Глава шестнадцатая

Чувства констебля Элса, наблюдавшего за концом «Белых леди», не были столь противоречивы, как у комманданта. Ему вообще несвойственна была раздвоенность натуры. Если он о чем и сожалел, то только о том, что его усилия выкурить обитателей особняка завершились столь всесокрушающим успехом. Он все же надеялся, что пламя заставит хотя бы некоторых из оставшихся в живых членов «клуба Дорнфорда Иейтса» спасаться бегством через открытую степь, и тогда их можно было бы, не торопясь, перестрелять там по-человечески. Особенно сожалел Элс о том, что ему не удалось как следует проститься со своим недавним хозяином. Ему очень хотелось отправить «Английскую розу» на тот свет, притом растянув этот процесс по возможности дольше и сделав его предельно невежливым, чего, по его мнению, полковник вполне заслуживал.

Не успел еще остыть пепел, а констебль Элс уже рылся на пожарище, собирая и пересчитывая трупы и лично желая убедиться, что ошибок или неопознанных не будет. Ему удалось найти даже оплавившиеся украшения миссис Хиткоут-Килкуун, и потому, когда розыски были завершены, Элс был уверен, что кое-кого не хватает.

Бродя по пожарищу, он снова и снова пересчитывал тела.

– Здесь только одиннадцать, – доложил он сержанту Брейтенбаху, неприязненно наблюдавшему за его действиями.

– А какая разница, – бросил сержант.

– По-моему, существенная, – ответил Элс. – Должно быть тринадцать.

– Он посчитал что-то в уме. – Нет, неверно, – сказал он наконец. – Еще одного не хватает.

– Сколько было в доме слуг? – спросил сержант.

– Я только людей считаю, – обиделся Элс, – кафры не в счет.

– Так кого же не хватает?

– Похоже, полковника, – огорченно произнес Элс. – Ловкий, поганец. Вечно улизнет.

Сержант Брейтенбах заметил, что это не такое уж плохое качество, но все же направился к броневику и постучал в дверь.

– Ну что там такое? – сонным голосом отозвался коммандант.

– Элс говорит, что полковник удрал, – сказал сержант и поразился мгновенной перемене в поведении комманданта Ван Хеердена.

– Собак сюда! – лихорадочно завопил коммандант. – Пускайте собак! Во что бы то ни стало найти негодяя! Пока сержант Брейтенбах отдавал распоряжения проводникам доберман-пинчеров, констебль Элс отправился на псарню, и вскоре вся гравийная площадка перед бывшим домом была заполнена рычащими полицейскими собаками и гончими, причем те и другие явно оспаривали право друг друга находиться в этом месте. Оказавшийся в центре этой волнующейся массы коммандант Ван Хеерден, пораженный и раздраженный тем, что муж миссис Хиткоут-Килкуун все еще на свободе и теперь, видимо, обозлен вдвойне, старался, как мог, избежать укусов.

– Джейсон, лежать! Снарлер, лежать! – тщетно выкрикивал он, стараясь воспроизвести ту волшебную формулу, которая так прекрасно сработала тогда в лесной лощине. На этот раз она оказывалась бесполезной. Занятые собственными делами, гончие рычали и кидались друг на друга все ожесточеннее, и коммандант уже было подумал, что они загрызут его до смерти. Но тут подъехал на своей маленькой коренастой лошадке Элс, ведя в поводу гнедую кобылу миссис Хиткоут-Килкуун. Коммандант с благодарностью взгромоздился в седло и огляделся вокруг.

– Пожалуй, меня можно назвать предводителем, – с гордостью произнес он. Элс протрубил в рог, и своры двинулись из ворот в поле.

– Предводителем чего? – поинтересовался Элс, когда они тронулись вслед за собаками.

Кхшмандант посмотрел на него как на идиота.

– Полицейской охоты, разумеется, – ответил он и, пришпорив гнедую, поскакал вслед за гончими, которые уже уловили запах «Английской розы». Смесь «Шанели № 5» и анисового семени, конечно, невозможно было не уловить. Ее почувствовали даже доберман-пинчеры, зловеще мчавшиеся следом за гончими. Занимался рассвет, и собаки увеличили темп.

