Последняя из трех таких субсидий, утвержденная парламентом в 1593 г., взималась в размере 2 шиллингов 8 пенсов с каждого фунта общей стоимости имущества и собиралась в два приема: первый раз по 1 шиллингу 8 пенсов с фунта и второй по 1 шиллингу с фунта. Несмотря на умеренность обложения, иные налогоплательщики пытались уклониться от уплаты налогов. Местные власти, которым помогали сборщики мелких налогов, несли ответственность за сбор этих налогов. Они сообщали о неуплатах в суд по дела казначейства, который в свою очередь поручал шерифа округов взыскивать задолженности и требовал от них отчета о недоимках при ежегодной проверке их счета 15 ноября 1597 г. сборщики мелких налогов в административном районе Бишопсгейт показали под присягой, что некоторые налогоплательщики, чьи имена затем были перечислены, либо умерли или покинули административный район, либо уклонились от платежа. Список этих лиц по приходу св. Елены, в котором проживало 73 налогоплательщика, включал Уильяма Шекспира, который должен был уплатить 5 шиллингов с имущества, оцененного в 5 фунтов (собственность самого преуспевающего обитателя прихода "сэра Джона Спенсера, рыцаря, дворянина и чиновника королевы, оценивалась в 300 фунтов стерлингов). Налог, размер которого был определен в 1596 г. подлежал выплате в феврале будущего года.
      Административный район, в котором жил Шекспира включал в себя Бишопсгейт-стрит - главную магистраль, ведущую от Лондонского моста мимо Мурфилдс и Финсбери-Филдс к зданиям "Театра" и "Куртины" в незащищенном от ветра Холиуэлле. Космополитический район Бишопсгейт, где жили в основном представители зажиточной буржуазии, гордился "множеством хороших постоялых дворов, где было достаточно места для путешественников" (особенно выделялись постоялые дворы "Бык", "Ангел" и - за городскими воротами - "Дельфин"), а также несколькими красивыми домами. По правую сторону от заново построенного акведука, снабжавшего район свежей водой, стоял красивый кирпичный дом под названием "Кросби-Плейс". Когда-то здесь некоторое время проживал горбун Ричард, теперь тут была резиденция лорд-мэра. Другой особняк свидетельствовал о деловых успехах сэра Томаса Грэшема; этот дом вскоре стал лондонской торговой школой. Были в Бишопсгейте и убогие районы. В Пети-Франс французская община теснилась в сдававшихся внаем квартирах и загрязняла "неблаговонными отходами" канаву Таун-Дитч, впадавшую здесь в узкий канал. В Вифлеемской больнице, называемой в народе "Бедлам", содержались сумасшедшие; любители повеселиться приходили сюда по воскресеньям и потешались над ними. Внутри приходской церкви св. Елены, чей готический шпиль господствовал над окрестностями, у Грэшемов и других почтенных обитателей прихода были фамильные надгробия и памятники. Надо полагать, Шекспир посещал службы в церкви св. Елены по воскресным дням. В будние дни он мог без труда добраться до театра пешком {4}.
