Глава тринадцатая

Если посещение клиники для душевнобольных в Форт-Рэйпире дало комманданту Ван Хеердену возможность заглянуть в иррациональные глубины человеческой психики – что стало для него новым и жутковатым открытием, – то последующие встречи укрепили его во мнении, что за время его отсутствия все в Пьембурге изменилось в худшую сторону. Тридцать шесть человек, что с трудом выползли из камер и теперь выслушивали глубочайшие извинения и искренние сожаления комманданта, уже не производили впечатления выдающихся, внушающих уважение к себе общественных деятелей, какими они были всего две недели тому назад. Первым делом коммандант решил поговорить с глазу на глаз с мэром города, однако глаза у мэра настолько почернели и заплыли, что он ничего не видел. Как объяснил сержант из службы безопасности, произошло это потому, что мэр бился головой о дверь камеры и ударился о дверную ручку. Поскольку, однако, на дверях камер не было изнутри никаких ручек, такое объяснение представлялось маловероятным. Да и вообще мэр был далеко не в лучшем состоянии. На протяжении восьми дней ему не давали садиться, заставляя стоять с надетым на голову мешком, и не давали отправлять ни общественные обязанности, ни личные надобности. В результате он распространял вокруг себя своеобразные запахи, а кроме того, пребывал в заблуждении, будто председательствует на каком-то официальном банкете.

– Я крайне сожалею, что так получилось, – начал коммандант и поднес к носу платок.

– Для меня большая честь присутствовать на этом собрании, – вяло пробормотал мэр.

– Я хотел бы принести мои… – продолжил коммандант.

– Самые искренние поздравления по… – перебил его мэр.

– По поводу этого прискорбного случая, – сказал коммандант.

– Не каждому из нас достается честь…

– Когда вас посадили под замок…

– Послужить общественному благу наилучшим образом…

– Подобное больше не повторится.

– Я искренне надеюсь…

– О, черт… – коммандант окончательно запутался и замолк. В конце концов с помощью трех охранников мэр подписал заявление, что не имеет жалоб по поводу обращения с ним, – заявление, которое он не мог ни прочесть, ни даже просто увидеть, – и выразил благодарность полиции, предоставившей ему на эти дни свою защиту. После чего мэра вынесли в уже поджидавшую «скорую» и отпустили домой.

Другие заключенные не проявили, однако, такого же здравомыслия, а один или два приняли комманданта за нового, еще более изощренного следователя.

– Знаю, чего вы от меня хотите, заявил управляющий «Барклайз бзнк», когда его ввели в кабинет комманданта. – Хорошо, признаюсь. Я – член англиканской церкви и коммунист.

Коммандант испытывал некоторую неловкость, глядя на управляющего. Лицо у того было все в ссадинах и кровоподтеках, колени непрерывно сводило судорогой от долгого стояния.

– В самом деле? – с сомнением в голосе переспросил коммандант.

– Нет, конечно, – ответил управляющий, вдохновленный этой ноткой сомнения. – Я практически почти не хожу в церковь. Только вместе с женой, когда она на этом настаивает, а она у меня баптистка.

– Понимаю, – сказал коммандант. – Но вы – коммунист?

– О Боже, – простонал управляющий, – разве мог бы я возглавить банк, если бы был коммунистом?

Коммандант пододвинул ему бланк расписки, снимающей с полиции всяческие претензии.

– Распишитесь, и мне будет безразлично, кто вы, – раздраженно буркнул он. – Если не подпишете, я вам предъявлю обвинения в подрывной деятельности.

– В подрывной деятельности? – ужаснулся управляющий. – Но я же не совершил ничего противозаконного.

– По вашему собственному признанию, вы мочились с плотины Хлуэдэм. По закону 1962 года это является подрывным актом.

– Помочиться с плотины?

– Загрязнение общественных источников водоснабжения. По закону за это полагается смертная казнь.

Управляющий поставил свою подпись на бланке, и его проводили к выходу.

Когда коммандант закончил аналогичные процедуры со всеми задержанными, был уже поздний вечер. У него, однако, так и не сложилось представления, что могло послужить причиной потрясших город взрывов. Правда, после того как взорвались страусы, повредя попутно немало общественных мест, новых взрывов в городе больше не было. Но общественность обрела бы полную уверенность в своей безопасности лишь после того, как были бы задержаны виновники прежних взрывов. Коммандант вышел из тюремного здания, уселся в машину и приказал Элсу ехать в полицейское управление.

