Попадаются грибы. Но, чуть прикоснешься, дрябло обвисает шляпка. И такие скользкие, что противно. На старых грибах налет зеленоватой плесени. Не понимаю, как это тетушка ухитряется превратить эту добычу в такое вкусное кушанье.
      За всеми этими играми, прогулками, трапезами незаметно проходит лето, и я возвращаюсь домой в два раза толще, чем была.
      Совсем другое дело, когда родители сами снимают дачу.
      Сначала снаряжают и отправляют вперед две-три полводы с мебелью, постелью и съестным. Следом тащится привязанная веревкой наша рыжая корова. И мычит, задрав голову, на небо.
      Служанка Саша сидит рядом с кучером на груде матрасов.
      И только через несколько дней на поезде привозят нас, детей.
      В доме, бревенчатом срубе, сладковато пахнет смолой. Стены и пол лоснятся.
      Папа с мамой приезжают только на Шабат. Братья терпеть не могут торчать за городом всю неделю. Так что я остаюсь одна, предоставленная сама себе.
      Бегаю по лесам, как молодой зверек. В сосновом аромате, между высоких сосен, под синим куполом неба. Солнце мечет с верхушек деревьев пучки лучей на тропинку. Искрятся птичьи глазки. По земле стелются черные тени и убегают прочь, едва я сдвинусь с места.
      Я ухожу все дальше, теряюсь среди стволов. Наступаю на сухие веточки под ногами и добавляю свою толику в лесной шум, как какая-нибудь птаха, что копошится и чирикает в зеленой кроне.
      Ищу местечко, где бы прилечь. И, закинув руки за голову, смотрю, как пробиваются сквозь ветви лучи, как пляшут блики и тени. Слушаю лес. Все вокруг щебечет, стрекочет, жалобно посвистывает. Где-то стучит топор. Я встаю и вижу перед собой двух здоровенных, кряжистых, чернобородых мужиков. В руках блестит по топору, из котомки торчит бутылка. Четыре изумленных зеленых глаза глядят на меня, как на черта. Не подавая виду, что испугалась, я ухожу, будто ничего не видела, и прислушиваюсь к тому, что происходит сзади. Не оборачиваясь, представляю себе, как облегченно опустились их плечи. Как, поплевав в ладони, они продолжают рубку.
      Из леса выхожу к реке. Течение довольно быстрое. Поплыть бы по нему щепкой.
      Вдруг резко темнеет. Набежавшие тучи прячут солнце и синеву. Вспыхивают и скрещиваются белые клинки, полыхают молнии. Я забираюсь в кусты, которые треплет ветер. Но от ливня никуда не спрячешься.
      Люблю купаться в грозу. Берег забросан листьями всех деревьев вперемешку. Вода теплая, со свинцовым блеском. Медленно вхожу в нее. Я совсем одна, только молодые зеленые стебли рядом бьются на ветру и смеются над дождем и громом. Мокрая насквозь одежда валяется на песке. Домой я бегу, облепленная влажной простынкой.
      Пятница, конец дня. Во всех домах на верандах пьют чай с вареньем. При виде закутанной в простынку фигуры, бегущей под дождем, дачники в недоумении отставляют блюдечки.
      Рано утром я выскальзываю из постели, бегу на веранду и забираюсь с ногами на банкетку.
      Глухо доносятся голоса только-только проснувшихся служанок. Час или больше я сижу над книжкой. Дачи разбросаны островками. Всю неделю дети сидят одни. Иногда мы устраиваем турниры по крокету.
      После ужина большие и малые собираются на веранде. Мы играем, ползаем под столами, смеемся допоздна, пока кто-нибудь не откроет окно и не прикрикнет на нас. Тогда мы уходим из дому и перебираемся петь в уснувший лес.
      А под конец идем на вокзал смотреть, как прибывает и отходит поезд.
      Собственно, весь вокзал - это скамья под навесом.
      Мы скользим на одной ножке вдоль рельса, изображая акробатов на проволоке.
      Свистя и пыхтя, подходит поезд.
      Навстречу ему из будки выскакивает заспанный диспетчер и бросается укрощать паровоз, как разъяренного быка.
