Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Нет повести печальнее на свете… Научно-фантастический роман

      — Милая, великодушная моя мама! — воскликнул Ром в порыве благодарности, целуя ей руки. — Ничего не бойся. Я найду себе работу, буду трудиться как вол, а Ула, не сомневаюсь, тебе понравится.
      — Боюсь, нам не придется жить вместе. Слушай, Ром, сегодня чета Капулетти пригласила нас с отцом, они потребовали, чтобы тебя немедленно удалили из города. Отец вынужден был согласиться. Через два дня ты должен будешь уехать на отдаленную агростанцию в Свинцовых горах.
      — Решили, значит, отправить в ссылку!
      — Подозреваю, что и Улу отошлют отсюда, кажется, к бабке в столицу.
      — Подлые заговорщики! — сказал он со злостью. — И ты с ними?
      — Я тебе уже сказала, дурачок: я с тобой. Думаешь, почему я тебя поджидала подальше от дома?
      Он посмотрел на нее вопросительно.
      — Если ты захочешь, то сможешь бежать. Сторти поможет.
      — Сторти?
      — Он самый. Как видишь, мир не без добрых людей.
      Ром покачал головой.
      — Один я никуда не уеду.
      — Сторти укроет тебя на несколько дней где-то в городе. Может быть, вы придумаете, как вызволить Улу. Я дам тебе денег на первое время. И вот, — она сняла с шеи старинную золотую цепь, — на черный день.
      И опять он припал к ее рукам.
      — Прости, мама, что я в тебе усомнился.
      У нее навернулись слезы.
      — Удачи тебе, Ром. Когда вы устроитесь, я к вам приеду. С отцом как-нибудь объяснюсь. А теперь беги к наставнику, он ждет тебя.
      Они обнялись на прощание. Отойдя на несколько шагов, Ром оглянулся и помахал ей рукой. У него защемило сердце: мать сидела в той же позе, с опущенными плечами и сложенными на коленях руками, с вымученной улыбкой на лице. Он подумал, что еще много жертв придется принести ему на алтарь своей любви.
      Сторти жил неподалеку в маленьком скромном домике. В окнах горел свет, и наставник появился в дверях, заслышав шаги Рома. Он был в своем обычном бодром настроении и держался так, словно ему чуть ли не каждый день приходилось устраивать побеги влюбленных.
      — Привет, малыш, ты наверняка голоден. Одной любовью сыт не будешь. Уж я-то это знаю по собственному опыту. — Сторти повел Рома к накрытому столу, пустившись рассказывать об одной из своих многочисленных любовных авантюр. Он добродушно отшутился, когда Ром высказал предположение, что это — очередная басня, и вскоре они весело болтали, уплетая бутерброды и запивая их отличной ячменкой. Право же, нет ничего на свете лучше надежного товарища! А Ром принял и Сторти за предателя — сколько ему еще учиться понимать людей?
      Однако заряд бодрости начал иссякать, уступая место тревоге и нетерпению. Сторти сразу почувствовал эту перемену в его настроении и завел разговор об Уле. Сначала Ром был скуп на слова, ему не хотелось делиться ни своими интимными переживаниями, ни позорным для него, как он считал, эпизодом расправы. Потом, откликаясь на доброжелательное участие и испытывая потребность исповедаться, он разговорился. А детали наставник ловко из него вытянул безобидными наводящими вопросами. Единственное, чего Ром не выдал, — сговора Геля с Тибором. Расчет с братом он считал делом семейным, никого не касающимся.
      Сторти не стал затрагивать запретную любовную тему, зато порассуждал всласть об избиении руганью на чужом языке. Он похвалил Рома за выдержку, и тот ощутил себя чуть ли не героем, стойко вынесшим пытку и унизившим своих палачей. А вообще, прием это чрезвычайно пакостный, нормальные люди просто бьют в морду, и только изуверы пытают чужим словом. Был случай, когда группа хулиганов из клана билов насмерть заговорила какого-то несчастного иста. В другой раз техи схватились с аграми, и с обеих сторон полегло по дюжине ораторов. И так далее.
