.." я точно запомнил, - горячо подхватил Сбитнев. Ребята насторожились и придвинулись к старому леснику, глядя на него с молчаливым ожиданием. - Расскажите нам про Ваню, - попросил Коркин. Он только что опустил в ведро очищенную рыбу и был сейчас свободен от хозяйственных забот. - Расскажите, дядя Егор, расскажите, - поддержали его ребята. Егор Егорович снова переглянулся с учительницей, задумчиво погладил сивые усы: - Было это, дети, не так уж и давно, а сейчас всего и не припомнишь, медленно начал он и, помолчав немного, продолжал. - Был Ваня самым простым деревенским пареньком, пионером. Ничем от других ребят не отличался. Ходил в школу, помогал матери по дому. Бегал купаться. Гонял голубей. Пел песни, весне радовался, солнцу... А потом пришли в наши места фашисты. В тот день кончилась для Вани беззаботная жизнь. Отец его, как и многие мужчины из деревни, ушел в партизаны, и Ваня остался с матерью. Деревня была в горах, у леса, к ней вела только одна неторная дорога. Фашисты в деревню долго не заглядывали. Но однажды нагрянули на машинах. Жители бросились в лес. Вместе с оккупантами появился в селе Сенька Чуб, сын казачьего есаула, кулака, которого мы расстреляли в двадцать первом году за контрреволюцию. Подлый и страшный был этот Сенька. Вор и бандит, он ненавидел Советскую власть и не раз сидел в тюрьме. Когда началась война, он, подлец, решил, что настало его время. Сенька дезертировал из Советской Армии и стал предателем, продался гитлеровцам. В нашей деревне он выдавал фашистам коммунистов и комсомольцев. А особую злобу имел на отца Вани Пронина: это он самый казачьего есаула-то изловил. Грозился, что в отместку за своего отца выведет под корень все семейство Прониных. Егор Егорович минуту молчал, дымил трубкой, потом продолжал: - Подчистую фашисты спалили деревню, даже ни одного сарая не оставили. Вместе с другими сельчанами убежали от фашистов в лес и Ваня с матерью. Только позадержались они чего-то и отстали от своих. Видел Ваня, как пылали хаты, спешил уйти подальше, да мать-то хворала, не в силах была быстро двигаться. Кое-как добрела до пустой лесной сторожки, а дальше уже идти не сумела. Упала, метаться начала, пить попросила. Побежал Ваня к роднику за водой, а когда вернулся, глядит - возле сторожки фашисты. Он кинулся назад, в кусты и видел, как выволокли звери на улицу мать и Сенька Чуб своими руками задушил ее... Егор Егорович затянулся, но трубка только жалобно пискнула. Лесник звучно сглотнул какой-то ком в горле, откашлялся и обвел ребят затуманившимся взглядом: - Не помнил дальше Ваня, как блуждал в лесу. На четвертый день наткнулись на него партизаны-разведчики и принесли в отряд, где он и встретился с отцом. Егор Егорович снова прикурил трубку от прутика, окутался клубами сизого дыма. - Наш партизанский отряд к тому времени окреп и сильно досаждал фашистам. В двух деревнях мы гарнизоны уничтожили, разгромили три колонны автомобилей. Ну, потом - резали связь, рвали мосты. Гитлеровцы решили разделаться с нами: направили в лес большую карательную экспедицию. Проводником у них был Сенька Чуб. Четверо суток гонялись фашисты по нашему следу, бомбили с самолетов. Выставляли мы заслоны, да где там... Много партизан легло. В отряде были больные и раненые, которых приходилось переносить на руках. Измучили нас постоянные переходы, голод и усталость валили с ног. А враги вцепились в хвост - никак не оторваться. Отряду грозила неминуемая гибель. И спас партизан Ваня. Поднялись мы вот здесь, у Хмурой горы, на плато, а гитлеровцы следом, как тараканы, лезут, строчат из автоматов. Командир приказал отцу Вани и молодому партизану Савченко - был у нас такой кудрявый весельчак и плясун - остаться у кромки плато прикрывать отход отряда. Тут все и произошло. Плоскогорье спускается вниз. Справа и слева раскинулись могучие леса, а между ними начинается Хмурая гора. Отряд