Александр Израйлевич Шаров
      ЗВЁЗДНЫЙ ПАСТУХ И НИНОЧКА
      1
      В некотором царстве, в некотором государстве, в городе, окруженном дремучим лесом, жил-был Студент. Днём он, как все студенты, читал книги в библиотеке, слушал в университете лекции и ходил обедать в университетскую столовку. А по ночам, в тот Тайный час, когда не видно ни зги и все на свете спят - даже ночные совы, даже светляки гасят свои зелёные огни, даже мать у постели больного ребенка закрывает глаза, положив ему на голову тревожную руку, - в этот самый час, который никто на свете не видел, - что уж там увидишь во сне?! - Студент вставал и принимался за свою ночную работу так весело и старательно, будто совсем не устал за долгий день в университете.
      Он принимался за трудную ночную работу, потому что далеко, в глухой деревеньке жили у него старенькие бабушка с дедушкой и им надо было каждый месяц посылать деньги на прожитьё; много ли выкроишь из студенческой стипендии?
      Он вставал в этот Тайный час, когда даже вода в бурной горной речке становилась недвижной и засыпали ветер в лесу и ветер на лугу, мылся холодной водой, открывал настежь окно в комнате под крышей высокой, до самого неба, башни, где он жил, и ставил на подоконник два длинных корытца - одно серебряное, а другое золотое; они были сделаны из такого чистого серебра и золота, что светились и в этой совсем непроглядной темноте - они одни светились.
      Странная это была, между прочим, башня. И если бы вы спросили Управителя дома номер двадцать три по Лесной улице, на крыше которого возвышалась Студентова башня, он бы сказал, что в его ведении вот уже сорок лет состоит только шестиэтажный кирпичный дом с чердаком и полуподвалом, ну и с крышей, разумеется. Но на крыше этой не числится, а следовательно, и не может быть надстроек ни башенного, ни какого-либо другого типа, если не считать четырёх печных труб в полной исправности.
      "Да вы сами отойдите в сторонку, взгляните и убедитесь, - сказал бы Управитель. - А если уж вы такой, что и собственным глазам не верите, обеспокойтесь подняться и обойти крышу вдоль и поперёк; она у пас плоская, и опасности это не представляет".
      А башня всё-таки существовала, иначе как бы мог жить в ней Студент?
      А то, что её не замечал Управитель дома двадцать три по Лесной улице, которую назвали так, потому что прямо за ней начинается столетний бор, то объяснялось это совсем не его близорукостью, а только тем, что очень многое и притом часто самое важное, к сожалению, не увидишь обычными человеческими глазами; это подтвердит каждый серьёзный учёный не увидишь не только в тот Тайный час, но и при ярком дневном свете.
      Да, башня была, есть и, вероятно, будет всегда на крыше дома двадцать три.
      Поднявшись, распахнув окно и поставив на подоконник длинные золотое и серебряное корытца, Студент наливал в золотое корытце ключевой воды до краю, а в корытце серебряное насыпал, тоже до самого верху, отборного пшена.
      Потом он легко отталкивался ногами от дощатого пола, вылетал в окошко - осторожно, чтобы не задеть ногами корытца, - и быстро летел по ночному небу от края до края, от созвездия Водолея до созвездия Льва и от созвездия Дельфина до созвездия Единорога, собирая звёзды, - равно большие и прекрасные, как и совсем крошечные звёзды-малютки, в стаю или, если хотите, в звёздную реку.
      Ведь он был просто-напросто звёздным пастухом; в этом и заключалась ночная работа Студента.
      Прежний пастух, тот, что служил до него, гнал звёзды тяжёлой дубинкой, сердился на них, кричал, особенно на самых маленьких, потому что некоторые малютки летели слишком медленно, другие останавливались поболтать с подругами, а третьи задрёмывали, чтобы досмотреть интересный сон. А Студент никогда не повышал голоса, и дубинку он забросил в очень глубокий колодец.
      Он созывал звёзды тихо и ласково, как голубей: "Гули-гули-гуленьки..." И окликал их не трудными, хотя и красивыми, звёздными именами, записанными в атласах - Арктур, Бетельгейзе, Сириус, - а какими-то своими милыми прозвищами.
      Звёздам нравились прозвища и нравился голос Студента. Они слушались его с первого, слова и быстро летели к настежь распахнутому окошку комнаты под крышей башни.
      Там Студент сперва по очереди поил их ключевой водой из золотого корытца, досыта кормил отборным пшеном, подсыпая и подсыпая его в серебряное корытце. А когда все звёзды - и самые большие и самые крошечные - наедались, наливал свежей ключевой воды; звёзды плавали и плескались в ней сколько хотелось.
      Первой в воду входила планета Венера - ведь ей надо подняться обратно в небо, чтобы утро началось вовремя; после неё купалась Полярная звезда, ей надо сверкать так ярко, чтобы никто не сбился с дороги и чтобы все корабли приплывали именно в те страны и города, куда держали путь.
      Последним очень долго мылся и мылся Марс - звезда войны со своими спутниками, которые зовутся "Страх" и "Ужас".
      Всё старался смыть красную кровь.
      - Ну как? - спрашивал Марс, время от времени робко взглядывая на Студента.
      - Кажется, сегодня ты немного посветлел, - отвечал Студент, отводя глаза, становившиеся почему-то очень печальными.
      А потом звёзды, одна за другой, вылетали в окошки, занимали свои места в небе, сверкая ещё ярче, чем в ночь минувшую.
      И оканчивался тот неведомый Тайный час - горная речка вновь низвергалась в долину, ветер качал цветы на лугу и листья в лесу, мать вытирала лоб ребёнка и видела, видела, как уходит болезнь; сны, тоже остановившиеся было, плыли сквозь сонные головы.
      Словом, потом ночь текла под звёздным небом как обычно - тихо и задумчиво.
      А Студент, быстро раздевшись, укрывался одеялом и в тот же миг засыпал, чтобы проснуться вовремя и не опоздать на первую лекцию в университет.