      Подержав немного, паровоз выпускают на волю, он набирает духу и удаляется, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока от него не останется тонкая черточка дыма на небе.
      Однажды в пятницу вечером, когда мы уже легли, нас разбудили возгласы и смех. Не вставая с постели, я смотрела сквозь жалюзи. Это старшая сестра и ее друзья приплыли на лодках.
      Она разбудила Шаю, кухарку, и поставила на стол все, что было приготовлено на завтра. С шумом и смехом компания наворачивала рыбу и холодную курицу, забыв о том, что вокруг, на дачах, все давно уже спят. Наконец не выдержал наш ребе - выскочил на веранду босиком, в ночной рубахе до пят, и прогнал буянов. Седые волосы, борода, длинные руки - все взметалось, как на ветру.
      - Вон отсюда, бесстыдники! - кричал он хриплым голосом. - Сгиньте, безбожники!
      И хотя все эти молодые люди были ярыми социалистами и не боялись даже полиции, перед ребе они превратились в маленьких детей и послушно ушли. Мы слышали только, как они поют в лесу по пути к реке, где их ждали лодки.
      Я лежала расстроенная. Почему сестра даже не зашла ко мне?
      Лето кончается еще быстрее, чем наступило. Укорачиваются дни. Вечерами зябко и грустно.
      Отовсюду потянулись телеги - дачники уезжают в город.
      Я остаюсь последней. Обхожу дома с заколоченными окнами, заглядываю на опустевшие веранды. Деревья печально расступаются и замирают.
      Поникла и пожелтела трава.
      Я молча бреду по песчаной дороге к вокзалу, куда скоро, свистя, подкатит бойкий поезд и заберет меня в город.
      ПОДАРКИ
      - Добрый вечер!
      - Добрый вечер! С Новым годом!
      Магазин заполоняет целая толпа: тут родители жениха и невесты, дальние и близкие родственники.
      Они пришли выбирать подарки новобрачным. Каждый ломится в дверь так, будто боится, что его, сохрани Боже, не пустят. В магазине сразу становится тесно. Народу набилось столько, что не повернуться. Яркий свет керосиновой лампы режет глаза. Все щурятся.
      - Куда это мы попали? В дом богачей?
      Посетители внимательно осматриваются. Протирают очки, вытягивают из карманов, как красные вымпелы, большие платки.
      - С порядочными людьми надо соблюдать приличия!
      Мужчины приглаживают бороды и бакенбарды, покашливают. Кто помоложе и посмелее, сморкаются.
      - С ума сойдешь от этого тиканья. - Старики хватаются за голову и, чтобы прийти в себя, подходят к витринам.
      - Что же вы прячетесь? - подталкивают вперед будущего тестя, щуплого старика с длинной жидкой бородкой. - Вам, с Божьей помощью, выбирать первому.
      С ним вместе враскачку выступает его солидная супруга.
      - Не толкайтесь, пожалуйста. Пропустите невесту.
      - Что ты смущаешься, Шимка? Ты уже, благодарение Богу, невеста! Пойдем-ка со мной поближе!
      Худышка невеста цепляется за мать, будто вдруг охромела.
      Жениха, темноволосого юношу, за почтенными сединами отцов и не разглядеть.
      Завидев такое множество людей, продавцы разбегались по углам. "С такой семейкой придется разбираться часа четыре, а то и пять!"
      - Хозяйка! Пришли за свадебными подарками!
      Мама выныривает откуда-то из-за сейфа. Усаживается на свой высокий табурет и пробегает взглядом по лицам. Белый кружевной воротничок делает еще светлее ее приветливое лицо и вносит спокойствие в шумное семейство. Не говоря ни слова, мама всех собирает вокруг себя.
      - Как поживаете, Алта?
      Все смотрят на нее.
      - Спасибо, хорошо. Грех жаловаться. А как ваше здоровье?
      - Все слава Богу, хотя какое уж тут здоровье...
      - Как? Боже! Кто-нибудь захворал?
      - Да нет, пока Бог миловал. Но годы идут, да мы их торопим. Стареем. Вот последнюю дочку замуж отдаю, Шимку, цвести ей да радоваться! Это моя младшенькая.