      Заплатил ли он когда-нибудь свои 5 шиллингов налога, неизвестно. В 1597 г. парламент проголосовал за новую субсидию, и Шекспир 1 октября 1598 г. был вновь обложен налогом, на этот раз размером в 13 шиллингов 4 пенса, на имущество, оцененное в 5 фунтов. Хотя общий объем налога возрос, налоговая ставка осталась прежней, но эта субсидия взималась одним взносом. И вновь минул день платежа, и сборщики налогов - кожевенник Томас Саймонс и драпировщик с подходящей к делу фамилией Фердинандо Клаттербук {Фамилия образована из двух слов: "clutter" ("приводить в беспорядок") и "book" ("киига"). - Прим. перев.} - сообщили о неплательщиках. Сокращением affid. от слова affidavit [подтверждение о вручении документа], написанным сборщиками слева от фамилии Шекспира, они удостоверяли, что он не заплатил налог. Затем сборщики занесли его фамилию в экземпляр счетов, подготавливаемых для суда по делам казначейства, вместе с фамилиями тех, кто не уплатил задолженность, потому что не имел земли, никакого личного имущества и не имел в данном районе своего жилья. Суд по делам казначейства внес имена этих людей (включая и Шекспира) в лондонский счет налоговой задолженности. Слово "Сарри", написанное на полях, а также упоминание о "задолженности графства Сассекс", сделанное позднее, означают, что Шекспир переселился на правый берег Темзы, в Сарри-Банксайд. (В то время территории, принадлежавшие графствам Сарри и Сассекс, управляюсь одним шерифом.) и последнем казначейском упоминании о Шекспира датированном 6 октября 1600 г., сказано, что налоговый счет в 13 шиллингов 4 пенса все еще не оплачен. Помета "Episcopo Wintonensi" на левом поле означает, что суд по делам казначейства передал взыскание задолженности драматурга в канцелярию епископа Уинчестерского, чей район Клинк в Сарри не входил в юрисдикцию бишопсгейтского шерифа. Это позволяет сделать вывод, что Шекспир уже жил в Клинке, хотя, как это ни странно, его имя не удалось обнаружить ни в одном из ежегодных списков обитателей прихода Клинк (приход Спасителя), составлявшихся тамошними чиновниками, обходившими район, собирая подарки, которые прихожане были обязаны покупать для пасхального причастия {5}. В своих счетах за 1600-1601 гг. епископ, не называя имен, сообщает о сумме, собранной с налогоплательщиков, приписанных к его округу. Можно считать, что в эту сумму входят шекспировские 13 шиллингов и 4 пенса.
      Облагался ли Шекспир налогом для выплаты других субсидий в королевскую казну, неизвестно. Однако в 1796 г. Эдмунд Мэлон назвал документы, содержащие сведения о тех районах Лондона, где проживал Шекспир:
      Документ, который прежде принадлежал Эдварду Аллену, а сейчас
      находится передо мной, свидетельствует о том, что в 1596 г. наш поэт
      жил в Саутуорке, неподалеку от Медвежьего загона. Другой любопытный
      документ, которым я располагаю и который будет опубликован в истории
      его жизни, убедительно подтверждает предположение о том, что он
      продолжал жить в Саутуорке до 1608 г... {6}
      Мэлон никогда и нигде более не упомянул об этих документах, и с тех пор они бесследно исчезли; однако (как мы увидим) непохоже, чтобы Шекспир по-прежнему жил в Саутуорке вплоть до 1608 г. {7}
      Итак, Шекспир проживал в приходе св. Елены в Бишопсгейте какой-то период времени до октября 1596 г., может быть, до зимы 1596/97 г., но никак не позже 1599 г., когда он поселился в районе Клинк в Саутуорке. Другими словами, Шекспир переселился на другой берег Темзы примерно тогда же, когда туда перебралась его труппа. ;Мы могли бы сделать такое предположение, даже не имея никаких данных, однако эти документы, с таким трудом разысканные и изученные, дают уверенность, исключающую нужду в догадках, и позволяют установить точные адреса местожительств Шекспира в 90-х гг.
      Лондонские адреса Шекспира. В великой столице, где каждый мог удовлетворить свои вкусы и желания, он устраивался в соответствии со своими профессиональными нуждами и выбирал местожительство поблизости сначала от "Театра", а потом от "Глобуса", однако он не только сохранял, но и год от года все более укреплял связи с родным Стратфордом, где у него оставались жена и трое детей. Возможно, они и навещали его в приходе св. Елены или в Клинке, однако никаких данных об этом нет. В Стратфорде его дочери выходили замуж и рожали детей и в Стратфорде же их хоронили там же, где и родителей, - в церкви св. Троицы или на церковном кладбище, пересеченном липовой аллеей. "Он имел обыкновение раз в год ездить на родину", - замечает Обри в своем "Кратком жизнеописании". Естественно предположить, что Шекспир находился в Стратфорде 11 августа 1596 г., когда в приходской книге было зарегистрировано погребение его сына Гамнета, умершего в возрасте одиннадцати с половиной лет. С его смертью мужская линия рода Шекспира пресеклась.
