У Анаконды возникла одна идея. Он пошел в лес собирать валежник. Шар, не снижаясь, последовал за ним. Набрав большое беремя хвороста, Юрий бросил его в костер, и тот разгорелся, взметнул высокое пламя. Тогда, подойдя к висящему в воздухе шару. Анаконда нажал на него рукой, чтобы подтолкнуть к огню. Но Константин не поддался. Анаконда жал на него изо всех сил, но шар висел, будто накрепко впаянный в пространство. Юрий в изнеможении сел на пенек, огорченно уставился в землю. И вдруг шар, будто угадав, чего от него хотят, снизился и добровольно вкатился в костер, в самую сердцевину, под горящие сучья.
— Туда тебе и дорога! — с облегчением сказал Анаконда.
Закурив, он протянул ноги к огню. От сырых ботинок пошел пар, ногам стало тепло. В мире стояла тишина, птицы уже улеглись спать. Вечерняя синева тянулась из лесу на поляну и смешивалась с дымом костра. Костер горел ярко и дымно. «У шара, верно, все механизмы от жара уже полопались, скоро можно и идти, — размышлял Юрий. — Но до чего нынче у нас всякая техника дошла, такой шар сконструировать! Умные какие-то головы думали, да чего-то не додумали: сам, дурак, в огонь вкатился… Ну, теперь можно идти. Надо бы только костер загасить. Сейчас наломаю веток и собью огонь».
Анаконда встал, сделал два шага. Вдруг горящие ветви в костре зашевелились, и Константин всплыл из огня, повис над красными лохмотьями пламени. Юрий, поплевав на пальцы, коснулся шара… Такой же холодный, как до костра! «Может, я с ума сошел? — подумал Анаконда. — Но только какие к тому предпосылки? Ведь я ни о каких шарах никогда не задумывался. И вообще ничем круглым никогда не интересовался, даже за круглыми пятерками не гнался. Когда глобус проходили — географ мне двойку влепил. И в футбол я не играю, и в баскетбол не играю. А что шариковой ручкой пользуюсь, так ими все теперь пишут…»
Прервав его размышления, из шара, как струя воды из брандспойта — только совсем беззвучно — ударил круглый, лимонно-желтый луч света. Шар направил его на костер — и тот сразу погас, почернел, ни единого красного уголька не осталось. В тот же миг погас и лимонно-желтый луч. И хоть стояла пора белых ночей, но здесь, в лесу, сразу стало темновато. Анаконда растерянно стоял среди поляны, не зная, в какую сторону ему идти.
Внезапно шар метнулся в воздухе туда-сюда, будто желая привлечь к себе внимание. Из него устремился вниз конус синеватого света. Потом он плавно двинулся вперед, и Юрий пошел за ним. Трава и мох, которых коснулся луч, не сразу исчезали в темноте; они продолжали светиться некоторое время после того, как пар уже миновал их. Анаконда шел как бы по светящейся тропинке. Она неспешно гасла за его спиной. «Шар меня преследует, но он же и помогает мне, — размышлял Юрий на ходу. — Он вроде бы взял шефство надо мной… Но, может быть, в этом-то и есть самое плохое?»
Константин вывел его на шоссе и сразу погас. Справа за дюнами шумело море, впереди виднелась бетонная будочка — автобусная остановка. Возле нее стояло несколько человек.
«Раз от него никак нельзя избавиться, то надо обязательно спрятать его, чтобы люди не видели», — подумал Юрий. Сняв берет, он подошел к шару, чтобы взять его. Тот спокойно улегся в берет. Но нести было трудновато, это был очень тяжелый шар.
А спросят: «Чего это у тебя там?» — скажу: «Это я камень интересный нашел…»
А если попросят показать?…
Но никто из пассажиров ничего не спросил.
В МИРЕ ПРЕКРАСНОГО
Уже за полночь поднялся Анаконда на свой шестой этаж. По причине позднего часа дверь квартиры была закрыта на цепочку, пришлось звонить. Открыл Вавилон Викторович, самый поздно ложащийся жилец квартиры. На Вавике (так заглазно звали его соседи) голубела пляжная пижама, грудь украшал большой морской бинокль, висящий на лакированном ремешке.