      2
      А на другом конце города, недалеко от царского дворца и неподалёку от Звёздной палаты, о которой ещё будет речь в этой истории, в собственном домике жил колдун Людоед Людоедович со своими четырьмя дочерями - Эльвирой Людоедовной, Изабеллой Людоедовной, Марципаной Людоедовной.
      Младшую дочь Людоеда - тихую, с чёрными косичками, длинными ресницами и большими карими глазами, все называли просто Ниночкой.
      Раньше, очень долго - сто, а может быть, и тысячу лет, кто знает? колдун квартировал на Гадючьем болоте, среди Чёрного бора, куда не решались заходить самые храбрые царские охотники; да и что они стали бы делать там, если и звери - даже медведи и волки, не говоря уже о зайцах - бывало, остановятся на опушке, шерсть на них сама собой встанет дыбом, и они, жалобно заскулив, со всех ног побегут прочь.
      А если, сбившись с пути, кто-нибудь и забредал, на свою беду, в Чёрный бор, то уж никогда-никогда не возвращался оттуда.
      Жил бы Людоед Людоедович на Гадючьем болоте в тишине и покое, может быть, и сейчас, но сначала перебралась в город соседка его, Вампира Вурдалаковна (и хорошо ведь устроилась в городе - директрисой Первой образцовой ведьминской гимназии), не с кем на старости лет стало словом перемолвиться. Потом кости заломило от сырости, да и дочери подросли, пора было отдавать их в ученье.
      Вот по этим причинам Людоед Людоедович не спеша присмотрел в городе домик с хорошим садом, где росли цветы с огромными жёлтыми, красными и синими венчиками. Сядет на венчик пчела, шмель, бабочка и птица, а цветок сам собой сомкнёт лепестки, переплетёт их, как прутья решётки; когда через некоторое время цветок расправит лепестки - нет уж ни пчелы, ни шмеля, ни бабочки; только птичьи косточки бесшумно скатятся с венчика и упадут на землю.
      Понравилось всё это колдуну, так понравилось, что он тут же купил домик с садом, обнёс высоким забором с гвоздями и битым стеклом поверху, справил новоселье и отдал девочек в ученье к Вампире Вурдалаковне.
      Утром он сам следил, чтобы дочки хорошенько умывались, позанимались гимнастикой, положили в ранцы учебники, тетради и школьные дневники. И сам приготовлял для них бутерброды.
      А вечером, когда девочки возвращались из гимназии, проверял и подписывал дневники.
      Жить бы и радоваться на склоне лет старику после трудной людоедской жизни, да вот беда - младшая дочь Ниночка.
      Мало того, что она приносила из гимназии бутерброд даже не развёрнутым и дома ничего не ела, в дневнике у неё были одни единицы.
      И откуда она такая взялась, Ниночка?!
      "Должно быть, в родильном доме подменили. Надо бы главного врача вовремя съесть. Говорило сердце: "Съешь Людоедыч, съешь, после поздно будет". А я поленился, да и врачишка попался старый, жилистый. Теперь кайся не кайся - делу не поможешь", - думал про себя колдун, вслух выговаривая Ниночке:
      - Когда ты возьмёшься за дело?! Когда ты осознаешь неокрепшим умом, что в нашем роду было 9999 людоедов, из них 999 заслуженных. И ведьм в нашем роду было 12545! - кричал он, всё повышая голос. - И никогда не было, чтобы девица нашего рода не становилась хорошей ведьмой!
      А Ниночка, опустив ресницы, отвечала одно:
      - Не было, так будет. Не хочу я жить в страшном людоедском доме. И не хочу учиться в страшной ведьминской гимназии.
      Скажет и сразу уйдёт в свою каморку, захлопнет дверь, да ещё два раза повернёт ключ в замке, уткнётся в подушку да зальётся слезами. И уснёт, не переставая плакать.
      Слезы всё будут литься из милых её глаз, из-за крепко сжатых ресниц на мокрую подушку.
      Такие это были горькие, горючие слезы, что как-то Ниночка проснулась от собственных рыданий.
      И не так просто среди ночи проснулась - а в тот, Тайный час.
      Она увидела то, что не видел прежде никто: звёздного пастуха, летящего по совсем чёрному небу, звёздную реку, льющуюся перед ним сверху вниз, но полого и тихо, журчащую, как всякая полноводная, совсем не бурная река.
      И увидела далеко, на другом конце города, башню на крыше дома двадцать три.
      На секунду Студент повернул к ней лицо, словно Ниночка позвала его, - но как же она могла позвать его, если даже не знала его имени, если она лежала на мокрой подушке, боясь перевести дыхание, чтобы не вспугнуть чего-то, боясь, чтобы не исчезло то, что происходило перед ней; во сне происходило или наяву, она не знала.
      Ей показалось, что Студент не только повернул к ней голову, но и увидел её. Через окошко? Но окно ведь было задёрнуто занавеской. Через стену?
      Увидел её, встретился с ней взглядом и улыбнулся одними губами; серые глаза его были, как ей почудилось, озабоченные и усталые.
      Взглянул на неё только один миг, отвёл усталые глаза и снова занялся своим пастушеским делом, тихо приговаривая "гули-гули-гуленьки".
      И она увидела, одна в целом свете, как звёзды опускались на подоконник Студентовой комнаты в башне, не споря и не толкаясь, неспешно пили и ели сколько хотелось. Плескались в прозрачной воде и снова поднимались в небо.
      И ещё... Она увидела, что Студент, проводив последнюю звезду, прежде чем закрыть окно - уже наступила осень и с каждым днём становилось холоднее, - ещё раз взглянул ей в самые глаза - закрытые!
      Слезы у неё сразу высохли, и, что уж совсем удивительно, сразу высохла подушка, а Ниночка уснула; теперь уж крепко, очень спокойно, без снов, как не спала никогда, - может быть, только давным-давно, в колыбели.
      Во сне она ничего не сознавала, но чувствовала себя счастливой, какой была тоже только давным-давно, в колыбели; а может быть, и тогда не была.
