«Другие не такие… другие самцы из сегодняшнего улова глупы и трусливы… они нас не слышат… Великая хозяйка отправит их углублять плантации у озера Светлячков… Крепкие руки, они будут работать пять лет, пока не умрут…»
Наконец Артур увидел паразитов. Эти карлицы сильно отличались от малютки, которая оседлала пирата Джакарию. Они были гораздо крупнее, ростом с трехлетнего ребенка, их светло-розовые тела сплетались в трепещущий, истекающий слизью шар. Сквозь бледную кожу просвечивали пульсирующие сосуды. Их глаза, похожие на сгустки красной сахарной пудры, очевидно, не слишком жаловали дневной свет. Взгляд притягивало куда-то влево, в дальний угол, – там свечение фиолетовых грибов было особенно сильным.
Артур скосил глаза. Медленное горизонтальное вращение захватило не только его. Впереди, чуть ближе к таинственному центру «мини-галактики», кружили еще двое людей, худая женщина в рубище и такой же тощий, покрытый язвами и лишаем мужчина. Оба висели, ни за что не держась, безвольно свесив конечности, у каждого на затылке сидела нураги. Чуть позже Артур сам обогнал еще одну женщину, она кружила по дальней орбите, постепенно смещаясь к центру, зеленоватые колосья поддерживали ее в полете. Когда женщина проплывала мимо, Коваль с ужасом осознал, что его ждет в случае, если карлицы решат оставить его в живых.
Когда-то эта женщина была молодой, пышущей здоровьем крестьянкой или рыбачкой. Сейчас ее кожа сморщилась, обвисла, от платья остались грязные обноски, ладони и ступни кровоточили от непосильной работы в шахтах, из открытого, перекошенного рта капала слюна, а глаза…
Глаза почти полностью заменила багровая пушистая пена. На затылке несчастной устроилась жирная розовая тварь, ее червеобразные отростки уже проросли в череп, в глаза, в позвоночник несчастной. В правой руке летящей по кругу женщины Коваль увидел плетку, она крепилась веревочной петлей к запястью. Плетка волочилась следом за хозяйкой, путаясь в дебрях жесткой травы.
Коваль неожиданно прозрел.
Они собрались на спешное совещание. Те, кто не пользовался в данный момент человеческим телом, и те, кого оторвали от службы. Надсмотрщицы, управленцы подземного рабского сообщества, ответственные за питание, размножение и труд…
Скорость нарастала. Колючая трава неумолимо сдвигала его безвольное тело к центру водоворота. Он уже различал, как в самом центре, сцепившись гибкими конечностями, ни за что не держась и ни на что не опираясь, кружит мохнатый розовый ком. Паразиты в нем были спрессованы туго, наподобие планетарного ядра. Вокруг этого ядра, цепляясь за него, примыкая или отрываясь, кружили отдельные особи и целые группы разумных карликов.
Великая хозяйка… Она находилась где-то здесь, в самом сердце скопления, он мог бы разорвать ее голыми руками, он мог бы всех их разорвать, если бы не чертова дрянь, которой его заставили дышать…
«Сволочи, сволочи, отчего же не повернуть голову?..»
Артур сумел-таки оторвать пылающую голову от опутавших его колючих стеблей. Мимо проплывало очередное скопление светящихся грибов, оно блестело, как неровное морщинистое зеркало. В фиолетовом отражении Артур увидел свою спину.
Там сидела розовая тварь.
9
ЗАСТУПНИЦА
Стараясь не смотреть на зеркало, Надя прошлась по женской половине президентских апартаментов, зажигая повсюду свет. Воскресенье, восемь ноль пять. Оба замка на двойной входной двери были заперты, плюс задвинут засов. Кухонный балкон тоже заперт на задвижку, и заперта оранжерея. Сквозь стекла оранжереи видно, как вышагивает по крыше часовой.