      Иногда, согласно известной легенде, Шекспир на пути из Лондона в Стратфорд отдыхал в Оксфорде, в таверне под вывеской, изображавшей ветку плюща. Это питейное заведение, называвшееся "Таверна" и переименованное в "Корону" через полвека после смерти поэта, занимало простой двухэтажный дом с двумя фронтонами над фасадом выходившим на Корнмаркит; он находился всего в нескольких метрах от Хай-стрит и выгодно соседствовал с главным трактом, который вел в Уорикшир и далее на се вер. Хозяин "Таверны" Джон Давенант был человеком меланхолического склада, никто никогда не видел его смеющимся, и все же друзья-горожане настолько высоко ценили его, что в 1621 г. сделали мэром Оксфорда. У него была жена и семеро детей, один из которых, Роберт, вспоминал через много лет (когда стал священником), что прославленный лондонский драматург осыпал его поцелуями. Жена этого виноторговца была, по общему мнению, весьма хороша собой, а также "очень умна и чрезвычайно мила в разговоре". Все же она была менее рассудительной, чем ее муж, если верить фривольной сплетне, возникшей в конце XVII в., согласно которой миссис Давенант разделила ложе с нашим поэтом, вырвавшимся из пут "смуглой дамы".
      Обычно винная лавка не предоставляла ни жилья, ни конюшни, однако их можно было получить на постоялом дворе "Крест", примыкавшем к "Таверне" с севера и имевшем с пей общий двор. В крайнем случае задержавшийся гость мог выспаться и на верхнем этаже в "Таверне". Зимою здесь в огромном кирпичном камине гудел огонь; стены были украшены орнаментом из переплетенной лозы и цветов, а надпись на раскрашенном фризе призывала благочестивых "страшиться бога прежде всего". Когда в 1927 г. роспись была обнаружена, одна из газет назвала этот покой "комнатой, в которой спал Шекспир" {8}. Действительно ли он прощался здесь с очаровательной я смышленой женой хозяина и вновь освеженный, если не укрепленный в вере, отправлялся в Стратфорд, где Энн, которая была на восемь лет старше мужа, ожидала его возвращения?
      Легенда о связи Шекспира с женой Давенанта исходит от ее сына-поэта. Однажды, будучи навеселе за стаканом вина с Сэмюэлем Батлером, знаменитым автором "Гудибраса", и другими приятелями Уильям Давенант признался в том, что он буквально - равно как и в смысле поэтической преемственности является сыном Шекспира. Может быть, Давенант, захмелев, пошутил не очень тонко; возможно, он просто желал заявить о своей причастности к клану Шекспира, как другие были приверженцами клана Бена Джонсона. Однако Обри, первым сообщивший эту историю в своем кратком жизнеописании Давенанта, счел это признанием того, что он был незаконным сыном Шекспира, чему поверили и современники. "Мнение о том, что сэр Уильям является более чем поэтическим отпрыском Шекспира, широко распространено в городе, - сообщает Александр Поп Джозефу Спенсу, - и, сдается, сэру Уильяму самому приятно считать это за истину" {9}. В своем дневнике Томас Херн, хранитель Бодлевской библиотеки и весьма осведомленный местный собиратель древностей, пишет об этом как об оксфордском предании. "Мистер Шекспир был его крестным отцом и дал ему свое имя", - замечает Херн и в скобках добавляет: "По всей вероятности, он и породил его" {10}.
