Нихт капитулирен! - Рейхов сын

Рим, Палаццо дель Квиринале

12 марта 1940 года, 17 часов 20 минут

– И вы считаете, что не поторопились, Бенито? – Король Италии и Албании, Император Абиссинии, Виктор Эммануил Третий поглядел на премьер-министра с неприкрытым скептицизмом.

– Должен признать, Ваше Величество, что наше поспешное одобрение действий Гитлера и вступление в войну на германо-советской стороне были несколько… скороспелыми, – нехотя признал Бенито Амилькаре Андреа Муссолини. Не то, чтобы всесильный диктатор обязан был отчитываться перед стариком-королем, но некоторые политесы относительно венценосной особы, некогда принявшей самое деятельное участие в его возвышении, старался соблюдать. – Никто не ожидал от Александера такой прыти. Ни я, ни наш Генеральный штаб.

– Ну еще бы, – Их Величество соизволили кисло усмехнуться. – Такой конфуз. Объявить войну французам и англичанам утром десятого, для того чтобы вечером одиннадцатого увидать у Тобрука вражеские танки. Просто гениальный ход, синьор премьер-министр.

– Это только доказывает, что Чемберлен и Даладье готовились к войне и с нами тоже, – ответил дуче. – А иначе что делать Седьмой танковой дивизии посреди пустыни, в суточном переходе от Тобрука? Но я уверен, маршал Грациани, его Пятая армия и танковая дивизия «Ариетте» выкинут англичан из Ливии, как нашкодивших щенков. К сожалению, мы не можем усилить его частями из метрополии – нам предстоит сковать как можно больше французских сил на наших границах, – но у него и так предостаточно солдат. Десятой же армии Гарибольди предстоит дать пинка французам в Тунисе.

Виктор Эммануил подошел к висевшей на стене карте мира и начал задумчиво в нее вглядываться.

– Скажите, Бенито, – наконец произнес он, – вы и впрямь рассчитываете, что Гитлер отдаст нам Египет?

– Безусловно. Более того, я убежден, что он окажет нам содействие войсками при нашем продвижении к Каиру и Александрии. И нам, и ему нужна недавно обнаруженная в Ливии нефть, и, я уверен, он непременно озаботится безопасностью новооткрытых месторождений. С Двадцать пятым корпусом, как я уже говорил, Гарибольди справится своими силами. Что же касается приобретений на материке, то тут многое зависит от успеха нашего наступления на Марсель.

– Как, вы и на Марсель собираетесь наступать? – усмехнулся король. – А как же ваш тщательно лелеемый план по захвату Греции?

– Греция – не корабль, государь. Никуда не уплывет. Мы концентрируем на ее границе группу армий «Албания», под командованием генерала Содду, но сейчас это не первоочередная задача. Проб лемой, решение которой, по важности, я почитаю первостатейной нашей задачей, является устранение английского влияния из региона Средиземного моря. Сейчас, когда стало окончательно понятно, что начало активных военных действий между Францией и Германией неизбежно, можно гадать не о результате противостояния этих стран, – как мне стало известно, Сталин направит часть своих войск в поддержку Гитлера, – но лишь о сроках и масштабах этого противостояния. Наш Генеральный штаб предполагает сковывать действия французов в позиционной приграничной войне до тех пор, пока вермахт не добьется решительных успехов. Видя нашу пассивность, Гамелен наверняка снимет наиболее боеспособные части с границы, чтобы залатать дыры в обороне, после чего мы нанесем сокрушительный удар по оставшимся французам и захватим Прованс! Затем, когда Франция падет, совместным наступлением с немцами мы отбросим Александера за Суэц.

– А О’Коннор и Вейган будут на это смотреть и ждать? – поинтересовался Виктор Эммануил.