свернул в лес, оставили на опушке для наблюдения и связи одного партизана, Шмелева. Он-то потом обо всем и рассказал. Укрылся Шмелев в кустах и видел, как отстреливались двое партизан от наседавших немцев. Сверхуто было удобно бить. Они перебегали с места на место и садили в два автомата. Несколько гранат спустили на голову врагам, в самую гущу. Но вот упал Савченко, прижался кудрявой головой к камню и не шевельнулся больше. Отец Вани укрылся за большим камнем, продолжал отстреливаться, как вдруг у него заело автомат. А в это время из-за камня появился Сенька Чуб с парабеллумом в руке. Ванин отец вскочил и ударил прикладом по голове предателя, но тот успел выстрелить. Споткнулся партизан, перевалился через камень и покатился вниз по склону. А на плато уже вылезали фашисты. Офицер ихний ткнул пистолетом в бок оглушенного Сеньку и закричал так, что даже Шмелев расслышал: - Шнель, шнель! Где партизан? Ходи! Чуб показал рукой на поляну вперед. Глянул туда и Шмелев и обмер: стоит посреди поляны у большого камня Ваня. Видать, не захотел бросить отца остался. Ваня смотрел на фашистов и медленно пятился назад. "Ну, сейчас бросится в лес - и погиб отряд", - подумал тогда Шмелев. Офицер что-то крикнул, и несколько фашистов побежали к Ване. Мальчик повернул было в лес, куда скрылся отряд, и вдруг метнулся в противоположную сторону, через поляну. Солдаты, гремя оружием, ринулись за ним: видно, решили взять живым. Оглянулся на них Ваня, еще быстрее побежал и что было силы закричал: - Тика-а-айте! Тика-а-айте! Фаши-и-сты! Совсем немного осталось ему добежать до кустов, но один долговязый фашист дал очередь из автомата. Упал Ваня метрах в пяти от опушки, крикнул в последний раз: "Тикайте!" А каратели развернулись и всей лавиной устремились по его пути в лес, но только партизаны-то уходили в другую сторону. - Так за отряд отдал свою жизнь пионер Ваня Пронин, - медленно и сурово закончил Егор Егорович и, низко опустив голову, задымил трубкой. Не шелохнувшись, молча смотрели ребята на сгорбленную фигуру лесника. У многих в глазах стояли слезы. - Вот это герой! А ты, Вася, смог бы так? - тронув за рукав Коркина, шепотом спросила Галя Пурыгина. - Кого-чего? - запинаясь от волнения, переспросил Коркин. - Я? Я не знаю. А вот Витя, по-моему, смог бы! Егор Егорович поднял глаза, полные тоски: - Когда он погиб, то был вот таким же мальцом, как вы, - закончил он. - Дядя Егор, а этого предателя, Сеньку Чуба, поймали? - спросил Сбитнев. - Не довелось слышать, - ответил лесник. - Может, подох от партизанской пули, а может, и сейчас еще волком рыщет по земле... - А отец Вани так и погиб тоже? - спросила Оля. - Отец-то в живых остался... Добрый человек подобрал его и выходил, Егор Егорович, как бы вспомнив что-то, резко поднялся: - Ну, так счастливо вам, оставаться, ребятки; пора мне - засиделся... - Останьтесь еще! Побудьте с нами! - окружили старика пионеры. - А уха? Вы же уху нашу хотели попробовать! - забеспокоился повар, Вася Коркин. - Ничего, ничего, ребята. Уха в другой раз. А сейчас надо торопиться дело ждет. Егор Егорович кивнул Вере Алексеевне, вскинул на плечо ружье и походкой тяжело уставшего человека пошел в сторону лесничества. Когда фигура старика растаяла в темноте. Вера Алексеевна спросила: - А знаете, как фамилия Егора Егоровича? - и, помедлив, сама же ответила: - Пронин. А Ваня - это его сын. Одним дыханием ребята ахнули от удивления. - А спасла Егора Егоровича тетя Глаша, - закончила учительница. ...Весь вечер пионеры были под впечатлением услышанного. Ужинали молча. И хоть уха получилась сладковатой, оттого что Коркин от волнения и по рассеянности всыпал в нее вместо соли сахару, никто не стал поднимать шум из-за таких пустяков. - А где же Иван Иванович? - спросил Сбитнев, когда ребята начали укладываться спать, и посмотрел по сторонам. Матвеева у костра не было. - Не знаю. Его еще нет. Я ему оставил в котелке ухи, - ответил Коркин. Придет, пусть кушает. ...