Поднимаясь по лестнице и проходя мимо стола дежурного, где сейчас один из полицейских опрашивал человека, у которого угнали машину, коммандант внезапно понял всю сложность положения, в котором он оказался. Ему предстояло поддерживать порядок и безопасность в городе, где вся полиция была полностью деморализована. Он должен был бороться против неизвестных заговорщиков, обладавших столь отлаженной организацией, что они располагали возможностью делать свои бомбы из взрывчатки, украденной в самой же полиции. Кроме того, за исключением трупа, обнаруженного в туалете кинотеатра. «Мажестик», они не оставили ни единого следа. Справиться с подобными задачами в таких условиях не смог бы и самый выдающийся полицейский. Коммандант Ван Хеерден не страдал иллюзиями и знал, что сам он – не выдающийся.

Он распорядился, чтобы ему принесли ужин из греческого ресторана и приказал вызвать сержанта Брейтенбаха.

– Веркрамп постоянно говорил о каких-то секретных агентах, – спросил коммандант, когда сержант прибыл. – Что вам о них известно?

– Мне кажется, он потерял с ними всякий контакт, – ответил сержант.

– Ну, он потерял всякий контакт не только с ними, это уж точно, – с чувством заметил коммандант, у которого перед глазами все еще стоял тот Веркрамп, кого он видел в больнице. – А кто-нибудь еще хоть что-то знает об этих агентах?

– Никак нет, сэр.

– Должны же быть какие-то записи, – настаивал коммандант.

– Они сожжены, сэр.

– Сожжены? Кем?

– Веркрамп сам сжег их, когда свихнулся.

– Что, абсолютно все записи?

Сержант Брейтенбах утвердительно кивнул.

У него было досье, которое называлось «Операция „Красный мятеж“». Я никогда не заглядывал в это досье, но знаю, что он сжег его в ту ночь, когда стали взрываться страусы. На него это очень сильно подействовало, сэр. Я имею в виду взрывающихся страусов. После того как один из них взорвался на улице прямо напротив нашего здания, сэр, лейтенант мгновенно переменился.

– Н-да, тут у нас с информацией не густо, – сказал коммандант, заканчивая ужин и вытирая рот. – А знаете, – продолжал он, откидываясь в кресле, – мне все время не давал покоя один вопрос: зачем понадобилось коммунистам устанавливать микрофоны в моем доме? Веркрамп считал, что они надеялись до быть нечто, компрометирующее меня. Вряд ли. Я ни чего такого не делаю.

– Так точно, сэр, – ответил сержант. Он нервно оглядел кабинет. – А как вы думаете, сэр, лейтенант Веркрамп когда-нибудь поправится?

Коммандант Ван Хеерден заверил его, что не имеет на этот счет никаких сомнений.

– У него нет ни малейших шансов выбраться оттуда. Вот нистолечки, – жизнерадостно заявил он.

Сержант Брейтенбах вздохнул с явным облегчением.

– В таком случае, полагаю, вы должны знать: эти микрофоны установили там вовсе не коммунисты, сэр. – Сержант выдержал паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до начальника.

– Вы хотите сказать… – начал коммандант, на глазах багровея.

– Это Веркрамп, сэр, – поспешно вставил сержант.

– Этот негодяй напичкал мой дом микрофонами? – заорал коммандант. Сержант Брейтенбах тупо кивнул и замолк, дожидаясь, пока коммандант выпустит весь пар.

– Он говорил, что получил соответствующий приказ из БГБ, сэр, – добавил сержант, когда коммандант несколько успокоился.

– Из БГБ? – переспросил коммандант. – Приказ из БГБ? – в его голосе зазвучало беспокойство.

– Так он говорил, сэр. Однако не думаю, чтобы это было на самом деле так, – сказал сержант.

– Понимаю, – сказал коммандант, пытаясь сообразить, с чего бы БГБ вдруг заинтересовалось его личной жизнью. Мысль об этом могла встревожить кого угодно. Те, кем начинало интересоваться БГБ, часто выбрасывались впоследствии из окон десятиэтажного здания БГБ в Йоханнесбурге.

