Сержант Брейтенбах взял два полицейских фургона и отправился в Адамвилль, черный городок неподалеку от Пьембурга, исполнять приказание, показавшееся ему простым и ясным. На практике, однако, все получилось сложнее, чем он предполагал. Пока полицейские вытаскивали из домов и заталкивали в фургон первый десяток черных девушек, собралась большая рассвирепевшая толпа, а городок охватили волнения.

– Отпустите наших женщин! – требовала толпа.

– Выпустите нас! – верещали в фургоне сами женщины. Сержант Брейтенбах попытался объяснить смысл предпринимаемых действий.

– Мы их только сфотографируем, без одежды, растолковывал он. – Это делается для того, чтобы белые полицейские не спали больше с женщинами банту.

Подобное объяснение прозвучало, как и следовало ожидать, неубедительно. Судя по всему, толпа явно считала, что фотографирование черных женщин голыми окажет на белых полицейских прямо противоположное воздействие.

– Перестаньте насиловать наших женщин! – кричали африканцы.

– Именно это мы и пытаемся сделать, – отвечал им через громкоговоритель сержант, но его слова ни до кого не доходили. Слух о том, что полиция собирается перепортить всех молодых женщин, разнесся по городку с быстротой молнии. Когда вокруг полицейских машин начали падать камни, сержант Брейтенбах приказал своим людям взять автоматы наизготовку и начать отход.

– Вот так всегда, – заметил Веркрамп, когда сержант доложил ему об инциденте. – Стараешься им помочь, а они отвечают подобным образом. Бунтуют, черт бы их побрал. Я всегда говорил, что кафры тупые. Глупы как пробки.

– Попробовать еще раз? Нужны нам еще девки? – спросил сержант.

– Конечно. Десяти мало, – ответил Веркрамп. – Сфотографируйте этих и отвезите их назад. Когда там увидят, что с этими ничего не случилось, толпа успокоится.

– Слушаюсь, сэр, – с сомнением в голосе ответил сержант.

Он спустился в подвал и стал следить за работой полицейского фотографа, которому с трудом удавалось заставить женщин постоять какое-то время спокойно. Сержанту пришлось в конце концов вытащить револьвер и пригрозить, что, если женщины не будут делать то, что им говорят, он их всех перестреляет.

Вторая вылазка в Адамвилль оказалась еще более трудной и менее успешной, чем первая. На этот раз наряду с фургонами сержант прихватил также четыре бронетранспортера и несколько грузовиков с полицейскими, однако все равно нарвался на неприятности.

Сержант Брейтенбах приказал отпустить тех женщин, которых полицейские изловили во время первой вылазки и теперь привезли назад, и обратился к возбужденной толпе.

– Видите, с ними ничего не случилось! – прокричал он. Из фургонов высыпали женщины, они были голые, на их телах видны были ссадины.

– Он грозился перестрелять нас! – закричала одна из них.

Во время бунта, который последовал за этим заявлением и попыткой полиции захватить для тех же целей еще девяносто женщин, полицейские убили четырех африканцев и ранили больше десятка. Когда сержант Брейтенбах покидал поле битвы, в фургонах у него сидели еще двадцать пять женщин, а под левым глазом, в том месте, куда ему угодил камень, наливался огромный синяк.

– Пошли они к черту все! – выругался сержант, когда колонна двинулась в обратный путь. Подчиненные поняли его слова буквально, и после того как двадцать пять женщин по прибытии в полицейский участок были сфотографированы, ими воспользовались в свое удовольствие, а потом с миром отпустили по домам. Вечером того же дня исполнявший обязанности комманданта Веркрамп сообщил прессе, что в результате межплеменных столкновений в окрестностях города убиты четыре африканца.

Как только цветные слайды были изготовлены, Веркрамп и сержант Брейтенбах поднялись на верхний этаж полицейского управления, где десять констеблей с некоторым трепетом ожидали начала лечения. Появление шприцев и устройств для электрошока никак не способствовало поднятию их духа.