      Ром спохватился: уже третий час ночи, а они даже не приступили к обсуждению проекта похищения Улы. Сторти сказал, чтобы он не беспокоился, у него заготовлен гениальный план, все будет в порядке, а эти подонки Капулетти сдохнут от досады. Но Ром на этот раз не дал себя провести, взволновался и стал упрекать наставника в коварстве. Видимо, они сговорились с матерью отправить его одного. Может быть, и отец участвует в этом заговоре. Так вот, без Улы он никуда не поедет. И вообще не позволит себя больше дурачить, сам отправится к Уле, разнесет все и вся, а ее вызволит из плена. Сторти поймал его в коридоре, насилу удержал, обещав, что ровно через полчаса их рискованная экспедиция примет старт.
      Они погрузили в старенький экомобиль наставника изрядное количество провизии, теплые вещи и много других предметов, необходимых в дальнем странствии. Убедившись, что дело задумано всерьез, Ром успокоился. Сторти запустил мотор на малые обороты, чтобы не потревожить соседей, но шум все равно был такой, будто по улице двигалась колонна танков. В окрестных строениях стали зажигаться огни, и наставник поддал газу, чтобы убраться от неприятностей. Его тарахтелка оказалась на удивление проворной. Она с натугой набирала скорость, зато потом мчалась как стрела, бесшабашно отравляя всю окружающую среду клубами ядовитого белого дыма, Ром не мог понять, кому пришло в голову окрестить эту модель экомобилем.
 

 
      Всю дорогу Сторти без умолку болтал о всякой всячине, не давая Рому вклиниться с расспросами. По опыту Ром знал, что наставник ничего не делает просто так, за его показным простодушием скрывается ум деятельный и целеустремленный. Оставалось довериться и ждать. Между тем они пересекли широкую кольцевую магистраль, которая опоясывала город, и выехали на тихую проселочную дорогу. Сторти изредка поглядывал на часы, он вновь скинул скорость, словно не желая прибывать к месту раньше назначенного срока.
      — Куда мы едем? — не выдержал Ром, прервав очередное повествование своего старшего товарища.
      — Наберись терпения, дружок, скоро все узнаешь. Так вот, вообрази, что с ней было, когда в гостиной появился твой покорный слуга, элегантный, подтянутый, в превосходной черной тройке с цветком в петлице. Моя надменная пассия чуть не кинулась мне на шею. Уж как она вокруг меня увивалась, но я держал марку: холодный, неприступный вид, полнейшее безразличие. Ну а потом — сам знаешь…
      Они подъехали к ограде приморского пляжа, Сторти выключил мотор и погасил огни.
      — Узнаешь?
      Ром кивнул.
      — Будем купаться? — попытался пошутить он, его глаза слипались.
      — Почему бы и нет? Ты подремли, пока я схожу на разведку.
      Ром настолько устал, что даже не спросил, что именно собирается разведывать Сторти на побережье в середине ночи. Он откинул голову на сиденье и мгновенно заснул. Ему снились алгебраические уравнения, стройные и изящные, но он никак не мог установить, с каким знаком должно быть решение — плюсом или минусом. Ему безумно хотелось отгадать эту загадку, и Сторти стоило большого труда его растормошить. Выйдя из экомобиля, Ром потянулся, глотнул свежего морского воздуха и ощутил прилив сил.
      — Что мы здесь делаем? — накинулся он на Сторти. — Я теряю драгоценное время…
      — Потеря времени компенсируется приобретением пространства, — философски заметил наставник. — Ну, иди. — Он подтолкнул Рома в спину.
      — Куда?
      — Купаться. В ту самую бухту, куда вы от меня в тот раз подло удрали.
