Он отчетливо вспомнил жуткий безмолвный хоровод, каменную улитку, где нарушались законы гравитации, и шар розовой плоти, управляющий подземным королевством нураги…
Преследователи уже не скрывали своих намерений. Они были крайне раздосадованы, что их лучший производитель сбежал. По обескураженным возгласам и обрывкам их полузвериных реплик Артур догадался – это редкий случай, когда мужчина ускользает. С ложа коллективной любви лишь два пути: в каменоломни, где тебя ослепят, или в колодец – на корм светящимся рыбам. Идиллия рухнула в мгновение ока. Артур слышал, как пыхтели где-то неподалеку другие мужики, которых тоже опоили и приволокли сюда «сдавать семя». Некоторые еще ублажали кошечек, а других, не остывших от утех, уже тащили вниз, в недра горы.
Тупик. Запах сырости. Мох и слабо светящаяся плесень на потолке. Он прислонил ободранную, ноющую спину к холодному камню. Он и раньше знал, что угодит в тупик, но выбора не было.
Артур уже понял, что выходов отсюда только два. Один – высоко наверху, броде люка, откуда спускают канат или лестницу. Второй лаз, напротив, вел в глубины острова, и бежать туда явно не стоило.
«Убейте его, рвите ему глаззза…»
Кошечки подкрадывались к нему во мраке с трех сторон. Но не три, а как минимум пять. Четыре молодые женщины, наполовину превращенные в самок леопарда или пумы, неизвестно, с какой целью. Скорее всего – для ускоренного деторождения. Сколько там кошки за раз приносят котят? Старшая опасливо держалась за спинами подружек и командовала. Она нежно прижимала к груди паразита, которого только что выдернули из спины президента.
«Убейте его, убейте его немедленно!»
«Не бойтесь, он слепой в темноте…»
Кошечки совершили серьезную ошибку. Им не следовало снимать с него паразита. Наверное, паразит держался до тех пор, пока следовало подавлять волю, но убивать котика следовало уже опустошенного и освобожденного от временной хозяйки.
– Эй, мужики, кто здесь, на помощь! – заорал Артур. Тут уж было не до стыдливости и не до субординации. Однако его никто не услышал и никто не пришел на помощь. – Все ко мне! Это Кузнец!!
Он сжался пружиной, притерся зудящей спиной к тому, что совсем недавно принимал за складки бархатных портьер. Очертания помещения стремительно менялись, Артур застрял на уступе, посреди узкой, изломанной пещеры. Вместо бархата с каменистого уступа свисали клочья облезлой рогожи и вековая паутина, вместо пушистых ковров босые пятки кололи щебень и жесткая солома. По ногам дуло, но это Артура только обрадовало.
Свежий морской ветер!
По крайней мере не утащили его в рудники…
«Нападайте все сразу! Сразу все, режьте ему глаза!»
Он слышал, как стонали избитые им кошечки. Он слышал, как в темноту, в глубину утаскивали пьяных от любви мужчин. Это были члены его команды, наверняка отобранные карлицами для воспроизводства, матросы, офицеры, гвардейцы из охраны. Мужчины не могли вырваться, потому что на затылке у каждого сидел паразит.
«Первых четверых из вас я прикончу, обещаю!» – послал Артур мысленный сигнал в темноту.
Кошечки вздрогнули и остановились. Они втягивали и выпускали когти, били о пол хвостами. До них оставалось не больше трех метров. Артур показал им, всё так же мысленно, но крайне живописно, как именно будет их убивать. Как он распорет им животы, как переломает кости, как двумя пальцами он умеет вырывать гортань и выдавливать глаза.
«Не бойтесь, рвите его!»
Он больше не слышал своих парней. Артур попытался запомнить направление, в котором увели остальных «производителей». Пещера имела необычную конфигурацию, нечто вроде двух расширяющихся спиралей, одна – по горизонтали, другая – вертикальная, со множеством тупиковых ходов и ответвлений. Это то, что он успел впитать и переварить уставшим мозгом. Эти спирали, пробитые в граните, имели какой-то загадочный смысл, гораздо более серьезный и древний, чем то действо, под которое приспособили его карлицы…
Сейчас он застрял в тупичке, как раз в точке, где пересекались оба спиральных хода. Отсюда было непросто сбежать, но, по крайней мере, оставалось достаточно пространства для обороны.