За двойной парадной дверью круглосуточно дежурили два гвардейца с болотным котом, возле задних дверей – такая же стража, плюс две девушки, спящие в комнатке за малой кухней. Девушкам возбранялось входить в президентскую квартиру без вызова. Когда они делали уборку, в комнатах обязательно присутствовали комендант и дежурная по женской половине дворца. Когда требовалось помочь супруге президента или дочерям в бытовых вопросах, тоже вызывались дежурная и еще одна женщина, заместитель коменданта. Все эти сложные правила придумал и утвердил начальник Службы личной безопасности президента.
Звать никого не хотелось. Невзирая на все доступные ей по рангу возможности, Надя предпочитала решать проблемы своими силами. Позвать охрану без повода – это не только зря отрывать людей, но еще и опозориться на весь Зимний дворец! Люди начнут болтать…
Ох, она хорошо знала, что начнут болтать люди. Поползут опять шепоты, что Надька ведет себя как царица, что гоняет солдатиков, будто крепостных мальчишек, а девок на морозе босиком держит и розгами стегает, словно рабынь, купленных пучком на рубль. Никогда Надя ван Гог не гоняла девок босиком и не третировала солдат, она даже голос не повышала на людей, приставленных Службой охраны. Вот на детей она могла прикрикнуть, и на своих, и на чужих, особенно в деревне Хранителей, когда бабы поочередно брали шефство над малыми во время полевых работ. Там, в уральском лесу, все были равны, все одинаково работали, и никто ей не завидовал, напротив, жалели…
Город. Столица. Буйный, развеселый, пьяный, сумасшедший. Холодный, жестокий, золотой, сырой.
Надя не любила город. Еще меньше она любила горожан, тупых злобных насекомых, как называли их Качальщики. Не тех соратников и друзей Кузнеца, которые горели вместе с ним, а толпу нахлебников, слетевшихся, как саранча, на огни новой столицы. Эти люди убили ее первенца, эти люди восемь раз пытались убить ее мужа, они закладывали бомбы в ее карету, стреляли и подсылали Пустотелых, травили ядом, а в глаза лебезили и нарочно вслух называли ее Белой царицей. Чтобы услышала, чтобы оценила рвение и заботу верных подданных.
Находились и такие, кто письма слал, норовил бумагу в толпе на рынке всучить или с оказией. Караульные только успевали отбиваться от незваных просителей, но ведь не прикажешь гвардейцам стрелять по гражданам! А в письмах, помимо просьб мелких, легкоисполнимых, навязчивым рефреном звучало – вы для нас как матушка родная, как царица православная, вот счастье-то было бы, коли патриарх корону вам золотую поднес бы да на царствие помазал.
Заступница. Удивительные люди – зачем им нужна заступница? И перед кем заступаться – перед президентом? Так он их и так не обижал. Или перед Богом? А как она могла заступиться перед Богом, разве она ангел или херувим?
Ей нашептывали даже в покоях патриарха, полагая, видимо, что она непременно передаст мужу. Нашептывали о том, как славно было бы разогнать всех дураков, засевших в Думе, от которых государству одни раздоры и торможение в делах! Как славно было бы вернуть народу русскому престол, власть вечную, неделимую, неподкупную, чтоб не ждали вороны, пока Кузнец занеможет, и не копили бы золотишко на взятки его преемникам. Чтобы царь Белый над Белой Россией сидел, равный и справедливый ко всем, и чтоб сына своего воспитал радетелем, а не расхитителем…
Многое Надя пропускала мимо ушей, а кое-что доносила до мужа, если он вдруг обнаруживался в Зимнем и каким-то чудом был не занят. Кузнец мрачнел тогда, шагал из угла в угол, говорил отрывисто, путанно, старинные слова вплетал, которым до Большой смерти научился. Много сложных слов Надя успела выучить, с годами понимала мужа всё лучше – и понимала, отчего он бесится.
Болело сердце за державу.