      Эти слухи стали распространяться в 1709 г. Более чем через тридцать лет на званом обеде у графа Оксфорда Поп, не слышавший о дневнике Херна, потчевал гостей тем же самым анекдотом. Уильям Олдис, присутствующий в тот вечер на обеде, оставил следующую запись об этой беседе:
      Если верить преданию, Шекспир часто останавливался на постоялом
      дворе или в таверне "Корона" в Оксфорде по пути в Лондон и из Лондона
      Тамошняя хозяйка была женщиной весьма красиво! и бойкой, а ее муж Джон
      Давенант (впоследствии мэр этого города) - унылым меланхоликом, но и
      он так же как его жена, любил общество Шекспира. И ее сын, Уилл
      Давенант (впоследствии - сэр Уильям), в ту пору школьник лет
      семи-восьми, тоже был столь привязан к Шекспиру, что, едва услышав о
      его приезде, убегал из школы повидаться с ним. Как-то один старый
      горожанин, заметив запыхавшегося мальчика, бегущего домой, спросил,
      куда он мчится так поспешно. Мальчик ответил: "Повидать своего
      крестного отца Шекспира". "Ты хороший мальчик, - сказал горожанин,
      смотри только не поминай имя господа {Английское выражение
      "god-father" ("крестный отец") буквально совпадает с русским
      эквивалентом этого выражения "отец по господу". На этом основана игра
      слов, - Прим. перев.} всуе". Эту историю г-н Поп рассказал мне за
      столом у графа Оксфорда в связи с разговором, который возник по поводу
      памятника Шекспиру, воздвигнутого недавно в Вестминстерском аббатстве,
      и сослался в своем рассказе на актера Беттертона. Я заметил, что,
      по-моему, эта история могла бы украсить его предисловие к
      опубликованному им изданию сочинений нашего поэта, изобилующее
      прекрасными плодами его наблюдательности. На это Поп ответил: "В саду
      человеческом более ценятся те растения, чьи плоды выросли естественно,
      чем те, которые появились благодаря искусственной прививке; по этой
      причине я и опустил эту историю" {11}.
      Когда Поп повторил этот рассказ Спенсу приблизительно через год, в 1742/43 г., то собеседник школьника превратился уже в "главу одного из колледжей (который был довольно хорошо осведомлен о делах этого семейства)" {12}. Милая шутка, какую, очевидно, с удовольствием повторяли, однако она совсем не соответствует отношениям между Давенантами и Шекспиром. Как припоминает весьма осведомленный Олдис, "певец воды" Джон Тейлор включил в 1629 г. этот анекдот в свою книгу "Разум и веселье" {13}. В его версии крестным отцом является не Уилл Шекспир, а садовник, папаша Диглэнд. Ценно то, что связь эпизода с Оксфордом у Тейлора сохраняется, так как (по сообщению Олдиса) он собирал там и другие шутки для своей коллекции. Эта история проникла в печать. В 1698 г. Гилдон в своих "Жизнеописаниях и характеристиках английских драматических поэтов" сдержанно намекнул на то, что Шекспир во время своих многочисленных поездок в Уорикшир очень часто посещал таверну Давенанта либо "ради прекрасной хозяйки заведения, либо ради хорошего вина - не берусь решать" {14}. Полвека спустя бывший суфлер театра Друри-Лейн Уильям Руфус Четвуд, о котором Чемберс заметил, и не без оснований, что "его невежество несомненно, а его bona fides [добросовестность. - Лат.] сомнительна", был более непосредствен. "Сэр Уильям Давенант, - кратко сообщает Четвуд, - как многие предполагают, бы, побочным сыном Шекспира". Четвуд внимательно рассматривал портрет Давенанта на фронтисписе фолио 1673 г. его "Сочинений", ища сходства с Шекспиром. Однако ему помешало то, что Давенант лишился носа от сифилиса, хотя и лечился от него ртутью. "Его черты, - заключает Четвуд, - чем-то напоминают открытое лицо Шекспира (Shakespear), но - и с этой частью заключения трудно спорить - отсутствие носа придает странный облик его физиономии" {15}.
      Стоило один раз разгласить эту пикантную историю, ее стали повторять без конца. Вальтер Скотт нашел для нее место в "Вудстоке". "К чертям собачьим! - взорвался полковник Эдвард, когда ему рассказали о бахвальстве Давенанта, - он что, хочет приобрести репутацию потомка поэта или потомка князя за счет доброго имени своей матери? Ему следует укоротить нос". Полковнику напоминают, что такую операцию трудно осуществить.