— А это что? — торопливо спросил он Юрия, взглянув на берет. — Ежа отловили?
— Нет, это не еж… Так, ерунда… — смущенно пробормотал Юрий.
Но Вавик уже забыл, о чем спрашивал. Он поспешно направился к двери своей комнаты, которая находилась рядом с комнатой Юрия.
— Анжелика прическу новую сделала, — озабоченно бросил он на ходу. — Может, зайдете, Юра? Одолжу цейс на три минуты.
— Вавилон Викторович! Я считаю аморальным подглядывать за девушками! — привычно-негодующим тоном заявил Анаконда, возясь с ключом.
— Я же их не трогаю! — уже из-за двери произнес Вавик. — Не мешайте мне жить в мире прекрасного!
Анаконда вошел в свою комнату и положил берет с шаром на стул. Потом включил свет и закрыл дверь на задвижку. Надо куда-то спрятать деньги. Обстановка десятиметровой комнатки не изобиловала тайниками. Имелась кровать металлическая, старинная этажерка, желтый крашеный шкаф, два стула и модерновый письменный стол. Все, кроме письменного стола, досталось Юрию в наследство от тетки, которая воспитывала его. Она умерла в позапрошлом году. Родителей Юрий не помнил.
«Пока спрячу деньги под изголовье, — решил Анаконда и, пересчитав пачки, положил их на панцирную сетку, приподняв матрас. — Только подумать, какой я теперь богатый человек!.. И главное, никто не знает…»
Услыхав негромкое паденье чего-то, он оглянулся. Это берет упал со стула. Шар висел в воздухе в трех шагах от Юрия, на уровне его глаз.
«Деньги деньгами, а вот это бесплатное приложение мне не очень-то нравится, — промелькнула мысль. — Но, если здраво рассуждать, вреда от него нет. Надо только, чтобы никто, кроме меня, его не видел».
Шар безмолвно висел среди комнаты. В квартире все спали. Только из-за стены слышен был голос Вавика:
Шимми папуасы танцевали,
Шимми неприличным называли,
А теперь танцует шимми целый мир!
В часы хорошего настроения он часто напевал эту песенку.
Вавилон Викторович был начинающий пенсионер, ему шел шестьдесят второй год. В квартиру он въехал в результате обмена полтора года тому назад. Он не пил, не играл в домино, но у него было странное хобби. По вечерам, выключив свет в своей комнате, часами просиживал он с биноклем у окна. Перед домом находился большой квадратный сквер, а за ним, уже на другой улице, высокое семиэтажное здание. В двух верхних (по четырнадцати окон в каждом) этажах этого здания жили студентки санитарно-экономического техникума. Уверенные в своей визуальной недосягаемости, они редко задергивали занавески, и Вавилон Викторович с помощью оптики имел возможность вникать в их быт. Всех девушек он давно знал в лицо, и для каждой придумал звучное имя. Там, в скромных четырехкоечных комнатках, жили Одетты, Хабанеры, Травиаты, Аиды. Соседи по коммунальной квартире догадывались о вечерних наблюдениях Вавика и относились к ним отрицательно. Но дело это труднодоказуемое и почти ненаказуемое. Когда Вавилону Викторовичу намекали на то, что поступает он не совсем хорошо, он отвечал:
— У меня нет средств на покупку телевизора. Это общежитие напротив — мой телевизор в двадцать восемь экранов. Девушкам я ничего плохого не делаю! Я не смотрю на них, когда они в дезабилье, я честно отвертываюсь! Я люблю их отечески, оптически и платонически!
Юрий вдруг почувствовал, что очень голоден. Еще бы, столько часов провел в лесу и ничего не ел! Взяв с подоконника чайник, он направился на кухню. Шар поплыл сзади. Пришлось пропустить его в дверь. Юрий тихо прошел коридором, вошел в кухню, зажег газ. Шар был тут, он не отставал. Сопровождаемый им, Анаконда сходил в ванную, умылся, потом вернулся к плите. Чайник уже шумел.
