А перед ним предстало видение. Высокая красавица, рост которой подчеркивали ноги в мини-юбке, казавшиеся бесконечно длинными. Ее грудь обтягивал толстый свитер, а волосы были стянуты на затылке в «конский хвост», отчего она выглядела очень молодо. Она принесла цветы для украшения обеденного стола.
– Доставка мистеру Фремонту, – сообщила девушка, осматривая профессионально обставленную и оборудованную кухню.
– Я и есть… Я – Фремонт.
Клео скептически посмотрела на него. Неужели этот мужчина в фартуке, который чуть ли не волочится по полу, и является знаменитым Фремонтом, о котором так распинался хозяин цветочного магазина?
– Тогда цветы ваши. Вы хотите, чтобы я поставила их здесь или в столовой?
– В… в столовой.
– Для этого мне нужна ваза.
– Да, конечно, сейчас дам…
Он занервничал, смутился и заскромничал – все сразу. Пьер чуть не грохнул севрскую вазу, которую приготовил для этого случая.
– Давайте я сама сделаю это, – предложила девушка. – Дополнительной оплаты не потребуется.
Пьер не успел ответить, как она села за стол и стала оформлять вазу с букетом в центре стола. Пьер сидел напротив нее и наблюдал. Прошло пять мучительных минут, пока он собрался с духом.
– Если вы не против, скажите, как вас зовут? Ее васильковые глаза подтрунивали над ним.
– Зачем вам это знать?
– Ну, просто чтобы…
Пьер искал какой-нибудь любезный, остроумный ответ, но ничего подходящего в своем запаснике не нашел и покраснел.
– Да ладно, – произнесла девушка. – Во всяком случае, вы не распинаетесь передо мной. Меня зовут Клео.
Клео! Как замечательно это прозвучало для его слуха. Пьера как будто подстегнуло.
– Разрешите предложить вам бокал вина?
Клео насмешливо разглядывала его. Она хорошо понимала, что происходит. Ее единственная мысль заключалась в том, долго ли еще водить за нос этого глупца. Если она станет любезничать с ним, то, во всяком случае, получит обильные чаевые. Но получилось так, что она добилась значительно большего.
Клео пробыла у него два часа, а когда уходила, то Пьер чуть не заплакал. Обед в этот вечер удался на славу, но ему было наплевать. Из головы у него не выходила Клео, но у него не хватало смелости позвонить ей в цветочный магазин. Он обошел эту трудность, заказав еще цветов в магазине и моля Бога, чтобы их доставила Клео. Так и получилось. Когда она принесла ему не менее дюжины букетов, он наконец расхрабрился и пригласил ее на прогулку. Он пришел в восторг, когда она согласилась. В этот вечер Пьер просто лопался от гордости, когда сопровождал Клео в ресторан «Синяя птица» в «Казино де Парадиз» и на представление в тамошнем кабаре.
Их связь скоро стала притчей во языцех всего Бейрута. Пьер смущался, пока не понял, что превратился в любопытную достопримечательность. Его не только считали заядлым холостяком, но друзья знали, что он также очень прижимист с деньгами. Они не могли поверить, что он платит девушке, чтобы она оставалась с ним.
С Клео Пьер ожил больше, чем когда-либо за всю свою жизнь. Ее молодость взбодрила его. Когда они шли танцевать, он ощущал, как в него вливается ее энергия. Он знал, что становится объектом насмешек. Он замечал ухмылки на лицах молодых людей, завсегдатаев в клубах Бейрута, и слышал их саркастические замечания. Но впервые в жизни ему было безразлично, кто что говорил. Когда он оставался с Клео, все остальное теряло значение, потому что вдвоем у них возникал свой собственный мир, такой, в возможность которого Пьер совершенно не верил, не говоря уж о том, чтобы самому пожить в этом мире. Он поклялся, что не откажется от него, что бы ни произошло.