Над горами нависла ночь. Деревья и кусты, слабо освещенные костром, стояли притихшие и неподвижные. Какая-то птичка протяжно вскрикнула несколько раз "Спа-а ать! Спа-а-ать! Спа-а-ать!" и умолкла, да в мелководной части озера, где кустились осока и камыш, ожесточенно кричали на свет костра лягушки. "Вы-ы-ы-вернусь! Вы-ы-ы-вернусь!" - надрывалась одна, самая голосистая, а ее подзадоривал вразнобой целый хор голосов: "А ну-ка, как - по-ка-жи! А ну-ка, как - по-ка-жи!" Но вот замолкли и эти звуки. Костер, слабо потрескивая, догорал, все погружалось в полутьму, сгущалось торжественно-грустное настроение. Изредка дежурная Женя Терехова подбрасывала в костер немного хвороста. Сухие сучья начинали тотчас пощелкивать, вспыхивали языки веселого пламени, но через несколько минут снова наползал полумрак. Витя Сбитнев долго не мог заснуть. Он лежал на спине и смотрел в звездное небо. Как всегда в горах, где воздух чист, небо было очень близко. Звезды, яркие и крупные, точно начищенные латунные пуговицы, казалось, были нашиты на темный бархат неба. Некоторые из них слабо мерцали, и от этого чудилось, что они раскачиваются на ниточках. Вечно глядят они на землю с необъятной высоты. Все, все, что было и чего уже не стало на земле, - все они видели. Видели они и Ваню Пронина. Так будут и дальше смотреть вниз, ко всему безучастные и равнодушные. Перед глазами Сбитнева встал образ пионера-героя. Сбитнев ясно представил себе, как, запыхавшись, бежит Ваня, а за ним гонятся длинные и непременно рыжие фашисты. Витя увидел могучие деревья и густую колышащуюся массу кустарников, в которую вот-вот должен нырнуть Ваня. Так и казалось, что сейчас ночную тишину прорежет его звонкий, тревожный голос; "Тика-а-айте! Фаши-и-сты!.." Рядом со Сбитневым засопел и завозился на шуршащих листьях сонный Коркин. Поднял голову, глубоко и шумно вздохнул, улегся поудобнее и успокоился., "Вечно этот Ягодка помешает! Вздыхает, как теленок", - с раздражением покосился Сбитнев на соседа. Видения как не бывало. Еще больше сгустилась над лагерем темнота. Все кругом погрузилось в глубокий сон. А возле чуть тлеющего костра остывала в котелке нетронутая уха - ужин так и не вернувшегося в лагерь геолога.
      ГАЗЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
      В этот вечер полковник Коркин надолго задержался в управлении. День был очень напряженным. Коркин давал работникам задания, проводил инструктаж, разговаривал с пограничниками и все это время искал тот кусочек нити, за который бы можно было ухватиться, чтобы не работать вхолостую, наудачу. Но этой нити как раз и не было. "Зачем сюда три месяца назад были заброшены диверсанты и взрывчатка? Для чего сидит здесь Сыч? К кому идет этот подводный осьминог?" - сверлило в мозгу. Знать бы хоть приблизительно цель врага, чтобы не распыляться, не работать с завязанными глазами. Но этой цели полковник не видел. Майор Силантьев вернулся поздно вечером. Полковник Коркин только зашел в его кабинет, где лейтенант Сафар Садыков копался в подшивках газет, как на пороге появился сам майор. По одному его взгляду полковник понял, что поездка не дала нужного результата. Вслед за майором шофер внес завернутый в мешок сверток. Это был большой зеленоватый прорезиненный мешок со специальным, герметически закрывающимся замком. Большой мешок с двумя лямками и пластмассовой ручкой наверху. - Нарушитель вышел на берег в два-три часа ночи, - докладывал Силантьев. - Судя по размеру скафандра, - это человек среднего роста. Он нес какой-то груз, который Сыл скрыт в море в этом мешке. Груз, видимо, тяжелый, так как след в почве от ног - глубокий. Следы ведут к полустанку Тихому. Слепки следов сделаны. Майор Силантьев на мгновенье замолчал и продолжал: - В три часа семь минут от полустанка отошел товарный поезд, в