      Проснувшись рано утром, Ниночка не вспомнила того, что происходило ночью, только глаза Студента, усталые, чуть-чуть улыбающиеся, светились где-то далеко. Но она не помнила, чьи это глаза.
      И нет-нет возникала над городом - как бы из ничего выступала башня; но она не помнила, кто в башне живёт и что в ней совершается по ночам.
      3
      Когда оканчивался учебный год, Людоеда Людоедовича вызывали в образцовую ведьминскую гимназию, к директрисе.
      Прежде, на Гадючьем болоте, они, когда встречались, бывало не нарадуются: "Людоедик, хороший мой!", "Вампирочка-лапушка..." - а тут Вампира Вурдалаковна заговорила строго и на "вы".
      - Подведем итоги. Старших я поставила на ноги. Эльвирочку в царской канцелярии пристроила - девица на хорошем счету. Со дня на день замуж выйдет за Математика. Не лежит сердце к этим, с Лесной, но, надо думать, попадёт в приличный дом, остепенится. А если что, мы с тобой его как-нибудь приспособим; он ничего, в меру пухленький, сочный. Изабелла в гимназии - директрисой. Ну, не в образцовой, не в ведьминской, да и район захудалый, так ведь прямо со школьной скамьи - из молодых, да ранняя. В возраст войдёт - себя покажет. Марципана и вовсе гордость гимназии. Шутка ли - старшая хранительница Звёздной палаты; тут, если руки ловкие, что загребать очень найдётся... Не о них разговор, Людоед Людоедыч. Что с Нинкой делать, вы мне скажите? Какие у нас ведущие, или, как теперь выражаются, профилирующие дисциплины? Сами знаете: "элементарное людоедство", "летание на метле" и "превращении". Так по всем этим предметам - позорище. Учителя - на что уж у нас выдержанный педагогический коллектив - на стену лезут! По "элементарному людоедству" и предварительного задания не выполнила: жалко, видите ли. По "летанию на метле" способности выдающиеся. Скорость развивает до двухсот километров, за ней и я не угонюсь. Чисто выполняет "мёртвую петлю", "бочку" и "иммельман". Но куда направлены способности? В начале зимы летим в строю. А она - раз! - в штопор. У самой земли выходит из пике, садится на замёрзшее озеро, поднимает лебедёнка, к которому по льду совсем уж подобралась лиса, уносит его в Африку, к лебедихе. Конечно, мамаша-дура радёшенька. Оставила сыночка, потому что слабый, к зиме летать не научился, - и нате, получай живого и здорового! А лисе каково? А каков пример другим? Или "превращения". Зацапали ведьмы-воспитательницы для практических занятий девочку-сироту - тощую, веснушчатую. Та стоит среди класса и плачет: "Отпустите!.." Вызываю распоследнюю ученицу. Та мигом три раза повторила "Гуррарум-тумм-пумм! - из девчонки образовалась мышка. Какая отметка? Пятёрка, Людоедыч, сам понимаешь! Вызываю другую второгодницу. Та три раза "Гуррарум-тумм-пумм-пумм!". Из мышки получился червяк. Снова пятёрка. Вызываю Нинку твою. Ей по экзаменационному листу из червяка надо таракана сотворить. Пустяковое задание при её способностях. "Исполняй", - говорю я Нинке. А она как вскинула длинные ресницы, на которых слезы висят, как взглянула на меня, да вдруг топнула ножкой и говорит: "Гуррарум-пумм, пуммцум-цум-пумм-цум-цум-цум". Все обмерли. Конечно, вместо червяка образовалась принцесса неописуемой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И ничего не поделаешь, сам знаешь: третье превращение - последнее. Вот и ходит неописуемая принцесса по городу, а над ведьминской гимназией воробьи смеются. Спрашиваю Нинку: "Да как ты могла, бессовестная?!" - "Жалко стало". У неё на всё один ответ: "Жалко". Как хочешь, Людоедыч, старинные мы с тобой друзья, но терпение лопнуло. Либо выбей дурь из мерзавки, либо бери из гимназии.
      Приходит Людоед Людоедыч домой чернее тучи, хочет выбить из Нинки дурь.
      А её нет.
      На столе записка:
      "Людоед! (Не "папочка", не как-нибудь ещё.) Не хочу я жить в людоедском доме и учиться в страшной ведьминской гимназии. Ухожу на все четыре стороны и стану доброй феей".
      Заглянул Людоед в сарай - Нинкиной метлы нет. Улетела дочка, не догонишь.
      Выскочил Людоед на крыльцо и увидел в вечернем небе младшую дочь.
      - Хотела быть доброй феей, - крикнул он ей вслед, - так тому и быть! Станешь ты доброй феей. Будешь знать все злые дела, которые готовятся в нашем Царском городе. Но не сможешь ни словом предупредить того, кому грозит беда, ни письмом, ни телеграммой. Не сможешь спасти того, кому грозит гибель, как спасла лебедёнка. И не сможешь превращать некрасивых замарашек в принцесс. И злых людей в добрых. Таково моё колдунское отцовское заклятье - Ланноромос-питтоннокос-вантополос!
      Ниночка, хотя и улетела уже далеко, услышала отцовское заклятье и расплакалась. А потом сделала "мёртвую петлю", "иммельман", "бочку", "двойной разворот", встряхнулась хорошенько и сама себе сказала: "Плохо, но как-нибудь наладится".
      ...Опустилась она на самом краю города у шестиэтажного кирпичного дома номер двадцать три по Лесной улице, будто метла сама принесла её сюда.
      Подняла голову и увидела в темнеющем небе высокую, до неба, башню.
      И увидела Студента. Он стоял у окна своей комнаты под крышей с раскрытой книгой в руках. Вдруг он оторвался от книги и как бы даже не удивился Ниночке, будто ждал её; он кивнул ей и что-то прошептал, но, что именно, она не расслышала. Кажется: "Здравствуй, девочка!" А может быть: "Оставайся!"
