Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Скромный гений (сборник)

      — Формулировка-то правильная, но, к сожалению, это невозможно, может шум подняться, — высказался осторожный Площицын. — А что это за птица на заборе сидит? — Он взял свою стильную самшитовую трость, на которой было выжжено: «Люби меня — а я тебя. Память о Сочи», и вышел из машины. Послышался удар, ещё удар. Затем Площицын втащил в машину мёртвую сову.
      — Охотничий трофей! Ну и глушь здесь — дикие птицы на заборах сидят! Я её палкой как тресну!..
      — Какой вы молодец! Настоящий мужчина! — восхитилась Стриптизоявленская.
      — Это вы ручную сову убили, — строго сказал шофёр. — Это сова Алексея Потапыча, её здесь никто не трогал.
      — Что же теперь делать? — испуганно протянул Площицын. — Ведь этот самоучка ещё с кулаками полезет.
      В это время появился Алексей Возможный. В драку он не полез, а молча взял сову и ушёл куда-то в темноту. Потом вернулся, сел в машину и всю дорогу молчал.

18. Паденье лежачего

      В НТЗ «Гусьлебедь» настал день торжественного испытания опытного образца модернизированных крыльев.
      Было солнечное утро. Многочисленные гости сидели во дворе на стульях, вынесенных для этой цели из комнат и залов заведения. Для Лежачего и Алексея Возможного были поставлены широкие кресла, а для восемнадцати соавторов три больших дивана. Двор был радиофицирован, и, чтобы гости, сидевшие в задних рядах, находились в курсе событий, Виктуар Площицын, держа в руке микрофон, рассказывал о ходе подготовки.
      На вышке стоял бледный поэт Переменный — ведь по штату он числился крыловедом-испытателем и теперь должен был выполнять свои прямые обязанности.
      Однако крыльев пока что не было: поставщики запаздывали. Чтоб отвлечь зрителей от тревожных мыслей, научные работники дважды исполнили песню на слова Переменного: первый раз в быстром темпе, а второй раз — протяжно. Затем выступил сам Лежачий. Он упомянул о том, что ещё в древности, у мутных истоков цивилизации, человек мечтал о личном летательном аппарате. И вот теперь, на базе крыльев самоучки Антона Возможного — правда, несовершенных и научно не обоснованных — заведению удалось создать качественную модель крыльев.
      Гости не заметили, что он назвал Возможного Антоном, а если кто и заметил, то промолчал.
      Когда он закончил речь, во двор въехал грузовик. Он привёз правое крыло, выполненное быткомбинатом «Зарница». Вскоре въехал второй грузовик, он доставил левое крыло, произведённое бытпромобъединением «Рассвет». Автокраном крылья подали на вышку, и два сотрудника — крыловед-антиаварийщик и крыловед-эксплуатационник — стали навьючивать их на поэта Переменного. Но какие-то детали, которые должны были совмещаться, не совмещались, так как «Рассвет» и «Зарница» не вполне точно согласовали дырки для болтов. Пришлось вызвать слесаря.
      Тем временем подъехал третий грузовик с двигателем для крыльев. Дело в том, что по идее «Гусьлебедя» крылья должны были приводиться в движение не мускульной силой, как в несовершенном проекте Возможного, а мотором. Мотор тоже подняли на вышку.
      Наконец поэт-испытатель был приготовлен к полёту. Слесарь и оба крыловеда сошли вниз, и Переменный теперь стоял на вышке один. Но он не летел.
      Лежачий подозвал Стриптизоявленскую и велел ей подняться к испытателю и узнать, почему он медлит. Та вскоре вернулась и тихо сказала Лежачему: «Он не хочет лететь без соломы. Пусть, говорит, подстелют внизу, а то не полечу. Так и заявил».
      К счастью, недалеко от НТЗ «Гусьлебедь» находилось НТЗ «Сеносолома», и вскоре оттуда было привезено три грузовика соломы, которую и расстелили под вышкой.
