Она была твердой, заскорузлой. Сквозь запах спирта пробивался запах крови.
      Бледная рука метнулась и сжалась у Антона на горле. Мелвилл хлопнулся на пол.
 
«Помирай, милая, помирай, милая, помирай — у-ха-ха! — моя чорнобривая…»
 
      Он сумел собраться, схватиться обеими руками за эту клешню и попытался оторвать её от себя — но рука сама отпустила — нет, оттолкнула.
      Хлопнувшись на сиденье «варколака», Антон увидел направленное прямо в лицо дуло пистолета.
      — Вычислил. Молодец, — голос страйдера был тихим, как шелест железа о железо. — И что дальше будешь делать?
      Растирая отдавленную шею, Антон лихорадочно подбирал слова. А вдруг я ошибся, и он — обыкновенный псих? Мало ли, что пишут о Ростбифе и что писал он сам… почему его человек не может быть просто психом? Вот возьмёт и нажмёт сейчас на спуск. И всё.
 
«А де мене поховаєш, милий мiй, миленький?
А де ж мене поховаєш, голуб мiй сизенький?
В бур'янах, милая, в бур'янах, милая, в бур'янах — у-ха-ха! — моя чорнобривая!»
 
      — Вы — Андрей Савин? — тихо спросил он.
      — Я — человек с пушкой. А ты — человек без пушки. Так исторически сложилось. И я спросил первым. Так тоже исторически сложилось. Скажи, что ты намерен делать дальше?
      — Я… — Антон попробовал улыбнуться. — Я бы сел на свое место. Если вы не возражаете. Потому что ваш друг вот-вот придёт, и…
      — Он мне не друг, — террорист убрал пистолет.
      — Он вам… он вас…
      — Нет, — террорист ответил так резко, будто вопрос Антона его задел. — Он держится.
      Антон пересел на своё место.
      — Кто ты? — спросил Савин, чуть повернув к нему голову.
      Он мало походил на того Савина, растиражированного сейчас по всем каналам. Даже не потому что лицо разбито — сами черты другие. У того были густые брови, пухлые губы и нос «картошечкой». А у этого какое-то… никакое. Антон не был уверен, что через неделю, когда синяки сойдут, узнал бы этого парня.
      — Я… — в голове вспыхнули фейерверком все имена, фамилии и даже никнэймы, которыми он пользовался последние полгода. Если я сойду на следующей, а этого человека схватят, он может сказать, нет, он наверняка скажет про меня… — Я ведь могу ответить что угодно. И вы меня никак не проверите.
      — Никак, — сказал Савин. — Но ты пришел сюда сам. Поменялся билетом. Задал дурацкий вопрос. Полез ко мне за пазуху. Тебе что, жить надоело?
      — Мне не надоело, мне некуда.
      Террорист фыркнул.
      — Я понимаю, что глупо звучит, — поспешил сказать Антон. — Я тоже прятался, и сейчас прячусь, но без цели это очень трудно. Казино в конце концов всегда выигрывает, понимаете?
      — Нет, не понимаю, — террорист ухмыльнулся.
      Антон против воли покраснел.
      — Если бы я был просто гражданин и вас заметил, я бы не стал… мешать. Но мне все равно теперь опять бежать. И я искал, я сюда приехал — искать. И я вам нужен. Ваш друг — ладно, не друг — курит и пьёт, чтобы заглушить запах крови. Ему труднее с каждым разом. Если вы прогоните меня — он может сорваться. А я могу менять вам повязки, в туалет водить. И трое — не двое.
      Раненый вздохнул, и тут его заколотило. Антон достал из-под сиденья свое одеяло и набросил на бойца. Потом откинул сиденье Цумэ (так он про себя прозвал белобрысого — тот чем-то походил на одинокого волка) и вынул второе.
      — От чего прячешься? — спросил Савин. — Что натворил?
      — Ничего. И не от чего, а от кого, — Антон, садясь, почесал в затылке. Долгая это была история и очень грустная. И не хотелось рассказывать её сейчас. — То есть, когда я убежал, то много чего было, но по мелочи.