      - Счастья вам и удачи!
      Мамина ласковая улыбка ободряет мать невесты. Заправлять всем будет она. Ее дряхлый, вялый супруг молча стоит в сторонке. Зато она заводится и трещит с таким воодушевлением, что дрожат приколотые на шляпе цветочки:
      - Подумать только, Алта! Дожили! А что поделать? Все идет по кругу! Скоро совсем старичками станем. Вот так! А там уж... - Она смолкает, словно прижатая к стене. Кое-кто из родственников тяжко вздыхает. Но мать невесты уже затараторила с новой силой - Шимка, знать, под счастливой звездой родилась! Сколько было предложений! Но с этой партией мы, видит Бог, не прогадали! Жених... не смотрите, что молодой да зеленый... зато уже ученый! А уж происхождения самого лучшего, из прекрасной семьи. Такой почтенный род! - Мужчины степенно кивают бородами в знак согласия.
      - Ну, нашему Давиду и самому краснеть не приходится! Мы с мужем, дай ему Бог здоровья, долго обдумывали брачный контракт.
      Теще приносят стул.
      - Что такое? Не перебивайте, пожалуйста! Дайте договорить! Алта, вы слышали о прадеде жениха, раввине Менделе? Да упокоится он в светлом раю! Вот это благочестивый человек! Настоящий пророк. Уверяю вас! Дай Бог, чтоб о каждом можно было такое сказать. Да позаботится его святая душа о правнуке!
      Головы присутствующих обратились к потолку, будто покойный предок находился там.
      - О, вы уж слишком далеко отклонились!
      - А вам какое дело? Неудивительно, что от вас у всех голова болит!
      Дерзкий родственник остается посрамленным. Но кто-то еще хочет вставить слово.
      Мама знает все семейство. Они женили и выдали замуж весь выводок детей и каждый раз выбирали украшения и свадебные подарки у нас в магазине, с маминой помощью.
      - Как умерла? Да что вы говорите! Она всегда выглядела такой молодой и здоровой! - У мамы сжимается сердце при известии о смерти кого-то из родни. - Кажется, еще вчера выбирали ей подарки! Так ее и вижу! Сохрани нас Бог от всех напастей!
      - А как жалко сироток! Еще совсем маленькие! - со слезами говорит пожилая тетушка.
      - Э, грех жаловаться, Дебора! Шлоймо, благодарение Богу, недурно зарабатывает... - отбивает новую атаку на свои позиции будущая теща. Ее не остановишь. Она будто боится, что, прекрати она нахваливать жениха, это сокровище, глядишь, и ускользнет от нее.
      Но и тетушка не может удержаться:
      - Словом, нам повезло!
      - Да вы-то что лезете, вы-то что перебиваете?
      - Кто? Я? Что вы на меня накинулись? Что я такого сказала? Я ничего не сказала!
      - Тихо, нечего тут препираться!
      Мама приходит на помощь обиженной тетушке:
      - А как поживает ваша старшая сестра? По-прежнему страдает ногами? Что ж, все под Богом ходим!
      Семейство дружно вздыхает вместе с мамой. Все смолкают.
      Невесте не терпится поглядеть, какой подарок ей выберут. Маленького росточка, совсем еще дитя, она, потупив глаза, слушает всю эту женскую болтовню. А как только посмотрят на нее, краснеет, не знает, куда деваться, и прячется за спину матери.
      На жениха она не смеет и взглянуть. И видит-то его чуть не первый раз. А он держится особняком, как посторонний. Наконец родители невесты вспоминают, зачем пришли.
      - Ну, что будем покупать? Что вообще-то нужно? Жениху подберем часы с цепочкой и кольцо. Так! Невесте, с Божьей помощью, тоже приличные часы.
      И начинается церемония. Отец, мать, тетки ощупывают и подносят к уху каждые часы, взвешивают на ладони каждую цепочку. "Сколько весит такая вещица? Как-никак золото!"
      Двоюродные сестры примеряют каждое кольцо. Они ведь, даст Бог, в свой час тоже станут невестами... Все такое красивое, что голова идет кругом. Каждый считает себя знатоком. Каждый высказывает свое мнение. И каждый что-то облюбовал.