      Но Переменный всё не решался лететь. Он стоял, покраснев от натуги под тяжестью крыльев и вспомогательного оборудования, и уныло глядел вниз.
      На поэте-испытателе были совсем не те крылья, которые сконструировал Алексей Возможный. Каждый из восемнадцати соавторов внёс свою творческую лепту в их усовершенствование, и в них ничего не осталось от изобретения Возможного.
      Да, эти творчески переосмысленные крылья были совсем иными. У Возможного они по форме приближались к лебединым, в новом же варианте они напоминали крылья нетопыря. Возможный смастерил свои крылья из материалов несолидных — из каких-то там деревянных планочек и холста; крылья НТЗ «Гусьлебедь» были сделаны из стали (требование крыловеда-антиаварийщика) и позолочены (требование крыловеда-эстетика). Вспомогательное оборудование у крыльев Возможного было почти невесомо и незаметно; у новой модели к спине готовящегося к полёту (в данном случае — к спине Переменного) крепился мощный мотор. От мотора к крыльям для приведения их в движение шли тяги. Так как мотор нуждался в горючем, то был сконструирован десятилитровый бак, находившийся на том месте человека, где спина переходит в ноги. От бака к двигателю тянулся шланг. На пятках испытателя было нечто вроде шпор, соединённых тросами с мотором. Чтобы завести мотор, нужно было дрыгнуть правой ногой, а чтобы выключить его — левой.
      Виктуар Площицын, выполнявший роль радиокомментатора, из кожи вон лез, чтобы заполнить все не предусмотренные программой паузы. Он безостановочно говорил, пока прилаживали на Переменном крылья, пока привозили и расстилали солому. Но к концу Виктуар выдохся, начал повторяться, и стало заметно, что он уже не знает, о чём говорить.
      Положение становилось двусмысленным. Поэт-испытатель стоял на вышке и не хотел лететь. Он с тоскливой надеждой всматривался в лица приглашённых, ища сочувствия. Наконец его взгляд встретился со взглядом Лежачего, и тот поднял руку на уровень груди и сжал её в кулак. Тогда Переменный, закрыв глаза, подошёл к краю площадочки и дрыгнул правой ногой.
      Мотор дико взревел, синие выхлопы дыма и протуберанцы пламени возникли за спиной испытателя. Что-то заскрежетало, захлопало, завыло. Зрителей охватила паника, и они, опрокидывая стулья, кинулись вон со двора. Переменный косо взмыл в воздух, перевернулся на лету и повис в пространстве вниз головой. Затем мотор заглох, и испытатель рухнул на солому, обливаясь кровью и бензином. К нему поспешили немногие не поддавшиеся панике люди, среди которых был и Возможный, и сняли с него лётные доспехи. К счастью, поэт отделался ушибами, а кровь текла хоть и обильно, но только из разбитого носа.
      На другой день в заведение пришла весть, что скандальной неудачей с крыльями заинтересовались не только в БЭБИ, но и кое-где повыше. А ещё через день стало известно, что Лежачий снят, а на его место назначен человек совсем из другого ведомства — известный, авиаконструктор Несклонный, причём ему даны весьма широкие полномочия и право действовать через голову. БЭБИ.
      Ещё через день вышел очередной номер многотиражки, в котором крыловеды заведения всячески разоблачали Лежачего. Так, Стриптизоявленская в своей заметке утверждала, что Лежачий никогда и не был учёным, что он втёрся в заведение по блату, а до этого служил помощником затейника на экскурсионном теплоходе, где составлял музыкальные программы.
      В этом же номере было помещено новое стихотворение Переменного:
 
Дух несётся коньячий
От тебя за версту,
Ты, товарищ Лежачий,
Разложился в быту!
Ты давно мной опознан
Как погасший маяк,
Прихлебатель обозный,
Крыльев яростный враг.
Ты убог и ничтожен
И в головушке — муть.
Нам с тобой невозможен
Общий правильный путь.
Путь наш — к крыльям и славе,
Ты же — вон со двора!
Сам Несклонный возглавил
Заведенье!.. Ура!
 