«Не дергайсся, малышшш…»
Девушки кинулись на него с воплями, как настоящие сиамские кошки. Коваль заранее определил по их дыханию самое слабое звено. Это была та маленькая персиянка, крепкая, смуглая, с потрясающими стоячими сосками. Во мраке он не видел ее сосков, как и ее личика, но это было только к лучшему, потому что пришлось бить ей пальцами снизу в горло.
Девушка издала горловой звук и рухнула ему на грудь; точнее, не ему на грудь, а в объятия своей подружки, которая прыгнула на Артура с другой стороны. Живая столкнулась с уже мертвой, это дало Ковалю секунду или чуть больше, чтобы пригнуться.
Еще одна ошиблась, эту он не сразу заметил. Длинноволосая, с ножом в лапах, она прыгнула из бокового прохода и слишком поздно обнаружила свой промах, уже пролетая над ним твердым, выпуклым животом. В полете она изогнулась, выпустила когти и… рухнула Артуру под ноги, выплевывая завтрак. Двумя ударами снизу он порвал ей селезенку и сломал шею.
Блондинка с визгом вцепилась в плечо. Коваль перебил ей кулаком три ребра и услышал, как засвистело пробитое легкое.
Кто-то метнулся под ноги. Скорость нарастала.
Артур оттолкнулся изо всех сил и поджал ноги, взлетая вверх, к самому потолку. Больше прыгать было некуда.
Ядреная тетка вцепилась зубами ему в лодыжку. Хлесткий удар четырех когтей чудом миновал висок. Свободной ногой Артур трижды попал незадачливой драчунье в голову, она откатилась уже без сознания. Он приземлился на спину гречанке, она плакала и выплевывала зубы. Ему крупно повезло, что поблизости не было мужчин вроде Джакарии, с карлицами на затылках. Второй схватки с четвероруким демоном он бы не выдержал.
Еще одна кошка повисла на нем сзади. Артур резко повернулся вместе с ней, превозмогая дикую боль от вонзившихся когтей, и воткнул указательный палец в глаз старшей из группы любовниц – той, что несла на руках его карлицу; она как раз занесла когти и готовилась вцепиться ему в затылок.
Схватившись за глаз, девушка отпрянула с воем. Коваль ударил еще кого-то ногой, затем изо всех сил шарахнулся спиной о неровную стену. То есть, конечно, не своей спиной, а нежной шелковистой спинкой девушки, висевшей на нем. Она моментально обмякла, прикусив язык…
Артур снова бежал.
Он сворачивал в боковые низкие галереи, толкал запертые двери, одним ударом расправлялся с теми, кто вставал на пути. Спиральный лабиринт не кончался, и всюду слышалось мягкое царапанье плюшевых лапок.
Артур остановился передохнуть на узкой площадке. Кажется, здесь когда-то разжигали костер, едва заметно пахло золой и подгоревшей щетиной. От площадки неровные проходы разбегались в четыре стороны, но два из них Артур опознавал как заведомо тупиковые, а по двум оставшимся плотной толпой спешили… нураги?
К кошкам мчалось подкрепление, не только девушки, но и мужчины. Не пираты, не настоящие рубаки, как дружки Бездны, но – крепкие и послушные Великой хозяйке. Первым в узком проходе появился горбатый слепец с кайлом в мозолистых лапах. Пожалуй, он был вдвое сильнее, чем Бездна. За ним из нижнего коридора неторопливо лезли такие же слепцы, ободранные, в струпьях и насекомых. У каждого за спиной висела прикормленная карлица.
Артур пошарил возле ног.
Ничего. Ни камня завалящего, ни палки, ничего.
Они обступали его снова, но на сей раз вперед выставили не слабых жриц любви, а здоровенных мужланов со стальным инструментом. Слепым было наплевать на свет. Они собирались бить наугад, на запах. На тепло его дыхания.