Вдруг из коридора послышались, тихие, шаги. Видно, Вавилон Викторович покинул свой наблюдательный пост и решил перекусить. Сейчас он войдет сюда и увидит Константина!.. Что делать?! Юрий открыл дверцу газовой плиты и втолкнул шар в холодную духовку. И как раз вовремя. Вошел Вавик.
— Тоже чайком решили побаловаться? — спросил он, зажигая конфорку. — А булки не успели небось купить… Идемте ко мне, я вам одолжу, как ассистент ассистенту, — это выражение означало в устах Вавилона Викторовича наивысшую и наиблагороднейшую форму человеческих отношений.
Он вышел из кухни. Юрий пошел за ним. В комнате Вавилона Викторовича пахло трубочным табаком и хорошим туалетным мылом. Окно было открыто. Внизу, в сквере, поблескивая молодой листвой, тихо стояли деревья. Вдали, над деревьями, через сквер виднелись окна общежития. Почти все они были уже темны.
— Вот, берите булку, — сказал Вавик. — Со мной не пропадете… А это что такое? Вот так-так! Это ваш?
Константин висел в воздухе в трех шагах от Юрия.
— Да, это мой…
Вавилон Викторович взял шар в руку. Тот дался без сопротивления. Потом Вавик отпустил его, и шар повис в прежнем положении.
— Какой тяжелый и холодный! — сказал Вавик. — И притом не падает… Как умопомрачительно прогрессирует прогресс! Электрички, синтетические ткани, размножение атома, транзисторы… Шарик этот вы не в Гостином дворе приобрели?
— Нет… Мне его подарили… Я прошу вас…
Но Вавилон Викторович уже не слушал. Заметив, что одно из окон в общежитии зажглось, он метнулся к торшеру, выключил свет и теперь, вскинув бинокль, стоял у своего окна, зорко вглядываясь вдаль, как капитан на мостике корабля.
— Аделаида домой наконец явилась, — объявил он. — Видно, со свиданий только что пришла, в такую позднь. Трудно мне с вами, девушки, болею душой за ваш моральный уровень!.. А Леонковалла все у окна сидит, читает…
— Это композитор был такой, Леонковалло, — несмело уточнил Юрий. — Женского имени нет такого.
— А вот есть! В мире прекрасного свои законы, — отпарировал Вавик. — Вы поглядите, поглядите на нее! — Он сунул цейс в руки Юрию.
Анаконда, боясь рассердить Вавилона Викторовича, ибо теперь кое в чем зависел от него, поднес к глазам бинокль. Там, очень далеко и в то же время очень близко, за столиком возле окна сидела белокурая девушка в голубой кофточке. Окуляры обвели ее лицо тончайшей радужной каймой, как бы нимбом. Девушка что-то читала. Лицо ее было задумчиво.
— Славная девушка, — сказал Анаконда. — Очень симпатичная.
— Я же говорю: чистая Леонковалла, — подтвердил Вавик. — Жемчужина общежития! И притом безупречного поведения. Другие по танцулькам шастают, а она все книги читает. Маленькие такие книжечки.
— Может, стихи?
— Не знаю. Текста бинокль не берет. Давно уж надо мне технику посильнее… Тут один человек подзорную трубу продает. Трофейная, с немецкой субмарины. Да вот с материальными средствами у меня туго… А чайник-то, наверно, вскипел уже!
— Вавилон Викторович, у меня к вам просьбочка, — торопливо сказал Анаконда. — Очень прошу вас никому не говорить об этом шаре.
— О шаре!.. Буду нем как рыба или даже как могила. Но и вы сделайте одно благородное дело. Одолжите мне на эту самую подзорную трубу. Требуется восемьдесят пять дублонов, как говорили древние греки.
— Хорошо, — ответил Юрий. — Я вам одолжу.
Вавилон Викторович пошел к двери, за ним двинулся Анаконда, сопровождаемый Константином. Вдруг Вавик сказал удивленно:
— А это что такое? Дыра в двери! Хотел бы я знать, чье это самоуправство!