19. Сводка

      Товарищ Несклонный явился в НТЗ «Гусьлебедь» принимать дела. В тот же день он поехал в гостиницу, где остановился Алексей Возможный. Тот уже укладывал вещи в чемодан, собираясь к отъезду в Ямщикове. Несклонный попросил его повременить с отъездом и повёз его, сам ведя машину, в заведение. Здесь по требованию Несклонного были извлечены из архива чертежи крыльев Возможного, а из подвала — сами крылья. Они сохранили свои лётные качества, так как сшитый Катей чехол из непромокаемой ткани предохранил их от сырости.
      Взяв эти крылья, оба пошли во двор и стали поочерёдно летать на них. Крыловеды-соавторы, прильнув к окнам, с удивлением и даже с негодованием смотрели на летающих, считая, что те занялись несерьёзным делом.
      Крылья Возможного были переданы в производство. Он получил денежную премию. Кроме того, ему предложили научное звание, но от звания он с каким-то провинциальным испугом поспешно отказался и вскоре уехал в своё Ямщикове.
      Несклонный наладил производство крыльев, а затем вернулся в своё авиаконструкторское бюро. Последовал приказ о закрытии НТЗ «Гусьлебедь» за ненадобностью.
      Здание заведения было передано под детские ясли.
      Сначала крылья производились на небольшом предприятии, затем был выстроен крупный крылостроительный завод. В скором времени крылья Возможного завоевали не только наш, но и западный рынок, а затем и весь мир. Они были безотказны в полёте и дёшевы. Наступила всеобщая крылизация человечества.
      Затем интерес к крыльям начал спадать. Это был слишком медленный вид транспорта, он не соответствовал торопливому темпу века. Были изобретены недорогие реактивные аппараты для индивидуального полёта, умещавшиеся в портфеле и развивавшие скорость до тысячи километров в час.
      В настоящее время у нас на Земле крыльями Возможного пользуются, как уже говорилось, лишь романтически настроенные влюблённые и некоторые пожилые сельские письмоносцы, не доверяющие реактивной технике.