«Назад! Я убью первого, кто тронет меня!»
Они попятились, но отступали недолго.
Из-за первых шеренг «тяжелой пехоты» выглядывали до крайности озлобленные женщины. Далеко не все тут были «кошечками». Артуру показалось, что он видит широких теток с громадными грудями, явно профессиональных кормилиц. А с другой стороны напирали изможденные тощие создания с мокрицами и светляками в волосах, очевидно никогда не видевшие солнца. Они размахивали длинными ржавыми иглами, что-то выкрикивали, из беззубых ртов летела слюна…
С рычанием вырвалась из рядов старшая из кошек, с плеткой, та, которой он выбил глаз. И Коваль успокоил ее одним коротким ударом, а потом вырвал у нее из рук скользкое тельце карлицы. Карлица заерзала, заизвивалась, как гигантская пиявка.
Толпа ахнула и подалась назад.
«Нет! Нет! Не трогай!..»
«Отпустите его! Пусть идет!..»
«Не убивай меня! Нет! Мне больно!..»
Артур пошел прямо на толпу, сжимая податливое тельце паразита в одном кулаке. Он отдавал себе отчет, что вырваться вряд ли получится, люк находился где-то наверху. Речь шла лишь о том, насколько дорого удастся продать остаток своей жизни…
Он растолкал их и спрыгнул в нижний проход. На пути встал горбатый мужик, замахнулся кайлом, но только высек искры из камня. Позади уже сопели другие. Артур дождался, пока горе-шахтер сделает второй замах, угостил его одновременно носком стопы между ног и кулаком в кадык, вывернул руку с топором, упал, пропуская над головой кайло преследователя…
И с разворота, не целясь, раскроил второму горняку череп.
Теперь у него было оружие. Коваль отступал и отступал перед взмахами грубых шахтерских инструментов. В какой-то момент стало светлее, он очутился на дне широкой пещеры. По дну ее струился ручей с ледяной светящейся водой. Сама вода не светилась, сияние испускали тысячи мелких тварей, вроде моллюсков. Краем глаза, отступая перед бормочущей агрессивной толпой, Артур различал невероятно древние оплывшие надписи на стенах пещеры. Он видел боковые проходы, за которыми вспыхивали желтые сполохи. Там со стен свисали гирлянды фиолетовых, полупрозрачных грибов, под ними расстилались подушки из мха. Мох был такой глубины, что Артур запросто провалился бы по колено. В воздухе стоял смрад разлагающейся органики, смешанный с приторным ароматом сушеного розмарина. Кажется, в этих сумрачных склепах, во мху ползали и спали карлицы без своих несчастных носителей…
Артур слышал их мысленное бормотание, они жужжали, как пчелы в растревоженном гнезде. Они были ошеломлены и крайне злы: свободному человеку сверху нельзя было тут показываться! И снова Коваль услышал это их внятное «нураги».
«Убейте его немедленно! Он оскверняет своими вонючими помыслами сон Великой хозяйки!..»
– Черт, сколько же вас?! – взвыл Артур.
Он вынужден был отступать снова и снова, пока не очутился в тупике. Они подкрадывались со всех сторон, сопящие, ноющие, хрипящие туши, мало похожие на людей. Он отмахивался, скупо расходуя силы. Делал выпады, прыгал вперед, каждым ударом отправляя в небытие следующего противника.
Но их становилось всё больше. И даже те, кто упал, снова поднимались, ползли на коленях, как зомби, выплевывая зубы и куски прокушенных языков. Артур лихорадочно отбивался, мозг при этом оставался холодным.
Он не вспомнил об этом вдруг и не подпрыгнул от счастья, когда выдалась свободная секунда. Потому что он думал и помнил об этой маленькой твердой горошине давно и боялся только, что сволочная колдунья отобрала ее вместе с одеждой.
Горошинка на шейной запаянной цепочке. Подарок китовраса, крохотный каменный свисток.
