Уильям Шекспир

Два веронца

William Shakespeare Two Gentlemen of Verona.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Герцог Миланский, отец Сильвии.

Валентин, Протей — дворяне из Вероны.

Антонио, отец Протея.

Турио, глупый соперник Валентина.

Эгламур, пособник Сильвии в бегстве.

Спид, слуга-шут Валентина.

Ланс, слуга-шут Протея.

Пантино, слуга Антонио.

Хозяин гостиницы в Милане, где поселилась Джулия.

Разбойники.

Джулия, дама из Вероны, любимая Протеем.

Сильвия, дочь герцога, любимая Валентином.

Лючетта, прислужница Джулии.

Слуги, музыканты.

1

Место действия — частью Верона, частью Милан, частью лес на границе Мантуи.

АКТ I

Верона. Площадь.

Входят Валентин и Протей.

Нет, нет, Протей, не убеждай меня,

Не развит ум у юных домоседов.

Когда б любовь твои златые дни

Не приковала сладостною цепью

К живому взору девушки прелестной,

Я пригласил бы в спутники тебя,

Чтоб чудесам земли дивиться вместе,

Чтоб, сидя дома, молодость свою

Не расточил ты в суетном безделье.

Но если полюбил, то счастлив будь, мой друг,

Как был бы счастлив я, узнав любви недуг.

Итак, ты отплываешь, Валентин.

Прощай же, милый. Если ты увидишь

Диковину, достойную вниманья,

То вспоминай Протея. В миг удачи

Позволь с тобою счастье разделить.

В опасности доверь свое несчастье

Моим молитвам. Помни, Валентин,

Что о тебе молюсь я непрестанно.

Что молишься по книге о любви?

Да, что молюсь я по любимой книге.

По мелкой книжке о глубоких чувствах,

О том, как море переплыл Леандр.

Нет, по глубокой книге о любви,

Глубокой, как пучина Геллеспонта.2

Но ты бы Геллеспонт не переплыл:

В любви увяз ты вместе с башмаками.

Не будь глупцом, при чем тут башмаки?

При том, что взял не по ноге ты обувь.

Как! Покупать мольбами лишь презренье,

Мильоном вздохов — только строгий взгляд!

Тяжелыми, бессонными ночами —

Мгновенье счастья! В длительной игре

Выигрывать лишь горесть неудачи,

Проигрывать ценой горчайших мук!

Нет, видно, ум твой побежден безумьем,

Иль ты на глупость выменял его.

Так вы глупцом считаете Протея?

Ты от любви становишься глупцом.

Не понимаю ваших опасений —

Я не влюблен.

Вы, сударь, раб любви.

А кто оседлан глупостью любовной,

Тот, верьте мне, от мудрости далек.

Мудрец сказал бы: как в нежнейшей почке

Гнездится червь, так в самый сильный разум

Внедряется любовь.

Но и другое

Сказал бы он: как почка, не раскрывшись,

Внезапно вянет, съедена червем,

Так юный ум, охваченный любовью,

До срока вянет, обращаясь в глупость,

И, зелень потеряв еще весною,

Обещанных плодов уж не дает.

Но бесполезны умные советы

Тому, кто хочет глупости служить.

Простимся ж. Мой отец уже в дороге,

Меня он провожает на корабль.3

Я также провожу тебя.

Не надо,

Простимся здесь, любезный мой Протей.

Пиши в Милан почаще, сообщай мне

И о твоей любви и обо всем,

Что здесь в мое отсутствие случится.

Я также буду обо всем писать.

Да будешь, милый, счастлив ты в Милане.

Да будешь дома счастлив ты. Прощай!

(Уходит.)

Он ищет славы, я ищу любви.

Он ради славы с другом расстается,

А я собой, друзьями, целым миром

Пожертвовать готов моей любви.

Ты, Джулия, виновна в том, что я

Теряю время, от наук отбившись,

Не слушаю разумных рассуждений,

Не сплю, не ем, томлюсь, коснею в лени.

Входит Спид.

Поклон мой вам, синьор. Вы не видали,

Где мой хозяин?

Только что был здесь

И в порт ушел, — сейчас он отплывает

В Милан.

Бьюсь об заклад — отплыл!

Я тоже собирался плыть в Милан,

Да вот отстал, веронский я баран.

А так всегда: пастух чуть зазевался,

А уж баран невесть куда девался.

Так вы и впрямь считаете его пастухом, а меня бараном?

Конечно.

Тогда — хотите смейтесь, хотите плачьте, — но, мои рога это его рога.

Рассужденье глупое, но для барана подходящее.

Значит, еще раз выходит, что я баран.

И что твой хозяин — пастух.

А вот и неправда. И я докажу, что неправда.

А я докажу, что правда.

Пастух ищет барана, а не баран пастуха. А я ищу своего хозяина, но хозяин меня не ищет. Значит, я не баран.

Баран ради корма идет за пастухом, но пастух ради пищи не пойдет за бараном. Ты ради платы идешь за хозяином, но хозяин денег ради не пойдет за тобой. Значит, ты баран.

Еще одно такое доказательство — и я закричу «мээ».

Скажи, однако, передал ты Джулии мое письмо?

Конечно, синьор. Я с ним совсем закружился, с вашим письмом. И вот я, закружившийся баран, отдал ваше письмо этой баранине в кружевах. Но эта баранина в кружевах ничего не дала мне, закружившемуся барану.

Ты столько баранов нагнал, что пастбища не хватит.

А если на пастбище тесно, то не заколоть ли вам свою овечку?

Эк куда повернул! Ну ладно, не пора ли барану отваливать в свой загон?

Не столько в свой загон, сколько за свой гон. И не я должен отваливать, а вы должны мне отвалить.

Под загоном я разумею твой хлев.

Значит, вместо того чтобы сунуть мне в кошелек, вы хотите засунуть меня за загородку? Стоило после этого разыскивать вашу красотку!

Выкладывай, что она сказала.

Спид кивает головой.

Кивнула, болван?

Да.

Что — да? Что ты — болван?

Нет, синьор. Я сказал, что она кивнула. А вы спросили: она кивнула? А я сказал: да.

А вместе и вышло, что ты болван.

Если вы взяли на себя труд открыть мне это, так в награду за то, что потрудились, возьмите это себе.

Нет, это именно тебе — за то, что ты носил мое письмо.

Ладно, я уж вижу, мне от вас многое сносить придется.

А что же, синьор, вы собираетесь от меня сносить?

Ах, синьор, я честно отнес ваше письмо, а за свои труды получил от вас только «болвана».

Клянусь, у тебя быстрая сметка.

И все же она никак не догонит ваш медлительный кошелек.

Ладно, ладно, не болтай по-пустому и открой мне, наконец, что она сказала.

Так откройте свой кошелек: пусть ее ответ и ваши деньги придут к цели одновременно.

Хорошо, синьор, вот вам за ваше усердие. Что же она сказала?

Честное слово, синьор, вряд ли она достанется вашей милости.

Почему, разве ты что-нибудь заметил?

Синьор, я ровно ничего не заметил, я не заметил даже медяка в награду за то, что принес ей ваше письмо. А если она ни в грош не ставит того, кто принес ей часть вашей души, — боюсь, она решит, что и самая душа не стоит ломаного гроша. Не дарите ей ничего, кроме камней, — она тверда как сталь.

Так она ничего не сказала?

Нет, даже не сказала — «вот тебе за труды». Свидетельствую вашу доброту и благодарю вас, принимая в свидетели вашу шестипенсовую монету. В награду за нее носите сами свои письма, а я, синьор, отнесу ваш привет моему хозяину.

Ступай! Когда ты сядешь на корабль,

Он будет от крушенья обеспечен, —

Не под водой, а в петле твой конец!4

Спид уходит.

А я найду посланника получше.

Когда такой неисправимый шут

Вручил прекрасной Джулии посланье,

Она могла над ним лишь посмеяться.

(Уходит.)

СЦЕНА 2

Верона. Сад Джулии.

Входят Джулия и Лючетта.

Скажи, Лючетта, мы теперь одни:

Ты, значит, мне советуешь влюбиться?

Да уж пора бы. Только не споткнитесь.

Из множества синьоров, что приходят

Развлечь меня игрой или беседой,

Которого, по-твоему, мне выбрать?

Вы называйте их, а я отвечу,

Как в простоте сердечной разумею.

Откроем счет красавцем Эгламуром.5

Красив, учтив, речистей всех других,

Но я скажу: для вас он не жених.

Ну, а Меркацио? Щедр и денег тьма.

Э, денег тьма, да много ли ума?

Так кто же — не Протей ли благородный?

Простите мне, болтушке сумасбродной!

Тебе? Простить? Да что за чепуха!

Язык всегда доводит до греха.

Прилично ль мне! Мое ли это дело:

Таких синьоров я хулить посмела!

Что ж, и Протей не лучше остальных?

Вот он для вас — единственный жених.

Ты это можешь доказать?

По-женски.

Он всех милей мне — значит, лучше всех.

Отдать ему любовь мою?

Надеюсь,

Вы не хотите вышвырнуть ее?

Но он один мне сердце не волнует.

Но он один все сердце вам бы отдал.

Он о любви своей не говорит.

Тем жарче пламень, чем он глубже скрыт.

Не любит тот, кто слов любви страшится.

Не любит тот, кто в ней спешит открыться.

Как разгадать мне, что в душе таит он?

Пожалуйста, прочтите: вот письмо.

(Отдает ей письмо.)

«Для Джулии». Кто пишет?

Прочитайте, —

Узнаете.

Кто дал его тебе?

Слуга синьора Валентина, Спид.

Он от Протея шел, и я случайно

С ним встретилась. Простите, синьорина,

Что я взяла письмо на ваше имя.

Клянусь моей невинностью, ты сводня!

Как! Принимать любовные записки

И соблазнять неопытность мою!

Поистине достойное занятье,

Но, видимо, тебе оно подходит.

Возьми письмо и отнеси немедля,

Иль на глаза не смей мне попадаться!

Заступницу любви вы так браните!

Ступай!

Уйду, чтоб дать вам поразмыслить.

(Уходит.)

Письмо мне страшно хочется прочесть,

Но как-то стыдно вновь позвать Лючетту,

Просить о том, за что сама бранила.

А все ж она порядочная дура.

Я — девушка, чего ж она ждала?

Она меня должна была заставить

Прочесть письмо. Всегда в устах девицы

Под строгим «нет» улыбку прячет «да».

О, глупая любовь! Как злой ребенок,

Она кусает няньку, а потом

Целует розгу. Я гнала Лючетту —

И так хотела, чтоб она осталась!

Я гневно брови хмурила, а сердце

От радости улыбкою сияло.

Так позову Лючетту, в наказанье

Себе самой, и попрошу прощенья.

Лючетта!

Входит Лючетта.

Что угодно, ваша милость?

Когда обед?

Не скоро, к сожаленью.

Не то вы утолили бы свой голод

Едой, а не попреками служанке.

А что ты так поспешно подняла?

Да ничего.

Чего ж ты наклонилась?

Бумажку ненароком уронила.

И что ж, бумажка эта — ничего?

Да ничего, что бы меня касалось.

Тогда не тронь — оставь ее для той,

Кого она касается.

Вы правы.

Она сама за сердце тронет ту,

Кто слов правдивых не толкует ложно.

Тебе твой милый написал стихи.

Их можно спеть, но вы должны на голос

Их положить, — вы в этом мастерица.

Подобный вздор моих трудов не стоит,

Пой на мотив: «Блаженный свет любви»6.

Но стих тяжелый, а мотив — веселый.

Да что ж он — гири подвязал к словам?

Вы спели б сами — вышло б мелодичней.

А ты не можешь?

Слишком высоко.

Давай письмо, плутовка!

(Берет письмо.)

Разберемся.

Возьмите верный тон, — и песня будет

Чудесная. Пока ваш тон фальшив.

А ты дерзка.

Тут нужно петь дуэтом,

Ваш голос должен тенор поддержать.

Твой бас все портит.

Я ведь за Протея

Стараюсь.

Прекрати-ка болтовню!

Любовные мольбы, признанья…

(Разрывает письмо.)

В клочья!

И пусть лежат, а ты ступай, Лючетта,

Не смей их подбирать — я рассержусь.

Ишь, недотрога! А ведь как хотела б

Сердиться вновь — за новое письмо!

(Уходит.)

Когда б я рассердилась хоть за это!

Вы, руки ненавистные мои,

Зачем слова любви вы разорвали?

Как злые осы, сладкий мед сосете,

Кусая насмерть медоносных пчел!

Я в искупленье каждую бумажку,

Обрывок каждый нежно расцелую.

Не стыдно ль? «Доброй Джулии» — он пишет.

В отместку за свою неблагодарность

Я брошу имя «Джулия» на камень,

Я растопчу свою пустую спесь!

Смотри: «Любовью раненный Протей».

О сладостное раненое имя!

Лежи отныне на моей груди,

Пока твои не исцелятся раны.

Их боль я поцелуями смягчу.

А ведь Протей здесь назван был три раза.

О ветер милый, не умчи ни слова,

Дай мне собрать по буквам все письмо.

Но лишь не имя «Джулия»! Ты, буря,

Взмети его на край скалы прибрежной

И с вышины в морскую бездну кинь!

А! вот! В одной строке он назван дважды:

"Протей влюбленный, горестный Протей —

Прелестной Джулии". Я это разорву…

Нет, ни за что! Ведь правда, как красиво

Соединил он наши имена!

Я лучше приложу одно к другому:

Целуйтесь нежно, ссорьтесь, обнимайтесь.

Входит Лючетта.

Сударыня, обед уже готов.

Вас ждет отец.

Иду, иду, Лючетта.

А что ж клочки — останутся лежать,

Чтоб выдать нас?

Возьми их, если хочешь.

Когда я подбирала их, вы были

Разгневаны, но все ж я их возьму.

Ведь здесь они простынут.

Вижу, вижу,

Без них тебе и жизнь уж не мила.

Коль видите, вы так и говорите.

Я и сама все вижу — не слепая!

Идем, идем. Пойдешь ты, наконец?

Уходят.

СЦЕНА 3

Верона. Комната в доме Антонио.

Входят Антонио и Пантино.

Каким, Пантино, важным разговором

Мой брат вас задержал в монастыре?

Шла речь о вашем сыне, о Протее.

И что же говорил он?

Удивлялся,

Что ваша милость позволяет сыну,

Теряя дни, сидеть бесплодно дома,

Меж тем как люди победнее родом

Шлют сыновей за прибылью и славой,

Тот — на войну, чтоб испытать фортуну,

Тот — в море, чтобы земли открывать,

Тот — в университет, во храм науки.

Он говорит, что сын ваш преуспел бы

В любом из мною названных занятий,

И мне велел настойчиво просить вас,

Чтоб сын ваш дома больше не сидел,

Не пожалел бы в старости бессильной,

Что мир широкий смолоду не видел.