После полугодовой связи Клео переехала жить к нему. Это могло бы произойти и раньше, но Пьер проявил осторожность. Он ужасно боялся также того, что Клео бросит его. Самое страшное заключалось в том, что у нее на стороне были дружки, а ему она отводила роль дурачка. Тогда Пьер нанял очень дорогого, но весьма осторожного частного сыщика, который следил за ней в течение трех месяцев.
Его отчеты вселили в Пьера необычайную радость. Она его не обманывала. Она жила в небольшой квартире в туристической части бейрутской гавани. Ее мать, ныне покойная, зарабатывала себе на жизнь ясновидением. Клео прекратила учебу в старшем классе приходской школы, тогда же поступила на работу в цветочный магазин. В нескольких местах она пробовала работать манекенщицей, но это у нее не пошло. Согласно сообщениям сыщика, Клео жила тихо, изредка назначала свидания, но не вступала в романтические связи. Пьеру просто не верилось, что никто в мире не заметил такую жемчужину. Но он не стал ставить под сомнение свою удачу. Ему и в голову не пришло, что хотя он платит сыщику деньги, этот человек мог снюхаться с объектом слежки и получить от нее что-то помимо денег, чтобы опустить некоторые детали и приукрасить подмоченную репутацию.
Когда Клео поселилась в его доме, Пьера озадачило открытие, что двое не могут жить так же экономно, с его точки зрения, так же хорошо, как один. Суммы, которые он выделял Клео и которые, по его мнению, были очень щедрыми, вскоре оказались недостаточными. Из многих наиболее модных и дорогих магазинов Бейрута каждый месяц стали приходить счета. Никогда не сталкиваясь с ценами на женскую одежду, Пьер просто пришел в ужас, пока Клео ненавязчиво объяснила ему некоторые стороны жизни творческого моделирования.
Счета продолжали сыпаться. К одежде требовались другие детали туалета, а те, в свою очередь, нуждались в драгоценных украшениях. Удивительно похорошевшая женщина нуждалась в самом шикарном салоне красоты «Бентли», чтобы сделать прическу, маникюр, массаж, и в самой дорогой фирме «Мисерати» для этих долгих, увеселительных поездок вдоль побережья. Новых друзей надо было принимать в соответствующей шикарной обстановке, что включало сверкающую полировкой новую яхту длиной в шестьдесят футов.
Пьер, который мог среди ночи вызвать министров правительства, чтобы потребовать у них отчета о расходах, даже не заикался, чтобы возразить против расточительности Клео. И всякий раз, когда он собирался посадить Клео на определенную сумму, она доводила его до экстаза, превращая в тряпку. Все прощалось и забывалось, тайком Пьер облегченно вздыхал. Ему становилась невыносимой мысль, что он возражал против расточительных привычек Клео, что она из-за этого может относиться к нему как к скряге.
Поскольку Пьера в Бейруте считали баснословно богатым, никто не удивлялся размаху его расходов. Другое дело его бухгалтерские книги. В конце первого года совместной жизни с Клео Пьер оказался перед фактом своего разорения. Весь его доход в миллион долларов в год, вся его наличность и все резервы в виде акций – все схлынуло. В конце второго он стал должником трех лондонских банков, терпение которых в ожидании оплаты долгов вот-вот должно было лопнуть.
Озабоченный всем этим, Пьер думал, как ему решить эту дилемму. Если он осадит Клео в расходах, то рискует потерять ее. Абсолютно неприемлемо. Если не вернет долг английским банкам, то рано или поздно сведения о его финансовых затруднениях просочатся наружу. Неприемлемо в равной степени. Поэтому надо найти новый источник доходов.
Пьер обдумывал различные, имевшиеся у него варианты. Все они были на воде вилами писаны. Он ни к кому не мог обратиться за займом, включая членов своей семьи, потому что как директор национального банка он не мог допустить даже тени сомнения в своей добропорядочности. Он не мог продать свои акции холдинговой компании казино, потому что все акции, принадлежащие членам семьи, должны продаваться только другим членам семьи. Значит, речь шла об Арманде, который мог создать серьезные осложнения, если бы узнал об отчаянном положении Пьера, и о Джасмин, которая без конца накапливала деньги, нужные для осуществления ее планов.