Действительно, в филенке виднелась дыра, абсолютно круглая, с ровными краями. Никаких опилок. Никаких отходов производства на полу не валялось.
— Это шар дыру проделал, — дрожащим голосом объяснил Юрий. — Когда мы вошли сюда, то сразу же закрыли дверь за собой, а он всюду за мной летает.
— Ладно, я завтра рано утром эту дыру фанеркой залатаю. Все будет шито-крыто… А пиастры, как их называли древние римляне, вы сегодня мне сможете дать?
— Да.
В кухне обнаружилась еще одна проделка Константина. В дверце духовки зияла круглая дыра. Константин без труда прошел сквозь два железных листа, из которых она была склепана. Края дыры — абсолютно ровные, без заусениц и наплавов.
— Ловко ваш шарик действует, — сказал Вавилон Викторович. — Ну ничего, у меня один знакомый есть, он эту дверцу заменит… Кстати, у этого человека имеется продажное зубоврачебное кресло, давно я о таком мечтал. И просит он за него всего шестьдесят пять…
— Но зачем вам оно? — удивился Анаконда. — Вы ведь не зубной врач.
— Конечно, я не зубной врач, — охотно согласился Вавик. — Но у кресла подлокотники очень удобные, и притом наклон головы можно регулировать, чтобы шея не уставала. Из такого кресла наблюдать очень уютно, и я буду меньше выходить из комнаты, и, значит, меньше шансов будет, что я кому-нибудь случайно проговорюсь насчет шарика.
ВЕРХОВНЫЙ СДАВАТЕЛЬ БУТЫЛОК
Когда наконец Юрий улегся в постель, он мгновенно стал подданным автономного государства снов, где не было никаких денег и никаких Константинов. Проснулся он после полудня — так намаялся за вчерашний день. В трех шагах от его изголовья, на уровне глаз, висел в воздухе темный шар.
«А деньги?! — встрепенулся Юрий. — Вдруг они только почудились? Шар есть, а денег нет?!» Он вскочил с кровати, приподнял матрас. Пачки лежали как миленькие. Одна была чуть потоньше других — из нее он вчера вытащил пятнадцать десяток для Вавика.
Перед тем как идти в булочную, он обернул шар газетой и сунул его в продуктовую сеточку. Константин не оказал никакого сопротивления. «Не так уж плохо дело, — подумал Юрий. — Константину нужно находиться все время около меня, но в каком положении и в какой упаковке — это ему все равно. Он совсем не стремится к саморекламе. Что ж, ночью буду выпускать его, а днем носить с собой, только и всего. Правда, тяжеловат он, но тут уж ничего не поделаешь».
Проходя мимо двери Вавика, Юрий с удовлетворением отметил, что отверстие аккуратно заделано фанеркой, и фанерка закрашена цинковыми белилами. А когда пришел на кухню, то сразу бросил взгляд на дверцу газовой плиты. Она была новая, без всякой дыры. Вавилон Викторович сдержал свое слово. «Все-таки совесть у него есть, — подумал Анаконда. — Правда, совесть дорогая, она мне обошлась в 150 р. 00 к., но лучше уж такая, чем никакой».
Наконец, позавтракав и тщательно заперев дверь своей комнаты, Юрий отправился в Гостиный двор делать покупки. Когда он подъезжал к универмагу на такси, у него мелькнула мысль, что хорошо бы, расплатившись с шофером, быстро захлопнуть за собой дверцу машины, а шар в сеточке оставить на сиденье. Но он быстро отсеял это искушение. С Константином шутки плохи: возьмет да и пробьет собой дверцу «Волги», будет скандал. Лучше уж с ним не ссориться.