Меня не нужно долго убеждать

В том, что ему твердил я целый месяц.

Я знаю сам, что он теряет время,

Что не созреет ни умом, ни сердцем,

Покуда школу жизни не пройдет.

Мы лишь в трудах приобретаем опыт,

А время совершенствует его.

Куда ж послать мне сына, посоветуй.

Но ваша милость, вероятно, знает,

Что друг Протея, юный Валентин,

Не так давно в столицу перебрался

И состоит при герцоге.

Я знаю.

Отправьте также сына ко двору,

Чтоб он учился рыцарскому делу,

Изысканным речам и обращенью,

Беседовал с вельможами и видел,

Каким быть должен юный дворянин.

Совет хорош. И мне он так по сердцу,

Что я б ему последовал немедля,

Когда бы вдруг представился мне случай

Тотчас же ко двору его отправить.

Осмелюсь молвить: завтра дон Альфонсо

И с ним другие знатные синьоры

В Милан поедут к герцогу, чтоб лично

Свои услуги предложить ему.

Что ж, общество прекрасное для сына.

Я прикажу! Пусть едет в добрый час!

Входит Протей.

О светлый день! О сладостные строки!

О нежные признания в любви!

Ее рукой здесь говорило сердце,

Здесь клятва — чести девичьей залог.

Когда б отцы наш брак благословили,

Согласьем наше счастье закрепив!

О Джулия, небесное созданье!

Мой сын, что за письмо в твоих руках?

Ах, мой отец, привет от Валентина,

Доставленный мне нашим общим другом.

Дай мне письмо, посмотрим, что он пишет.

Он пишет, мой отец, лишь об одном:

Как он любим и как живет счастливо,

Как благосклонно герцогом он принят.

Зовет меня — с ним разделить фортуну.

А ты б хотел откликнуться на зов?

Я подчиняюсь только вашей воле,

А не порывам дружеских желаний.

Его порыв совпал с моею волей.

Не удивляйся, я решенье принял,

Я так хочу! Да, так хочу — и все.

Ты должен будешь вместе с Валентином

Пожить в гостях при герцогском дворе.

Тебе я назначаю ту же сумму,

Какую шлет его отец ему.

Готовься в путь. Поедешь завтра утром.

Я так решил, не вздумай возражать.

Синьор, так быстро я не соберусь.

Прошу вас, на день, на два отложите.

Вслед за тобой пошлю твои пожитки.

Мы кончили, ты едешь завтра утром.

А вам, Пантино, поручаю сборы.

Задержки я не разрешу. Пойдемте.

Антонио и Пантино уходят.

Чтоб не сгореть, от пламени бежал я,

Но вот упал в пучину и тону.

Ему письмо я показать боялся,

Чтоб не восстал он на мою любовь.

Но тем, что скрыл мою любовь трусливо,

Я сам же на любовь мою восстал.

О, как весна любви напоминает

Апрельский день, изменчивый полет!

Едва блеснуло солнце золотое,

На небе туча темная встает.

Входит Пантино.

Синьор Протей! Отец велел позвать вас.

Он хмурится! Прошу, поторопитесь.

Что делать сердцу? Молвив «да» в ответ,

Сто тысяч раз воскликнуть хочет «нет»!

Уходят.

АКТ II

Милан. Комната во дворце герцога.

Входят Валентин и Спид.

(протягивая перчатку)

Синьор, перчатка ваша?

Нет, как видишь.

Мои — на мне.

А эта — ни на ком.

Жаль, что она не ваша.

Покажи-ка.

Моя! Она моя! Дай мне ее!

Божественной руки покров прелестный!

О Сильвия, Сильвия!

(во все горло)

Сильвия! Сильвия!

Ты что, дурак?

Все равно она не слышит, синьор.

Кто вас просил, синьор, звать ее?

Да вы сами, ваша милость. Или я ослышался?

Всегда ты норовишь забежать вперед.

Но вы же только вчера сказали, что я нерасторопный.

Убирайтесь к черту, синьор. Однако скажи, ты знаешь госпожу Сильвию?

Ту, в которую ваша милость влюблены?

Откуда ты знаешь, что я влюблен в нее?

По следующим признакам: во-первых, вы научились подобно синьору Протею стоять скрестив руки на груди и так смотреть, как будто вам жизнь не мила; наслаждаться любовной песней, как малиновка; бродить в одиночку, как зачумленный; вздыхать, как школьник, потерявший букварь; плакать, как девушка на могиле бабушки; поститься, как больной, посаженный на голодную диету; не спать по ночам, как богач, боящийся вора; гнусавить, как нищий на паперти. Прежде, когда вы смеялись, можно было подумать, что это кукарекает петух. Вы не шли, а гордо выступали, точно лев на прогулке. Вы постились только час после обеда. Вы грустили только при отсутствии денег. А теперь ваша возлюбленная так преобразила вас, что я на вас гляжу и не знаю: мой ли это господин?

Неужели это так заметно по мне?

Это заметно всем, кроме вас.

Кроме меня? Быть не может.

Кроме вас! И это святая истина, потому что второго такого простака в целом свете не сыщешь. И эта глупость так заполнила ваше нутро, что она поминутно выпирает из вас наружу. А когда глядишь на вас, она просвечивает, словно моча в ночном сосуде. Поэтому нужны только глаза, чтобы стать вашим врачом и распознать вашу болезнь.

Но скажи, наконец, ты знаешь мою Сильвию?

Ту, с которой вы глаз не спускаете за обедом и ужином?

Ты это заметил? Да-да, именно ее.

Нет, синьор, я ее не знаю.

Как, ты знаешь, что я с нее глаз не спускаю, а ее самой не знаешь?

Не та ли это, которую от всех придворных дам отличает уродство?

Напротив, дружище, ее отличает красота, а еще больше отличает ее нечто другое.

Вот это я знаю, синьор.

Что ты знаешь?

Знаю, что ее отличает не столько красота, сколько ваша милость.

Не в этом дело. Я хочу сказать, что ее красота необычайна, а другие достоинства неисчислимы.

Ну, конечно, потому что ее красота намалеванная, а другого никто и не считал.

Как — намалеванная? Как — никто не считал?

А вот так, синьор. Ради красоты она так размалевала себя, что ее красота ни у кого в счет не идет.

А меня ты ни за кого считаешь? Я в восторге от ее красоты.

А вы ее вовсе и не видали с тех пор, как она так изменилась.

Когда же это она так изменилась?

А тогда, когда вы в нее влюбились.

Я люблю ее с тех пор, как увидал, и вижу, что она по-прежнему красива.

Если вы ее любите, то не можете ее видеть.

Как так?

А вот так. Любовь слепа. О, если бы у вас были мои глаза! Если бы ваши глаза были так же остры, как в ту пору, когда вы бранили синьора Протея за то, что он ходит без подвязок!7

Что же я тогда увидел бы?

Вы увидели бы свою нынешнюю глупость, а заодно разглядели бы ее уродство. Синьор Протей, когда был влюблен, не видел, что он вышел без подвязок, а вы не видите, что не надели брюк.

Тогда, видимо, и ты влюблен, дружище: сегодня утром ты видел так плохо, что не мог почистить мои башмаки.

Вы правы, синьор. Я был влюблен в свою постель. Спасибо, вы из меня вытрясли мою любовь. Это дает мне смелость ругать вас за вашу.

Как бы ты ни ругал меня, я очарован ею, я люблю Сильвию бесконечно.

А хорошо бы вы разочаровались. Тогда бы кончилась и любовь.

Вчера она приказала мне написать несколько строк тому, кто мил ее сердцу.

И вы написали?

Написал.

И неплохо написали?

Друг мой, я постарался написать как можно лучше. Но тише. Это она!

(в сторону)

Вот так штука! Вот так кукольная комедия! Он, значит, будет всю ее роль говорить за нее!

Входит Сильвия.

Синьора и госпожа моя, тысячу раз доброе утро!

(в сторону)

А кстати, и доброй ночи! А тогда уж — целого миллиона любезностей!

Синьор Валентин, мой слуга, две тысячи раз доброе утро!8

(в сторону)

Полагалось бы, чтоб он давал проценты ей, а выходит, что она их дает ему.

Я вашему неназванному другу,

Как вы велели, написал за вас.

Я это сделал крайне неохотно,

Но долг мой я исполнил, госпожа.

(Отдает ей письмо.)

Благодарю вас, мой слуга любезный!

Письмо прелестно.

Верьте мне, синьора:

Писать неведомо кому, вслепую —

Нелегкий труд, я был в больших сомненьях.

И вы свой труд считаете чрезмерным?

О нет, синьора, я писал для вас.

Велите — сотни писем напишу я.

И все ж…

Вы фразу строите отлично.

Я знаю, что идет за многоточьем:

И все ж молчу. И все ж мне дела нет.

И все ж возьмите. Я благодарю вас,

И все же впредь вас утруждать не буду.

(Возвращает ему письмо.)

(в сторону)

И все же будешь, все же — будешь все же.

Я вас не понял. Вы им недовольны?

О нет, оно написано прекрасно,

Но, если вы писали с неохотой,

Возьмите, — возвращаю вам его.

Письмо, синьора, — ваше!

Нет, синьор.

Я вам писать велела, но письмо

Не нужно мне. Оно всецело ваше.

Я больше чувства в нем хотела б видеть.

Позвольте мне другое написать.

Но, написав, его вы за меня

Прочтите сами. Если чтенье вам

Доставит радость — будет превосходно.

А не доставит радости — тем лучше.

Я думаю, доставит, — что тогда?

Тогда за труд себе его возьмите.

Прощайте, мой слуга.

(Уходит.)

Невиданно-невидимая скрытая игра!

Точь-в-точь, как скрыт на роже нос, на башне — флюгера!

Мой господин решил за ней поволочиться,

Но учит обожателя его же ученица.

Отличный ход! Ослам влюбленным в назиданье:

Он сам, как секретарь ее, себе же настрочил посланье.

В чем дело, синьор, о чем вы сами с собой рассуждаете?

Я плету вирши, синьор, а вот вам бы надо порассудить.

О чем же это?

О том, что вы стали ходатаем за госпожу Сильвию.

Ходатаем? Перед кем?

Перед самим собой. Она фигурально посваталась к вам.

Фигурально?

Правильнее сказать — письменно.

Как так? Она мне ничего не писала.

А зачем ей писать, когда вы себе сами написали? Вы все еще не догадываетесь?

Поверь, нисколько.

Я и так, синьор, нисколько вам не верю. Но неужели вы не заметили, как серьезно она говорила?

Я заметил только, что она разгневалась.

А письма вы не заметили?

Но ведь письмо написано ее другу.

А было отдано вам. Поняли?

Боюсь, как бы не вышло гораздо хуже, чем ты думаешь.

А я ручаюсь, выйдет гораздо лучше.

Ведь вы писали часто ей, она ж из страха и приличий

Не отвечала вам — таков у честных девушек обычай.

Она боялась, что посыльный предаст ее, и против правила

Любимому письмо любимой писать любимого заставила.

Я говорю как по писаному, потому что это написано в одной книге. Но о чем вы задумались, синьор? Пора обедать.

Я сыт и без того.

Однако послушайте, синьор. Если любовь, этот хамелеон, питается воздухом,9 так я-то питаюсь пищей и с большой охотой подзакусил бы. Не уподобляйтесь же вашей возлюбленной: склонитесь к моим мольбам. Склонитесь к моим мольбам!

Оба уходят.

СЦЕНА 2

Верона. Дом Джулии.

Входят Протей и Джулия.

Запаситесь терпением, милая Джулия.

Придется, — все равно нет выбора.

Едва возможно будет, я вернусь.

Храните верность — и скорей вернетесь.

Возьмите, вот, от Джулии на память.

(Дает ему кольцо.)

Свершим обмен. Я вам дарю свое.

(Дает ей кольцо.)

И закрепим наш сговор поцелуем.

Я буду верен, вот моя рука.

И если в сутки час один случится,

Когда бы не вздыхал я о тебе,

Пусть небо мне пошлет, как святотатцу,

Любую кару. Но отец мой ждет.

Не возражай, — подходит час прилива.

Уйми же слез прилив. Такой прилив

Меня лишь бесполезно задержал бы.

Прощай!

Джулия уходит.

Ушла? Ни слова не сказав?

Да, такова любовь, она безгласна.

Она в делах находит выраженье,

Но не в словах.

Входит Пантино.

Синьор Протей, вас ищут.

Иду, иду. Увы, в прощальный миг,

Любовь, нам изменяет твой язык.

Уходят.

СЦЕНА 3

Верона. Улица.

Входит Ланс со своей собакой.

Нет, нет, я еще с часок поплачу. Уж таков порок всей нашей семьи. Отец выделил мне, как приблудному сыну, мою пропорцию, и вот я отправляюсь ко двору миланского герцога. Из всех собак на свете самый плохой характер у моего Креба10. Моя мать плакала, мой отец рыдал, моя сестра заливалась слезами, наша кухарка выла, наша кошка в отчаянии ломала руки, весь наш дом пришел в смятение. Однако этот жестокосердный пес не проронил ни единой слезы. Он — камень, сущий булыжник, и у него в сердце не больше жалости, чем у собаки. Еврей, и тот заплакал бы, увидев, как мы прощаемся. Какое там! Даже моя бабушка выплакала себе глаза при разлуке со мной. Сейчас я представлю вам эту сцену. Этот башмак — мой отец. Нет, вот этот — левый башмак — мой отец. Нет, нет, левый башмак — это моя мать. Опять что-то не так. А может, и так. Конечно, так. Здесь подошва с дыркой. Значит, этот башмак с дыркой — моя мать, а этот — мой отец. А, черт побери, что-то не так. Нет, все в порядке. Эта палка — моя сестра. Видите ли — она бела, как лилия, и легка, как трость. Эта шляпа — наша кухарка Нэн. Я — собака. Нет, собака — собака. Нет — я за собаку. Ах вот что: собака — это я. Нет — я сам за себя. Ну, теперь все в порядке. Вот я подхожу к отцу: «Отец, благослови меня». Башмак и слова выговорить не может, он плачет. Вот я целую отца. А он все плачет. Теперь подхожу к матери. О, если бы этот башмак умел говорить как женщина, у которой в голове помутилось от горя! Вот я поцеловал ее. Да, это она, я чувствую дыханье моей матери. Ну, а теперь сестра. Слышите, как она стонет, а между тем эта собака не проронила ни единой слезы и не сказала ни единого слова. Даже песок за это время стал мокрым от моих слез.

Входит Пантино.

Скорее, скорее, Ланс. Твой хозяин уже на корабле, но ты на лодке еще догребешь до него. Да что случилось, чего ты нюни распустил, парень? Эй ты, осел, поторопись! Упустишь час прилива, так не доберешься до корабля.

А лучше бы я упустил прилив. Потому что это самая невоспитанная скотина11 из всех, которых воспитывал человек.