три сорок шесть проходил пригородный пассажирский, в четыре пятнадцать - еще один товарный поезд в обратном направлении. Номера поездов у меня записаны. Станционные работники не могли припомнить, чтобы на полустанке появлялся человек с чемоданом или мешком. Кассой на пригородный поезд ни одного билета не было продано. Автобусы ночью через полустанок не проходили. Вот все, что узнал майор Силантьев. Наступило минутное молчание. Полковник Коркин несколько раз прошелся по кабинету, то и дело оттягивая пальцем ворот кителя. - Надо побеседовать с каждым, кто был прошлой ночью на полустанке Тихом, особенно с работниками поездных бригад, - проговорил он, продолжая ходить. - Важно зацепиться хотя бы за какие-нибудь внешние приметы нарушителя, хотя он мог быть, как и Кованый каблук, в маскарадном костюме. Определить, в какую сторону он выехал с полустанка и выехал ли вообще. Поговорить с шоферами Тишинской МТС и гаража, не подвозили ли они попутчика. Снова наступило молчание. Снова одна и та же мысль неотступно мучила полковника. Видимо, эта же мысль преследовала и майора Силантьева. Он вздохнул и задумчиво проговорил: - Куда же он идет? - Разрешите, товарищ полковник, - как-то смущенно сказал лейтенант Садыков. Полковник остановился. Две пары глаз выжидательно смотрели на Садыкова. Лейтенант смешался и покраснел. - Ну, что у тебя, Сафар? - подбодрил его полковник. - Я, собственно, не об этом нарушителе, а о парашютистах. Все эти три месяца думал: где они хотели совершить диверсию? - неуверенно начал Садыков. Силантьев и Коркин ждали, - Я вспомнил об одной информации в центральной газете, - Садыков опять замялся, - и вот нашел эту информацию. Может быть, она даст ключ к этой загадке... Коркин и Силантьев подошли к столу лейтенанта. Тот раскрыл газетную подшивку и прочитал: "Семнадцатого января в Крыму закончилось строительство эфиромасличного комбината, который будет выпускать парфюмерную продукцию по новой, разработанной советскими учеными технологии. Первые пробы показали исключительно высокие качества духов. С началом сбора крымской розы комбинат приступит к массовому выпуску продукции". Ни майор, ни полковник не проронили ни слова. Силантьев только опустил веки и прикусил смешливо задрожавшие губы. - Я сам покупал вти духи. "Мир" называются. Очень хороший запах и долго не исчезает, - сказал лейтенант. Майор Силантьев не выдержал, улыбнулся: - То, что вы умеете отличить хорошие духи от плохих, - похвально. Но причем здесь диверсанты? Неужели вы думаете, что из-за какого-то парфюмерного предприятия, пусть даже такого, как этот комбинат, они будут рисковать людьми и средствами. Они деньги любят брать, а не выбрасывать их на ветер. - Подожди, Иван Ефимович, пусть выскажет свою мысль до конца, - остановил майора полковник. - Вот тут еще есть сообщение со всемирной Лейпцигской выставки, - совсем неуверенно продолжал лейтенант и развернул другую подшивку. - Сейчас, здесь: - он нашел пальцем нужную строчку. - "...Огромный интерес у посетителей выставки вызвали новые советские духи "Мир". По сообщениям многих буржуазных газет, советские духи во много раз превосходят по стойкости всемирно известные духи фирмы "Flower". Так, корреспондент газеты "Палф" пишет, что платок, надушенный советскими духами, сохраняет запах после трех стирок. По сообщению того же корреспондента, многие торговые компании, постоянные потребители продукции фирмы "Flower", намерены отказаться от ее услуг и заключить торговые соглашения с советскими представителями", - кончил читать Садыков. Майор Силантьев медленно отошел от стола, молча сел в кресло, потер ладонями колени. - По-моему, это неосновательное, если хотите, несколько наивное предположение, - сказал он после минутного молчания. - А мне кажется, тут стоит подумать. В предположении Садыкова есть какое-то зерно, - ответил полковник Коркин. - Это, может быть, опять