Не страшно было власть бросить, с каждым днем все страшнее делалось, что разворуют, по кускам разнесут всё то, что строил, собирал, надрываясь. Умом понимал, что незаменимых не бывает, что все равно не вечно сидеть в Зимнем, что не погибнет Россия, как сотню раз не погибла до него, но…
Надя с мужем соглашалась. Не гибель страшна великой державе, а смута. Что же делать, спрашивала она. Может, и правы те, кто подговаривает на царство помазаться? Соборники поддержат, эти – точно. И армия поддержит, про гвардейцев и говорить нечего. Вот губернаторы да купчины богатые, что далеко от Питера правят, крутят-вертят, как хотят, те могут серьезную бучу поднять.
– А ты хочешь ли этого? – спрашивал он, забирая ее лицо в ладони. – Ты хочешь ли святости этой ненужной, этой ноши до конца дней, когда заранее известно, что интриги будут плести без конца и добрым словом не помянут, это уж точно! Да и кто помнит на Руси – что такое царь, истинный самодержец?
Мне за себя не страшно, смеялась она. Меня и так давно заступницей кличут. За детей вот страшно, это точно. А я ничего не боюсь…
Сегодняшним утром она не была уже в этом уверена.
Я ничего не боюсь. Я ничего не боюсь.
Надя ван Гог вооружилась каминной кочергой.
Вентиляционных отверстий было два – на кухне и в ванной. Надя не поленилась, достала из шкафа стремянку и обследовала обе решетки. Ни малейших следов колдовства или крыс, только заросли сажи и заржавелые болты.
Там ничего нет. Скорее всего, на зеркале остался отпечаток ее собственной ладони. Приложилась грязной рукой, когда тянулась вверх на цыпочках за флакончиком притираний. Достаточно раз провести тряпкой, затем как следует проветрить – и всё встанет на свои места…
Она поймала себя на том, что давно стоит, прижавшись лбом к холодному окну. На балконе ветер играл флажками, оставшимися от праздника. Посреди Дворцового моста караул проверял документы у финского каравана, из-под моста буксирчик, пыхая дымом, тащил две баржи с углем, на той стороне, на стрелке Васильевского, с лодок торговали рыбой. Вроде бы губернатор запретил им торговать рыбой напротив Зимнего, а они опять за свое…
Всё так тихо, знакомо, так уютно… Но – нет.
Словно в дом прокралась беда. Может быть, что-то случилось с Артуром? Надя поглубже заглянула в себя, в то загадочное непоседливое нутро, которое ее никогда не обманывало, и убедилась, что там – тишь да гладь. За годы разлук она научилась точно угадывать, когда он болен или ранен, когда у него неудача, и даже когда он спит с другой. Все эти мелочи не играли роли, на них не следовало оборачиваться, иначе можно было десять раз сойти с ума.
Он жив. Это – главное. Он находится где-то далеко, на юге, оттуда докатывались уже первые, неточные пока сведения о морской победе, но победы флота Надю занимали в меньшей степени. Он жив, хотя не подает о себе вестей.
Откуда же эта вонь?
Первым делом – распахнуть ставни. Плевать на холод! Лишь бы не возникало уверенности, что вонь вездесуща. Сейчас всё пройдет, всё будет хорошо. Это ее воскресенье, и она не позволит каким-то поганым мокрицам под коврами испортить будущий праздник! Скоро должны вернуться дочери, и она не допустит, чтобы девочки окончательно возненавидели городскую квартиру…
При вторичном осмотре она уже не была настолько уверена, что это отпечаток ладони. Возможно, в прошлый раз, при свете настенных канделябров, свет падал как-то иначе. Всего лишь небольшое мутное пятно с краю, моментально исчезнувшее от прикосновения губки…
Это нервы, перегрузка, заботы. Это вечное стремление быть в форме, держать себя в узде, не расслабляться. Всё в полном ажуре. Сейчас она позавтракает, затем позвонит сестре, закажет машину – и вместе они что-нибудь придумают. А если у двоюродной сестренки не найдется времени – тоже не беда. Надя давно собиралась посетить новую больницу, а еще – как минимум шесть обязательных визитов, отложенных с того воскресенья. Новый интернат для детей офицеров, новый рынок на Ладожском вокзале, костел, построенный на деньги германцев; митрополита посетить больного… И еще что-то…
Всё в порядке. Всё в порядке. Всё в порядке.