20. Окончание

      Алексей Возможный вернулся в Ямщиков?. По случаю его приезда Катя на целый день отпросилась с сельского ветеринарного пункта, где она работала. Она надела старенькую кофточку с пуговками, похожими на леденцы, — Алексею кофточка эта очень нравилась.
      — Ну вот ты и победил, — сказала она ему. — Крылья признаны. Ты-то рад?
      — Я рад, что вернулся домой, — ответил Алексей. — В городах слишком уж шумно и хлопотно… А как идут дела в моём почтовом отделении? Нет жалоб на плохую доставку писем?
      С этого дня Алексей ни разу не заводил разговора о крыльях и не работал ни над каким новым изобретением, хоть по-прежнему выписывал много книг и много читал. Судя по дневниковым записям того времени, изобретением крыльев он считал себя обязанным Кате и той ночи на таёжном болоте, которую он провёл перед встречей с Катей. Однако пишет он о крыльях крайне редко, и во всех записях сквозит мотив «запоздалого стрелка» — то есть убеждённость в том, что его крылья появились в мире слишком поздно и не принесли человечеству той пользы, которую могли бы принести, будь они изобретены раньше.
      Алексей очень серьёзно относился к своей должности начальника почтового отделения и так хорошо поставил дело, что его контора связи не раз получала премии не только районного, но даже и областного масштаба. Когда он по возрасту вышел на пенсию, ему были устроены торжественные проводы, и на них присутствовали не только сослуживцы, а чуть ли не всё население Ямщикова.
      После ухода с работы Алексей Возможный прожил только пять лет. Он тяготился бездельем. В осеннюю распутицу, надев плащ и болотные сапоги, не раз являлся он в почтовое отделение и отправлялся оттуда в дальние деревни разносить письма. Ни крыльями, ни новыми реактивными летательными аппаратами он не пользовался, предпочитая ходить пешком.
      Во время одного из таких пеших походов он простудился и слёг. Были вызваны очень хорошие врачи, но они ничего не могли поделать. Две недели больной лежал без сознания, но однажды вечером очнулся, и Катя удивилась, какие у него ясные глаза. Казалось, он выздоравливает.
      — Я сейчас видел лебедя, — сказал он Кате. — Лебедь кружит над нашим домом… Пойди помаши ему рукой, я этого не могу сделать.
      Чтобы не огорчать больного, Катя вышла во двор. Распутица к тому времени уже кончилась, гудела пурга. Снежные вихри взмывали, и колыхались, и опадали над крышей, как будто там кто-то хотел построить белый шатёр и никак не мог. Сквозь слёзы Кате вдруг показалось, что и в самом деле над домом кружится большая белая птица. Катя помахала ей рукой. Птица сделала ещё один круг — и вдруг метнулась в темноту и пропала.
      Катя вошла в сени, подошла к рукомойнику и долго мыла глаза холодной водой, чтобы Алексей не узнал, что она плакала. Потом вернулась в комнату и сказала:
      — Да, летала белая птица. Кажется, это был лебедь. Но не к плохому ли это?
      — Это не к плохому и не к хорошему, — ответил Алексей. — Нам пора прощаться.
      Катя села возле Алексея на табуретку и взяла его за руку.
      — Ты что-нибудь видишь? — спросила она.
      — Вот иду по лесной дороге, и передо мной летит сокол, а сова сидит на моём плече. Начинает темнеть.
      — Но куда ты идёшь?
      — Похоже, что это дорога в Дальние Омшары.
      — Тебе трудно? — спросила Катя.
      — Очень быстро темнеет. И сокол улетел от меня.
      — Отчего ты вздрогнул?
      — Это сова сорвалась с моего плеча. Вот она летит впереди и указывает дорогу.
      Потом он долго молчал.
      — Ты меня слышишь? — спросила Катя.
      — Да, слышу.
      — Как у тебя там?
      — Совсем стемнело. Но сова ещё летит впереди меня.
      Алексей Возможный похоронен на тихом сельском погосте в двух километрах от села Ямщикова (ныне Возможное). Катя пережила его на две недели. Их могилы расположены рядом, под общей плитой из местного серого песчаника. На плите выбито изображение крыльев, а под крыльями стихотворение здешнего провинциального поэта:
 
Другая с другим по тропинке другой
Навстречу рассвету идут.
В зелёной тиши, за листвою тугой
Другие им птицы поют.
Мы спим, не считая веков и минут,
Над нами не будет суда.
Дремотные травы над нами встают,
Над нами гудят города.
Но в давние годы весенний рассвет
Мы тоже встречали вдвоём,
И пусть для иных в этом логики нет,
Но мы никогда не умрём.
 
      Возле могилы, на невысоком столбе, сделана кормушка для птиц. Ребята и даже взрослые жители села регулярно пополняют её кормом, и птиц здесь всегда много — в особенности зимой, в пору морозов. Летом на могиле всегда можно видеть венки и букеты лесных цветов.

21. Справка

      Первые цветы, сорванные на другой планете и доставленные на Землю, были возложены на могилу А. Возможного и его жены.
      Это произошло через семнадцать лет после их смерти, когда вернулась комплексная космическая экспедиция, высадившаяся на Венере и положившая начало исследованию и заселению этой планеты. Выяснилось, что в условиях венерианской природы крылья Возможного являются наиболее верным и безопасным видом индивидуального транспорта.
      В настоящее время крылья на Венере стали наиболее распространённым средством передвижения, в связи с чем спрос на них непрерывно увеличивается.
       1967

«КРУГЛАЯ ТАЙНА»
ПОЛУВЕРОЯТНАЯ ИСТОРИЯ

Полувероятная история

ВЗАЙМЫ У СУДЬБЫ

 