      Ром собрался было выразить возмущение этим нелепым в их обстоятельствах предложением, а потом вдруг передумал. Отчего действительно не освежиться в прохладной морской воде? В конце концов, это займет с десяток минут, а там подумаем, как быть дальше. Он двинулся к знакомому местечку на берегу, по дороге стаскивая с себя запыленную рубаху. Заметив, что Сторти за ним не последовал, Ром кинул через плечо:
      — А ты, старик?
      — Боюсь простудиться.
      Чем дальше шел Ром по тропинке, утоптанной среди песчаных дюн, тем больше всплывали в его памяти подробности их первой встречи с Улой. Какой недоступной была она тогда, какой близкой и родной стала теперь. «Ты не знаешь теории вероятностей», — передразнил он и с улыбкой подумал, что и сейчас не знает, и вряд ли когда-нибудь дотянется до такой премудрости, но это отнюдь не помешает им любить друг друга. Ах, если б он мог ее сейчас увидеть!..
      Ром начал продираться сквозь полосу кустов, а выйдя на чистое место, замер, пораженный. Перед ним, на том же самом месте, где и в первый раз, стояла Ула. Он решил, что у него галлюцинация, тряхнул головой, чтобы отогнать видение. Но нет, Ула осталась, она улыбнулась и протянула ему руки.
      Ром кинулся к своей возлюбленной, они обнялись и долго стояли, задыхаясь от наплыва чувств, словно не виделись целую вечность, а не расстались всего несколько часов назад. И в самом деле, столь многое произошло за эти часы. «Потеря времени компенсируется приобретением пространства», — всплыла в его памяти туманная сентенция Сторти. А ведь она не лишена смысла.
      — Ула, родная, как ты оказалась здесь? — спросил Ром, когда наконец обрел способность говорить.
      — Как, ты не знаешь? А я-то думала, что это ты все устроил. Значит, они меня обманули.
      — Кто «они»? Расскажи толком. Конечно, я собирался тебя похитить, но, видишь, меня опередили.
      — Бен и Мет прокрались ко мне на балкон и сказали, что ты просил меня немедленно приехать на место нашего первого свидания. Потом мы спустились по веревочной лестнице, перемахнули через ограду парка. О, это было настоящее приключение!
      — И ты не колебалась?
      — Капулетти никогда не были трусами, — сказала Ула с достоинством. — Кроме того, Ром, ты не забыл, что я люблю тебя?
      Он прижал ее к своей груди.
      — Ой, Ром, ты меня задушишь! Так вот, — продолжала она оживленно, — нам на редкость повезло: родители спали мертвым сном, а Тибор не возвращался. Кстати, — спохватилась она, — я забыла спросить главное: они ведь не догнали тебя?
      Он неопределенно кивнул, решив, что расскажет ей об истязании как-нибудь в другой раз.
      — И скажи наконец, что мы будем делать?
      — Плавать наперегонки.
      — Ты шутишь, Ром.
      — Ничего подобного.
      — А впрочем, с удовольствием!
      Через минуту, взявшись за руки, они вошли в море, плескались и резвились, забыв обо всем на свете.
      Потом, присев на траву, Ула начала расчесывать свои длинные волосы. Ром взял ее за руку.
      — Слушай меня внимательно, Ула. Против нас готовится заговор. Наши родители условились отослать меня куда-то в Свинцовые горы, а тебя в столицу. У нас остается один выход — бежать, если мы хотим быть вместе. Мы поженимся, и тогда никто больше не сможет нас разлучить. Не скрою, Ула, на нашу долю выпадет немало испытаний, придется, по крайней мере поначалу, жить без привычных удобств. Все, что я могу обещать тебе наверняка, это моя любовь.
      Боясь уловить в ее глазах хоть тень колебания, Ром отвернулся. С тревогой и напряжением ждал он своего приговора.