И простыня почти не пахнет. Разве что самую капельку… Откуда она вытащила эту простынку? Очень может быть, белье провоняло еще раньше, в шкафу. Наверное, старое средство от моли дает такое амбре. И как же она раньше не подумала! Надо будет сегодня же заставить девушек проветрить или даже перестирать всё белье, а шкафы вымыть изнутри…
В следующую секунду Надя ван Гог потеряла всё самообладание, выработанное за десятилетия семейной жизни. Наде показалось, что пол дернулся и поплыл куда-то в сторону из-под ног. Потому что на белоснежной простыне, еще хранившей складки от глажения, там, где она спала всего одну ночь, теперь расплывалось сальное пятно, словно кто-то поел жирного и вытер рот. А еще валялось несколько длинных седых волос.
Вытерли рот и вытерли бороду.
10
ПЕРСИДСКИЕ КОТЯТА
Отголоски смеха.
Ласковые ускользающие шепоты.
В первую секунду Артуру показалось, что перед ним промелькнула обычная девушка, но мигом обострившееся обоняние подало сигнал опасности. Глаза привыкали к сладкой пелене, к переливам яхонтового дыма, к разливам теплых искр, которые не жгли кожу, но нежно ее покалывали. Под ногами неожиданно оказалось мягкое, глубокое – превосходно выделанный, обезжиренный мех какого-то неизвестного Артуру животного.
– Эй, кто там? Вы меня слышите?
Одно лишь скотское животное желание.
Похоть. Вселенская, непобедимая похоть раздувала его ноздри, выжимала на голую кожу тысячи капелек пота. Он качался от желания, не стесняясь уже, не в силах с собой совладать, трогал себя между ног.
– Где вы?..
Охрипший от дыма, голос будто провалился в ватную перину. Там, впереди, он снова уловил гибкое движение, тонкий, нежный силуэт. Он вдыхал запахи сразу нескольких самок, не вульгарный смрад немытых тел, к которому давно привык в походах и которого старался не замечать… Нет, этот аромат не носился в воздухе, он растекался вязкими медовыми струйками и мог исходить лишь от юных, чистых, налитых соком красавиц…
И всё бы было замечательно, если бы к дивному запаху ждущих любви женщин не примешивался грозный запах хищника.
Хихиканье.
Неуловимые тени за томными изгибами портьер. Невозможно определить, насколько велико помещение, куда он попал.
Артур шагнул вперед. Его не раздражало отсутствие привычного оружия. Ему нравилось, что он голый. С каждым шагом его обоняние обострялось, зато притуплялись зрение и слух. Проклятая ведьма, как же выбраться отсюда? Так ведь и выбираться совершенно не хочется…
– Смешшшной…
– Он красавчик…
Обоняние Клинка не обмануть. Крайне непросто обмануть человека, которого четыре года подряд ежедневно поили особыми отварами и проделывали с его носоглоткой процедуры, направленные на улучшение обоняния. Иногда Артур проклинал себя за то, что столь прилежно выполнял указания Хранителей меток… А порой попросту тошнило от вони, которой не замечали грубые носы горожан.
Запах хищника.
Запах шерсти, гладко прилизанной, вычищенной до блеска, вылизанной…
– Иди ко мне, малышшш…
– Нет, нет, иди ко мне…
Обоняние не обмануть, если боевого Клинка не травить до этого неизвестным ядом.
Запах молодой женщины.
– Кто здесь?!
Он обернулся, но недостаточно быстро. Пространство еще хранило пятно тепла, абрис неуловимо-прекрасного тела. Что-то хлестнуло по воздуху в полуметре от вытянутой руки.