Все это оставляло ему лишь один выход – он мог действовать только на свой страх и риск. Нет более мудрого человека, в сравнение не идет даже влиятельный дядя Арманд, у которого везде расставлены глаза. Все будет прекрасно, если он станет действовать осторожно… как ягненок в присутствии льва.
Даже в самых страшных кошмарах Пьеру не снилось, что не Арманд, а человек за тысячу миль – Александр Мейзер – раскроет его тайны.
– Дорогой, ты чувствуешь себя нормально? – Клео выплыла из туалетной комнаты, красные блестки на ее мини-юбке от Сен-Лорана сверкают и шуршат.
Забота Клео заставила Пьера улыбнуться:
– У меня немного крутит желудок. Принеси мне рюмочку «Фернет-Бранка».
Клео налила ему порцию горького малинового итальянского ликера и смотрела, как он пьет.
– А теперь скажи мне, что случилось. Знаю, что это связано с телеграммой, которую ты получил сегодня.
– В дорожном происшествии погиб Александр Мейзер, – ответил Пьер.
Клео нахмурилась. Пьер заметил по ее глазам, что она узнала фамилию, которую он назвал.
– Мейзер?
– Банкир из Нью-Йорка. Я хорошо его знал. Он был также лучшим другом Арманда. Они вместе росли.
– Какое горе для Арманда!
– Джасмин настаивает, чтобы мы с Луисом поехали на похороны в Нью-Йорк.
Клео тут же заметила про себя, что Пьер не включил ее, но ничего не сказала по этому поводу.
– Значит, сегодня мы рано ляжем спать, – решительно заявила Клео. – Ты очень напряженно работал, а теперь, получив эту ужасную новость… Я хочу, чтобы перед поездкой на похороны ты как следует отдохнул.
Клео наблюдала, как до конца вечера Пьер выпил целую бутылку вина и три рюмки ликера. Этой ночью его не разбудит ничто, кроме начала войны. На это она могла вполне положиться.
Клео лежала голая между прохладных хлопчатобумажных простыней. Потолок был разрисован абстрактными черными полосками, тенями от веток деревьев, а в перспективе была изображена бледно-голубая молодая луна. Она бесшумно соскользнула с кровати, подошла к той стороне, где лежал Пьер и где на стене висела картина, написанная Модильяни. Мадонна с глазами лани, выполненная в серых и голубых тонах, черты лица были вытянуты. Клео знала, что этот художник знаменитый и что картина стоит кучу денег. Но ей эта картина никогда не нравилась. Ее привлекало то, что находилось за картиной.
Она прожила у Пьера меньше двух недель и уже открыла тайну его стенного сейфа, скрывавшегося за картиной. Забавно было наблюдать, как Пьер набирает комбинацию цифр. Она это прекрасно видела, потому что если повернуть зеркала в ее туалетной комнате, то можно было отчетливо видеть, что происходит в спальне. Когда она в первый раз сама открыла этот сейф, то для нее многое прояснилось.
Клео поглаживала браслет из бриллиантов и сапфиров, который не сняла, даже ложась в кровать. Ей было приятно, что ее любовник не узнает о многих вещах, связанных с ней. Шоры на глазах Пьера были такими тяжелыми, что он никогда не разглядит, что ее любовь к нему всего лишь мираж. Любовь – это что-то такое, на что она была не способна. Для Клео это была просто еще одна форма обмана, не больше, чем обманом был этот подаренный браслет, как и много других вещей, которыми осыпал ее Пьер. Все они заменялись подделками, а оригиналы оседали в депозитном ящике-сейфе одного из банков Рима. Но разницу между подделкой и оригиналом он тоже не замечал.