Пациентов выстроили в коридоре, и Веркрамп обратился к ним с напутствием.

Сегодня, сказал он, вам предстоит принять участие в эксперименте, который может изменить ход истории. Вы все знаете, что нам, белым, живущим на Юге Африки, угрожают миллионы черных. И если мы хотим выжить и сохранить чистоту нашей расы в том виде, в каком ее создал Бог, мы должны научиться сражаться не только при помощи оружия. Мы должны научиться вести и выигрывать также и моральные битвы. Мы должны очистить наши умы и сердца от грязных мыслей и побуждений. Именно это сделает начинаемый нами курс лечения. Каждый из нас испытывает естественное отвращение к кафрам. Такое отвращение – часть нашей природы. Лечение, которому вы согласились добровольно подвергнуться, укрепит в вас это чувство. Вот почему оно называется курсом отвращения. К концу этого курса от одного только вида черной женщины вас станет тошнить, и у вас выработаются рефлексы, которые позволят вам избегать любых контактов с этими женщинами. Вам не захочется спать с ними. Вам не захочется прикасаться к ним. Вам не захочется держать их в своем доме даже как слуг. Вам не захочется, чтобы они стирали вашу одежду. Вам не захочется, чтобы они ходили по улицам. Вам не захочется, чтобы они вообще были где бы то ни было в Южной Африке…

По мере того как лейтенант Веркрамп перечислял, чего впредь не захочется десяти констеблям, голос его становился все выше и выше. Сержант Брейтенбах начал нервно покашливать. У него выдался трудный денек, а кроме того, болезненно напоминал о себе порез на лбу, и ему вовсе не хотелось в довершение всего иметь еще дело с впавшим в истерику исполняющим обязанности комманданта.

– Будем начинать, сэр? – спросил он, перебивая Веркрампа. Лейтенант потерял мысль и остановился.

– Да, – ответил он. – Начнем эксперимент. Добровольные пациенты разошлись по камерам, где их заставили раздеться и надели на них смирительные рубашки, заранее приготовленные и уложенные на койках наподобие пижам. С облачением в смирительные рубашки возникли некоторые трудности, и в паре случаев потребовалась помощь нескольких сержантов, чтобы натянуть их на самых крупных и сильных полицейских. В конце концов, однако, каждый из десяти констеблей был переодет и связан, и Веркрамп наполнил апоморфином первый шприц.

Сержант Брейтенбах с растущей тревогой наблюдал за его приготовлениями.

– Хирург предупреждал не давать слишком большую дозу, – прошептал сержант Веркрампу. – Он говорил, что иначе можно и убить. Только по три кубика.

– У вас что, сержант, поджилки задрожали? – спросил Веркрамп. Лежавший на койке констебль неотрывно смотрел на иглу, и глаза его наполнялись ужасом.

– Я передумал! – отчаянно завопил он.

– Ничего ты не передумал, ответил Веркрамп. – Мы это делаем для твоей же пользы.

– Может быть, испробуем сперва на кафрах? – спросил сержант Брейтенбах. – А то не здорово ведь будет, если кто-нибудь из наших людей помрет.

Веркрамп на минуту-другую задумался.

– Ты прав, – согласился он в конце концов. Они отправились в камеры, расположенные на первом эта же, и ввели нескольким африканцам разные дозы апоморфина. Результаты полностью подтвердили худшие опасения сержанта Брейтенбаха. Когда третий негр подряд впал в состояние комы, Веркрамп выразил удивление, смешанное с восхищением.

– Мощная штука, – сказал он.

– Может, ограничимся только электрошоком? – спросил сержант.

– Пожалуй, – с грустью произнес Веркрамп. Ему очень хотелось потыкать в добровольных пациентов иголками. Приказав сержанту послать за полицейским хирургом, чтобы тот оформил свидетельства о смерти подопытных африканцев, лейтенант вернулся на верхний этаж и заверил пятерых добровольцев, которым должны были вводить апоморфин, что те могут не волноваться.