      Умный ребенок знает, кто его отец, однако Давенант проявил мало ума в своих стараниях возвысить значение плодов своей музы за счет своего якобы незаконного происхождения. Но хотя все признаки говорят о том, что признание было сделано для самовозвеличивания, все же вполне вероятно, что Шекспир знал "Таверну" и постоялый двор "Крест" в Оксфорде и что его там (по выражению Обри) "премного уважали". И не только как известного сочинителя. После 1596 г. Шекспир мог рассчитывать на должное уважение в качестве джентльмена.
      Напомним, что его отец уже однажды обращался в геральдическую палату, вероятно вскоре после того, как стал бейлифом Стратфорда в 1568 г., однако потом, когда у него начались неприятности, он оставил эти хлопоты. Геральдические притязания требовали больших расходов, а у Шекспиров, осаждаемых кредиторами, едва ли были для этого деньги. Затем, в 1596 г. Джон Шекспир возобновил свое ходатайство или, что более вероятно, его сын возобновил ходатайство от имени отца. Джону шел седьмой десяток, по понятиям тех времен он был глубоким стариком, и он должен был дважды подумать, прежде чем решиться на долгое и утомительное путешествие верхом в Лондон. Правда, в Лондоне находился Уильям. Но если бы он начал все сызнова, подав новое ходатайство от своего имени в то время, как его отец был еще жив, геральдическая палата сочла бы эти действия незаконными: согласно установленному порядку титул давался самому старшему мужчине рода по прямой линии и тому члену семьи, который занимал наиболее высокое общественное положение (положение бывшего бейлифа считалось выше положения драматурга) {16}. Однако ничто не препятствовало старшему сыну привести в действие механизм пожалования титула, который составил бы гордость всего семейства.
      В геральдической палате сохранились два черновика документа, датированного 20 октября 1596 г., подготовленных сэром Уильямом Детиком, геральдмейстером ордена Подвязки, в которых удовлетворялась просьба Джона Шекспира об учреждении семейного герба. В нижней части одного из этих черновиков отмечено, что "сей Джон" получил "образец герба", выполненного на бумаге "рукой кларенсийского командора" Кука XX лет тому назад. Благодаря этому стало известно о более раннем ходатайстве. Эти двадцать лет, возвращающие нас к 1576 г., можно считать лишь приблизительным сроком. "Образец" представлял собой эскиз дворянского герба, выполненный пером и чернилами. Роберт Кук, в то время геральдмейстер Кларенсью, за соответствующее вознаграждение изобразил его на бумаге, приберегая пергамент для утвержденного эскиза. Однако при первом ходатайстве Джона Шекспира дело не было завершено.
      В такого рода геральдических документах часто обнаруживаются любопытные генеалогические подробности, однако черновик пожалования 1596 г. в этом отношении мало что разъясняет. Геральдмейстер ордена Подвязки констатирует, что он был "уведомлен заслуживающим доверия источником" - формулировка достаточно туманна - о том, что "родители и ближайшие предки" названного просителя были награждены достославным Генри VII за доблестную службу и что "упомянутый Джон женился на дочери и одной из наследниц Роберта Ардена из Уилмкота в названной местности, эсквайра" {17}. (Во втором черновике Детик вписал слово "дед" над словом "предки" и "эсквайр" заменил сокращенным "джент.".) Вот и все - только ссылки на прошлые заслуги и на женитьбу Джона. Известно, что через полвека после битвы при Босуорте воины с фамилией Шекспир носили звание лучников, но некоторая туманность утверждений геральдмейстера наводит на мысль о том, не подразумевает ли он с геральдической любезностью, что хотя предки Шекспира занимали приемлемое социальное положение, однако не имели тех отличий, которые были необходимы по нормам геральдической палаты. Тем не менее к документу добавлено несколько фактов о самом ходатае - сообщается, что "XV или XVI лет назад" (возможно, это описка, и цифры должны быть XXV и XXVI?) он был мировым судьей, бейлифом и чиновником королевы, обладал "землями, арендной собственностью и состоянием" на сумму 500 фунтов стерлингов и был женат на дочери почтенного джентльмена Джон Шекспир действительно был чиновником королевы ибо как бейлиф раз в две недели отправлял суд письменного производства, то есть суд короны, в качестве коронера, алмонера или в какой-либо иной должности представляя корону.