 
      В этот июньский день Ю.Лесовалов стоял под придорожной сосной, укрываясь от ливня и поджидая загородный автобус. Шоссе здесь шло под уклон, и по асфальту бежал плоский поток, густо неся лесной сор — мелкие веточки, чешуйки шишек, желтые двойные иглы. Казалось, все шоссе движется, как конвейерная лента. А наверху шло деловое новоселье лета. Там спешно мыли стекла, проливая на землю потоки воды; там с грохотом передвигали невидимую людям мебель; там стопудовым молотом вбивали в незримую стену незримые гвозди; там, завершая строительные недоделки, сверхурочно работали небесные электросварщики. Небо ходило ходуном, гремело, полыхало.
      Во время грозы стоять под деревьями опасно, но Ю.Лесовалов не думал об этом. Он размышлял о том, как бы получше написать очерк и как бы поинтереснее его озаглавить: «Так поступают честные люди» или: «Иначе он поступить не мог». А если так: «Благородный возвращатель»? Это уже неплохо!
      Дело в том, что недавно в редакцию пришло письмо, где довольно бессвязно сообщалось, что ночной сторож одного ленинградского клуба, обходя помещение, обнаружил забытый портфель, в котором находилось 10 тысяч рублей. Деньги, как выяснилось в дальнейшем, были забыты в кинозале кассиром Перичко Д.М. Кассир спохватился только на следующее утро и кинулся в клуб, где застал сторожа Н.Лесовалова, сообщившего ему, что обнаруженная находка сдана им в ближайшее отделение Госбанка в целости и сохранности. Письмо было написано и подписано Бакшеевой М.И., делопроизводителем клуба.
      Завотделом Савейков решил послать на место происшествия начинающего журналиста Ю.Лесовалова, чтобы тот дал материал о честном ночном стороже. «Тем более он ваш однофамилец, — добавил Савейков. — Это даже интересно: Лесовалов о Лесовалове».
      — Только не Лесовалов о Лесовалове, а Анаконда о Лесовалове, — решительно поправил его Юрий. Ему не очень нравилась его фамилия, и он избрал себе творческий псевдоним. Впрочем, статей и заметок под этой экзотической подписью в газете еще не появлялось: все материалы, которые сдавал Юрий, были слабоваты. Подозревали, что у него нет таланта. И это задание было решающим. Если очерк будет так же плох, как и предыдущие, Ю.Лесовалова отчислят.
      На следующий день Анаконда (будем иногда называть его так, раз ему этого хочется) направился в клуб. Здесь он собрал некоторые сведения о Н.И.Лесовалове. Оказывается, за сторожем водились грешки. Выпивает. Иногда даже грубит начальству. Что касается найденного портфеля, то это да, это было. Но ведь это, так сказать, входит в его обязанности. В прошлом году он же, Лесовалов, нашел в зале дамскую сумочку с 58 рублями и тоже вернул по принадлежности.
      Самого сторожа Анаконда в клубе не застал и не только потому, что явился туда в дневное время, но и потому, что сторож, оказывается, третьего дня уехал в деревню Гнездово, в тридцати километрах от города: у него начался отпуск. Узнав точный адрес Н.Лесовалова, Юрий сразу же отправился на автобусный вокзал и вскоре прибыл в Гнездово.
      Сторож Н.Лесовалов поселился у родственников, в дощатой пристройке. На стук открыла его жена, пожилая женщина в поношенном и не по возрасту пестром платье. Она попросила Юрия немного обождать — муж ее спал. Оказывается, вчера у него был гость. Кассир Перичко, получив утерянный портфель и раздав зарплату, вскоре приехал благодарить Н.Лесовалова за возвращение находки. Торт «Север» привез и три пачки кофе натурального. «Ну мой-то, понятно, обиделся — ему не того надо. А тот моему говорит: „Сам после этого рокового случая водки в рот не возьму и других буду против нее настраивать“. Дошло до сознания, видать», — закончила она свою речь и пошла будить мужа.
      Наконец из пристройки вышел высокий старик. Он был мрачен — то ли из-за торта, то ли вообще по характеру. Известие о том, что Юрий хочет писать о нем, старик принял без должной радости.
      — А звать-то вас как? — хмуро спросил он.
      — Юрий Лесовалов… Но вообще-то я Анаконда.
      — Что? — угрюмо переспросил старик. — Почему она конда?
      — Анаконда — змея такая. Обитает в бассейне реки Амазонки, отдельные экземпляры достигают пятнадцати метров длины.