То же самое сделал и полковник Хиткоут-Килкуун, не расслабившийся после сна и потому не сумевший избавиться от жестоких объятий корсетов своей супруги. Когда он неуклюже ворочался в зарослях, пытаясь скинуть с себя эту гадость, полковник услышал звук рога, в который протрубил Элс, и безошибочно понял смысл этого сигнала. Когда первые гончие показались на горизонте, примерно в миле от этого места, полковник покинул свое убежище и устремился к реке. На бегу он содрал с себя те причиндалы костюма «Английской розы», которые удалось сорвать. Бледно-желтая жоржетка, ее колоколоподобные рукава, шляпка из итальянской соломки и маленький передник – все они остались валяться в вельде, как трогательные и жалкие напоминания об имперских мечтах. Добежав до берега реки, полковник на секунду замешкался, а потом бросился в воду. «Надо сбить их со следа», – подумал он, вынырнув на поверхность, и замер, предоставив течению спокойно нести себя вниз.

– Улизнул! – воскликнул Элс, когда гончие сгрудились кучей над обрывками брошенной полковником одежды.

– Вижу, – ответил коммандант, брезгливо разглядывая рваные куски чего-то розового. – А ты уверен, что это не костюм майора Блоксхэма? – спросил Ван Хеерден. – Он говорил, что обычно носит розовое.

Но Элс вместе с гончими был уже у реки и что-то вынюхивал в воздухе.

– Вот он куда направился, – решил наконец Элс, указывая вниз по течению, и, подудев в рог, двинулся вдоль берега реки. Коммандант Ван Хеерден не спеша поехал за ним следом.

Встало солнце, и вместе с ним к комманданту внезапно пришло чувство сожаления. Торопиться было уже некуда и незачем. Элс взял след, почуял кровь, и коммандант по собственному долгому опыту знал, что теперь жертва от него не уйдет. А кроме того, от претензий со стороны БГБ он себя обезопасил. Все ошибки и просчеты Веркрампа похоронены под развалинами имения «Белые леди». Сейчас, когда у него были одиннадцать трупов и триста фунтов взрычатки в качестве прямых улик, никто не посмеет сказать, будто бы он, коммандант, сработал неоперативно. Наконец-то он почувствовал себя в безопасности, и вместе с этим приятным ощущением к нему вернулось стремление к благородным поступкам. Несомненно, погоня по пересеченной местности за пожилым полковником, переодетым женщиной, было занятием не для джентльмена. В этом было что-то презренное, что-то подлое и отталкивающее. Бросив последний раз взгляд вслед бесхвостым доберман-пинчерам, чьи силуэты зловеще мелькали среди ив, коммандант развернул гнедую и медленно поехал назад, по направлению к дому. По дороге ему навстречу попался бронетранспортер, в котором ехал сержант Брейтенбах. Коммандант, движимый ожившими в нем самыми благородными порывами, направил сержанта в противоположную сторону.

– Они вон туда поскакали, – крикнул ему коммандант и посмотрел вслед бронетранспортеру, уносившему сержанта, пока они не скрылись за холмом. Откуда-то издалека, со стороны реки снова донесся звук рога, в который трубил Элс, и комманданту послышалось, будто бы кто-то крикнул: «Догнал!» Вслед за этим до него долетели лай и визг собак.