      И все забыли, что надо на чем-то остановиться.
      - На одних часах свет клином не сошелся! - восклицает перезрелая кузина. - Надо посмотреть и другие! - Она уже забыла, как восторгалась предыдущими, но хотела, чтобы выбрали то, что нравится ей. - Положитесь на меня! Я живу в центре города. Из Витебска никуда не уезжала. Все ювелирные витрины знаю почти наизусть.
      Старшие больше значения придавали не красоте, а весу:
      - Главное, чтоб было хорошее золото. И чтоб люди, упаси Бог, не подумали, что мы скупердяи! И, хотя все устали, не могут глаз отвести от сияющего золота - не каждый день видишь такое.
      Мама тоже утомилась, но улыбается, сидя на своем табурете. А про себя думает, что, пока хоть что-нибудь будет куплено, придется еще попотеть! "Но надо продать! А то, не дай Бог, уйдут к конкурентам!"
      Беспокойство придает ей новые силы, она велит достать еще и еще футляры и услужливо их распаковывает.
      Вот маленькие часики переливаются в маминой поднятой руке. И глаза ее вдруг блеснули так, словно она выиграла главный приз в лотерею. Она уверена, что на этот раз все клюнули на приманку. И правда, все смотрят молча, даже кузина-перестарок обомлела от изумления.
      От волнения у мамы чуть не выпрыгивает сердце из груди. Она быстро окидывает взглядом лица всех родственников жениха и невесты. Заметив, что один из них готов к чему-то придраться, она спешит заговорить ему зубы:
      - А как дела у вашего брата? На жизнь хватает?
      Главное - не упустить! Невеста явно на ее стороне. Как увидела последние часики, так и затрепетала.
      Но так просто семейка не сдастся. Наступает решительный момент. Все выжидающе смотрят на родителей жениха. Последнее слово за ними.
      - Хвала небу! Эти подойдут... Раз невесте нравится... Пусть принесут ей счастье! Пусть носит на здоровье! - произносит отец жениха, до тех пор не вымолвивший ни словечка. Потом засовывает в нос понюшку табака и снова теряет дар речи.
      - Да, но надо еще узнать цену! - хмурится его супруга.
      Начинается торговля.
      Мама меняет тактику. Берет большой журнал, где значатся все товары. Медленно листает страницы толстой тяжелой книжищи. Все сгрудились, и каждый норовит сунуть в нее нос. Но попробуй разобраться в этих каракулях! Как отыскать среди этих черных букв блестящие часики?
      - Это не так просто, как кажется. Тут есть своя хитрость. - Мама ищет пальцем номер. - Вот он!
      - Все глядят на палец. Под ним точно такие же цифры, что и на этикетке.
      Старики родители проникаются к маме еще большим почтением.
      - Ну что сказать, Алта! Чтоб так разбираться, у вас должна быть голова, как у раввина! - Покупатели ищут лазейку. - Ей-же-ей, Алта, мы вам верим, как Богу. Столько бы радостей принесли нам наши дети, сколько подарков мы им у вас купили! Но... вы же знаете средства у нас не так велики. И потому скинули б вы малость цену, вот было бы божеское дело, Алта, а?
      Мама в смятении прикладывает руку к сердцу, как бы говоря: "Если уж вы не верите учетной книге..."
      - Вы же знаете, я всем продаю по самым справедливым ценам. Давайте считать! К указанной цене надо прибавить восемь процентов на расходы и прибыль...
      Мама придвигает большие счеты. Черные и белые косточки оживают и скачут, притягивая друг друга. Мамины пальцы порхают по ним, как по клавишам пианино.
      Семейство начинает нервничать.
      - Когда ж они остановятся? Косточки-то золотые!
      Почти все косточки перекинуты. Мама смотрит на застывшие счеты и строгим голосом неумолимо настаивает:
      - Это последняя цена. И, поверьте, очень выгодная. Врагам моим столько счастья, сколько я на этом выручу!
      Клиенты знают, что мама не обманывает. Но как же не выторговать хоть копеечную скидку!