Коваль ужасно не хотел походить на персонажа языческого фольклора, который вечно таскается по страницам сказок, набив карманы вспомогательными артефактами. Тем более что подарок подземного полуконя следовало активировать в аравийской пустыне, никак не раньше…
Перехватив топор в левую руку, Артур поднес к губам овальный камешек. Он оказался на удивление холодным. Дунуть в отверстие не получилось, у воздуха не нашлось другого выхода. Вместо свиста получился короткий дребезжащий звук.
Артур выпустил каменный свисточек из рук, поскольку нураги двинулись в очередную атаку. Он присел, отрубил чьи-то две ноги, следующему горняку распорол колено, затем ткнул обухом двоим в зубы и, задыхаясь, облокотился о стену. Атака захлебнулась, но новый натиск был делом времени.
В эту секунду подарок китовраса рассыпался в пыль. Холодный продолговатый камушек просто перестал существовать, мелкие песчинки скатились по горлу, застряли у Артура на голой вспотевшей груди.
«Вот сволочь!» – успел подумать Коваль, уклоняясь сразу от топора и штыковой лопаты.
Внезапно нураги замешкались. Словно услышали нечто, заставившее их замедлить движение. Коваль тяжело дышал и озирался. Они медленно пятились от него, точно увидели беса. Дело происходило в червеобразном сужающемся аппендиксе, над головой Коваля нависала мрачная скала.
…А под ногами возникла лужица. Малюсенькое озерцо стального цвета, оно росло, увеличивалось на глазах, словно забил подземный родник. Секунда – и Артур провалился по колени.
Он узнал эту жидкость, водой ее не повернулся бы назвать язык. Именно так выглядело озеро, откуда вылез в свое время хапун Гаврила на своем мамонте в компании с волками-оборотнями!
Еще секунда – и жидкое зеркало плеснуло под ноги несчастным носителям паразитов. Те отпрыгнули, попадали друг на друга, завизжали, точно их обожгло раскаленной лавой. Коваль провалился по колени во что-то мягкое, пушистое, словно сахарная вата. Мощные руки, точно клещи, охватили его и повлекли куда-то вниз. В последний момент, перед тем как ярко полыхнуло, Коваль разглядел знакомый черный камень в обрамлении свастики и широкую грудь кентавра.
– Чего дома-то не сидится? – недовольно спросил китоврас, опуская президента на ноги.
Артур очутился в знакомом сводчатом коридоре. Коридор был выложен белым камнем и освещен мягким полусветом из невидимого источника. Дул слабый ветерок, пахло мятой и еловыми ветками. И, естественно, не было ни единой нураги.
«А, может,
этосовсем другой коридор? – вяло подумал Коваль. – Может, у них и под Сардинией ходы прорыты?»
– Спасибо… – только и сумел он выговорить.
– А, не за что! – пророкотал китоврас, нависая над человеком своим почти четырехметровым ростом. – Я тебя где подобрал, там и верну. Ни на миг не задержу, не надейся. И копья ломать ради тебя, дурного, не буду. Но то, что обещано, – то получишь! Мы тебя сейчас в тот день вернем, с которого можно все иначе повернуть…
12
ТРОЕ ВРАГОВ
– Олеша, ты змеев надежно привязал?
– Да, учитель.
Ветер ворвался в пустые покои дворца сквозь разбитое оконце, попытался столкнуть толстые стеклянные колпаки со свечой. Тени вытянулись до черного обгоревшего потолка и снова опали вниз, как серая пена на прибое.
– Не тревожься, брат Цырен, они приедут, – Кристиан подлил буддийскому монаху теплого чая. Тот кивнул, неотрывно глядя на багровые угли очага.
– Слишком близко от города… – простонал высокий седой мужчина в белом одеянии. – Мой нос уже не дышит… не выношу вони насекомых.
– Потерпи, брат, – Кристиан приобнял старшего за плечи. Женщина разожгла лампу. Третий из мужчин, самый молодой, подволакивая ногу, прошел к двери, проверил засов.
– Слышно их?
– Вроде кто-то едет.
– Поскорее бы уж…
– Что это за место? Куда ты нас привел, брат? Здесь разит железом и химией! – Женщину передернуло, словно от набежавшей волны холода или от стакана самогона.