      Это придавало законность претензиям Шекспира, и геральдмейстер ордена Подвязки установил и утвердил такой геральдический щит: "Золотое поле, черная полоса копье с наконечником из первосортного серебра и в верхней части щита в качестве эмблемы - сокол с распростертыми серебряными крыльями, стоящий на венце, составленном из фамильных цветов, держащий золотое копье нашлемником с различными лентами, какие приняты обычаем, более отчетливо изображенными здесь на полях) В верхнем левом углу обоих черновиков изображен, как указывает геральдмейстер, грубый эскиз герба. В ту пору, когда геральдика тяготела к множеству эмблематических деталей и излишней усложненности, шекспировский герб являл собой пример классической простоты {18}.
      Поверх щита с венчающей его эмблемой клерк написал; "Non, sanz droict". Фраза далась ему нелегко. Он зачеркнул ее и вновь написал сверху с прописными начальными буквами: "Non, Sanz Droict". Над текстом самого документа он сделал третью попытку, на этот раз написав все слова прописными буквами и опустив запятую: "NON SANZ DROICT". Подтверждает ли эта фраза, что документ соответствует правилам геральдики? Вероятно, нет. Скорее всего, она является девизом, плодом "измышления или самонадеянности носителя герба" (по замечанию одного из современников), для которых не требовалось санкции со стороны чиновников геральдической палаты. В выражении "Non sanz droict" ("He без права") больше смысла, чем в словах "Non, Sanz Droict" ("Нет, без права"). В своей пьесе "Рифмоплет" Джонсон насмехается над простыми актерами, добивающимися геральдических отличий: "Они забыли, что в глазах закона они - чернь, они выставляют напоказ свои гербы, выдумав эмблемы заодно с родословной; они сами себе геральдмейстеры, так-то". Кое-кто увидел насмешку над девизом Шекспира и в его пьесе "Всяк в своем нраве", в которой деревенщину шута Соглиардо, только что выложившего 30 фунтов за свой герб, высмеивают за "изречение" "не без горчицы". Такую параллель можно предположить, однако Соглиардо не актер, и его герб, изображавший голову вепря, не походит на герб Шекспира. Хотя последний и избрал выражение "Non sanz droict" в качестве своего девиза, однако ни он, ни его потомки, как кажется, никогда не воспользовались им. Нет никакого девиза над гербом, рельефно изображенным на шекспировском бюсте в стратфордской церкви; не помещена эта фраза и на могильной плите его дочери Сьюзан.
      Чистовой экземпляр, сделанный с этого черновика в 1596 г., так никогда и не обнаружился, а Джон Шекспир в январе 1597 г. при продаже полосы земли Джорджу Бэджеру по-прежнему назван иоменом. Однако нет никаких оснований сомневаться (вместе с Сидни Ли) в том, что пожалование было произведена, Не нашел ли Шекспир, что
      Он должен к повой почести привыкнуть.
      Ее, как платье, надо обносить.