      Как только он это сказал, башня исчезла.
      А Ниночка уверенно шагнула к воротам и увидела объявление:
      СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ДВОРНИК СО СВОЕЙ МЕТЛОЙ
      В глубине ворот стоял толстый человек с усами.
      - Вы не Управитель дома? - спросила Ниночка.
      - Он самый.
      - Я по объявлению прилетела... пришла то есть. Метла своя - вот, смотрите!
      - Метла метлой, да какой ты дворник?! Тебе бы в гимназию ходить и усиленное питание.
      - Я только с виду слабая.
      - И жить придётся в полуподвале.
      - Всё равно.
      - Ладно, иди в контору, оформляйся!
      Так Ниночка стала дворничихой.
      Жилось ей в полуподвале хорошо. Иногда в открытое окошко воробьи залетят. Этих и не расспрашивай, сами чирикают, что было и чего быть не может. Три увечных кошки повадились: рыжая трёхногая, серая с отгрызенным ухом и третья - беленькая, одноглазая. Лакают молоко и мяукают новости. Или соседки, когда Нина двор мела, подойдут посудачить.
      А ночью Ниночка сама летала на метле над городом. Так что она всё знала: кто хочет обидеть жену, кто затеял оболгать перед царём друга, обокрасть бедняка.
      Всё знала, а какой толк?! "Ланноромос-питтоннокос-вантополос" крепкое заклятье: крепче не бывает.
      Всё знает, а как предупредить об опасности?
      И беду ни от кого не в силах отвести.
      Как-то Управитель дома остановил её и говорит:
      - Что-то ты с лица спала. Работаешь старательно, я тебя к премии представил. Надо питаться лучше, авось поправишься.
      - Спасибо! - поблагодарила Ниночка.
      А сама знает, что худеет не оттого, что мало ест. В людоедском доме она и вовсе ни к чему не прикасалась, а сейчас и чай с молоком, и хлеб с маслом, картошку себе варит, сосиски. Но ничего не идёт на пользу, потому что она всё думает, думает, сама себя изводит и ничего не придумывается: телеграммы не доходят, предупредительные письма возвращаются нераспечатанными - будто она не фея, а обыкновенная дворничиха, только что летает на метле.
      4
      Ниночка решила во что бы то ни стало дождаться Студента - больше ведь ей не с кем было посоветоваться. Сидит она в дворницкой у стола. На полу гостья - трёхногая рыжая кошка лакает молоко, мурлычет. Вечер наступил, ночь надвинулась- тёмная, холодная. Сидит Ниночка и сама себя уговаривает: "Ни за что не усну! Ни за что не усну!"
      Вдруг видит: рыжая кошка не лакает молоко, не мурлычет - спит. "Надо ущипнуть себя посильнее, дремота разом пройдёт".
      Но не успела она себя ущипнуть. Глаза сами собой закрылись, голова упала на руки.
      Наступил Тайный час.
      Лишь только глаза её смежились, приснился Ниночке сон (или она увидела?). Высоко, очень высоко в чёрном небе летит Студент. Только лицо у него не как тогда - немножко усталое, а ужасно измученное, тревожное.
      Звёзды перед ним льются не полноводной тихой рекой, а как бы узким, порожистым да и неглубоким ручьём; не журчит ручей.
      Студент не скликает звёзды ласковыми и смешными прозвищами, прежним своим "гули-гули-гуленьки", а только торопит их: "Летите, милые, летите!" Но всё-таки, как ни был Студент встревожен и измучен, на мгновенье взглянул он на Ниночку; ничего не сказал, губы его даже не дрогнули, но Ниночка всё поняла, что она должна делать, как ей быть.
      Спала она очень крепко и долго, так что проснулась только к вечеру следующего дня. И рыжая кошка потянулась, помыла лапками мордочку и снова как ни в чём не бывало принялась за молоко.
      Взглянула Ниночка и через стены увидела (она ведь фея и хорошо видит через стены): во втором этаже дома напротив Математик - ласковый такой юноша, доверчивый, простой - прихорашивается перед зеркалом.
      Волосы назад зачесал, а потом на пробор.
      Надел джинсы с новой клетчатой ковбойкой.
      Сбросил ковбойку и натянул нейлоновую рубашку с пёстрым галстуком. Открыл дверь, вернулся к зеркалу и чуть ли не флакон одеколона вылил на платок.
      Всё время на часы посматривает; глаза блестят, на щеках красные пятна.
      Ниночка знает, в чём дело, давно знает. Ровно в семь часов Математик условился встретиться у телеграфа с Нининой сестрицей Эльвирой Людоедовной, которая служит в царской канцелярии. И попросит Математик Эльвиру стать его женой. А Эльвира только и ждёт предложения. Она из Математика по капельке кровь выпьет.
      Уже шесть часов тридцать минут. Математик, не чуя ног, бежит вниз по лестнице; Нина сквозь стены видит. В руках у него огромный букет белой сирени.
      "Глупый ты, глупый, бедненький мой... Учёный, а глупый, так ведь тоже бывает", - подумала Нина, а вслух три раза быстро сказала: "Гуррарум-тумм-румм!"
      Только она это сказала в третий раз, рыжая трёхногая кошка превратилась в хорошенькую кошечку, здоровую, со всеми четырьмя лапами, но совсем чёрную, с белой звездой на лбу.
      Ниночка подняла превращённую кошку, прижала её к груди и шепчет на ухо. Только и слышно:
      - Ты уж постарайся, хорошая! Сделай, как надо, умница!
      - Хорошо! - мяукнула кошка.
      Математик к воротам подходит. Идёт он быстро, боится опоздать.
      У ворот ему дорогу перебежала чёрная кошка с белой звездой на лбу.
      Математик огорчился, но домой возвращаться не стал - суеверие, думает. Пребольно пнул кошку ногой - и бегом к автобусной остановке.
      А кошка проходным двором обогнала Математика и опять, у самой остановки, перебежала дорогу. Он пнул её сильнее прежнего - "кыш, проклятая!" - но тем временем пропустил машину, а следующего автобуса пришлось ждать минут двадцать.