– Забавный малышшш…
– Какой крепкий… какой горячий…
Запах женского возбуждения, когда нить натянута до предела, когда нервы наизнанку…
Он понимал эту смазанную, словно застенчивую речь, хотя она мало походила на русский и вообще на человеческий язык. Впрочем, ведьма предупредила, что любой голодный мужчина поймет ее котят.
Котята? Что-то такое крутилось в голове, но никак не желало выплывать из глубин окосевшей памяти. Персидские котята, девушки-кошки…
– С ним надо поиграть…
Коваль мотнул головой, отгоняя рой яхонтовых капелек. За каждой капелькой, повисшей, словно крохотная каверна в янтаре, тянулся огненный след. Что-то случилось со зрением, он никак не мог сфокусироваться на близких предметах.
Проклятая карлица, подмешала какую-то гадость!
– Он смешшной…
– Смешшшной котенок…
– Иди сюда, лохматенький…
В который раз он не успел. Он уже понял, что с каждой секундой будет успевать всё хуже – снадобье поступило в кровь, и выгнать его оттуда без применения противоядий теперь невозможно.
Это не яд, поправил себя Артур, бессмысленно кружа среди волнистых изгибов то ли материи, то ли сотканного ведьмами тумана. Он окончательно потерял ориентацию, несколько раз что-то теплое и пушистое касалось его лодыжек и открытого затылка. В обычном состоянии он легко бы перехватил инициативу, но не теперь.
И еще это, совсем не к месту. А может быть, наоборот, к месту. Проклятый дым, которым его заставили дышать, привел мужской аппарат в полную боевую готовность.
Нет, не в полную. В чрезвычайную боевую готовность. Артур ощупал себя и со злостью пришел к выводу, что скрыть факт боевой готовности не удастся. Его превратили в персонаж порнокомикса!
Он застонал, не в силах справиться со зверем, поселившимся в нем. Низ живота пульсировал, требуя разрядки. Что-то мешало на спине, хотелось прислониться позвоночником к косяку и сильно почесаться, но никаких твердых косяков поблизости не было.
Кажется, кроме него где-то поблизости находились еще мужчины. Он уловил исходящий от них возбужденный мужской дух и зарычал, не контролируя себя. Кажется, эти неведомые, наглые соперники посмели позариться на его кошечек! Они скрывались неподалеку, они заигрывали с другими девочками, они прятались пока что, но он уверился, что непременно разыщет и разорвет всех, кто покусился на его права…
Запах их желания стал нестерпимым. Артур мгновенно забыл о неудобной болезненной ноше.
– Смешной котик, я тебя жду…
И тут он увидел.
Их было трое. Три девушки изумительной красоты, но явно не славянки. Одна лежала навзничь, на низком, закутанном в покрывала ложе, далеко отставив в сторону левую смуглую ножку. Коленку другой ноги она непринужденно подтянула к улыбающемуся личику и щекотала его язычком. Крепкая, в деревне сказали бы «ядреная», девка…
У нее был удивительно длинный язык.
Коваль зарычал. Девушка вожделенно уставилась на его восставший член.
Ему показалось, что у девчонки что-то не в порядке с головой или с ушами. Верхняя половина ее круглого личика оставалась в тени, да и пялился он преимущественно на другое место. Он различал блестящие, чуть навыкате глаза, они показались Артуру необычайно большими. Вторая девушка полулежала в глубине огромного круглого ложа, на нее тоже падала тень от складчатой портьеры. Эта тоже отличалась пышностью форм, но красота ее наследовала несколько иной, скорее греческой, чем персидской традиции. Ее миндалевидные, сильно вытянутые к вискам глаза показались Артуру бездонно-черными. Источник света находился где-то позади ложа, поэтому четко виделись лишь силуэты обнаженных женских тел. Мелкие детали Артур различить не мог.
Девушки мурлыкнули. Их зрачки расширялись и сужались, как у пантер.
Третья подружка возникла откуда-то сбоку, из мерцающей ниши, легким грациозным движением уселась на шкурах, у ног своих подружек, повернулась в профиль и… сплелась с лежащей навзничь девушкой языками.