Миссис Хиткоут-Килкуун провела ночь на заднем сиденье такси, наблюдая через плечо таксиста за тем, как ночное небо постепенно окрашивается в малиновый цвет. При этом она столь страстно реагировала на действия шофера, что у того не осталось ни малейших сомнений: ей нравится то, что и как он делает. Когда ночь окончательно угасла, угасли и силы миссис Хиткоут-Килкуун. Она затихла, а таксист уснул. Освободившись от него и выбравшись из машины, она первым делом подумала, не обыскать ли ей его карманы, чтобы найти хоть немного денег, но потом отвергла эту мысль. В доме ее ждало нечто гораздо большее. Когда броневики выехали со двора, кинувшись в погоню за ее мужем, миссис Хиткоут-Килкуун привела в порядок платье, пробралась через живую изгородь и подошла к развалинам. Гора обуглившегося мусора не имела ничего общего с особняком, который стоял тут еще совсем недавно. Однако миссис Хиткоут-Килкуун волновало не прошлое, а будущее. Не просто же так сменила она в свое время пригород Южного Лондона на опасную и лишенную комфорта жизнь в Африке. Она поднялась по ступенькам, на которых ей доводилось приветствовать так много гостей, – каким-то образом они все еще хранили остатки тепла бывшего уюта этого дома, – и осмотрела руины. Затем, ловко переступая между останками своих старых друзей, прошла в свою бывшую спальню и начала копаться там в золе и пепле.

Услышав звуки рога, полковник Хиткоут-Килкуун выбрался из реки и скрылся под деревьями. Продравшись через кусты, он вскоре оказался у подножия высокого и крутого обрыва. Дальше идти было некуда. Лай гончих на противоположном берегу реки слышался все ближе. Полковник, затаив дыхание, постоял, прислушиваясь, а затем повернул вдоль обрыва в поисках места, где можно было бы спрятаться. Вскоре он нашел такое место под нависавшей скалой. Заглянув под нее, он обнаружил там нечто напоминавшее пещеру, довольно темную и глубокую, в которую вело узкое входное отверстие. «Чем-нибудь бы его завалить», – подумал полковник. Внезапно его осенило, как это можно сделать. Жаль, что такие озарения приходят обычно лишь на склоне жизненного пути. Он выскочил из пещеры и принялся изо всех сил выдергивать из земли куст колючки. Куст не поддавался. Лай собак меж тем становился все ближе. Подгоняемый этим явным признаком приближающейся опасности, полковник в конце концов с корнем выдрал куст из земли с таким усилием, что если бы не корсеты его жены, этого усилия скорее бы не выдержал не куст, а он сам. Забравшись в пещеру, он втащил куст за собой. «Через колючку не пролезут», – мрачно подумал он и скрючился в темноте, даже не подозревая о том, что стены пещеры испещрены рисунками, изображающими сцены охоты – правда, не такой, что разворачивалась сейчас.

На берегу реки констебль Элс и гончие снова что-то вынюхивали. Было совершенно непонятно, куда подевался тот, кого они преследовали. Элс прикинул, как поступил бы он сам, окажись он на месте полковника, и быстро пришел к выводу, что постарался бы скрыться в густых зарослях на противоположном берегу реки. Пришпорив лошадь, Элс въехал в воду и поплыл через реку, свора гончих последовала за ним. Через несколько минут гончие уже снова взяли след на другом берегу и устремились цепочкой в лес. Элс с трудом продрался через заросли следом за ними. Когда он выбрался на открытое место, то вся свора, высунув языки, вертелась вокруг куста колючки, абсолютно противоестественно торчавшего из глубины пещеры. Элс спешился и внимательно осмотрел это место. Доберман-пинчеры злобно зарычали, а гончие, напротив, радостно приветствовали его, впрочем, не дождавшись взаимности от того, кого они считали своим хозяином. Не обращая на собак никакого внимания, Элс распихал свору, подошел к кусту колючки вплотную и стал изучать его. Через минуту торжествующее «Догнал!» разнеслось вдоль обрыва, эхом отразившись от него.

В своем укрытии полковник Хиткоут-Килкуун услышал этот крик. Голос кричавшего показался ему чем-то знакомым. В душе полковника затеплилась надежда. Если снаружи был действительно Харбингер, тогда он спасен. Полковник принялся выталкивать куст, чтобы выбраться наружу, но в приоткрывшееся было отверстие тут же бросились три доберман-пинчера. Морды их были злобно оскалены. Полковник поспешно втянул колючку назад и попытался что-то крикнуть Харбингеру, но его слова утонули в лае собак.