      — Неужели ты сомневался во мне, Ром? — Она взяла его голову в свои руки и, заглядывая в глаза, сказала жалобным тоном: — Ну что еще я должна сделать, чтобы ты понял: я — твоя функция, куда ты, туда и я…
      Когда они вышли к экомобилю, там стоял еще один экипаж. А в стороне, на полянке, Сторти, Бен и Мет, расстелив скатерку, подкрепляли свои силы. Ром с чувством пожал друзьям руки, Ула кинулась их обнимать.
      — Ну, ну полегче, — сказал Ром. — Это неприлично: мата обнимает агров.
      — Посмотрите на этого собственника! — сказал Бен.
      — Не будь скупым, Ром, от нее не убудет, — сказал Мет.
      — Не ревнуй, — сказала Ула, — Бен и Метью уже видели меня в чем мать родила, да вдобавок выносили на руках из дома.
      Сторти запихнул в рот огромный кусок ветчины и сказал извиняющимся тоном:
      — Не сердитесь, дети мои, мы вынуждены были позаимствовать припасенной для вас снеди, но, клянусь, самую малость. Я, признаться, не предполагал, что участие в побеге до такой степени возбуждает аппетит.
      — По-моему, он у тебя никогда не иссякает, — съязвил Мет.
      — Ром, Ула, подбирайте остатки, пока Сторти отдышится, — посоветовал Бен.
      Дожевав ветчину, Сторти поднялся.
      — Пора в путь, иначе нас хватятся. Вам что, на худой конец разлучат, только и всего. А вот меня на этот раз наверняка выставят из Университета. Короче, Ром, берите мой шикарный лимузин и дуйте по направлению к Мантуе. Это в двух часах пути от Вероны. Там найдете моего старинного приятеля Ферфакса, он вас приютит и поможет устроиться. Такой же оригинал и творческая натура, как я. Эх и погуляли мы с ним в свое время. Помню, однажды…
      Бен и Метью дружно засвистели.
      — Вы правы, надо торопиться, я доскажу эту занимательную историю по дороге.
      Бен и Метью дружно вздохнули.
      — Вот адрес, Ром. И еще: постарайся быть ласковым с моей колымагой. — Он нежно погладил экомобиль по капоту. — Я заметил, что ты слишком резко переключаешь передачи, а она не выносит грубости. Если б вы только знали, как мне дорога эта старушка, в каких только передрягах мы с ней не бывали. Как-то раз…
      Бен и Метью подхватили наставника под руки и поволокли к другой машине.
      — Постойте, дьяволы, надо ведь попрощаться, кто знает, когда доведется увидеться. — Он обнял Рома, похлопал его по спине, а затем облапил Улу и со вкусом чмокнул ее в обе щеки.
      Ром сел за руль, Ула прижалась к его плечу, мотор затарахтел, и они покатили, то и дело оглядываясь, чтобы еще и еще раз помахать друзьям, кричавшим вслед:
      — До свиданья!
      — Счастья вам и удачи!
      Дорога петляла вдоль берега, море в этот предрассветный час было тягостного для глаз серого цвета, так же безжизненно и тоскливо смотрелись горы по другую сторону; опять заморосил мелкий нудный дождь.
      Ула задремала. Ром ощущал тепло ее тела и думал, что отныне он за нее в ответе. Ему было хорошо и страшно — впервые они оказались совсем одни, и кто знает, что уготовила им судьба.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

      Весь путь с места посадки космолета до города Тропинин пристально вглядывался в облик незнакомой жизни. Ему не впервые приходилось выполнять роль посла, и каждый раз начальная стадия контакта была самым увлекательным переживанием, оставлявшим в памяти неизгладимый след.
 

 
      Конечно, нельзя сказать, что все подряд бывало в таких случаях внове. Скорее наоборот: в массе узнаваемых, привычных вещей изредка встречалось нечто неведомое, порой несуразное, по крайней мере — на посторонний взгляд. Угадать его назначение доставляло своего рода интеллектуальное удовольствие. Да и понятно: у дочерних цивилизаций одна основа — человек, расселившийся по Вселенной. Повсюду он сохранял свое первородное естество, и везде местная природа лепила его на свой лад, заставляла приспосабливаться, лишала одних качеств и прививала другие, так что через столетия это были все те же люди и уже не те. В данном случае — гермеситы, не земляне.