– Мама Анна, это место называется Павловск. Здесь нужная точка. Сходятся линии неба и нижнего мира, – терпеливо объяснил монах. – Я не умею правильно камлать, но я их чувствую. Начинай, брат Кристиан, прошу тебя…
– Без них не начнем.
– Слишком близко от гадкого Петербурга, – прошипела Хранительница Книги, оглядывая разбитые вазы и крошево витражей. – Мой нос забит, в горле першит. Это недоброе место, кхха-кха… Теперь я вижу, что президент Кузнец окончательно лишился рассудка. Мы не позволяли ему так пачкать Мать-землю. Он поклялся сохранить этот город чистым. Не ровен час, родится Звенящий узел…
– Встречаться дальше от Петербурга соборники не соглашались, – вздохнул Исмаил.
– Соборники! Попы! – фыркнула Мама Анна. – До чего мы докатились, братья! Гордое племя Качальщиков водит дружбу с пожирателями лягушек… Ладно, мне больно это принимать, но понять могу. Раз уж ваш любимый президент водит хороводы с чудскими бесами и позволяет им прикармливать беспризорных детишек, стало быть, так надо. Нас не касается, лишь бы подлые Озерники не нарушали равновесия. Пусть ворожат у своих грязных луж, пусть творят козлиц и русалок, лишь бы не трогали Слабые метки, не ворошили древние заводы…
– Ты же слышала, Анна, что чудские Деды дают президенту связь. Это лучше, чем наши птицы, и лучше, чем его радио, которое не пробивает тучи…
– Связь, связь… – зло передразнила Хранительница Рода. – В прежние времена управлялись почтовыми птицами, затем вывели летучих змеев, черных жеребцов, а ему все мало!
– Слишком большая страна, – флегматично заметил Цырен.
Хранительница открыла было рот для следующего возражения, но тут на брусчатке послышалось приглушенное цоканье нескольких копыт, обмотанных тряпками.
– Они, Деды! А ну, тихо!
Снаружи вежливо постучали, хотя и приехавшие, и те, кто ждал внутри, прекрасно видели друг друга и не нуждались в излишней вежливости.
В залу, хрустя по битому стеклу, вошли трое в темных одеждах, закутанные с головы до ног. Двое остались у входа, один шагнул вперед, неторопливо осмотрелся, только потом сбросил подбитый мехом капюшон. Брат Цырен затаил дыхание. Впервые он видел так близко одного из самых могущественных озерных колдунов – Черного Деда Касьяна. Цырен слышал уже от ревнивых Качальщиков, что президент Кузнец уплыл воевать в компании со старшим братом Касьяна – Дедом Саввой.
Дед Касьян вовсе не выглядел старичком. Его темно-русые волнистые волосы, стянутые шнурком, почти не затронула седина, кожа отливала глянцем, бирюзовые глаза смотрели пристально, нагло, не моргая. Волосы бороды были собраны в пучки, на бороде и на висках болтались мелкие обереги. На затылке и на тыльных сторонах ладоней виднелась одинаковая татуировка – нападающая водяная змея. Один из его помощников нес на плече клетку, укрытую плотной тканью. Цырен так и не увидел, кто сидит в клетке. Другой помощник привязал неподалеку от крыльца двух белых волков. Волки легли молча, не смыкая глаз, следили за провалом бывшего парадного царского крыльца.
Когда Дед заговорил, в сумраке блеснули ровные белые зубы. Полный рот зубов, плечи, как у молотобойца, в левой руке – высоченный корявый посох с черепом филина. В глазницах у филина то угасал, то вспыхивал голубой огонь. Сам посох только издалека казался обычной суковатой дубиной. Вблизи становилось видно, что отполированное дерево не отражает свет. Совсем не отражает, словно проглатывает в себя. А если подойти совсем уж вплотную, поймешь: такого дерева в псковских лесах днем с огнем не сыскать…
– Мы благодарны, что ты принял приглашение, – Хранитель меток Исмаил коротко поклонился на правах старшего. Мама Анна демонстративно отвернулась в угол. – Мы полагали, что ради высшего блага нам стоит забыть… эхм… разногласия.