Кто скотина — прилив?

Да нет, вот эта скотина — Креб, моя собака.

Не болтай, дурак. Говорю тебе, ты упустишь прилив. А если опустишь прилив, так упустишь поездку, а если упустишь поездку, так упустишь хозяина, а если упустишь хозяина, так упустишь службу, — почему ты мне зажимаешь рот?

Чтобы вы не упустили язык.

А как я могу упустить язык?

Вы его заболтаете.

Заболтаю?

Ну да. Упустишь и прилив, и хозяина, и службу, и скотину! Нет, сударь, если не будет прилива, я наполню море слезами. Если не будет ветра, я наполню паруса вздохами.

Идем, идем, человече, мне велели позвать тебя.

Зовите, если хотите.

Пойдешь ты наконец?

Да уж ладно, пойду.

Уходят.

СЦЕНА 4

Милан. Комната во дворце герцога.

Входят Валентин, Сильвия, Турио и Спид.

Мой слуга!

Моя госпожа?

Хозяин, синьор Турио сердито смотрит на вас.

Это потому, что он любит.

Только не вас.

Он любит мою госпожу.

Вам бы съездить его по роже.

Мой слуга, вы печальны.

Да, госпожа, я кажусь печальным.

Только кажетесь?

Может быть, только кажусь.

Значит, вы прикидываетесь?

Так же, как вы.

Кем же я прикидываюсь?

Умным.

А у вас есть доказательства обратного?

Ваша глупость.

В чем вы видите мою глупость?

В вашем камзоле.

Мой камзол не просвечивает. Он двойной.

Значит, вы вдвойне глупы.

Как вы смеете?

Вы рассердились, синьор Турио? Вы изменились в лице.

Не мешайте ему сердиться, моя госпожа. Его лицо меняет цвет, как хамелеон.

Но этот хамелеон не станет питаться воздухом. Он предпочитает вашу кровь.

Вы что-то сказали?

Да, сударь, сказал и сделал. И на этот раз кончено.

Я это знаю, сударь, вы всегда кончаете прежде, чем начнете.

Великолепная перепалка, синьоры!

Вы правы, моя госпожа. Но ею мы всецело обязаны ее виновнице.

Кому же это, мой слуга?

Вам, дорогая госпожа. Вы сообщаете вашим речам огонь. Синьор Турио заимствует его из ваших взоров и потом блистает этим огнем в вашем обществе.

Если вы, синьор, будете со мной меняться слово за слово, то я заставлю ваше остроумие обанкротиться.

Я это отлично знаю, синьор, вы обладаете целой сокровищницей слов и ни единой монеткой для оплаты ваших слуг. Судя по их жалким ливреям, вы им платите только жалкими словами.

Довольно, синьоры, довольно, идет мой отец.

Входит герцог Миланский.

Ну, Сильвия, я вижу, ты в осаде!

Отец ваш в добром здравьи, Валентин.

Как отнеслись бы вы к письму от друга

С хорошей вестью?

О, я был бы счастлив

Любой хорошей вестью из Вероны.

Известен вам земляк ваш дон Антонио?

Да, герцог, он достойный дворянин

И окружен всеобщим уваженьем.

А у него есть сын?

Да, есть, мой герцог.

И сын достоин своего отца.

Вы знаете Протея?

С детских лет.

Как самого себя, его я знаю,

Немало дней мы вместе провели.

Я был тогда беспечным празднолюбцем, —

Я расточал в пустых забавах время

И совершенством ангелоподобным

Свой юный дух украсить не стремился.

Зато Протей умел свой каждый день

Использовать умно и благородно.

Он жизнью молод, знаниями стар,

Умом созрел, хотя годами зелен.

И, словом, яркий блеск его достоинств

Любые похвалы мои затмил бы,

Настолько щедро наделен он всем,

Что составляет славу дворянина.

Но если он действительно таков,

Нет спора, он любви моей достоин,

Достоин быть советником моим.

Так вот, синьор, он к нам приехал ныне

И погостит, надеюсь, при дворе.

Его мне хвалят в письмах и вельможи.

Я думаю, вам эта весть по сердцу.

О, мне здесь не хватало лишь Протея!

Тогда примите гостя по заслугам.

Я обращаюсь, Сильвия, к тебе,

И к вам, любезный Турио, — прошу вас.

А Валентина мне просить не нужно.

Я к вам сейчас его пришлю.

(Уходит.)

Синьора,

Я вам о нем рассказывал не раз.

Он был бы здесь со мной, когда б любовь

Его глаза своим волшебным взором

Не заманила в плен.

И, вероятно,

Их отпустила для другого плена?

Нет, он свой плен не сменит на другой.

Тогда он слеп. Но, будучи слепым,

Как мог он к вам сюда найти дорогу?

Владычица, но ведь любовь стоока.

Любовь не может видеть. У нее

Нет вовсе глаз.

Да, для таких влюбленных,

Как вы, синьор. Уродство ей противно.

Довольно, господа! А вот ваш друг.

Входит Протей.

Привет тебе, мой дорогой Протей!

Синьора, я прошу у вас для друга

Особой благосклонности.

Пусть будет

Уверен в благосклонности моей,

Когда он тот, чьих писем так вы ждали.

Да, это он, синьора, разрешите

Ему, как мне, слугою вашим быть.

Таких высоких слуг я недостойна.

Нет, вашей благосклонности высокой,

Синьора, недостоин ваш слуга.

Довольно обсуждать, кто недостоин.

Примите, госпожа, его услуги!

Я преданность почту за высший долг.

Кто верен долгу, тот всегда бывает

Вознагражден за верность. Вы желанный

Слуга для недостойной госпожи.

За эту дерзость меч мой наказал бы

Любого.

Как! За то, что вы желанны?

О нет, за то, что недостойны вы.

Входит слуга.

Синьора, мой господин, ваш отец, желает поговорить с вами.

Иду. —

Слуга уходит.

Пойдемте, Турио, со мною. —

Вас, новый мой слуга, я оставляю,

Чтоб вы могли потолковать друг с другом.

Беседу кончив, приходите к нам.

Мы оба тотчас к вам придем, синьора.

Сильвия, Турио и Спид уходят.

Ну, расскажи, как все там поживают.

Твои друзья здоровы, шлют поклон.

Ну, а твои?

Все были в добром здравье.

А как твоя любовь?

Я помню, друг мой,

О ней подчас ты не хотел и слушать.

Рассказы о любви тебе докучны.

Протей, во мне найдешь ты перемену.

Я искупил презрение к любви.

Покорный властным мыслям о любимой,

Не ем, не сплю, не ведаю покоя,

Тоскую днем, ночами слезы лью.

Любовь мне за презренье отомстила,

Сон отогнав от покоренных глаз,

Чтобы всечасно видели они,

Как безутешно раненое сердце.

О милый друг! Любовь — владыка смертных.

Я побежден, и для меня отныне

Страданья нет сильней ее страданий,

Нет радостей возвышенней и чище,

Нет мысли, нет беседы вне любви.

Еду и сон, всю жизнь и все желанья

Отныне заменила мне любовь.

В твоих глазах твою судьбу читаю, —

Не это ли была твоя богиня?

Она, мой друг, — небесный ангел мой.

Небесный? Нет, ее краса — земная.

Божественная!

Не хочу ей льстить.

Но мне польсти — хвала нужна влюбленным.

Ты подносил мне горькие пилюли,

Когда я был влюблен, — так принимай

За меру — меру.

Нет, скажи мне правду,

И если не божественна она,

Признай ее царицей земнородных.

За исключеньем Джулии.

Мой друг!

Без исключений, если ты не хочешь

Мою любовь жестоко оскорбить.

Как! Я не вправе предпочесть свою?

Я сам тебе открою, в чем могло бы

Ей предпочтенье быть: в высокой чести

Шлейф Сильвии носить, чтобы земля

Не возгордилась тем, что поцелует

Ее одежды край и не решила

Проститься с летом, зеленью, цветами

И облачиться в вечные снега.

Оставь, мой друг, напыщенный свой тон!

Прости, Протей, но все бессильно меркнет

Пред Сильвией. Все совершенства жалки

В сравненье с ней, единственной.

Смотри же,

Оставь ее в единственном числе.

Нет, ни за что. Мой друг, она моя.

И я мое сокровище живое

Не отдал бы за десять океанов,

Хотя б нектаром влага их была

И золотом — береговые скалы,

И драгоценным жемчугом — песок.

Прости, мой друг, что о тебе забыл я,

Но мысль моя поглощена любовью,

А глупый мой соперник — он богач

И потому любим ее отцом.

Ты видел, он отправился за нею,

Вот почему и я спешу туда.

Ты сам ведь знаешь, как любовь ревнива.

Но ты любим?

Мы тайно обручились.

Теперь еще побег нам предстоит,

А там — венчанье. Я уж все обдумал.

По лестнице веревочной я влезу

В ее окно, и да хранят нас боги!

Пойдем ко мне, мой дорогой Протей,

Ты мне поможешь делом и советом.

Ступай вперед, а я приду потом.

Сейчас мне нужно в гавань ненадолго,

Чтоб с корабля забрать свои пожитки.

Ну, а затем немедленно к тебе.

Мой друг, ты не задержишься?

Нет-нет!

Валентин уходит.

Как сильным жаром заглушают слабый

Иль клином выбивают клин другой,

Так прежний образ, созданный любовью,

Пред этим новым образом померк.

Глаза ль мои, хвала ли Валентина,

Моя ль неверность, красота ль ее

Мой разум безрассудно помрачили?

Она прекрасна, да, но не прекрасна ль

И Джулия, которую люблю я.

Люблю? О нет! Любил в былое время.

Моя любовь растаяла, как воск,

Перед огнем утративший подобье

Того, чем прежде восхищал он взор.

И мнится, охладел я к Валентину,

Любовью воспылав к его любимой.

Но, если я люблю ее, не зная,

Как полюблю, когда узнаю глубже!

Покуда мне знаком лишь облик внешний.

И что же? Мой рассудок помутился,

И, нет сомненья, мой ослепнет взор,

Увидев совершенство в полном блеске.

Смири, любовь, безумие свое!

Не властна ты? Так завоюй ее!

(Уходит.)

СЦЕНА 5

Милан. Улица.

Входят Ланс и Спид.

Ланс! Клянусь моей честью — добро пожаловать в Милане!

Не клянись понапрасну, милый юноша. Пока что ты не имеешь права сказать мне: «добро пожаловать!» Мое мнение, что человеку, если его еще не повесили, не может быть совсем плохо. С другой стороны, человек не может пожаловать добром, пока за него не заплатили по счету в таверне и хозяйка сама не сказала ему: «добро пожаловать!»

Ах ты, сорви-голова, пойдем же немедленно в таверну. Закажи на пять пенсов, и ты пять тысяч раз услышишь: «добро пожаловать!» Но как, скажи, расстался твой господин Протей с госпожой Джулией?

Ну, если они сошлись не для шутки, так расстались они шутя.

Но выйдет она за него замуж?

Нет.

А что же? Он на ней женится?

Нет и никак нет.

Значит, у них что-то сломалось?

Напротив, оба целы, как рыба в воде.

Но как же все-таки у них обстоит с этим?

А вот как: если у него хорошо стоит, так и для нее хорошо обстоит.

Какой ты, однако, осел! Невозможно и представить!

Какой же ты чурбан, если ничего не можешь представить! Моя палка, и та может что-то представить.

На основании твоих слов?

И моих действий. Смотри, я ее ставлю перед собой, и она уже что-то представляет.

Оттого, что ты ее ставишь перед собой?

А разве поставить перед — не то же самое, что представить?

Скажи, наконец, толком: будет свадьба?

Спроси мою собаку: если она скажет «да», значит, будет. Если она скажет «нет», значит, будет. Если она вильнет хвостом и ничего не скажет, значит, все равно будет.

Из этого следует, что свадьба будет наверняка.

Ты можешь вырвать из меня признание только при помощи сравнения.

Мне все равно, каким способом вырвать его. Но как тебе нравится, Ланс, — мой господин таки здорово втюрился.

Как всегда.

Что — всегда?

А я всегда и считал, что твой господин здоровая тюря, как ты только что изволил его окрестить.

Ах ты, беспутный осел! Никак ты меня понять не можешь.

Ах ты, безмозглый дурак, я не тебя понять не могу, а твоего господина.

Я говорю тебе, мой господин сгорает от любви.

А я говорю тебе, пусть он сгорит со своей любовью вместе. Если хочешь, пойдем в таверну. Если не хочешь, значит, ты еврей, нехристь, и недостоин имени христианина.

Это почему же?

Потому что не хватает в тебе милосердия, чтобы угостить христианина пивом.12 Идем, что ли?

Я к твоим услугам.

Уходят.

СЦЕНА 6

Милан. Комната во дворце герцога.

Входит Протей.

Измена клятве — Джулии неверность,

Измена клятве — к Сильвии любовь,

Измена клятве — оскорбленье друга.

Я той же силой, что исторгла клятвы,

Увы, к тройной измене принужден.

Любовь клялась, любовь нарушит клятву.

Лишь ты, любовь, на грех меня толкнула,

Открой же, как мне искупить свой грех!

Любил я прежде бледную звезду,

Теперь, прозрев, боготворю я солнце.

Ведь умный клятве глупой изменяет.

Тот слаб умом, чей разум не велит

На лучшее переменить плохое.

Стыдись, богохулительный язык!

Ты оскорбляешь ту, чьи совершенства

С таким восторгом прославлял недавно!

Забыть любовь не мог я, но забыл, —

Забыл тогда, когда любить я начал.

Теряю Джулию, теряю Валентина,

Но, сохранив их, я себя б утратил,

А потеряв обоих, обретаю

Себя в замену сладостному другу,

И Сильвию — возлюбленной взамен.

Я самому себе дороже друга.

Любовь же нам всего дороже в мире.

А Джулия — тому свидетель бог —

Пред Сильвией черна, как эфиопка.13

О, если умерла моя любовь,

Я Джулию живой считать не стану,

И Валентина я сочту врагом,

Чтоб Сильвия подругою мне стала.

Могу ль я верность сохранить себе,

Не изменяя дружбе с Валентином?

Он замышляет ночью по веревке

В окно к небесной Сильвии проникнуть.

Я это знаю, я, его соперник!

Я должен сообщить ее отцу,

Что с нею Валентин побег замыслил.

Ведь герцог прочит Турио в зятья,

И в гневе он изгонит Валентина.

А там найду я хитроумный способ,

Чтоб Турио, докучному глупцу,

Помехой стать в намереньях любовных.

Дай мне, любовь, для быстрых дел крыла,

Как ты мне ум для замыслов дала.

(Уходит.)

СЦЕНА 7

Верона. Комната в доме Джулии.

Входят Джулия и Лючетта.

Дай, милая Лючетта, мне совет,

Тебя любовью нежной заклинаю.