      Антон зажмурился, чтобы удержать слезы. Он старался забыть про Сережку — с его улыбкой, с его гитарой… Но ничего не получалось. Брат вставал под веками как живой… или как полуживой — в своей затемненной комнате, вот с такой же слабостью и ознобом.
      Дверь в купе раскрылась, Цумэ скользнул внутрь.
      — Это что за номер?
      — Он с нами. Этот вундеркинд нас вычислил.
      — Ненавижу детей, — варк нарочито облизнулся, меряя Антона взглядом. — Во всех смыслах ненавижу. Сколько нам его тащить?
      — По крайней мере, пока не сойдем.
      — У меня билет до Львова, — сказал Антон. Он мог продлить билет или купить новый — или несколько. И по параметрам он не попадал в сетку критериев, по которым шел поиск. Пока не попадал.
      — Надо же! — картинно всплеснул руками Цумэ. — А почему не сразу до Пшемышля?
      — Вы уверены, что продержитесь хотя бы до Львова? — спросил Антон.
      — Я продержусь, — Цумэ оскалился и спустил темные очки на кончик носа. Глаза полыхнули красным, Антон вздрогнул.
      — Вашему другу нужна медицинская помощь, — с нажимом сказал он. — А вы можете сорваться.
      — Он мне не друг. Я ему просто обязан. Не бойся, не сорвусь.
      Раненый сунул пистолет куда-то под сиденье.
      — Ты понимаешь, что если его зацапают с нами, то уничтожат? — продолжал Цумэ.
      — Если меня вообще зацапают, то отправят в Москву к матери, — сказал Антон. — Это то же самое. Она как вы.
      Он не мог сказать про маму «варк», «вампир» или хотя бы «высокая госпожа». Всё ещё не мог.
      — Она уже кого-то…? — спросил раненый.
      Антон кивнул. Понял, что от него все еще ждут ответа, и сказал:
      — Да. Брата, — что старшего, пояснять не стал.
      Раненый опять прикрыл глаза.
      — Попытка инициации?
      Он что, мысли читает?
      — Да.
      — По лицензии?
      Антон опять кивнул. Хотелось бы ему быть таким, как этот — спокойным, холодным и ровным даже в бегах, даже на грани смерти… Но сдержанность никогда не была его сильной чертой, а сейчас он что-то совсем разболтался.
      — Я слышал… на Западной Украине и в Белоруссии есть… всякое. И христиане запрещенных конфессий, и не только. Хотел поехать, сказки пособирать, посмотреть. Но вы наверняка лучше меня знаете.
      Цумэ расхохотался, раненый слабо улыбнулся.
      — Пацан, ты в жизни так не ошибался. Я понятия не имею, куда мы бежим. Этот Ван Хельсинг велел мне купить билеты до Пшемышля. Доедем мы туда или нас возьмут ещё во Львове — неизвестно…
      — Нас будут брать перед Львовом, — прошептал раненый. — А сойдем мы в Золочеве. Поэтому дайте мне поспать.
      Поезд пожирал украинскую ночь. Миновали Тернополь — никто в купе не сунулся. Антон специально следил, не сядет ли в вагон кто посторонний. Никто не сел.
      Цумэ прикрутил ручку громкости — гнусная попса сделалась тише, а потом и вовсе сменилась приличным сканди-роком. Антон вернулся к Мелвиллу, раненый, похоже, заснул. Только сейчас Антон понял, что не знает, как обращаться к своим спутникам, и что они тоже не спросили, как его зовут. Было это случайностью, или в подполье так надо — он не знал, поэтому не форсировал события.
      Тихонечко подключившись к терминалу поезда, он открыл сводку последних новостей. О екатеринославском деле почти ничего нового. К счастью. А вот чего он раньше не знал — так это что группы террористов было две.
      К Золочеву должны были подъехать в самый мертвый, самый глухой час. Ди пхи юй чхоу . У мамы было много старых книг.
      Варк снова пошел курить, а Антон задумался было, не пора ли будить раненого. Раненый избавил его от принятия решения.
      — Запри купе.
      «Штирлиц знал, что проснется ровно через двадцать минут. Это была привычка, выработанная годами». Старые фильмы у мамы тоже были.
      — Откинь стол и подними меня.