Или это ему только показалось?
Артур сморгнул. Между ног все горело огнем. Ему снова начало казаться, будто он смотрит в детскую игрушку – калейдоскоп, где изображение ярко и игристо в центре, но дробится и расплывается по краям. Девушки засмеялись, откровенно разглядывая его стыд. Он инстинктивно попытался укрыться, но другой инстинкт, гораздо более мощный, влек его вперед.
Это походило на борьбу с сильным течением. Слабеющая часть рационального сознания кричала, что приближаться к ним нельзя, что опасность слишком велика, но зов похоти звучал все громче.
– Иди же, котик…
Та, что сидела на коленках, медленно раздвинула крепкие бронзовые ножки, запрокинула личико, обнажив подключичную ямку, и широко улыбнулась.
Ее острые клыки блеснули, точно маленькие ножи. Длинный хвост с пушистой кисточкой на конце игриво обвился вокруг щиколотки Артура. Он невольно попятился. Девушка с влажным урчанием опустилась на четвереньки и пошла на него, призывно приоткрыв рот.
– Он вкусссный…
– Дай мне поиграть, котик…
Вторая девушка-кошка грациозным движением скатилась с ложа и зашла сбоку. Она терлась щекой о плечо, ее хвост струился между ног… Артур неожиданно четко рассмотрел шелковистый пух, закрывающий всю ее спину, до копчика, переползающий плавно на низ ее смуглого, идеально втянутого живота…
– Поигрррай сссо мной, малышшш…
Он еле успел отпрянуть.
Когти просвистели в сантиметре от носа. Третья подружка, с крошечной, подтянутой грудью, с фантастическими бедрами и густыми лоснящимися кудряшками по всей спине как бы в шутку замахала на него руками.
Они призывно рассмеялись.
У Коваля ком стал в горле. Руки девушек заканчивались не нормальными человеческими кистями, а сжимались в аккуратные меховые лапки, с плотной, почти черной кожей на ладонях. Когти беззвучно вдвигались и выдвигались. Артур насмотрелся в свое время на хищников, такие когти он видел у взрослого тигра. Правда, девчонки с тонкими ручками вряд ли способны распороть человека пополам, как тигр, но…
Стало так горячо, словно одним махом опрокинул стакан коньяка.
Он обманывал себя снова и снова. Даже когти и хвосты не могли побороть его похоть. Третья подружка встала прямо перед ним, касаясь раскаленной ложбинкой живота его восставшей плоти. От нее умопомрачительно пахло женщиной. Знойной, ждущей, нетерпеливой…
Девушки дружно рассмеялись. Он не успел бы отпрянуть в случае серьезной атаки. Персидская кошка придвинулась еще ближе, ее ноздри возбужденно втягивали мужской аромат, крылья маленького носа ходили ходуном. Ее влажные пухлые губы открылись, и он уже не видел острых клыков. Ее хвост очутился у него между ног, и это не показалось Артуру неприятным. Не существовало над головой сводчатого неровного потолка, не существовало десятков оплывших свечей и жарко натопленного очага, не существовало вчера и завтра.
Только это мгновение.
Черви сладостно щекотали его виски. Он почти забыл, откуда взялись эти гибкие раскаленные существа, откуда они проникли в него, зачем и почему надо их опасаться…
Сейчас. Женщину.
Артур очнулся лежащим на громадной полукруглой постели, где только что нежились котята. Над ним склонилась блондинка, ее острые ушки с кисточками подрагивали от напора чувств, ее шершавый, изумительно длинный язык гулял по его соскам, поднимался к горлу и снова, ласкаясь, уплывал вниз.