– Мне кажется, сэр, это как-то связано с его сумасшествием, – продолжал сержант. – Вся его борьба за чистоту наших рядов.

Коммандант затравленно посмотрел на Брейтенбаха.

– О Боже, – проговорил он, – значит, все рассуждения Веркрампа о коммунистах и их агентах – всего лишь предлог, чтобы выяснить, есть у меня с кем-нибудь роман или нет?

– Так точно, сэр, – подтвердил сержант Брейтенбах, преисполненный решимости ни при каких обстоятельствах не говорить, с кем именно, по мнению лейтенанта, был у комманданта роман.

– Ну, в таком случае Веркрампу здорово повезло, что он угодил в психушку. Иначе быть бы ему разжалованным в рядовые.

– Так точно, сэр, – ответил сержант. – Сегодня ночью взрывов не будет. – Ему очень хотелось сменить тему разговоров и уйти от обсуждения вопроса о личной жизни комманданта. Ван Хеерден посмотрел в окно, в которое до сих пор не вставили стекло, и вздохнул.

– И прошлой ночью не было взрывов. И позапрошлой. Ни одного взрыва с тех самых пор, как Веркрамп очутился в дурдоме. Странно, не правда ли? – спросил коммандант.

– Очень странно, сэр.

– Все происшествия совпали почему-то с периодом, когда тут командовал Веркрамп, – продолжал коммандант. – Вся взрывчатка была позаимствована из арсенала полиции. Действительно очень странно.

– Вы думаете о том же, что и я? – спросил его сержант.

Коммандант Ван Хеерден пристально посмотрел на него.

– Я об этом не думаю, чего и вам советую, – ответил он. – Об этом и помыслить невозможно. – Коммандант замолк, взвешивая про себя те поразительные выводы, которые вытекали из сообщенного сержантом Брейтенбахом. Если коммунистические агенты не имели никакого касательства к установке микрофонов в его доме… Коммандант прервал ход своих мыслей в этом направлении. А Бюро государственной безопасности – какова его роль во всей этой истории? Но и это направление рассуждений показалось комманданту тоже опасным.

– Одно мне ясно. Мы должны отыскать заговорщиков и представить их перед судом – или не усидеть мне в этом кресле. Общественность начнет возмущаться нашим бессилием, и кого-то понадобится отдать ей на съедение. – Коммандант устало поднялся.

– Поеду спать, – сказал он. – На сегодня достаточно.

– Я хотел сказать вам еще кое о чем, что, мне кажется, вас заинтересует, – сказал сержант. – В связи с этими взрывами. Я тут кое-что посчитал. – Он положил перед коммандантом листок бумаги. – Вот, взгляните. Каждый раз было двенадцать взрывов. Верно? – Коммандант Ван Хеерден кивнул. – За день до того, как вы уехали в отпуск, лейтенант Веркрамп приказал изготовить двенадцать новых ключей к полицейскому арсеналу. – Сержант замолчал. Коммандант снова уселся за стол и обхватил голову руками.

– Продолжайте, – сказал он, помолчав какое-то время. – Давайте уж разберемся до конца.

– Так вот, сэр, – продолжал сержант, – я опросил тех, кто забирал донесения из тайников от тайных агентов. Получается, что этих агентов было тоже двенадцать.

– Вы хотите сказать, что Веркрамп сам организовал эти взрывы? – спросил коммандант, впрочем, понимая всю бесполезность своего вопроса. Мнение сержанта Брейтенбаха было и без того очевидно.

– Похоже так, сэр, – ответил сержант.

– Но зачем?! Какой в этом смысл, черт побери? – воскликнул в отчаянии коммандант.

– Мне кажется, он еще раньше сошел с ума, сэр, – сказал сержант.

– Сошел с ума? – закричал коммандант. – Сошел с ума?! Да он был сумасшедшим с самого начала!