– Уколов не будет, – сказал он им, – вместо них применим электрошок. – И включил диапроектор. На противоположной стене камеры появилось изображение обнаженной чернокожей женщины. На эту часть эксперимента каждый из добровольцев ответил эрекцией. Веркрамп покачал головой.

– Позор! – пробормотал он, прикрепляя липкой лентой контакты электрошокового устройства к бодро настроенному члену одного из пациентов. – А теперь, – сказал он сержанту, сидевшему рядом с койкой, – каждый раз, когда будешь менять слайд, давай ему удар. Вот так, – и Веркрамп энергично завертел рукоятку генератора. Лежавший на кровати констебль задергался, как в конвульсии, и завопил. Веркрамп посмотрел на его пенис и остался доволен. – Видишь, – сказал он сержанту, – действует. – И сменил изображение.

Переходя из камеры в камеру, лейтенант Веркрамп объяснял, как надо проводить лечение, и следил за ходом эксперимента. Вслед за показом диапозитива обычно следовала эрекция, за ней – электрический удар, потом изображение менялось, повторялись эрекция и удар током – и так снова, снова и снова. По мере продолжения курса энтузиазм лейтенанта заметно возрастал.

В это время из морга возвратился сержант Брейтенбах. Он был настроен не столь оптимистически, как его начальник.

– На улице слышно, как они вопят, – прокричал он на ухо Веркрампу. Из-за криков подвергаемых лечению в коридоре верхнего этажа невозможно было ничего расслышать.

– Ну и что? – возразил Веркрамп. – Мы делаем историю.

– Мы делаем слишком много шума, – настаивал сержант.

Однако Веркрампу вопли добровольцев казались сладчайшей музыкой. Он видел себя дирижером, руководящим исполнением какой-то великой симфонии. Изображения и эрекция, удары током и вопли ассоциировались в его сознании с тем, как сменяются в симфонии времена года. В его власти всецело было вызвать весну или лето, зиму или осень или даже вообще отменить их чередование.

Через некоторое время он потребовал принести себе раскладушку и прямо в коридоре улегся на ней немного поспать.

– Я изгоняю дьявола, – повторял он про себя, мечтая о наступлении того времени, когда мир будет полностью очищен от сексуальных желаний. С этими мыслями он и заснул. Когда лейтенант проснулся, его поразила царившая вокруг тишина. Он поднялся и об наружил, что все добровольцы крепко спят, а сержанты собрались в туалете и курят.

– Почему вы прекратили лечение, черт возьми? – закричал на них Веркрамп. – Оно должно быть непрерывным, только в этом случае оно подействует. Это называется закреплением реакции.

– Чтобы продолжать, нужны свежие силы, – возразил один из сержантов. Это было похоже на признаки бунта.

– В чем дело? – сердито спросил Веркрамп. Сержант выглядел явно смущенным.

– Деликатный вопрос, – ответил в конце концов сержант Де Кок.

– А именно?

– Ну, мы всю ночь смотрели слайды обнаженных леди…

– Цветных девок, а не леди, – рявкнул Веркрамп.

– И… – сержант стушевался.

– И что?

– У нас начались судороги в яйцах, – ответил на конец сержант, не подыскивая других слов.

Лейтенант Веркрамп был поражен.

– Судороги в яйцах?! – закричал он. – Судороги в яйцах от цветных девок?! И вы в этом спокойно признаетесь?! – от возмущения Веркрамп потерял дар речи.

– Это совершенно естественно, – сказал один из сержантов.

– Что естественно?! – снова закричал Веркрамп. – Это абсолютно противоестественно! До чего докатилась страна, если даже люди вашего положения и вашей ответственности не в состоянии контролировать свои половые инстинкты! Так вот, слушайте, что я скажу. Как коммандант этого полицейского участка, я приказываю вам продолжать курс лечения! Любой из вас, кто откажется выполнять свой долг, будет первым включен в список следующей группы добровольцев.