      {Шекспир Уильям. Трагедии. Сонеты. БВЛ. М., 1968, с.489.}
      Через три года Джон вновь обратился к чиновникам геральдической палаты. На этот раз они несколько более точно определили статус просителя: о нем говорится как о чиновнике королевы, бейлифе Стратфорда и упомянуто, что его предок был "продвинут по службе и награжден землями и имуществом в тех местах Уорикшира, на которые распространились слава и доброе имя его потомков". Выданный Джону документ утверждает герб Шекспира и описывает, как он должен выглядеть; отсюда неуверенность Сидни Ли в том, было ли утверждено новое ходатайство, но в данном случае испрашивалось разрешение объединить герб Джона с гербом рода его жены. Было разрешено разделить щит по вертикали с эмблемой Шекспира в правой части и Арденов - в левой. (Елена в "Сне в летнюю ночь", описывая свою дружбу с Гермией, говорит, что они "Разделены, но в сущности одно... Два тела, но одна душа в обеих // Как бы два поля, что в одном гербе//Увенчаны нашлемником единым" {Шекспир Уильям, Полы, собр. соч., т. 3, с. 174.}.)
      Но чиновников палаты беспокоила родословная Арденов из Уилмкота (неверно записанного клерком как Уэллингкот). Происходят ли они от знатных Арденов из Паркхолла в Уорикшире? В таком случае они имеют право на "черные мушки по белому полю, горизонтальную полосу чистого золота и лазурное поле", герб, ведущий свое происхождение от Бичемов, графов Уорик. Сначала чиновники остановились на таком проекте герба и набросали его эскиз, соединив с гербом Шекспира, затем передумали, зачеркнули рисунок и изобразили рядом в измененной форме старинный герб Арденов - "красное поле, три заостренных внизу креста с небольшими крестами на концах перекладин из золота и на золотой верхней части щита - Красная ласточка". По-видимому, они сочли, что уилмкотские Ардены достойны лишь этого менее известного старинного герба. Недавно было высказано предположение, что этот герб свидетельствует о каких-то связях с чеширскими и стафордширскими Арденами {19}. Дело кончилось тем, что Шекспиры решили не соединять гербы.
      Через несколько лет их доброе имя стало поводом к некоей геральдической бури в стакане воды. В замкнутой и изолированной геральдической палате процветали раздоры и соперничество, чему способствовал характер сэра Уильяма Детика. Алчный и деспотичный геральдмейстер легко раздражался. Однажды он ударил кулаком собственного отца, нанес удар кинжалом своему брату и вызвал недоумение на похоронах сэра Генри Сидни, напав на священника в церкви. В геральдической палате он поносил, оскорблял и порой бил своих коллег. Такой человек легко наживает врагов, и в лице менее буйного, но не менее вздорного йоркского герольда Ральфа Брука или же Броуксмута он обрел почти равного, хотя и не столь ретивого противника. Брук обвинил Детика в возвышении лиц низкого происхождения и в выдаче эмблем, которые уже использовались. (Ранее сэр Уильям подвергся критике за то, что пожаловал слегка видоизмененный королевский герб Англии штукатуру Докинсу.) Брук перечислил двадцать три случая, когда, как он утверждал, Детик и его коллега Кемден, геральдмейстер Кларенсью, злоупотребили своей властью. Имя Шекспира было четвертым по счету в списке злоупотреблений. Кроме того, под черновым наброском фамильного герба Шекспиров Брук написал: "Шекспир - актер; составлено геральдмейстером ордена Подвязки". Слово "актер", несомненно, употреблено в уничижительном смысле.
      Очевидно, йоркский герольд делал подобные примечания, готовясь к официальному рассмотрению дела уполномоченными канцелярии графа-маршала. Подробности обвинения Брука не зафиксированы, но о них дает представление совместный ответ на него геральдмейстеров ордена Подвязки и Кларенсью. Они защищали права Джона Шекспира - мирового судьи, "человека весьма состоятельного и правомочного", женившегося на наследнице Арденов, - и утверждали, что эмблема на его гербе - "золотое поле с черной полосой" - не совпадает с гербом лорда Моли, у которого была "черная изогнутая полоса и копье на полосе", что в конце концов было "приемлемым различием". Другие семейства, например род Харли и род Феррерсов, как указывали Детик и Кемден), также имели на их щитах черные полосы на золотом поле. Такой же эмблемой пользовались стратфордские соседи Шекспира Купни, чей герб изображен на печати, скреплявшей единственное дошедшее до нас письмо, адресованное поэту. Во всяком случае, эмблем было пожаловано так много, что совпадения оказались неизбежными. Детик, несмотря на все его недостатки, знал свое дело. Обвинения ни к чему не привели.
