Нет, лейтенанту Веркрампу так не казалось.

– Если я прав – а я прав, – город стал жертвой преднамеренной акции саботажа. Все эти люди хорошо известны…

– Да уж, известней некуда, – пробурчал сержант.

– …как противники правительства, – продолжал исполняющий обязанности комманданта. – Многие из них были «садоводами».

– Садоводами? – удивился сержант, который не видел в этом ничего предосудительного. Он и сам был немножко садоводом.

– «Садоводы», – объяснил Веркрамп, – это секретная организация богатых фермеров и бизнесменов, которая во время общенационального референдума добивалась отделения Зулулэнда от Южноафриканского Союза. Они были готовы даже прибегнуть к силе. Среди них были и некоторые офицеры пьембургского кавалерийского полка, намеревавшиеся использовать оружие из полкового арсенала.

– Но это же было десять лет тому назад, – уточнил сержант Брейтенбах.

– Такие люди не меняют своих взглядов, – прочувствованно произнес Веркрамп. – Ты когда-нибудь сможешь простить англичан за то, что они сделали в концлагерях с нашими женщинами и детьми?

– Нет, – ответил сержант, у которого во време на бурской войны не было в концлагере никого из женщин и детей его семьи или родных, но который тем не менее знал, как надо правильно отвечать на подобные вопросы.

– Вот именно, – подтвердил Веркрамп. – А эти свиньи ничем от них не отличаются, и они никогда не простят нам того, что Зулулэнд перестал быть частью Британской империи. Они нас ненавидят. Неужели ты не понимаешь, как англичане нас ненавидят?!

– Да, – поспешно ответил сержант. Он видел, что Веркрамп начинает заводиться, и ему очень не хотелось при этом присутствовать. – Возможно, вы и правы.

– Возможно? – заорал Веркрамп. – Я всегда прав!

– Да, сэр, – подтвердил сержант еще более поспешно.

– Так вот, как же поступили эти «садоводы»? Они ушли на время в подполье, а потом стакнулись с коммунистами и либералами, чтобы разрушить ту прекрасную республику, которую создали мы, африканеры. И взрывы этих бомб – первый признак того, что они начали наступление. Но я не намерен сидеть сложа руки. Я им этого так не спущу. Я посажу этих негодяев в тюрьму и выжму из них всю правду прежде, чем они успеют навредить по-настоящему.

На этот раз сержант Брейтенбах дождался момента, когда лейтенант прервал свою тираду сам, и только тогда рискнул задать вопрос.

– А может быть, лучше вначале сообщить комманданту Ван Хеердену? Тогда, если что не так, ответственность будет на нем.

Но лейтенант Веркрамп и слышать об этом не желал.

– Половина проблем в нашем городе возникает только из-за того, как этот старый дурак относится к англичанам, – отпарировал лейтенант. – Он к ним чертовски мягок. Иногда мне даже кажется, что любит их больше, чем народ, к которому принадлежит сам.

Сержант Брейтенбах ответил, что он всего этого не знал. Единственное, что он знал, так это то, что деда комманданта застрелил какой-то англичанин после сражения под Паардебергом. Но про деда Веркрампа и этого нельзя было сказать: тот служил в армии буров, но при этом продавал лошадей англичанам. Однако сержант был человеком тактичным и решил не упоминать этот факт. Он снова взялся за список подлежавших аресту.

– А куда мы их всех посадим? – спросил сержант. – В камерах верхнего этажа мы лечим от пристрастия к кафиркам, а в подвале все забито.

– Отправляйте их прямо в тюрьму, – ответил Веркрамп, – и проследите, чтобы каждого помещали в отдельную камеру. Важно не дать им договориться друг с другом.

Через полчаса в дома тридцати шести наиболее влиятельных граждан Пьембурга нагрянула вооруженная полиция, и рассерженных и перепуганных обитателей прямо в пижамах препроводили в полицейские фургоны. Один или два арестованных оказали отчаянное сопротивление. Им спросонья показалось, будто начался бунт зулусов и восставшие явились убивать их прямо в постелях. Впрочем, причиной недоразумений послужила кромешная тьма, в которую ввергли весь город агенты Веркрампа. В стычках были ранены четыре полицейских, а владелец фирмы, торгующей углем, застрелил свою жену, чтобы избавить ее от участи – оказаться изнасилованной толпами черных. Позднее, однако, он сообразил, что допустил ошибку.