Ты — мой дневник. Ты все мои желанья

Записываешь и лелеешь в сердце.

Дай мне совет, как, чести не затронув,

Мне к моему любимому Протею

Скорее путь желанный совершить.

К несчастью, труден этот путь и долог.

Усердный пилигрим не устает,

Шагами измеряя королевства.

Так я ль устану, на крылах любви

Летя к тому, кто мне безмерно дорог

И наделен небесным совершенством!

Не лучше ль подождать его возврата?

Но встречи с ним мою питают душу.

Ужель ты не сочувствуешь страданьям

Моей изголодавшейся души?

Когда б любви мучения ты знала,

Скорей бы снег пыталась ты зажечь,

Чем погасить огонь любви словами.

Не потушить огонь ваш я стремлюсь,

Но лишь его неистовство умерить,

Чтоб он в границах разума остался.

Чем больше гасишь, тем сильней горит он.

Скользящий тихо по лесу ручей,

Запруду встретив, буйством закипает,

Но если не мешать его теченью,

Он плещет мирно по камням блестящим,

Целуя каждый стебель камыша,

Встречающийся волнам в их дороге,

И, кончив путь, еще прозрачен, кроток,

Вливается он в бурный океан.

Не становись же на пути моем,

И, как ручей, я буду терпелива,

И легким я сочту мой трудный путь,

Когда он приведет меня к Протею.

С ним — отдохну! Так, после жизни горькой,

Блаженствует в Элизии душа.

В какой одежде вы хотите ехать?

Не в женской, чтоб в дороге избежать

Бесстыдного мужского любострастья.

Ты мне поможешь раздобыть одежду,

Какую носят при дворе пажи.

Но волосы тогда остричь придется.

Я подвяжу их шелковою нитью

И заплету двенадцатью узлами,14

Упрямыми, как верная любовь.

Причудливость и юноше подходит,

Хотя б он старше был, чем я кажусь,

Штаны какого мы возьмем покроя?

Ну, право, смех! Так точно прозвучало б:

«Какой длины, синьор, вам сделать юбку?»

На свой вопрос ответь себе сама.

Вам надо бы штаны с широким буфом.

Оставь, Лючетта, это ведь уродство!

Штаны без буфов ничего не стоят.

Вы хоть иголку спрятать в буф могли бы.

Моя Лючетта, ты меня ведь любишь.

Дай мне костюм, какой найдешь приличным.

Но что, как сплетню пустят обо мне —

О том, что я в подобный путь пустилась?

Не станет ли молва меня бесчестить?

Молвы боитесь, так сидите дома!

Нет, ни за что.

Тогда скорее в путь,

И перестаньте думать о бесчестье.

Когда ж Протей одобрит ваш приезд,

Не все ль равно, кто вашу прыть осудит?

Но вряд ли будет вас Протей хвалить.

Вот этого я не боюсь, Лючетта.

Его слова о вечности любви,

Потоки слез, и клятвы, и моленья

Порукой мне, что буду для Протея

Желанной гостьей.

Да, но это все

Используют мужчины для обмана.

Лишь те, что низки, и для низкой цели.

Протей родился под звездой правдивой,

Слова его прочнее крепких уз,

Правдивее не может быть оракул,

И сердцем так далек он от обмана,

Как от земли далек лазурный свод.

Дай бог вам не найти в нем перемены.

Лючетта, если любишь ты меня,

Не оскорбляй Протея недоверьем.

Люби его — и будешь мной любима.

Ступай за мной, мы все должны собрать,

Что может мне в дороге пригодиться.

Богатство, имя доброе мое,

Владенья, словом, все, моя Лючетта,

Оставлю я в твоем распоряженье.

Взамен — лишь снаряди меня в дорогу.

Не возражай, приступим лучше к сборам;

Клянусь, я больше медлить не могу.

Уходят.

АКТ III

Милан. Комната во дворце герцога.

Входят герцог, Турио, Протей.

Прошу вас, Турио, оставьте нас на время,

Нам нужно кой о чем поговорить.

Турио уходит.

Теперь, Протей, готов я слушать вас.

Я, государь, хочу открыть вам тайну,

Которую мне дружба скрыть велит.

Но вам, за вашу доброту и щедрость,

Я, недостойный, расскажу о том,

Чего б не выдал ни за что на свете.

Узнайте, герцог, друг мой Валентин

Решил похитить вашу дочь сегодня.

Он сам открыл мне их преступный сговор.

Я знаю, вы ее решили выдать

За Турио, который ненавистен

Синьоре, вашей дочери. И если

Ее похитят, это будет вам

На склоне лет жестоким огорченьем.

Так вот, во имя долга я решил:

Пускай я лучше другу помешаю,

Зато седины ваши охраню

От множества печалей, что могли бы

Вас привести к безвременной могиле.

Я тронут всей душой. Благодарю вас.

Теперь до гроба я у вас в долгу.

Признаться, я и сам подозревал их.

Мне довелось беседу их услышать,

Когда казалось им, что я заснул.

Не раз хотел я прекратить их встречи,

Отставить Валентина от двора,

Но думалось: быть может, я ошибся,

Напрасно человека заподозрил,

А справедливость — первый долг владык,

И оттого я дружелюбным взором

Искал все то, о чем ты мне поведал,

Но дочь мою, чтоб молодость ее

Надежней оградить от искушенья,

С тех пор я на ночь запираю в башню,

А ключ держу бессменно при себе.

Теперь ее похитить невозможно.

Узнайте, мой достойный повелитель:

К ее окну решил любовник пылкий

По лестнице веревочной взобраться,

И он как раз за лестницей пошел,

Чтоб с нею воротиться, чуть стемнеет.

Вы там его застигнете на месте.

Но всю охоту, государь, прошу я

Так провести, чтоб он не догадался

О том, что я открыл вам план побега.

Ведь я был движим лишь любовью к вам,

А не презренной ненавистью к другу.

Клянусь вам честью, он не заподозрит,

Что я от вас их умысел узнал.

Но вот он сам. Синьор, прошу прощенья.

(Уходит.)

Входит Валентин.

Куда вы так торопитесь, синьор?

Там ждет гонец в Верону, ваша светлость.

И с разрешенья вашего иду я

Отдать ему два небольших письма.

А эти письма — важные?

Да, в общем.

Я в них пишу, что я здоров и весел,

И счастлив жить при герцогском дворе.

О, только-то! — Тогда побудь со мной.

Тебе свою заботу я открою.

Но никому ни слова, я прошу.

Ты слышал, дочь хочу я выдать замуж

За друга моего, синьора Турио.

Я знаю, ваша светлость, он бесспорно

Жених весьма почтенный и богатый.

К тому ж он добродетелен и щедр,

И муж для вашей дочери — отличный.

Но разве он синьоре не по нраву?

К несчастью, нет. Она дерзка, строптива,

Надменна, раздражительна, упряма,

Чужда и долгу и любви дочерней, —

Все оттого, что с ней отец не строг.

Она своей гордыней, признаюсь,

Мою любовь заметно охладила.

Я так мечтал остаток дней своих

Согреть ее любовью и заботой,

Но обманулся и теперь — женюсь.

Пускай в мужья берет кого захочет,

Но ей за непочтительность к отцу

Лишь красота приданым будет ныне.

К чему ведет рассказ ваш, повелитель?

Здесь дама есть, Вероны уроженка.

Едва узнав, я полюбил ее.

Но, как ни убеждал, ни изощрялся, —

Не мог ее застенчивую скромность

Растрогать старомодным красноречьем.

Хочу твоим я стать учеником.

Я позабыл искусство обольщенья,

Да ведь и нравы уж давно не те.

Так научи, каким путем добиться

Улыбки нежной от прекрасных глаз.

Где речь бессильна, действуйте другим:

Порой для сердца женщины прелестной

Дороже слов подарок бессловесный.

Мой дар она отвергла.

Для начала!

Отвергла то, о чем сама мечтала.

Пошлите новый дар — и в добрый час!

Порой сулит взаимность их отказ,

И ненависть их гнев не означает.

О нет, он часто милость предвещает.

Нас гонят — что ж! — смирим на время кровь:

То в нас хотят сильней разжечь любовь.

И нас бранят, поверьте, лишь для вида:

Уйти, обидясь, — это им обида.

Прямых речей от женщины не жди:

В ее «уйди» звучит «не уходи»;

На похвалы, на лесть ее ловите,

Чернавку божьим ангелом зовите, —

На то мужчине и дается речь,

Чтоб мог он в сети женщину завлечь.

Но этой даме близкие нашли

Достойного и молодого мужа,

А чтоб другой не занял это место,

За нею днем ведут надзор строжайший.

Так я бы ночью к ней рискнул проникнуть.

Дверь заперта, а ключ — в руках надежных.

Пожалуй, к ней и ночью не пройдешь.

А что мешает влезть в ее окно?

Стена крута, окно так высоко,

Что невозможно, не рискуя жизнью,

Добраться к ней.

Ну, это не помеха, —

Веревочную лестницу возьмите,

И если вы отважны, как Леандр,

То проберетесь в башню к новой Геро.

Дай мне совет, — ты опытный повеса,

Где мне такую лестницу достать?

Когда, скажите, лестница нужна вам?

Сегодня в ночь: любовь ведь, как дитя, —

Скорей хватает все, что только может.

К семи часам я лестницу достану.

Но я пойду один, так расскажи:

Как лестницу вернее пронести мне?

Она ведь легкая, — накиньте плащ,

И под плащом ее вы пронесете.

Годится плащ такой длины, как твой?

О да, синьор.

Дай мне его примерить.

Мой государь, тут плащ любой пригоден.

А как его надеть? Прошу тебя,

Дай мне накинуть твой.

(Распахивает плащ Валентина.)

Что за письмо?

Кому оно? Как, «Сильвии»? А вот

И лестница, которая нужна мне.

(Достает из-под плаща Валентина лестницу.)

Ну, если так, позвольте вскрыть печати.

(Читает.)

"Мои мечты — у Сильвии далекой,

Я им велел не покидать любимой,

Но если б мог я ночью одинокой

Гонцов бездушных заменить, незримый!

В твоей груди — их нежная обитель,

Я вдалеке томлюсь один, ревнуя.

Счастливых слуг печальный повелитель,

Чужое счастье в горести кляну я.

Кляну себя за то, что их послал

Туда, где сам блаженствовать желал".

Что это такое?

«Ты, Сильвия, свободна станешь ночью».

Так вот зачем ты лестницу припрятал!

Но Фаэтон15, сын Меропса бескрылый,

Задумал править колесницей Феба

И чуть в безумстве не поджег весь мир!

Не хочешь ли звезду с небес похитить?

Обманщик низкий! Наглый раб, ступай!

Припрячь улыбку лести для глупцов,

И если ты уйдешь неотомщенный,

Благодари за то мое терпенье,

А не свои заслуги. Эта милость

Превыше всех благодеяний, мною

Оказанных тебе. Но если ты

Задержишься в моих владеньях дольше,

Чем требуют немедленные сборы,

Клянусь, мой гнев безмерно превзойдет

И ту любовь, с какой тебя я принял,

И ту любовь, что к дочери питал.

Без оправданий! Вон отсюда, слышишь?

(Уходит.)

О, лучше смерть, чем жизнь в таких мученьях!

Ведь смерть — уход от самого себя,

А Сильвия и я — одно и то же.

В изгнании от Сильвии моей

От самого себя я буду изгнан.

Не это ли — смертельное изгнанье!

Без Сильвии ярчайший свет — не свет,

И радость мне без Сильвии — не радость.

Ужель мечтою мне питать любовь,

Воображать сиянье совершенства?

Но если ночь без Сильвии провел я,

Нет музыки мне в пенье соловьином,

И если днем я Сильвию не вижу,

Нет солнца в небе синем для меня.

Я без нее — ничто. Любимой близость

Дает мне жизнь, и сущность, и основу.

Не смерть — лишь казнь предотвратить могу я.

Оставшись тут, я только смерти жду;

Бежав отсюда, я бегу от жизни.

Входят Протей и Ланс.

Скорей, скорей, Ланс, найди мне его во что бы то ни стало.

Ату, ату его!

Кого ты там видишь?

Того, кого мы ищем. На его шкуре нет ни одного волоска, который не был бы Валентином.16

Валентин?

Нет.

Кто же ты? Призрак Валентина?

И не призрак.

Что же ты такое?

Ничто.

Разве ничто может разговаривать? Хозяин, можно его хорошенько вздуть?

Кого ты хочешь вздуть?

Ничто.

Замолчи, дурак!

А почему, хозяин, ведь я хочу вздуть ничто. Позвольте мне…

Невежа, я тебе сказал, замолчи! — Друг Валентин, два слова.

Мой слух, дружище, глух для добрых слов,

Он оглушен недобрыми словами.

Тогда в молчанье я похороню

Свои слова — они и злы и грубы.

Скончалась Сильвия?

Нет, Валентин.

Но Валентин для Сильвии скончался.

Так изменила мне?

Нет, Валентин.

О, если б изменила, ты сказал бы:

Нет Валентина! С чем же ты пришел?

Ты из Милана изгнан. Да! Ты должен

Покинуть двор, и Сильвию, и друга.

Мой друг, я горем сыт. Еще немного —

И горе с жизнью разлучит меня!

Но Сильвия уже об этом знает?

Да, знает все. Жестокому решенью

Она напрасно в жертву принесла

Те жемчуга, что мир зовет слезами;

Упав к ногам сурового отца,

Она рыдала и ломала руки,

Что, побледнев от горя и тревоги,

Белей казались, чем нагорный снег.

Но ни мольбы, ни клятвы, ни стенанья,

Ни скорбное коленопреклоненье,

Ничто, ничто не тронуло тирана.

Он ей ответил: если Валентин

Промедлит здесь, его казнить велю я.

И дочь свою за то, что умоляла

Простить тебя, он в ослепленье гнева

Велел тотчас же в башню запереть

И угрожал ей вечным заточеньем.

Ни слова больше, если этим словом

Ты не убьешь меня. Но если можешь

Меня убить, так продолжай рассказ:

Дай мне покончить с мукой бесконечной.

Не сокрушайся о непоправимом,

Но что испортил, то скорей поправь.

Оставшись, ты не мог бы с ней встречаться,

Но жизнь и честь поставил бы на карту.

Надежда — посох любящих. Иди,

Ты будешь там, но письма будут здесь.

На этот посох крепкий опираясь,

Пиши их мне, чтоб я передавал их,

Чтоб их на беломраморной груди

Могла твоя возлюбленная прятать.

Но, друг мой, рассуждать теперь не время.

Пора идти. К воротам городским

Я провожу тебя. Мы потолкуем

О том, что для любви твоей полезно.

Пойдем. Во имя Сильвии, спеши.

Послушай, Ланс, коль повстречаешь Спида,

Скажи, чтоб шел он к Северным воротам.

Ступай за ним. Пойдем же, Валентин.