      Сел он наконец в автобус, а .кошка - крышами, крышами, с дома на дом - напрямик. У телеграфа слезла с пятого этажа по водосточной трубе. Математик с машины - кошка под ноги.
      На этот раз остановился Математик, задумался: "Как же так, третий раз она самая - чёрная с белой звездой. Может ли это быть случайностью с точки зрения теории вероятностей (есть такая наука). Давай посчитаем. Очень это интересно".
      Вытащил он счётную линейку из кармана, остановился у фонаря - уже стемнело, - давай считать. Как ни считает, всё получается: не может быть, чтобы случайно, не может и не может!
      Посчитал, взглянул на часы. Восемь!
      Всё равно на свидание поздно. Повернулся и пошёл домой.
      Никаких теперь чёрных кошек с белыми звёздочками, одни зелёные семафоры.
      И почему-то радостно стало на сердце у Математика. "Во-первых, подумал он, - задачка интересная. Решить не решил, а кое-что сообразил, пригодится. Во-вторых, совсем неплохо, что с Эльвирой не сладилось".
      Вспомнил он, какие у неё глаза, у Эльвиры. Ночью, если приснится, в холодном поту просыпаешься.
      "Нет, - подумал Математик, - славная эта чёрная кошка с белой звездой. Напрасно я её обижал. Если после зарплаты встречу, непременно скормлю ей бутылку сливок или пирожное безе, что захочет".
      Кошка тем временем вернулась во двор, через открытое окошко соскочила в Нинин полуподвал и мяукнула:
      - Всё исполнила.
      - Я знаю, - ответила Ниночка. - Спасибо тебе, милая.
      - Только не желаю я больше быть чёрной кошкой с белой звездой. И так все бока болят от Математикова ботинка. Не любят люди тех, кто им горькую правду мяукает.
      - Воля твоя, - ответила Ниночка. - Гуррарум-тумм-цум-пумм!
      Стала кошка, как была, рыжей, только не увечной, а на всех четырёх лапах.
      А Математик через некоторое время женился на красавице принцессе. Той самой, которую Ниночка, когда училась в школе, из червяка превратила в принцессу.
      Живут они очень счастливо. Математик сделался профессором или даже академиком. А принцесса как была, так и осталась принцессой.
      Между прочим, Математик этот долго ходил но всем закоулкам с пирожным безе и бутылкой сливок в руках. Всё звал свою спасительницу: "Кис-кис-кис..."
      Люди и верно вначале иногда не жалуют тех, кто предрекает им горькую правду и наводит на печальные мысли. А поживут подольше, испытают то, что человеку суждено испытать, и начинают горькую правду любить, если они умные, конечно.
      - Кис-кис-кис... - звал Математик.
      ...Повеселела Ниночка. Встретил её Управитель дома, улыбнулся и сказал:
      - Премия на пользу. Через некоторое время другую схлопочем. Из подвала переведём в однокомнатную квартиру.
      - Нет, нет, спасибо! - ответила Ниночка. - Мне и тут хорошо, я привыкла.
      5
      В другой раз сидела Ниночка у себя в дворницкой и думала: "Отчего у Студента тогда было такое измученное лицо и почему, что ни сутки, ночи темнее, беззвёзднее?"
      Серая кошка с отгрызенным ухом-другая её подружка- тем временем лакала молоко из блюдечка.
      Подняла Нина глаза и видит через стены: на углу гимназия-новостройка, не ведьминская, а обычная. На третьем этаже кабинет директрисы. В кабинете, в чёрном кожаном кресле перед столом, Изабелла Людоедовна; располнела сестрица, но Нина сразу её узнала.
      Сбоку от Изабеллы на краешке стула примостился худой, встрёпанный человек. По всему видно - нервный: за голову хватается, вскочит со стула, сядет и опять бегает по кабинету. И, видно, живётся ему нелегко: лицо жёлтое, щёки впалые, мятая серая рубашка заправлена в мятые синие брюки с чёрной заплатой на одной коленке, ботинки нечищеные, - очень, очень неухоженный. Изабелла делает ему внушение:
      - Положение вашего сына можно охарактеризовать как крайне неблагополучное или, точнее, катастрофическое. Дисциплина из рук вон жалоба классного руководителя, полюбуйтесь. Трудный ребёнок. Стихов злостно не учит - жалоба словесника. Не знает, какая река самая длинная в мире, - жалоба географа. Мы все возможные меры исчерпали; подействуйте твёрдой отцовской рукой.
      - Выругать его, что ли? Так он меня не слушает, - говорит встрёпанный человек, вскакивая со стула и хватаясь за голову.
      - Речь не о словесном воспитании, - отвечает Изабелла. - Словесное воспитание с такими вредными мальчишками не поможет. Речь идёт именно о твёрдой мужской руке!
      - Об этом, что ли? - отчаянно вскрикивает встрёпанный человек, хватаясь за поясной солдатский ремень.
      - Как знаете, родитель... Ну, мне некогда.
      Встрёпанный человек бежит по улице. Руки как положил на ремень, так там и держит.
      - Ну и задам я ему, негоднику! - бормочет он, сам себя распаляя. До конца жизни будет помнить!
      - Гуррарум-тумм-пумм! - повторяет Ниночка.
      Только она сказала это в третий раз, серая кошка с отгрызенным ухом обратилась в чёрную кошку с обоими ушами и с белой звездой на лбу. Нина подняла её с полу, прижала к груди и что-то шепчет на ухо. Только и слышно:
      - Быстрее, милая! Видишь, как Изабелла его накачала... И до чего же он быстро бежит! А мальчик сама знаешь какой. Прибьёт его отец - сердце на всю жизнь в крови. И отец себе не простит. Быстрее, золотая моя!
      А встрёпанный человек уже перебегает дорогу. Чёрная кошка со звездой ему под ноги. Он как крикнул: "У, животная проклятая!" и как ударил ногой. Кошка чуть не на ворота взлетела. А сам бежит по двору. Кошка упала на все четыре лапы, догнала встрёпанного - и снова под ноги.