– Вейган француз, он капитулирует вместе со своей страной. А у англичан сил будет недостаточно даже для того, чтобы удержать уже захваченное. Кроме того, не стоит забывать про Красную Армию. Она, быть может, и слаба, но весьма многочисленна, и ее наступление на Турцию – вопрос времени, причем скорого. Ну, а после падения Египта ничто и никто не сможет помешать нам заняться Грецией.

– Беннито, у вас нет родственников на Корсике? – иронично поинтересовался король.

– Что? – изумился Муссолини.

– Планы, я говорю, наполеоновские. Что ж, посмотрим, как вы их сможете реализовать.

Рим, Супермарина

12 марта 1940 года, 17 часов 50 минут

Начальник Морского генерального штаба и государственный секретарь по делам флота, адмирал Доменико Каваньяри еще раз перечитал подготовленный им для Дуче меморандум и покачал головой, отгоняя неприятные мысли. Поведение Муссолини он не одобрял и не понимал. В какой вообще стране возможно такое, чтобы командующий ВМФ узнавал о вступлении своей страны в войну одновременно с газетчиками? Конечно, после недавнего визита в Берлин графа Чиано, пришедшегося на момент объявления немцами войны французам и англичанам, можно было ожидать нечто подобное (правда, родственничек основателя фашистского движения, по слухам, был уведомлен Гитлером о выступлении Рейха против Новой Антанты словами: «Вы все прочитаете в сегодняшних вечерних газетах») – Каваньяри и ожидал. Были отменены отпуска и увольнительные, форсированы работы по достройке новых и переоборудованию старых, еще времен Великой Войны, линкоров, высланы к Мальте несколько субмарин, но… всего этого было недостаточно. Из четырех линейных кораблей в строю были лишь «старички» «Джулио Чезаре» и «Конте ди Кавур», еще на двух линкорах, – «Кайо Дуилио» и «Андреа Дориа», – не успели закончить модернизацию, а новые, современные «Витторио Венето» и «Литторио» ранее середины июля ввести в состав действующего флота также не представлялось возможным. Остальные силы итальянского флота состояли из семи тяжелых и двенадцати легких крейсеров, шестидесяти одного эсминца и миноносца, ста пяти подводных лодок, а также минных заградителей, патрульных судов, торпедных катеров и прочей мелочи. И сил этих явно было недостаточно для того, чтобы бороться с британским или французскими флотами на Средиземном море. О возможности что-то противопоставить объединенным флотам и речи не шло.

Особо угнетало Каваньяри, да и главнокомандующего итальянским флотом, Иниго Кампиони тоже, наличие на Средиземноморье аж двух вражеских авианосцев. Начальник Морского генерального штаба и государственный секретарь по делам флота серьезно сомневался в способности Реджиа Аэронаутика защитить от них его корабли как на базах, так и во время боевых походов.

Взгляд Доменико Каваньяри еще раз пробежался по строчкам подготовленного меморандума.

«…также я полагаю отметить те трудности, которые возникают из-за неудачного географического положения страны, и невозможность предпринять хоть какие-то внезапные действия, так как война уже идет…

…предполагаю, что Англия и Франция укрепятся на противоположных концах Средиземного моря и будут ждать, пока Италия не истощит свои силы. Они могут, впрочем, принять и более агрессивную стратегию, которая приведет к столкновению флотов, в котором обе стороны понесут большие потери. Если противник выберет первый вариант поведения, итальянские корабли вряд ли смогут предпринять какие-либо агрессивные действия. Что касается подводных сил, то не следует ждать от них больших успехов, так как любое судоходство по Средиземному морю практически прекратится…

…в том же случае, если Англия и Франция решат придерживаться агрессивной тактики, эти державы смогут восполнить свои потери в кораблях даже с избытком, тогда как Италия сделать этого не сможет. Флот, поэтому, будет вынужден занять оборонительную позицию, что не позволит решить ни одну из стратегических задач, которые могли бы привести к поражению морских сил противника…

…в связи с чем я прихожу к заключению, что вступление в войну вообще было для нас нежелательно, но, так как это уже произошло, флот будет придерживаться оборонительной стратегии в своих действиях…

…причины, которые помешают итальянскому флоту действовать иначе:

а) нехватка самолетов-разведчиков и трудность налаживания сотрудничества с Реджиа Аэронаутика;

б) плохое состояние ПВО военно-морских баз…»

– А не перебарщиваю ли я с формулировкой? – негромко произнес Каваньяри, задумчиво разглядывая заключительные фразы.