– Мы тоже так полагаем, – Озерник не стал набивать себе цену лишней болтовней. Не выпуская из рук свой волшебный жезл, он присел, цепко оглядел Цырена, потянул ноздрями воздух. – Становится тесно и страшно жить, следует искать примирения.
– Я – Хранитель меток Исмаил, – выпятил грудь седой Качальщик. – Со мной Хранитель памяти Кристиан, а сей отрок – ученик Олеша. Почтила нас своей лаской Мама Анна, Хранительница северного Рода. Мы говорим за все Рода, от Кольских сопок до Урала, и на юге – до Волжского разлива, где старая плотина.
– Со мной Сын Селезень и Сын Архип, мы говорим за всех Озерников. За всех! – громче повторил колдун в ответ на удивленный взгляд юного Олеши.
– Не тот ли Сын Архип почтил нас сегодня лаской, кто ежедневно говорит с Дедом Саввой, а через него – с президентом Кузнецом? – с плохо скрываемой ревностью спросил Кристиан.
– Ты не ошибся, Качальщик, – басом ответила одна из мрачных фигур, подпиравших двери. – Не держи обиду, но лицо явить не могу, поскольку служу под стражей Тайного трибунала. Ежели кто меня узнает…
– Мы понимаем, – примирительно кивнул Исмаил. – Скажи одно – в порядке ли Кузнец?
– Президент жив и благополучно побеждает врага, – скупо порадовал Озерник. – Солдаты и матросы сильны и здоровы.
– И то слава Богу, – Кристиан хотел незаметно перекреститься, но натолкнулся на каменный взгляд Мамы Анны.
– Кажется, мы ждем еще кого-то? – сверкнул белозубой улыбкой Дед Касьян. Глазницы филина на его посохе вспыхнули ярко-синим светом. – Время позднее, места гиблые, лес да погосты, доберутся ли? Ворье шастает, каторжане беглые, я сам едва в штаны не напрудил, охо-хо…
На эту шутку невольно улыбнулся даже суровый старик Исмаил. Все прекрасно понимали, что ночные воры могли испугать кого угодно, только не Озерного Деда. Любые разбойники почли бы за счастье лизать посох колдуну, лишь бы не превратил в жабу или летуна-вампира.
На сей раз по заброшенной улочке приближался целый отряд. Показался рой факелов, из мрака выплыли потрескавшиеся колонны бывших царских резиденций, разбитая балюстрада над озером, ряд упавших статуй. Сырой столетний лес раскачивался над догнивающим свой век пригородом.
Звеня оружием, нарочито громко переговариваясь, спешились две дюжины всадников. В гуще охраны замерла обшитая броней полевая карета патриарха. Без позолоты, аляповатых украшений и гербов, но все равно узнаваемая. В Петербурге все слышали о нелюбви патриарха к паровым и бензиновым агрегатам. Глава церкви считал их ненадежными, любой технике предпочитал верных лошадок. У лошадок дрова и уголь не кончаются, бензин не дымит, они не протекает, и никакие иноземные механики им не нужны!
Лидер православных знал, с кем идет на встречу, потому шибко выпендриваться не стал, прикатил в черном, повседневном. Поднялся величественно на крылечко, в сопровождении полувзвода казаков, все – двухметровые детинушки, не обхватишь, не обойдешь, косо глянул на привязанных волков, прошептал коротко молитву. С его святейшеством семенили трое – митрополит Петербургский, этого Кристиан встречал как-то в деревне, при закладке храма, – и еще двое приближенных, тоже в высоких церковных чинах.
Патриарх заглянул в мраморный покой, вместилище костей и мусора, повел носом, словно брезгуя, но делать нечего, сам согласие на встречу дал. Озерники и Качальщики повторили свои приветствия коротко, почтительно, но без угодничества. Патриарх справился, видимо, с первым страхом, откашлялся, поздоровался почти приветливо.
– Присядем, может? – предложил Озерник.
Православные пастыри вздрогнули, углядев его посох во всей красе, залопотали, пытаясь уберечь старшего соборника от напасти, но патриарх, даром что духовник самой президентской жены, только бровью повел – и утихли робкие.