      Опершись о стол грудью, он свесил руки. Антон понял: нужно помочь снять куртку.
      Футболка на спине была разрезана. Ну да, попробуй её сними через голову.
      — Водки, — сказал раненый, когда Антон снял с него футболку. У него была ещё по-зимнему бледная кожа, и синяки на ней просто-таки цвели. Пистолета он, между прочим, так из руки и не выпустил. А ещё обнаружились ножны-браслет на правом предплечье. Не пустые.
      Антон нашарил под сиденьем Цумэ бутылку, вынул пластиковый стаканчик из «обоймы» под стенной панелью.
      — Хватит, — Антон вздрогнул и солидно перелил за пятьдесят грамм. — Давай.
      Оружие он так и не спрятал, а правая рука явно никуда не годилась — из-под окровавленных бинтов, врезавшихся в кожу, от подмышки до лопатки расползалось очень нехорошее покраснение, а пекторальная мышца вздулась так, что любой воздушный шарик обзавидуется. Антон поднес стаканчик к губам раненого.
      Он думал, что подпольщик станет ждать, пока водка подействует — но он сказал:
      — Нож вот, бинты в сумке под сиденьем. Действуй.
      Антон сглотнул и вынул нож из чехла на запястье. Короткий и широкий, он был тонок и остер, как опасная бритва, и гнулся бы, пружиня, если бы не ребра жесткости посередине.
      — Серебро?
      — Напыление. Титан. Режь.
      Бинты сами собой распадались под лезвием. Увидев рану, Антон обрадовался, что с полудня не ел.
      Входное отверстие — аккуратная круглая дырочка — было справа, на длину ладони под ключицей, на ширину ладони от грудины. Выходное — кровоточащая дыра, ожог с теннисный мяч диаметром, рваное мясо — между подмышкой и правой лопаткой. Но рана была не так страшна, как отек вокруг нее, похожий на карту Москвы: Бульварным кольцом — сгустки крови, коллоида и вот этого, похожего на говядину в супермаркете (Антона опять затошнило), а краснота — щупальца метро, пронизывающие московскую «субурбию». На воспаленной груди лиловел четкий отпечаток каблука. Антон зашипел сквозь зубы.
      — Эмпат? — спросил подпольщик. — Или просто эмотик?
      — Н-не знаю.
      — Если плохо — выпей.
      — Спасибо, я так…
      Тем же ножом Антон разрезал очередной пакет с бинтами.
      — Обведи пальцем границы отека.
      Видимо, «Ван Хельсинг» кое-что смыслил в медицине и хотел сделать для себя какие-то выводы. Сделал, когда палец Антона завершил маршрут. Выругался беззвучно. Потом распорядился:
      — Бери «Целитель» и дави прямо в дырку все, что осталось.
      Склонился головой к столу и закусил ворот футболки.
      — Г-готово, — пробормотал Антон, опустошив тюбик.
      — Перевязывай, — подпольщик снова закусил футболку. Антон дважды обтянул бинтами сухопарый торс, обнаружив по ходу ещё одну интересную подробность: на шее, на прочной цепочке, этот охотник на вампиров носил не кулон со знаком зодиака, не камешек по китайскому гороскопу, а лепесток флеш-памяти. У Антона зачесались руки подключить её к своей планшетке. Да нет, чепуха — чтобы важные данные, пусть и под криптом, провозили просто так, на шее? А с другой стороны — надежнее всего спрятано то, что лежит на видном месте…
      — Теперь через шею, — подсказал «Ван Хельсинг». — Не очень сильно затягивай — скоро больше разнесет… — тут Антон неловко его задел, и раненый, издав довольно громкое «Х-х-х-х!», ткнулся головой в стол и руководить прекратил.
      — П-простите, — пискнул Антон. Нервы требовали разрядки, и он хихикнул. — Поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: «Простите меня».
      — С… с… — просипел подпольщик, странно оскалившись. Железное самообладание дало-таки трещину, но выругаться по-настоящему, видимо, теперь мешал сбой легких.
      И вдруг, хватанув воздуха, «пациент» прошептал на одном выдохе:
      — Сударь, вы невежа…
      Контакт — есть контакт! Наверное, у него дома тоже держали старые книги.