О Сильвия моя, о дорогая!

О горестный, несчастный Валентин!

Валентин и Протей уходят.

Смотрите, я дурак, а ума у меня все-таки хватило, чтобы догадаться, что мой хозяин в некотором роде негодяй. В каком роде — не важно, важно, что негодяй. Не родился еще тот человек, который скажет, что я влюблен. А между тем я действительно влюблен. Целая шестерка лошадей не вытянет из меня, в кого я влюблен. А между тем это — женщина. Но какая женщина — этого я и самому себе не скажу. Положим, я-то знаю, что она — коровница. И знаю, что она уже не девушка, о ней ходят дурные толки. И все-таки она девушка, потому что она девушка у своего хозяина и работает у него за плату. А всяких штук она знает — что твоя водолазная собака.17 А для крещеного человека это уже много. Вот роспись ее добродетелей. (Достает бумагу.) Во-первых, она может приносить и носить. Большего не может и лошадь. Нет, лошадь может только носить, приносить она не может. Значит, она лучше, чем любая кляча. Во-вторых, она умеет доить. Большое достоинство для девушки, если только руки у нее чистые.

Входит Спид.

Здорово, синьор Ланс, что это вы читаете?

Я не вычитаю, а складываю.

Ты опять за старое — все слова наизнанку выворачивать. Какие новости в твоей бумажке?

Самые черные, какие ты видел.

Почему же они черные?

Потому что написаны чернилами.

Дай-ка прочесть.

Постыдился бы, дурак! Ты и читать-то не умеешь.

А вот врешь. А вот умею.

А вот я тебя проверю. Отвечай: кто тебя родил?

Кто же, как не сын моего дедушки?

Ах ты, невежественная башка! Не твоего дедушки сын, а твоей бабушки! Вот и видно, что ты читать не умеешь.

Давай, давай, дурак! Покажи, что там написано, в твоей бумаге.

Смотри. И да поможет тебе святой Николай.18

(читает)

«Во-первых, она умеет доить».

Да, это она умеет.

«Во-вторых, она умеет варить пиво».

И отсюда поговорка: благослови тебя небо, ты хорошо варишь пиво.

«Также она умеет шить».

Это все равно что спросить: шить она также умеет?

«А еще она умеет вязать».

Так разве станет мужчина отдавать свои чулки какой-нибудь девке, если жена его сама умеет вязать?

«Еще она умеет мыть и катать».

Это уже особая добродетель: не мытьем, так катаньем.

«Еще она умеет прясть».

А если прялкой она умеет зарабатывать на пропитание, то, значит, Ланс вовсю запустит колесо фортуны.

«Дальше: у нее множество безымянных добродетелей».

Это значит: побочных добродетелей, как бы прижитых со стороны. У них нет отца и поэтому нет имени.

Дальше следуют ее недостатки.

По пятам за ее достоинствами.

«Первое: не целовать ее натощак, у нее дурной запах изо рта».

Ну, этот недостаток можно исправить завтраком.

«Дальше: она сластена».

Значит, постоянно примешивает к дурному запаху хороший.

«Дальше: она разговаривает во сне».

Ну, это не имеет значения, лишь бы она не спала разговаривая.

«Дальше: она скупа на слова».

Какой болван записал это в недостатки! Если женщина не болтлива, это величайшая добродетель. Очень прошу тебя: вычеркни это отсюда и запиши в число главных достоинств.

«Дальше: она норовиста».

Тоже вычеркни: это же у них от Евы. Лишить женщину такого наследства просто невозможно.

«Дальше: она беззуба».

Тем лучше, я сам люблю корки.

«Дальше: она сварлива».

Это не важно. Раз у нее нет зубов, она не укусит.

«Дальше: она любит выпить».

Ну что ж, если спиртное хорошего качества, пускай пьет. Она не захочет, так я выпью. Хорошую вещь надо ценить.

«Дальше: она слишком щедра».

На разговоры? Нет, конечно, — тут написано, что она скупа на слова. На деньги? Пустое! Деньги всегда будут у меня. Ну, а на другие вещи — пускай. Ничего не поделаешь. Ладно, поехали дальше.

А дальше вот что: «У нее больше волос, чем ума, больше недостатков, чем волос, и больше денег, чем недостатков».

Стой, стой. Я хочу на ней жениться, а по этой статье я дважды или трижды решал и да и нет. Прочти еще раз.

«У нее больше волос, чем ума».

Больше волос, чем ума? Может быть; и я это докажу. Крышка солонки накрывает солонку, и, значит, ее больше, чем соли. Волосы покрывают голову, значит, их больше, чем ума в голове, потому что большее всегда больше, чем меньшее. Продолжай.

«Больше недостатков, чем волос».

Вот это чудовищно. О, если бы этого пункта не было!

«И больше денег, чем недостатков».

А вот уж это обстоятельство скрашивает все недостатки. Конечно, я на ней женюсь, и если так случится, — ведь нет ничего невозможного…

Что тогда?

Тогда я тебе скажу, что твой хозяин уже целый час ожидает тебя у Северных ворот.

Меня!

Тебя! А кто ты такой? Он поджидал людей и почище тебя.

Значит, я должен идти к нему?

Ты должен бежать к нему! Ты здесь проторчал так долго, что идти к нему у тебя уже нет времени.

Почему же ты молчал? Пропади они пропадом, твои любовные письма! (Уходит.)

Всыплют ему за то, что он читал мое письмо. Болван неотесанный! Сует нос в чужие секреты! Пойду за ним. Хоть настроенье лучше станет, если ему взбучку дадут! (Уходит.)

СЦЕНА 2

Комната во дворце герцога.

Входят герцог и Турио.

Не беспокойтесь, Турио; теперь,

Лишенная навеки Валентина,

Она полюбит вас.

Но с той поры

Как изгнан он, я стал ей ненавистен.

Едва я появлюсь, она уходит,

И я уже надежду потерял.

Любовь девичья сходна с начертаньем

На льдине. Чуть повеяло теплом —

И тает лед, и, смотришь, нет рисунка.

Так мысль ее застывшая растает,

И будет сразу Валентин забыт. —

Входит Протей.

Ну что, синьор Протей, ваш старый друг,

Надеюсь, внял приказу и уехал?

Уехал, герцог.

Дочь моя грустит?

Мой герцог, эта грусть недолговечна.

Ты прав, но Турио думает иначе.

Протей, я полюбил тебя всем сердцем.

Ты доказал мне преданность свою,

И я доверюсь твоему совету.

О, если я вас обману, лишите

Меня и вашей милости и жизни.

Ты знаешь сам, с какой охотой дочь

Я за синьора Турио бы выдал.

Да, герцог.

И тебе небезызвестно,

Что дочь моей сопротивлялась воле.

Пока здесь находился Валентин.

О нет, она упорствует. Как сделать,

Чтоб девочка забыла Валентина

И полюбила Турио?

Есть способ.

Пусть ей наговорят на Валентина,

Что он обманщик, трус и низок родом, —

Три свойства, ненавистные для женщин.

Она поймет, что на него клевещут.

Да, если это скажет враг его.

Но ваша дочь должна рассказ подробный

О Валентине услыхать от друга.

Тогда возьмите это на себя.

Мой герцог, это было бы мне тяжко.

Достойно ль дворянина — клеветать,

Особенно на друга?

Но поскольку

Вы похвалой ему не помогли бы,

То клеветой ему не повредите.

А значит, вам должно быть безразлично,

Чем герцогу вы будете служить.

Мой герцог, я согласен. Если дело

Лишь в том, чтоб развенчать его пред нею,

Она его разлюбит, я ручаюсь.

Но Валентина выбросить из сердца,

Еще не значит в Турио влюбиться.

Поэтому, когда вы отвратите

Ее от Валентина, торопитесь

Любовь ее направить на меня,

И с этой целью, как его хулите,

Так вы меня хвалите перед ней.

Да, в этом я, Протей, вам доверяю.

Я знаю по рассказам Валентина,

Что сами вы в цепях любви томитесь

И навсегда верны своей любви.

Поэтому я вам предоставляю

Свободный доступ к дочери моей.

Она печальна, замкнута, угрюма,

Но вас, как друга Валентина, — примет,

А уж тогда сумейте сделать все,

Чтобы скорей он стал ей ненавистен.

Клянусь вам сделать все, на что способен,

Но мой синьору Турио совет:

Попробуйте поймать ее, как птицу,

В силки любовных песен и сонетов,

Исполненных покорности и страсти.

Ты прав, Протей, могущественна сила

Поэзии, наперсницы богов.

Пишите ей, что на алтарь любви

Приносите вы слезы, стоны сердца, —

Все в жертву столь великой красоте!

Испишете чернила — продолжайте

Чертить хоть кровью пламенные строки.

Орфей, создав магическую лютню,

Поэтов жилы взял для вещих струн,19

И золотыми звуками она

Смягчила сталь и вековые скалы,

И приручала львов, и заставляла

Левиафана20, чудище морское,

Покинув глубь, плясать на берегу.

Отдав свой день созданью чудных песен,

Ступайте ночью под окно любимой

И, пригласив искусных музыкантов,

Игрой и пеньем тешьте слух ее.

С молчаньем ночи так согласны звуки

Тоскующей, зовущей серенады,

И для победы нет пути другого.

Лишь тот, кто любит, может так учить.

Я твой совет сегодня же исполню,

Наставник мой, любезный мой Протей.

Прошу тебя, пойдем со мною в город —

Наймем оркестр. А я как раз сегодня

Великолепный выучил сонет.

Его спою — и будет он началом

Любовной битвы.

В добрый час, синьоры.

Мы до обеда, герцог, ваши слуги,

А там — в поход.

О нет, не тратьте время.

Я отпускаю вас, мои друзья.

Уходят.

АКТ IV

Лес между Миланом и Вероной.

Входят несколько разбойников.

Друзья, держитесь крепко, вот прохожий.

А хоть бы десять — бейте их, не трусьте!

Входят Валентин и Спид.

Стойте, синьоры, отдайте все, что имеете, не то мы свяжем вас и все отнимем.

Хозяин, мы погибли. Это злодеи, убивающие всех путешественников.

Друзья мои…

Ошибка, синьор, мы ваши враги.

Молчи, послушаем, что он скажет.

Правильно. Клянусь моей бородой, он хороший человек.

Так знайте же, мне нечего терять.

Ко мне судьба относится враждебно,

И все мое богатство — в той одежде,

Которая на мне.

Куда идете?

В Верону.

Откуда вы?

Из Милана.

И долго жили там?

Да больше года.

Но был бы там и ныне, если б злая

Судьба не встала на моем пути.

Вы изгнаны?

Да, изгнан.

А за что же?

За то, о чем мне тяжко вспоминать.

Я в стычке заколол там человека

И все еще раскаиваюсь в том.

Но я убил его на поединке,

А не ударом в спину.

Если так,

Поверьте, вам раскаиваться не в чем.

И вас изгнали за такой пустяк?

И хорошо, что обошлось лишь этим.

Вы знаете чужие языки?

Да, в юности поездил я немало,

А в общем, я судьбой не избалован.

Ручаюсь плешью старого монаха

Из удалой ватаги Робин Гуда,21

Он подходящий атаман для нас!

Он мне по сердцу. Господа, два слова!

Хозяин, принимайте предложенье,

Займитесь честным воровством.

Молчи ты!

Не связаны ли в жизненном пути

Вы с кем-нибудь?

Нет, лишь с моей судьбою.

Так знайте, между нами есть дворяне, —

Слепое буйство юности безумной

Нас от людей достойных удалило.

Я сам был изгнан из родной Вероны

За то, что вознамерился похитить

Воспитанницу герцога.

Я также

Из Мантуи был изгнан, — но за то,

Что проучил кинжалом дворянина.

И я в таком же пустяке повинен.

Но к делу! Мы и грехах своих винимся,

Чтоб объяснить вам, отчего пошли мы

В разбойники. Вы статны и сильны,

Притом вы человек с образованьем,

Владеете, как видно, языками,

А нам такой и нужен атаман.

Да, только потому, что вы — изгнанник,

Мы первым делом спрашиваем вас;

Хотите ль быть вы нашим атаманом,

Хотите ль сделать проигрыш доходным

И с нами жить в лесу?

Ответь нам прямо:

Ты хочешь править шайкой удальцов?

Скажи лишь «да» — и станешь атаманом,

И будем мы тебе повиноваться,

Тебя любить и чтить, как короля.

А если ты откажешься — убьем!

Чтоб ты не хвастал нашим предложеньем.

Пожалуй, я — согласен. Остаюсь.

С условием, чтоб вы не обижали

Ни бедняков, ни беззащитных женщин.

Столь подлых дел гнушаемся мы сами.

Пойдем, мы отведем тебя в пещеру

И отдадим в твое распоряженье

Себя самих и все свое добро.

Уходят.

СЦЕНА 2

Милан. Перед дворцом герцога.

Я Валентина оболгал, и ныне

Мне Турио придется обмануть.

Пообещав хвалить его пред нею,

Я думал только о своей любви,

И Сильвию теперь могу я видеть.

Но Сильвия правдива и честна

И на обеты верности с презреньем

Ответствует, что я неверен другу.

Когда я славлю красоту ее,

Она глумится над моей изменой

И просит клятвы Джулии припомнить.

Но, несмотря на все ее насмешки,

Я перед нею — точно пес ручной.

И я люблю тем преданней, чем больше

Она мои моленья презирает.

Но вот пришел и Турио. Пойду

Любимой петь с ним вместе серенаду.

Входят Турио и музыканты.

Как! Раньше нас, Протей, вы прилетели?

Да, прилетел, мой Турио достойный.

Любовь, где не пройдет, перелетит.

Да, но любовь-то ваша ведь не здесь!

Нет, здесь, иначе я бы здесь и не был.

И, может быть, вы к Сильвии явились?

Да, к Сильвии, но ради вас.

От сердца

Благодарю вас. Господа, начнем.

Настраивайте ваши инструменты.

Входят хозяин гостиницы и Джулия, одетая мальчиком.

Ну, юный мой постоялец, мне кажется, вы хлебнули лишнего. Почему вы грустите?

Да потому, добрый хозяин, что мне невесело.

Ладно, мы вас развеселим. Вы сейчас услышите музыку и увидите синьора, о котором спрашивали.

И услышу его голос?

Да, услышите.

Это будет для меня музыкой.

Музыка.

Слушайте.

Он здесь, среди них?

Да. Но тише, послушаем.

(исполняется музыкантами)

Кто Сильвия? И чем она

Всех пастушков пленила?

Умна, прекрасна и нежна,

Велением богов дана

Ей чар любовных сила.

О слепоте своей скорбя,

Амур к ней приласкался:

«О, как хочу узреть тебя!»

И вдруг прозрел он и, любя,

В ее глазах остался.

Друзья, среди чудес земли

Что Сильвии чудесней?