      Тропинин односложно отвечал на замечания сопровождавшего его чиновника, не очень вслушиваясь в монотонные пояснения относительно сооружений, мимо которых они проезжали. В конце концов, не имело ровно никакого значения, что гигантский конусообразный дворец с пышной колоннадой служил помещением высших математических курсов; что приземистое серое здание, напоминавшее старопрусскую казарму, вместило философскую академию; что паривший в воздухе стеклянный мост тянулся на шестьдесят километров, а туннель, выложенный фосфоресцирующими плитами из неизвестного ему материала, пролегал на глубине пятисот пятидесяти четырех метров. Все эти сведения еще не дают ответа на главный вопрос: каков уровень здешней материальной и духовной культуры по сравнению с Землей и другими обитаемыми планетами — звеньями Великого кольца? По первому впечатлению Гермес находился где-то в пределах XXII–XXIII земных веков. Но первое впечатление обманчиво, кто знает, что обнаружится, когда он поближе познакомится с этой колонией. Так, ему уже известно, что у гермеситов отличная робототехника, зато у них нет космоплавания: какой поразительный пробел!
      Многое зависит от того, насколько благожелательно местные власти отнесутся к его миссии. Разумеется, они кровно заинтересованы, чтобы он дал положительное заключение о возможности подключить Гермес к кольцу со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Это, однако, еще ничего не значит. Могут утаивать информацию, подсовывать выгодные для себя сведения, препятствовать нежелательным, с их точки зрения, встречам — каких только приемов не существует, чтобы укрыть пороки и выставить на обозрение добродетели! Впрочем, не следует настраиваться на такой лад, нет у истины большего врага, чем предвзятость. И лучший способ проникнуть в характер общества — это познать человека.
      Тропинин прервал очередное разъяснение своего спутника и, положив руку ему на плечо, спросил:
      — Как вас звать?
      — Уланфу.
      — Можно, я буду называть вас по имени?
      — Разумеется.
      — Скажите, какая у вас принята вообще форма обращения?
      — Синьора, синьор.
      — Ага, это от итальянцев.
      — Может быть, но имейте в виду: мы давно преодолели национальные различия. Пожалуй, никто, кроме историков, и понятия не имеет, что такое нация.
      — Следовательно, вы историк?
      Тропинину показалось, что в тоне собеседника проскользнула нотка досады.
      — О нет, я математик.
      — Вам можно позавидовать, — сказал Тропинин. — У нас на Земле давно покончено со всеми видами неравенства наций, дело постепенно идет к их слиянию, но пока они существуют, и с этим связано немало проблем. Вообразите, к примеру, сколько сил и средств приходится расходовать на изучение иностранных языков, перевод литературы. Вы избавлены от подобных потерь.
      Уланфу смутился.
      — Не совсем, — сказал он с явной неохотой. — Обратите внимание, справа от нас новейшее предприятие по производству роботов. Здесь нет ни одного человека, они сами выполняют всю работу — от конструирования до упаковки продукции. Единственное, что им требуется, — заказ с указанием назначения и основных параметров будущего изделия.
      — Любопытно, — отозвался Тропинин, кидая взгляд на элегантное сооружение из стекла и бетона.
      — А слева можно видеть пригородный парк.
      Тропинин не позволил себя отвлечь.
      — Скажите, Уланфу, что вы подразумевали, сказав «не совсем»?
      — Ну, к сожалению, и у нас существует проблема перевода.
      — Вот как? А я простодушно полагал, что вы сконструировали этот замечательный прибор, — он указал на переносной ап, врученный ему сразу по выходе из космолета, — специально для контактов с пришельцами вроде меня.
      — Видите ли, синьор, вы затронули вопрос, касающийся принципов нашего общественного устройства, и вам лучше получить информацию на этот счет от более компетентных лиц.