      Маму обступают со всех сторон. Улыбки исчезли, от учтивости не осталось и следа. Обозленные лица, неприязненные взгляды. У мамы сохнет во рту, сипнет голос. Сейчас бы чашечку чая... Но она держится стойко и улыбается из последних сил.
      Один из членов семейства делает движение к двери. У мамы темнеет в глазах. Три часа уговоров впустую.
      Несколько человек колеблются. Конечно, торговаться неприлично, но потом ведь замучают упреками... и они тоже поворачиваются к выходу.
      Мама темнеет лицом, тонкие губы огорченно кривятся. Уходят!
      - Ну Бог с вами, по рукам!
      Родичи расцветают и возвращаются к прилавку. Свекровь торжествующе улыбается. Вот у кого поучиться, как выцарапывать копейку! В магазине опять светло и радостно. Возвращается праздник.
      Покупка подарков - это уже начало брака. Невеста, раскрасневшись, глядит на свои сокровища, уложенные в футляр на красный бархат. Жених же, замечтавшись, разглядывает серебряные сервизы в низких витринах.
      - Вы умеете заводить часы? - обращается к нему мама.
      Невесте она протягивает маленький сверток и помогает надеть на палец веревочное колечко:
      - Будьте счастливы!
      Девушка смущается и заливается румянцем, как будто ей надели обручальное кольцо.
      - Спасибо! - отвечает за нее ее мать.
      - Дай Бог нам и следующий год встретить в добром здравии!
      - Аминь!
      Старик отец поглаживает бороду.
      - Кажется, уже поздно? - спохватывается его сватья и смотрит на шеренгу часов на стене. - Пора домой.
      - До свидания, Алта!
      - Счастья вам в новом году, здоровья! И пусть дети приносят вам одни радости!
      Головы приходят в движение. Родичи толкутся у дверей.
      - Вы выходите? Проходите первым! Вы ведь, сдается мне, на год старше!
      - Что вы! Кто считает годы? До ста двадцати еще, даст Бог, много времени!
      Из магазина все выходят в приподнятом настроении. Не зря старались! Девушки идут вприпрыжку и прыскают со смеху, будто их щекочут.
      - Уф! Откроите дверь! - Мама хватается за голову и бежит в комнаты передохнуть.
      Я несу ей стакан чая с вареньем.
      СВАДЬБА ААРОНА
      Из всех моих братьев только Аарон любил делать мне игрушки.
      Его тонкое лицо всегда так спокойно, будто он таит себе непочатый сон, который боится потревожить. Дни иные пальцы все время что-то мастерят. Из хлебного мякиша он лепит разных птиц и зверей. Из серебрянки фольги умеет сворачивать чаши, кубки и бутылки. На завернутой в папиросную бумагу расческе может наигрывать мелодии.
      Однажды в канун субботы Аарон вдруг признался мне, что у него есть невеста. Весь дом в изумлении. Даже мама ошарашена.
      Целый день она занята в магазине, некогда и подумать, что дети где-то там растут или даже уже выросли. Ей и в голову не приходит подумать об их планах. Для нее вся жизнь - это магазин, а значит, так должно быть и для ее детей.
      Аарон - единственный, кто остался работать в магазине, может заменить папу и съездить за товаром. Что не мешает папе по-прежнему относиться к нему как к мальчишке. Когда Аарон возвращается после долгих поисков лучшего товара, усталый с дороги, папа, вместо приветствия, бурчит:
      - Явился! Дурень такой! Что ты там столько торчал и Москве? Небось опять новую шляпу купил!
      Вот почему, когда в ту знаменательную пятницу Аарон вдруг предстал взрослым юношей и заявил, что хочет жениться, никто ушам своим не поверил.
      Папа понял, что это всерьез. Перед ним уже не ребенок, на которого можно шикнуть. Помолчав не сколько минут, он принимается расспрашивать Аарона:
      - И кто же невеста? Кто ее родители?
      Оказывается, невеста из Двинска, а ее родители тоже содержат небольшую ювелирную лавку, торгуют серебром. Папу это не слишком радует. Ему всюду мерещатся конкуренты.