      В дверь кто-то ткнулся, и с горловым звуком подпольщик выпрямил спину, наведя пистолет на вход.
      Послышался стук. Антон заметался, потом сквозь одностороннее зеркало двери увидел Цумэ и успокоился.
      — Заканчивай, — выцедил «Ван Хельсинг».
      Антон вымотал последний метр бинта и закрепил его прилагающейся «липучкой». Кровь проступила тут же — выходное отверстие слишком велико, нужно шить. Операция нехитрая, но кому её делать? И вдобавок тело раненого было лихорадочно горячим. Антисептик, входящий в состав «Целителя», и антибиотик из самых простых, безрецептурных, потерпели очевидное фиаско — инфицированная рана отравляла организм.
      Осторожная дробь повторилась.
      — Футболку. Куртку. Нет, просто набрось. Одеяло, — пистолет спрятался под мягким синим полтексом. — Нет, нож оставь себе. Возьми чехол. В рукав. И бей как только почуешь неладное. Не жди, не думай, ошибся или нет. Просто бей в затылок и беги.
      Раненый опять откинулся на сиденье и, прикрывая глаза, пояснил:
      — Это варк, не забывай. Если он будет готов — тебе конец.
      Антон запихал кровавые бинты в пакет и сунул его под куртку, заткнув за ремень.
      — Теперь отпирай.
      Цумэ, пьяно растопырившись в проеме, громко протянул — явно на публику:
      — Та-ак… Чем это вы тут занимались? Тебя на минуту нельзя одного оставить…
      — Дверь закрой, — поморщился раненый. — И запри.
      Цумэ захлопнул дверь и поставил на стопор. Плюхнулся на свое место.
      — Допей водку, — продолжал подпольщик. — Всю. Золочев — через двенадцать минут.
 

* * *

 
      Симпатичный и тихий русоволосый мальчик в школьном жилетике и зеленых джинсах сошел в Золочеве. Из его сумки торчал длинный чертёжный тубус. Потянувшись после долгого сиденья и зевнув, мальчик зашагал к турникету контроля на станции.
      Пьяноватый молодой человек в бандане вышел размять ноги и покурить там же. Он явно не собирался отходить от поезда дальше урны.
      — Вашi документи, — унылым голосом сказал мальчику с тубусом контролер. Было так странно слышать язык — очень похожий на родной, и все же чужой.
      Антон облизнул сухие губы. Его унипаспорт мог пройти поверхностную проверку, но вот тщательной уже не выдержал бы. Он уезжал из Харькова второпях и как следует подчистить новую карту не успел… А уж если откроют тубус и увидят там не что-нибудь, а посеребренный меч…
      Из вагона тем временем выполз ещё один пьяный. Два шага по прямой были за пределами его возможностей. Обнаруживая, что сбился с курса, он бранился «К'рва!» и брал два-три румба в противоположную сторону.
      — От же ж набрався, — покачал головой контролёр, возвращая Антону карточку.
      Пьяный, шатаясь, короткими перебежками от фонаря к фонарю преодолел расстояние между поездом и автоматом по продаже разной чепухи, проделал несколько безуспешных манипуляций с карточкой и панелью заказа, получил несколько сообщений «Помилка — error», добрался до вокзала и на великолепнейшем польском, правда, изрядно заплетающимся языком, спросил у контролера, где можно купить пива. За живые деньги пиво продавалось в буфете по ту сторону паспортного контроля, и до поляка не с первого раза дошло, чего контролёр от него хочет, а когда дошло, он сунул контролеру карту на имя Збигнева Бакежиньского, дохнув при этом таким выхлопом, что контролёр даже в чекер её совать не стал. Но до буфета поляк не дошел — упал на колени, а после бесплодной попытки встать хрипло, но вполне музыкально заорал: «Whisky z lodu ?wietna rzecz, wszystkie troski goni precz! W gСr? szkBo i flacha w dСB, I tylko wariat pije pСB. Szklany Jasio to nasz brat, zawojowaB caBy ?wiat!»