Мы к нежной Сильвии пришли,

Мы ей гирлянды принесли,

Ее мы славим песней.

В чем дело? Вы стали еще печальнее. Что с вами, друг мой? Видно, вам не нравится эта музыка?

Вы ошиблись, мне музыкант не нравится.22

Чем же, прекрасный юноша?

Он фальшивит.

Как так, он играет не на тех струнах?

Нет, нет. И все же он фальшивит так, что все струны моего сердца дрожат от боли.

У вас тонкий слух.

Лучше бы мне оглохнуть. У меня сердце разрывается от этого.

Я вижу, вы не любите музыки.

Если она фальшива — не люблю.

Вы послушайте, как меняются голоса.

Вот эти-то смены меня и раздражают.

Так что ж, вы хотите, чтоб он играл на один голос?

Да, я хочу, чтоб один музыкант играл на один голос. А что, хозяин, этот ваш Протей часто приходит к окнам этой дамы?

Я знаю только то, что сказал мне его слуга Ланс: он по уши в нее влюблен.

Тише! Отойдем в сторону, они уходят.

Не беспокойтесь, Турио, клянусь вам,

Я так искусно дело поведу,

Что хитрости моей вы удивитесь.

Где встретимся мы с вами?

У фонтана

Григория святого. —

Турио и музыканты уходят.

В окне появляется Сильвия.

Привет вам, благородная синьора.

(хозяину)

Где Ланс?

Пошел искать собаку, которую по приказу своего господина он должен поднести в подарок Сильвии.

Благодарю за музыку, синьор.

Скажите, кто вы?

Если бы вы знали,

Насколько чисты помыслы мои,

Вы узнавать умели бы мой голос.

Синьор Протей?

Ваш преданный слуга.

Что вам угодно?

Слепо подчиняться

Желаньям вашим.

Очень рада слышать.

Так вот мое желанье: убирайтесь

Немедленно домой! Ты, лжец, предатель,

Иль думаешь, я так глупа, ничтожна,

Что лестью соблазнить меня ты можешь,

Как обманул ты клятвами другую?

Ступай, пади пред нею на колени,

Моли прощенья у ее любви!

А я клянусь — клянусь царицей ночи,

К твоим мольбам не снизойду вовеки

И домоганья лживые твои

Всем разумом, всем сердцем презираю.

Мне стыдно, что с тобой на болтовню

Я трачу время.

Госпожа моя,

Скрывать не стану, я любил другую,

Но ведь она скончалась.

(в сторону)

Я свидетель,

Ее пока не опускали в гроб.

Допустим, это правда, но твой друг,

Твой Валентин, он жив, а ты ведь знаешь,

Что мы обручены, и не стыдишься

Своей любовью друга оскорблять!

Идет молва, что Валентин скончался.

Тогда и я мертва, моя любовь

Навек погребена в его могиле.

Позвольте воскресить ее, синьора!

Нет, воскреси любовь своей любимой,

Иль вместе с ней свою похорони.

(в сторону)

Он этого не слышал.

О синьора!

Вы так жестокосердны, но молю вас,

Отдайте мне на память свой портрет,

Висящий в вашей комнате. Я буду

С ним говорить, вздыхать пред ним и плакать,

И вашу тень, сам обратившись в тень,

Любить неугасающей любовью.

(в сторону)

Живую, лицемер, вы разлюбили б

И в тень бы превратили, как меня.

Мне неприятно быть кумиром вашим,

Но вам, лжецу, пожалуй, так подходит

Молиться тени и любить подобье,

Что вам портрет дарю я. Завтра утром

Кого-нибудь пришлите за подарком.

Покойной ночи.

Я спокоен буду,

Как пленник, ждущий казни поутру.

(Уходит.)

Сильвия скрывается в окне.

Хозяин, пойдем, что ли?

Клянусь всеми святыми, я хорошо всхрапнул.

Скажи, где живет синьор Протей?

В моей гостинице. Вы поглядите, скоро уже светать начнет.

А ночь из всех ночей моих бессонных

Была и самой длинной и тяжелой.

Уходят.

СЦЕНА 3

Там же.

Входит Эгламур.

Меня синьора Сильвия просила

Зайти к ней нынче. Этот час настал.

Я для каких-то важных дел ей нужен.

Синьора Сильвия!

В окне появляется Сильвия.

Кто звал меня?

Слуга и друг ваш.

Это Эгламур?

Синьор, примите тысячу приветствий.

И столько же приветствий вам, синьора.

Я к вам пришел так рано, чтоб узнать,

Какой могу быть службой вам полезен.

Ты — рыцарь, мой достойный Эгламур.

Клянусь тебе, в моих словах нет лести.

Ты просвещенный, мудрый и отважный,

Ты справедлив и прям. Тебе известно,

Что всей душой люблю я Валентина,

Но мой отец меня желает выдать

За Турио, ничтожного глупца.

Ты сам любил. Ты мне сказал когда-то,

Что, безутешной горестью теснимый,

Печалясь о возлюбленной своей,

Ты над ее безвременной могилой

Поклялся верным быть ей даже мертвой.

О Эгламур, я в Мантую решила

Уехать, — там живет мой Валентин.

По на дорогах, говорят, опасно;

Прошу тебя, будь спутником моим.

Подумай, как разгневан мой родитель,

Подумай, как в разлуке я страдаю,

И скажешь сам, что вправе я бежать,

Чтобы спастись от мерзкого союза,

Который проклят небом и судьбой!

Мой добрый друг, молю тебя всем сердцем,

А в нем страданий — как песчинок в море, —

Будь провожатым Сильвии несчастной!

Но если ты не можешь, обещай мне

Молчать о том, что я тебе открыла,

И я тогда решусь бежать одна.

Всем сердцем вам сочувствую, синьора.

И, зная ваших горестей причину,

Охотно буду вас сопровождать.

И о своей судьбе я не забочусь,

Я лишь для вас прошу у неба счастья.

Когда же в путь?

Сегодня ввечеру.

Где встретимся?

У брата Пьетро в келье.

Пред ним я исповедаться хочу.

Я встречу вас у врат монастыря.

До вечера, прекрасная синьора!

Мой добрый друг, мой Эгламур, прощайте.

(Скрывается в окне.)

Эгламур уходит.

СЦЕНА 4

Входит Ланс со своей собакой.

Когда слуга ведет себя, как неблагодарный пес, то господин обижается. Но ведь его-то я воспитывал с детства. Я спас этого щенка, когда его хотели утопить вместе с тремя или четырьмя слепыми братцами и сестрицами. Я учил его, как настоящего пса. Меня послали поднести его синьоре Сильвии в подарок от моего хозяина. Не успели мы войти в столовую, как он уже подобрался к тарелке синьоры и стащил. Противно смотреть, когда собака не умеет вести себя в обществе. Мне хотелось, чтобы он показал себя образованным псом, как говорится — псом на все руки. Если б у меня не хватило ума взять на себя его грех, его бы за такую проделку повесили. Ей-богу, он был бы за это сурово наказан. Посудите сами. Он без всяких церемоний врывается в общество двух или трех знатных собак, которые сидели под столом герцога, и, не пробыл он там, — ну просто диву даешься! — не пробыл он там даже столько времени, сколько нужно, чтобы помочиться, как уже все в комнате почувствовали запах. «Гоните вон эту собаку!» — кричит один. «Это еще что за пес!» — кричит другой. «Хорошенько его хлыстом!» — кричит третий. «Повесить его!» — говорит герцог. Так как мне этот запах хорошо знаком, я сразу понял, что это Креб. И вот подхожу я к малому, который собирается бить его хлыстом. «Друг, — говорю я, — вы собираетесь бить эту собаку?» — «Да, черт возьми, собираюсь», — говорит он. «Вы его напрасно обижаете, — говорю я, — это я наделал в комнате». Он без дальних слов давай меня хлестать и выставил вон. Много ли хозяев сделали бы это ради слуг? Готов поклясться, я сиживал в колодках за те колбасы, которые он крал. Я стоял у позорного столба за тех гусей, которых он задушил, иначе он пострадал бы за это. — А ты и думать об этом забыл. Но я-то не забыл, что ты наделал, когда я уходил от госпожи Сильвии. Разве я не просил тебя не спускать с меня глаз и повторять то, что буду делать я? Видел ли ты когда-нибудь, чтобы я вдруг поднял ногу и помочился на юбку знатной дамы? Видел ты когда-нибудь, чтобы я творил такое безобразие?

Входят Протей и Джулия, одетая мальчиком.

Тебя зовут Себастьян? Ты мне сразу

Понравился. Окажешь мне услугу?

Все что угодно! Все, что буду в силах!

Благодарю. —

(Лансу.)

Так вот ты где, мерзавец!

Скажи, где прошатался ты два дня?

Синьор, я по вашему приказу водил собаку к госпоже Сильвии.

Ну, и что же она сказала, получив эту прелестную собачку?

Черт возьми, синьор, она говорит, что собака, которую вы ей прислали в подарок, — дворняжка и достойна лишь собачьей благодарности.

Но ведь она приняла собачку в подарок?

Нет, синьор, не приняла. Вот я и веду ее назад.

Как, ты этого пса хотел ей подарить?

Да, синьор. А ту другую, маленькую собачку, похожую на белку, у меня вчера на рынке подручные палача украли из кармана. Вот я вместо нее и поднес госпоже Сильвии своего собственного пса. Он в десять раз больше той вашей собачки, а значит — в десять раз лучше как подарок.

Ступай к чертям! Иль разыщи собачку,

Иль на глаза не смей мне попадаться!

Чего стоишь? Взбесить меня решил?

Из-за слуги всегда краснеть я должен!

Ланс уходит.

Себастьян, будь моим слугою ты.

Мне нужен юноша, который может

Исполнить мой приказ умно и тонко,

Не так, как этот пентюх толстокожий.

А ты лицом приятен и воспитан

И, если я в тебе не ошибаюсь, —

Удачу можешь принести и счастье.

За это я и взял тебя. Так вот что:

Ступай к синьоре Сильвии тотчас же

И ей отдай кольцо мое в подарок.

Его владелица меня любила.

Но вы ее, должно быть, не любили,

Когда с ее подарком расстаетесь.

Или она скончалась?

Нет, жива.

О горе мне!

Тебе? При чем же ты здесь?

Я не могу не пожалеть ее.

Ты? Почему ты Джулию жалеешь?

Она не меньше, видно, вас любила,

Чем вы синьору Сильвию? И что же,

Ей дорог тот, кто позабыл ее,

А вы влюбились в ту, кто вас не любит.

Всегда с любовью жизнь в противоречье,

Вот почему вскричал я: горе мне!

Ну, не печалься. Отнеси кольцо,

А с ним письмо. Вот комната синьоры.

Скажи, что за обещанным портретом

Явился ты, и, получив портрет,

Лети ко мне тоску мою развеять.

(Уходит.)

Ах, многие ли женщины могли бы

Такое поручение исполнить!

Протей, бедняга! Ты лису приставил

Твоих ягнят пасти. А я-то дура!

Мне жаль того, кто надо мной смеется!

Едва ее увидел, он с презреньем

Отверг меня, а я люблю его

И оттого жалею. В час разлуки

Ему кольцо дала я, чтобы вечно

Меня он помнил, а теперь должна я —

Посол несчастный! — Сильвию просить

О том, что запретить бы ей хотела,

Отдать ей то, что отобрать хочу,

Хвалить того, кого браню всем сердцем.

Не я ли с ним сама обручена!

Чтоб стать Протею преданным слугою,

Должна предать я самое себя.

И, сватая любимому невесту, —

О господи! — я жажду лишь отказа.

Входит Сильвия со свитой.

Привет вам, госпожа! Нельзя ли мне

Сказать синьоре Сильвии два слова?

Я — Сильвия. Но что же вам угодно?

О, если это вы, прошу терпенья —

Я с порученьем прислан.

От кого?

Синьор Протей меня прислал, синьора.

А, верно, вас прислал он за портретом?

Да.

Хорошо. Урсула, мой портрет!

Урсула приносит портрет.

Отдай его Протею, но скажи,

Что Джулия, которой изменил он,

Подходит больше комнате его,

Чем эта тень.

Вот вам письмо, синьора.

Простите, я случайно передал вам

Не тот листок. Ах, вот он, ваша милость.

А покажи-ка мне еще раз тот.

Прошу простить, я не могу, синьора.

Возьми! Я не хочу и видеть, что мне пишет

Твой господин. Я знаю, там полно

Любовных клятв, неслыханных обетов, —

Он лжет с такой же легкостью всегда,

С какой его письмо я разрываю.

(Разрывает письмо.)

Синьора, вам кольцо он посылает.

Кольцо? Тогда позор ему вдвойне!

Он сотни раз твердил, что это — память,

Что это милой Джулии кольцо —

Залог любви, врученный в миг разлуки.

И пусть он осквернил его изменой,

Я Джулию не стану оскорблять.

Она благодарит вас.

Что такое?

Благодарю вас за участье к ней.

Бедняжка, мой синьор ее обидел!

Ее ты знаешь?

Так же, как себя.

Я часто плакал над ее печалью.

Она, быть может, знает, что Протей

Ей изменил?

Я полагаю, знает.

И в этом горьких слез ее причина.

Она красива?

Нет, была красива,

Когда могла в любовь Протея верить.

Она была красавица, как вы.

Но в зеркало давно она не смотрит.

Под маскою не прячется от солнца,23

И воздух розы щек ее убил,

Ее чело лишилось лилий белых,

Подобно мне, теперь она смугла.

А ростом высока она?

Как я.

Когда мы с ней в комедиях играли,

Мне часто роли женщин доставались,

И были платья Джулии мне впору,

Как будто шил портной их для меня.

Вот почему известно мне, что ростом

Мы с ней равны. А как-то раз случилось,

Что я всерьез ее заставил плакать.

Я Ариадну представлял тогда,

Убитую предательством и бегством

Изменника Тезея.24 Я играл

Так живо, был так неподдельно грустен,

Что госпожа моя разволновалась

И горько зарыдала. Пусть умру я,

Когда не плакал сам ее слезами.

О благородный мальчик, как отрадно

Должно быть ей сочувствие твое,

Когда она покинута, забыта!

Сама я плачу, думая о ней.

За то, что госпожу свою ты любишь,

Дарю тебе мой кошелек. Прощай!

Как Джулия благодарить вас будет,

Когда вы с нею встретитесь, синьора!

Сильвия со свитой уходит.

Она добра, прекрасна, благородна.

И если ей так жаль меня, — быть может,

Она отвергнет сватовство Протея.

Любовь, любовь! Как над собой ты шутишь!

Но вот портрет соперницы. Посмотрим.

Пожалуй, дать такое платье мне,

Лицом бы оказалась я не хуже.

Но, право, живописец ей польстил.

Иль, может быть, себе я льщу невольно?

Она темноволоса — я светла.

Но если он ее за это любит,

Я завтра же парик надену темный.