Командование, в котором тон задавали Муссолини и армейские офицеры, ничего не понимавшие в морской войне, требовало от Супермарины подвигов и победных реляций.

– Да нет, пожалуй, не только не перебарщиваю, но даже и оптимистичен в своих прогнозах.

Прогноз адмирала, может, и не слишком талантливого, но, безусловно, крепко знающего свое дело, звучал следующим образом: «Какой бы характер ни приняла морская война, потери нашего флота будут значительными. Последующие мирные переговоры Италия завершит не только без всяких территориальных приобретений, но потеряв флот и, возможно, авиацию».

Доменико Каваньяри поставил свою подпись под меморандумом и мрачно усмехнулся.

– Дуче будет в ярости.

Балтийское море, борт линкора «Шарнхорст»

13 марта 1940 года, 10 часов 50 минут

Студеные воды Балтики вскипали белыми бурунами под острыми форштевнями немецких кораблей, колюче-ледяными брызгами взметались ввысь, заледеневали на палубах судов, заскорузлой коркой застывали на орудийных чехлах, свешивались сосульками с лееров.

Где-то далеко, в Атлантике, германские U-боты вели охоту на транспорты французов и англичан, разворачивал у северных берегов Великобритании смертоносную сеть из субмарин командир Северофлотской бригады подводных лодок, контр-адмирал Виноградов, крались в южные моря вспомогательные крейсера «Виддер», «Комет», «Пингвин», «Тор», «Атлантис», «Орион» и «Корморан», искали врага на бескрайних просторах Тихого океана подводные лодки ТОФ, отправленные на охоту вице-адмиралом Юмашевым. А здесь, на Балтике, в двух часах хода от немецкого флота, гремели залпы и рвались снаряды. «Марат» и «Октябрьская Революция» вели неравный бой с врагом, и адмирал Бём спешил привести свой флот на подмогу гибнущим советским линкорам.

На охоту за вражеской эскадрой Герман Бём вытащил из портов все, что только мог, включая заслуженных старичков – броненосцы «Шлезиен» и «Шлезвиг-Гольштейн». Увы, седьмого марта, когда противника удалось настичь, море было чересчур беспокойно, и, обменявшись несколькими залпами, не нанесшими сколь либо значительного ущерба ни одному из флотов, стороны потеряли друг друга в наступившей темноте. Дальнейшие поиски врага ничего не дали, и адмирал Бём уже хотел возвращать корабли на базы, однако к вечеру восьмого марта пришла радиограмма с борта U-61, обнаружившей отбившийся от остальных сил британский авианосец «Фуриоус» и сумевшей поразить его одной торпедой, несмотря на предшествующую этому событию гибель большинства офицеров субмарины. Немецкий флот ринулся в указанный квадрат… и снова никого не нашел. В установившемся после бури густом тумане англо-французские корабли превратились в неуловимые фантомы, проскользнув под носом Кригсмарине, словно вода между пальцев.

Уже одиннадцатого стало известно, что караван Новой Антанты прибыл в Турку и начал разгрузку. Охота на британский авианосец продолжалась, однако обнаружить его удалось опять-таки не Бёму, а советскому МБР-2, вылетевшего с Моонзунда на разведку. И Бём, и Трибуц немедля направили свои силы в сторону Аландских островов, на перехват.