      Контролёр, владей он польским получше, мог бы ещё много узнать о потребительских свойствах виски — но тут от урны прибежал с воплем «Бакежак, сука такая!» беловолосый курильщик. Через турникет он просто перескочил, и контролеру в голову не пришло его останавливать — машинка все сама считает. Долговязый поднял товарища на ноги и оттащил к стене, прислонив там.
      — Не запiзнюйтеся, панове, — сказал выпивохам контролер. — За хвилину потяг пiде.
      — Щас, — прорычал белобрысый. — Щас я его. Бакежак, сука такая! Вставай! Иди ногами!
      Голос его звучал уже неподдельным страхом. Но поляк то ли не хотел, то ли не мог идти ногами. Даже две веские оплеухи не помогли. Когда он наконец-то смог прийти в относительно вертикальное положение, уже зазвучало над станцией: «Потяг 'Харкiв — Краков' рушає з першої колiї за одну хвилину. Прохання усiм стороннiм — звiльнити вагони» .
      — Бакежа-ак! — жалобно простонал белобрысый.
      — Latwei zdehnСc , — язык повиновался поляку ненамного лучше, чем ноги. Минута прошла в бесплодных попытках начать двигаться — а поезд тем временем тронулся.
      Пьяным придуркам ничего не осталось, кроме как дожидаться утреннего. Белобрысый оттащил друга в буфет, и контролёр потерял их из виду.
 
      Через полчаса, уже в сквере при автобусной станции, Антон спросил просто чтобы скоротать время:
      — И надолго хватит этой военной хитрости?
      — Не знаю, — мотнул головой «Бакежак». — Идет повальная проверка. До станционных чекеров добраться должны быстро. Так что лучше считать, что наши польские аусвайсы засвечены, Белый.
      — У меня, между прочим, имя есть, — огрызнулся Цумэ. — И ты его знаешь.
      — Имя было у человека. А теперь ты варк.
      — Что ж ты меня не зарезал, человек?
      — Что ж ты меня не потребил?
      — Да у тебя кровь заражена. И порохом воняет.
      — Хватит! — осадил обоих Антон. — По-моему, это… неправильно. Мы сейчас вместе, и… нам нельзя ссориться, и… надо что-то решать. Игорь, Андрей… — может быть, они не пользовались именами, чтобы не считать друг друга людьми? — Вы бы всё равно не доехали до Польши.
      — Мы и не собирались, — выдохнул Андрей. — Я всегда пересекаю границу только пешком, чтоб под снитчи не попасть. Я… знаю человека… но я не дойду. Думаю… ты один пойдешь. Заслужил. Я дам адрес… отдашь тому человеку моё серебро и скажешь…
      — Нет, — резко оборвал его Антон, сам себе удивляясь, но как-то отстранённо, как человек, совершивший прыжок с парашютом, несущийся по воле ветра и гравитации и знающий, что трусить теперь поздно и глупо. — Вы не должны умирать. Понимаете, я… я не верю в такие совпадения. Я бежал из Москвы, потому что моя мама стала высокой госпожой, и мотался полгода, искал, что же тут можно сделать, и не находил… и, если честно, совершенно уже отчаялся, пока не встретил человека и варка, которые помогают друг другу — да, помогают, и не нужно отворачиваться, что ж вы еще делали, как не это? А меня вынесло прямо на вас. Я не знаю, какая тут вероятность, мы разминулись бы, даже если бы вы просто сели в другой вагон. Это не случайность, её нельзя выбрасывать просто потому, что вот сейчас выхода не видно. У меня его шесть часов назад тоже не было… — как в «Матрице», три корабля, три капитана, три цели…
      БУМ! Земля надвинулась и выбила из него дыхание. Варк хохотал беззвучно, закинув лицо к пасмурному небу и ударяя себя по бедрам кулаками, «Ван Хельсинг» — ещё хуже: смотрел на Антона молча и сочувственно. Не получилось. Сказать, как надо, не получилось.
      — Мальчик, тебя-то как зовут? — спросил Андрей после молчания.
      — Антон. Кузьмичев Антон.
      — Кузьмичева Анастасия, доктор социальных наук?
      — Мама…
      Андрей скривил рот.