      - Так, милая, так, хорошая, так, храбрая... - шепчет Нина.
      Встрёпанный человек хотел ещё раз ударить кошку - посильнее, даже ногу занёс, как футболист.
      Но не ударил.
      - Ну и глупая ты животная! - только сказал он удивлённо и остановился.
      Подумал и ещё сказал:
      - Да ты, видать, не обычная кошка?!
      - Умная! - мяукнула в ответ кошка и не движется с места.
      "Это неспроста", - подумал встрёпанный человек. Потоптался он перед кошкой, сел на скамейку посреди двора, задумался.
      Как раз весна была. Солнце пригревает, листья на деревьях только выглянули: зелено, светло.
      Задумался встрёпанный человек о том, что растёт сын без матери. Да и он - какой он отец... Придёт с завода усталый, завалится спать или к соседу - пару пива сгонять, постучать в "козла". Думает, а ладони лежат на ремне. Взглянул он на них случайно и удивился: "До чего эта Изабелла Людоедовна меня заговорила, и отчество странное у неё... А глаза страшно взглянуть".
      Спрятал он руки в карманы, чтобы не видеть их; даже как будто испугался.
      Подумал он: "Совсем не для того мне этот ремень выдали, когда в войну я пошёл в солдаты. И как же я мечтал о моём мальчике, который тогда родился, пока столько лет топал в пехоте - от окопа к окопу, от города к городу. Сколько раз, когда накрывало нас миномётным и орудийным огнём или над головой летели вражеские самолёты, забьёшься в снарядную воронку, ждёшь судьбы, а в голове нет-нет да и блеснёт: "А мальчик останется, что бы со мной ни случилось. И вырастет. Будет счастливым".
      Поднялся встрёпанный человек, побрёл домой. А кошка вернулась к Нине и ничего не промяукала, даже молока не стала пить. Может быть, тоже задумалась о своих котятах, которые неизвестно где мыкают горе.
      Задумалась так, что даже не заметила, как Нина сказала "Гуррарум-тумм-пумм!" и она из чёрной снова превратилась в серую кошку, но только с обоими ушами.
      Через несколько минут Нина заглянула через стену в комнату встрёпанного человека и видит: они с сыном читают стихи - на соревнование, кто лучше. Мальчик на стул вскочил, руку поднял, как артист, а отец улыбается. Мальчик прочёл: "Люблю грозу в начале мая..." А отец: "Чем осенью бурливее река, тем холодней бушующие волны". Мальчик: "Что такое хорошо и что такое плохо", а отец, словно отвечая ему: "Есть, есть божий суд..."
      Потом мальчик сказал:
      - Знаешь, папа, а я ведь незаметно четыре стихотворения выучил.
      И прочитал четыре стихотворения; ни разу не сбился. С той поры они с сыном жили дружно, - лучше не надо.
      ...Кошка посмотрелась в Нинино зеркало, промяукала:
      - А узнают ли меня котята, если я их отыщу? Они привыкли, что у матери ухо отгрызенное и что мать тощая, грязная, а ты меня вон в какую гладкую превратила.
      - Узнают! - рассеянно отозвалась Нина. - Готолоко-роко! Это я ещё могу сделать, чтобы узнали. Кошка выскочила из окна и убежала.
      6
      Прошло ещё некоторое время - наступила зима. Раз под вечер сидела Нина у себя в дворницкой и играла с кошкой - белой одноглазой; наработалась она за день - легко ли все дорожки подмести, снег соскрести с тротуара.
      Поиграла с кошкой, подняла глаза и видит: Студент идёт мимо окошка дворницкой. Сердце обмерло у Ниночки: ведь она первый раз видела Студента наяву, а не во сне, на земле, а не на небе, так близко.
      Идёт Студент медленно, с трудом, будто ноги его увязают в глубоком снегу, - но ведь дорожку эту Ниночка сама только что расчистила и подмела... Идёт он сгорбившись, не глядит по сторонам. Лицо у него такое, будто он месяц ничего не ел, глаза запали.
      Вгляделась Ниночка в его глаза и всё поняла. Идёт Студент не куда-нибудь, а в Звёздную палату.
      Идёт, чтобы рассказать Учёным Звездочётам всю правду о Нининой сестрице Марципане Людоедовне, которая работает в палате Старшей Хранительницей.
      Что это за правда, Нина не знает, но знает, что, услышав её, Марципана так рассердится, что превратит Студента в жабу или в паука.
      - Гуррарум-тумм-пумм! - задыхаясь от волнения, три раза шепчет она, превращая белую одноглазую кошку в чёрную кошку с обоими глазами, с белой звездой на лбу, и прижимает её к груди, где часто и сильно колотится сердце, вот-вот разорвётся. Кошка стремглав выскакивает из форточки дворницкой под ноги Студенту.
      Студент смотрит на неё и осторожно обходит, чтобы не наступить нечаянно.
      Идёт он своей дорогой к автобусной остановке.
      А кошка проходным двором - и снова под ноги.
      А потом мчится напрямик по крышам и в третий раз бросается под ноги Студенту, когда тот сходит с автобуса.
      - Опять ты, киска? - говорит Студент, наклоняясь и заглядывая в зелёные кошкины глаза. - Ты думаешь, я не знаю, кто тебя послал и зачем? Подожди немного, мы погуляем и поговорим; до собрания ещё полчаса.
      Он заходит в магазин и покупает двести граммов нарезанной любительской колбасы.
      - Кис! Кис! - подзывает он кошку, и они сворачивают в тёмный переулок, где только и свету - два светящихся кошкиных глаза. - Думаешь, я не догадался, кто и зачем тебя послал? - говорит Студент, бросая кошке ломтики колбасы. - Нина послала тебя, чтобы я поберёгся беды и не выступал на собрании. Но разве это беда - сказать правду, даже если придётся пострадать за неё?! Беда - знать правду, а говорить ложь; вот настоящая беда. Это люди всегда помнили: смотри своими глазами, думай своим умом, пиши своей рукой и говори своими словами.