Артур видел спину кудрявой брюнетки, она работала над его низом, пристроившись рядом в позе, которую так сложно назвать приличным словом. Ее ухоженный хвост, достаточно толстый у основания, сам собой отодвинулся в сторону, как это происходит у всех голодных кошечек…
– Дай мне его, дай…
– Он такой вкусссненький…
Третья девушка оседлала его ноги. Коленями и бедрами, сквозь грохот своего сердца, сквозь дрожь всех мышц и суставов, Артур слышал, как она с урчанием, извиваясь, движется вверх. Кошечка терлась о его ноги своим шикарным бюстом, своим бархатным животом, и, наконец…
Наконец, губы и языки подружек встретились… чтобы тут же снова расстаться. Кудрявая переключилась на внутреннюю часть бедер, блондинка растирала ему живот, вовсю используя обе лапы и хвост, а гречанка присела сверху, плотоядно облизываясь.
Потом он имел ее сзади, дико, неистово, как имел бы кошку болотный хищник, он хватался за ее хвост, совершенно позабыв уже, что это такое, он запускал когти в ее пушистый загривок… гречанка рычала и билась под его ударами, а подружки ее бились рядом, оставляя когтистыми лапками царапины на его мокрых плечах.
Что-то стенало и горело вместе с ним, обнимая его затылок, но не больно, а так приятно, по-родному, по-семейному, как, наверное, может обнимать и ласкать лишь старшая сестра… А девушки вливали ему в рот горькую огненную жидкость, густую, как мед, вкусом напоминающую аптечное средство, слизывали ее потеки с его подбородка, и не было сил сопротивляться их напору…
– Возьми меня, возьми, малышшш…
Он потерял связь с реальностью, потерял временную нить, которая единственная удерживала его в сознании. Вероятно, это продолжалось очень долго. Блондинка колотилась о него пышным задом, запрокидывалась в сиплом мяуканье, затем, сразу же после нее, наступила очередь третьей… А Коваль все никак не мог насытиться, он вбирал и наполнял, втягивал их в себя… И отдавал…
Отдавал.
Отдавал, пока они не насытились.
Его жгло пламя, его трясло от неутоленного жара, он мог еще и еще и не собирался сдаваться. Он раскладывал их поочередно, вонзал зубы в их лохматые загривки, он рвал их пополам и хохотал над их жалобными стонами, а то, что управляло им все сильнее, хохотало над ним, выглядывая из-за плеча.
Он не замечал, что по спине стекает кровь, не замечал, что брюнетка-персиянка жадно слизывает ее, перепачкав гладкое, но совсем человеческое уже личико… Не замечал, что когти гречанки не гладят, а вспарывают кожу, что зубы ее подбираются к пульсирующим венам, не замечал, что спине становится все легче и легче, что навязчивые черви, проникшие в него раньше, отпускают его…
В какой-то момент до него долетел чмокающий звук, шлепок – и спина освободилась окончательно. Но легче от этого почему-то не стало, Артур внезапно замер с открытым ртом.
Он потерял себя. Он не мог вспомнить, почему он здесь и что происходит. Похоть еще бушевала в нем, неистовая блондинка извивалась под ним, плотнее сомкнув ноги в кольцо, закусывала губу, показывала ему язык, кудрявая гречанка забирала губами в рот соски подруги, призывно смотрела ему в глаза, и он почти пропустил момент, когда мощные когти нацелились в горло…
Блондинка так и не выпустила его торс, когда Артур качнулся назад. Он чудом избежал смертельного удара; за спиной зашипела еще одна девица, рыжая, высокая, очень крепкая. На руках, как маленького ребенка, она держала нечто отвратительное, гротескно напоминающее человека. По груди и животу девушки стекала кровь…
Его кровь.
Запах своей крови он узнал моментально. Что за урода принесли, зачем? Он никак не мог вспомнить. Он услышал их разговор, и снова отдельные слова ускользали, оставался лишь общий смысл.
Они насытились семенем.
Они благодарили кого-то, но не его, за крепкое надежное семя, за возможность родить новых котят и котиков для Великой хозяйки, а может, и не для хозяйки вовсе, а для кого-то другого…
Он улыбался. Он все еще их хотел. Кажется, ему удалось встать, он попытался дотянуться туда, где они толпились, обнимая кого-то, но в ответ на попытку объятия получил невероятной силы удар в лицо.