      — Лучше считай себя сиротой. Они… это они. Даже если могут какое-то время сдерживаться… Даже если были хорошими людьми… Варк — всегда варк. У него нет и не может быть привязанности к человеку, он такого человека хочет превратить в варка или сожрать. Так что мы не можем оставаться вместе. Дай руку.
      «Мальчик, протяни свою правую руку… А теперь возьми его правую руку и вложи в мою…»
      В ладонь Антона ткнулась сложенная бумажка.
      — А теперь бегом на станцию. А ты, варк, — из-под куртки показался пистолет, — стой здесь.
      — Стоило ли так долго драпать, чтобы убивать меня теперь, — хмыкнул Игорь.
      — Я хотел довезти тебя до Польши.
      — Зачем? В поликлинику сдать? Для опытов? Да, ты смог бы это сделать, верю. Знаешь, «агнец», как это тебе удается — удерживать факелочек таким беленьким, при твоей-то работе? Ты не считаешь нас за людей, вот как. Мы для тебя — взбесившиеся вещи. И с нами все дозволено. Ну что ж ты не стреляешь, кретин самовлюбленный?
      — Жду, пока уйдет Антон. Беги. Беги, придурок!
      — Не в этом дело… Малыш, ты, правда, вали отсюда, а? Адрес взял, ну и вали. Не в этом. Я тебе картину мира порчу. Я выволок тебя из того мотеля и довез сюда, я перевязывал твою дырку, носил тебе пойло и еду и водил тебя в сортир. И вот теперь совесть не позволяет тебе нажать на спуск, да?
      — Это слабость, а не совесть. В тебе ещё есть что-то от человека, но это ненадолго. А ты, пацан, уноси ноги.
      — Так у вас ничего не получится, — сказал Антон. — Я вас не брошу.
      — Мальчик… — Андрей явно терял силы. — У нас нет другого выхода, пойми!
      Антон встал между ним и варком. Дуло пистолета удлинилось — и когда Андрей успел навинтить глушитель… верная дорога за горизонт событий.
      — Идиот, — Андрей поднял прицел, потому что Игорь был намного выше Антона, но мальчик, весь дрожа, шагнул вперед и ствол уперся ему в грудь.
      — Стреляйте так, — прошептал он, чувствуя, как вот-вот сдаст мочевой пузырь. — Пуля же все равно пройдет насквозь.
      Игорь, обхватив его сзади за плечи, резко отшвырнул в сторону, Антон из-за этого ударил террориста по руке сильней, чем рассчитывал, и ствол повело. Раздался тихий хлопок. С дерева над ними посыпалась кора и листья, сбитые пулей; бросились во все стороны обалдевшие со сна птицы, а Андрей завалился на бок и упал, дважды стукнувшись головой — о скамью и тротуарную плитку.
      Антон встал над ним на колени, попробовал приподнять… Бесполезно — всё равно что ворочать мешок в четыре пуда.
      — Что же делать… — пробормотал Антон. — Здесь оставаться нельзя. Куда двигаться — непонятно.
      — Первым делом нужно найти, где укрыться на день, — сказал Цумэ, легко подняв террориста за подмышки и вернув на скамейку. — У нас на это примерно три часа.
      Антон купил билеты на первый попавшийся автобус, Львов-Тернополь, до станции Вiльшанка. Почему до нее? Он сам не мог бы четко указать ни единой причины, кроме того, что до нее можно было добраться в пределах двух часов.
      Андрея удалось привести в себя, но ходить и говорить одновременно он не мог, так что опротестовать погрузку в автобус у него не вышло. По ночному времени там было мало народу — и его удалось почти положить на одно из задних сидений. Водитель покосился на них с опаской — пьяные, ещё заблюют машину, — но ничего не сказал, тронул автобус с места. Украинская ночь поплыла за окнами в обратную сторону. Тополя, как языки застывшего зеленого пламени, колоннадой факелов охватывали бетонку, которая словно возникала под фарами в ста метрах впереди — и исчезала сзади. Что делаем? Куда едем? Где будем?