дело рук генерала Кейка. Как мы убедились по прошлой операции, наряду с серьезной шпионской работой, проводимой по государственной линии, он не брезгует любой авантюрой, не откажется и от частного, так сказать, заказа за хорошие деньги. Вполне логично предположить, что он подрядился выполнить заказ этой самой фирмы "Цветок". Психологию Кейка понять не трудно: получить хороший куш, а потерять - почти ничего. Двух-трех диверсантов, которых он сам же делает из подонков общества, да несколько килограммов взрывчатки. Игра стоит свеч, тем более, что местонахождение комбината ему известно из прессы. - Для подобной диверсии едва ли была бы необходимость в радиостанции, возразил майор. - Сыч может быть постоянным агентом Кейка, связником, или по выполнении диверсии должен стать им, - вставил лейтенант. - Правильно, - поддержал его полковник. - Поэтому он и окопался вблизи комбината. Можно предположить, что после гибели самолета Сыч просит прислать других диверсантов и взрывчатых веществ. - Но той взрывчатки, что была найдена с парашютом, едва бы хватило для того, чтобы уничтожить такой комбинат, - не сдавался Силантьев. - Ее необходимо было бы применить только в одном месте; ну, в крайнем случае, вывели бы из строя один цех, и только. - На этот раз, Иван Ефимович, я с тобой совершенно не согласен, возразил полковник. - Как показал анализ, каждый брусочек этой взрывчатки по силе взрыва равен сотням килограммов динамита, но не в этом дело. А вот то, что этой взрывчатки было мало, - это как раз и заставило меня задуматься над версией лейтенанта. Где у вас карта Крыма? Лейтенант Садыков быстро вынул из ящика стола сложенную в гармошку карту и развернул ее на столе. - Надо предполагать самое худшее, что только мозкет придумать враг, продолжал полковник Коркин. - Замысел Кейка может быть гораздо шире, и тридцати-сорока килограммов взрывчатки в этом случае вполне достаточно для того, чтобы уничтожить много больше, чем один эфиромасличный комбинат, Смотрите сюда, - указал полковник на горную местность на карте. - Комбинат выстроен в этом городе, - конец карандаша уперся в черную точку на берегу моря. - А теперь взгляните выше. В пяти-шести километрах от города в горах расположено большое озеро. В нем миллионы кубометров воды. Как видите, глубокое узкое ущелье от плотины озера, мимо села Заветное, выходит прямо на город, - провел полковник карандашом по карте. - Чтобы подорвать плотину, загораживающую ущелье, взрывчатки нужно совсем немного. Полковник бросил карандаш на стол и резко выпрямился: - Случись такое... Это - гибель комбината, гибель порта, гибель многих тысяч советских людей! Вот тебе, Иван Ефимович, и парфюмерия!
      КУДА ДЕВАЛСЯ ГЕОЛОГ?
      Отряд поднялся рано. Было тихо и прохладно. Над озером стлался туман. На отяжелевшей траве блестели капельки росы. Дым от костра столбом тянулся вверх. Это предвещало хорошую погоду на день. Поеживаясь от утренней свежести, ребята спешно умывались и торопились к веселому костру, где уже закипала в ведре вода для какао. Галя Пурыгина чистила колбасу, Ваня Горелов открывал перочинным ножом банки со сгущенным молоком. Вера Алексеевна, растирая лицо вафельным полотенцем, остановилась возле шалаша, взглянула на грушу, на которой висел вчера мешок Матвеева, и задумчиво проговорила: - Как будто бы и не приходил, а мешка нет... Странный человек. Исчез и даже не предупредил. Тебе не говорил Иван Иванович вчера, куда он пойдет? - спросила она Сбитнева, копавшегося в своем рюкзаке. - Нет, не говорил. Он вчера был какой-то чудной, - Сбитнев поднялся. Всю дорогу на гору очень торопился, молчал и злился. А через пять минут, когда вернулся с горы, - опять стал веселый и спокойный. - С какой горы? Вы на осыпи были? - Никакой осыпи я не видел. Иван Иванович отдал мне молоток, а сам даже не посмотрел на камни. Наверх взошел и быстро вернулся. Потом