К рассвету удалось арестовать практически всех из намеченного списка, хотя в ряде случаев возникли ошибки и недоразумения, в которых еще предстояло разобраться. Человек, выхваченный из объятий супруги мэра, оказался не высшим должностным лицом города, но его соседом. Когда наконец задержали самого мэра, тот почему-то решил, что его арестовывают за причастность к коррупции в высших сферах.

– Позор! – возмущался и протестовал мэр, когда его заталкивали в полицейский фургон. – Вы не имеете никакого права вмешиваться в мою частную жизнь! Меня избрал народ! – Но его протесты остались втуне.

Утром, поспав пару часов, лейтенант Веркрамп и сержант Брейтенбах проехали по тем точкам, где накануне произошли взрывы. Сержанта снова поразило, насколько точно ориентировался в обстановке исполняющий обязанности комманданта. Веркрамп, никого ни о чем не спрашивая, прекрасно знал, куда надо ехать. После того как на дурбанском шоссе они осмотрели остатки трансформатора, сержант спросил Веркрампа, что тот собирается делать дальше.

– Ничего, – к изумлению сержанта ответил Веркрамп. – Через несколько дней мы сможем арестовать всю коммунистическую организацию Зулулэнда.

– А что делать с теми, кого мы арестовали сегодня ночью?

– Они будут допрошены, и их показания позволят нам установить весь круг заговорщиков, – пояснил Веркрамп.

Пораженный сержант лишь качал головой.

– Чертовски хочется верить, что вы понимаете, что делаете, – только и сумел выговорить он. На обратном пути они заехали в тюрьму, где Веркрамп проинструктировал группу сотрудников службы безопасности, которым предстояло вести круглосуточные допросы.

– Действуйте как обычно, – наставлял он их. – Держите арестованных все время стоя. Не давайте им спать. Припугните их малость для начала. Скажите, что их будут судить по закону о терроризме и что они должны доказать свою невиновность. Никаких адвокатов – у них на это прав нет. Скажите им, что их могут держать под арестом сколь угодно долго и без всякой связи с внешним миром. Вопросы есть?[37]

– Любые, сэр? – поинтересовался один из присутствующих.

– Вы слышали, что я сказал, – резко ответил Веркрамп. – Я спросил, есть ли вопросы? – Подчиненные тупо смотрели на лейтенанта. Веркрамп отпустил их, и они отправились приступать к своим нелегким обязанностям. Лейтенант Веркрамп посетил начальника тюрьмы Шнапса и извинился за временные неудобства, которые его служба вынужденно причиняет тюрьме и ее распорядку. Вернувшись в то крыло, где шли допросы задержанных, лейтенант Веркрамп обнаружил, что отданные им распоряжения исполняются точно.

– Кто выиграл чемпионат 1948 года? – орал сержант Шепперс на управляющего банком «Барклайз».

– Не знаю! – взвизгивал тот, уже успевший два раза получить в пах за отсутствие интереса к чемпионатам по крокету.

Веркрамп сделал сержанту знак выйти вместе с ним в коридор.

– Зачем вам это? – спросил он.

– По-моему, очень простой вопрос, – ответил сержант.

– Проще не бывает, – сказал Веркрамп и пошел в следующую камеру. Там настоятелю пьембургского собора удавалось пока избежать участи управляющего банком: священник смог назвать расстояние по шоссе от Йоханнесбурга до Кейптауна, возраст премьер-министра и расшифровку сокращения «США».

Вы же сами сказали – любые вопросы, – ответил допрашивающий, когда Веркрамп поинтересовался, чем они тут занимаются.

– Тупица безмозглый! – заорал Веркрамп. – Я спросил, есть ли вопросы, а не приказывал вам задавать любые вопросы вообще. Мне что – по слогам или по буквам диктовать вам надо, а?!

– Слушаюсь, сэр, – ответил подчиненный. Веркрамп снова собрал всех, кто вел допросы, и уточнил отданные прежде распоряжения.

– Нам нужны доказательства того, что все эти люди вступили в заговор с целью насильственного свержения правительства, – объяснил лейтенант и заставил подчиненных записать эти слова. Во-вторых, нам нужны доказательства того, что они активно подстрекали черных к восстанию. – Эти слова тоже были записаны. – В-третьих, что они получали деньги из-за границы. В-четвертых, что все они – коммунисты или симпатизируют коммунистам. Все понятно?

Сержант Шепперс спросил, может ли он передать мэру, что один из членов городского муниципалитета назвал его рогоносцем.

– Разумеется, – сказал Веркрамп. – Скажите ему, что этот член муниципалитета готов представить доказательства своего утверждения. Заставьте их начать давать показания друг против друга, и тогда мы раскопаем все до самых корней.