Клео никогда бы не приняла на веру ни Пьера, ни его любовь. Она была уверена с цинизмом уличной девчонки, что когда-нибудь, рано или поздно, неважно по какой причине, она лишится и того и другого. Не в пример своей матери Клео готовилась к такой возможности. Драгоценности, которые она продала за наличные, обеспечат ее до конца дней. Но сведения о небольшом секрете Пьера изменили ее планы. Почему ей удовлетворяться только продажей драгоценностей, чтобы получить этот миллион или около того долларов? Почему бы ей не сохранить свои драгоценности и все же заиметь такое количество денег, и даже больше?
Клео посмотрела на Пьера, который свернулся калачиком, положив голову на подушку, как великовозрастный ребенок. Ей ужасно нравилось, что она могла бы прямо сейчас открыть сейф и порыться в том, что он считал наиболее секретным. И она бы так и сделала, если бы он не сказал ей о телеграмме Арманда. Получение ее объяснило, почему Пьер, который не выносил вида окровавленного пальца, почувствовал себя так плохо. Клео решила подождать. Через день или два Пьер уедет. У нее будет сколько угодно времени, чтобы проделать то, что она плутовски называла переучетом.
ГЛАВА 5
В кабинетах «Интерармко», которые занимали весь верхний этаж ничем не выделявшегося здания в деловом районе на берегу озера, было прохладно. Температура устанавливалась для режима работы машин, а не людей. Всего около дюжины комнатушек для сотрудников и только три кабинета на весь этаж для начальства. Всю остальную площадь занимали компьютеры, самые быстродействующие машины «ИБМ» и «Юнивак», которые только можно было достать. Они составляли сердцевину организации безопасности, которую создал Дэвид Кэбот. Сбор, обработка, сопоставление, хранение и, когда необходимо, получение сотен тысяч элементов информации из источников по всему миру – все это делала «Интерармко» с ее компьютерами очень солидной частной организацией безопасности. Именно способность компьютеров находить единство в, казалось бы, разрозненных фактах, относящихся к тысячам отдельных лиц, так же как и к постоянно меняющейся международной ситуации, часто позволяла Арманду Фремонту опережать своих конкурентов.
Розовые пальчики зари подкрадывались к спящей фигуре человека на диване. Частично сознание Дэвида Кэбота зарегистрировало свет, упавший на его лицо, остальная часть осталась глуха к этому. Он оказался в сетях кошмара, застонал в агонии, весь покрылся холодным потом. Снились ему одни и те же ужасы с неослабевающим накалом страстей вот уже двадцать лет.
Дэвид стоит у штурвала шлюпа длиной пятьдесят четыре фута, который в честь матери называется «Мечта Селесты». Дует легкий ветерок в восточном Средиземноморье в тридцати милях от турецкого берега, надувая паруса. Судно скользит по волнам. Одна волна, ударившись о борт, окатывает Дэвида с ног до головы, но у него это вызывает лишь смех. Это крепкий, жилистый паренек тринадцати лет, от загара коричневый, как кофейное зерно. Его мать, которая сидит на палубе над рулевой рубкой, поворачивается к нему и грозит пальцем. Отец, занимающийся парусом на носу, улыбается и рекомендует проявлять осторожность.
Семья находится в море уже две недели, выйдя с Кипра и колеся между греческими островами. Теперь они заканчивают свое путешествие. Они пройдут мимо побережья Турции и Сирии, направляясь в Ливан. Они совершают это путешествие в знак воссоединения семьи и в качестве подарка самим себе. Отец Дэвида четыре года находился на войне. Мать работала медсестрой общества «Красного Креста» в Лондоне, а Дэвид жил у друзей в своей стране. Каждый по-своему перенес войну и остался в живых. А теперь они праздновали, что все остались живы.