Первыми англичанина вместе с тремя эсминцами его эскорта настигли русские. Казалось бы, «Фуриоус», поврежденный, неспособный выпустить самолеты из-за сильного дифферента на нос, обречен. Но удача в этот день улыбнулась команде авиа носца – вначале со стороны Аландских островов появились финские броненосцы «Вяйнаминен» и «Ильмаринен», завязавшие отчаянный бой с «Октябриной» и «Маратом», а затем на горизонте появились и основные силы англо-французского флота. Два старичка-линкора, легкий крейсер «Киров», лидеры «Минск», «Ленинград», эсминцы «Карл Маркс», «Ленин», «Володарский», «Яков Свердлов», «Энгельс», «Артем» и «Калинин» мало что могли противопоставить английским и французским кораблям. Легкие крейсера «Глуар», «Марсейез», «Дюге-Труэн», «Леандр», «Перт», «Сидней», «Галатея», «Саутчгемптон», «Эдинбург», линейный монитор «Эребус», линкор «Нельсон», линейные крейсера «Реноун», «Дюкень», «Кольбер» и целая куча лидеров и эсминцев достаточно быстро могли превратить Балтийский флот СССР в сплошные воспоминания. Что самое печальное – «Марат» и «Октябрьская Революция» даже удрать не могли. Линкор «Нельсон» превосходил оба корабля не только в мощи залпа, но и в скорости, а вице-адмирал Трибуц понятия не имел о близости немецкого флота. И внимательно следивший за переговорами между советскими кораблями Бём решил нарушить радиомолчание, отправив на «Марат» одно коротенькое сообщение.

Нахожусь в двух часах хода от вас. Держитесь. Бём.

Немцу очень не хотелось растягивать порядки, но скорость эскадры – это скорость самого медленного из ее кораблей, и равняться в своем ходе на воевавшие еще в Великую Войну броненосцы означало отдать русских на растерзание. А в эскадренном бою иметь на своей стороне два линкора и не иметь на своей стороне два линкора в сумме давало четыре линкора. Однако русских Бём недооценил. Владимир Филиппович Трибуц предложил свой план сражения – безумный, самоубийственный, но единственно верный. Минуту назад с советского флагмана пришла радиограмма.

Обойдите противника с норда. Мы их покуда отвлечем. Трибуц.

Герман Бём в задумчивости передал сообщение Цилиаксу[7].

– Это же самоубийство с их стороны! – воскликнул тот.

– И единственная возможность отрезать врага от порта, и навязать эскадренный бой основным силам неприятеля, – сухо ответил адмирал. – Поступим по совету нашего советского камрада.

Бём помолчал и с горечью добавил:

– Вечная память героям.

А утром следующего дня вся Страна Советов слушала Левитана.

От Советского Информбюро.

Вчера, тринадцатого марта тысяча девятьсот сорокового года, в районе Аландских островов Балтийский Флот Союза Советских Социалистических республик, при поддержки сил германского флота, перехватил и на голову разгромил объединенную эскадру империалистических Англии, Франции и Финляндии.

В результате боя были уничтожены линейный монитор «Эребус», линейный крейсер «Реноун», броненосец «Ильмаринен», крейсера «Леандр», «Галатея», «Саутчгемптон», «Эдинбург», а также девять эскадренных миноносцев противника. Серьезные повреждения были нанесены авианосцу «Фуриоус» и линейному кораблю «Нельсон». Остальные силы противника трусливо бежали с места боя!

Советский флот в этом сражении потерял всего один корабль. Моряки-краснофлотцы одержали славную и убедительную победу над капиталистическими агрессорами!

И ни единым словом не обмолвился товарищ Левитан о том, что немцам этот бой стоил «Дойчланда», «Хиппера», «Эмдена», «Лейпцига» и восьми эскадренных миноносцев. Не упомянул он и о том, что «Марат» едва не затонул у самого Таллина, и представлял ныне больший интерес для сталелитейной промышленности, чем для судоремонтной, как и о том, что погибший советский корабль носил имя «Октябрьская Революция» и был линкором.

Вице-адмиралу Владимиру Филипповичу Трибуцу за этот бой было присвоено звание Героя Советского Союза. Посмертно.