Допрашивающие разошлись по камерам с записанными вопросами, и работа возобновилась. Убедившись, что на этот раз его люди занимаются делом, лейтенант Веркрамп вернулся в полицейское управление и поинтересовался, нет ли вестей от его агентов. Никаких сообщений не поступало, и лейтенант испытал известное разочарование. Поразмыслив, однако, он пришел к выводу, что ожидать конкретных результатов пока еще рано.

Тогда он решил проверить эффективность лечения, которое проходили собранные наверху добровольцы. Лечение продолжалось, о чем свидетельствовали непрерывно доносившиеся оттуда крики и стоны. Он вызвал сержанта Брейтенбаха и приказал ему доставить из подвала какую-нибудь черную девку.

Сержант ушел и вскоре вернулся с чернокожей женщиной, которую он явно счел подходящей кандидатурой. Ей было добрых пятьдесят восемь лет, и последние лет тридцать из них ее вряд ли можно было назвать красавицей. Лейтенант Веркрамп при виде нее пришел в ужас.

– Я сказал «девку», а не «старуху», – заорал он на сержанта. – Уведи ее и приведи нормальную девку.

Сержант Брейтенбах повел женщину назад в подвал, искренне недоумевая, почему семидесяти– или восьмидесятилетнего негра можно назвать «боем», а негритянку такого же возраста назвать девкой нельзя. Ему это казалось странным. В конце концов он выбрал очень крупную черную девушку и приказал ей следовать за ним наверх. Но чтобы доставить ее на верхний этаж, потребовались десять минут и восемь полицейских, причем у одного оказался в итоге сломан нос, а другой жаловался, что остался без яиц. Веркрампу, однако, и на этот раз угодить не удалось.

– Вы что, считаете, что она может понравиться нормальному мужику? – спросил он, глядя на избитую и потерявшую сознание фигуру, которую констебли тщетно пытались удержать на ногах. – Мне нужна симпатичная кафирка, которая бы любому показалась привлекательной.

– Ну, пойдите и выберите сами, – ответил ему сержант Брейтенбах. – Поглядите, что получится, когда вы зайдете в камеру и скажете какой-нибудь красивой негритянке, что ее хотят видеть полицейские на верху.

– Ваша беда, сержант, – говорил ему Веркрамп, когда они вместе спускались в подвал, – в том, что вы не понимаете человеческую психологию. Если вы хотите, чтобы люди для вас что-то сделали, вовсе ни к чему их запугивать. Особенно черных. Их надо убеждать. – Они остановились перед дверью камеры, сержант отпер ее и втолкнул внутрь крупную негритянку. Веркрамп перешагнул через нее и оглядел жавшихся к стенам женщин.

– Ну-ну, нечего бояться, – успокоил он их. – Кто из вас, девочки, хочет подняться с нами наверх и посмотреть картинки? Хорошие картинки.

Добровольцев не было. Веркрамп сделал еще один заход.

– Нечего бояться. Вам никто не сделает ничего плохого.

Находившиеся в камере женщины молчали, только стонала девушка, лежавшая на полу. Кислая улыбка, державшаяся на лице Веркрампа, исчезла окончательно.

– Давайте эту, – приказал он констеблям, и в следующий момент тонкую черную девушку поволокли наверх.

– Вот что я имею в виду, говоря о психологии, – говорил лейтенант Веркрамп сержанту, пока они поднимались обратно. Но сержант по-прежнему сомневался.

– Здоровую, как я заметил, вы не выбрали, – сказал он.

На верхнем этаже несколько полицейских из числа тех, кого Веркрамп внес в список нуждающихся в лечении, с готовностью сорвали с девушки одежду и, голую, провели перед пациентами устроенной лейтенантом больницы. Веркрамп был крайне обрадован, когда со стороны последних не последовало никакой реакции.

– Ни у одного нет эрекции, – удовлетворенно констатировал он. – Вот научное доказательство того, что лечение действует.

Но сержант Брейтенбах был, как всегда, настроен более скептически.

– За двое суток они не проспали и минуты, – воз разил сержант. – Поставьте здесь хоть голую Мэрилин Монро, они и на нее не среагируют.

Веркрамп неодобрительно посмотрел на сержанта.

– Фома неверующий, – буркнул он.

– Ничего подобного, – запротестовал сержант. – Я лишь говорю, что если вы хотите действительно научную проверку эффективности лечения, то надо привести сюда белую и показать им. – Но лейтенанта Веркрампа подобное предложение привело в бешенство.