Войдя в Гостиный двор, Анаконда первым делом купил сумку — помесь рюкзака с авоськой; такую можно носить и в руках и за спиной. Положив сеточку с Константином в эту удобную сумку, Юрий приступил к дальнейшим приобретениям. Больших денег у него никогда не водилось до этого случая, и поэтому он решил вначале потренироваться на легких мелких тратах, а потом уже покупать дорогие вещи. Для разгона купил подстаканник, портсигар металлический с изображением Петропавловского шпиля, пластмассового пингвина, носки, рожок для надевания ботинок, сахарницу из оргстекла, электрический фонарик, зажигалку с газовым баллончиком, вечный календарь, фарфоровую лисицу и настольный термометр. Потом пошел по второму кругу: купил хорошие ботинки за 35 р., четыре рубашки, джемпер в подарок Кире (45 р.), джемпер себе за 37 р., костюм за 178 р., фотоаппарат «Киев». «На сегодня хватит, — решил он. — Завтра продолжу это приятное занятие, а сейчас перекушу где-нибудь на Невском, а затем поеду домой».
Обремененный покупками, вышел Анаконда из универмага. Вскоре, сидя за столиком, он с удовольствием ел бутерброд с копченой колбасой, запивая его кофе. Вдруг кто-то пропитым, но громким голосом произнес над самым его ухом:
Живи, дитя природы,
Будь весел и здоров,
И кушай бутерброды
На грани двух миров.
Юрий вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял молодой человек с припухлым лицом. В руке он держал сеточку, набитую пустой винной посудой.
— Зазнался, Юрка, не узнаешь школьного товарища! — воскликнул незнакомец и снова перешел на стихи:
Я верховный сдаватель бутылок
И несбывшийся юный поэт.
Положи мне ладонь на затылок
И почувствуй горячий привет!
Ладонь на затылок ему Анаконда класть не стал. Он распознал в молодом человеке своего одноклассника Толика Древесного. Толик, будучи в школе, слыл начинающим поэтом. Он непрерывно помещал свои стихи в стенгазете, участвовал в поэтических турнирах и вернисажах; на него возлагали большие надежды. После выпускного вечера Анаконда не встречал его ни лично, ни на страницах печати. Теперь Древесный выпрыгнул из небытия в самом неожиданном виде и в самый неподходящий момент.
— Приветствую тебя. Толя! — сказал Юрий, сделав заинтересованное лицо. — Как дела? Где трудишься?
Древесный громогласно ответил стихами:
В управлении винтреста
Я работал день за днем,
Но отчислен я от места,
И душа горит огнем.
Из-за соседних столиков на них начали поглядывать. «Не вляпаться бы в историю, — обеспокоился Юрий. — Заметут в милицию, а там обнаружат шар».
— Сейчас мы зайдем в гастроном, а оттуда ко мне. Я тебя познакомлю с Тусей, — заявил Древесный и опять перешел на стихи:
Небесный ангел симпатичный
Имелся в небе голубом,
Имел оценку на «отлично»
В моральном смысле и любом.
Он стал объектом материальным,
Женой мне стал. О, счастлив я…
— Идем скорее! — сказал Анаконда, поспешно беря сумку с Константином и свертки с покупками. Древесный пошагал за ним.
ШАР НЕ БЕЗДЕЙСТВУЕТ
На другой день Анаконда проснулся с каменной головой. Мутило. На полу валялись помятые, рваные пакеты с покупками. Шар висел в воздухе в трех шагах от кровати. Юрий повернулся на другой бок, попробовал снова уснуть, но такая тоска напала, что сон не шел. Жизнь стала казаться нелепой и напрасной. Юрий вспомнил, что до сих пор не выполнил редакционного задания. Он чувствовал полное отсутствие творческих сил. Потом припомнилась дурацкая вчерашняя пьянка и как его выгнал этот трепач Древесный. А в каменной голове стучали пневматические молотки, визжали дисковые пилы, грохотали ящики с пустой винной посудой.
— Хорошо бы уснуть и не проснуться, — с тоской подумал Анаконда. — Чтоб не было ни головной боли, ни шара, ни даже меня лично… И зачем я польстился на эти деньги!..