      Кошке жалко Студента. На глазах у неё слезы, так что глаза почти не светятся. Она мяучит то, что слышала от Нины:
      - А если тебя в паука превратят или в жабу? Как тогда?!
      Но он не слышит кошки или слышит, да не понимает; а может быть, понимает, но только думает своим умом.
      - Мне пора, киска! - говорит он ласково.
      И идёт прямиком к Звёздной палате.
      Царские гвардейцы скрестили алебарды - Старшая Хранительница приказала не пускать Студента, - но он поднял руку, и хотя он не был волшебником, простой студент, ну ещё звёздный пастух, и не знал он никаких заклятий, гвардейцы почему-то отвели алебарды, и он прошёл в зал.
      Под хрустальным куполом, справа и слева от устланного пурпурным ковром прохода, который вел к золотому помосту, в креслах, обитых голубым бархатом, сидели Учёные Звездочёты в длинных синих хламидах, расшитых серебряными звёздами, в синих колпаках и с телескопами в руках Сквозь прозрачный купол они смотрели в свои телескопы на тёмное ночное небо и печально покачивали седыми головами.
      Старшая Хранительница стояла на золотом помосте рядом с кованым сундуком и говорила пронзительным голосом:
      - Да, вы правы, почтеннейшие и учёнейшие Звездочёты, звёзд осталось совсем мало. Во всём виновен глупый юноша, которого против моей воли вы назначили звёздным пастухом. Он забросил тяжёлую дубинку в колодец, звёзды перестали бояться и разбрелись по небу кто куда, так что их и не сыщешь. Давно надо было Студента зажарить и съесть. То есть я хотела сказать - уволить по собственному желанию.
      Пока она говорила, Студент по проходу, устланному пурпурным ковром, шёл к золотому помосту.
      Учёные Звездочёты укоризненно глядели на него и, перебивая друг друга, говорили:
      - Нехорошо, молодой человек, молодой человек! Я прожил сто лет и открыл десять прекрасных звёзд. Где они, о ленивый юноша?
      - Стыдно, ужасно стыдно! Я прожил тысячу лет и открыл сто звёзд. Только что я внимательно оглядел всё небо и отыскал всего лишь семнадцать моих дорогих, моих любимых звёздочек.
      Студент остановился и, глядя на Учёных Звездочётов, сказал:
      - Неужели вы, такие учёные и мудрые люди, до сих пор не догадались, что Старшая Хранительница - ведьма. По ночам она летает на метле, собирает звёзды в мешок, чтобы продать на царский монетный двор. Звёзды - т_а_м, - сказал Студент и протянул руку в сторону кованого сундука, стоявшего на золотом помосте. - Прислушайтесь!
      Учёные Звездочёты затихли и затаили дыхание.
      И Марципана Людоедовна стояла молча - страх сковал ей язык.
      В этой тишине все услышали, как за толстыми стенками сундука ворочаются, взлетают и бессильно падают уже почти задохнувшиеся в своей тюрьме звёзды.
      - Да, они там, - сказал самый старый Учёный Звездочёт, поднялся и спотыкающейся, старческой походкой побрёл вслед за Студентом к золотому помосту, к кованой тюрьме, где гибли те, кому он посвятил жизнь. - Я слышу, я знаю, что они там. Надо освободить их, даже если придётся... Да, даже если придётся умереть за это... Ведь без звёзд жить нельзя...
      И остальные Учёные Звездочёты поднялись вслед за своим старейшиной и, угрожающе размахивая телескопами, повторяли:
      - Без звёзд жить нельзя...
      Только теперь Марципана Людоедовна опомнилась. Она вскочила на кованый сундук и, выставив вперёд руки, на которых вдруг выросли длинные железные когти, заверещала:
      - Назад, мерзкие старикашки! Ещё шаг, и я превращу вас в комаров!
      Учёные Звездочёты остановились, потом они переглянулись и стали пятиться к своим креслам, обитым голубым бархатом.
      - Ничего не поделаешь, приходится подчиняться грубой силе, переговаривались они. - Ведь если мы превратимся в комаров, кто же будет носить наши прекрасные синие хламиды, расшитые серебряными звёздами? И кто тогда будет смотреть в наши телескопы? И составлять гороскоп для его величества, чтобы он начинал войны и казнил непослушных при благоприятном сочетании светил?
      Так переговаривались Учёные Звездочёты; только один из них, самый смелый, украдкой взглянул на Марципану Людоедовну и укоризненно сказал правда, так тихо, что не слышал самого себя:
      - Нехорошо, просто невоспитанно красть звёзды, достопочтенная сударыня Ведьма...
      А Студент по-прежнему упрямо шёл к золотому помосту.
      И за ним, задыхаясь, спотыкаясь, шаркая ногами, брёл самый старый Учёный Звездочёт.
      Но сколько они ни шли, помост не становился ближе, потому что проход, устланный пурпурным ковром, удлинялся и удлинялся. Так наколдовала Марципана Людоедовна. Недаром она окончила ведьминскую гимназию медалисткой.
      Марципана Людоедовна приплясывала на крышке сундука и прямо покатывалась со смеху:
      - Поторопитесь, я соскучилась, эй вы, старикашка, выживший из ума, и нахальный студентик! Сейчас я вас обоих превращу в миленьких маленьких блошек, может быть, тогда вы наконец припрыгнете в мои объятья, ха-ха-ха, хи-хи-хи!
      А Студент и Старый Звездочёт шли и шли по проходу, ставшему бесконечным.
      С каждым шагом Студент повторял "гули-гули-гуленьки", звал звёзды, задыхающиеся в сундуке, уже почти мёртвые, милыми прозвищами, которых нет в звёздных атласах.
      Услышав его голос, звёзды собрали последние силы и стали летать там, внутри сундука, быстрее и смелее.