Глаза у нас обеих голубые,

Но у нее гораздо ниже лоб.

Так что же в ней он любит? Чем я хуже?

И что во мне он мог бы порицать,

Не будь Амур шальным, слепым мальчишкой.

Неси же, тень, соперницу твою —

Другую тень. Бездушное подобье!

Тебе молиться будут, поклоняться.

Но если в поклонении кумиру

Есть чувство, пусть моя живая плоть

Заменит этот образ бестелесный.

Я пощажу тебя во имя той,

Кто так скорбит о Джулии, — не то бы

Я вырвала глаза твои пустые,

Чтоб разлюбил тебя мой повелитель.

(Уходит.)

АКТ V

Милан. Монастырь.

Входит Эгламур.

Позолотило солнце хмурый запад.

Условленный уже подходит срок,

И Сильвию тотчас я должен встретить.

Она придет. Влюбленные иль точны,

Иль сонное опережают время.

Но вот она. —

Входит Сильвия.

Синьора, добрый вечер!

Аминь, аминь. Ступай вперед, мой рыцарь,

И жди за монастырскою оградой.

Боюсь, отец велел за мной следить.

Не бойтесь, лес недалеко отсюда,

Мы добежим — и будем спасены.

Уходят.

СЦЕНА 2

Комната во дворце герцога.

Входят Турио, Протей и Джулия.

Синьор Протей, как Сильвия теперь

Относится к моим смиренным просьбам?

Она, пожалуй, стала благосклонней,

Но все же в вас не нравится ей что-то.

Но что же? Или ноги слишком длинны?

О нет, скорее — чересчур худы.

Надену сапоги, чтоб округлить их.

(в сторону)

Ты шпорами любовь не обратишь

К тому, что от природы ей противно.

А нравится ли ей мое лицо?

Она его считает слишком белым.

Плутовка лжет! Я темен, точно мавр.

Но жемчуг бел, а темные мужчины,

Как говорят, в глазах красавиц — жемчуг.

(в сторону)

Да, этот жемчуг ослепляет женщин, —

И, право, лучше с глаз его долой!

Ей нравится беседовать со мною?

Рассказы ваши о войне ей скучны.

Но о любви и мире — интересны?

(в сторону)

Ей было б интересней услыхать,

Что с миром ты ушел — и не вернулся.

А что она о храбрости моей

Сказала вам?

Она молчит об этом.

(в сторону)

А что сказать, когда храбрец труслив?

Известно ль ей мое происхожденье?

Известно то, что вы от высшей знати

Свой род ведете.

(в сторону)

Из князей в шуты.

Она слыхала о моем богатстве?

Да, и жалеет вас.

А почему?

(в сторону)

А потому, что им осел владеет.

Да ведь оно заложено.

Вот герцог!

Входит герцог.

А, Турио! Протей! Синьоры, кстати,

Вы Эгламура нынче не встречали?

Нет.

Нет.

А дочь мою?

Я не встречал.

Так, значит, дочь бежала к Валентину,

И Эгламур ее сопровождает.

Да, это так. Их брат Лоренцо встретил,

Когда он шел, в молитвы погруженный,

Лесной тропой. Он Эгламура знает

И думает, что с ним была она,

Хотя под маской он лица не видел.

Затем она хотела к брату Пьетро

На исповедь прийти, но понапрасну

Он ждал ее весь вечер. Я уверен,

Что Сильвия бежала. Мой Протей,

Седлай коня, скачи до поворота

На Мантую, — они туда спешили.

Там под горой я назначаю встречу.

Скорей, синьоры, следуйте за мной.

(Уходит.)

Однако нрав строптивый у девицы!

Бежать от счастья! Я за ней отправлюсь —

Не из любви к упрямице, о нет,

Но отомстить хочу я Эгламуру.

А я отправлюсь только из любви,

Я к Эгламуру злобы не питаю.

(в сторону)

А я пойду — не мстить ее любви,

Но стать помехой для его любви.

Уходят.

СЦЕНА 3

Лес.

Входят разбойники, ведя Сильвию.

Ну, ну, терпенье! Мы вас отведем

К начальнику.

Мне горе так привычно,

Что это горе я стерплю легко.

Ведите же ее.

А где тот малый,

Который с нею был?

Удрал, как заяц.

За ним пустились Мозес и Валерий.

Веди ее к начальнику. Ступай!

А я в погоню, — мы его поймаем,

Ему засад в лесу не миновать.

Второй и третий разбойники уходят.

Пойдемте, я вас отведу в пещеру

Начальника. Вам нечего бояться.

Он справедлив, а с женщинами — рыцарь.

Уходят.

СЦЕНА 4

Другая часть леса.

Входит Валентин.

Как быстро в нас рождается привычка!

Мне лес безлюдный, глушь и полумрак

Милей, чем пестрый и богатый город.

Я здесь брожу один, никем не видим,

И вторю песне томной соловья

Стенаньями тоскующего сердца.

Красавица, живи в моей груди,

Люби приют, счастливый лишь тобою,

Не то печаль изгложет эта стены

И рухнет опустелое жилище.

О Сильвия, мне душу воскреси,

Утешь страдальца, ласковая нимфа!

Шум за сценой.

Что там за крик? О чем шумит ватага,

Возведшая в закон лишь своевольство?

Иль бедный путник в этот лес забрел?

Хотя меня вся шайка полюбила,

Как трудно мне обуздывать их буйство!

Но спрячься, Валентин, сюда идут.

Входят Сильвия, Протей, Джулия.

Чтоб вам услугу оказать, синьора, —

Хоть вы моих не цените услуг, —

Я жизнью рисковал, и этой шпагой

Наказан вор, грозивший чести вашей.

Так неужели я не заслужил

В награду хоть улыбки благосклонной?

Я меньшей не придумаю цены,

Да меньше мне и дать вы не могли бы.

(в сторону)

Не сон ли все, что вижу я и слышу?

Дай мне, любовь, терпенья хоть на миг!

О господи, взгляни, как я несчастна!

Несчастною могли вы стать, синьора,

Но я пришел и счастье вам принес.

Мое несчастье в том, что ты посмел

Приблизиться.

(в сторону)

А я несчастна буду,

Когда ты станешь близок ей.

О небо!

Я предпочла бы, чтобы лев голодный

Меня в лесной трущобе растерзал,

Чем быть тебе обязанной, предатель!

Бог видит, как люблю я Валентина.

Он дорог стал мне, как души спасенье,

И столь же (я спасением клянусь!)

Мне лжец Протей вовеки ненавистен.

Прочь от меня, я повторяю, прочь!

За нежный взор твой, за одну улыбку

В объятья смерти кинусь я с восторгом!

Ужель сулит мне рок неотвратимый

За всю любовь — лишь ненависть любимой?

Ты сам не любишь ту, кем так любим.

Припомни, как ты в клятвах рассыпался

Пред Джулией, твоей любовью первой.

И эти клятвы в ложь ты обратил,

Чтоб кинуться за новою любовью.

Нет, ты неверен, если только верность

Не многолика. Впрочем, верность многим

Еще, пожалуй, хуже, чем неверность.

И лучше бы не клялся ты совсем,

Чем клялся многим, а солгал бы всем,

Изменник дружбе!

Кто же другу в жертву

Любовь приносит?

Только не Протей!

Нет, если даже нежным красноречьем

Я не могу ваш гнев обезоружить,

То, как солдат, я силой вас заставлю

Ответить мне любовью на любовь.

Прочь руки!

Я сломлю твое упорство!

(выступая вперед)

Презренный лжец! Прочь руки!

Валентин!

Так вот что значит быть притворным другом!

Ты предал все — и дружбу и любовь!

В твою измену я бы не поверил,

Когда бы сам ее не увидал.

Теперь сказать вовеки не смогу я,

Что хоть единый друг есть у меня.

Как верить, если правая рука

Столь вероломно изменяет сердцу!

Протей, ты стал чужим для Валентина,

Ты подорвал его доверье к людям.

Больней всех ран — невидимая рана.

Мой друг — мой враг! О подлый век обмана!

Я виноват, мне стыдно, Валентин,

И если можно искупить обиду

Признаньем и раскаяньем глубоким,

Прими его. Моя вина не больше,

Чем скорбь моя.

Тогда я все забыл.

Я верю вновь, что друг мой чист и честен.

Да, верю! Или пусть меня отвергнут

И небо и земля: они прощают

Тягчайший грех, и даже гнев господень

Пред искренним раскаяньем стихает.

А чтобы ты увидел дружбы щедрость,

Я уступаю Сильвию тебе.

О горе мне!

(Лишается чувств.)

Что с мальчиком, смотрите!

Мой мальчик милый! Что с тобой случилось?

Открой глаза, поговори со мной.

Ах, добрый мой синьор, Протей велел мне

Отдать синьоре Сильвии кольцо,

А я забыл.

Но где ж кольцо, проказник?

А вот оно.

Как, покажи поближе!

Ведь это то кольцо, что в день разлуки

Я отдал Джулии.

Синьор, простите!

Я попросту ошибся, вот кольцо,

Которое вы Сильвии послали.

(Показывает другое кольцо.)

Но как тебе досталось то кольцо?

Его, прощаясь, Джулии вручил я.

Мне Джулия сама его дала

И принесла сюда его сама же.

Как, Джулия!

Смотри, Протей, на ту,

Чье сердце помнит пламенные клятвы

Твоей любви. Ты лгал мне, вероломный!

Красней, стыдись, что ты меня заставил

Надеть мужской костюм, хотя едва ли

Постыдна маскировка для любви,

И скромность утверждает, что мужчине

Постыднее от слова отступиться,

Чем девушке — мужчиной нарядиться.

От слова отступиться? Ты права!

Но ведь мужчина стал бы совершенством,

Когда б он постоянством обладал.

Непостоянство — всех грехов исток,

В нем, нерожденном, скрыт уже порок.

Храни я верность Джулии моей —

Ужели счел бы Сильвию милей?

Давайте руки, я соединю вас,

И дружеский союз ваш никогда

Да не смутит коварная вражда!

Клянусь, мое исполнилось желанье.

Клянусь и я.

Входят разбойники, ведя герцога и Турио.

Сюда, сюда! Добыча!

Оставьте их! — Мой герцог, вашу милость

Приветствует изгнанник Валентин.

Как, Валентин!

И Сильвия меж ними!

Она моя!

Прочь, Турио, не то

Мой ярый гнев тебя настигнет смертью.

И Сильвию не называй своей,

Иль ты Милана больше не увидишь.

Не смей ее хотя б мизинцем тронуть

Иль осквернить ее своим дыханьем!

Синьор, синьор, прошу — не горячитесь!

Осел безмозглый тот, кто лезет в драку

За девушку, которой он отвергнут!

Пускай красотка достается вам!

Тем более ты мерзок и ничтожен,

Коль так стремился ею обладать,

А пятишься при первой же угрозе.

Но, я клянусь высоких предков славой,

Ты мне по сердцу, храбрый Валентин!

Ты королеву в жены взять достоин,

И я забыл, что оскорблен тобой.

Вернись в Милан. Какой бы сан высокий

Ни попросил ты, я на все согласен.

Ты дворянин, твой род и стар и славен, —

Бери же Сильвию, ты заслужил ее.

Благодарю! Я счастлив, государь!

Но я во имя Сильвии прошу вас

Мою исполнить просьбу.

Говори!

Не для нее, но для тебя — исполню.

Изгнанники, к которым я примкнул, —

Я вам клянусь — достойнейшие люди.

Простите им все то, что совершали

Они в лесу, и дайте им вернуться

В свои дома. Вы можете, мой герцог,

Доверить им важнейшие дела.

Согласен. И тебя и всех прощаю.

Ты знаешь их, распоряжайся ими.

А мы пойдем, забудем все тревоги

В пирах, в веселье, в шумном торжестве.

Но путь ваш долог. Я осмелюсь, герцог,

Заставить вашу светлость улыбнуться.

Как нравится вам этот юный паж?

Мальчишка грациозен. Он краснеет.

От граций больше в нем, чем от мальчишки.

Что означает ваших слов игра?

Я расскажу вам, если разрешите,

И ход судьбы вас удивит немало.

Пойдем, Протей, ты должен в наказанье

Прослушать повесть о своей любви.

А там сыграем обе свадьбы наши.

Единый дом, единый дружный пир,

Единое безоблачное счастье!

Уходят.

«ДВА ВЕРОНЦА»

Хотя «Два веронца» были впервые напечатаны лишь в F 1623 года, все данные свидетельствуют о том, что комедия была создана Шекспиром в ранний период его творчества. Сведений о постановке ее на сцене не сохранилось, но Френсис Мерес в 1598 году в своем обзоре английской литературы, перечисляя комедии Шекспира, ставит на первое место в списке «Два веронца». Исследователи датируют пьесу по-разному, в пределах 1591-1595 годов. По мнению авторитетнейшего шекспироведа XX века Э. К. Чэмберса, ее появление относится к началу сезона 1594/95 года.

Источником сюжета комедии является история Феликса и Фелисмены из испанского пасторального романа «Диана» Монтемайора. Однако едва ли Шекспир был непосредственно знаком с ним в оригинале, так как испанского языка не знал. Он мог читать его перевод в рукописи, сделанный Бартоломью Юнгом, но вероятнее всего, что он знал пьесу «Феликс и Филомена», представление которой давалось при дворе труппой королевы в 1585 году. Возможно даже, что комедия Шекспира представляет собой переработку этой пьесы, но судить об этом мы не можем, ибо текст ее не сохранился.

Комедия Шекспира далека от совершенства. Внимательное изучение ее привело к обнаружению некоторых противоречий и несогласованности ряда моментов. Давно уже был замечен явный географический ляпсус: Валентин едет из Вероны в Милан на корабле, тогда как оба города находятся в глубине страны. В другом месте просто описка: Спид приветствует Ланса с прибытием в Падую, тогда как на самом деле они встречаются в Милане, где происходит значительная часть действия. Но больше всего недоумений вызывает финал. Об этом будет сказано ниже.

Исследователи спорят о том, на чей счет следует отнести несовершенства пьесы. Одни видят в них свидетельство незрелости самого автора, что естественно, если пьеса действительно была продуктом его раннего творчества. Но редакторы «Нового Кембриджского издания» сочинений Шекспира А. Куиллер-Кауч и Дж. Довер Уилсон полагают, что их следует в значительной степени объяснить дефектностью рукописи, с которой печатался текст. Дж. Довер Уилсон утверждает, что перед нами не воспроизведение рукописи Шекспира, а сводный текст, составленный из списков отдельных ролей при помощи плана спектакля (plot). Отсюда будто бы и явные сокращения в тексте и частичная несогласованность отдельных моментов.

Возможно, что это было так. Но при всем том «Два веронца» несомненно выделяются не только над уровнем всей дошекспировской комедиографии, но и над его собственными комедиями, написанными до того. По сравнению с «Комедией ошибок» и «Укрощением строптивой» «Два веронца» представляют собой явный шаг вперед, притом в новом направлении.