– Нечего мне в своей христианской отчизне страшиться, – внятно, при всех, объявил им седобородый и твердо направился по скрипящим доскам к столу. – Пусть другие нас спрашивают, можно им или нет у престола присесть.
– Ни к чему ссоры, – снова примирительно заговорил Исмаил, когда три группы настороженно угнездились подле длинного пустого стола. Ни угощения, ни выпивки не ставили. Только свечи под колпаками горели, свечи никто не охаивал и провокацией не считал. – У нас не так много времени. Наши братья на Востоке доставляют дурные вести. Китай и степняки не желают соблюдать древние границы. Вырубают леса по Амуру, на Урал уже лезут, тихой сапой расселяются, русских людей заставляют деревни покидать. Восемь тысяч русских дома потеряли, идут на запад, к Екатеринбургу… А местные тамошние власти – лишь на бумаге власти, ни денег, ни солдат. Также слышали мы, что южнее Оренбурга большая буча затевается. Гарнизоны там Дума ослабила, так что кочевникам есть где разгуляться. Восемь церквей сожгли, а может, и больше. До сорока тысяч кочевников уже поселились на русских землях, захваты ведут, межи ровняют, и никто им не указ. Там и киргизы, и китайцы, и казахи – все…
– Времени негусто, – подхватил Озерник. – Мне тоже… доносят, что купцы на Волге вот-вот готовы затеять бучу. Пока лучшие на войне, шваль будоражит… Вчера я говорил с одним из моих Внуков… он в Астрахани. Вишь как выходит… Кто там у Кузнеца кавказским фронтом командует, Руслан Абашидзе вроде? С него и спрос тогда. От войны людишки с Кавказа поперли, в Астрахани уже продохнуть негде. Кого только нет: чечены, ингуши, осетины, абхазы – все… На рынках кровь большая была, губернатор в Петербург четыре раза депеши слал, что нету с кавказниками сладу. Обирают, мол, местных, заставляют урожай им за копейки сдавать, сады жгут, скот калечат, всю торговлю подмяли. Флот малый подмяли, рыбу, на баржи замахнулись. Только кому тут в Думе дело до них? Малый круг без Кузнеца на части рвется, чтобы войну провиантом обеспечить, а Большой круг во что вы превратили? Тьфу! Де-пар-та-мен-ты! Министерства, комиссии. Развелось дармоедов, домища каменные грохают, а что на юге делается, знать не хотят. Вот что я скажу еще. В Астрахани, Саратове, Самаре богатые ковбои уже сговорились не отгружать в Петербург урожай. Не желают больше воевать. Через месяц, шестнадцатого, они собирают свой Большой круг. Наперекор законной думской власти. Верховодят у них братья Головня, эти из деревни, мельники. И примкнули самарские заводчики – Сойкины.
Озерник посмотрел на патриарха. Свою порцию секретных сведений он приоткрыл, предоставил очередь следующему.
– Сойкин? – нахмурился один из младших соборников. – Он же вроде… паровые грузовики строит.
– Так и есть, – хихикнул колдун. – Уже построил и запродал по всей стране двести с лишком штук. Добрые паровые машины строит, и на угле, и на дровах, и на мазуте. И на молотьбу годные, и на пахоту, и на перевозки. Во Пскове я такие видел, наши тоже покупали. Сойкину же сам Рубенс-старший, за президента оставленный, медаль вручал. Да еще от Думы Сойкин, скотина, наделы получил, за старание. Только вот незадача… Ему тут в Промышленном приказе… то есть теперь уже в Министерстве, прописали, на что землю, на что лес дают. Обязан был Сойкин Артемий еще четыре года назад рабочим своим городок выстроить. Домов триста обязан был в степи, вдоль Волги поставить, для своих, воду провести, лавку выстроить, церкву. И где всё? Ничего не сделал, все деньги к рукам прибрал. А теперь еще и бучу мутит против законной власти. Мол, жили при президенте Иване вольготно, Москва нос в дела не совала, а нынче тяготами президент обложил. Думаете, он один такой, Сойкин, да еще братья Головня? Да хренушки вам, заговор там целый, больше сотни богатеев наберется. Губернаторы, что астраханский, что самарский, против богатеев своих не попрут, страшно, да и накладно. А что дальше? Затрещит вся держава, с ворьем-то с таким…
– А тебе откуда ведомо? – с обидой в голосе осведомился митрополит. – Сидишь у себя на озере, так и сиди. Чего вынюхиваешь? Али позабыл, как вас на Ладоге Кузнец в трясину втоптал?
