхом, последняя фраза несколько раз отдалась у него в голове: что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится? Повернись, приказал он себе. Повернись быстро и сию же секунду. Пожалуйста, добавил он, прося обо всем сразу, обращаясь к зияющей в сознании пустоте, сквозь которую вылетал в бездонное небо дым мольбы.

– Ты хочешь, чтобы я пошла на крайние меры? – Марина снова взяла решительный тон, в котором звучала игривая нотка, не вполне заглушавшая общую интонацию тревоги и беспокойства, словно она храбрилась, исполненная решимости вновь завоевать сердце Демпси. – Ты хочешь, чтобы вся улица таращилась на меня, голую? – спросила она, и в голосе у нее послышалась угроза. – Ты хочешь, чтобы я спустилась и взяла тебя за шиворот?

Примечания

1

Джеймс Браун – популярный с 1960-х гг. и до сих пор исполнитель в стиле соул.

2

Джоул Районе (наст, имя Джеффри Хаймен, 1951—2001) – вокалист панк-группы Ramones.

3

«Сумеречная зона» (1959—1965) – фантастико-паранормальный телесериал Рода Серлинга.