– Омерзительная идея, – заявил он. – Как можно подвергать белую девушку столь отвратительной процедуре!

Он распорядился продолжать лечение еще по меньшей мере два дня.

– Еще два дня такого, и я помру, – простонал один из добровольцев.

– Лучше помереть, чем спать с черными, – ответил Веркрамп и отправился к себе в кабинет разрабатывать планы массового лечения остальных пятисот девяноста человек, временно находившихся под его командованием.

Тем временем в кафе «У Флориана» секретные агенты Веркрампа добились потрясающих успехов в поисках участников подрывного движения. После многих лет отчаяния, когда они непрерывно вращались в либеральных кругах, но так и не смогли отыскать там никого, кто был хотя бы отдаленно связан с коммунистической партией или же был бы готов признать, что одобряет насильственные способы изменения власти, внезапно агенты напали на довольно значительное число таких людей. Агент 745 396 обнаружил агента 628 461, которому, похоже, было что рассказать о взрыве на телефонном узле. У агента 628 461 осталось совершенно четкое впечатление, что номер 745 396 не совсем непричастен к уничтожению трансформатора на дурбанском шоссе. В столовой университета агент 885 974 случайно натолкнулся на агента 378 550 и постарался прощупать, что тот знает о причинах, по которым замолчало радио. В свою очередь он намекнул 378 550, что мог бы сообщить тому кое-что о бомбе, повредившей железнодорожный мост. Каждый из агентов Веркрампа в Пьембурге смог доложить, что продвинулся в выполнении полученного задания. Они лихорадочно шифровали свои донесения и, в соответствии с инструкциями, закладывали их в тайники. На следующий день уверенность каждого из агентов, что он наконец-то выходит на действительно крупное дело, окрепла еще больше после того, как агенты 745 396 и 628 461, договорившиеся встретиться в университетской столовой, внезапно нашли там благодарную аудиторию в лице агентов 885 974 и 378 550. Двум последним накануне так повезло, на их взгляд, в этом месте, что каждый из них решил на следующий день попытать там счастья снова. Заговор явно разрастался. Веркрамп был по горло занят расшифровкой поступавших ему донесений. Этот и без того сложный процесс затруднялся еще более тем, что Веркрамп понятия не имел, в какой день недели было отправлено то или иное донесение. Так, донесение агента 378 550 было обнаружено в корнях одного из деревьев в городском парке. Этот тайник агенту следовало использовать по воскресеньям. Однако, вооружившись кодом, предназначенным для воскресений, и проработав два часа, Веркрамп из случайного набора букв сумел извлечь некий набор слов, но он оказался столь же случайным. Во всяком случае, понять из него что-либо было невозможно. Тогда он попробовал расшифровать записку субботним кодом. Слова получились другие, но их бессвязность оставалась прежней. При этом и словарный запас расшифрованного текста оказывался весьма ограниченным. Веркрамп проклинал себя за то, что для субботних кодов решил воспользоваться пьембургским каталогом луковичных растений только на том основании, что его легко достать. Лейтенант решил испробовать пятничный шифр и наконец-то смог прочесть донесение, в котором говорилось, что агент 378 550 выполнил полученные инструкции и в настоящее время меняет место жительства. Потратив на расшифровку этого послания в общей сложности шесть часов, Веркрамп полагал, что затраченные им усилия заслуживают более впечатляющего информационного вознаграждения. Он взялся за донесение агента 885 974 и с удовлетворением обнаружил, что оно с первого же раза поддалось верной расшифровке и содержало кое-какую полезную информацию. Агент докладывал, что установил контакт с несколькими лицами, которых он подозревает в подрывной деятельности, но испытывает трудности с закладкой тайника, поскольку за ним непрерывно следят.