Озерник сдержался, не ответил на выпад.
– А я и сижу себе, рыбку ловлю, носа не высовываю, – на манер юродивого, забормотал он. – Да только земля русская от боли пухнет. А ты, отец святой… – Касьян подался вперед, ощерил зубы. – Тебе, святой отец, видать, много подушек под жопу подложили, коли не чуешь ничего. Скромниц причащаешь, до купели водишь, сам омываешь, как оно, а? А то, что степняки, инородцы быстрее русского люда плодятся да земельку прихватывают, до того тебе дела нету, а?
Митрополит выронил из рук бумаги, раскраснелся, затрясся, как перед припадком. Патриарху стоило немалого труда его успокоить.
– Добавлю и я тогда уж, – глухо откашлялась Анна. – Я ведь тоже на бережку сижу, рыбку ловлю. Только на ином бережку, на северном. Никого веселить себя не принуждаю, да люди сами говорят. Вот норвеги, к примеру, вроде как соседи… Ан не скажи. Для них наша сила – что бельмо в глазу. Им бы беспошлинно корабли в порты заводить, лес наш валить, да и не только… Как лед пробили, так только и понеслись. По шесть барж цепляют, лес рубят, золотом таможне плотят, те и рады… Но это полбеды. Я с норвегами добрыми якшусь, вот они новости несут. Мол, недовольны ихние ярлы, что так крепко православие в гору пошло, и вообще недовольны. Таможней, поборами, стражей пограничной, стражей рыбной, которую Кузнец установил. Мол, встречались уже от норвегов послы, от шведов, от германцев, от англичан, от австрияков тоже… Еще кто-то в Осло приезжал, да я не упомню, башка дырявая стала. Вроде нас собирались, без бумаг да без подписей. Но так рази ж беда в бумажках да закорючках?..
Мама Анна с наслаждением затянулась, выпустив густой дым в глаза соборникам. Патриарх скривился, но со стула не вскочил и даже не закашлялся.
– Ты говоришь так уверенно, будто у тебя шпионы лучше, чем у Тайного трибунала!
– А что, может, и получше, – хохотнула Анна. – Знаю твердо одно. Нового папу в Италии выберут, только этого и ждут. А мы им – как кость в горле. Вид делают, что с нами заодно, против басурман. А сами войско собирают, и серебро копят, и зуб на нас точат. Нефть им не нравится у нас покупать, и лес, и зерно, им много чего не нравится… А собирались они, посланцы те, не меда попить. Договаривались, чтобы России больше ни одного станка древнего, ни проволоки ценной, ни моторов – ничего такого не продавать. Что, мол, больно много президент Кузнец к себе вывозит, да не только товаров, но и инженеров лучших переманивает. Вот так. Пока еще думать будут, понятное дело, но вроде все согласились. Мол, следует нас в узде держать. Хлебали русские дураки лаптем щи, вот пусть дальше и хлебают, в землянки зарывшись…
Соборники заерзали, зашептались.
– Расскажи теперь ты им, брат Цырен, – попросил отшельник.
Патриарх приготовился терпеливо слушать. Он поглаживал бороду, смотрел строго и внимательно, никак пока не проявляя своих чувств.
– Я служу в дацане Иркутска, – начал Цырен. – Почтенный боболама два месяца назад вернулся с Южного Урала, он посетил новые монашеские обители и деревни ламаистов. Год назад они процветали, жили в радости и довольстве, никого не тревожили и ни у кого не просили помощи. Напротив, они честно платили налоги в казну. Но вдруг выяснилось, что землю в городах передали под строительство мечетей. Никто не понимает, как это произошло. Получается, что мы должны строить дацаны в тайге, в городах нам уже нельзя?..