Когда коммандант Ван Хеерден добрался наконец до постели, он уже сам пребывал почти в таком же состоянии. Полученные за день впечатления не могли пройти без последствий. Ночью комманданту снились взрывающиеся страусы и «голубые» полицейские, среди которых почему-то оказалась одетая лишь в цилиндр и сапоги миссис Хиткоут-Килкуун верхом на огромной черной кобыле. Все пространство было испещрено воронками от взрывов, а где-то на заднем плане стоял и демонически улыбался Элс. Коммандант провел беспокойную ночь, мечась во сне, непрерывно ворочаясь с боку на бок и вздрагивая.

Виновник всех обрушившихся на комманданта несчастий тоже провел ночь крайне беспокойно и неприятно в своей палате в Форт-Рэйпире. Правда, эта ночь была не такой скверной, как то, что ему пришлось пережить накануне под влиянием ЛСД. Но все же она оказалась достаточно трудной, чтобы убедить доктора фон Блименстейн – нет худа без добра, – что она дает своему пациенту слишком мощные дозы лекарств.

Один лишь констебль Элс спал спокойно. Оказавшись в одиночестве в квартире Веркрампа, которую он якобы охранял, констебль быстро обнаружил имевшийся у лейтенанта запас порнографических журналов, пролистал их, а потом отправился спать, мечтая о констебле Боте, желтый парик которого произвел на него большое впечатление. Один или два раза он подергался во сне, как дергается спящая собака, которой снится охота. Утром Элс встал и подъехал на машине к дому комманданта. Сдержанная ругань, донесшаяся до него с кухни, позволяла предположить, что комманданту пришлась не по вкусу редакционная статья в утренней газете.

– Так я и знал, так я и знал, – шумел коммандант, размахивая «Зулулэнд кроникл», статья в которой в оскорбительной форме обвиняла полицию в некомпетентности, в пытках невинных людей и в неспособности вообще поддерживать законность и порядок в городе. – Следующим делом они потребуют судебного расследования. Страна катится ко всем чертям! Как, черт побери, я могу поддерживать законность и порядок, когда половина моих подчиненных – скурвившиеся педерасты?

Миссис Руссо была шокирована.

– Ну и выражения у вас, – резко заметила она. – Даже у стен бывают уши, между прочим.

– Вот именно, – столь же резко и энергично согласился с ней коммандант. – Да будет вам известно, вот уже месяц как я живу в доме, который впору сравнить с трибуной в каком-нибудь конференц-зале. Тут везде натыкано больше микрофонов, чем…

Договорить миссис Руссо ему не дала.

– Подобного я от вас и выслушивать не желаю, – заявила она.

Стоя под окном, констебль Элс усмехался про себя и с нарастающим удовольствием прислушивался к спору, разгоравшемуся все жарче. В конце концов комманданту удалось уговорить миссис Руссо остаться его экономкой, но только после того, как он извинился за критику в ее адрес. С этим коммандант и отправился на работу.

В полицейском участке комманданта поджидала целая группа недовольных женщин.

Их с трудом удалось убедить дать ему пройти по лестнице.

– Делегация жен полицейских, сэр, – объяснил сержант Брейтенбах.

– Какого черта им нужно? – требовательно спросил коммандант.

– Это по поводу мужей, что стали «голубыми», – ответил сержант. – Они пришли требовать удовлетворения.

– Удовлетворения? – воскликнул коммандант. – Как же я, черт побери, могу их всех удовлетворить?!

– Вы меня не так поняли, – пояснил сержант, – они хотят, чтобы вы как-то привели их мужей в норму.

– Ах вот оно что. Ну ладно, зови их, – устало проговорил коммандант. Сержант вышел и через минуту вернулся в сопровождении двенадцати крупных и явно рассерженных женщин, которые немедленно обступили комманданта.

– Мы пришли, чтобы заявить официальную жалобу, – сказала самая крупная из них, по всей видимости, игравшая в группе роль лидера.

– Да, – сказал коммандант, – я понимаю.

– По-моему, вы ничего не понимаете, – ответила женщина.

Коммандант взглянул на нее и решил про себя, что все-таки он понимает причины их жалобы.

– Насколько я понимаю, вопрос касается ваших мужей, – сказал он.

– Совершенно верно, подтвердила крупная женщина. – Наши мужья были подвергнуты эксперименту, в результате которого они утратили свои мужские достоинства.

Коммандант записал эту жалобу на листе бумаги.