Сержанты одернули гимнастерки и заспешили назад в камеры. Раздавшиеся через несколько минут вопли подтвердили, что их верность долгу восстановлена полностью. Утром лечение продолжила новая смена сержантов. На протяжении дня лейтенант Веркрамп неоднократно поднимался наверх, чтобы проверить, как идут дела.

Во время одного из таких посещений он уже собирался было покинуть камеру, как вдруг ему показалось, что проецируемая на стену картинка какая-то странная. Он пригляделся и увидел, что на слайде пейзаж, снятый в национальном парке Крюгера.

– Нравится? – спросил сержант, видя, что Веркрамп молча уставился на изображение. – Следующий еще лучше.

Сержант нажал на кнопку, слайд сменился, и во всю стену возник жираф, снятый с близкого расстояния. Лежавший на койке доброволец задергался от удара током. Лейтенант Веркрамп не верил собственным глазам.

– Откуда у вас эти слайды? – спросил он. Вид у сержанта был крайне довольный.

– Сделал в прошлом году, во время отпуска. Мы тогда ездили в заповедник. – Он снова нажал кнопку, и на экране появился табун зебр. Пациент на койке опять конвульсивно задергался.

– Вы обязаны показывать ему голых черных баб, а не зверей из заповедника, – зарычал Веркрамп.

Но сержант не смутился.

– Это я просто для разнообразия, – объяснил он. – А кроме того, я их еще сам ни разу не смотрел. У нас дома нет диапроектора.

Лежавший на койке доброволец тем временем орал, что он больше не выдержит.

– Не показывайте больше бегемотов, – молил он. – Хватит бегемотов. Клянусь Богом, я в жизни не притронусь ни к одному бегемоту!

– Видишь, что ты наделал? – начал отчитывать сержанта Веркрамп. – Ты понимаешь, что натворил? Теперь он будет всю жизнь ненавидеть животных. Он даже не сможет повести своих детей в зоопарк, не рискуя получить нервный срыв.

– Честное слово, я этого не хотел, – оправды вался сержант. – Прошу прощения. Он же теперь и рыбу ловить не сможет, бедняга.

Веркрамп отобрал слайды с изображением заповедника, а заодно и те, на которых был снят морской аквариум в Дурбане, и приказал сержанту показывать диапозитивы только с голыми черными женщинами. После этого случая он сам проверил все слайды во всех других камерах и обнаружил еще одно отклонение от установленного им порядка. Сержант Бишоф наряду с картинками цветных женщин показывал слайд, на котором была изображена одетая в купальник некрасивая белая женщина.

– А это что за уродина? – спросил Веркрамп, когда обнаружил этот слайд.

– Нехорошо так говорить, – обиделся сержант Бишоф.

– Это еще почему? – рявкнул Веркрамп.

– Это моя жена, – ответил сержант. Веркрамп понял, что допустил ошибку.

– Послушайте, – сказал лейтенант, – нельзя же показывать ее вместе с девками-кафирками.

– Нельзя, конечно, – согласился сержант. – Но я думал, что это может помочь.

– Чему помочь?

– Семейной жизни, – объяснил сержант. – Пони маете, она… э-э-э… немного склонна к флиртам, и я подумал, что хорошо бы сделать так, чтобы на нее ни один мужик и взглянуть не захотел.

Веркрамп изучающе посмотрел на изображение.

– Не думаю, что вам стоит так уж сильно беспокоиться, – сказал он и распорядился не показывать больше слайд с миссис Бишоф в общей подборке.

Добившись наконец, чтобы курс лечения во всем следовал разработанному им плану, лейтенант Веркрамп спустился в кабинет комманданта и стал мучительно думать, что бы еще предпринять такое, чтобы его пребывание при исполнении обязанностей начальника полиции оставило о себе неизгладимый след. Он понимал, что следующий этап в его деятельности по-настоящему начнется вечером, когда начнут действовать его секретные агенты.