      — Зачем же змеей себя прозывать? — бестактно поинтересовался сторож.
      — Это мой творческий псевдоним, он звучит мужественно и романтично, — терпеливо пояснил Юрий, раскрывая блокнот. — Расскажите мне своими словами, что натолкнуло вас на благородный поступок.
      — А ничего не толкало, — равнодушно ответил старик.
      — Но тогда вы, может быть, расскажете, как было дело?
      — Ночью, значит, сижу в вестибюле. Вдруг почудилось, будто дымом потянуло. Ну решил в кинозал зайти. Уборщица Людка ленивая, она должна после последнего сеанса убирать, а она ушла рано, сказала, что с утра уберет. А там в заднем ряду ребята иногда курят — известно, шпана. Думаю, не заронили ли окурка. Ну вошел в зал — все вроде в порядке. Потом иду проходом — вижу, в последнем ряду из-под кресла блестит что-то. Ну, я туда. А там поллитровка стоит, на дне еще граммов пятьдесят водки осталось, а то и шестьдесят. Потом разгляделся — вижу рядом этот самый портфель лежит. Ну я, понятно, эти пятьдесят или там шестьдесят грамм допил, не пропадать же добру. Ну а бутылку — в карман. Двенадцать копеек тоже на улице не валяются…
      — А портфель, портфель?
      — Ну, портфель я, значит, открыл. Вижу — деньги там и бумаги какие-то, накладные. Пошел в вестибюль, оттуда в милицию позвонил. А там дежурный говорит: «Раз есть документы при деньгах, вы лучше отнесите утром в отделение Госбанка». Ну, утром отнес, сдал под расписку.
      — А какие мысли проносились в этот момент в вашем сознании и подсознании?
      — Ничего не проносилось, я спать сильно хотел.
      Немного удалось выкачать из старика. И теперь Анаконда стоял и думал о том, как из того немногого, что он узнал, составить яркий, полнокровный очерк.
      Гроза кончилась. Так как автобус все не показывался, Юрий решил пройтись пешком до следующей остановки. Асфальт был еще влажен, но поток воды уже схлынул с него. Дышалось легко. Мир был заново вымыт и провентилирован. В уме Юрия, в такт шагам, уже начал складываться костяк будущего очерка. Смущали только моральные изъяны старика: мрачность характера, недостаточная интеллектуальность, мелочность («…двенадцать копеек на земле не валяются»), невнимание к представителю прессы… Придется многое домыслить и творчески переосмыслить, чтобы создать полновесный образ благородного возвращателя.
      Вдруг Анаконда остановился.
      В двух шагах от обочины лежал коричневый портфель. Это был новый портфель среднего качества. Такой мог принадлежать и школьнику-старшекласснику, и студенту, и даже инженеру. Набит он был неплотно и выглядел бы совсем плоским, если бы не выпуклость в левом нижнем углу: там, по-видимому, находился какой-то предмет. Поверхность портфеля была сухая. Кто-то уронил его совсем недавно, уже после ливня, хотя никто вроде бы за это время по шоссе не проходил и не проезжал.
      Оглянувшись по сторонам, Анаконда нагнулся и поднял портфель. Он оказался удивительно тяжелым. «А вдруг там золото?» — мелькнуло у Юрия.
      Он еще раз оглянулся по сторонам и, торопливо покинув дорогу, вошел в лес. Сырой мох чвякал под ногами. Горошины влаги, наколотые на кончики сосновых игл, будто подмигивали. Казалось, лес во все глаза смотрит на Юрия. Птицы, молчавшие во время грозы, теперь пели пугающе громко.
      Наконец он нашел пень, окруженный со всех сторон молодыми сосенками. Сел. Открыл замочек. В портфеле было два отделения. В одном лежал большой зеленоватый конверт, в другом — темный шар, размером чуть побольше бильярдного. Юрий взял шар и сразу же положил его обратно. Он был удивительно холодный и тяжелый. Потом вынул конверт. В верхней его части был оттиснут гриф какого-то учреждения с длинным и трудночитаемым названием, ниже шел мелкий печатный текст. Посредине конверта крупно и небрежно было написано карандашом: «10000 р.». Неужели там действительно деньги?
      Анаконда надорвал конверт сбоку. На руку его вывалилась пачка десятирублевок в полосатой банковской упаковке — 10х100. Потом пачка пятидесятирублевок (50х100). Потом опять пачка десятирублевок… Всего денег оказалось 10 тысяч, как и было написано. Юрий застыл в раздумье. В нем совместились две абсолютно противоположные и абсолютно одновременные мысли:
 