Герзе,

лазарет I-го батальона 100-го горного полка

13 марта 1940 года, 17 часов 45 минут

Осматривающий Кудрина штабсартц Рот был, судя по всему, в прекрасном расположении духа, он даже напевал что-то себе под нос. Генка напряг слух, чтобы разобрать, что мурлычет этот высокий мужчина в белом халате поверх формы, и с трудом разобрал:

Es steht ein kleines, kleines Edelweiss

auf einer steilen,steilen Felsenhoh!

Umgeben ist’s von Schnee, ja Schnee und Eis,

das kleine Edel, Edelweiss.[8]

Закончив считать пульс, доктор поводил молоточком перед лицом пациента и начал писать что-то в карте больного, продолжая мурлыкать:

Ich grusse dich, mein Schatz, vergiss mich nicht,

mein Schatz,

von einer steilen, steilen Felsenhoh, ja, Hoh!

Wo rauh der Bergwind weht, ein kleines Blumlein steht,

das kleine Edel, Edel, Edelweiss.

Присутствовавшие в палате фон Берне и еще один офицер, постарше, незнакомый Генке, но, видимо, самый тут главный, настроение штабсартца не разделяли, хотя и особо мрачными их назвать тоже вряд ли было можно.

– Ну что там, Берко? – не выдержал наконец Дитер. Генка, конечно, не понимал, о чем идет речь, хотя некоторые немецкие слова уже выучил, да и в школе именно этот язык изучал.

– Wir stehen auch auf vieser Felsenhoh… Что? – оторвался от записей Рот. – Нормально все, завтра выпишу.

– Попробовал бы ты не выписать, – мрачно заметил майор Шранк. – Послезавтра начинаем выдвижение, а тебе еще и свернуть лазарет надо.

– Было б что сворачивать, я его и развернуть полностью-то не успел, – отмахнулся штабсартц. – Почти все как стояло упакованное, так и стоит.

– Вы поглядите, наш костоправ жалуется на отсутствие работы, – заулыбался фон Берне. – Рот, у тебя пора изымать спирт. Delirium tremens[9] налицо.

– А я тебе клистир поставлю, паршивец ты эдакий, – ласково пообещал медик и, уже серьезно, добавил: – И не жалуюсь я, а радуюсь, Димо. Последним спокойным денькам радуюсь. Скоро пойдет поток раненых турков с юга, а они у нас вроде как союзники. Придется их штопать, лечить, ночами не спать… Ну и прочие прелести полевого госпиталя, в виде специфических запахов и сдачи покойников похоронным командам тоже ожидаются. Это уже не говоря про всяких беженцев с дизентерией и иными похабными хворями. Ты бы, чем разевать роток на казенный спирт, лучше озаботился снабдить мальчика одёжкой. Его собственная восстановлению не подлежит.

– Сделай ей операцию, – буркнул Дитер.

– Да, с одеждой надо что-то решать, – почесал в затылке Шранк. – Не отправлять же нашего генерала танковойск голышом.

– И куда ты собрался его отправлять? – криво усмехнулся медик. – К туркам? Так им, поверь, будет не до него – беженцев здесь, на севере, прибывает ежедневно. Лучше сразу пристрели пацана, чтоб не мучился.

– Вообще-то он гражданин СССР, – нахмурился майор.

– Не вижу в гавани череды кораблей, желающих отправиться в Советскую Россию, – парировал штабсартц.

– Сдадим в советское посольство, – пожал плечами фон Берне.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? – майор выглядел все более и более озабоченным. – Анкара со дня на день падет, да и мы от нее будем далековато. Однако проблема. Не бросать же, действительно, белого мальчишку среди этих азиатов…

– А куда его девать, герр майор? – Дитер подозрительно покосился на командира.

– Ты все правильно понял, обер-лейтенант, – кивнул тот. – Забирай парня в свою роту, пускай помогает по хозяйству.