Комната осветилась на миг розоватым светом. Константин приблизился к Анаконде, застыл сантиметрах в восьмидесяти от его лица. На шаре образовался небольшой нарост. Нарост протянулся в сторону Юрия, превращаясь в тугую спиральку. На конце спиральки возникла плоская площадочка. На площадочке выросла маленькая прозрачная мензурка. Мензурка наполнилась жидкостью с голубоватым отливом.
— Отравить меня хочешь! — сказал Анаконда. — Ну и отравляй, так мне, негодяю, и надо!
Взяв мензурку, он залпом выпил горьковатую жидкость и отшвырнул сосуд. Площадочка метнулась на спиральке, поймала мензурку, и все втянулось в шар. Он опять был гладким, без единой выпуклости. Юрий же стал ждать печального конца.
Но жидкость оказала иное действие. Головная боль пошла на убыль, тоска отхлынула. Анаконда уснул. Проснулся через час бодрым и здоровым. Решил сразу же взяться за дело. Сел за стол. Принялся писать очерк. Вскоре очерк был написан. Начинался он так:
БЛАГОРОДНЫЙ ВОЗВРАЩАЛЕЦ
С лукавинкой, с бодрым юморком и смешинкой встретил меня благородный возвращалец Н.И.Лесовалов в своем скромном, но уютном загородном жилище. Весь высокий настрой жизни благородного возвратителя располагает его к широкой возвращальческой деятельности. Когда я посетил его, этот выдающийся возвращалец пил желудевый кофе на веранде. Из радиолы лилась мелодичная скрипичная рапсодия. Из магнитофона струилась раздумчивая рояльная мелодия.
— Люблю этот полезный напиток, — с ласковым прищуром поведал мне маститый возвращатель. — В особенности приятно его пить под задушевную, с грустинкой музыку Баха, Римского-Корсакова и др. выдающихся композиторов. С босоногого детства у меня наличествовало два хобби: музыка и возврат находок. Я любил вручать людям утерянные ими монеты, предметы и пищепродукты…
Очерк занял одиннадцать страниц от руки. «Значит, на машинке получится страниц девять, как раз на подвал. На днях приобрету машинку, благо деньги есть. Но хорошо бы сегодня же материал перепечатать…» — Юрий шутливо обратился к шару:
— Хоть бы ты, Константин, мне помог. А то висишь тут в воздухе без дела.
Константин мигнул лиловатым светом. Из шара выдвинулось два витых отростка и несколько штырей. Они опустились на стол, стали расти, переплетаться, образуя сложную рабочую систему. Через четырнадцать секунд один из отростков уже держал в темных пластинчатых зажимах страницу рукописи. По строчкам, считывая текст, скользил тонкий синеватый лучик. По чистому листу, зажатому в комплекс каких-то реек и пружинок, беззвучно двигался маленький цилиндр, оставляя за собой четкий машинописный текст.
Через три минуты сорок семь секунд рукопись была перепечатана в трех экземплярах. Затем рабочая система начала расплываться, уменьшаться. Шар, втянув в себя штыри и отростки, опять стал гладким. Анаконда тщательно сверил свой текст с машинописным. Ни одной опечатки. В двух местах Константин даже исправил описки. Эта способность шара к корректировке неприятно поразила Юрия.
На следующее утро Анаконда поехал в редакцию. Увы, очерк был встречен холодно. Савейков сказал:
— Много фальши и ложных красивостей. Не ладится у вас дело. И старик не получился. Он теплый, но бледный. Попробуйте его охладить и оживить. Я там кое-что подчеркнул.
Взяв исчирканную Савенковым рукопись, Юрий угрюмо побрел домой — оживлять старика. Но как это сделать — он не знал. Он чувствовал, что лучше написать не может. С горя пошел во Фрунзенский универмаг, купил себе пару нейлоновых рубах, потом подумал, подумал и приобрел таллинский подсвечник и фарфорового баяниста. Так как покупки были малогабаритные и уместились в сумке, он решил на этот раз не брать такси, а ехать домой троллейбусом. Народу в троллейбусе оказалось немного, и Юрию досталось место у окна. Но не проехал он и двух остановок, как из рюкзака послышалось жалобное мяуканье. «Что за черт! — удивился он. — Никакая кошка попасть туда не могла. Это не иначе проделки Константина».