 
      «Эти деньги надо обязательно отнести (совсем не обязательно относить) в банк».
      Он закурил сигарету, затянулся и тихо сказал молодой сосенке, росшей возле пня: «Другой бы нашел и тоже, может быть, еще подумал бы: возвращать или нет?»
      После грозы наступило безветрие, сосенка стояла не шевелясь и помалкивала. Дым запутался в ветке, наклоненной над конвертом, иглы словно помутнели, расплылись. Несколько капелек тихо упали на зеленоватую бумагу. С шоссе донесся негромкий шум — шла легковая машина. Может, с нее и обронили, а теперь ищут. Но машина прошла, с дороги больше ни звука не доносилось. Мысли Юрия текли торопливо и сбивчиво:
      " Старику легко сдавать деньги… Это будет гвоздевой материал. У него нет никаких культурных запросов… только подумать, как все удивятся… Старику ничего не стоило сдать деньги в банк… это будет сенсация: молодой журналист, только что взявший интервью на такую же тему… А мне эти деньги действительно нужны… тоже находит портфель с деньгами и честно относит… Они послужат мне материальной базой… в банк, нет, прежде в редакцию, и все поздра… Но о деньгах знаю только я… вляют с удачей и творческим успе… Я могу думать сам для себя: я эти деньги выиграл…»
      Он запихал пачки обратно в конверт и положил его на колени тыльной стороной вверх, чтобы не прочесть случайно грифа с названием учреждения. («Если прочту — буду знать, чьи деньги, и, значит, это будет как бы кража; если не прочту — не буду знать, откуда деньги, и это будет просто безымянная находка».) Потом снова закурил, бросил недокуренную сигарету, опять вытащил деньги из конверта, поглядел на них. Потом встал и принялся рассовывать пачки по карманам. Пиджак сразу стал теснее, он теперь плотно, как резиновая надувная спасательная куртка, прилегал к телу. Анаконда сложил конверт и сунул его в задний карман брюк. Теперь надо избавиться от портфеля, забросить его куда-нибудь, где бы никто никогда его не увидел. На шоссе лучше не возвращаться, надо выйти лесом на другую дорогу.
      — Но я не навсегда беру эти десять тысяч! — решительно сказал он сам себе. — Я беру их в долг у судьбы. Когда-нибудь я буду хорошо зарабатывать и тогда прочту то, что написано на конверте, узнаю, кому эти деньги принадлежат, и верну их. Я снесу их в Госбанк и скажу: «Примите сумму от неизвестного…»
      Он стал углубляться в лес, стараясь идти по прямой. Но вскоре пришлось свернуть: помешала колючая проволока. Темная, словно разбухшая от ржавчины, она висела на полусгнивших кольях, спиралями вилась по земле. Юрий свернул направо и вышел к траншее. На бруствере ее росли осинки. На дне, поросшем длинной травой, стояла холодная прозрачная вода. «Вот сюда и зашвырну этот портфель», — подумал Анаконда. Но не зашвырнул, передумал: «Другое место найду. Как-то нехорошо бросать его сюда…»
      Он торопливо пошел дальше, все ускоряя шаг. Начались низина, кочки, хилые болотные березки. Показалось маленькое озерцо с рыжей торфянистой водой. Он пошел вдоль топкого болота. «Портфель сразу потонет из-за этого тяжеленного шара, что в нем лежит, — размышлял он. — Хоть какая-то польза от этого дурацкого шара».
      Он раскачал портфель и бросил его в озерко. Тот, описав параболу, тяжело ударился о воду и ушел в глубину. По озерцу побежали круги, всплыли со дна пузыри и полопались, потом все успокоилось. Теперь никто ничего никогда не узнает.