      В 1597 г. Шекспир купил для себя и своей семьи превосходный дом, называвшийся "Нью-Плейс", который был построен на углу Чэпел-стрит и Чэпел-лейн (называемой также Уокер-стрит или Дэд-Лейн) величайшим благодетелем Стратфорда Хью Клоптоном. История этого дома богата событиями. Через дорогу от него стояла часовня, перестроенная сэром Хью, где священники молились за упокой его души, однако, несмотря на это приятное для Клоптонов соседство, они, видимо, редко жили в доме Нью-Плейс. Сэр Хью умер в Лондоне, а его наследники предпочитали жить в родовом поместье, находившемся в трет километрах от Стратфорда у подножия холмов Уэлкомб Около 1540 г. (как мы помним) Нью-Плейс произвел настолько сильное впечатление на королевского хранителя древностей, что тот отметил его в своих заметках как "весьма привлекательный дом, построенный из кирпича и деревянных балок". Некто из семейства Куини жил в нем в 1532 г. Приблизительно в середине века дом приобрел достойного жильца в лице доктора Томаса Бентли, королевского врача и бывшего главы медицинского колледжа, который арендовал его у одного из Клоптонов. Однако когда в 1549 г. врач умер, домовладелец подал жалобу в канцелярский суд, обвинив его в том, что он "оставил названный особняк весьма разоренным, обветшавшим, не отремонтировав его" {20}. В 1563 г. другой Клоптон, нуждавшийся в наличных деньгах, сдал Нью-Плейс Уильяму Ботту, которого в следующем году обвинил в задержке выплаты аренды, а также в подделке документа, касающегося клоптоновских земель.
      Этот Ботт, бывший некоторое время помощником шерифа и живший когда-то в Снитерфилде, в 1564 г. занял место в совете олдерменов (очевидно, не отслужив предварительно в должности члена муниципалитета), а в следующем году был исключен из него за оскорбительное заявление о том, "что в совете олдерменов и во всей корпорации Стратфорда никогда не было ни единого честного человека". На Ботта (лживого распутника и негодяя, как в глаза назвал его в трактире "Лебедь" Роланд Уилер) жаловались не только совет и Уильям Клоптон. Его собственный зять Джон Харпер из Хенли-в-Ардене характеризует Ботта как человека, "лишенного всякой чести я верности, а также страха господнего, пойманного с поличным при совершении различных крупных и отвратительных преступлений, а именно - фелонии, адюльтера, блуда, обмана и подлога". В апреле 1563 г. Ботт скрепил брачный союз между своей дочерью Изабеллой и Харпером, "незнатным и простым человеком", к тому же еще несовершеннолетним. Кроме того, он "хитростью" гарантировал переход к Боттам унаследованных Харпером земель в случае, если Изабелла умрет бездетной. Через месяц после свадьбы было совершено, если верить документам, чудовищное преступление: убийство родственника с помощью яда из-за имущества. Роланд Уилер, который время от времени оказывал мелкие услуги Ботту, получая за это то пару шиллингов, то корову, в качестве очевидца дал показания об этом убийстве, и сухая юридическая фразеология не делает их менее ужасными:
      сей Ботт вышеуказанным способом подделал упомянутое завещание,
      передававшее в наследство Боттам упомянутые земли. Названная дочь
      Ботта действительно умерла внезапно, отравленная крысиным ядом, от
      которого она раздувалась, пока не скончалась. И настоящий свидетель
      знает, что так оно и было, ибо сам видел, как жена Ботта в присутствии
      самого Ботта подала жене Харпера упомянутый яд, подмешав его в ложке с
      питьем; она действительно его выпила в присутствии данного свидетеля,
      и оный Уильям Ботт находился все время тут же, опираясь на изножье
      кровати. И еще настоящий свидетель говорит, что упомянутый Уильям Ботт