– А почему ко мне, а не к полевой кухне, например? – возмутился фон Берне, которому такое «счастье» даром было не нужно.

– Потому что на кухне никто русского не знает. Как и в лазарете, – отрезал Шранк. – А у тебя Стетоскоп есть. И вообще, мы в ответе за тех, кого приручили.

– Использовать в качестве аргумента слова неприятеля… – пробурчал командир второй роты, уже понимая, что избавиться от Генки не удастся.

– У врага тоже не грех поучиться, – авторитетно заметил майор. – И вообще, это приказ. Завтра пускай твой Бюндель отведет мальчика на склад и поможет перешить форму под его рост. Парень тощенький, но длинный, что-нибудь Зюсс для него найдет.

Рот чуть заметно улыбнулся. Хайнрих, его младший брат, был в том же возрасте, что и этот русский мальчик. Кто знает, как повернется война? Может, и о малыше Хайнцеле кто-нибудь так же позаботится, если что?

Герзе,

склад амуниции

I-го батальона 100-го горного полка

14 марта 1940 года, 09 часов 12 минут

– А, явились, разорители, – добродушно усмехнулся интендант Конрад Зюсс вошедшим Бюнделю и облаченному в больничную пижаму (явно слишком большую для него) Кудрину.

Несмотря на свою явно еврейскую фамилию, засвеченную даже в недавнем фильме студии UFA[10], интендант был настоящей белокурой бестией: светловолосый, сероглазый, ладно сложенный, подтянутый… Только вот ростом не удался. Изрядно не удался, надо сказать – был он всего на полголовы выше Генки.

– Ну-с, – Зюсс поднялся из-за конторки, – что ж мы тут имеем?

Он смерил Генку задумчивым взглядом.

– Сложно будет. Себе-то я форму на заказ шью… Бюндель, ведите вашего подопечного в каптерку, попробуем что-то подобрать.

Оберягер поморщился. Раздосадованный свалившийся заботой – когда можно будет передать парня советским танкистам, да и удастся ли это вообще, было неизвестно, – фон Берне перепоручил паренька именно ему, с наказом выучить Генку говорить по-немецки в кратчайшие сроки. Но сначала – обмундировать.

Первым делом интендант озаботился Генкиной обувью.

– Нога… Нога хорошая, – задумчиво пробормотал он. – Вырастет и будет, как говорил один мой советский коллега, sorok p’atiy, rastoptatiy, na bosu nogu fig nalezet…

Кудрин от удивления выпучил глаза и тут же получил на примерку носки и горные ботинки.

– Пускай меряет, – скомандовал Зюсс Бюнделю и полез куда-то на верхние полки. – А я пока поищу форму для таких кабыздохов, как мы с этим мальчиком. Где-то было, где-то было…

Зюсс, в отличие от большинства невысоких людей, комплексом Наполеона не страдал (и не наслаждался им тоже). К доставшемуся ему от Бога росту он относился со здоровой самоиронией, развившейся за прожитые годы в отменное чувство юмора.

– Так, это не то… Это тоже не то… А это откуда, интересно? Вот! Нашел! Держите, оберягер, – интендант вручил Курту какой-то тюк и начал спускаться. – Как ботинки? Подошли?

– Как на него шили, – совершенно искренне ответил Бюндель. Ботинки и впрямь сидели на ноге как влитые.

– С таким глазомером стоило идти в снайпера, – хмыкнул Зюсс, забирая тюк обратно и вываливая из него вещи на стол. – Жаль, что когда я стреляю, опасность грозит кому угодно, кроме врага.

В течение четверти часа Генка стал счастливым обладателем двух комплектов униформы, нескольких – как-то не додумался он посчитать, скольких именно, – комплектов белья, форменного кепи с альпинистскими очками, егерской куртки, ранца, лопаты, ножа, каски, альпенштока, фляги, ремня с портупеей и кучи разной полезной мелочи.

– Ну-с, вроде все, – Зюсс внимательно осмотрел выданное. – Кажется, ничего не забыли. Вот, пускай распишется за получение.