В этот вечер судно слегка покачивается на морской зыби, и семья любуется, как на ливанском побережье мелькают огни Триполи. Дэвиду больше всего нравится именно это время дня, после сытного ужина, чувствуя, что мышцы похожи на тугие узлы, когда можно расслабиться и мысленно заглядывать в будущее, хотя и клонит ко сну. Отец, служивший в Африке, рассказал ему много удивительных историй о Бейруте. Он с нетерпением ждет приезда в этот город.
Дэвид начинает дремать прямо на палубе. Сквозь сон он слышит движение и шепот возле себя, но не шевелится. Он знает, что находится в безопасности, что звуки исходят от его родителей…
Потом раздается первый взрыв. Дэвид вскакивает на ноги, его ослепляет зарево, дугой взметнувшееся над судном. Он слышит гортанные слова на языке, которого не понимает, и крики своего отца. Дэвид, спотыкаясь, бросается к штурвалу, но в ужасе пятится от пего, видя, как через планшир переползают чернокожие, что напоминает вторжение крыс. Вдруг отец оказывается рядом, в его руках дробовик. Он хватает Дэвида за загривок и тащит его назад. Дробовик стреляет, но выстрел попадает в отца, отбрасывает его. Дэвид глядит вниз и видит вместо туловища отца кровавое месиво.
Селеста Кэбот не раздумывает. Она ухаживала за солдатами, получившими такие страшные раны, которые трудно себе вообразить. Дэвид видит, как мать хватает ружье и стреляет в набегающих людей. Двое валятся, но третий бросается на нее с поднятой рукой, в которой в последних отблесках вспышки сверкнуло красное лезвие.
Дэвид слышит свой собственный вопль. Он набрасывается на всех, оказавшихся рядом, с диким восторгом воспринимая возгласы боли. Но их слишком много. Что-то очень тяжелое ударяет его за ухом…
Дэвид просыпается в холодном поту. Его руки крепко связаны, во рту вонючий кляп. Но он может видеть. Поодаль горит судно, на воде отражаются оранжевые отблески от пламени. Глаза Дэвида наполняются слезами, его бьет озноб, он видит, как надломилась мачта на «Мечте Селесты», потом судно нырнуло в воду. Рядом с собой он слышит хохот, хриплый шепот и потом чувствует, что его ласкают…
Когда Дэвид приходит в себя, он оказывается в большой комнате с высоким потолком и крошечным окошечком с железной решеткой на самом верху толстой стены. Его поднимает на ноги мужчина с орлиным носом, с золотыми серьгами в ушах и золотыми зубами. Дэвид слышит, что где-то в темноте мягко шаркают босые ноги по земляному полу, доносится сопение и хныканье.
Мужчина подталкивает Дэвида к свету. Вдруг комната наполняется детьми, которые держат друг друга за руки. Это черные африканцы и рыжевато-коричневые арабы, дети с оливковым цветом лица жителей северных берегов Средиземного моря, а у некоторых голубые глаза, как у викингов с севера. В их глазах Дэвид читает ужас, не зная, что они видят то же самое и в его глазах. Несмотря на различия в возрасте и цвете кожи, страх и цепи, которыми скованы их ноги, делают их братьями и сестрами.
Мужчина с золотыми серьгами хлопает в ладоши. Дверь отворяется, входят семеро хорошо одетых мужчин. Не говоря ни слова, они проходят перед детьми, трогая руками их волосы и кожу, поднимают грязные хлопчатобумажные рубища, осматривая их половые органы.
Ладони Дэвида сжимаются в кулаки. Его сердце громко стучит и от гнева, и от страха. Он ничего не видит, кроме того, как горящая мачта падает в море, водную могилу его родителей. Он понимает, что происходит, хотя не может поверить, что такое может случиться с ним. Он знает, что должен дать сдачи.
Один из мужчин поднимает робу Дэвида и сжимает его член. Нос и глаза приблизились вплотную к пальцам Дэвида, и Дэвид делает пальцами выпад. Раздаются вопли мужчины, который отскакивает назад. Дэвид приседает, готовый защищаться как только может, к нему бежит с кнутом в руке мужчина с золотыми серьгами.