сразу заторопился обратно. Мы только у памятника Ване Пронину немного задержались. Тут он опять почему-то разозлился. Потом сказал: "Почтим память героя!" Вот и все. Ну, а когда спустились вниз, он остановился вон в тех кустах и сказал, что подойдет через минуту. Больше я его не видел. - Да, действительно странно, - проговорила учительница. Ее серые глаза насторожились, в уголках рта появились резкие складочки. Наскоро позавтракав, отряд двинулся вверх по склону горы. Идти было тяжело. Ноги, натруженные за прошедший день, побаливали. Подъем был крут. Часто делали привалы. Несмотря на то, что застоявшийся воздух на теневой стороне горы был холодный, у ребят на лбу выступила испарина. Так, с частыми остановками, шли минут сорок. Наконец, лес поредел, и, пробравшись через кустарник, отряд вышел на плоскогорье, щедро освещенное утренним солнцем. Ребята в изнеможении опустились на каменистую почву, поросшую сочной травой. Перед их глазами открылась живописная картина. Лесистые горы чем дальше, тем становились прозрачнее. Издали панорама гор и плоскогорья казалась пушистым зеленым ковром, собранным в мягкие складки. Передний краем гигантский ковер опускался в море. Лес слабо парил. Погода была ясной. Одно облако кольцом обвивало далекую гору, отчего казалось, что вершина горы повисла в воздухе. В ущелье, откуда поднялся отряд, еще плыла седоватая дымка. Озера отсюда не было видно. А на противоположной стороне ущелья, у самого края плоскогорья, на каменном постаменте возвышался, сверкая на солнце золотом звезды, памятник Ване Пронину. Отдав салют обелиску, отряд двинулся по направлению к морю. Шли больше часа. Нагорье было слегка всхолмленным. Кое-где зеленели небольшие заросли леса и кустарников. На холмах почти не было растительности, зато ложбины между холмами заросли густой и сочной травой. Вера Алексеевна, как и прежде, рассказывала ребятам о том, что их окружало, но Сбитнев заметил, что она совсем не улыбалась. Исчез ее прежний задор, и по лицу то и дело пробегала тень скрытой тревоги. Только однажды Вера Алексеевна засмеялась. Ребята давно заметили впереди пасущуюся отару овец. Подойдя ближе, все удивились: овцы были каменные, из серого, с синеватым оттенком известняка. Даже вблизи эти камни поразительно напоминали лежащих и стоящих в разных позах животных. Тузик, бегавший между застывшими каменными овцами, усиливал это впечатление. Всюду в камнях виднелись глубокие овальные отверстия. Некоторые камни были продырявлены насквозь и просвечивали. - Что это, их шашель, что ли, побил? - с веселым недоумением спросила Оля Пахомова. Вот тут-то Вера Алексеевна и засмеялась, но как-то не от души, и учительским тоном спросила: - Как образовались эти камни, кто скажет? - Вода разъела, - ответил Коркин. - Правильно! Вода, в которой всегда есть углекислота, - злейший враг известняковых гор. Она разрушает их ежедневно и ежечасно. Видите, какие здесь прекрасные луга, - указала она на долину, - но скот пасти можно далеко не везде, потому что нет воды. - Но ведь бывают же дожди, ливни?! - изумилась Оля Пахомова. - Бывают. Но вода моментально, как через решето, уходит в землю. Там, внутри этих гор, сотни каналов, галерей, есть подземные залы, озера, протекают реки. Это плоскогорье приносит жителям Крыма очень большую пользу. Оно собирает и распределяет атмосферную влагу и поит ею весь полуостров. Здесь берут свое начало множество речек, текущих и на север и на юг, - объясняла Вера Алексеевна. Этот рассказ взволновал ребят, и они еще долго оглядывались на застывшую каменную отару, тщетно ожидавшую неуловимой воды. С севера подул свежий ветерок. Впереди отряда, возле горбатой горы, стали сгущаться облака, превращаясь в тяжелую свинцовую тучу. - Как бы дождь не пошел, - опасливо проговорила Галя Пурыгина. Ребята то и дело посматривали в сторону горы; оттуда доносился глухой рокот. Вновь набежавший