      Репутация этого семейства ему неизвестна. Они не из любавичских хасидов. И только когда бобруйский раввин дает благословение на этот союз, мы начинаем шевелиться.
      Свадьба состоится у родителей невесты. Мы готовимся, заказываем наряды.
      Мама всегда хорошо одевается, но к свадьбе сына хочет сшить себе и мне новые платья. Мы идем к лучшей в городе портнихе, польской знаменитости, чуть ли не генеральше. Проходит не одна неделя, наконец наряды готовы, и мама примеряет платье перед трюмо портнихи Хоть картину с нее пиши! Платье сказочное густо-вишневое, из переливчатого, шуршащего при малейшем движении шелка, украшенное кружевом цвета тусклого золота. Широкое и длинное, так что не видно туфель. Сзади ниспадает узкий шлейф, который мама может подхватить и закрепить на запястье бархатной лентой. В руке она держит серебряный кружевной платочек.
      Из украшений же, хотя наши сейфы и витрины ломятся от золота и драгоценных камней, мама надевает только маленькие бриллиантовые серьги, поблескивающие в ушах, как детские глазки. Да еще на груди приколота брошка-веточка с алмазной россыпью.
      Мое платье песочного цвета, без рукавов и с открытой шеей. Но из-за смуглой, в тон платью, кожи шея и руки не так торчат. На талии пламенеет закатным багрянцем широкий шелковый бант. Платье спускается мягкими складками почти до полу, но из-под него все же видны черные лакированные туфельки и мелькают светлые чулки. Распущенные волосы перехвачены лентой из той же ткани, что и платье.
      Когда наши наряды доставляют домой, их складывают в большой плетеный сундук. Они лежат с самого верха, бережно сложенные и отделенные от остальной одежды, покоясь на груде фраков, сшитых для жениха, папы и братьев.
      Это было первое мое настоящее путешествие. Утром, еще до благословения молодых, я надела свое новое платье и решила взглянуть на невесту, до того как она выйдет в полном уборе.
      Невеста крепко сбита, осаниста, пышная грудь натягивает ткань платья. Глаза у нее разные: один каштановый, другой светло-серый. Отец говорит, что это к счастью.
      Я вхожу в комнату, где ее одевают, как ни странно, она совсем не стесняется, стоя перед нами почти голой. Затаив дыхание, я слежу, как ее облачают в белое платье. Прозрачная вуаль, которую прикалывают к ее высокой прическе, делает ее еще полнее.
      Спустя некоторое время я вместе с другими стою около кресла невесты и жду. Когда же она появится? Потихоньку разгораются свечи у нас в руках - мы освещаем дорогу невесте.
      Когда наконец невеста уже восседает на почетном месте, окруженная женщинами и девушками, я перевожу взгляд на дверь, из которой медленным, плавным шагом выходит стеснительный Аарон в сопровождении папы, отца невесты и десятка других мужчин.
      И больше уже не смотрю на невесту, пораженная папиным лицом: оно стало еще бледнее обычного. Но, не успев пройти несколько шагов, он останавливается. Невеста вдруг откидывается на спинку кресла, теряет сознание. Женщины хлопочут вокруг нее. Мы с волнением следим за ними.
      Наконец она приходит в себя, приближается Аарон и дрожащими руками откидывает ее вуаль.
      - Мазлтов! Поздравляем! Благословенный день! - кричат со всех сторон.
      Я бегу к папе, бросаюсь ему на шею с плачем. Вся наша семья заливается слезами.
      - Бог знает, что его ждет, если невеста еще до благословения падает в обморок!
      Родственники невесты дружно улыбаются и приглашают гостей в зал. Заиграли скрипки - начинаются танцы.
      ПОЕЗД
      Я была уверена, что наш город - крайняя точка мира: ведь на витебском вокзале все поезда к одной платформе прибывают, а со второй отправляются в другую сторону.
      Наша река Двина тоже течет к нам, а потом течение поворачивает. Даже солнце всходит на небе с одной и закатывается с противоположной стороны горизонта.