Названные две комедии принадлежат еще к фарсовой традиции, хотя они кое в чем переросли ее. «Два веронца» — первая «романтическая» комедия Шекспира. И дело не только в том, что действие здесь строится не на случайном совпадении, не на фарсовых недоразумениях и перебранках. Новым здесь является центральный мотив сюжета, отношение к людям, к их духовному миру.

«Два веронца» — пьеса о любви и дружбе. Шекспир здесь заглядывает в человеческие души глубже, чем в «Комедии ошибок» и «Укрощении строптивой». Вполне оставаясь на почве реальности, Шекспир вводит в «Два веронца» мотивы идеальные. Речь идет о высоких человеческих чувствах и больших нравственных ценностях — о верности в любви и дружбе.

Но необходимо сразу же сказать, что морализаторские цели Шекспиру чужды в этой комедии, как и в остальном драматургическом творчестве. Он создает характеры, и раскрытие их в действии составляет его главную цель как художника. Перед нами обнаруживаются различия в поведении героев, охваченных чувством, и мы видим, что различия эти обусловлены характером.

Валентин — чистая, цельная натура. В речи он прям, чувство и выражение его последовательны. Он стоек в дружбе, верен своей любви даже в разлуке. Его характеризует благородная простота и решительность. В одном он только проявил свою робость — он не покоритель сердец, как его друг, и не он, а Сильвия сделала первый шаг к их сближению. Такой же цельностью отличается нежная, хрупкая Джулия. Она не сразу поддалась ухаживанию Протея, но, полюбив его, всем сердцем отдалась своему чувству. Во имя него она готова и на жертву и на подвиг.

В отличие от робкой Джулии, Сильвия решительна и уверена в себе. Она смела, умна, насмешлива, остроумна, готова прибегнуть к крайним средствам для достижения счастья с любимым.

Как ни различны они, есть черта, свойственная им в равной мере, — цельность натуры, верность чувству. Именно этим они отличаются от героя, которого Шекспир многозначительно назвал именем мифологического персонажа, менявшего свой облик, — Протея.

Как правило, Шекспир не давал своим героям имен со значением. Это осталось у него принадлежностью персонажей комических. Но фигура Протея не шутовская. И, добавим, не злодейская.

Правильному пониманию «Двух веронцев» всегда мешает то, что мы хотим оценить смысл драматического конфликта в плане противопоставления этических норм и принципов. Это не входило в замысел Шекспира и только запутывает зрителя и читателя. Конфликт у Шекспира не этический, а психологический. В Протее нет ничего злодейского, хотя поведение его оказывается весьма предосудительным.

Протей — человек чувства. Жить без любви, без страсти он не может. Не случайно, что любовь проснулась в его сердце раньше, чем у друга. Валентин еще посмеивался над любовным увлечением Протея, когда мы знакомимся с ними. Ему, Валентину, свойственны другие стремления: он честолюбив, хочет проявить себя в деле, завоевать положение. До всего этого Протею дела нет; он живет жизнью сердца, и это дает ему высшие радости.

Но чувство Протея отличается одной особенностью. Ему необходимо, чтобы предмет его любви был перед ним. Нельзя сказать, что его чувство поверхностно. По-своему оно глубоко, но оно нуждается в повседневной пище. Когда Протей разлучился с Джулией, она как бы выпала из его сердца. Им овладела страсть к Сильвии. А так как эмоции его очень сильны и властно требуют удовлетворения, то Протей со всей присущей ему страстностью стал бороться за Сильвию, презрев и преданность Джулии, и дружбу к Валентину, и все правила добропорядочности.

Можно и, вероятно, нужно оценить поведение Протея с точки зрения норм нравственности. Но не это интересовало Шекспира и его современников. В эпоху Возрождения и критерии морали были несколько иными. Высшая человеческая добродетель усматривалась не в том, чтобы быть моральным (так думали пуритане), а в том, чтобы следовать своей природе, стремлениям ума и сердца, проявляя максимум энергии в достижении цели. Вот почему и Валентин и Джулия оказываются в состоянии простить неверность Протею, как только он изъявляет готовность признать свою неправоту и исправиться. Каждый из них знает, как велика сила чувства, и в этом смысле они могут не только понять, но и простить Протея.

Здесь мы уже подошли к тому месту пьесы, которое подало повод для разных оценок и споров критиков. Развязку комедии находили недостаточно моральной, неэстетичной и психологически неоправданной. Новейшие исследователи, как Дж. Довер Уилсон, предложили для «оправдания» Шекспира текстологические мотивы. Довер Уилсон считает, что развязка дошла до нас в значительно сокращенном виде, притом с изменениями, сделанными не самим Шекспиром, а кем-то другим, отчего и происходят все несообразности финала.

Мы не видим необходимости в таком объяснении и полагаем, что Довер Уилсон переоценивает значение неясностей развязки. Если сокращения и имели место, то в целом дошедшую до нас финальную сцену можно считать вполне шекспировской. Другое дело, что современному сознанию она представляется неоправданной. Правильно понять ее можно, лишь учитывая своеобразие ренессансного мировоззрения. С точки зрения людей эпохи Шекспира не было ничего несообразного ни в том, что Протей раскаивается, ни в том, что друг и возлюбленная прощают его.

Правда, если зритель нашего театра незнаком с этими обстоятельствами, он будет испытывать некоторое неудовлетворение такой развязкой. Помочь здесь сможет лишь творческая инициатива театра, умение так воссоздать атмосферу ренессансной жизни, так динамически построить спектакль, что финал покажется оправданным в той напряженной эмоциональной атмосфере, в какой живут герои.

Пьеса вся пронизана духом эпохи Возрождения. Недаром действие ее происходит в Италии, обетованной земле Ренессанса. Юг с его знойными страстями, стремительностью и горячностью людей во многом дает знать о себе в «Двух веронцах». Но четкая локализация действия никогда не была свойственна Шекспиру. Свое национальное, английское властно вторгалось в его пьесы, где бы ни происходило их действие. Так это случилось и здесь.

Валентин, изгнанный из Милана, сразу попадает в лес, который совсем не похож на итальянский. Английский зритель шекспировского времени безошибочно узнавал в нем Шервудский лес, в котором прятался Робин Гуд со своими лесными братьями. Английская природа и английский фольклор придают дополнительный романтический колорит комедии Шекспира.

Мы сказали «комедии», и надо уточнить это жанровое обозначение применительно к пьесам Шекспира. В «Комедии ошибок» и «Укрощении строптивой» все было форсированно комедийным. В «Двух веронцах» отнюдь не все действие является комедийным. Нет ничего смешного в драме преданной Джулии, совсем не комичны последствия предательства Протея для Валентина и Сильвии. «Два веронца» — первая из комедий Шекспира, в которой определилось своеобразие этого жанра у великого драматурга. Серьезное и смешное уживаются рядом. Счастливая развязка обращает все происшедшее в повод для веселья. Собственно комическое составляет лишь часть действия, но столь значительную, что оно определяет колорит всей пьесы. Мы имеем в виду шутовские эпизоды со слугами.

Рядом со стихией возвышенных романтических чувств героев соседствует самая откровенная клоунада. Искусство Шекспира проявилось в том, что вставные клоунские интермедии были им органически сплетены с основным сюжетом. Замечательная пара слуг здесь не так безлика, как в «Комедии ошибок». В первой комедии Шекспира Дромио Эфесский и Дромио Сиракузский не только внешне неразличимы. Они похожи друг на друга и во всем остальном. В «Двух веронцах» Ланс и Спид наделены определенностью характера. При этом они контрастны не только по отношению друг к другу, но и в сравнении со своими господами. У прямодушного Валентина, несколько медлительного и, если так можно выразиться, внутренне неповоротливого, — ловкий, изворотливый, быстрый Спид (самое имя его по-английски означает «быстрый»). У гибкого, изменчивого Протея — медлительный, меланхоличный Ланс. Он очень смешон, и недаром Энгельс писал, что один только Ланс со своей собакой Кребсом стоит всех немецких комедий, вместе взятых.

Шекспир написал потом комедии более тонкие и изящные. Но путь к ним лежал через «Двух веронцев». Именно в этой пьесе исток всего того нового, что внес Шекспир в искусство комедии: романтика высоких чувств, озаренных молодостью, красотой, изяществом мысли, сочетание всего этого с бравурным площадным юмором и реминисценциями фольклорных сказочных мотивов.

У Ланса и Спида будет потом целая серия продолжателей — и ткач Основа (в «Сне в летнюю ночь»), и Оселок (в «Двенадцатой ночи»), и даже трагический шут короля Лира. И мы увидим также, как разовьет Шекспир психологические мотивы, представленные в образах героев комедии. Джулия найдет свое продолжение в образе Виолы («Двенадцатая ночь»), Сильвия — в Порции («Венецианский купец») и Розалинде («Как вам это понравится»). Валентин открывает собой целую галлерею юных героев комедий, он предшественник и Лизандра, и Орландо, и других. Но наибольший интерес представляет развитие и углубление тех психологических мотивов, с которыми мы впервые сталкиваемся в образе Протея. Это Клавдио (в «Много шума из ничего») и в особенности Анджело (в «Мера за меру»), это и некоторые другие герои поздних комедий Шекспира.

Сравнение «Двух веронцев» с более зрелыми комедиями Шекспира, естественно, не всегда в пользу этого раннего произведения. Но оно имеет свою прелесть — прелесть открытия художником новой, неизведанной области жизни. И молодой Шекспир с упоением щедро накладывал краски на холст, создавая резкие контрасты, не боясь ярких цветовых пятен. Это еще не до конца отделанное полотно, а скорее этюд, но этюд гения.

А. Аникст

ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТУ «ДВУХ ВЕРОНЦЕВ»

Действующие лица. — Протей — древнегреческое божество, обладавшее будто бы способностью менять свой облик; вследствие этого его имя стало синонимом человека крайне непостоянного.

Спид (Speed) — значит «спешка». — Ланс (Launce) — быть может, диалектальная фopмa слова lance — «копье». Обозначение обоих этих персонажей — «дурашливые» (clownish) слуги — указывает на их театральное амплуа «шутов» (clowns).

…о том, как море переплыл Леандр… глубокой, как пучина Геллеспонта. — Леандр — герой древнегреческого сказания. В Сесте, на европейском берегу Геллеспонта (Дарданелльского пролива), жила Геро, жрица Афродиты (Венеры). Леандр, ее возлюбленный, живший на малоазийском берегу, в Абидосе, каждый вечер, спеша к ней на тайное свидание, переплывал Геллеспонт, а затем, под утро, таким же способом возвращался обратно, пока однажды, в бурную ночь, не утонул.

Мой отец уже в дороге, меня он провожает на корабль. — Одна из географических небрежностей Шекспира. Верона и Милан — отнюдь не приморские города. Однако, хотя в подлиннике стоит слово the road («рейд»), возможно, что Шекспир представлял себе эта два города сообщающимися между собой с помощью каналов.

Не под водой, а в петле твой конец! — Существовала пословица: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

Откроем счет красавцем Эгламуром. — Неожиданное упоминание здесь Эгламура, живущего при герцогском дворе в Милане (см. IV, 3), — небрежность Шекспира.

Пой на мотив: «Блаженный свет любви». — «Свет любви» — популярная во времена Шекспира песенка.

…вы бранили синьора Протея за то, что он ходит без подвязок! — Беспорядок в одежде — в частности, незавязанные подвязки — считался признаком влюбленности.

Синьор Валентин, мой слуга, две тысячи раз доброе утро! — Мой слуга — в подлиннике слово servant, то есть «слуга» в смысле признанный, официальный поклонник.

Если любовь, этот хамелеон, питается воздухом… — Существовало нелепое мнение, что хамелеон (вид ящерицы) питается воздухом.

Имя собаки Crab может означать либо «краб», либо — что более вероятно — «дикая яблоня» (также — яблоко с нее).

Упустишь час прилива… а лучше бы я упустил прилив. Потому что это самая невоспитанная скотина… — В последних словах Пантино и в ответе Ланса содержится игра слов: to lose the tide — «пропустить прилив», to lose the tied — «потерять привязанного» (то есть пса).

…недостоин имени христианина… Потому что не хватает в тебе милосердия, чтобы угостить христианина пивом. — В подлиннике: to go to the ale. Словом «Эль» («пиво») обозначался также народный христианский праздник (в котором не могли участвовать евреи). Для таких праздников духовенство приготовляло пиво, которое продавалось в церквах и на кладбищах, а доход шел на ремонт церковных зданий.

А Джулия… пред Сильвией черна, как эфиопка. — Темный цвет лица и волос считался недостатком у женщины. В своем раздражении Протей приписывает Джулии мнимые «недостатки» (Джулия — блондинка).

Я подвяжу их шелковою нитью и заплету двенадцатью узлами… — Сложные прически были в ходу не только у дам, но и у кавалеров той эпохи.

Фаэтон — сын Феба — Аполлона и смертной женщины Климены. Тем, что он назван сыном Меропа (мужа Климены), выражается сомнение в его божественном происхождении.

На его шкуре нет ни одного волоска, который не был бы Валентином. — Намек на народное поверье, согласно которому в день святого Валентина (14 февраля) птицы начинают спариваться, вследствие чего это имя стало синонимом брака.

А всяких штук она знает — что твоя водолазная собака. — В подлиннике — «водяной спаньель» — порода собак, особенно хорошо поддающихся дрессировке.

И да поможет тебе святой Николай. — Святой Николай считался покровителем школяров (грамотеев).

Орфей, создав магическую лютню, поэтов жилы взял для вещих струн… — Согласно одному из вариантов сказания об Орфее, струны его лютни были сделаны из жил умерших поэтов.

Левиафан — упоминаемое в библии морское чудовище.

Ручаюсь плешью старого монаха из удалой ватаги Робин Гуда… — «Старый монах» — монах Тек, лихой сподвижник Робин Гуда, знаменитого «великодушного разбойника» XII века, героя народных баллад.

Вы ошиблись, мне музыкант не нравится. — В подлиннике игра слов, не поддающаяся переводу: the musicians likes me not может значить и «музыкант мне не нравится» и «музыкант меня не любит».

Под маскою не прячется от солнца… — Во времена Шекспира дамы носили для защиты от солнца бархатные маски.

Я Ариадну представлял тогда, убитую предательством и бегством изменника Тезея. — Тезей — прославленный герой древнегреческих мифов, совершивший множество подвигов. Наиболее известный из них — победа над чудовищем Минотавром, с которым Тезей сразился в лабиринте критского царя Миноса. Дочь Миноса Ариадна помогла Тезею выбраться из лабиринта. Победив Минотавра, Тезей увез с собой Ариадну, но на пути в Афины высадил ее на острове Наксосе и оставил там.

А. Смирнов