ветер дохнул влагой. А фиолетовая туча клубилась, все больше и больше окутывала и вот уже совсем скрыла горбатую гору. Все чаще погромыхивал гром. Казалось, это гора, отгоняя тучу, недовольно бормочет и шевелится, задевая каменными боками соседние горы. Но вот ветер стал рвать тучу на небольшие лоскуты и уносить их в сторону моря. Через полчаса от нее остались только жалкие хлопья. Гора успокоилась. Отряд спускался все ниже и ниже. Теперь уже с южного склона плоскогорья хорошо был виден извилистый берег моря. Входя в глубокое ущелье, ребята услышали какой-то шум. Чем дальше они шли, тем шум становился сильнее. Наконец, между деревьями, прямо перед собой ребята увидели водопад. Падая с пятиметровой высоты, поток ревел, разбиваясь об огромные камни на мириады брызг. - Дождь поднял воду, - стараясь перекричать рев водопада, громко сказала Вера Алексеевна. - Как бы не снесло мостик. Вслед за учительницей пионеры поспешно поднялись по камням вверх и метрах в шестидесяти выше водопада увидели зыбкий, из трех жердей, мостик, переброшенный с берега на огромный валун. Начали переправляться. Большинство ребят смело переходили по пружинящим жердинам на валун, а затем, прыгая с камня на камень, достигали противоположного берега. Задержка получилась с Галей Пурыгиной. Несколько раз она всходила на мостик, но, взглянув вниз, где совсем близко под ногами двигалась мутная пузырчатая вода, боязливо отступала назад. - Не смотри на воду, гляди на меня! Ну, смелей, смелее, решительней! подбадривала ее с валуна Вара Алексеевна. Наконец, девочка робко прошла до половины мостика и бегом проскочила оставшееся до учительницы расстояние. - Вот и все! А ты боялась, - подхватила ее Вера Алексеевна и, помогая прыгать с камня на камень, повела к берегу. По мостику стал перебираться Коркин с Тузиком на руках. Он сосредоточенно смотрел на жерди, выискивая место, куда ступить. Сзади за ним наблюдали Сбитнев и Шумейкин. - Смотри, смотри, как Ягодка идет! Трусит, как девчонка, - толкнул Сбитнева Шумейкин. - Пугнем его, а, Витя? Глазки Шумейкина недобро загорелись, уголки большого рта поплыли к ушам. Когда Коркин дошел до середины мостика, Шумейкин озорно подмигнул Сбитневу, взбежал на упругие жерди и слегка подпрыгнул на них. Коркина подбросило. Балансируя всем телом, он закачался из стороны в сторону, оступился, выронил Тузика и, взмахнув руками, свалился в поток. Ребята, видевшие его падение, в ужасе закричали. Вера Алексеевна оглянулась, изменилась в лице, рванула с плеч лямки рюкзака. Но Сбитнев опередил ее. Бросив Шумейкину под ноги мешок и фуражку, он прыгнул с берега в воду. Окунувшись с головой, Коркин вынырнул, проморгался и попытался плыть. Но тяжелый рюкзак и намокшая одежда сковывали его движения, тянули вниз. Коркин стал изо всех сил махать руками, стараясь удержаться на поверхности. Руки путались в ремнях фотоаппарата, натыкались на всплывшие термосы. Лицо то и дело закрывала висевшая на шнурке шляпа. Поток все быстрее и быстрее относил Васю вниз по течению. - Спасайте! Спасайте! - метался на берегу Шумейкин. А с другого берега неслись голоса: - К камням прибивайся, Вася. - К берегу греби, к берегу! Но Коркин не понимал, что ему кричали. Испуганные голоса сливались в одно протяжное "а-а-а-а". Впереди нарастал гул водопада, на дне глухо перестукивали камни. То и дело ногами мальчик нащупывал их, на мгновенье упирался, но вода неумолимо тащила его дальше. Тузик, барахтавшийся некоторое время рядом, бросил своего хозяина и повернул к берегу. Коркин увидел сбоку плывущую жердь. "Наша. По ней мы переправлялись", - как-то механически подумал он. Вася хотел было ухватиться за жердь, но отяжелевшая рука не дотянулась, и жердь, обогнав его, проплыла мимо. Взглянув по направлению ее движения, Коркин увидел, что метрах в тридцати впереди вода, изгибаясь горбом, обрывается: оттуда, куда она падала, доносится