Между тем мяуканье становилось все громче и жалобнее.
— Безобразие какое! — сказала, обратясь к Юрию, женщина, сидящая через проход. — Если завели кошку, то незачем ее мучить. Вы затиснули ее своими покупками! Она задыхается в вашей сумке.
— Извините, гражданочка, никакой кошки у меня нет, — вежливо возразил Анаконда.
— Мы глухие, что ли! Врет и не краснеет! — послышались возмущенные голоса.
— Он украл где-то ценного кота, вот и прячет. Я по голосу слышу: это ангорский кот, — высказался пожилой гражданин-котовед.
— В милицию бы надо свести! — сказал кто-то. — Там выяснят, где тут собака зарыта!
Анаконда схватил рюкзак и спешно направился к выходу. Он сошел за пять остановок от дома. Едва ступил на асфальт, как мяуканье прекратилось. Но ехать уже не хотелось, пошел пешком. Он шел и размышлял о причудах Константина.
Подходя к своей улице, он увидел толпу. Она уже начинала таять, насытясь созерцанием происшествия. Троллейбус, тот самый — Юрий запомнил номер на кузове, — стоял сильно накренясь. В правом борту виднелась большая вмятина. Окно было вдрызг разбито. Это было то самое окно, у которого недавно сидел Юрий.
— Грузовик проскочить хотел, — пояснила Анаконде какая-то гражданка. — Пассажиры все живы, отделались ушибами и испугами. Хорошо, что вон у того окна никто не сидел — не поздоровилось бы!
До Юрия дошло, что Константин его спас. Но когда отхлынула волна радости, на душе стало муторно: раз может спасти, может и погубить.
РАЗРЫВ С КИРОЙ
Дома Юрия ждала телеграмма:
«Прилетела Крыма жду завтра даче Кира».
Текст и обрадовал и встревожил. В предыдущее свое возвращение Кира прислала телеграмму с юга, чтобы Юрий встречал ее на аэродроме. Может быть, на этот раз кто-то сопровождал ее в самолете?
С Кирой Анаконда познакомился два года назад на студенческой вечеринке. Девушка ему очень понравилась. Они стали вместе ходить в кино, в театры и на пляжи. Но о любви еще ни слова не было сказано. Кира — девушка самостоятельная и с гонором, к ней не так-то легко подступиться. Она недавно окончила университет и теперь работала лаборанткой в одном биологическом институте. Отец ее был видным профессором гальванотерапии, имелись дача и машина. К чести Юрия надо сказать, что он, когда знакомился с Кирой, не знал ни о звании ее отца, ни о «Волге», ни о даче. Наоборот, он был смущен, узнав о высоком материальном уровне девушки. Отчасти из-за этого он не пошел после окончания института работать по своей специальности, а устроился в редакцию. Ему хотелось стать известным журналистом и тем самым доказать Кире, что и он не лыком шит. Но, к сожалению, с журналистикой не ладится. Уже три месяца он числится в редакции, но все его материалы бракуют. Теперь единственная надежда на очерк о благородном возвратителе.
Юрий заставил себя усесться за стол и принялся перерабатывать очерк. Однако дело не клеилось. Константин висел рядом, но работе не содействовал. Видно, не желал вмешиваться в творческий процесс. Анаконде очень захотелось спать. Перед сном он проверил пачки, лежащие под матрасом. Все в порядке! Много еще денег!
Проснулся он рано. Торопливо умывшись и попив чаю, засунул Константина в рюкзак, выше положил джемпер — подарок Кире — и отправился на вокзал. По дороге купил букет южных роз.
Сойдя с электрички, Юрий за десять минут дошел до Кириной дачи. Кира сидела на веранде в солнечно-желтом платье, которое ей очень шло. Шел ей и загар. Встретила она Анаконду не то чтобы враждебно, но как-то прохладно. Юрию сразу же показалось, что Кира не очень рада ему. Цветы она милостиво приняла, но от джемпера отказалась.