Констебль Элс уселся перед пещерой на камень и закурил. Торопиться ему было некуда. «Подстрелить его нельзя», – подумал Элс, вспоминая, что полковник был ярым противником охоты на лис с ружьем; надо раздобыть терьера. Но терьера не было, и Элс начал перебирать в уме, чем его можно было бы заменить. Вскоре он уже искал что-то среди камней, разбросанных здесь и там вдоль обрыва. Задача была явно непростой. К тому же поднялось солнце и становилось все жарче. Но полчаса спустя Элс нашел то, что искал. Он схватил большую змею, гревшуюся на выступе скалы, и, держа ее за хвост, пробрался назад к пещере. Собаки попятились. Посмеиваясь, Элс бросил змею на куст колючки и посмотрел, как она скользнула в темноту. Через минуту куст затрясло, как будто в конвульсиях, из-за него послышались вопли, и облаченный только в корсет полковник выскочил из своего убежища, промчался по каменистому подножию обрыва и скрылся в зарослях.

– Держи его! – закричал Элс и с довольной улыбкой поглядел на свору, бросившуюся в погоню. «Дурачок, – подумал он, – даже не знает, что травяные змеи безвредны». Рычание и крики, донесшиеся из кустов, свидетельствовали, что охота подошла к концу. Распихивая в стороны собак, Элс приблизился к жертве и достал нож.

Когда коммандант, не торопясь, доскакал назад до «Белых леди», открывшийся ему вид резанул его по сердцу острой и незабываемой болью. Этот вид напомнил ему о героинях книг того автора, чей портрет украшал когда-то столовую особняка. Правда, миссис Хиткоут-Килкуун не была такой тонкой и стройной, как эти героини, а окружавший ее ореол был скорее мрачным, нежели светлым и сияющим. Но эти мелкие отличия меркли перед образом трагического горя, который выражала вся ее фигура. Коммандант оставил лошадь у ворот, пересек гравийную площадку, подошел и встал рядом с ней. Только тогда миссис Хиткоут-Килкуун подняла свежезавитую головку.

– Они все там… – начала она, и поток слез скрыл ее очаровательные черты. Коммандант Ван Хеерден посмотрел на труп, лежавший у ее ног, и покачал головой.

– Это не Берри, Дафния, – тихо проговорил он. – Это Малыш. Но миссис Хиткоут-Килкуун была вся в своем горе и не расслышала его слов.

– Мое драгоценное сокровище… – воскликнула она, бросившись на пепелище, и стала лихорадочно разгребать пепел. Коммандант опустился рядом с ней на колени и снова грустно покачал головой.

– Их больше нет, дорогая моя, – прошептал он и был поражен новым приступом горя, потрясшим супругу полковника. Проклиная себя за отсутствие такта и за то, что в такой момент он назвал ее дорогой, коммандант осторожно вложил ее руку в свою.

– Они уже в лучшем мире, – проговорил он, глядя прямо в ее глубокие серые глаза. Миссис Хиткоут-Килкуун надменно оттолкнула его.

– Лжете, – закричала она, – не могут они там быть. Кроме них, у меня ничего не осталось! – И, не жалея свои холеные руки, стала снова рыться в мусоре и пепле. Рядом с ней, не в силах скрыть обуревавшие его чувства, стоял на коленях и наблюдал за происходящим коммандант.

Он все еще пребывал в этой позе и за этим занятием, когда некоторое время спустя к ним подъехал на своей коренастой лошадке Элс и помахал чем-то в воздухе.

– Мое! Мое! – с торжеством прокричал он и спешился. Коммандант глянул на него сквозь слезы, заливавшие его лицо, и махнул рукой, показывая, что Элсу лучше сейчас удалиться. Но Элс не был наделен ни чувствительностью, ни тактом комманданта. Он легко взбежал по ступенькам, запрыгнул на пепелище и помахал чем-то под носом у комманданта.

– Взгляните! Неплохо, а? – прокричал он. Коммандант Ван Хеерден в ужасе закрыл глаза.

– Ради бога, Элс, всему же есть время и место… – закричал он как помешанный, но Элс уже мазнул его этой штукой по лбу и по щекам.

– Причастились! – шумно радовался Элс. – Причастились!

Коммандант в ярости вскочил на ноги.

– Скотина! – заорал он. – Грязная скотина!