страшный гул. Носок ботинка снова ударился обо что-то твердое. Коркин изо всех сил уперся ногами в камень и сразу почувствовал, как напирает сзади вода, рвет за штаны и рубаху, тянет вперед. Насмерть перепуганные ребята бежали вслед за Коркиным по берегу. Сбитнев, отчаянно работая руками, плыл вразмашку; он быстро нагонял Коркина. Вера Алексеевна сорвала с рюкзака страховую веревку, обогнала ребят и бросилась в воду. Поток сбил ее с ног. Но учительница быстро вскочила и взметнула веревку: - Держи-и-и-и! - крикнула она. Но Коркин не расслышал. На мгновенье он снова увидел жердь. Набирая скорость, она скользнула на гладкой поверхности переката, высунулась до половины из воды и, мелькнув концом, исчезла. Вася напрягал последние силы, но камень, о который он опирался, сдвинулся, ушел из-под ног. Коркин вскрикнул и захлебнулся. Упрямая сила связывала ему руки и ноги, переворачивала его тело. Мальчик только ловил мгновения, чтобы вдохнуть воздух. Конец веревки пролетел над ним. "Все!" - мелькнуло в его сознании. Он зажмурился. Перед глазами встало клокочущее пеной дно, ребристые камни, о которые разбиваются стеклянные струи водопада. Что-то больно ударило в бок. Коркин открыл глаза и увидел два зубчатых камня, торчащих из воды. Мальчик судорожно ухватился левой рукой за один из камней. Но вода безжалостно потянула тело вперед, и пальцы соскользнули. - А-а-а-а-а, - отчаянно закричал Коркин. В это мгновенье Сбитнев врезался между камнями. уцепился за них и, вытянувшись, успел схватить Коркина за рюкзак. Только теперь, увидев прямо перед собой огромную волну переката, Витя вздрогнул от ужаса: в десяти метрах впереди была верная смерть. Напрягаясь изо всех сил, он подтянул к себе Коркина. - Не бултыхайся зря! Хватайся руками! Да не за меня, за камень, - крикнул он в искаженное страхом лицо Коркина. Коркин прижался к спасительному камню, встал на ноги, глаза его начали приобретать осмысленное выражение. - Я думал - все! А ты здорово!.. Не побоялся! - благодарно посмотрел он на Сбитнева. - Ладно тебе! Еще целоваться полезешь! Держись крепче! - прервал его Витя. - Я всем расскажу, какой ты!.. - не унимался взволнованный до слез Коркин, окончательно поверив в свое спасение. - Хочешь, я тебе полевой бинокль подарю? И дружить с тобой будем, - бормотал он, стоя по грудь в воде и постукивая зубами. - Идет? Я давно собирался тебе сказать... - Лови-и-и! - донеслось до мальчиков. Вера Алексеевна снова, как лассо, бросила веревку. Сбитнев ловко поймал конец ее, крепко обвязал Васю под руками. Он с облегчением вздохнул, когда увидел, что, растянувшись цепочкой вдоль веревки, ребята потащили Коркина к берегу, где по пояс в воде встречала его Вера Алексеевна. ...Целый час сушились на поляне перед водопадом. Мокрую одежду развесили на кустах и камнях. Девочки помогли Коркину разложить для просушки содержимое рюкзака. К счастью, он был крепко затянут, вещи и продукты только чуть подмокли, а фотопленки, за которые больше всего волновался Коркин, оказались совсем сухими. Сбитнев в одних трусах сидел в стороне ото всех на зеленой лужайке. Он злился на ребят за то, что они восхищались его поступком. Еще он бранил себя за то, что напрасно обругал Галю. Она встретила его на берегу первой и, радостно блестя глазами, протянула руки: - Ой, Витя, как же это ты решился! - Ну, что глаза вытаращила? Или не видела!- грубо перебил ее Сбитнев; У Гали упали руки. Она вспыхнула и отвернулась. Витя и теперь видел перед собой растерянное, сразу как-то осунувшееся лицо девочки. Он исподлобья покосился в ее сторону и с минуту наблюдал за тем, как Галя тщательно протирала платком фотоаппарат Коркина. Надо бы извиниться, но Сбитнев стыдился, не умел и не знал, как это сделать. - Ты что так насупился? Может быть, ушибся? - подошла к нему Вера Алексеевна, уже переодевшаяся в клетчатую кофту и черные сатиновые брюки.