Но работорговец так и не добегает до него. Он застывает на полпути, ярость на его лице сменяется неверием. Он валится лицом вниз, Дэвид видит между его лопатками кинжал.
Один за другим падают и покупатели, изрешеченные пулями из пистолетов с глушителями. Дэвид видит, как из порохового дыма вперед выходит мужчина, высокий, мощного телосложения, с черными как смоль блестящими глазами. Он делает знак, вбегают другие люди, приседают возле детей и кусачками перекусывают связывающие их цепи.
– Ты кто такой, мальчик? – спрашивает мужчина. Дэвид, пошатываясь, поднимается на ноги. В его выражении есть что-то такое, что заставляет мужчину улыбнуться.
– Теперь ты в безопасности, мальчик, – говорит он. – Скоро ты отправишься домой.
Губы Дэвида трясутся, но ему все же удастся выдавить из себя слова:
– Кто вы такой?
– Меня зовут Арманд Фремонт. Тебе нечего бояться…
– Меня зовут Дэвид, а дома у меня теперь нет.
Дэвид Кэбот очень долго стоял под горячим душем, но и это не помогло отделаться от наваждения, вызванного кошмаром. Это случилось с ним не в первый и не в последний раз. Кошмар никогда полностью не проходил. На прежние надрывы лег еще один слой боли.
Не покидали его и другие воспоминания, хотя они приносили ему утешение. Одеваясь, Дэвид вспомнил, как несколько лет спустя, когда он многое узнал об Арманде, он спросил его:
– Почему вы меня не сдали?
Арманд взглянул на него, и Дэвид понял, что, хотя прошло так много времени, Арманд не был уверен, нашел ли он правильный ответ.
– Потому что когда я ознакомился с твоей биографией, я понял, что твой дом действительно перестал существовать. Никто раньше не говорил мне такого. Никто не заставил меня почувствовать это.
– Но были, наверное, сотни других сирот! Арманд грустно кивнул.
– Но мы выбрали друг друга, разве не так?
Так оно действительно и было. Дэвиду было совершенно незачем возвращаться в Англию. Из родственников у него там оставались лишь старая тетка с дядькой. Когда в больницу, где лечили детей, приехали работники английского «Красного Креста», он отказался куда-либо ехать. Арманд приметил его отчаянную решимость, к которой примешивались страх и горе. Большинство других детей любили ожидавших их близких, которые постараются вновь наладить их жизнь. Но не этот потерянный подросток, чьи злые глаза вызывающе смотрели на Арманда.
Без всякой суеты были выполнены формальности, чтобы оставить Дэвида в Бейруте. Английский посол приходился близким другом Арманду, и его мнение о том, что Арманд Фремонт хорошо позаботится о Дэвиде, сыграло свою роль. Дэвид переехал жить в дом Арманда. Его определили в лучшую частную школу, и меньше чем через два года он бегло заговорил по-французски и по-арабски. Позже он поступил в американский университет в Бейруте, потом закончил аспирантуру по экономике и бизнесу в Гарварде.
Когда он почувствовал, что учеба уже мало что дает ему, Дэвид возвратился в Бейрут и заявил Арманду, что хочет на него работать.
– Ты ничем мне не обязан, – сказал ему Арманд. Он очень гордился Дэвидом, внимательно следил за его развитием, гадая, чем он решит заняться в зрелом возрасте.
– Знаю, – ответил Дэвид. – Я сам хочу этого. Вы спасли мне жизнь и дали мне еще один шанс. Не хочу, чтобы все пропало зря.
Арманд спросил себя, не пришло ли время осуществить идею, которую он давно вынашивал…
Следующие несколько лет он учился и тренировался в наиболее престижных центрах полицейских сил мира: в европейском Интерполе, английском Скотланд-Ярде и американском ФБР. Он превратился в первоклассного криминолога, мастерски освоившего приемы самозащиты, и меткого стрелка. Арманд не прекращал внимательно следить за ним. И когда Дэвид возвратился в Бейрут, Арманд решил, что он созрел для уготованной ему роли.