Бюндель подвинул накладную к Генке:

– Подпьисывай, парьень, – сказал он.

– А… что писать-то?

– Как что? Имья и фамилию – Гейнц Гудериан.

Северная Турция,

дорога между рекой Кызылырман

и городом Чельтек

15 марта 1940 года, 19 часов 01 минута

Пара турецких PZL P.24C сделала левый поворот и направилась на юго-запад, вдоль русла Кызылырмана. Генка проводил аэропланы тоскливым взглядом и, тяжко вздохнув, пробормотал под нос:

Дывлюсь я на небо, та й думку гадаю,

Чому я не сокіл, чому не літаю…[11]

– Что? – спросил шедший рядом Курт. – Я не понял.

– Это не по-русски, это по-украински, – отозвался парень. – Стихи.

– Да? И о чем?

– О том, что людям летать хочется, – вздохнул Гена.

– Это правда, – согласился Бюндель. – Я не прочь летать. Или хотя бы ездить, потому что ноги уже отваливаются.

Генка снова вздохнул. Хотя половину сегодняшнего марша он и проделал в телеге, но тоже сильно устал.

Нет, жаловаться на жизнь он не собирался. С чего бы жаловаться-то? Подобрали, выходили, кормят от пуза, одежду, вон, новую дали. Да какую! Ребята из интерната удавились бы от зависти – настоящая военная форма, с всамделишними нашивками и значками, каска военная, ранец, а обувь такая, что ему и не снилась раньше: прочная, удобная и красивая. Ну, сказали, что будет по хозяйству помогать, так он, Генка не барчук какой, нахлебником быть не привык. Ребята в роте веселые, он их уже немного понимает. Подшучивают над ним, конечно, смеются, когда он по-немецки пытается говорить, но все это без злобы, без раздражения. Прям как будто старшие братья. Целая рота старших братьев, ага.

В казарме их и впрямь встретили весело, с хохмочками и улюлюканьем.

– Герр Стетоскоп, вас назначили нянькой?

– У-у-у, братцы, пополнение прибыло. Зверь! Теперь точно англичан и французов разобьем!

– Господа, есть предложение назначить новичка пулеметчиком.

– Что, пулеметчиком? Такой богатырь целую горную пушку утащит без проблем!

– Все б вам зубы скалить, козлы горные, – прервал бурю эмоций оберфельдфебель Рольф Фишер, выразительно нахмурив косматые брови. – Пока мы его русским вернуть не сможем, он считается полноценным бойцом Вермахта, и спрос с него будет такой же, что и с вас.

– Что, и по физподготовке тоже? – изумился фельдфебель Шварц и с озабоченным выражением лица потрогал лоб товарища ладонью. – Так и есть, горячечный бред.

– Физподготовка это дело наживное, а вот форма у бойца должна быть в порядке! – отрезал оберфельдфебель. – Всё в человеке должно быть прекрасно, особенно подворотничок, состояние вверенной амуниции и строевой шаг. Взвод, слушай мою команду! Привести кандидата в егеря Гудериана в надлежащий вид и рассказать смысл основных команд! Срок исполнения – до обеда. Потому что после обеда у нас ревизия того, что мы забыли в казармах, с последующей загрузкой забытого в гужевой транспорт. Приступать.

– Яволь! – с хохотом отозвались несколько бойцов.

Несмотря на грозный внешний вид, характеризуемый лучше всего словосочетанием «русский медведь» (то, что медведь был вполне немецким, на ассоциацию отчего-то ни у кого и никогда не влияло), Фишер был человеком добрейшей души, что подчиненные давно знали. Противоречить, или, не дай бог, не выполнить его распоряжение, правда, давно уже никто не пытался, поскольку от расстройства тот мог и стукнуть несильно… по его меркам, однако ж и заботился о егерях своего взвода он словно отец родной. Так что грозный рык «Папаши Браунбёра», от которого так оробел Генка, никого не обманул. С шуточками, прибаутками и применением всех известных русских слов парню помогли подогнать форму по фигуре, подтянуть всё что надо и подшить то, что необходимо. К обеду совместными усилиями Кудрин выглядел как эталон бойца дивизии «Эдельвейс», только шибко уж некрупный.