– Ясно, – сказал он. – Ну и что вы от меня теперь хотите?

Женщина неприязненно поглядела на него.

– Мы хотим, чтобы вы безотлагательно исправили это положение, – заявила она. Коммандант откинулся в кресле и уставился на нее.

– Исправил бы?

– Именно, – с чувством подтвердила женщина. Коммандант задумался о том, как ему следует вести себя дальше, и решил, что можно прибегнуть к лести.

– Мне кажется, средства излечения находятся в ваших собственных руках, – предположил он, сопроводив свои слова улыбкой вполне определенного смысла. Но говорить этого ему явно не стоило.

– Позор! – зашумели женщины. – Это оскорбительно!

Коммандант Ван Хеерден залился краской.

– Пожалуйста, извините, – начал оправдываться он, – вы меня не так поняли… – Но остановить женщин было уже невозможно.

– Что нам теперь – на свечи и морковки переходить, да?! – закричала одна.

– Женщины, женщины! Вы не так меня поняли, – изо всех сил пытался успокоить их коммандант. – Я хотел только сказать, что если вы все вместе…

Сквозь обрушившуюся на него лавину выкриков коммандант Ван Хеерден пытался донести до женщин мысль, что если только они все вместе соберутся и твердо встанут…

– Возьмите себя в руки! – заорал он, когда кричащие женщины окружили его стол. Сержант Брейтенбах и два полицейских, не успевших еще стать «голубыми», восстановили в кабинете порядок.

В конце концов основательно потрясенный коммандант пообещал женщинам, что постарается по возможности помочь им.

– Можете быть уверены, что я из кожи вон вылезу, лишь бы ваши мужья возвратились к исполнению своих супружеских обязанностей, – заверил коммандант, и женщины цепочкой вышли из кабинета. Пока они спускались вниз по лестнице, констебль Элс успел поинтересоваться у некоторых, не может ли он быть им чем-нибудь полезен, и договорился на вечер о трех свиданиях. Когда женщины ушли, коммандант приказал сержанту Брейтенбаху достать фотографии голых мужчин.

– Придется проделать все снова, чтобы вернуть их в исходное состояние, – пояснил он.

– Белых мужчин или цветных, сэр?

– Тех и других, – сказал коммандант. – Чтобы на этот раз все было наверняка.

– Может быть, нам лучше вначале проконсультироваться у опытного психиатра? – спросил сержант.

Коммандант Ван Хеерден задумался над этим предложением.

– А откуда вообще у Веркрампа появилась мысль о подобном лечении? – спросил он.

– Он читал книгу какого-то профессора по имени Айс Инк.[67]

– Странное имя для профессора, – сказал коммандант.

– Странный профессор, – уточнил сержант. – Мне все-таки кажется, что нам бы стоило обратиться за помощью к хорошему психиатру.

– Пожалуй, – неохотно согласился коммандант. Единственным психиатром, которого он знал, была доктор фон Блименстейн, и комманданту очень не хотелось обращаться к ней за помощью.

Ближе к полудню, однако, его точка зрения по этому поводу изменилась. Его посетила делегация представителей делового мира Пьембурга, предложившая сформировать отряд добровольцев из граждан, готовых содействовать полиции в ее пока что безуспешных попытках защитить от террористов жизнь и собственность граждан города. Коммандант получил также судебные повестки от адвокатов, представлявших интересы мэра и еще тридцати пяти известных в городе граждан, в которых предъявлялись претензии за незаконное задержание и пытки их клиентов. И в довершение всего ему позвонил верховный комиссар полиции Зулулэнда, потребовавший немедленного задержания лиц, организовавших серию взрывов.

– Вы лично, Ван Хеерден, отвечаете за это! – кричал комиссар, который уже не один год искал предлог, чтобы отправить комманданта в отставку. – И я хочу, чтобы вы это поняли. Вы лично несете ответственность за все происшедшее. Либо вы работаете по-настоящему и можете показать результат, либо я вас отправляю в отставку. Понятно?

Не понять этого было невозможно. Когда коммандант положил трубку телефона, вид у него был такой, как у загнанной в угол крысы.

За следующие полчаса стало совершенно очевидно, что угрозы, высказанные верховным комиссаром, возымели действие.