      — Вас что-то смущает? — спросил Тропинин, кивая на водителя, не проронившего за всю дорогу ни слова.
      — О, ни в коей мере! Чтобы у вас не сложилось ложного впечатления, я могу в общих чертах познакомить вас с устройством гермеситского общества. Но учтите — это будут объяснения дилетанта.
      — Неважно, иногда дилетанты предпочтительнее профессионалов. У нас, на Земле, есть даже поговорка: специалист подобен флюсу.
      У гермесита округлились глаза.
      — Не понимаю.
      Тропинин взглянул на него с интересом и пояснил:
      — Ну, когда человек углубляется в детали, он порой теряет общую перспективу.
      — Ах, так… — протянул Уланфу. — Это, конечно, шутка.
      — Да, шутка, но в каждой шутке есть доля правды. Итак?
      — Вы сейчас поймете, почему меня поразил ваш скепсис в отношении специалистов. Дело в том, что профессионализм — высший принцип гермеситского общества. — Уланфу посмотрел на Тропинина так, словно тот должен был рухнуть от этого сообщения.
      — Доскональное знание своего предмета повсюду в почете, — вежливо возразил Тропинин.
      — Не сочтите за похвальбу, но мы сумели достичь совершенства на этом пути.
      — Поздравляю, однако и у нас на Земле весьма ценится профессионализм.
      — На Гермесе все до единого профессионалы, — торжественно объявил Уланфу.
      — В какой-то мере то же самое можно сказать обо всех обществах, достигших высокого уровня развития, — отпарировал Тропинин. Его забавляло это соревнование, а, кроме того, подзуживая собеседника, он надеялся вытянуть из него как можно больше полезных для себя сведений.
      — Я вам еще не сообщил самого важного, — сказал Уланфу с видом человека, наносящего сопернику решающий удар. — Специализация у нас достигла столь высокого уровня, что произошло обособление профессиональных языков. Конечно, это породило некоторые неудобства — как я уже сказал, и нам приходится использовать переводные устройства. Но они с лихвой возмещаются грандиозным прогрессом в развитии производительных сил. Впрочем, у вас будет возможность убедиться в этом лично.
      Тропинин не смог скрыть своего удивления.
      — То есть как, вы хотите сказать, что люди разных профессий вообще перестали понимать друг друга?
      — Ну почему же, мы отлично взаимодействуем при помощи автоматического переводчика. Причем если вас снабдили переносной моделью, то каждому гермеситу миниатюрный ап вшивается в годовалом возрасте под ключицу, и мы можем включать и выключать его соответствующим мозговым импульсом. Так что хлопот с ним никаких, мы просто забываем о его существовании. Что касается вашего апа, то в него введена дополнительная программа, рассчитанная на перевод с любого земного языка.
      Тропинин хотел было продолжить свои расспросы, но передумал. В таких ситуациях не следовало проявлять поспешности и настораживать хозяев. Нет сомнений, что Уланфу скрупулезно доложит все, что им говорилось, да и в экомобиле, как ему назвали их экипаж, наверняка имеется записывающее устройство. Поразительно: профессиональные языки! Конечно, у специалистов повсюду своя терминология, свой жаргон, понятный только посвященным. Но ведь, кроме производственных интересов, есть сфера быта, личной и общественной жизни, просто человеческих коммуникаций, символика которой едина для всех. Наконец, должно же у них быть искусство, или и его ухитрились разобрать по профессиям: математики слушают алгебраические фуги, биологи читают генетические романы, а химики смотрят на театре периодическую систему Менделеева.
      Тропинин улыбнулся. Искоса наблюдавший за ним Уланфу принял это на свой счет.
      — Вы не верите, что гермеситы легко общаются между собой? Уверяю вас, между кланами нет никаких перегородок и они прекрасно сотрудничают.
      — Какими кланами? — спросил Тропинин. Еще новость! Поистине на Гермесе скучать ему не придется.