– Информация – это власть, – заявил Арманд Дэвиду. – Особенно это справедливо применительно к Ближнему Востоку. Без нее я бы не только не процветал, но и не выжил бы.
Арманд перешел к разъяснению концепции, над которой он долго работал с Александром Мейзером и которая практически была готова для реализации: создание частного агентства безопасности, которое будет выбирать себе клиентов из списков международно известных, богатых людей и транснациональных объединений. То есть людей и организаций, которые нуждаются в защите против промышленного шпионажа, похищений, вымогательства, шантажа…
Арманд предложил центральное учреждение «Интерармко» открыть в Бейруте, но Дэвид тут же отклонил это предложение. В Бейруте невозможно сохранить секреты, как бы это ни старались сделать. Они тут же становились достоянием других в результате подкупов и интриг. Рано или поздно будет открыта связь между казино и «Интерармко», безопасность подорвана и погублено доверие и даже жизни тех людей, которые возложили свои надежды на эту компанию.
Вместо этого Дэвид предложил Женеву, и чтобы у «Интерармко» не было никакой другой связи с казино по документам, кроме как связи с обычным клиентом. Большое расстояние от Бейрута было в этом деле только на пользу, так же как и расположение нейтральной Швейцарии.
– Вы что-то мне не договариваете, – заметил Дэвид Арманду, когда их разговор вроде бы закончился. – Конечно, «Интерармко» удвоит или утроит количество поступающей сейчас к вам информации. Но этим ведь дело не кончается. У вас имеется какая-то скрытая цель, связанная, возможно, с работорговлей. Арманд, я не первый ребенок, которого вы спасли, да и не последний.
Именно в это мгновение Арманд понял, что он сделал верный выбор.
– Что вам известно об этой торговле? – спросил он Дэвида.
Ответ удивил Арманда. Видно, Дэвид основательно проштудировал этот вопрос. Он ударился в историю, начиная со времен фараонов, коснулся потоков торговли живым товаром в период зарождения христианства, во времена крестоносцев и в настоящее время.
– Она никогда не прекращалась, – произнес тихим голосом Дэвид. – Ни во время войн, периода голода или чумы. Ни одна раса не осталась в стороне от нее. На каком-то этапе очень высоко ценили африканцев, потом азиатов. Теперь европейцев. Но общее для всех периодов заключается в том, что основным объектом всегда оставались дети, за которых платили больше всего денег. Звучит иронически, не правда ли? Больше всего ценятся наиболее беззащитные, их хватают на улицах, завлекают в закоулки или, как в случае со мной, похищают пираты, потом одурманивают наркотиками, связывают и переправляют в бордели или в частные камеры пыток…
– Я всю жизнь борюсь с этой напастью, – сказал Дэвид Арманду. – Я уничтожал различные сети организаций работорговли, а потом узнавал, что вместо них в других местах возникли новые. Я сотрудничаю с некоторыми честными полицейскими чиновниками, которые имеются на Ближнем Востоке, с Интерполом и даже с некоторыми государствами – членами Организации Объединенных Наций, с должностными лицами Детского фонда. Это – неослабевающая битва, Дэвид. В этом заключается тайная цель для меня и Александра. А теперь и для «Интерармко».
Глаза Дэвида сверкнули.
– И для меня тоже.
Закончив одеваться, Дэвид прошел из ванной в свой кабинет. Ночью поступила целая пачка телексов, которые лежали теперь на его кофейном столике. Ни одно из этих посланий не имело отношения к проекту, над которым он с Армандом работал последние пять лет.