      - Прожигайте крышку! Пробивайте себе выход на волю. Прожигайте железо последним теплом, которое в вас осталось! - повторял Студент, шагая по бесконечному проходу, устланному пурпурным ковром.
      Как прекрасно, чудесно и замечательно, что Марципана Людоедовна хохотала и визжала и совсем не услышала слов Студента.
      Но звёзды хорошо расслышали голос своего пастуха.
      Они уже не метались в тёмном сундуке как попало, а из последних сил летели все вверх, к крышке сундука, ужасно толстой и выкованной из самого прочного железа самыми умелыми царскими кузнецами.
      Они летели вверх - одна за другой, одна за другой - и жгли, прожигали крышу своей тюрьмы.
      И хотя железо было очень крепким - это ведь было то самое железо, из которого изготовляются топоры для царских палачей и решётки царских тюрем, - оно поддалось наконец: крышка вместе с Марципаной Людоедовной провалилась внутрь сундука.
      А звёзды вылетели на свободу - все разом, огромной, шумной и весёлой стаей.
      Они отфыркивались, отряхивались, жадно вдыхали ночной воздух и устремлялись к вершине хрустального купола.
      Звездочёты узнавали своих любимиц и, хлопая от радости в ладоши, кричали им вслед:
      - Арктур, сыночек мой!
      - Кассиопея, милая!
      Студент тем временем легко оттолкнулся ногами от пола, взлетел и открыл люк в куполе. К огда в хрустальном зале звёзд больше не осталось, Старый Звездочёт сказал:
      - Надо вознаградить по достоинству бесстрашного юношу! Предлагаю избрать его Учёным Звездочётом.
      - Не преждевременно ли это? - возразил Осторожный Учёный Звездочёт.
      - И кто тогда будет работать пастухом? - сказал Увёртливый Учёный Звездочёт. - Не самим же нам - в наши лета и при наших заслугах гоняться по небу за звёздами.
      - К тому же госпожа Ведьма когда-нибудь выберется из сундука и, несомненно, превратит симпатичного, но дерзкого юношу в жабу или блоху, - понизив голос, сказал Предусмотрительный Учёный Звездочёт. - А будучи блохой, точно так же, как и будучи жабой, Студент, к сожалению, не сможет смотреть в телескоп и носить голубую хламиду, расшитую серебряными звёздами.
      - Звёзды так любят юношу, - снова заговорил Старый Звездочёт. - И им важнее всего, чтобы на них глядели любящие глаза: они от этого ярче сверкают.
      - Позволим себе не согласиться с вами, коллега, - в один голос возразили Осторожный, Увёртливый и Предусмотрительный Учёные Звездочёты. - Звёзды не имеют права любить или не любить. Они - небесные тела, а небесные тела, в отличие от земных тел, должны быть холодными и спокойными!
      Пока шёл этот спор, Ниночка влетела сквозь раскрытый люк в хрустальный зал. Она увидела Студента и ужасно обрадовалась; она уже почти не надеялась увидеть его живым и здоровым.
      И ещё она увидела сестрицу свою Марципану, которая, цепляясь длинными железными когтями за стенки, выбиралась из сундука.
      Ниночка скорее посадила Студента на метлу позади себя и взлетела в ночное небо.
      - Стань жабой, Студент! Гурарум-пум! - диким, ведьминским голосом завизжала вслед Марципана.
      Ниночка припала к метле и летела что было сил.
      Никогда ещё никто на свете не летал так быстро на метле. Она летела быстро, как только могла, потому что надо, чтобы когда ведьма в третий раз выкрикнет заклятье, голос её не был бы слышен. Тогда страшное заклятье не подействует.
      Ветер свистел в ушах. Звёзды услужливо сторонились, открывая дорогу.
      - Гурарум-пум-пум! Будь жабой, Студент! - второй раз донеслось издали, но всё-таки достаточно внятно и громко заклятье Марципаны.
      От скорости захватывало дыхание. Руки устали сжимать метлу. Далеко и высоко улетели Ниночка и Студент. Так далеко, что уже и Звёздной палаты не стало видно, и всего Царского города, и дремучего леса, окружающего город. Только звёзды и облака, облака и звёзды. И всё-таки из дальней дали в третий раз прозвучал ведьминский крик:
      - Гурарум!..
      Ниночка в ужасе оглянулась, чтобы посмотреть, не превратился ли уже Студент в жабу. "Всё равно я буду тебя любить до самой смерти..." - про себя прошептала она.
      Но Студент не стал ещё жабой.
      - Тум-пум!- провизжала ведьма и вдруг... уснула, не закончив заклятья.
      Ведь наступил Тайный час.
      Ведьма уснула, уснули, прильнув к телескопам, Звездочёты. Уснули все люди в городе, звери в лесу, вода в реках, ветер в поле, цветы на лугу.
      А Студент и Ниночка летели по чёрному небу за звёздной рекой, льющейся полого и тихо, как всякая полноводная река.
      - Пастух и пастушка... - журчали звёзды. - Пастух и пастушка...
      В ту памятную ночь Студент раз десять подсыпал пшено в серебряное корытце - звёзды так наголодались - и много раз менял ключевую воду в золотом корытце, чтобы они могли как следует смыть пыль. Ниночка помогала ему. Всякий раз, взглянув на Ниночку, студент думал: "Плохо бы мне пришлось одному!"
      Звёзды вдоволь ели и пили, а потом долго-долго плескались в ключевой воде.
      Но зато как прекрасно сверкали они в ту ночь, когда снова поднялись в небо.
      "Ах, как вызвездило сегодня", - повторяли все те, кто хоть на секунду проснулся в ту ночь, прежде чем снова закрыть глаза. А в ту ночь просыпались все, у кого завтра день рожденья, или если не завтра, то через несколько дней, или через несколько недель, несколько месяцев...
      И просыпались влюблённые. И те, кому суждено когда-нибудь полюбить. И те, кто любил когда-то.
      Проснулся и Старый Звездочёт. Он открыл глаза и тоже сказал:
      - Ах, как вызвездило сегодня!