– Я думал, вам понравится, – по его тону было ясно, что Элс искренне обиделся. То, что коммандант отверг его причастие, даже оскорбило Элса до глубины души. Но и миссис Хиткоут-Килкуун, кажется, была оскорблена не меньше. Пока коммандант поворачивался к ней, чтобы принести извинения за вопиющее отсутствие у констебля Элса хорошего вкуса, вдова полковника сама вскочила на ноги.

– Вор! Это мое! – закричала она и стремительно и яростно бросилась на Элса. – Верни немедленно! У тебя нет на это никаких прав! – Коммандант должен был согласиться, что ее требования абсолютно справедливы, хотя ему был крайне неприятен тот факт, что она сочла возможным их предъявить.

– Верни, – крикнул он Элсу, – это действительно ее. Но прежде чем Элс успел вручить ей свой омерзительный сувенир, миссис Хиткоут-Килкуун, по-видимому, движимая стремлением получить более полноценную компенсацию за утраченное, бросилась на констебля и принялась рвать на нем брюки.

– О Господи! – поразился коммандант, а Элс от неожиданности упал спиной на пепелище.

– Помогите! – закричал Элс, явно поняв смысл нападения вдовы так же, как и коммандант.

– Мое! Мое! – выкрикивала миссис Хиткоут-Килкуун, вцепляясь в нижнее белье Элса. Коммандант Ван Хеерден закрыл глаза и попытался не слышать вопли, которые издавал Элс.

«Это же надо дойти до такого», – подумал он. Женская ярость, которой кипела сейчас миссис Хиткоут-Килкуун, никак не сочеталась в его представлении с тем ее изнеженным образом, который он так долго лелеял. Но вот наконец с торжествующим возгласом вдова полковника поднялась на ноги. Коммандант открыл глаза и посмотрел на странный предмет, который она держала в руках. Он с радостью отметил про себя, что предмет оказался вовсе не тем, что он ожидал увидеть. В руке у миссис Хиткоут-Килкуун был зажат потемневший кусок металла, на неровной поверхности которого тут и там что-то поблескивало. Хотя то, что она держала, было исковеркано и частично оплавилось, но в этих поблескивающих каменьях коммандант узнал отдельные части прежних украшений миссис Хиткоут-Килкуун. Она стояла, прижимая к груди большой слиток металла, и на глазах превращалась в ту женщину, которую коммандант знал раньше.

– Дорогие мои! – воскликнула она, и на этот раз голос ее был окрашен неподдельной радостью. – Мои драгоценнейшие!

Коммандант свирепо повернулся к Элсу, который все еще лежал ничком, приходя в себя от пережитого потрясения.

– Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты ничего не крал? – загремел коммандант. Элс слабо улыбнулся и поднялся на ноги.

– Я только хотел, чтобы они не пропали, – ответил он, пытаясь оправдаться.

Коммандант отвернулся от него и пошел вслед за миссис Хиткоут-Килкуун вниз по ступенькам.

– У вас есть машина? – спросил он, демонстрируя внимание и заботу. Миссис Хиткоут-Килкуун отрицательно помотала головой.

– Тогда я прикажу вызвать такси, – сказал коммандант.

Лицо миссис Хиткоут-Килкуун залила смертельная бледность.

– Шутите, – пробормотала она и свалилась без чувств ему в объятия.

«Бедняжка, – подумал коммандант, – как же она испереживалась». Он осторожно взял ее на руки и отнес в бронетранспортер. Укладывая ее на пол броневика, коммандант заметил, что она продолжала сжимать слиток сведенной судорогой рукой.

«Хватка, как у английского бульдога», – отметил он и закрыл дверцу бронемашины.

К тому моменту, когда колонна полицейских машин двинулась наконец из «Белых леди» в обратный путь, миссис Хиткоут-Килкуун пришла в себя и уже могла сидеть. Конечно, она была глубоко потрясена внезапными переменами в своей судьбе, и потому коммандант тактично не затрагивал эту тему. Вместо этого он занялся подготовкой документов и перебирал в уме то, что обязательно должен был сделать.