      Но что же такое наш Витебск: начало или конец мира? Мучаясь этим вопросом, я бреду к вокзалу. Куда, в каком направлении отправится сегодня поезд?
      В переполненном зале ожидания хаос и смятение. Все ждут поезд. Вот прозвучат три звонка, и вагоны отъедут, оставив растерянное стадо пассажиров. Поезда ждут, как прихода Мессии. Вдруг задрожали стекла, что-то блеснуло, черный язык дыма застилает окна, и в зале поднимается суматоха. Но проезжает один паровоз, будто собрался на прогулку покататься, поучиться ездить по рельсам. Люди вскакивают.
      Какая-то женщина умоляет мужа:
      - Поди, ради Бога, посмотри, что за поезд.
      - Где ты видишь поезд? - Он отпихивает ногой чемодан. - Черт меня побери, если я что-нибудь знаю!
      - Почему нас не выпускают наружу?
      - Да тише вы, помолчите хоть немного! Звонка не услышим!
      Все прислушиваются, толкают друг друга. Полная сумятица. Люди хватают свои вещи. Все приходит в движение, словно уже побежала земля из-под колес. Даже ветер закручивается волчком.
      Все здесь, начиная с начальника вокзала, имеет весьма внушительный вид; как же иначе в городе, с которого начинается мир! Зал ожидания монументальный, с высокими и широкими окнами. Шторы спускаются волнами с самого потолка. Длинные буфетные столы с белыми скатертями сияют, как церковные купола. Обилие стекла и серебра, игра отражений в зеркалах, но все это тонет в сером однообразии пассажиров.
      Толпа безумно разрослась. Неужели все обитатели Витебска вместе со своими пожитками хлынули сюда, чтобы покинуть его? А как же будет город без людей? Может, и домишки тоже упакованы и отправляются неведомо куда?
      - Такая поездка - не шутка! - отфыркиваясь, жалуется закутанная в сто одежек, обложенная узлами и свертками толстуха. Она воздевает руки и причитает без умолку: - А вдруг я заболею в дороге? - Ее провожает вся семья. Каждый чувствует себя злодеем, но не знает, что сказать. Любой сочувственный вздох только раззадоривает страдалицу. Глаза ее наполняются слезами. - А как тут есть? Как спать? - все стонет она. А вдруг, бывает же такое, мне флюс надует? - Провожающие молча прикидывают такую возможность, а женщина хватается за щеку и надвигает платок. Страшные мысли ворочаются у нее в голове, как жернова.
      Она всю жизнь прожила со своим мужем на одном месте. И вдруг все переменилось. Смерть унесла ее спутника, и ей приходится уезжать.
      - Дети, не прыгайте на вещах! Все раздавите! Мотл, - обращается она к старшему сыну, - я ничего не забыла? Боже мой, а где моя сумочка? Я так и знала, что что-нибудь потеряется! - Она заламывает руки, будто хочет изломать пальцы за их оплошность. - Дети, ищете, ищите везде, что вы на меня уставились! Не знаете разве - на вокзале полно воров! Вон, поглядите, что за тип шныряет! Носильщиком прикидывается, а сам настоящий жулик. По глазам видно. Думает, красную фуражку нацепил, так всех и одурачил!
      - Тетушка, гляди, вон она, твоя сумка, лежит у тебя за спиной, на скамейке! - восклицает маленькая племянница.
      - Благослови тебя Господь! - Тетушка треплет ее по щечке. - Умница какая! - Все смотрят на девочку. - Столько вещей, как все упомнишь... а тут, страшно сказать, воры кошельки из карманов вырезают.
      - Да что вы сказки рассказываете, Шейне-Гитл! - взрывается пожилой родственник. - Не морочьте нам голову! Сколько народу ездит, и все, слава Богу, добираются!
      Что этот старик понимает в поездах? Небось за всю жизнь нигде дальше синагоги не бывал! Шейне-Гитл не слушает его и сидит как на угольях. Стоит кому-то в зале чихнуть - она вскидывается:
      - Поезд загудел! Ну-ка, сбегайте посмотрите, где он там? Он может прийти с минуты на минуту. Не успеешь проследить, всё ли взяли!