ЯВЛЕНЬЕ ШАРА

      Изрядно проплутав по топкой низине, Юрий наконец отыскал хорошо утоптанную лесную дорожку. Она, видно, вела к проезжей дороге. Юрий шагал торопливо.
      Уже вечерело. Ему было холодно, на болоте он промочил ноги. Ботинки теперь никуда не годились. «Не беда, — размышлял он, — завтра же куплю новые и вообще приступлю к серьезным покупкам. Обязательно — хороший костюм, потом — магнитофон, потом…» Тут он услыхал за своей спиной шорох и оглянулся на ходу.
      По дорожке за ним катился шар. Темный шар, размером чуть побольше бильярдного.
      Анаконда остановился. И шар тоже остановился шагах в трех от него. Анаконде стало не по себе. «Тот я забросил в озерцо вместе с портфелем, тот утонул по всем законам физики», — сказал он и, подойдя к шару, нагнулся и взял в руку. Шар был тот же самый! Очень тяжелый, очень холодный… Юрий вспомнил, как спортсмены толкают ядро, изо всех сил метнул его в мох и быстро зашагал дальше.
      Впереди был овражек с мостиком через ручей. «Надо скорей перейти этот мостик», — сказал себе Юрий и оглянулся.
      Шар двигался за ним по дорожке. «Какой упрямый! — мелькнуло у Юрия. — Прямо Константин!» (Константин — это был такой один мальчишка с их двора. Все ребята его дразнили: «Костя, Костя, Константин, играть с Костей не хотим!» — а он бегал за ними — бритый, круглоголовый, неотвязный, удивительно неутомимый. Теперь он боксер в весе пера.)
      Да, шар катился за Юрием по дорожке.
      — Ну так дело не пойдет! — крикнул Анаконда и бросился к шару. Схватив его, он добежал до мостика — двух бревен, перекинутых через ручей, — и кинул в воду, в темный омуток. Шар скрылся в глубине. — Там тебе и место!
      Юрий сделал два шага, оглянулся и увидел: шар всплыл и катится к нему по поверхности воды, против теченья.
      Тогда Юрий бросился со всех ног. Взбегая вверх по откосу овражка, он опять оглянулся. Константин (будем так иногда называть шар для разнообразия, чтобы не утомлять читателя частым повторением слова «шар») без усилий вкатывался за ним по наклонной плоскости. Анаконда кинулся в лес и стал петлять между стволами, чтобы сбить шар со следа. Но вскоре обнаружил, что тот теперь движется по воздуху, на уровне его головы. Константин перемещался в пространстве, выбирая в просветах между стволов кратчайшие прямые. Движения его не походили на полет: это были как бы беззвучные броски по горизонтали. Порой он менял направление под прямым углом, действуя вне закона инерции. Он ни разу не задел ни одной ветки у живых деревьев, но когда на его пути встала сухостойная сосна, он, не замедляя ходу, беззвучно прошел сквозь ее ствол, и там осталось правильное круглое отверстие.
      Анаконда выбежал на полянку, где догорал костер. Очевидно, недавно, уже после ливня, здесь отдыхали городские охотники, эти отважные борцы со всеми живыми беззащитными тварями. Юрий сел на пенек, чтобы отдышаться. Константин застыл в воздухе в трех шагах от него: он висел над землей неподвижно, будто покоясь на незримом хрустальном столбе.