      — Вiльшанка, — объявил водитель через час. Антон с Игорем почти что вынесли из задней двери полубеспамятного Андрея. Габаритные огни автобуса закатились за холм, и единственным источником света остались люминесцентная разметка дороги да Чумацкий Шлях. Да ещё впереди, метрах в пятнадцати, расплывчато мерцало что-то синее. Игорь рассмотрел это «что-то» глазами варка и нехорошо засмеялся: то был указатель на боковую асфальтовку, с надписью «Вiльшанка — 2 км».
 
      Рассвет застал их в лесопосадке у дороги. Террориста уложили вниз лицом на две куртки, укрыли свитером Антона и украденным в поезде одеялом, пристроив сумку под голову. Игорь раскрыл тубус и достал катану без эфеса; воткнул в землю, принялся копать, ворча:
      — Черт, до чего же неудобный инструмент. И как им эти эпические деятели могилы рыли? Не приспособлен он… А, сволочь, порезался…
      Антон наклонился над террористом, приложил палец к шее — старшие видят некоторые вещи быстрее и четче, чем люди…
      — Та вывой ён, — варк сосал палец. — Это для меня, не дергайся. И если есть желание, помоги.
      Антон хотел задействовать нож, но из любопытства открыл тубус и нашел там ещё одну вещь — трость длиной с флейту. Но ведь не будет же человек таскать обычную палку в футляре с оружием. Антон покрутил её в руках, потянул за разные концы — она со щелчком раскрылась, обнажив два коротких лезвия, по длине равных рукоятям, каждая из которых служила одновременно и ножнами.
      — И как это я сам не додумался, — Игорь отложил катану и взял у Антона один из кодати.
      Дело пошло быстрее. Ещё и солнце не показалось над полем — а в земле уже зияло углубление как раз под рост Игоря (он примерялся несколько раз).
      — Чудненько, — сказал варк, решив, что хватит. — Окопались. Теперь я прилягу и ты забросаешь меня ветками, — он покосился на Андрея. — Э… Может, перекусим?
      Антон шумно сглотнул.
      — Там под ним в моей куртке солёные орешки, — со вздохом пояснил Игорь. — Я же сказал: не дёргайся.
      Антон достал орешки из куртки и осторожно вытащил пачку крекеров из своей сумки. Он был голоден. В кармашке сумки отыскался ещё маленький пэт с кока-колой, и Антон напоил раненого. После этого осталось буквально два глотка.
      — Выпей сам, — предложил Игорь. Съев несколько крекеров и полпачки орехов, он закурил. — Я понимаю, что ты устал, Антошка, но придется тебе, наверное, сходить на разведку. Когда солнышко поднимется, я буду не лучше нашего Ван Хельсинга.
      — Если есть укрытие, день не убивает вас, это я знаю. А что он делает? Ну, субъективно — какие ощущения?
      — Попробуй посидеть в парилке после трех-четырех бессонных ночей — поймёшь.
      Он надел очки и посмотрел в сторону восхода. Потянулся.
      — Чёрт знает сколько времени не радовался рассвету. Птички поют, воздух пьянит… и всякий прочий кал. Антон, пообещай мне одну вещь.
      — Какую?
      — Ты не спрашивай, ты пообещай.
      — Я так не могу.
      Игорь вздохнул.
      — Если найдёшь кого-то, кто согласится помочь… Пока я буду спать, пусть вот эту штуку, — он показал на кодати, — вобьют мне в сердце, а катаной отрубят голову. Быстро и чисто. И похоронят меня как человека, если это можно…
      — Игорь…
      — Не спорить. Понимаешь, Ван Хельсинг наш прав: варк — всегда варк. Меня «причастили» два года назад. Я пока могу смотреть на людей как человек, но ещё два года — и вокруг будет не мир, а мясная лавка. Пока я был с Миленой, меня это не волновало. Знал, что нас найдут. Мне незачем жить, Антон, даже если меня примут в клан: я успел наслушаться за эти два года, что такое высшие варки. Да и посмотреть на кое-кого. Это куча дерьма, ничего больше. Я хотел Ван Хельсинга попросить об одолжении, но его так неудачно подстрелили…
      Нельзя его здесь с такими мыслями оставлять. И Андрея с ним нельзя оставлять.
      — Почему вы называете Андрея Ван Хельсингом?