      Вдруг в зал входит величественный контролер. Широкая малиновая шинель до полу развевается при каждом шаге. Серебряные пуговицы мечут искры. Он прокашливается. Все замерли. Медленно поднимает руку и, кажется, вырастает на глазах. Блестит зажатый в пальцах колокольчик. И, прежде чем он успевает зазвенеть, все толпой бросаются к выходу.
      - Первый звонок! Смоленск, Брянск, Орел! Первый звонок!
      Контролер и сам раскачивается, словно колокол, кричит и звонит во все стороны.
      - Куда-куда идет поезд?
      - Не слышал, что ли?
      - А вам трудно повторить? С первого раза не поймешь.
      - Лучше готовь билет да считай свои узлы!
      - Куда побежал, дурень! Возьми ребенка на руки. А то еще и на него билет спросят. Ну что встал, остолоп? Беги скорей, займи место!
      В дверях толкучка. Но контролер стоит стеной:
      - Стоп! Билеты, показывайте билеты! - Пропускает он по собственному усмотрению - Куда суешься? Ты едешь в Двинск! А это поезд на Смоленск. - Он загораживает проход. Протыкает щипцами билеты, как сердца - Второй звонок! Смоленск, Брянск, Орел! Второй звонок!
      Его голос подталкивает пассажиров, срывает с мест. Сидящих не остается. В буфете официанты суетятся вокруг столиков
      - Вот болваны! Расселись хлебать горячее, когда, того гляди, поезд уйдет из-под носа!
      - Третий звонок!
      Я не знаю, на кого глядеть. Все кругом волнуются, и я тоже начинаю часто дышать. Все эти люди вдруг становятся мне дорогими и близкими. Как будто уезжает моя семья и оставляет меня одну. Вернутся ли они когда-нибудь? И что станет с городом?
      Паровоз разводит пары, гудит, готовый увлечь за собой вагоны с пассажирами. Из окна первого класса смотрит важный господин. В его застывших глазах что-то мелькает. Он отъезжает равнодушно. И все же, наверное, невесело ему в купе одному. Снаружи видны крытые бархатом пустые сиденья. Ничьи головы не согревают кружевных накидок. В другом окне словно сошедшая с картинки элегантная дама. Она улыбается мне или, может, самой себе? Смотрится в стекло, как в зеркало. Обе фигуры похожи на фарфоровые куклы. А в третьем классе толчея. Поезд содрогается. Пассажиры судорожно заскакивают на подножии, провожающие поспешно выходят.
      - Скорей в вагон!
      - С Богом!
      - Садись у окна. Но смотри не простудись. Подними воротник.
      Последние возгласы несутся из окон и дверей, застывают на губах оставшихся на перроне друзей, переходят во взмахи трепещущих на ветру платочков.
      Состав оторвался от города.
      Дым вытягивается в длинное облачко. Вспыхивают огненные языки над трубой. Скрипят колеса. Паровоз отдувается, катится вагон за вагоном. Еще виднеется блестящая от пота, освещенная пламенем голая спина кочегара.
      Я возвращаюсь словно с похорон.
      Поезд едет вдаль, а я иду назад, в город. Он похож на опустевший дом. Ну хоть деревья уцелели? Парят над крышами их воздетые руки. И тишина.
      Или и впрямь весь город уехал?
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      Белла всегда мечтала стать актрисой. И стала ею, играла на сцене, имела успех. Но вернулся из Парижа я и женился на ней. А потом мы уехали во Францию вместе. С театром было покончено навсегда.
      Долгие годы ее любовь освещала все, что я делал. Но у меня было чувство, словно что-то в ней остается нераскрытым, невысказанным, что в ней таятся сокровища, подобные берущему за сердце "Жемчужному ожерелью". Ее губы хранили аромат первого поцелуя, неутолимого, как жажда истины.
      Откуда эта скрытность от друзей, от меня, эта потребность оставаться в тени?
      Так продолжалось до последних, проведенных в изгнании лет, когда в ней пробудилась еврейская душа, ожил язык предков.
      Стиль, в котором написаны "Горящие огни" и "Первая встреча", - это стиль еврейской невесты, изображенной в еврейской литературе.