      — Разумеется, профессиональными.
      — Так у вас есть еще и кланы?
      — Это логический результат доведенной до совершенства специализации. Знаете, логика, особенно математическая, жесткая вещь. Если вы довели значения левой части уравнения до бесконечности, то вам по неизбежности приходится искать аналогичное выражение для правой.
      — Иначе говоря, абсолютный профессионализм в труде и культуре равняется кланам в социальном устройстве?
      — Вот именно! — сказал Уланфу с энтузиазмом.
      — Интересно, очень интересно. — Тропинин решил сменить тактику: комплименты развязывают языки не хуже, чем скепсис. — И какие же у вас сложились кланы?
      — Их насчитывается девять: маты, физы, химы, билы, филы, исты, агры, техн.
      — Вы назвали восемь, — сказал Тропинин, загибавший пальцы.
      — Разве? Что же я упустил… исты были?
      — Были.
      Уланфу начал пересчитывать заново, бормоча названия себе под нос.
      — Ах да, я забыл юров.
      — Это, очевидно, юридический клан?
      Уланфу кивнул.
      — А билы, несомненно, биологи?
      — Да, как видите, названия легко расшифровываются.
      — Но, честно говоря, я не нахожу в вашем перечне некоторых важных родов деятельности.
      — Пусть это вас не смущает, синьор. Речь ведь идет об основных кланах, в их составе немало различных подкланов, объединяющих специалистов в отдельных сферах.
      — И у них также свои языки?
      — Этого нельзя сказать, скорее диалекты, нечто вроде местных наречий, не мешающих им общаться без помощи апов… Специализация не зашла настолько далеко, — добавил Уланфу, как показалось Тропинину, с известным сожалением.
      — Однако тенденция идет в таком направлении, насколько я понимаю?
      — Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос, вам лучше дождаться встречи со специалистами.
      — Ну а как обстоит дело в количественном отношении? Видимо, численность кланов неоднозначна?
      — Естественно. Самые большие кланы — техов и агров, а меньше всего нас, матов. Впрочем, есть точные статистические подсчеты, с которыми вы получите возможность ознакомиться.
      Тропинин кивнул и откинулся на сиденье, давая понять, что больше не станет пытать своего сопровождающего. Теперь уже мимо них проносились не отдельные строения, а кварталы и архитектурные комплексы. Заметно увеличился поток машин в обоих направлениях. Через ветровое стекло можно было видеть вырастающую на горизонте сплошную громаду высотных зданий, над нею, однако, не стелилась дымка, которая обычно сопутствует мегаполисам, воздух был чист и прозрачен, — видимо, гермеситы добились больших успехов в защите среды. Не случайно их экипаж именуется экомобилем. Вероятно, он движется электрической энергией.
      — Скажите, Уланфу, по какому принципу устроен двигатель нашей машины?
      Уланфу покраснел.
      — Это не моя сфера, пусть вам ответит водитель.
      Не отрывая глаз от дороги, водитель лаконично пояснил:
      — Мотор водородный.
      — Разве вы сами, Уланфу, не управляете машиной? — спросил Тропинин.
      — Почему же, у нас обучаются вождению в школе. Однако нет нужды забивать себе голову излишними сведениями, это отвлекало бы от глубокого освоения своего дела.
      Тропинин изобразил на лице понимание и одобрение.
      Наконец они въехали в городскую черту, движение резко замедлилось. Впереди возвышалась грандиозная арка, над нею парило панно с девятикратно повторенной надписью. Насколько успел уловить Тропинин, шрифт во всех случаях был различный и ему совершенно незнакомый, хотя начертание отдельных знаков напоминало латинские буквы, китайские иероглифы, арабскую вязь и другие земные письмена. Буквы перемежались цифрами и формулами.
      «Рим — столица Гермеса», — прочитал с гордостью Уланфу.