— Юра, никаких вещественных подарков мне не надо. Ты уж не обижайся. Что, тебя наконец-то напечатали, кажется?
— Аванс под очеркишко получил, — небрежно бросил Анаконда. — Написал неплохой подвал о благородном возвращателе.
— Такого слова в русском языке нет, — ровным голосом сказала Кира. — Между прочим, на пляже в Феодосии я познакомилась с одним интересным человеком. Он тоже ленинградский журналист, но он…
— Меня не интересуют твои пляжные знакомства, — недовольно прервал ее Анаконда.
— Не будем ссориться, — спокойно ответила Кира. — Хочешь, пойдем купаться?
— А ты не боишься простудиться после юга? — дипломатично спросил Юрий. Ему не хотелось идти на реку. Он знал, что «Константин» непременно увяжется за ним в воду.
— Простудиться я не боюсь, — с улыбкой ответила Кира. — Я боюсь, что ты стал очень ленивым. Возьми-ка вон там, у гаража, лопату и выкопай в саду ямку для заборного столба. Это мы всех гостей теперь будем заставлять работать… А я пока пойду помогать маме обед готовить.
Анаконда снял пиджак, автоматическим движением схватил сумку с шаром и направился за лопатой.
— А рюкзак-то зачем? — засмеялась Кира. — Ты что, жить без него не можешь?
— Просто ужасно привык к нему. Без него как без рук, — с наигранной беспечностью произнес Юрий и, захватив лопату, пошел в дальний конец сада.
Старая изгородь была повалена, и по границе участка, на равном расстоянии одна от другой, виднелись квадратные ямы для столбов будущего нового забора. Некоторые ямы не были выкопаны, был только снят дерн там, где их предстоит копать. Анаконда, положив рюкзак возле себя, не спеша принялся за работу. И вдруг у него мелькнула одна мысль. Перейдя за территорию участка, он торопливо срезал лопатой квадрат дерна и быстро начал копать новую яму. Теперь он работал во всю силу, земля так и летела. Когда яма глубиной сантиметров в восемьдесят была готова. Юрий, воровато оглянувшись по сторонам, вынул из рюкзака шар и бросил его на дно. Шар тяжело и покорно лег на влажный грунт. Анаконда стал забрасывать его землей.
«Кажется, на этот раз я перехитрил тебя, — подумал он. — Спи спокойно, дорогой Константин! Да будем пухом тебе земля!»
Забросав могилу Константина, Юрий принялся утрамбовывать землю ногами. Потом отошел на два шага в сторону полюбоваться на дело рук и ног своих. Как светло и просторно стало в мире без шара! Как легко пели птицы! Как весело дышалось!..
Анаконда поднял полегчавший рюкзак и сделал шаг в сторону дачи. На прощанье он оглянулся — и сразу померк день. Утоптанная земля вспучилась, потом показался Константин. Он не спеша всплыл сквозь землю — и вот опять занял свое место в воздухе в трех шагах от Юрия. Ни одной песчинки к нему не прилипло. Он был такой же, как до своих похорон.
В довершение всего совсем близко послышались шаги Киры и ее удивленный возглас:
— Юра, что это? Почему он не падает?
— Это шар… Шар как шар, — испуганно и невпопад ответил Анаконда. — Можешь взять его в руку.
Кира осторожно взяла шар и сразу же отпустила.
— Тяжеленный какой! И холодный как лягушка. Откуда это у тебя?
— Кира, я тебе все расскажу, но поклянись, что никому ничего не расскажешь. — С этими словами Юрий повел девушку к садовой скамье и поведал ей всю правду. Кира слушала не перебивая, потом сказала:
— Конечно, я никому ничего не скажу. Это очень некрасивая история. Да, я давно уже начала разочаровываться в тебе и, по-видимому, была права… Ты уж не обижайся, но у меня к тебе такая просьба: пока с тобой этот ужасный шар — не приходи ко мне.
— Кира, а вдруг этот шар никогда от меня не отвяжется? — с отчаянием в голосе спросил Анаконда.