      — Да просто похож. Убийца с добрыми глазами.
      О.
      — А вы знаете, на кого похожи? На Цумэ из «Волчьего дождя». Старый рисованный фильм, смотрели?
      — А, одинокий волк, — Игорь взъерошил свои белые волосы. — А почему нет? Называй, мне нравится. — Он помолчал немного, повернулся к рассвету и поморщился. — Припекает… Ты ничего ещё не чувствуешь, да?
      Он снял через голову водолазку.
      — Накрой его и этим тоже.
      — Вам не холодно?
      — Мне никогда не холодно, — варк втиснулся в довольно-таки узкий окопчик и прикрыл глаза. — Давай, забрасывай меня.
      В бледном утреннем свете его тело казалось сияющим и чистым — особенно по контрасту с покрытым шрамами телом Андрея, распространяющим тяжелый запах перегара и больного пота. Даже грязь, в которой перемазался Антон, копая «могилу», кажется, не пристала к Игорю. «Высокий господин».
      Антон забросал окопчик сверху валежником, которого тут было множество. Вытер посеребрённое оружие о штаны и сложил в тубус. Он хотел спать, но сейчас было слишком холодно. В сумке оставались ещё кое-какие медикаменты, и Антон решил при свете дня осмотреть Андрея ещё раз. Дело явно не пошло на поправку. Наоборот. Бинты почти врезались в тело — так распухла воспаленная мышца. Кажется, «широчайшая» — Антон не был уверен. От раны скверно пахло, кровотечение понемножку продолжалось, температура не спадала. Антон взял последнюю шприц-ампулу — хотя уже было понятно, что это не поможет — и воткнул её под лопатку, прямо в опухоль. Снова перевязать рану возможности не было — Антон просто прикрыл её новыми (и тоже последними) бинтами, устроив руку Андрея так, чтобы она прижимала бинты к боку. Террорист застонал, но в себя не пришел. Антон осторожно нащупал замок на цепочке и снял с его шеи флешку, а затем потеплее укрыл его всем, что нашлось, включая отданный Игорем свитер.
      Элемент питания планшетки всё ещё был заряжен больше чем наполовину. Вставив флешку в гнездо, Антон ожидал наткнуться на хитроумный пароль. Вопреки ожидаемому, пароля не было. Прочитав список файлов, Антон рассмеялся и, чтобы проверить свою догадку, открыл файл 3musk.
      «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор "Романа о розе", казалось взволнованным так, словно гугеноты собирались превратить его во вторую Ла-Рошель…»
      В файле 3comr лежали, соответственно, «Три товарища». «Кибериада», «Трилогия» и «Quo vadis?» были на польском, что казалось вполне естественным, но и «Звездная Пехота» почему-то на польском, а вот «Мертвая Зона» на немецком, хотя весь Ремарк, в общей сложности 6 романов, — в русских переводах. Как видно, систематизацией этой библиотеки хозяин не занимался, хватал то, что понравилось, там, где пришлось, и руководствовался при этом исключительно собственным вкусом. Антон какое-то время просматривал файлы — уже не в поисках секретных сведений, которые если и были там, то где-то в глубине какого-то текста, и ну его на фиг искать — а просто так, пытаясь по подборке прозы, стихов и песен распознать личность этого человека. Наконец он отложил планшетку и заплакал. Половина всех этих книг стояла на полке у Серёжки. Они могли бы быть друзьями — его брат и этот террорист. Но Серёжка умер, а Андрей умирал.
      Антон выключил планшетку, отсоединил флешку и вернул хозяину, постаравшись привести её в первобытное состояние.
      Встал, проверил, как там Цумэ — если ему всего два года, должен был уже заснуть. Так и есть. Антон вернулся и потормошил раненого.
      — Андрей! Андрей, вы меня слышите?
      — М-м-м… Да… — пробормотал тот. — Где варк?
      — Мы выкопали укрытие: он там. Заснул.
      — Угу… А ты?
      — Я хочу добраться до деревни… Понимаю, что звучит глупо, но… вдруг найду, кого искал?
      — Найдешь или нет — когда вернешься, убей варка.
      — Да что вы оба заладили одно и то же: убей да убей!