«Теперь убейте его!» – приказал голос из мрака.
11
НУРАГИ
Разум стремительно прояснялся, но недостаточно быстро, чтобы охватить сразу всех противников. Кто-то кинулся под ноги, дал подсечку, кто-то навалился сверху. Артур вывернулся раз, другой, ему помогало то, что всё туловище было покрыто слоем пота, его пота и их пота, кровью и потеками той дряни, которой его поили… Когти распороли ему икру, хвост обвился вокруг пояса, он ударил кого-то наотмашь, в темноте, в ответ зашипели, попытались вцепиться в глаза, он перехватил лапу-руку, хрустнула кость, девица завизжала…
«Великая хозяйка нураги разрешила скормить это мясо рыбкам. После того, как он отдаст семя троим котятам…»
Нураги?
Что это такое? Он явственно слышал это слово…
Он стряхивал остатки наваждения, крепко вжимаясь голыми пятками в ледяной камень. То, что притворялось ковром, оказалось куском рваной тряпки. Но так даже лучше, истинный Качальщик впитывает силу от Матери-земли.
Он видел этих гадин в темноте. Они об этом пока не подозревали.
«Тех оставить пока, Великая хозяйка нураги забирает их на рудник, а этого скормить рыбкам, он слишком буйный…»
«Он отдал семя, он уже отдал крепкое семя, будут славные котята…»
На Коваля прыгнули сразу трое, но боль в носу окончательно отрезвила его. В голове болтался тяжелый кальянный дым, ощущались позывы к сексу, но скорость реакции почти вернулась. Прикрывая свое возбужденное естество, он упал на мягкое, толкнулся спиной, ударил их в животы обеими пятками. Девушки были легкие, килограммов по пятьдесят каждая, не больше. Они не ожидали такого отпора, отлетели с воем, с кашлем. Еще одну Артур перехватил в полной темноте, когда она нацелилась когтями полоснуть по глазам. Кошечка была не из тех, с кем он баловался минуту назад, гораздо крупнее и старше, и от нее совсем не пахло сладким женским возбуждением.
Он угодил ей двумя пальцами в солнечное сплетение, не стал дожидаться, пока она сложится на ковре, крутанул ей головку назад, ломая шею. Хватая ртом воздух, снова упал, перекатился, очень больно приложившись локтями и коленями…
Другая девушка с рычанием прыгнула сбоку, обхватила его всеми четырьмя конечностями. Артура чуть не стошнило – кошечка секунду назад оторвалась от другого мужчины, от нее разило мужским потом и спермой. Он дважды стремительно ударил локтем, сломал ей нос и челюсть, девушка осталась вздрагивающей хрипящей кучкой на полу.
На ее спине сидел паразит.
Оказывается, они присосались к каждой из «жриц любви», но в запале страсти Артур их не замечал. Он убегал, петляя среди унылых гранитных стен. Лабиринт! Оказалось, что здесь вовсе не везде есть «ковер
»и вовсе не везде тепло и уютно. Торчали острые углы, выступы и необработанные гранитные пороги, ноги проваливались в ямы. Хорошо, что за годы жизни в лесу он приучился ходить босиком.
Кошки с завыванием неслись по пятам.
Позади на шее, на плечах и в двух местах на позвоночнике саднили открытые ранки. Артур попытался зажать ранку на шее, как его учили Качальщики много лет назад, но ничего не получалось. Кровь текла по ногам, в голове долбили молотки, несчастный нос пульсировал. Очевидно, проклятая карлица, словно пиявка, выделяла состав, препятствующий свертыванию крови.
Поворот в темноте, факелы, еще одно низкое ложе, клубок сцепившихся, мокрых от пота тел. Коридор сужался, спирально закручивался вправо, впереди возник проход вниз, покатый низкий потолок и чья-то угрюмая рожа с рассеченной губой… Нет, вниз мы не пойдем, внизу мы уже были!