Оказалось, что следили не только за агентом 885 974. Стремясь установить адреса, где проживали саботажники, секретные агенты Веркрампа дни напролет выслеживали друг друга по всему Пьембургу. Каждый день они покрывали огромные расстояния и, добравшись вечером до дому, буквально валились с ног от усталости. У них не оставалось сил даже на то, чтобы зашифровать очередное донесение, которого с нетерпением ждал Веркрамп. А кроме того, в соответствии с полученными от лейтенанта указаниями агенты должны были ежедневно менять место жительства, но для этого нужно было заранее найти новое жилье. В результате с каждым днем представления Веркрампа о происходящем все больше запутывались, тем более что каждый агент время от времени менял еще имя и образ, в котором работал. К понедельнику агент 628 461 сам уже не был уверен ни в том, кто он сегодня есть, ни в том, где он живет, ни даже в том, какой сегодня день недели. Но еще более смутными были его представления о том, где живет агент 745 396. На протяжении пятнадцати миль он неотрывно преследовал того по бесчисленным улицам и переулкам Пьембур-га, так что в итоге 745 396 отказался от попыток избавиться от «хвоста» и вернулся в дом на Бишоф-авеню, где с удивлением узнал, что съехал отсюда два дня тому назад. В конце концов ему пришлось спать в парке на скамейке. Агент 628 461, сбивший до кровавых мозолей ноги во время этой погони, собрался было возвращаться к себе, но внезапно обнаружил, что за ним самим тоже кто-то следит. Он захромал побыстрее, но звук чьих-то шагов позади не отставал. 628 461 решил отказаться от борьбы. Ему было уже наплевать, выследит его кто-нибудь или нет. «Все равно утром уезжать отсюда», – думал он, поднимаясь по лестнице пансионата, в котором остановился на этот раз. Проводив его до двери дома, агент 378 550 вернулся в собственное прибежище и потратил всю ночь на то, чтобы написать и зашифровать донесение лейтенанту Веркрампу, в котором он сообщал адрес выслеженного им подрывного элемента. Но поскольку начинал он писать это донесение в половине одиннадцатого вечером в понедельник, а закончил в два часа ночи во вторник, Веркрампу пришлось с большими, чем обычно, трудностями докапываться до его смысла. При расшифровке кодом понедельника первая часть донесения казалась осмысленной, вторая же представляла собой какой-то странный набор слов. С вторничным кодом получалось наоборот: конец фразы обретал смысл, начало же утрачивало его. К тому времени, когда лейтенант Веркрамп отказался от попыток что-либо понять в этом донесении, устраивать облаву в пансионате было бы все равно уже бессмысленно: 628 461, ночевавший тут под именем Фредерика Смита, успел утром съехать и уже зарегистрировался в другом месте под именем Пита Ретифа.

Не только лейтенант Веркрамп испытывал затруднения, пытаясь разобраться, что же происходит вокруг. Нечто подобное переживали также и миссис Хиткоут-Килкуун, и коммандант Ван Хеерден.

– Вы уверены, что его там нет? – допытывалась миссис Хиткоут-Килкуун у майора, которого она ежедневно посылала в Веезен сообщить комманданту, что его ждут к обеду.

– Совершенно уверен, – отвечал майор Блоксхэм. – Я просидел в баре почти час, и он так и не появился. Я спросил у бармена, не видал ли тот его. Тоже нет.

– Очень странно, сказала миссис Хиткоут-Килкуун. – Он же совершенно определенно написал, что остановится в гостинице.

– На мой взгляд, чертовски странное было это письмо, – проговорил полковник. – «Дражайшая Дафния, коммандант Ван Хеерден имеет удовольствие…»

– Мне оно показалось очень милым, – перебила его миссис Хиткоут-Килкуун. – Оно доказывает, что у комманданта есть своеобразное чувство юмора.

– Мне это не показалось чувством юмора, – сказал майор, до сих пор не вполне еще пришедший в себя после встречи с коммандантом.

Лично мне кажется, что мы должны быть благодарны за маленькие подарки судьбы, – сказал по лковник. – По-моему, эта скотина все-таки не приедет. – И полковник вышел в расположенный позади дома двор, где Харбингер вываживал крупную черную лошадь. – Все готово на завтра, Харбингер? Фокс в хорошей форме?

– Сегодня утром гонял его на пробежку, – ответил Харбингер, худой человек с короткой стрижкой и узко поставленными глазами. – Он довольно резво бежал.

– Отлично, отлично, – сказал полковник. – Что ж, утром выезжаем как можно раньше.

Миссис Хиткоут-Килкуун, остававшаяся в доме, никак не могла понять причины отсутствия комманданта.

– А вы уверены, что спрашивали в той самой гостинице? – допрашивала она майора.

Я зашел в магазин и спросил, где гостиница, – объяснял ей майор. – Продавец попытался всучить мне кровать. Похоже, он почему-то решил, что мне нужно именно это.

– В высшей степени странно, – проговорила миссис Хиткоут-Килкуун.

– Я сказал, что кровать мне не нужна, – продол жал майор. – В конце концов он показал мне гостиницу, она прямо через дорогу.

– И там о нем ничего не слышали?

– Там совершенно ничего не слышали о человеке, которого звали бы коммандант Ван Хеерден.

– Может быть, он приедет завтра, – с тоской в голосе сказала миссис Хиткоут-Килкуун.