      Через несколько минут экомобиль подкатил к небольшому, но весьма импозантному зданию в стиле дворцовых сооружений XVIII века. У гостеприимно распахнутых дверей их встречала группа людей во главе с маленьким невзрачным гермеситом; единственной достопримечательной чертой его наружности была роскошная черная борода. Тропинин про себя так сразу его и окрестил: бородач.
      — Разрешите приветствовать вас, синьор легат, в нашей столице и выразить уверенность, что ваша историческая миссия завершится полным успехом. — Он приложил руку к сердцу и изысканным жестом вручил Тропинину букет свежих роз. — Меня зовут Мендесона, я начальник канцелярии Сената этой планеты.
      — Благодарю за теплый прием и добрые пожелания, — ответил Тропинин в соответствии с дипломатическим ритуалом.
      — Позднее мы обсудим программу вашего пребывания. Сейчас управляющий этим зданием покажет отведенные вам апартаменты, вы сможете привести себя в порядок после дороги. Часа будет достаточно?
      Тропинин кивнул.
      — Прекрасно. Не предлагаю закусить, поскольку вам предстоит обедать в другом месте. — Бородач сделал паузу и, придав своему голосу патетическое звучание, объявил: — Вы приглашены, легат, нанести визит для первого знакомства Великому математику.

2

      «Странно, — размышлял Тропинин, стоя под горячим душем, — ведь до самого последнего времени мы почти ничего не знали об устройстве гермеситского общества. На протяжении многих столетий гермеситы вообще не давали о себе знать, и все попытки установить с ними связь заканчивались неудачей. Было немало предложений направить сюда экспедицию, чтобы выяснить, что приключилось с нашими собратьями, но дело это постоянно откладывалось. То недоставало средств — шутка ли, каких затрат стоит путешествие в такой отдаленный от Земли уголок Галактики! То возникали другие, более неотложные проблемы, связанные с планетами Великого кольца, с которыми у нас давние и добрые отношения. Когда пришлось выручать население одного из спутников альфы Эридана, которому грозила гибель в результате форсированного затухания тамошнего солнца, на это были брошены все ресурсы космоплавания и чуть ли не на два века отменены всякие другие проекты. Потом объявились щепетильные умники, утверждавшие, что неэтично без спроса соваться в чужие дела, надо ждать, пока гермеситы сами не запросятся на контакт. А если они все там вымерли? Неважно, главное — соблюсти деликатность.
      Тотальный профессионализм, кланы, Великий математик — черт знает что! Однако не спеши с выводами, сказал он себе, может быть, во всем этом есть свой смысл. Ведь, судя по тому, что он видел до сих пор, на Гермесе создана развитая техническая цивилизация и его население благоденствует. Тропинин вспомнил излюбленное выражение своего отца: всякий раз, когда сын, по его мнению, из упрямства не желал соглашаться с авторитетным суждением родителя, тот говорил: «Распахни глаза, Анатолий, распахни глаза!»
      Тропинин насухо растерся махровой простыней и приложил к лицу ароматическую губку: двух секунд было достаточно, чтобы начисто снять щетину. Затем достал из чемодана свежую сорочку и парадный черный сюртук с нашивками командора первого ранга межпланетной связи. Пора бы им, между прочим, произвести его в очередной чин. В конце концов, ему доверяют самые сложные поручения, а пока он мотается по Вселенной, службисты в аппарате преспокойненько получают повышения. Впрочем, шеф намекнул, что, если переговоры с гермеситами приведут к успеху, Тропинин может рассчитывать на полного командора. Выходит, у него своя корысть допустить их в Кольцо. Вот вам и беспристрастность.
      Взглянув на часы, он заторопился, сунул в карман ап и спустился к выходу. Там его поджидал начинавший нервничать Уланфу. По дороге они почти не разговаривали: Тропинин соображал, как следует вести себя на предстоящей встрече, — взять официальный тон или держаться попроще, чтобы расположить собеседника к откровенности. В том и другом есть свои сильные и слабые стороны. Посмотрим, однако, что за человек этот Великий математик.