Как и обещал Фишер, после сытного обеда и до самого ужина весь батальон занимался тем, что таскал круглое и катал квадратное – сколь ни маленьким было такое подразделение, как батальон, имущества даже у него оказалось неожиданно много, и все его при смене места дислокации следовало либо сломать, либо потерять. Исключительно для того, чтобы добрейший герр Зюсс мог проявить чудеса изворотливости, его списывая.

Выдвижение на Чельтек начали утром следующего дня, сразу после завтрака. Двигались не особо спешно, поскольку дороги были забиты движущимися туда же турецкими и начавшими прибывать румынскими солдатами из 16-й пехотной дивизии. Кроме того, фраза про отсутствие дорог и наличие направлений, как выяснилось, применима не только к СССР, но и к Турции, причем ничуть не в меньшей степени.

В место назначения егеря прибыли уже затемно.

Чельтек, временный штаб округа

16 марта 1940 года, 08 часов 10 минут

– С сожалением сообщаю вам, господа, о полном разгроме наших войск под Анкарой, – произнес полковник Февси, исполняющий обязанности начальника военного округа. – Вчера, в одиннадцать часов ночи, остатки Стамбульского резервного корпуса, 202-го тяжелого артиллерийского полка 12-й, 17-й пехотной и Люлебургазской мотомеханизированной дивизий капитулировали под Кулу. Противнику открыта дорога на столицу.

Большая часть присутствующих на совещании офицеров – и турецких, и румынских, и немецких – была уже в курсе сего прискорбного события. Однако надежда, в данном случае – надежда на ошибку штабистов и связистов, умирает последней, причем страшной и мучительной смертью.

Некоторое время в кабинете стояла мертвая тишина.

– Но, господа, надо что-то делать, – наконец высказался локотенант супрем Флорин Матей.

Спорить с румынским старлеем никто не стал, потому как, с одной стороны, делать что-то и впрямь надо, а с другой – совершенно непонятно, что.

– Наше выдвижение под Анкару теряет всякий смысл, – негромко заметил майор Шранк. – Имеющиеся у нас силы не тянут даже на полноценную дивизию. При всем моем уважении к личным достоинствам полковника Февси, его резервистов разгонят в первом же бою. Нет тяжелых вооружений, личный состав не обучен… Нет, господа, я не сомневаюсь в личном мужестве турецкого ополчения, но этого для победы в современной войне недостаточно. Тяжелое вооружение Шестнадцатой пехотной дивизии, как и большая часть личного состава, также еще не прибыли. С учетом полного контроля Новой Антантой Анатолийского плоскогорья, доставка сил союзников по морю будет чересчур опасна. Транспортные корабли уязвимы к авианалетам, а советский Черноморский флот и флот Республики Турция не в состоянии прикрыть большие массы транспортов зенитным огнем. Вывод однозначен – необходимо налаживать оборону перевалов.

– Мы сможем прикрыть высадку как румын, так и советских танков, – пренебрежительно произнес незнакомый Шранку майор в форме турецких авиаторов.

Сидевший рядом с ним капитан в форме ВВС Югославии согласно кивнул:

– Сейчас на ближневосточный ТВД перебрасываются большие массы авиации. Нет никаких сомнений в том, что воздушное господство франко-английской авиации будет утрачено в ближайшие дни.

– Вы, господа, как хотите, а у меня приказ занять один конкретно взятый перевал, – майор Шранк нахмурился. Труса праздновать не хотелось, а лезть в наступление было безумием. – Его я исполню. И удерживать перевал буду до последнего солдата. Насчет всего остального – увольте. Самоубийц выпускают из других учебных заведений.