В конце 1960-х годов «Интерармко» помогло ликвидировать несколько небольших работорговческих организаций, базировавшихся в Сирии, Иордании и Египте. На следующий год распространились слухи о появлении на Ближнем Востоке новой организации, занимающейся работорговлей. Полицейские агентства и Детский фонд сообщали, что резко возросло похищение в Западной Европе детей и подростков. Полагаясь на свои успехи в прошлом, Арманд Фремонт думал, что он может быстро расправиться с новой угрозой. Оказалось, что выдался редкий случай, когда он ошибся. Этой организацией руководил настоящий мастер, который был так здорово законспирирован, что даже наиболее хорошо оплачиваемые осведомители не могли к нему подступиться. Те, кто рисковали подойти к нему слишком близко, оказывались убитыми, а их тела страшно изуродованными.
С годами неумолимо росло число похищенных и пропавших детей. Европейская полиция удвоила свои усилия, но все впустую. На некоторые ближневосточные страны оказывалось давление, но их министры разводили руками, вроде бы ни о чем не подозревая, и просили доказательств. Арманд Фремонт поклялся, что предоставит такие доказательства. Он взял под свой прицел эту организацию, борьбу с ней сделал своей священной задачей и заявил Дэвиду Кэботу, что он требует от него не иначе как выявления руководителя этой преступной организации.
Дэвид разложил телексы по папкам. За годы работы с Армандом в качестве директора «Интерармко» он никогда не сталкивался с такой неразрешимой головоломкой. Создавший эту преступную организацию обладал поистине дьявольским коварством, управлял с помощью страха и денег. Такую комбинацию трудно расколоть. Но это только подстегивало решимость Дэвида добиться успеха. Мальчик превратился в мужчину, но глаза его все еще видели, он не забыл страшных минут, когда его жизнь была исковеркана той лунной ночью на борту судна «Мечта Селесты».
Как только Дэвид сел за свой письменный стол, он немедленно переключился на текущие дела. Секретарша принесла ему кофе и хрустящие сладкие булочки, а также ночные послания из Парижа.
Запросы были разосланы конфиденциально. «Интерармко» наводило справки относительно Александра Мейзера – с кем он встречался, где, долго ли продолжались встречи. «Интерармко» хорошо заплатит любому свидетелю, который что-нибудь видел или слышал. Занялись своим делом люди, специализировавшиеся на ночных наблюдениях и собиравшие информацию с наступлением ночи. «Интерармко» было известно щедрыми вознаграждениями, которые выплачивались быстро, в любой валюте. Но «Интерармко» снискало себе еще большую славу как организация, не забывавшая тех, кто оказал ей даже самую незначительную помощь.
Поступившая информация была обескураживающей. Ни личные контакты в государственных полицейских силах, ни специалисты частных фирм безопасности, ни информация от правительственных чиновников, ни львицы шикарных борделей не имели представления о том, что делал в Париже Александр Мейзер. Но каждое донесение заканчивалось одним и тем же – поиски будут продолжаться.
Дэвид знал, что Арманд надеялся получить полезную информацию до своей поездки в Нью-Йорк. Но пока что Ничего стоящего не поступило. Рутинный звонок к заплаканной секретарше Александра Мейзера только сгустил тайну: Александр всю поездку оформлял сам. Секретарша не знала о его предстоящей поездке до самого последнего момента.
«Почему Александр не хотел, чтобы она или кто-либо другой знали об этом?»
Он заставил себя просмотреть записки, которые набросала для него его секретарша. В памятке говорилось, что Джасмин и Пьер Фремонт извещены о смерти Александра и предстоящих похоронах телеграммой от Арманда. Телеграммы, как и предполагал Дэвид, в Бейрут не посылали. Для Джасмин телеграмму отправили в Ниццу. Дэвид помнил, что она принимает участие в гонках «Монако – Ницца-32». А телеграмма, предназначенная Пьеру, пошла в Париж…
Дэвид уставился на памятку, потом как бы сами по себе его пальцы подняли эту памятку. Держа перед собой розовый лист бумаги, он пытался припомнить, существовала ли какая-нибудь связь между Пьером и Александром Мейзером. Они вместе присутствовали на двух или трех банковских конференциях, вот, пожалуй, и все.
